Текст книги "Последние дни Амвелеха (СИ)"

Автор книги: Варя Добросёлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Не уезжай от меня, Элизар, пожалуйста, – тихо проговорила Ривка, глядя на огоньки дулоса. Она подозревала, что Элизар может предать ее в любой момент, но этот дулос был ее единственным козырем. – И если можешь послать весть Айзеку, сделай это.

– Не угодно ли вам проследовать в отсек семьи верховного жреца, как велел господин Айзек?

– Нет, Элизар. Думаю, я должна остаться здесь.

Перспектива прятаться под кроватью, ожидая самого худшего, пугала Ревекку больше, чем сонмы полубожественных амвелехцев. По залу разнесся неясный гул рассерженных вздохов. В центе Агоры остановилась группа вирт-гоплитов, не отличавшихся от охраны старейшин, но когда один из них снял шлем, Ривка узнала брата Айзека. Исмэл обвел взглядом Агору, увидел ее и направился по направлению к ней.

– Ты выбрала подходящее место, – сказал он весело. – Здесь сидел верховный жрец и первый архонт Совета, ты в курсе?

Ривка вспыхнула, но оправдываться не стала.

– Ничего. Это правда самое подходящее для тебя место. Как тебя зовут и где Айзек?

– Меня зовут Ревекка. Он… – Ревекка понизила голос, невольно придавая своему тону многозначительность. – Дулос говорит, что Айзек в Театре.

Исмэл прищурился, но ничего не сказал. Повернувшись к виртам, он указал на скамью первого круга рядом с Ревеккой и снова надел шлем. Словно повинуясь его приказу, на скамьях позади архонтов стали появляться голограммы самых разнообразных аватаров, изображающих не только людей, но всех возможных фантастических существ. Это были только изображения, гораздо меньше и дурашливее голограмм архонтов, но по залу снова прокатился ропот неудовольствия. Но даже после появления виртов большинство мест оставались пустыми.

– Они боятся нас, но реальности они боятся еще больше, – Руфь остановилась рядом с Исмэлом. – Они хуже птенцов. Те хотя бы гениальны.

– Хуже? – хмыкнул Калеб за ее спиной. – Птенцы не боятся, они просто другие, Руфь. Совсем другие. Гораздо ярче и сильнее, чем кто бы то ни был. А эти даже боятся по указке жрецов, они – ничто, боты с заложенной в них программой повседневности.

– Сегодня у них будет шанс обрести сознание, – усмехнулся Исмэл.

– Фу, у них даже воображения нет, – покачала головой Ханна. Громоздкий шлем на миниатюрном теле делал её похожей на болванчика. – Какие банальные аватары.

– То, что одобрено кастой жрецов, – отозвался Варак со скамьи. – Я чатился с метэками после переворота. Они окончательно спятили – теперь они верят, что излишнее воображение в Сети может способствовать расшатыванию основ. Шаг в неверном направлении – и ты уже катишься в Хаос. Сеть, в сущности, и есть паутина Хаоса. Они даже воззвание Господину читают, прежде войти. Что-то о Светильнике и Провожатом на пути Зла.

– Зачем они вообще лезут в эту Паутину Зла?

– Потому что не могут без нее жить, – мрачно заметила Руфь, высматривая в рядах архонтов свою мать. – Зачем они нам, Исмэл? Почему бы не уйти без них?

Исмэл ответил не сразу.

– Если они останутся, то погибнут. Мы не можем их бросить.

– Но почему? Что если они всё испортят?

– Потому что мы уходим не в рай. Не в места вечного блаженства избранных и полубогов. Если ты ожидаешь подобного, то еще не поздно обратиться к жрецам. – Руфь досадливо поморщилась. – «Симулякр» – это жизнь сознания и воображения, без угнетения с внешней стороны – физических объектов и телесности, и это наш шанс обрести свободу. Если я буду выдвигать критерии отбора, выдумывать законы и правила, отделять избранных от «ботов», это будет повторением того, чего мы стремимся избежать.

– Посмотри на это с другой стороны, Руфь, – встрял в разговор улыбчивый Калеб, – если они и правда такие слабаки, какими кажутся, то едва ли принесут много вреда.

В зале наступила тишина. Развернувшаяся было голограмма Айзека исчезла, а на ее месте появился Исмэл, повторивший слово в слово то, что он только что говорил Руфи. Джотан, сидевший рядом с Ревеккой, отвесил шуточный поклон, давая понять кому Исмэл обязан таким началом собрания. Исмэл покачал головой с притворной суровостью и направился в центр Агоры. Толпа аватаров на галерке отозвалась одобрительными воем.

========== Глава двадцать пятая. Dies irae ==========

Пирамидальный кулон легко вошел в предназначенную для него пазуху на панели управления. Айзек провернул его несколько раз, и Голографический Триптих засиял чуть ярче, озаряя тёмное помещение храма серебристым, призрачным светом. В Нэосе не предполагалось никакого другого освещения, кроме естественного – через треугольные оконца на стенах, расположенные таким образом, что лучи сосредоточивались на правой стороне Триптиха, насыщая его живым солнечным сиянием. Но солнце уже село, поэтому храм был погружен в полумрак. Холодное свечение Священной Голограммы не могло его разогнать. Никто и никогда не приступал к таинствам в сумерки, это время считалось слишком ненадежным и даже опасным для проведения ритуалов, и теперь Айзек понимал почему. Даже бог Тэкнос, Лик которого при солнечном свете казался добрым и любящим, теперь выглядел чужим и угрожающим.

– Кровь Твоя дарует откровение, – сипло прошептал Айзек, и провернул основание отцовского кулона ещё раз, так что теперь пирамида походила на восьмиконечную звезду. Руки дрожали и не слушались, пальцы соскальзывали. Айзек снова надавил на основание. – Она есть Огнь неиссякаемый…

Пирамида полностью вошла в пазуху на панели. Айзек почувствовал дуновение воздуха с резким запахом аргона-хюлэ. Что-то было не так. Через открывшееся отверстие шёл только воздух. Айзек несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь сосредоточиться и унять бьющееся в панике сердце.

– Пусты, пусты, всё кончено. Нет, это только резервуар с кикеоном, он не имеет ничего общего с колодцами. «У тебя есть доступ к Театру…» Но что это? Как туда попасть? Я должен… О, боги, смилуйтесь. Дайте ответ.

Айзек не замечал, что говорит вслух на разные голоса, то пародируя отца, то увещевая самого себя мудрым и успокаивающим тоном. Окружающая тишина пугала его. Стены Нэоса всегда давили на Айзека величием, но сегодняшний суеверный ужас не имел ничего общего с трепетной робостью послушника перед божеством. Айзек вглядывался в голограмму с подозрением и опаской, словно за ней прятался не любящий Господин, которому он посвятил много часов молитв, но кто-то иной, страшный и непонятный, кто мог бы растерзать его в одно мгновение.

На подгибающихся ногах он шагнул к Триптиху. Встал на колени, простираясь перед ним ниц.

– Если Ты существуешь… мой отец умер ради Тебя! Открой мне правду! Позволь спасти тех, кто остался! Господин… Мы грешны, мы мерзки перед лицом Того, Кого возомнили своим богом. Но Господин и раб – две стороны одной медали. Нет, нет, я хочу сказать другое…

Айзек поднял голову и заозирался по сторонам, будто ожидая увидеть в храме бога. Но вокруг был всё тот же давящий полумрак. Ему пришла новая мысль, он поднялся с колен и вернулся к панели. Сняв с себя кулон, другой рукой он вынул отцовскую пирамиду из пазухи и опустил её на пол.

– Кровь Твоя дарует откровение. Она есть Огнь неиссякаемый в немощном теле Земли. Кровь Твоя дарует откровение. Она есть Огнь неиссякаемый в немощном теле Земли. Кровь Твоя, – ему удалось провернуть основание своего кулона, и пирамидка плавно вошла в панель. В тот же момент в отверстии захлюпало, и чаша стала наполняться кикеоном. Айзек не сдержал ликующий возглас. Наполнив ритуальный сосуд, он снова встал перед Триптихом и закинул голову вверх, как изображалось в учебных книгах.

– Кровь Твоя дарует откровение. Она есть Огнь Неиссякаемый…

Капля кикеона упала на язык. Айзек засипел, пытаясь вдохнуть побольше воздуха. Кикеон связал рот, выступившая слюна капала на пол. Отдышавшись, Айзек опустился на колени и, выпустив сосуд, нащупал пол. Нэос вращался. Он стал еще чернее, стены наползали друг на друга. Айзек закрыл глаза, но с закрытыми глазами он продолжал видеть, и даже более отчетливо. Голографический Триптих налился плотью. Сердце Айзека сжалось. Когда он заговорил, онемевший язык едва ворочался. Звуки древнего языка с трудом вырывались из горла.

–Εάν μη έλπηται, ανέλπιστον ουκ εξευρήσει. Εάν μη έλπηται, ανέλπιστον ουκ εξευρήσει… Аскиос! Аксиос! Аксиос!

Эхо повторило его воззвание, и Айзеку показалось, что он уже слышал этот голос. Чужой, глубокий и звучный голос. «Аксиос!»

– Ум, Утроба и Сердце есть Одно.

– Двое есть одно, – послышалось ему.

– От Незаходящего ничто не скроется.

– Ничто не скроется… – повторило эхо.

Айзек услышал дребезжащий звон, словно рассыпались легкие металлические предметы. Звук нарастал, становился интенсивнее. Голографический Триптих теперь казался восковой скульптурой. Несуществующий ветер трепал полы одежд неподвижных Фигур.

Стараясь перекричать звон в ушах, Айзек заставил себя произнести последние слова воззвания:

– Ибо здесь присутствуют боги! Так говорю я, Айзек, последний ребенок Амвелеха, благословенного города колодцев!

Несколько секунд ничего не происходило, но потом Айзек увидел себя самого расталкивающего Фигуры Триптиха в стороны. Это было так неожиданно, что он не смог этому помешать. Фигура Хора упала и рассыпался на куски, похожие на комки влажной земли. С Тэкноса он сорвал капюшон, и под ним увидел голову женщины, прекраснее которой никогда не видел. Он глядел на нее, забыв обо всем на свете. С вожделением, со страстью, с любовью, с обожанием, с нежностью, с презрением. Она вытянула левую руку в сторону, рукав облачения соскользнул к локтю, обнажая окованные золотыми кольцами запястья. Женщина тряхнула рукой, и браслеты завибрировали, ударяясь друг о друга и создавая тот дребезжащий звук, что Айзек уже слышал. Она встряхнула рукой еще раз, а затем затрясла ею в одном ритме, создавая особую вибрацию, от которой у Айзека заломило в висках. Закрыв уши руками, он отпрянул.

Теперь женщина была не одна. Она совокуплялась с черным, как смола, мужчиной. Айзек отвернулся, но снова увидел голую спину женщины и её ритмично поднимающиеся бедра. Браслеты на руках подпрыгивали. Звяк. Звяк. Звяк. В ушах мужчины блеснули серьги, и Айзек узнал его. Аарон смотрел на него не отрываясь, возвышаясь над красиво очерченным плечом женщины и продолжая движение. Его взгляд не выражал абсолютно ничего. Айзеку было стыдно и приятно наблюдать за ними. Он прятал глаза, но продолжал видеть. Необычайное волнение теснило его грудь. Женщина упала на спину, закидывая назад руки, и перед глазами Айзека поплыло. Ему показалось, что он видит единое существо, черное и блестящее, пульсирующее бесконечными сочленениями, дышащее как могучий поршень насосной станции. Айзек зажмурился что было силы, и когда открыл их, женщина стояла перед ним одна. Она вытянула левую руку и снова ударила браслетами.

Он оказался в саду. Вместо деревьев здесь росли высокие гуманоидные существа с плотной чёрной кожей и такими же черными белками глаз. Их ступни вырастали из земли, а руки тянулись к небу. Почва была сухой и каменистой, деревья с человеческими лицами и руками умирали. Уловив движение, Айзек повернулся и увидел животное с умными внимательными глазами. Волчица выскочила из ниоткуда, и прижалась к его ногам, поднимая на него умоляющий взгляд. Её изжеванные сосцы волочились по земле. Айзек хотел коснуться её шерсти, но волчица бросилась прочь, словно её спугнули. В ней было что-то знакомое.

Волчица привела его к черной реке. Заигрывая и играя, она стелилась по земле перед его ногами, но когда он приблизился, прыгнула в воду, став частью расходящихся на поверхности кругов. Оглядевшись, Айзек понял, что когда-то река была шире. Он ступил в черную воду. Река была плотной и гладкой, похожей на материал для линотаракса. Она прогибалась от его шагов, расходилась в стороны, а затем накатывала жирными черными волнами, облепляя ноги. Айзек погрузился по пояс и остановился. Опустил в воду пальцы и поднес их к лицу. Аргон-хюлэ. В невероятной концентрации. Люди в саду были покрыты им от корней до белков глаз. Айзек лизнул пальцы и узнал вкус кикеона. От резкого вкуса сознание прояснилось и он вспомнил, кто он. Пошатнувшись, Айзек отступил назад, всколыхнув гладкую поверхность реки. Испугавшись, он коснулся лба очищающим жестом и замер. Прямо перед ним вода поднялась как натянутая на чью-то могучую спину простынь. Человек разогнул спину и выпрямился в полный рост. В ушах гиганта блестели серьги, воссозданные из того же материала, что и он сам.

– Аарон…

Гигант надавил на голову Айзека огромными ладонями, заставляя его опуститься под воду. Он был так силен, что Айзек не успел даже всхлипнуть.

– Не бойся, Айзек, – услышал он голос Аарона в голове. Затем раздался женский смех, и всё потонуло в черноте.

Исмэл вышел в центр Агоры, приветствуя воздетыми вверх руками беснующуюся толпу виртов. Его взгляд скользнул по рядам аватаров и голографических двойников архонтов, и остановился на одном из жрецов.

– Гражданская война закончена. Я хочу, чтобы народ Амвелеха сам выбрал свой дальнейший путь, – заговорил он под одобрительные возгласы. – Как в старые добрые времена, пусть это решится на Народном собрании. Этого захотел мой брат, и я согласен с ним.

– Отцеубийца! – выплюнул жрец и встал, указывая на Исмэла пальцем. Вслед за ним стали подниматься другие.

– Изменник!

– Клятвопреступник!

– Богоненавистник!

Одобрительные возгласы стихли. Вирты прислушивались.

– Предатель!

Последней встала высокая, худая женщина.

– Ублюдок, – сказала она. – Грязное отродье илотской шлюхи.

Исмэл посмотрел на нее. Он повел головой, разминая шею, и негромко рассмеялся. То была Сарра, жена первого архонта, так и не простившая Абрахаму любовь к наложнице, которую сама же к нему и привела. Опустившись на колено, Исмэл склонил перед ней голову, как при принятии благословения от официальных лиц. Притихшие вирты оживились. Раздались смешки и аплодисменты, но они смолки, словно кто-то нажал на невидимый рубильник.

– Их блокировали, но позволили наблюдать, – пояснил Джотан Ревекке и хмыкнул. – На Народном Собрании народ только мешает.

– Ты повинен в смерти Семерых архонтов, эгемона Терраха и отряда вирт-гоплитов. Ты не пожалел даже родного отца. Ты – военный преступник, изменник и атеист, ведущий своих полоумных адептов в пропасть, имеешь какие-то притязания к Собранию? – говорящий скорчил презрительную мину. – Ты смешон. Стратег Исав! – властно выкрикнул он. – Взять этих людей под стражу!

Фамильные дулосы, сопровождавшие некоторых архонтов до Агоры и остававшиеся до этого момента в коридоре, ввалились в зал собраний. За ними следовал отряд вирт-гоплитов. Ревекка ахнула. Руфь напряглась и подняла ксифос. Остальные вирты боевой ячейки заняли угрожающие позы и схватились за оружие. Исмэл отступил на шаг и тоже нащупал на поясе ксифос, хотя знал, что тот бесполезен против дулосов.

– Помоги ему! Слышишь? – горячо зашептала Ревекка Элизару, но услышавшая ее Руфь покачала головой и, не сводя взгляда с дулосов в центре Агоры, бросила:

– Бесполезно. Он повинуется приказам архонтов. Если ему поступит приказ на уничтожение, он убьет нас, даже не извинившись.

Ривка с сожалением посмотрела на Элизара. Она хотела сказать, что ни в чем его не винит, но женщина-архонт снова заговорила.

– Где твой брат? – она обращалась к Исмэлу. – Он воспользовался символом власти верховного жреца, чтобы собрать Народное собрание.

– Твой сын… – начал Исмэл, но женщина жестом отмела всё, что он собирался сказать.

– Изменник и отцеубийца не может быть моим сыном, – сказала Сарра. Ревекка подняла голову и смотрела на нее во все глаза. Отчего-то ей даже в голову не приходило, что у Айзека жива мать. Он не говорил о ней ни слова. Всегда только об отце. – Я пришла сюда только затем, чтобы отречься от него. Где он? Я хочу взглянуть в лживые глаза того, кто едва не стоил мне жизни, прежде чем он отправится вместе с тобой и этой илотской потаскухой в изгнание.

Голос женщины возвысился, будто она сдерживала слёзы, но Ревекке это показалось дешевой игрой. Она сжала кулаки. Несправедливо!

– В изгнание? – Исмэл усмехнулся. – Это очистит твою совесть?

– Ты куда? Стой, дура! – грубо окрикнула её Руфь, но Ривка уже выступила вперёд. Если бы её кто-нибудь оттеснил назад, она бы повиновалась. В глубине души она даже надеялась на это, забыв, что вирты не выносят прикосновений.

– Айзек ни в чем не виновен! Он хотел принести в Амвелех мир! Поэтому собрал всех. Таково было желание первого архонта, – её голос не снабженный никаким усилителем, как у других, не был услышан. Она возвысила голос, как могла, пропуская предательские нотки страха перед теми, к кому обращалась: – Святейший умер сам, я видела! Они не виновны в том, в чем вы их обвиняете!

Ревекка умирала от ужаса, но пренебрежение со стороны Собрания было тотальным. Её будто не замечали. «Какая глупость. Айзек бы рассмеялся», – подумала она отрешенно, но не могла выдавить даже улыбку.

Архонты ждали решения Сарры.

– Ты знаешь, где он прячется? – высокая и худая как жердь мать Айзека, с правильными чертами лица без тени морщин, посмотрела в её сторону. Ревекка воодушевилась.

– Айзек не прячется. Он отчаялся достучаться до вас и решился на инициацию.

Вопреки ожиданиям, лицо женщины еще больше ожесточилось. Сарра высокомерно кивнула главному жрецу и села на место. Вслед за ней все остальные стали усаживаться. Ривка вздохнула с облегчением, победно обернулась к Руфи, но увидела на лицах только остервенение и… жалость?

– Снятие Азимова запрета!

– Нет!

Ривка закрылась руками и зажмурилась. По Агоре прокатилось эхо её вскрика, она ожидала, что на неё и всех её недолгих друзей обрушится град пуль, но ничего не произошло.

Ривка открыла глаза. Исмэл стоял на своем месте, и тоже казался озадаченным.

– Дулосы! Снятие Азимова запрета! – повторил жрец, но дулосы стояли на месте и доброжелательно мигали. Старейшина потерял терпение и обратился к начальнику гоплитов. – Стратег Исав…

«Мы готовы, Исмэл», – предупредил в шлеме голос Кедра и Исмэл поднял ксифос на стратега, позади дулосов.

– Если вы поднимите на меня оружие, стратег Исав, с вами произойдет то же, что и с сопровождающими эгемона Терраха.

– Стратег Исав, выполняйте приказ, – спокойно сказал тот же архонт. Его нисколько не беспокоили угрозы Исмэла. Они не касались его лично. – В случае сопротивления, мы все даём вам разрешение на ликвидацию.

– Сдавайтесь! – стратег поднял ксифос. – Иначе мы будем вынуждены применить оружие!

– Показательная казнь! Зрелище в духе праотцов, – присвистнул Исмэл, пытаясь оттянуть время. «Кедар, последний отчёт… » Он знал, что пути назад не будет. Исмэл медленно на глазах испуганного стратега опустил ксифос.

– Пять, – сказал он и улыбнулся Исаву. – Четыре…

– Да стреляйте же, стратег! – закричал кто-то из архонтов, но стратег вдруг обернулся назад.

«Нет… погоди, Кедар. Там что-то происходит. Чёрт возьми…»

Не успев отключиться от общей линии связи, Исмэл в сердцах выругался. Происходило нечто странное. Дулосы развернулись к гоплитам и открыли по ним парализующий огонь. Архонты снова повскакивали со своих мест и заговорили все разом, словно надеясь хором обрести власть над взбесившимися машинами. Они замолчали, только когда дулосы расступились, пропуская Терапевта.

– Снятие Азимова запрета, дети мои, – он нежно касался дулосов, мимо которых проходил, стараясь, чтобы ни один не остался без знака внимания.

– Ты! – выкрикнул жрец, ратующий за ликвидацию Исмэла. – Изменник!

Не обращая на внимания архонтов и бормоча что-то себе под нос, Терапевт оглядел ближайшие скамьи в поисках свободного места и, заметив Ривку, пошел по направлению к ней и группе виртов. Глядя на сложенные сзади руки Терапевта, Исмэл усмехнулся и удивленно качнул головой. Этот безумный старик был опаснее всех их противников вместе взятых, но к их огромной удаче, он выбрал их сторону. Причина такого решения оставалась загадкой, но ничуть не беспокоила Исмэла. То был миг его триумфа.

– Вы повинны в геноциде илотов и ереси, – сказал Исмэл, переводя взгляд с одного архонта на другого. – В бесчеловечных опытах на детях, кощунственных экспериментах по выращиванию богов в пробирке… о, да, Терапевт мне всё показал. Вы повинны в преступлениях против человечества и Господина. Наши действия, какими бы жестокими они не казались, были продиктованы не жаждой крови, а необходимостью. Мы, вирты, более шестидесяти восьми процентов населения Амвелеха, хотели быть услышаны. Но ничто не оправдывает ваших преступлений.

Большинство лиц выражали недоумение, но так же там был страх.

– Чушь! Домыслы сумасшедшего! – вскричала Сарра. Она, как и некоторые другие архонты, встала и стремительно двинулась к выходу. Но путь им преградили дулосы. – Это не Собрание, а фарс. Терапевт, убери машины!

– Мы обвиняем жрецов в преступлениях против человечества и Господина, – с удовлетворением повторил Исмэл, глядя как архонты мечутся перед дулосами, в сопровождении которых явились сюда с такой помпой. Они всё ещё старались сохранить достоинство, но выходило это донельзя смехотворно. Увидев что творится перед дверьми, другие вскочившие садились на свои места. Голограммы многократно увеличивали их смятение и испуг.

– Каждого архонта Совета Сорока и тех, кто молчал, мы обвиняем в попустительстве ереси! – Исмэл поднял взгляд на ряды однотипных, одобренных жречеством, аватаров. – Каждый виновен! Вы все здесь виновны! В глупости и ксенофобии. Неспособности отличить зло от добра, конформизме и невежестве! Мы позволили себя обмануть кучке сумасшедших шарлатанов! Мы отдали власть в чужие руки, чтобы жить в блаженной расслабленности и обмане.

В ответ на его слова толпа виртов снова ожила. Оглушающий рёв обрушился со всех сторон. Исмэл бросил взгляд на свою команду и одобрительно кивнул.

– Мы научим вас быть свободными! – закричал он, поднимая вверх руки. – «Симулякр» – это будущее! Это свобода! Это безопасность! Это вечная молодость! Симулякр – это бессмертие и открытость!

Под вопли беснующихся виртов, Исмэл подошел к Терапевту. Отключив усилитель и передачу в общий виртуальный канал, он наклонился к нему и сказал своим обычным голосом, чуть приглушенным вирт-шлемом.

– Если тебе смогут помочь человеческие тела для… для удобрения твоего Сада, они твои. В стадии ScO, они еще будут функционировать какое-то время.

Ривка, сидящая рядом и пытавшаяся избежать разговора с мерзким стариком, вытянула шею и поглядела на Исмэла. Терапевт удовлетворенно кивнул.

– Я знал, что мы поймем друг друга, Исмэл, – он закинул ногу на ногу и сцепил руки в замок на костлявом колене, обтянутом красной униформой. – Но вы должны забрать архонтов с собой. Уйти должны все. Таков уговор.

Исмэл выпрямился, обдумывая условие Терапевта.

– Почему?

– Этого хочет Ева.

– Женщина из Белшар-Уцура?

Терапевт покачал головой.

– Я неверно сформулировал мысль. Этого хочет воссоединенный Тэкнос. Дитя Колодца.

Ривка коснулась лба и губ в охранительном жесте. Ни Исмэл, ни Терапевт не обращали на нее никакого внимания. Лидер виртов колебался.

– Тэкнос… – он запнулся, чему-то усмехнулся про себя и продолжил, – думаешь, он наполнит колодцы?

Терапевт неопределенно качнул головой.

– Архонты не выйдут в Сеть. Они боятся её едва ли не больше Театра.

– С этим я могу тебе помочь, – Терапевт покосился на Элизара, затем перевел взгляд на окруженных дулосами архонтов.

Только сейчас Исмэл заметил, что жреческая часть Собрания молится. Все без исключения: и те, что сбежали вниз, и те, что остались в амфитеатре – стояли, запрокинув голову и подняв руки в ритуальном воззвании богам. Слов за шумом виртов было не разобрать. Некоторые другие архонты и сторонники жрецов среди аватаров, опустились на колени. Должно быть они ждали, что их милосердный Господин их спасет и покарает беззаконников. Уголки губ Исмэла дрогнули, но он не улыбнулся. После слов Терапевта о Тэкносе вид молящихся наводил на него тоску.

Не дожидаясь приказа, Элизар сдвинулся со своего места и покатил через орхестру. Он остановился у ступеней, поёрзал и изменив конфигурацию гусениц, начал подъем. Его исчезновение заметила только Ривка, но и она в создавшейся суматохе даже не подумала его останавливать для расспросов.

Исмэл повернулся к Терапевту.

– Хорошо. Я согласен.

Стараясь не глядеть в сторону окруженных архонтов, он снова вышел в центр орхестры. Вирты его встретили одобрительными возгласами и утихли, ожидая, что он что-то скажет, но Исмэл молчал. Дулосы за его спиной открыли парализующий огонь по жрецам. По Агоре прокатился вздох. Бормотание, раздававшееся еще несколько секунд в абсолютной тишине, стихло.

– Вы должны выйти в Сеть, – сказал Исмэл, отыскав глазами Сарру. – Тех, кто не починится, дулосы подключат насильно.

После длительного шума тишина, которую нарушали только работающие дулосы и редкие вскрики и возгласы удивления, была оглушающей. Элизар, подключенный к Системе через разъем на втором уровне амфитеатра Агоры, передал еще несколько буквенных команд. Четверо наиболее быстрых дулосов двинулись к скамьям.

«Что ты делаешь, Исмэл?! Ты говорил, что Ризома не повторится!» – взорвался в вирт-шлеме голос Руфи.

Исмэл обернулся. Дулосы, выпустив щупальца, переворачивали своих хозяев, чтобы дотянуться до разъемов в их затылках.

«Кедар, обратный отчет, – сказал он, открывая общий канал. – Теперь мы точно готовы».

«Ты хочешь забрать их?» – спросил Калеб.

– Да, – ответил Исмэл, полностью переходя в вирт-пространство Внутренней Сети. – Начинайте, Кедар.

Комментарий к Глава двадцать пятая. Dies irae

*Dies irae – день гнева, судный день.

========== Глава двадцать шестая. И боролся Некто с ним до появления зари ==========

То, что казалось рекой, стало скользкими на ощупь существами. Погружаясь, Айзек видел их круглые, блестящие глаза. Удивительные чёрные животные струились сквозь него, несильно толкали, подныривали под руки и протекали меж ног. Они были прохладными как вода – было приятно к ним прикасаться. Айзек утратил ориентацию в пространстве и времени и струился вместе с ними. Щенки волчицы искали питательные сосцы матери.

Бесконечные толпы тянулись к Лупанарию, где сам верховный бог и правитель Ликократ раздавал бессмертие. Улицы Белшар-Уцура были полны огней и народа. Голограммы, крутящиеся на узких улицах между провисших проводов, обещали вечное блаженство каждому. Устав от духоты, вони потных тел и старых гниющих протезов, люди торопились вкусить чёрного молока волчицы. Они наседали на тех, кто двигался впереди, началась давка. Женщины кричали и плакали, мужчины ругались, дети и калеки умирали без звука. Гоплиты, закончившие обход улиц в поиске не желавших присоединяться к празднику всенародного единства и благоденствия, пытались совладать с толпой. Они рассекали воздух широкими ритуальными махайрами, прорубая в толпе просеку, не заботясь о том, что кто-то может пострадать. Люди давились криком и отступали.

– К чему тебе конечности в Новом Эдеме? – скалился эгемон, клацая механическим когтями по гарде. Клинок его махайры сочился кровью. Отрубленная кисть мужчины, прижимавшего к себе теперь только обрубок руки, лежала в пыли перед его ногами. Человек куксился и подвывал. – Ты станешь богом, жалкое отребье, ибо того хочет владыка Ликократ.

Эгемон возвысил голос, приподнимаясь на гиппосе и окидывая взглядом толпу:

– Слепых, калек и наглецов, сбивающих шаг, мы будем казнить на месте за измену – у меня нет плетей, чтобы подгонять вас, как стадо парнокопытных тварей. А ну пошли! Марш! Восславьте мудрость и милость владыки Ликократа! Ну же! Па-а-а-шли, с-сукины дети!

Махайра описала дугу в воздухе, и те, кто стремился к краю, чтобы избежать участи быть задавленным, пожалели о своем решении.

– Каждый… свободен, каждый… счастлив, каждый… берёт своё. Отец всех людей, мудрый и милостивый владыка Ликократ, призывает тебя, моё возлюбленное дитя, разделить бессмертие, – заговорил приятный женский голос, сопровождавший голографическое изображение человека в золотой маске волка. – Будь всегда молод, весел и счастлив, последний человек. Каждый… свободен, каждый… счастлив, каждый… берёт своё.

Изображение деформировалось. Ликократ на голограмме стал ниже ростом, бедра округлились. Символы власти, скрещенные на груди выдались вперед. Сквозь узкие прорези глаз на Айзека смотрела волчица.

– Будь всегда молод, весел и счастлив, последний человек. Каждый… свободен, каждый… счастлив, каждый… берет своё.

Перед глазами плыло от духоты и вони. Мелькнула удивленная мысль о дефектах голограммы и исчезла в щемящей радости. «Наконец-то, всё кончено! – думал Айзек, пытаясь удержать в памяти предвкушение будущего счастья. – Главное дойти, главное, приникнуть к источнику! И я дойду! Дойду, чёрт возьми… Я достоин!» Он искоса глянул на калеку-соседа, которым можно было пожертвовать в случае опасности. С его точки зрения, тот не стоил Ликократовой милости. Один шаг в толпе был ничтожен, он нисколько не прибежал к заветной цели. «Зачем же всех? Разве они заслужили этого?» На Айзека наваливалась тоска. Путь казался бесконечным, и он уже смотрел на старика-калеку с откровенной злобой. Но через секунду Айзек не думал больше ни о чем – его смело водоворотом чужих разрозненных чувств.

Он стал кормящей волчицей, раздираемой тысячью тысяч беззубых и жадных дёсен. Он ощутил ужас– разверзнувшуюся чёрную пропасть небытия, и счастье от безграничной свободы. Бессвязные образы захлестнули его, сбивая шаткие опоры чей-то личности. Айзек закричал от страха перед открывшейся пустотой, но крик ему больше не принадлежал. Связи обрывались, едва установившись, едва понятое и непонятное ускользало одинаково быстро.

Айзек не сразу смог опознать себя в распластанном в скользкой луже из рвоты и горкой слюны теле. После головокружительной и душной темноты зажегся яркий свет – он открыл глаза, в нос ударила горько-кислая вонь. Он увидел свои колени – свернутое на боку тело на полу Нэоса – и Аарона, стоящего поодаль в лучах голограммы. Илот натянул на себя чужое знакомое лицо. Его взгляд засветился радостью, когда пересекся с усталым взглядом Айзека. Илот сделал несколько неподвижных шагов, опустился на колено и сжал пальцами обеих рук воздух, словно там было что-то осязаемое. Айзек не знал, продолжается ли действие кикеона – Нэос казался ему ничуть не более реальным, чем видения чёрного сада или Белшар-Уцура, в котором он, как ему показалось, прожил целую жизнь. Рот был скован вяжущей слюной, воздух вырывался из груди со взвизгивающим призвуком. Айзек согнул и разогнул ноги, нащупал рядом с собой вертикальную поверхность и, подтянувшись, навалился на нее спиной.