Текст книги "Последние дни Амвелеха (СИ)"

Автор книги: Варя Добросёлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Кто ты? – Абрахам с трудом разлепил губы.

– Я – великий Ликократ, – ответила маленькая женщина, улыбаясь. – Эфор, последний царь и отец народа. Рад приветствовать тебя, первый архонт Амвелеха.

========== Глава тринадцатая. Мене, мене, текел, фарес ==========

Одышка мешала говорить. Боль мешала думать. Абрахам усилием воли заставил себя поднять руку. Накрыл кислородную маску ладонью, прижал её к лицу, другой рукой открутил вентиль подачи кислорода еще на полделения. Затем откинулся назад, на стену.

– Болит? – спросила женщина, назвавшаяся Ликократом. Она придвинулась ближе, заглянула в посеревшее лицо Абрахама. Старик ощутил прикосновение её бедра к своей руке. Эта женщина была слишком близко и слишком развращена, чтобы Абрахам мог ей это позволить. Он оттолкнул её от себя и сжал зубы, чтобы сдержать стон от сдавившей грудь боли. Помедлив, женщина встала и пошла прочь, шлепая босыми ступнями по холодному полу. Она вела себя так, будто была неуязвима для холода и болезней. Ликократ, возомнивший себя богом, оказался сумасшедшей девицей. Абрахам закрыл глаза.

Он на несколько минут отключился и пропустил её возвращение. Что-то острое впилось ему шею. Старик моментально пришел в себя, попытался отпихнуть руку с иглой, но девчонка знала, что делает, и надавила сильнее. То, что она вводила ему в вену, разжигало в крови пожар, заставлявший забыть о приступе.

– Проклятая илотка! Сука… – просипел он, борясь с женщиной, пытаясь вырвать иглу из своей шеи. Она толкнула его ладонью в грудь и наступила на него коленом. Абрахам не успел удивиться ее сноровке и силе. Она повернула его голову на бок, сжимая маску пальцами и вдавливая ее ему в лицо, и разом ввела весь препарат. Абрахама парализовало от внезапной жгучей боли, свело скулы и шею, он обмяк, не в силах больше бороться.

– Это лекарство. Оно должно снять боль, – сказала она, вставая и глядя на Абрахама сверху вниз. Он сполз по стене во время борьбы, и лежал теперь на боку у её босых ног. Скрюченные пальцы сжимали шею под подбородком, куда она сделала инъекцию, всклокоченная борода чуть окрасилась выступившей кровью и торчала из-за ворота во все стороны. Глаза были выпучены, как у выброшенной на берег рыбы. Женщина глядела на него спокойно, без тени злорадства. – Я не хотела тебя убить, архонт. Наоборот, я пыталась тебе помочь.

Абрахам не шевелился. Слова достигали его сознания с небольшим опозданием. Боль прошла, вместо нее появилась легкость, которую он не чувствовал в теле вот уже десятки лет. Он даже забыл об унижении и безобразной потасовке минутой раньше. Абрахам поглядел на посиневшие от холода пальцы ног женщины, на откатившуюся к стене трость, золотую маску, уставившуюся в потолок, и снова на аккуратные, замерзшие ступни. Он пошевелился на пробу, опасаясь, что грудную клетку снова сдавит тисками сердечного приступа, но боли не было. В мышцах покалывало, шею и затылок опоясывала приятная, тяжелая слабость. Абрахам оперся ладонями об пол и поднялся на четвереньки. Затем схватился за поручень стола, на котором лежал окруженный цветами мертвец, и, наконец, встал на ноги. Это заняло не меньше минуты. Свет от круглой хирургической лампы казался плотным и осязаемым.

– Что ты мне ввела? – спросил Абрахам, пытаясь сосредоточиться. В его голове будто включили прожектор, который выхватывал мысли из тьмы, делал их чёткими, контрастными, но вытеснял всё остальное. Абрахама охватило странное ощущение, что он вот-вот забудет о чем-то важном.

– Не всё ли равно? – ответила женщина совсем близко. – Я избавила тебя от боли и подарила несколько приятных минут. Ты должен быть мне благодарен, архонт.

– Дрянь… – ответил Абрахам, удивляясь тому, насколько легко слетели эти слова с губ. Он никогда не произносил ничего подобного вслух. – Грязная, маленькая сука. Это наркотик.

– Да, – ответила она просто.

Абрахам открыл глаза. Его пальцы гладили лепестки цветов в нескольких сантиметрах от почерневших пальцев трупа.

– Кто этот человек? Он давно мёртв, почему ты заставляешь его дышать?

– Это мой отец. Тот, кого ты желал видеть. Ликократ. Он – бог, он не может умереть навсегда.

– Тогда кто ты, безумная?

– Я вторая ипостась. Лилиэт, – в ответе послышалась издёвка.

Не в силах совладать с охватившим его вдруг гневом, Абрахам замахнулся на нее, но не достав, упал вперед и схватил трубки, торчащие из трупа Ликократа. Он хотел вырвать их, но трубки не поддавались. Абрахам повис на них, сжимая в кулаке.

– Святотатство, святотатство, святотатство! Вы забыли Господина и поклоняетесь мёртвым идолам. Безумцы, демоны, бесовские отродья… – заговорил он быстро, выплевывая слова как скороговорку и скаля зубы за прозрачной кислородной маской. Найдя точку опоры, Абрахам снова дернул трубки, и некоторые из них, те, что перекачивали жидкость, поддались и вывались из пазух. Вырвавшееся в след за ними зловоние окутало труп ядовитым облаком. Он отшатнулся от мертвеца. Из раскрытых клапанов на теле трупа медленно выступала коричневато-серая гнилостная масса.

– Святотатство! – заорал Абрахам в голос. Не помня себя, охваченный внезапной паникой, он ринулся прочь, но безумная маленькая женщина преградила ему путь.

– Ваша трость, архонт, – сказала она, глядя на него снизу вверх своими немигающими черными глазами.

Абрахам, задыхаясь от ужаса, замахнулся, чтобы её ударить, оттолкнуть со своего пути, но его ладонь застыла в нескольких сантиметрах от ее лица. Он зажмурил глаза, пытаясь вспомнить кто перед ним и что произошло. Почему он, Верховный жрец Амвелеха, хотел ударить эту женщину. Абрахам почувствовал, как она берет его занесенную для удара ладонь и прислоняет её к щеке.

– Хэйгар? – он открыл глаза. Женщина смотрела на него, прижимая его ладонь к своей щеке, затем подвинула его руку к губам и облизала его пальцы. Её язык был неприятно мягким и склизким, но архонт не отдернул руку. Что-то далёкое и сладострастное отозвалось в его памяти, переворачивая душу верх дном.

– Ваша трость, архонт Абрахам, – женщина вложила в его ладонь трость. – Моё имя – Лилиэт. Я ипостась Ликократа, последний царь илотов. Сосредоточьтесь. Сконцентрируетесь на каком-нибудь нейтральном физическом ощущении, и вам станет легче.

Абрахам сжал трость, не сводя глаз с лица женщины.

– Нам пора, архонт Абрахам. Оставаться здесь становится невыносимо.

Дальнейший путь почти выпал у него из памяти. Мысли путались, эмоции захватывали полностью, так что он с трудом мог вспомнить, что происходило минуту назад, или, наоборот, воспоминание становилось таким реальным, будто происходило с ним здесь и сейчас. Опираясь на трость он шел туда, куда его вела женщина. Пытаясь следовать её совету, он считал шаги и надеялся, что переживет этот день и не лишится рассудка.

«Эан мэ элпитай… » – шепча про себя молитвы, архонт глядел только перед собой, на рукоять трости и туда, куда ступают его ноги.

– Скоро действие станет слабее. Я не хотела тебя отравить. Каждый здесь имеет привычку к подобным лекарствам, – сказала женщина. – Ты готов говорить о том, ради чего явился сюда?

Абрахам поднял голову. Они были в просторном белом зале с колоннами и искусственными водопадами. В центре находился большой заполненный водой бассейн, а на ведущих к нему ступенях сидели или лежали люди. Почти все они были обнажены и прибывали в каком-то отупляющем опьянении. Один из мужчин в другом конце зала поднял руку, и Абрахам узнал в нем Аарона, он сидел на бортике бассейна, рядом с ним смеялась какая-то женщина. Он один из них, вдруг понял архонт. Россказни про Серуха – всего лишь способ втереться в доверие, чтобы завладеть тайной Театра, воспрепятствовать свершению Завета. Нужно было убить его еще тогда, когда он повёл Айзека на станцию. Абрахам отвернулся, чтобы не выдать свое понимание. Лилиэт тоже заметила жест илота из Харана и теперь улыбалась. Все илоты заодно. И не только они. Кто-то из Амвелеха стоит за ними. Ямвлих? Терапевт? Или может быть в этом уже замешан и Исмэл? «Они хотят убедить меня, что он и есть Тэкнос… Он, а не Айзек. Еретики…»

– Сколько? – Абрахам снял кислородную маску и разгладил бороду, глядя только перед собой.

– Срок действия? Я не знаю. Несколько часов, но ты привыкнешь, Святейший. Нужно отпустить себя, и тогда страх ослабнет. Это пир в твою честь, о делах можно поговорить и утром.

Красивый, стройный юноша подал ей какой-то напиток, и она протянула его Абрахаму.

– Выпей это. Опьянение поможет тебе расслабиться. Ты перестанешь зацикливаться на контроле.

Но Абрахам откинул её руку.

– Как хочешь, – Лилиэт сама осушила бокал.

– Сейчас, – сказал архонт, снова уставившись перед собой несфокусированным взглядом. Он пытался взять под контроль отяжелевшие мысли.

– Что? – Лилиэт присела к бассейну и окунула ладонь в воду.

– Мы поговорим сейчас и после я покину твой богомерзкий город.

– Если ты этого хочешь, – она разделась, затем плавно опустилась в воду.

Сложив руки на бортике, она поглядела на Абрахама. Он стоял на прежнем месте, только расстегнул комбинезон, вытащил кулон в виде пирамиды и сжал его в ладони. Один из служителей предложил ему плетеное кресло, и Абрахам с благодарностью опустился на него, прислонив трость рядом. Несколько минут он молчал, о чем-то думая и отдыхая.

– Это ложь. Ересь.

– Что именно?

– Всё – ты, твой отец, твоя религия.

Лилиэт улыбнулась.

– Это не религия. Я не верю в это. Нет никаких богов и нет никакой правды. В них нет никакой необходимости. Есть только иллюзии, которые создают люди. Я думаю, единственный бог на этой планете – это сам человек. Тот из людей, кто способен так о себе заявить и создать вокруг себя иллюзию, который увлечет за собой остальных. Люди Белшар-Уцура вольны выбирать верить им в божественную природу Ликократа или нет, но они достаточно умны, чтобы благодарностью принимать то, что им предлагают, и не задаваться вопросами, на которые нет ответа.

– Это еще хуже. Безбожники, – Абрахам надавил пальцами на веки, голос его звучал устало, – поклоняющиеся мертвому тирану ради забавы.

Лилиэт повернулась к Абрахаму спиной.

– Да, это забавно. Ликократ был в своем роде мечтателем и идеалистом. Он заставил поверить всех в свою одержимость, чем не религиозный лидер?

– Ликократ был куском дерьма, – сказал архонт, и Лилиэт рассмеялась.

– Под кайфом даже ты становишься человеком, архонт, – она сделала знак служителю бассейна, и тот ей принес новый напиток и закуски. Когда он ушел, Лилиэт вылезла из бассейна, стряхнула с себя воду и присела на колени у ног Абрахама. – Ликократ совсем не был святым, в этом ты прав, скорее, он был психопатом. А торговля с Амвелехом и некоторые взаимовыгодные услуги, о которых ты, первый архонт, могу поспорить, никогда не хотел бы ничего знать, сделали его одержимым. Ликократ пережил сотни операций, испробовал на себе все способы протезирования и имплантации. Он хотел быть богом, юным и прекрасным, бессмертным и беспечным богом. Но, – она ухмыльнулась одной стороной рта, так что стали видны её зубы, – его мозг сгнил раньше, чем он успел найти свой эликсир бессмертия. «Препарат» уничтожил его нервную систему.

– Препарат?

– Кикеон, – щека жреца дёрнулась, словно от нервного тика. Он с ненавистью посмотрел на Лилиэт, которая взяла что-то с блюда. – Концентрат неочищенного аргона-хюлэ. Ликократ знал, что ты принимаешь его, чтобы общаться с Господином, – она отправила плод себе в рот и облизала пальцы, потом вытерла их об себя. – Учитывая, сколько всего он перепробовал, с его стороны было наивно верить, что галлюцинации из-за кикеона и есть явление Господина, но он в это верил. Ты должен его понять, Метатрон, Амвелех для нас всегда был недостижимым царством небожителей. Даже сейчас, как бы я не ненавидела тебя, как бы не пыталась презирать твое высокомерие, я не могу быть к тебе равнодушной. К тебе и к тому, что стоит за тобой.

Она посмотрела на Абрахама.

– Я только архонт и жрец, не император и не божество, подобное тому, за которое вы выдаете Ликократа, – откинувшись на спинку стула, Абрахам прикрыл глаза ладонью от света и смотрел на обнаженную женщину, сидевшую у его ног. Челюсти расслабились. Мысли текли вяло и спокойно. Он вдруг действительно начал получать удовольствие от происходящего.

– Нет, ты хозяин. Ты мой господин, – сказала Лилиэт, странно улыбаясь. – Я много думала об этом. Связь хозяина и раба прочнее, чем кажется. Она проникает в кровь, меняет сознание. Особенно если хозяин добр и прекрасен, если он долгие и долгие годы заставляет видеть в себе воплощение святости, а всё, что есть в твоей жизни плохого – нищета, голод, рутина, насилие – в этом виноват только ты сам. Ты должен жаждать любви, которой по определению не заслуживаешь. Хозяин внезапно бросает тебя на смерть и скрывается в своем рукотворном раю, но ты не смеешь роптать, потому что ты низок и недостоин. Потом с течением времени ты понимаешь, что тебя водили за нос, любовь становится ненавистью, но освободиться ты все равно не в силах. Комплекс неполноценности, взращиваемый в тебе годами, держит тебя на привязи, как хорошо вышколенного пса. Что бы мы не делали, архонт Абрахам, как бы не пытались освободиться, даже путем саморазрушения – над всем нависает тень великого Амвелеха. Наш Господин, наш Абсолютный Бог – это Амвелех, он – наша религия, наше чаяние и одержимость.

– Абсолютный бог непостижим, – Абрахам взирал на Лилиэт спокойно, чуть склонив голову на бок. – Но Амвелех – одно из его воплощений. Если всё так, как ты говоришь, ты еще можешь спасти свой народ. Разве ты не видишь? Это не более, чем бессмысленный бунт против тех, кто вас вскормил. Юношеский протест против отца. Каждый ребенок проходит через это, дело только за тем, чтобы понять необходимость…

По мере того, как архонт говорил, губы девушки раздвигались всё шире, наконец, она расхохоталась в голос. Услышав смех, Абрахам смолк, но выражение его лица не изменилось. Оно по-прежнему выражало отеческое внимание и заботу.

– Вероятно, мои слова не вызовут в твоем сердце ответа, но я скажу то, что должен. Я сожалею о своей резкости несколькими… часами раньше. Сожалею и о том, что мы, по твоему выражению, бросили вас. В этом нет вашей вины. Это грех Амвелеха.

Плечи Лилиэт дергались вверх-вниз, в смехе прорезались взвизгивающие истерические нотки. Она закрывала рот ладонью, будто заставляя себя прекратить, но тут же взрывалась новым приступом хохота. Наконец, она замолкла, взяла бокал и осушила его до дна. Потом смахнула выступившие на глазах слезы. Не поднимаясь с колен, она подползла к Абрахаму ближе и положила голову к нему на колени. Старик не оттолкнул её.

– Ты великодушен, Святейший. Ты берешь вину на себя. Сделай и второй шаг: скажи, что ты меня любишь такой, какая я есть, великую грешницу и блудницу. Скажи, что прощаешь меня, недостойную. Я буду тебе послушной, – она нашла руку архонта и, не глядя на него, поднесла ее к губам, – я буду твоей рабой. Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы я целовала тебе ноги? – она прижалась к старику всем телом, потёрлась об него и сползла ниже. Обхватила его ступни руками. Абрахам отпихнул её. Он сделал это без злобы, совсем легко, но Лилиэт, будто ждала этого и упала навзничь. Она повернула лицо к Абрахаму, закинула руки за голову и развела колени в стороны. Структура из чёрных прямых многослойных контуров, нарисованная на её теле, струилась по животу и ногам, сосредотачиваясь в паху.

Абрахам смотрел на неё несколько секунд, потом вздохнул и покачал головой.

– Я слишком стар для этих игр, девочка. Оставь это. Ты еще не готова к настоящему разговору. К ответственности за себя и тех, кого ты по какому-то странному стечению обстоятельств возглавляешь.

Он оглядел зал. Способность мыслить здраво вернулась, он снова ощущал себя хозяином ситуации. Сознание всё ещё было затуманено наркотиком, но Абрахам больше не опасался, что утратит над собой контроль. Присутствующие в зале занимались своими делами, никто, включая Аарона, не смотрел в их сторону. Многие вели себя не лучше той, что называла себя их царем. Всюду царил вялый, ленивый разврат под отупляющим действием наркотика. Не было никаких сомнений, что даже если бы он овладел этой бесстыдно предлагающей себя девицей прямо у них на глазах, никто не обратил бы на это внимания. Знали ли эти люди, что она и есть их царь, их «бог» Ликократ? Абрахам перевел взгляд на Лилиэт и понял, что она была права: едва ли для них это имело хоть какое-то значение. Их не интересовала правда.

– Люди, которых похитили из Харана по твоему приказу, где они?

Лилиэт свела колени вместе, но осталась лежать на месте, подложив руки под голову. Лицо ее было бесстрастно, будто вся эта сцена только что, её истерика и хохот были плодом его воображения.

– Ты их увидишь, когда придет время, – ответила она. – Я знаю, что с тобой один из этих фанатиков-страдальцев. Наверное, они порассказали тебе невесть что, но тебя наши дела с Хараном не касаются.

– Твой отец велел казнить их учителя, Серуха. Он был моим другом.

– Того, кто называл себя Философом? – Лилиэт перевернулась на бок, будто и правда заинтересовалась разговором. – Разве Амвелех не приговорил его к казни еще раньше? Ликократ продемонстрировал свою лояльность Амвелеху. К тому же, судя по тому, что мне рассказывали о Философе, он был мучеником, значит, Ликократ оказал услугу и ему, и его последователям. Ничто так не возвышает, как несправедливая мученическая смерть. Благодаря Ликократу учение Философа живет.

Абрахам поморщился.

– Криптии тоже для этого?

– Мы мыслим одинаково, архонт, – улыбнулась Лилиэт. – Если бы ты был честен с собой, мы бы поладили. Да, я вернула этот старый добрый обычай, чтобы их укрепить веру. Страдание очищает, особенно такое благородное и искреннее – во имя добра и справедливости. Мученик должен мучиться, разве нет? Это самое прекрасное, что я могу для них сделать.

Она рассмеялась.

– Кто сообщил тебе о моем прибытии? – спросил Абрахам, спустя некоторое время.

– Наши общие амвелехские друзья, кто же еще?

– Терапевт? – он помедлил, – Исмэл?

Женщина села и медленно обвела каждый палец на обеих ногах. Она тянула время, но Абрахам не прерывал её занятия и молча ждал ответа.

– Слишком много вопросов для того, кто никогда не хотел ничего знать, – сказала она наконец, вскинула голову, поглядела на Абрахама лукавыми, раскосыми глазами, затем встала и подошла к бортику бассейна, повернувшись к нему спиной. – О том, что происходит здесь с твоего молчаливого согласия.

– Я устал от игр, девочка.

– Разве не таков договор? – Лилиэт повернулась в профиль. Свет красиво очерчивал её фигуру – упругую грудь, округлые бёдра. По смуглому, исчерченному черными знаками, обнаженному телу плясали зайчики, отраженные от бликов на воде. – Я даю всё, что вы просите, не задаю вопросов. Делаю вид, что ни меня, ни Белшар-Уцура, ни предмета договора на самом деле не существует. Вы щедро оплачиваете оказываемые вам услуги и моё молчание. Так было всегда. Ты, Святейший, никогда не желал ничего об этом знать, а теперь требуешь ответы?

– Незаконная добыча аргона-хюлэ не входила в этот договор.

– О, тебе рассказали об этом в Харане? Самую малость, от этого не обеднеете, – Лилиэт обернулась полностью. Она больше не смеялась. Напротив, глядела на архонта внимательно. – Вот мы и подошли к самой главной тайне. Тайне тайн, – она помедлила, что-то для себя решая, потом заговорила вновь: – Но я вижу, ты знаешь, о чем идет речь, архонт Абрахам, но знают ли об этом другие? Они так легко распоряжаются аргоном-хюлэ, что у меня закралось подозрение, что нет. Вырождение! Отсутствие наследников! Вот что их волнует, но дело гораздо серьезнее, не так ли архонт? Ваши колодцы неуклонно пустеют.

– Это угрожает и тебе.

– Мне? О, нет. Я лишусь некоторых приятностей, но жизнь останется прежней. Мы в дерьме, архонт, куда нам еще падать? Но кто знает, не окажете ли вы всем услугу, перестав существовать.

– Этого не будет, – Абрахам сдвинулся в кресле, меняя положение.

– Как знать. Я терпелива. Мне ни к чему противостояние с могущественными врагами, но если я дождусь их смерти, не означает ли это полную победу? У меня есть то, чего нет у вас, – люди, способные размножаться. Даже если тысячи погибнут от голода, сотни останутся жить. Чем хуже условия, тем интенсивнее размножение. Даже в Харане плодятся как кролики. Мы уже через это проходили, мы пережили один конец света, выживем и во втором. Сейчас силы не равны, я червь рядом с тобой, архонт Абрахам, но когда вы все будете гнить в своей пирамиде, когда ваши технологии станут бессмысленной грудой металла, тогда я построю новое царство. Новый Эдем.

– Это ложь, – лицо Абрахам исказилось от гнева, но он совладал с собой. – Не произноси слов, значения которых не понимаешь.

– Новый Эдем, царство людей-полубогов, в котором воскреснут мёртвые, которых мы любили. Как знать, возможно, и Ликократ воскреснет. Тогда ложь, в которой ты меня обвиняешь, станет правдой.

Лилиэт замолчала, с удовлетворением глядя, как по лицу старого архонта растекается мертвенная бледность.

– Ты веришь в воскресение мёртвых, Святейший? А в гибель старых богов?

Абрахам сидел не шевелясь. Он коснулся переносицы, надеясь, что всё это действие наркотика, галлюцинация, морок, но знал, что это не так.

– Кто? – спросил он, поднимая на Лилиэт тяжелый взгляд. – Кто сказал тебе о пророчестве? Терапевт? Ямвлих? Мой… сын?

– Хорошо, – согласилась Лилиэт и, забыв, что собиралась искупаться, подошла к Абрахаму и села на прежнее место. – Я скажу тебе. Все они жаждут твоего возвращения, архонт. Особенно теперь, когда твой старший сын уничтожил Шестерых и не где-нибудь, а на священной Агоре. Ты последний из Внутреннего Круга, теперь Исмэлу нужно от тебя то, чего он не смог добиться от остальных. С другой стороны, Терапевт также ждет твоего возвращения, но из других побуждений. Я бы назвала это любопытством. Но те, кто боятся твоего отсутствиям и твоей миссии больше других, – это твои братья, жрец. Ни Терапевт, ни твой старший сын, не верят в твою миссию, им плевать, чем ты тут занят. Но твои браться и сестры по вере, думают, что полученный завет очень важен. Они верят, что он может изменить всё. Воскресить мёртвых, заполнить пустые колодцы, возродить старых богов.

Абрахам молча смотрел на Лилиэт. Он сцепил пальцы и внимал каждому ее слову.

– Но они не верят тебе. Они подозревают, что твой старший сын действовал по твоей указке. Слишком удобный момент ты выбрал, чтобы навестить Белшар-Уцур. Как знать, быть может, ты всё же не прочь примерить лавры Императора? Или даже бога? Старики-жрецы боятся, что ты нашел выход для одного себя. Для себя и своих сыновей, может быть, для одного, младшего сына. Их можно понять. Они создали себе рай, а потом сообразили, что заперты в нем. Всё, что происходит снаружи, вызывает в них ужас. Даже если бы ты отправился в пустыню, чтобы справить нужду, ты стал бы для них врагом и потенциальным предателем. Ты оставил их наедине с «садом», они боятся, что в конце времен поплатятся за всё.

Лилиэт улыбалась.

– За всем стоит Ямвлих?

– Я сказала тебе слишком много, архонт. Для меня будет удовольствием предоставить эту загадку решать тебе самому. Ты мне нравишься. Ты отличаешься от остальных. Пусть ты старик, но ты – мужчина. Хотела бы я увидеть твоих сыновей.

– Я не позволю тебе сорвать ритуал, – сказал Абрахам, понимая, что едва ли сможет противостоять Лилиэт на её поле. Она оказалась куда более осведомленной о происходящем в Амвелехе, чем он мог себе представить.

– Делай, что велит тебе твой Господин, жрец. Я сделаю то, что велит мне моя воля.

Разговор был окончен. Лилиэт отправилась купаться, оставив архонта размышлять над её словами. На несколько минут Абрахам задремал, а когда проснулся, женщина сидела на плитах у его ног и ела виноград. Она смотрела перед собой, о чем-то задумавшись, и теперь действительно выглядела на свой возраст.

– Ты правда его дочь? – спросил Абрахам.

– Да, – ответила она, не оборачиваясь. – Ликократ питал слабость к маленьким девочкам.

Комментарий к Глава тринадцатая. Мене, мене, текел, фарес

Название отсылает к библейскому преданию о пире вавилонского царя Валтасара (Бел-шар-уцура), во время которого из ниоткуда появилась рука, начертавшая на стене “Мене, мене, текел, фарес” (или упарсин), что предрекало скорую гибель его царству. Буквально: «мина, мина, шекель и полмины» (меры веса).

“Ликократ” с др. греческого “власть волка”.

========== Глава четырнадцатая. Да не усну сном смертным ==========

Абрахам расслышал слова Аарона, но не открыл глаза. Лилиэт знала, что он не спит, но не подала виду. Вернувшись после очередного купания, она стянула с архонта обувь и начала массировать его большие ступни. Абрахам не противился. Её мягкие прикосновения вкупе с новым этапом наркотического опьянения погружали в легкий, приятный транс. Он вспомнил времена, когда у него была любимая наложница, а жена Сарра еще не стала самовлюбленной и холодной сукой. Амвелех тогда был другим.

– Кто ты? Что с архонтом? – повторил Аарон.

– Шлюха. Лучшая в Белшар-Уцуре, – ответила Лилиэт, разминая сильными нажатиями грубую кожу подошв старика. – Ликократ предоставляет своим гостям только самое лучшее. Архонт Абрахам отдыхает. Что тебе за дело, харанец? Тебе не понравилась твоя женщина?

Аарон не ответил. Абрахам, не открывая глаз, ждал продолжения. Возможно, это был спектакль, но теперь, когда действие наркотика ослабело и к нему вернулась способность мыслить, Абрахам подумал, что, вероятно, поспешил с выводами насчет этого илота.

– Архонт встретился с Ликократом?

– Да, – ответила женщина, хотя Абрахам ожидал, что она уйдет от ответа.

– Я могу увидеть его?

– Ты спрашиваешь об этом у меня? Ты полагаешь, Ликократ спрашивает совета у шлюхи, с кем ему видеться, а с кем нет?

Аарон вздохнул, словно и не ждал от нее другого ответа, но попытался снова:

– Я ищу кое-кого. Может быть, среди наложниц Ликократа появились новые девушки? – он помедлил. – Или мальчик лет двенадцати?

Лилиэт прекратила свои поглаживания, и Абрахам открыл глаза. Она сидела на прежнем месте у его ног, поставив его левую ступню себе на бедро. Черная линия на её коже уходила под его большой палец с грубо остриженным твёрдым ногтем и тянулась к ничем не прикрытому паху. Аарон стоял за её спиной и смотрел в сторону.

– Вы желаете со мной уединиться, Святейший? – спросила Лилиэт у Абрахама тоном потаскухи. Лукавые раскосые глаза намекали на признаки этого желания у архонта. Старик покачал головой, подтянул расслабленное тело, принимая более удобное положение на твердом, неудобном кресле, и вытащил ступню из рук женщины.

– Нет. Лучше обуй меня, дитя. Мне тяжело наклоняться, – сказал он, невольно подыгрывая ей. – Ответь ему, если можешь. Я тоже хочу знать об этих людях. Ликократ обещал мне, что мы их увидим.

Лилиэт качнула головой, растягивая губы в улыбке. Казалось, выполнять приказы ей доставляет столько же удовольствия, сколько архонту их отдавать. Выдавая себя за шлюху, она ничуть не лукавила.

– Ликократ выполнит свое обещание, – сказала она, обувая Абрахама. – Но вам придется подождать.

– Я не могу ждать. Все дела с Ликократом решены, я должен вернуться в Харан.

Вспомнив о сыне и предстоящем жертвоприношении, Абрахам помрачнел, устыдился самого себя и общества этой женщины. Как только Лилиэт закончила, он встал со стула, спрятал священную пирамиду под комбинезон и застегнул наглухо ворот.

– Я останусь в Белшар-Уцуре и постараюсь всё выяснить, – обратился Аарон к архонту, но тот покачал головой.

– Ты не узнаешь ничего, сверх того, что мы узнали от этой женщины, – Абрахам не смог скрыть своего раздражения. Он был зол на себя за то, что поддался чарам этой женщины. – Я бы предпочел, чтобы ты сопровождал меня обратно в Харан, Аарон.

Услышав имя, Лилиэт подняла голову, посмотрела на Абрахама с легким недоумением, потом оглянулась на харанца и оглядела его с ног до головы. Тот не обратил на её внезапный интерес никакого внимания.

– Хорошо, – после недолгого раздумья ответил он.

Лилиэт улыбнулась и подняла руку, указывая пальцем на двери.

– Выход там. Вы ещё увидите тех, кого ищете, – хотя эти слова, скорее всего, ничего не значили, Абрахаму не понравилось то, как они были произнесены. – Будьте осторожны в пути, Святейший.

Не удостоив её ответом, архонт зашагал к выходу, сильно налегая на трость. Его вдруг охватило беспокойство, причины которого он не понимал. Отныне ничего не препятствовало свершению завета.

– Больше откладывать нельзя. Завтра ранним утром свершится, – сказал он вслух, будто желая убедить в этом самого себя. Абрахам вызвал в памяти образ кричащего Айзека с распоротым горлом, явившийся ему в Нэосе, чтобы сбросить с себя наркотическое оцепенение. Он хотел, чтобы вернулась душевная боль, а с ней реальность. – Завтра всё будет кончено. Ничто другое не имеет значения.

***

Айзек был рад остаться в Харане. Любопытство, страх, сомнения, жажда получить ответы, что еще несколько часов назад заставили бы его последовать за отцом даже вопреки его воле, теперь казались Айзеку мальчишеством. Сейчас, когда он знал, что гибель мира близка и неминуема, его вдруг охватило фаталистическое равнодушие к собственной судьбе и ко всему тому, что раньше казалось таким важным. Это не было отчаянием или ощущением бессилия перед надвигающейся бедой, наоборот, Айзек чувствовал в себе бьющую через край энергию жизни. Полнокровные, живительные силы молодости не позволяли ему поверить в смерть и небытие, Айзек просто не хотел больше думать о том, что изменить нельзя. Последние сомнения утратили над ним власть, стоило ему взять руку Ревекки и сказать ей, что он остается с ней ещё на время, что вместе они решат, как убедить его отца, архонта Абрахама, взять её с собой в Амвелех. Надежда в потухших было глазах девушки наполнила его решимостью.

– Я возьму тебя в жёны, и мы продолжим прерванный род Амвелеха. Тогда все поймут, что вы, илоты, – наше благословение и надежда. Быть может, Господин даровал Метатрону Откровение, чтобы мы встретились. Они поймут, что пропасть, разделяющая наши народы, – только призрак, пустяк, и жители Харана найдут в Амвелехе приют и заслуженное избавление.

Айзек не верил сам себе, но был воодушевлён своим гладко разворачивающимся планом и старался не замечать грусть и сомнение на лице Ревекки. Она молчала, но всегда улыбалась и крепко держала его за руку. Она самовольно отказалась от положенной ей после полудня работы и снова пошла вместе с Айзеком за водой, только потому, что он не хотел слоняться без дела, когда все вокруг работают. Когда голоса деревни остались далеко позади, Ривка остановила его и долго целовала, касаясь ладонями его груди. Айзеку это нравилось, и хотя жреческие каноны требовали от него строгого поста и воздержания перед исполнением таинства завета, он не находил в себе силы им следовать и успокаивал себя тем, что писались они давно и не учитывали реального положения дел. В присутствии Ревекки он забывал обо всем. Даже мысль о собственном отступничестве его больше не тревожила.