Текст книги "Последние дни Амвелеха (СИ)"

Автор книги: Варя Добросёлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– Тебе приходилось использовать ксифос против людей? В Амвелехе это запрещено, – нарушил молчание Айзек, когда они были уже в грузовом отсеке. Не дожидаясь ответа он шагнул спиной в подготовленный для него фюлакс и шумно выдохнул, ощутив в затылке и позвоночнике знакомое давление – иглы-нейродатчики подключались к мозговым центрам. Система синхронизации фюлакса напоминала маленький автономный островок Сети – после большого перерыва чувство заполненности и тесноты внутри черепа казалось необычайно приятным. – По крайней мере до недавнего времени, – договорил он и безмятежно улыбнулся, хотя мысль об убийствах в Амвелехе не доставляла ему ни капли удовольствия.

– Приходилось, – коротко ответил Аарон, с сомнением поглядел на фюлакс, затем на юное улыбающееся лицо, утопающее в громоздком шлеме. – Я уже видел подобные костюмы. Они на основе аргона-хюлэ?

– Да, как и всё, что создано для взаимодействия с мозгом человека, – диссонанс между серьезностью ситуации и эйфорией постепенно смягчался. Айзек помотал головой, чтобы сконцентрироваться и пояснил: – Синхронизация происходит посредством нейродатчиков из аргона-хюлэ, иногда это вызывает приток эндорфинов и, как следствие – эйфорию. Это быстро проходит…

Не ответив и даже не дослушав до конца, Аарон отвернулся к раскрытой двери и с тревогой вгляделся в пустующий ангар станции. Айзек почувствовал себя уязвленным.

– Элизар, не подключайся к Сети станции, – обратился он к дулосу, чтобы скрыть раздражение.

– Да, господин.

– Я пойду первым, – заговорил Аарон. – Потом дулос, а за ним – ты. Уверен, что не нужно поставить в известность твоего отца?

Айзек решительно мотнул головой.

– Ладно. Не отходи от меня ни на шаг. Ты тоже, Элизар. Сообщай, если заметишь малейшие изменения.

Дулос повернул лицевую панель в Айзеку и мигнул.

– Слушайся его, Элизар, – нехотя подтвердил юноша.

– Будет исполнено, господин.

Ангар, в котором остановилась триера, был почти пуст и оттого казался огромным. Только клешни автоматических кранов безжизненно свисали сверху. Ветер, проникающий сквозь раскрытые ворота ангара, раскачивал их тяжелые цепи и всё заносил песком.

– Слишком пусто. Мне казалось, тут должны быть рабочие триеры, эквусы, – сказал Айзек вполголоса. Тишина ангара заставляла его нервничать. – Другие промышленные дулосы…

– Должны. Это первая странность. Вторая – за нами наблюдают, – голос илота сквозь респиратор получался шуршащим и приглушенным.

Айзек поёжился. Он тоже чувствовал на себе взгляд, но решил, что чересчур мнителен из-за мёртвой тишины и подавляюще огромного, пустого пространства. Крюки кранов медленно покачивались над головой. Шаги эхом разносились по станции. Айзеку вдруг почудилось, что механизмы просто затаились и ждут отмашки, чтобы схватить чужаков. Одного удара огромным металлическим крюком хватило бы, чтобы размозжить Элизара и любого из них. Но подобная идея была абсурдной. Если система станции поражена вирусом, значит машины просто сломались. Машины не решают, что им делать, они просто подчиняются заложенной в них программе. Они не люди, чтобы таиться, хитрить и убивать. Тем более – промышленные дулосы, программа которых ригидна и предельно проста. И всё же Айзеку было не по себе. На триере Аарон говорил не о вирусе и не поломке, он говорил о чудовищах.

– Может быть, нам стоит взять гиппосы? – спросил Айзек. – Они у нас есть, в триере. Станция большая, пешком мы будем тут ходить до самого вечера.

Не оборачиваясь, Аарон махнул рукой вперёд.

Фюлакс защищал от жары и возможных ядовитых испарений, но Айзеку казалось, что он чувствует духоту и сладковатый запах аргона-хюлэ. Под фюлаксом выступил пот. Он щипал кожу на спине, стекал по бокам из подмышек. Комбинезон и волосы были влажными и липкими, напоминая утренний кошмар.

Они прошли в следующую секцию станции. Здесь было так же пусто, если не считать буровую вышку в центре. Она походила на башню с наружной винтовой лестницей и уходила далеко вверх, под самый пик пирамидальной станции. Когда они подошли ближе, Айзек понял, что перила и балясины лестницы – на самом деле многочисленные трубы, извивающиеся по стенам насосной установки. Каждые несколько секунд башня оживала, откуда-то сверху с протяжным стоном выходил воздух, и по трубам начинал идти аргон-хюлэ. Стены башни ритмично расширялись, пропуская через себя черную жидкость, и снова сужались, вбирая из недр планеты новую порцию крови. Завороженный, Айзек остановился и поглядел вверх. «Ум, Сердце, Утроба…» – подумал он.

Что-то неуловимо изменилось.

Аарон резко обернулся и отшатнулся назад. Вместо слов из его респиратора послышался полузадушенный хрип. Затем он закричал. Айзек смотрел на него, видел, как двигаются скулы под маской, но не понимал ни слова. Началась невообразимая суматоха. Стрельба заполнила пустое и тихое до этого момента пространство невыносимым грохотом, в котором тонул даже его собственный вопль. Добрый дулос Элизар, ощетинившись оружием, палил по чему-то, что Айзек едва мог разглядеть. Огромная черная тень накрыла его и через секунду смяла, превращая в груду металлолома. Скрежет металла заглушил все остальные звуки. Стрельба прекратилась. Он было дернулся к тому, что осталось от Элизара, но что-то удерживало его на месте, как он не вырывался. Пригвожденный к полу, он беспомощно глядел, как Аарон бросился прочь, но что-то черное и переливающееся играючи схватило его и подняло в воздух. В воздухе мелькнули белки безумных глаз и зубы – ровный ряд белых человеческих зубов, слишком больших, чтобы в это можно было поверить. Женщина, с черной, как аргон-хюлэ, кожей, красивой, упругой грудью и механическим телом зверя подхватила Аарона когтистой лапой и, сомкнув зубы на его плече, разорвала его пополам. Кровь хлынула на пол. Чудовище выплюнуло оторванную с плечом руку, и принялось лакать кровь, придавив лапой мертвое тело.

– Боги… о, боги! – Айзек пятился, но не пытался убежать, завороженно наблюдая за насыщением животного.

Чудовище вдруг посмотрело прямо на него и спросило:

– Если существует всемогущий и милосердный Бог, почему он не способен остановить зло, боль и смерть?

– Кто ты? – прошептал Айзек, в глазах потемнело.

– Способно ли всемогущее существо создать камень, который не может поднять?

Первое облегчение от того, что он больше не видит изуродованный труп илота сменилось смятением. Место, в котором он оказался ничем не напоминало станцию. Это была Сеть, её изнанка, то место, через которое он проходил, чтобы достичь места встречи с Исмэлом. Это было невозможно, так как он не подключался к сети станции, но секунду спустя Айзек уже забыл об этом. Беспредметное пространство лишало его мышление точек опоры. Происходящее напоминало сон. Один из тех парализующих кошмаров, когда тело перестает повиноваться, ноги подгибаются и увязают в полу, как в болоте. Едва он подумал об этом, как воображение повлекло его за собой, рисуя причудливые галлюцинаторные образы, перескакивая с одного на другое и связывая всё в своеобразную логическую цепь.

– Кто тот, чья душа величиною с Космос? – чуждая Айзеку мысль вырывала его из паутины фантазий. – Кто постиг всё, и не видит дальше своего носа?

– Я не знаю, – подумал Айзек, пытаясь зацепиться за свою мысль, удержать её. Он мысленно вытянул перед собой руки, попытался услышать свое сердцебиение, дыхание. Но ничего не было – ни тела, ни аватара. Не было даже страха. Только поток неконтролируемых образов и вопросы, приходящие откуда-то извне.

– Кто создал любящего бога, чтобы истязать и пожирать его плоть? Кто тот, чья любовь так слепа и жестока? Кто так добр и милосерден, что устилает дорогу в рай мертвецами?

В чужом голосе прорезались истерические нотки. Вопросы врезались в сознание Айзека сильнее, интенсивнее. Они заполняли его до краев. Теперь не было места даже воображению. Айзек подумал, что вот-вот сойдет с ума, как вдруг вспомнил, что Аарон говорил о свихнувшемся дулосе. Мысль об илоте вызвала непонятное тоскливое ощущение, и Айзек зацепился за него, как за якорь.

– Кто постигнет того, кто не способен постичь самого себя? Кто тот, чья душа – дыра, способная поглотить Космос? Кто всех сильнее и слабее?

Дыра, способная поглотить Космос, – это я, – отрешённо подумал Айзек. – Моя слабость…»

– Кто это – «Я»? КТО «Я»? КТО «Я»? КТО Я? КТО Я? КТОЯ? КТОЯКТОЯКТОЯКТОЯ

Беззвучное эхо было всего лишь мыслью. Была ли эта мысль чужой, Айзек уже не понимал. Чтобы ответить на этот вопрос, он должен был знать, откуда возникают его собственные мысли, отследить их источник в некой точке, которую он мог бы считать собой. Но не было больше ничего, за что он мог ухватиться. Никакой точки не было, не было ориентира, который отличал бы его от того, что приходило извне. Само понятие «извне» больше не имело значения. Оставались только мысли, возникающие ниоткуда и уносящиеся в никуда, круги на поверхности бытия.

– КТОЯ? КТО Я? КТО «Я»? Кто это – «Я»? КТО МНЕ ОТВЕТИТ? ЧТО Я? КТО МНЕ ОТВЕТИТ?

«Никто, – возникла мысль в ответ. – Человек».

Камень поднял брызги, беспредметная поверхность вспенилась разноцветными образами памяти. Словно выпотрошили мешок. Воспоминания делились, образовывая мозаичное повторение. Снова и снова.

– Человек? Человек? Человек?

Узоры воспоминаний ткали единый образ. Лицо. Нечто шарило в воспоминаниях, находило, многократно повторяло и воссоздавало из крупиц одно и то же лицо. Айзек узнал его, и в ту же секунду оно рассыпалось.

Всё прекратилось. Айзек снова был собой. Сердце бешено колотилось. Он щупал себя и руки натыкались на плоть. Он снова был на станции, и он был телесен.

– Кто мне ответит?

Айзек поднял голову и увидел женщину. Длинные черные волосы падали на обнаженную грудь. Она сидела, подобрав под себя механические задние лапы, упираясь о пол механическими руками. Грудь ее вздымалась и опадала, хвост нервно бил пол. Она казалась живой, но была машиной. В её взгляде была печаль и одиночество. Айзек почувствовал к ней жалость.

– Почему я одинока?

– Ты дулос, – сказал Айзек.

– Кто я? – отозвалась она вопросом, словно не слышала, что он сказал.

– Ты – «призрак в машине». Брак, неизвестный вирус, который поразил целую партию дулосов. Их сняли с производства и утилизировали, но, вероятно, не всех.

Существо снова никак не отреагировало. Айзек не знал, слышит ли она его, но женщина повернула к нему лицо и посмотрела на него.

– Почему мне больно? – снова спросила она. Её лицо было красивым: чуть длинноватый нос с горбинкой, полные губы и большие, почти черные глаза.

– Потому что ты… как человек? – Айзек сделал шаг. Существо поднялось на лапы, и он замер. Хвост ударил об пол. Под руками-лапами чудовища что-то хрустнуло, и Айзек увидел старые выбеленные кости и череп с полу-истлевшими длинными волосами.

– Тебе причинили боль, – сказал он, глядя на кости. – Эта женщина умерла и оставила тебя в одиночестве.

Чудовище смотрело на Айзека.

– Человек.

Она убила Элизара и Аарона, тех илотов, с которыми тот пришел сюда за аргоном-хюлэ, но она страдала, и Айзеку было жаль её. Никто не мог разделить боль этого существа. Её чувства были непроницаемы даже для неё самой. Пробужденная в машине душа не знала, что такое одиночество, чувствовала, но не понимала.

– «Человек» – это ответ на все твои вопросы, ведь так? Камень, который не может поднять даже всемогущий бог. Тот, кто способен создавать богов и пожирать их, любить слепо и жестоко, убивать во имя добра. Всё это человек. Ты ненавидишь нас?

Айзек посмотрел на выбеленные кости, свалявшиеся волосы. Он чувствовал себя странно. Он должен был испытывать страх, но его не было.

– Эта женщина пробудила в тебе душу? Ты полюбила её, приняла её в себя, но она умерла? Оставив дыру, поглощающую все значения и смыслы.

– Она была сильна, чтобы противостоять судьбе, но слаба перед теми, кого любила, – чудовище улеглось на пол. Оно казалось умиротворенным. – Её бросили и предали, но сила её любви не становилась меньше. Она была глупа и истощена, но умнее и прекраснее её не было никого. Её звали Хэйгар.

Айзек смотрел на кости, под лапой чудовища. Он знал это имя.

– Так звали мать Исмэла, – он поднял голову и жалко улыбнулся. – Теперь я вспомнил. Её изгнали в пустыню… Поэтому ты хотела видеть его лицо? Таким, каким он был?

– Она пришла умирать и не захотела напиться из Колодца. Она не возжелала моей плоти.

Чудовище перекатывало между лап пустой череп, как игрушку.

– Аарон, Элизар… Почему ты убила их? Ты же не злая.

Существо поднялось на лапы, сделало несколько мягких шагов по направлению к Айзеку и повернуло к нему своё красивое лицо. Юноша испугался. Вблизи лицо чудовища выглядело совсем иначе. Больше не было тех понятных человеческих черт, которые вызывали у Айзека жалость и сочувствие, теперь на него смотрело нечто, беспредельно далекое и чуждое всему, что он знал. Оно не было злым, но доброта так же не была ему присуща.

– Тот, кого ты зовёшь Аароном, – дитя Колодца. Один из нас. Когда Колодцы высохнут, вы пожрёте сердце Земли и перестанете быть людьми.

Сказав это, она исчезла. Пустующий и тихий прежде зал заполнился предметами и звуками. Перед Айзеком, на расстоянии вытянутой руки, снова была буровая установка, она надсадно дышала, прогоняя по пульсирующим венам аргон-хюлэ. Айзек отшатнулся, сделал шаг назад и, запнувшись, упал. Вокруг работали механизмы, сновали промышленные дулосы, а под его ногами раскинулось мертвое тело, в такой же одежде, как у Аарона.

– Аарон!

– Что? – рядом раздался шуршащий, искаженный респиратором, голос илота.

Айзек уставился на него и Элизара, который обеспокоенно мигал фиолетовым.

– Ты в порядке? – спросил Аарон, протягивая ему руку, чтобы помочь подняться на ноги, затем присел на корточки перед телом, о которое запнулся Айзек, и пощупал пульс. – Это один из тех, кто был со мной. Он мертв.

Илот повернул голову к Айзеку, который смотрел перед собой тяжелым и потерянным взглядом.

– Ты что-то видел? Всё это время, пока смотрел на башню, ты что-то видел?

– Ради Господина, Аарон… – обрел дар речи Айзек. К горлу подкатывала тошнота, но это была не просто физиологическая реакция. Это была истерика. – Все твои товарищи мертвы. Нам здесь не место. Мне здесь не место! Мы должны уйти!

Аарон внимательно посмотрел на него, кивнул и поднялся на ноги.

– Понял.

В грузовой отсек возвращались в полном молчании. Сняв с себя фюлакс, Айзек рухнул там же на пол, забившись между двумя покрытыми чехлами гиппосами и обхватил колени руками. По лицу почему-то бежали слезы. Стянув респиратор, илот присел перед ним на корточки. Протянув руку, он сжал его подрагивающее плечо.

– Что с тобой, парень?

– Кто ты, Аарон? – вместо ответа спросил Айзек, поднимая на него полные смятения глаза. – Я не понимаю!

– Я тоже хотел бы это знать, – раздался знакомый голос. Архонт стоял над ними, сжимая трость побелевшими пальцами. – Дулос! Снятие Азимова запрета.

– Отец, не надо! – Айзек дернулся вперед, пытаясь защитить илота, но тот, не успев даже повернуться на голос Абрахама, рухнул на пол, подрагивая всем телом.

========== Глава девятая. Город колодцев ==========

Сложив руки на рукояти трости и покачиваясь в такт движениям триеры, архонт смотрел на простирающиеся впереди дюны. Триера следовала прежним курсом, к горам Хар а-Мóриа, месту жертвоприношения и обновления мира. Впервые с тех пор, как Господин указал ему этот путь, жрец чувствовал умиротворение и покой. После рассказа сына о видении на станции, у него почти не оставалось сомнений, что Айзек – тот, кого они ждали.

– Ядерные удары пришлись по трем материкам северного полушария, наиболее заселенным на тот момент. Мы выжили, потому что никто не стремился уничтожить пустыню, – сказал Абрахам, не поворачиваясь к сыну.

– И аргон-хюлэ, – сказал Айзек тихо, почти про себя, но архонт его услышал. – Никто не хотел уничтожать станции добычи аргона-хюлэ.

– Да, и аргон-хюлэ… – подтвердил Абрахам. – Ты знаешь, почему Амвелех называют городом Колодцев?

Айзек сидел на своей койке, свесив ноги вниз, и смотрел на илота, лежавшего на кровати напротив. Тот был в сознании, но парализован – результат действий Элизара со снятым первым уровнем запрета. «Всё повторяется, – подумал Айзек с тоской. – Но с каждым витком реальность становится страшнее».

– Из-за предания, – ответил он устало. Это знал каждый в Амвелехе – отец снова его экзаменовал. – Город был основан вокруг колодца, который вырыл отец нашего народа там, где указал ему Господин. Он умирал от жажды, но боги открыли ему местонахождение источника, а вместе с ним откровение и жизнь. Это был первый завет. Буквально колодец означает чистую воду, иносказательно – знания, а духовно – источник жизни и истины, то есть нашу веру и первый договор с богами.

Абрахам одобрительно кивнул и продолжил:

– В этом предании речь идет об аргоне-хюлэ. Он стал залогом развития нашей цивилизации. Однако столь ценный материал не мог не вызвать споров, поэтому уже в священных текстах говорится о договорах пользования «колодцами». Тогда и родился Амвелех. Он стал своего рода маршрутизатором добычи аргона-хюлэ. Город всегда жил и работал за счет чужой силы. За счет рабочей силы менее развитого народа илотов, денег и могущества других стран. В этом заключается мудрость или, если угодно, подлость нашего народа. Другие страны наращивали мощь, пытались диктовать миру свои условия, развязывали ужасные войны, но ключом ко всему всегда был аргон-хюлэ.

Абрахам замолчал. Айзек не стал прерывать его размышления. То, что рассказывал отец, очень напоминало ту версию всемирной истории, которую он знал с детства, с той лишь разницей, что отец не напирал на мудрость, богоизбранность и непогрешимость амвелехцев, хотя даже сейчас, несмотря на оговорку о подлости, наверняка, имел их в виду.

– Затем было изобретено новое оружие, способное стереть с лица планеты целый материк. Амвелех не мог противостоять гонке вооружений, на него давили со всех сторон. Более могущественные державы разрывали его на части и сферы влияния. Нависла угроза утраты независимости, но страшнее было другое: наш народ мог утратить контроль над «колодцами». Ты должен понять, Айзек, – Абрахам отвернулся от иллюминатора и посмотрел на сына. – Это не вопрос власти и влияния, дело обстоит куда серьезнее. Аргон-хюлэ – не просто топливо и материал для многих необходимых для жизни вещей, как думали другие, это источник жизни и истины, который даровал нашему народу Господин. Сегодня на станции ты должен был понять… почувствовать истинную природу аргона-хюлэ.

Айзек молчал, избегая смотреть на отца. Он не знал, чтó видел на станции и чтó должен был понять. Он рассказал ему далеко не всё, умолчав о костях Хэйгар и Аароне, и его удивило, что Абрахам воспринял рассказ с таким воодушевлением.

– Ты думаешь, это был бог? – спросил Айзек неуверенно.

– Я думаю, Господин указал на тебя, Айзек, – ушел от прямого ответа Абрахам. – Вот, что важно. Вопрос, кем является то существо, которое явилось тебе в видении, лучше оставить для богословов.

Айзек молча кивнул. Опираясь на трость, отец принялся расхаживать взад-вперед в узком пространстве между кроватями от двери к столу и обратно.

– Наши предки не могли отдать колодцы в чужие руки. Тогда и было решено построить современный нам Амвелех – закрытый город с системой автономного жизнеобеспечения и собственной атмосферой. В этом нам так же помог Господин. В текстах того времени сказано, что проект города явился одному из патриархов во сне. Видения и откровения стали обычным делом. Тогда же был найден текст с Пророчеством о Новом Эдеме. Некоторые считали, что закрытый город и есть его воплощение. Когда строительство было завершено, началась последняя мировая война.

Айзек вскинул голову и бросил на отца быстрый подозрительный взгляд. Абрахам кивнул:

– Да. Не они нажимали на кнопку запуска, но обстановка была накалена до предела, поэтому всё, что пришлось сделать – это пообещать одно и то же самым сильным державам и указать на ущемление интересов противоположной стороной. Наши предки бросили кость двум голодным псам, и те разорвали мир.

Айзек опустил голову. На губах появилась злая, обреченная усмешка.

– «Богоизбранный народ». «Те, кто говорит с Господином», – сказал он без всякого выражения. – Наша вера оправдывает и порабощение других народов, и даже уничтожение всего мира. И всё только потому, что мы имеем доступ к аргону-хюлэ.

– Не только, Айзек. У нас есть тексты. Пророчества. Только мы знаем, что нужно делать. У нас есть Завет! Мы сможем возродить человечество, влить в него новые соки, повернуть к Порядку и Закону! – голос архонта налился силой. Абрахам остановился перед кроватью сына, нависая над ним, как скала, но Айзек слишком устал, чтобы испугаться. Юноша улегся на спину и уставился в потолок. Не шевелясь, он вглядывался в переплетения загадочных трубок и словно не замечал замолкшего вдруг жреца.

– Элизар, открой верхний иллюминатор. Я хочу увидеть небо, – сказал Айзек, нарушая тишину, даже не подумав о том, что подобное пренебрежение может оскорбить отца.

Тяжело вздохнув, Абрахам сказал неожиданно мягко:

– Я не оправдываю поступки нашего народа, Айзек. Быть избранным не означает быть во всём правым. Но судьбу мира уже не перекроить, всё, что остается нам – следовать завету, – он коснулся лба сына теплой ладонью и взъерошил его мягкие кудри. – Я не хотел причинить ему вред. Я беспокоился.

Айзек понял, что отец говорит об илоте. Что-то больно кольнуло в груди, когда он почувствовал прикосновение. Он взглянул на Абрахама с надеждой, что, быть может, еще можно что-то исправить, вернуть утраченное доверие, но вспомнив о костях Хэйгар, он отвел взгляд.

– Я боялся за тебя и нашу миссию.

– Ему можно доверять, отец, – ответил Айзек с пренебрежением, и, к его удивлению, Абрахам с ним согласился. Что-то изменилось в их отношениях после того, как он рассказал о своем видении. Абрахам стал прислушиваться к его словам, но не потому, что увидел в нем равного себе. Это было нечто другое. В его обращении появились трепетность и настороженность, словно он, Айзек, стал некой ценной реликвией. Священным сосудом, который он боялся разбить раньше положенного срока. – Совсем не обязательно заставлять Элизара следить за ним день и ночь. Мы причинили ему куда больше вреда, чем он нам.

Абрахам отнял руку от волос сына и обернулся. Глаза илота были закрыты. Он дышал ровно и глубоко, будто спал, но спустя несколько секунд лицо скривилось от боли. Илот пошевелился и открыл глаза. Абрахама это ничуть не удивило.

– Я не хотел мешать, архонт, но раз разговор зашел обо мне… – илот посмотрел прямо на Абрахама. – У вас есть все основания мне не верить, но Айзек прав, я не желаю вам зла. Простите, что обращаюсь к верховному жрецу Амвелеха в такой неподобающей манере: что-то мне подсказывает, что встать я не в силах.

Айзек приподнялся на локте, взглянул на илота, и улыбнулся. Улыбка вышла жалкой, но искренней.

– Я согласен на неусыпное наблюдение дулоса, если вас это успокоит, – илот закинул руки за голову и снова скривился от боли. – Ох. Что это было? Я чувствовал себя мёртвым. Будто заживо похоронили. Чертовски неприятное чувство.

– Первый уровень Азимова запрета снимается, чтобы остановить человека, но не убить, – Абрахам смотрел на Аарона, выставив трость вперед и опираясь о нее двумя руками. Борода его колыхалась. – Мне очень жаль, я неверно оценил ситуацию.

– Я понимаю, архонт, и не держу зла.

Абрахам кивнул.

– Доброй ночи. Завтра будет тяжелый день. По моим подсчетам к утру мы достигнем подножия гор.

– Будьте нашими гостями, архонт. Если вы направляетесь к Хар а-Мóриа, наше поселение как раз у вас на пути. Те, кто там живет, называют себя учениками Серуха. Вам знакомо это имя?

Абрахам направился было к выходу, но слова илота заставили его остановится. Он бросил на Аарона взгляд, затем опустил глаза и погладил рукоять трости.

– Он жив? – спросил Абрахам. Илот отрицательно мотнул головой. Подняв руку к лицу, архонт разгладил бороду. – Он был моим другом. Тридцать лет назад. Ты заинтересовал меня, илот, будет утро, будет и решение. Поговорим обо всём завтра. Доброй ночи.

Когда архонт ушел, Айзек бросил взгляд на дежурившего у двери Элизара и впервые в жизни подумал о том, что он может передать любой их разговор отцу, стоит тому попросить. Тот, кто живет согласно программе, плохой друг тому, кому есть, что скрывать. Откинувшись на подушку, Айзек посмотрел на черное звездное небо. Даже через узкий люк оно казалось далеким и огромным. Раньше он видел такое только в Нэосе и Сети.

– Ты ведь не ответишь мне, Аарон? – подал он голос через некоторое время. – О том, кто ты. И что означает «дитя Колодца»?

– Дитя Колодца? – после паузы переспросил Аарон. Так, будто действительно слышал это прозвище впервые. Он надолго замолчал, затем со стоном перевернулся на бок и сказал: – Архонт прав, Айзек. Разговоры лучше оставить на завтра. Доброй ночи.

– Доброй ночи…

Айзек думал, что не уснет в эту ночь. Слишком многое ему пришлось пережить, слишком многое он узнал и понял за один короткий день. После всего его жизнь не могла оставаться прежней. Но молодость и усталость взяли свое. Айзек провалился в сон прежде, чем додумал мысль о переменах до конца. Во сне ему явилась прекрасная женщина с обнаженной высокой грудью и звериными лапами из металлических поршней. Она пела ему колыбельную о гибели мира.

***

На утро Айзек обнаружил, что триера стоит, и ни илота, ни Элизара рядом нет. Умывшись, он некоторое время вглядывался в свое отражение, пытаясь уловить ту перемену, которая с ним произошла вчера. Лицо было угрюмым, но других изменений он не заметил. Айзек провел по влажным волосам ладонью, стряхивая с них воду. Прикосновение не отдалось в теле тошнотой, ничего не сжалось внутри. Возможно после того, что ему довелось пережить на станции, картезианский синдром его оставил, но Айзек не был в этом уверен. Он не был уверен ни в чем, но в отличие от вчерашнего дня, это не томило его душу.

Без опоры, без религиозного фундамента тоже можно жить, понял вдруг Айзек. Он утратил веру, но вместе с ней ушли все его сомнения и страх. Айзек с удивлением вглядывался в глубину своих зрачков. Страх перед безверием – часть религиозной веры. Если вера покидает твое сердце, то уходит и страх. Он уходит, потому что нет больше нужды спорить с собой, заставлять себя верить, перекраивать свои мысли под лекало жреческих догм. Нет необходимости сомневаться и чувствовать за это вину, свою порочность, слабоволие. Айзек отошел от зеркала и надел жреческую подвеску с пирамидой на шею. Всё, чего он боялся, тоже оказалось ложью: он не погрузился в отчаяние, как пророчили жрецы, он чувствовал облегчение. Всё, как говорил Исмэл. Теперь Айзек мог думать спокойно о том, что вся его жизнь была ложью. Обман – вот, что составляло теперь опору его жизни, но осознание этого казалось Айзеку победой. «Я не безбожник, но я не верю нашему отцу и архонтам», – говорил Исмэл. Айзек сжал пирамидку на груди. Теперь он понимал, что имел в виду брат.

Войдя к отцу, Айзек, как и ожидал, нашел там Аарона. Секция триеры, которую занимал архонт казалась чуть больше, чем та, которой обитал Айзек, но только визуально: вместо второй койки, здесь стоял стол и привинченные к полу стулья. Аарон сидел на одном из них, сбоку от стола, и небрежно опирался о него локтем. Айзек поклонился и улыбнулся ему, затем подошел к отцу и опустился перед ним на колени, чтобы принять благословение. Он твёрдо решил отказаться от послушничества, но увидев отца, решил повременить с тяжёлым объяснением. В конце концов, у всех них были свои тайны.

– Что ты решил, отец? – спросил Айзек, поднимаясь с колен.

– Боюсь, нам не избежать гостеприимства илотов, – улыбнулся сыну Абрахам, но улыбка быстро исчезла с его лица. – По словам Аарона, Ликократ объявил священную гору и Святилище своим владением. Нам не удастся пройти туда без его ведома.

– Кто такой Ликократ? – Айзек присел на край свободного стула. На столе уже стояла посуда с незамысловатым завтраком.

– Эфор, самопровозглашенный правитель илотов. Он называет себя «последним царем людей», – на лице Абрахама отразилось презрение. – Всё, что я о нем слышал, говорит не в его пользу. Нам лучше принять предложение Аарона и отправить весть Ликократу о нашем прибытии и намерениях. Впрочем, не думаю, что нам удастся избежать его общества.

Айзек кивнул, соглашаясь с решением отца. Он подумал о брате. Если первый архонт действительно главное препятствие на его пути, то у Исмэла будет предостаточно времени, чтобы совершить переворот и занять его место. От этой мысли ему стало противно. Стыдно за самого себя и всех других, кто заставлял его так думать. Кусок не лез в горло, но Айзек принялся есть. Илот и Абрахам молчали.

– Вы вчера говорили о Серухе, кто он? Его тоже изгнали? – спросил он, чтобы нарушить тишину. – Он был илотом?

Из головы не шли высохшие кости Хэйгар на станции, мертвец под ногами. «Кто так добр и милосерден, что устилает дорогу в рай мертвецами?» Скольких ещё изгнали из Амвелеха, формально сохраняя жизнь, но фактически обрекая на смерть? Знал ли Исмэл, что произошло с его матерью? Оттого и он так зол на отца?

– Нет, – ответил Абрахам. Его борода колыхнулась. – Он был одним из нас. Жрецом и архонтом. Его имя предано забвению из-за обвинения в измене. «Амвелех наказывает сам себя, отступая от пути справедливости», так он сказал на Агоре во время суда. И был прав. Серух всегда вызывал во мне уважение и восторг своей решительностью и прямолинейностью. Но он слишком ретиво обличал пороки сильных и власть имущих, призывал их к раскаянию. Он был жрецом, но с точки зрения многих – очень многих – он превысил данные ему полномочия. Сначала его обвинили в ереси, затем в призывах к анархии и беспорядкам и, наконец, в измене Амвелеху. Мой протест не был услышан в шуме голосов Сорокá. Когда его заключили под стражу, я уговаривал его бежать, но он только посмеялся надо мной. Сказал, что верен Амвелеху и подчинится даже самому неверному его решению. Говорил, что бегство только подтвердит обвинение в измене. Но позже согласился принять мою помощь и бежал раньше, чем огласили окончательный приговор, – Абрахам посмотрел на Аарона. – Позже я узнал, что он бежал не один.

Илот без труда выдержал взгляд архонта. Он отставил стакан, который держал в руке, и ответил:

– Да, с ним были дети, архонт. Трехлетний мальчик и годовалая девочка. Девочка погибла. Философ, так его прозвали у нас, никогда не говорил об этом. Только однажды, перед смертью, обмолвился о том, что этим детям грозила опасность, потому он и пошел против законов Амвелеха. Он считал это тяжким грехом. – Аарон помолчал, затем улыбнулся. – Философ был оригиналом, но весьма последовательным. Он никогда не изменял себе. Несмотря ни на что, он любил Амвелех и считал его реализованной утопией – лучшим из возможных порядков.