Текст книги "Последние дни Амвелеха (СИ)"
Автор книги: Варя Добросёлова
Жанр:
Киберпанк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
– То есть ощущения и мимика аватаров генерируются в обход нейросигналов мозга? – спросил Айзек.
– Можно и так сказать. В зависимости, что полагать первичным: мозг и нейросигналы, которые он производит, или сознание и психические процессы, которые стоят ступенью выше. Но ты прав в главном: Симулякр ищет пути освобождения сознания от тела, поэтому наша задача воспроизведение информации напрямую: стимул-реакция без опосредования мозгом.
Айзек поёжился.
– Если аватар демонстрирует всё напрямую, как же право на анонимность?
– Анонимность никогда не была полной, Айзек. Каждой сетке нейродатчиков присвоен номер доступа, по которому без труда можно вычислить любого вирта, кроме тех, кто ушел в глубокое подполье, – Исмэл улыбнулся. – Право на анонимность в Сети – это очередной миф о свободе. Но я понимаю, о чем ты говоришь. Ты боишься утратить контроль над собственным лицом. Показать больше, чем следует, так? В действительности это ни что иное, как страх перед собственным телом. Физическим телом. Как бы далеко не зашел прогресс, этот страх не уменьшается, наоборот, только возрастает. Всё потому, что тело чуждо нашему сознанию по определению. Оно живет и действует по совершенно иным законам. Наше тело – несовершенный биологический механизм, который с трудом поддается контролю, предает, когда ты этого совсем не ждешь, стареет, болеет и умирает. Куда более совершенное, бесконечное по своей природе, сознание заперто в мясной клетке – это нелепый промежуточный виток эволюции, которые давно необходимо переступить. В этом всё дело, Айзек. В этом смысл Симулякра – освобождение от физической реальности и её условностей. Да, новые аватары подобны лицам, они отражают эмоции и чувства, но в отличие от их неуклюжих физических прототипов, их настройки можно менять по желанию пользователя. Если захочешь, ты можешь отключить их совсем.
– Но… но, – отчего-то показанная Исмэлом будущая реальность, казалась Айзеку страшной. – Если не видеть, что думаешь другой человек, как же его понять?
– А как мы понимаем друг друга, общаясь посредством статичных аватаров? Как не парадоксально это звучит, но разум человека умнее его самого, умнее его «я» – умнее того, каким он себя осознает и знает. – Исмэл наклонился к Айзеку через стол. Глаза его блестели. – Наша задача в том, чтобы перенести личность человека на другой носитель. Исключить биологическое тело из уравнения. Аватар – экран, он воспроизводит значимые социальные коды: поведение, внешние проявления эмоций, которые позволяют мне видеть, что ты не ИИ, а человек, и полагать, что ты чувствуешь ко мне и моему рассказу любопытство и недоверие. Эмоции сближают и отталкивают от нас людей, тут ты прав, поэтому мы их и боимся. Но этот экран – еще не весь ты. За экраном, как и за любой социальной ролью и маской будет сосуд, хранящий твою личность. Сосуд или ячейка Сети, в которой эти чувства действительно будут каким-то образом переживаться, и на этот раз абсолютно субъективно, – он снова откинулся на спинку стула. – Иначе говоря, твои мысли останутся при тебе, а внешние данные аватара ты, как и сейчас, сможешь менять, как заблагорассудится. Человек больше не будет заложником анатомии. Не нужно будет умирать, Айзек! Но если кто-то захочет перестать быть, он может просто погрузиться в «сон».
Исмэл замолчал, но Айзек не нашелся, что ответить. Он был потрясен масштабностью этого проекта.
– Это самая общая концепция, которая была представлена на Агоре, – нарушил молчание Исмэл. – Поэтому я не могу сказать, что они не знают, о чём идёт речь, Айзек. Дело не в этом. Архонты просто не хотят такого будущего. Они не хотят будущего для нас – тех, кто моложе шестидесяти и не желает больше умирать. Они пытаются сохранить традицию, которая давно мертва. Клоны – это полумера и самообман, они не станут заменой деторождению.
Лихорадочный блеск, сохранявшийся в его глазах во время всего рассказа, погас. Исмэл снова стал неотличим от своего аватара – адмирала, которому ничего не стоило принять решение бросить звёздную армаду на верную гибель. «Он изменил настройки», – подумал Айзек.
– Однако, как ты, наверное, знаешь, Совет Сорока проголосовал за «Генезис». Ты понимаешь чем это грозит?
Айзек молчал, поэтому Исмэл ответил за него:
– Вымиранием. Медленным тягостным вымиранием. Среди сплавов, пластика и гнилого мяса.
– Клонирование дало неплохие результаты, – вяло возразил Айзек. – Корпорация «Генезис» старше, чем мы с тобой. У них есть опыт.
– Поколение «Адам-кадмон»? – Исмэл усмехнулся. – Я их видел на презентации: по-моему, они еще более безмозглые, чем дулосы. Копирование физических носителей влечет за собой неизбежные ошибки, и, соответственно, их повторение и накопление. Уже третье поколение будет полностью нежизнеспособно. Я не кибербиолог, но я кое-что понимаю в коде и копировании. Суть эволюции в изменении, а не штамповке того же самого. Биологический материал слишком сложен и одновременно хрупок. Этот план никуда не годится, Айзек. Наш отец выбрал для Амвелеха медленную смерть. Впрочем, я далеко не уверен, что суть «Генезиса» именно в этом. Терапевт хитер, на Совете он мог открыть только часть правды – ту самую, которая совпадала с убеждениями фундаменталистов, которых на Агоре большинство.
Айзек почувствовал головную боль и тошноту. А еще страх. Поворот разговора в сторону политики ему совсем не нравился. Исмэл чего-то хотел от него, но что именно Айзек пока не понимал.
– Почему ты говоришь мне об этом? Хочешь, чтобы я переубедил отца?
– Я хочу, чтобы ты был на моей стороне, Айзек. Ты мой брат, и я люблю тебя.
Исмэл накрыл руку брата ладонью. И снова прикосновение кольнуло разрядом, а затем появилось ощущение тепла и защищенности, но, как показалось Айзеку, слишком навязчивое.
– И я хочу, чтобы ты спас нашего отца от возможной гибели.
– Гибели! Его хотят убить?! – Айзек отбросил руку Исмэла и вскочил с места. – Он и твой отец, Исмэл. Почему ты не защитишь его? У тебя же есть власть, я вижу!
– Я не знаю ничего наверняка, Айзек, но решение Совета архонтов оказалось, мягко говоря, непопулярным, – Исмэл спокойно взирал на подскочившего брата. – Близится конец эры архонтов, Айзек. И тебе придется постараться убедить в этом отца. Он должен отойти в сторону, иначе… – он неопределенно взмахнул рукой. – Иначе он просто попадет под чью-нибудь горячую руку.
Исмэл взял свой недопитый стакан и протянул его брату.
– Тебе пора взрослеть, брат. Абсолютно правильных решений не существует. Есть лишь те, которые с большей долей вероятности отвечают потребностям людей.
========== Глава третья. Семя тли ==========
Айзек молча смотрел на стакан, который ему протягивал брат. Действие виртуального алкоголя, так удивившее и развеселившее его в начале, теперь вызывало тревогу. Ему казалось, что его загоняют в ловушку. Расслабленность виртуального тела мешала сосредоточиться и думать. Собственные движения казались неестественными и медлительными.
– Айзек, – окликнул его Исмэл, – не бойся. Я не причиню тебе зла.
– Я не боюсь, – соврал юноша и взял стакан из рук брата. Он никак не мог понять, что в действительности хочет от него Исмэл, какую игру он затеял, но решил ему не уступать. Бросив на Исмэла укоряющий взгляд, Айзек сделал несколько глотков. На этот раз действие напитка не было неожиданным. Он вытер губы ладонью и поставил стакан на стол.
– Боишься, – заметил Исмэл, улыбнувшись. – Но всё же, я прошу тебя довериться мне. Я не враг тебе.
Айзек кивнул и сел обратно за стол, вытянув перед собой руки, пытаясь не показать виду, насколько на самом деле сбит с толку. Детально прорисованные пальцы аватара подрагивали, заметив это, Айзек сцепил их в замок и отвел взгляд. Как настоящие. Слишком настоящие для виртуальной реальности. В своем аватаре «по-умолчанию» никаких настроек он не нашёл.
– Исмэл… Будет гражданская война? Переворот?
Адмирал, сильный, волевой мужчина в белой как снег форме, кивнул. Этот аватар был намного старше реального возраста Исмэла.
– Этого не избежать.
– Но… Как же так? – вопрос Айзека прозвучал беспомощно. – Почему ты не можешь просто обратиться к отцу? Поговорить с ним, объяснить. Мы же семья.
Исмэл горько усмехнулся.
– Айзек, ты сам знаешь, что это невозможно. Наш отец живет прошлым. Он сделал свой выбор и не отступится от него. Если только Господин не укажет ему иной путь.
– Да! – в глазах Айзека вспыхнула надежда. Он совсем не подумал о завете! – Господин, да пребудет с нами Его милость, слава и тайна, – пальцы сами собой переплелись в молитвенном жесте, – укажет ему и всему Амвелеху верный путь. Отец сегодня отправился в Нэóс вопрошать богов о судьбе Амвелеха! Господин ответит ему, я уверен. Пусть раньше Он молчал, но теперь…
Исмэл улыбнулся, и от этой улыбки Айзеку стало не по себе.
– Ты набожен, – заметил Исмэл и не повторил молитвенного жеста. Наоборот, черты его лица стали как будто жестче и непреклоннее. – Но боюсь, не все разделяют религиозности нашего отца. Если Господин поддержит решение Совета и «Генезис», а так оно и будет, виртов это не остановит. Это жестоко, но ты должен знать: если Господин желает смерти Амвелеха, то мы выступим и против Господина.
Айзек задохнулся. Он несколько секунд таращился на брата, едва сдерживаясь, чтобы не коснуться лба – этот жест, как считалось, защищал от зла.
– Это богохульство! – выкрикнул он, но тут же понизил голос, будто их мог кто-то услышать. – Бунт! Измена! Ты представляешь, чем это грозит? Исмэл!
– И чем же, Айзек? Изгнанием? Казнью? Или ты о муках совести и богооставленности? – улыбка Исмэла стала еще более свирепой.
Айзек кивнул с мучительным выражением на лице. Ему казалось, что брат подписывает себе не просто смертный приговор, но согласие на вечную пытку, но Исмэл вдруг рассмеялся.
– Жрецы промыли тебе мозги, Айзек. Воспитали по своему подобию. Могу поспорить, что на затылке у тебя не хватает волос!
Юноша покраснел и отвел взгляд. Он действительно должен был пойти по стопам отца и стать жрецом. Его с самого детства готовили к этому. Как и говорил Исмэл, его затылок был по-жречески выбрит, одежда скромна, а на груди он носил символ принадлежности к жреческой касте – кулон в виде пирамиды с вращающейся вершиной, олицетворявшей Амвелех.
– Священники склонны драматизировать. Считается, что без веры мир рухнет. Человек впадет отчаяние и буйство, не сможет противостоять низменным инстинктам. Ты уже смотришь на меня как на демона пустыни, – Исмэл рассмеялся. – Но разве в этом нельзя усомниться? Почему ты думаешь, что человек не способен решить, что для него благо? Неужели он столь ничтожен и слаб?
Исмэл говорил терпеливо и вкрадчиво, словно объяснял прописные истины несмышленому ребенку. Айзек нахмурился. Ему следовало бежать без оглядки, не допускать разъедающих душу сомнений, но раздражение вызванное обращением брата, желание показать ему, что он не ребенок, каким тот его считает, заставило его выслушать всё до конца. Внутри него шевельнулось нечто – нет, не страх, как раньше, – скорее, оттенок удовольствия, что он имеет смелость пойти наперекор отцу. «Разве не с этого начинается падение?» – подумал Айзек и испугался.
– Ригидная жреческая мораль необходима, чтобы заставить нас повиноваться, вести себя подобающим образом. Что само по себе, конечно, неплохо, но не в данном случае. Амвелех умирает, и всё, что у нас есть, всё, в чем мы действительно можем быть уверены, и чем должны дорожить – это наша жизнь здесь и сейчас. Пророчество о Новом Эдеме очень похоже на сказку, я же предлагаю бессмертие прямо сейчас, во время жизни, научно обоснованное и подтвержденное экспериментами. Это следующий шаг эволюции человечества, Айзек. Думаю, именно этого должен выбрать Господин для своих детей, если он действительно их любит, – жизнь.
Айзек не нашелся, что возразить. Его пугали безбожные слова Исмэла, но он был слишком молод, чтобы принимать смерть как должное, как того требовал от него отец и жреческая догма. Ему очень хотелось верить брату, что Господин выберет для них жизнь «здесь и сейчас», но это слишком напоминало ересь.
– А если нет? Если отец принесет иную весть? – спросил он, чувствуя, что Исмэл всё-таки посеял в его душе семя сомнений. – Ты ведь уверен, что так и будет.
– Значит, он ошибся и выбрал смерть.
Айзек молча покачал головой. Его растерянность и эмоциональность придавала чертам взрослого аватара трогательность и юность. Исмэл улыбнулся.
– Прости меня, Айзек. Я смутил тебя. Но я знаю, что говорю. Если ты мне не веришь, ты вправе донести на меня. Непочитание богов и законов, угроза власти архонтов – приравниваются к государственной измене. Но даже если меня схватят и казнят, столкновения не избежать. Ставки слишком высоки.
Исмэл снова накрыл ладонью сцепленные пальцы Айзека, и тот подумал, что в реальности он бы откинул руку брата. В реальности ему было неприятно прикосновение любого человека, кроме отца, но в Сети были другие правила. В Сети было можно всё, потому что всё было ненастоящим. Но так было до сегодняшнего дня, потому что теперь всё ненастоящее – аватары, игровые артефакты, действия и слова – перестали быть игрой. И если мир снаружи диктовался законами физики, то здесь безраздельно царил Исмэл. Несмотря на желание доверять брату, Айзек чувствовал, что боится его. Всё вокруг походило на сон, порожденный чьей-то злой волей.
– Я понимаю твои затруднения, Айзек, – снова заговорил Исмэл. – Всё это время ты видел только одну реальность, одну истину – ту, что показывал тебе наш отец, но есть и другая. Бесчисленное множество других. Человек – мера вещей, самые упрямые факты зависят от точки зрения и интерпретации. Не так важно существует Господин или это всего лишь назидательная сказка, подтвержденная галлюцинациями от кикеóна. Важно другое. Наш отец – Метатрон, Глас Господина, и первый архонт – обладает наибольшей властью в Амвелехе, именно он диктует волю Господина, он говорит нам, чтó есть истина. Он безусловно верит в то, что передает волю богов, но он всего лишь старик, который боится всего нового: прогресса и будущего. Я уверен, что архонт Абрахам всегда предпочтет прошлое настоящему, традицию прогрессу, древние книги новым технологиям. – Исмэл покачал головой. – Я не изменник, Айзек. Я просто не доверяю нашему отцу.
– А если ты не прав?
– Выбирая жизнь? Наш отец стар, Айзек, для него смерть, возможно, не так страшна и даже представляется избавлением. Но его выбор не должен стать выбором для всего Амвелеха. Ты молод, брат, разве ты не хочешь жить?
Повисла тишина.
Убежденность Исмэла в собственной правоте была непоколебимой. Его слова, аргументы были значительны, но всё же преданность Айзека отцу не позволяла ему сдаться. Его охватили смятение и стыд. Брат заманил его в ловушку, а разработанный им «эмпатический аватар», как вдруг со всей очевидностью показалось Айзеку, предательски выставлял на показ все его тайные эмоции и мысли. Ему хотелось плакать от досады и беспомощности, но это было слишком унизительно, поэтому он нашел выход в злости.
– Что ты хочешь от меня, Исмэл?! – вспыхнул он. – Зачем ты говоришь мне всё это? Причем тут я?
– Я хочу, чтобы ты подумал обо всем этом и выбрал мою сторону. Прости, что заставляю выбирать между мной и отцом, но, к сожалению, этого не избежать. Это выбор между жизнью и смертью.
– И чьей же смертью, Исмэл? – с деланой циничной усмешкой спросил Айзек, но она сошла с его лица, когда он понял смысл своего вопроса.
Исмэл ответил не сразу. Осторожность его интонации выдавала, что он подумал о том же.
– Жителей Амвелеха. Всего человечества.
Это вызвало у Айзека новую волну раздражения. Он хлопнул ладонью по столу, забыв, что имеет дело лишь с симуляцией.
– Не лги мне! За их жизнь придется заплатить его смертью, не так ли? Смертью нашего упрямого отца!
Исмэл смотрел на Айзека прямо, почти не мигая.
– Он обладает слишком большой властью как архонт и как жрец. Если он выступит против нас, войны не избежать.
Плечи Айзека поникли. Он тоже не верил в то, что отца можно переубедить. Исмэл был прав, отец с радостью примет мученическую смерть во имя истины, в которую верит.
– Но я не могу это сделать, Исмэл! Не могу! – ярость иссякла. Айзек чувствовал себя больным и слабым. – Он же наш отец! Как я могу?
Губы Исмэла дрогнули, и он вдруг расхохотался.
– Тише, тише, брат. Не этот выбор я прошу тебя сделать. Подумай обо всем. Я не требую от тебя ответа сейчас, – Исмэл, оборвав смех, поднялся. – Я не хотел давить на тебя, но для Амвелеха настают тяжелые времена, и ты вправе знать об этом. Я надеюсь, что еще увижу тебя, Айзек. И тогда ты будешь на моей стороне.
Сбитый с толку и растерянный, Айзек встал. Исмэл обнял его за плечи. Затем отступил на шаг и отдал честь. Они снова оказались в шумном баре звездолета. Сразу несколько офицеров подскочили со своих мест, прикладывая руку к голове. Айзек больше не желал следовать правилам этой игры, поэтому только вяло кивнул на прощание брата.
– Подумай обо всём, Айзек.
Хлопнув Айзека по плечу, Исмэл отключился. Встревоженный юноша еще некоторое время смотрел в сторону, где исчез аватар брата, затем тоже набрал комбинацию выхода.
Стянув сетку нейродатчиков с головы, Айзек вытянулся на кушетке, распрямляя затекшие конечности. Из головы всё не шли лица игроков, вставших поприветствовать адмирала. Возможно, не стоило придавать этому столько значения, но после случившегося разговора у него не оставалось сомнений: Исмэл и правда был генералом армии – армии виртов.
*
– Отец? Ты звал меня?
Айзек мялся в двери отцовского кабинета. Голова болела после сна, в который он провалился, едва успев стащить с головы сетку нейродатчиков. Мысли были тяжелыми и будто чужими. Айзек не мог поверить, что за один недолгий разговор Исмэл почти склонил его, сына первого архонта и будущего жреца, к измене и предательству. Это было помрачение ума, которое, однако, никак не желало прекращаться. Айзек чувствовал себя разбитым, и, если бы отец не призвал его, он бы предпочел мучиться неведением, хотя ещё утром жаждал узнать, каков завет, и питал самые светлые надежды.
Архонт сгорбился над интерактивной голографической картой и, кажется, был занят. Вокруг него возвышались шкафы с древними рукописями и книгами, языки многих из которых были утрачены и с трудом поддавались расшифровке. Частная коллекция отца была самой богатой в Амвелехе. Айзеку стало не по себе среди этих древностей, слишком еще свеж был в памяти разговор с Исмэлом.
– Отец, ты звал меня? – повторил он.
Абрахам обернулся и поманил его к себе.
– Да, Айзек. Входи.
Айзек, тряхнув курчавыми волосами, отогнал от себя призраки кошмара и подошел к отцу. Опустившись на колено, он склонил голову, чтобы принять отцовское благословение. Осенив его ритуальным жестом и приняв положенный поцелуй руки, Абрахам с неподобающей поспешностью обхватил его плечи и потянул вверх, заставляя подняться на ноги.
– Айзек, мальчик мой, – начал Абрахам, сжимая плечи сына. Он был чем-то встревожен, и Айзек, до этого избегавший смотреть на отца, все же бросил на него испуганный взгляд. – Сегодня мне открылась воля Господина. На нашу долю выпало испытание.
Айзек упер взгляд в пол. Сердце подпрыгнуло к подбородку. Ему вдруг показалось, что отцу всё известно о его встрече с Исмэлом, но Абрахам заговорил о завете.
– Господин, да пребудет с нами Его милость, слава и тайна, требует от нас жертву. Кровную жертву.
Айзек вздрогнул.
– Кровную? Это значит – настоящую? Убийство?
Абрахам поморщился от этих слов, но кивнул:
– Да, Айзек. Всесожжение, как делалось в старину, – руки архонта разжались и повисли. – Смысл и значение этого завета скрыты от меня, я могу только гадать. Однако мы должны это сделать. Возможно, это последний шанс спасти Амвелех от гибели, к которой он несется с такой бешеной скоростью. «Космос сей, не созданный ни людьми и ни богами, пребывает во веки – Огнь Присноживый, мерно вспыхивающий и мерно потухающий» – наш род и мир затухает, Айзек, эта мистерия должна вдохнуть в него жизнь. Не первый раз смерть открывает ворота жизни. Я видел Новый Эдем, – в его голосе послышалось благоговение, – он прекрасен.
– Но где мы найдем жертвенное животное? – с тревогой спросил Айзек, пытаясь отогнать сомнения и довериться воле Господина, как раньше. Но слова Исмэла уже дали всходы, и теперь ему во всем чудился скрытый смысл и пугающая аналогия. Убийство ради спасения Амвелеха, разве они оба – отец и брат – говорили не об одном и том же?
Абрахам отвернулся к карте. Нащупав рукоять трости, он крепко сжал ее.
– Господин укажет, – сказал он. – Я не могу открыть тебе всего, Айзек. Не сейчас. Этим же вечером мы отправимся в путь. Через пустыню к святилищу Хар а-Мóриа, к высохшему колодцу аргона-хюлэ. К Первому Колодцу.
Абрахам указал на изломанный хребет желтых гор на карте и повернулся к сыну.
– Там нас ждет ответ. Ответ для всего Амвелеха. Сейчас неспокойное время, но наша миссия важнее политических дрязг. Я не хочу, чтобы нам помешали совершить таинство.
Айзек молча смотрел на карту, в точку, куда указал отец. Быть может, за их отсутствие ситуация разрешится сама собой? Исмэл говорил, что только отец стоял на пути «Симулякра». В душе Айзека зародилась трусливая надежда, что ничего не придется выбирать.
– Какие бы испытания не выпали на нашу долю, Господин нам поможет, Айзек. Верь в это, – сказал Абрахам. – Ступай. Возьми только самое необходимое.
========== Глава четвёртая. Революция ==========
Руфь остановилась и сняла вирт-шлем. Пригладила ладонью длинную обесцвеченную челку и намагниченные волосы на стриженном затылке. Серьезность предстоящей операции вызывала у нее лёгкое возбуждение и нервную дрожь. Уже давно она не чувствовала подобного. По крайней мере в реальности.
В вирт-полиции Руфь была далеко не новичком. Она дослужилась до звания стратега, что было лишь на ступень ниже эгемона Терраха, но в линотаракс была закована впервые. Темный сплав тускло переливающейся полицейской брони доходил до самого подбородка, перетекая в новое состояние при каждом движении и застывая, когда она была неподвижна. Как и вирт-шлемы, линотараксы действовали сразу в двух измерениях: в Реальном городе и в Сети – и защищали не только от физических повреждений, но и от виртуальных атак. Снаружи линотаракс походил на застывающий пластик, и потому Руфь казалась себе пластиковой куклой, созданной для любовных утех, но, как ни странно, ей это даже нравилось. Приказ сменить обычный черный гоплитский костюм на броню, как ничто другое, демонстрировал насколько силен страх внутреннего круга архонтов перед виртами.
Дверь перед Руфью пришла в движение. Молодая женщина опустилась на колено, держа шлем в правой руке, как того требовал устав.
– Руфь, дочь Наоми, стратег вирт-гоплитов. Буду сопровождать вас до зала собраний по приказу эгемона Терраха, – Руфь склонила голову, и жрица, одна из Семи старейшин, осенила её благословением.
– Я принимаю твою помощь, Руфь. Встань, девочка.
Руфь поднялась. Она не любила, когда к ней обращались подобным образом, видели в ней женщину, ребёнка, а не офицера вирт-гоплитов, но та, что стояла перед ней, могла себе позволить покровительственный тон. Жрица могла позволить себе многое – даже пощечину или плевок в лицо, если сочтет нужным, а Руфь, согласно уставу и ригидной морали Амвелеха, должна была принять всё это с благодарностью. Поэтому она изобразила на лице улыбку, ведь госпожа Эстер выказывала ей расположение. Отбросив строптивым движением головы челку с лица, Руфь сверху вниз посмотрела на низенькую жрицу, которая в свою очередь рассматривала её с нескрываемым любопытством. Эстер, которая только что назвала тридцатилетнюю Руфь «девочкой», выглядела молодо, но ни для кого не было секретом, что ей уже далеко за шестьдесят. Её движения, царственная осанка не выдавали настоящего возраста. Руфь поджала губы, пытаясь сдержать презрительный смешок. Для той, кто призывал возлюбить свое тело и не вмешиваться в природный ход событий, жрица была слишком искусственной. Следствия пластической хирургии и дорогостоящего, почти неотличимого от биологического оригинала, протезирования были слишком очевидны.
– Узнаю себя в твои годы – тот же горящий взгляд. Рада, что среди нас еще есть обладательницы таких глаз, – сказала Эстер, удовлетворенная осмотром. – Ты проходила обследование на удержание плода?
– Да, госпожа, как и все, – улыбка сползла с лица Руфи. Забытое чувство, которое, как ей казалось, она давно похоронила в себе, вернулось, словно никогда её и не покидало. Стыд маленькой девочки, которая не оправдала надежд строгой матери. Жрица одним предложением свела все её достижения и успехи к бессилию бесплодной плоти. Усилием воли Руфь вернула улыбку на место.
– Как жаль, – вздохнула Эстер, – из тебя получилась бы хорошая мать. Не пришлось бы прятаться в броню вирт-гоплита.
– Я не прячусь, госпожа, – ответила Руфь и тут же пожалела о своей несдержанности.
Эстер улыбнулась.
– Разумеется. Извини, дорогая. Не подумай, что я осуждаю. Я рада, что ты нашла себе применение. Меня очень печалит судьба женщин Амвелеха. Сама природа отвернулась от нас. Немногие находят в себе силы жить достойно и служить городу и Господину. Пойдем, нам не стоит задерживаться.
На языке Руфи вертелся вопрос, что в понимании благочестивой Эстер является «достойным», но она проглотила этот вопрос, как многие другие, которые теснили грудь сильнее брони линотаракса.
– Если вы не возражаете, я надену шлем.
Руфь следовала за архонтом на расстоянии полуметра. Эстер благосклонно кивнула, бросив взгляд через плечо.
– Делай то, что от тебя требует твой долг, дорогая.
Иглы датчиков вирт-шлема привычно вошли в пазухи пластины на затылке. Ощутив их прохладное давление внутри, Руфь почувствовала себя лучше. Вирт-шлем разделял реальность надвое, позволяя быть в Сети и в Реальном городе одновременно, это давило на психику, но всё же не так, как это делала благочестивая Эстер.
– Твоя мать – выдающаяся женщина, – продолжала Эстер. – Это благодаря ей ты попала в состав гоплитов? Интересный выбор. Почему не Совет? Это больше подходит женщине. Со временем ты могла бы заменить мать.
– Я смею надеяться, что я стала стратегом собственными силами, госпожа Эстер. Но без рекомендации матери на меня бы даже не взглянули, в этом вы правы, – признала Руфь ровным голосом. Раздвоение сознания позволяло ей игнорировать растущее раздражение.
– Ты горда, девочка, – заметила Эстер с улыбкой. – Ты считаешь устроение города несправедливым?
– Извините, госпожа, если я позволила себе лишнее, – ответила Руфь, склоняя голову. Слишком упрямо, чтобы в это можно было поверить, но жрица, к счастью, не была столь дотошной. Её удовлетворил сам факт покорности.
– Ты молода и полна амбиций, дорогая, это похвально. Возможно, тебе кажется, что на твоем пути слишком много препятствий, но ты сама выбрала его.
– Да, госпожа.
– Для Совета важно благополучие большинства, а не единиц. Большинство женщин предпочитает более спокойный досуг и покровительство мужчин. Мы слабы, дорогая, признай это, особенно сейчас, когда утратили свое видовое предназначение, свою уникальную способность давать жизнь другим. Женщины Амвелеха потеряли себя, они нуждаются в новых ориентирах и мудром руководстве. Или ты думаешь, что лучше взвалить на них эту тяжкую ношу самоопределения и бесплодных поисков?
Руфь именно так и думала, но промолчала.
– Таким, как ты, кто желает доказать себе и миру, что женщина ни в чем не уступает мужчине, мы не чиним препятствий, наоборот, помогаем по мере сил. Как твоя мать помогла тебе. Но в коренных изменениях нет никакой необходимости. Это только навредит. Пусть женщина утратила способность рожать, но из-за этого она не стала сильнее, наоборот, она нуждается в утешении и опоре. Сейчас, когда мир движется к Хаосу, и люди утратили связь с Господином, нам следует крепче держаться традиций. Ты не согласна?
– Вы правы, госпожа.
Руфи наскучил этот разговор, ловко обходящий все настоящие проблемы, но архонт Эстер, увлекшись, еще долго увещевала молодое поколение в её лице о необходимости следования традициям и древним законам. Она слушала только себя, поэтому Руфи не составляло труда поддакивать во время пауз, не вникая в суть. То, что говорила жрица, она слышала уже тысячу раз.
– Наоми воспитала хорошую дочь, – сказала Эстер, прежде чем скрыться в зале Агоры.
Когда она ушла, Руфь с облегчением выдохнула. Она справилась, приняла все пощечины и плевки с благодарностью.
Как того требовал устав, Руфь, стратег вирт-гоплитов, встала у стены напротив дверей, ведущих на Агору, опустив руки по швам и расставив ноги. Помимо нее в коридоре было еще пятеро вирт-полицейских ниже её рангом, то есть в её подчинении. Это также означало, что Террах в случае необходимости будет обращаться непосредственно к ней. Руфь это устраивало. Каждого из подчиненных она хорошо знала, но избегала смотреть на них.
Двери в зал собраний были окружены большими черными блоками из того же материала, что и линотаракс, а сверху кружила голографическая пирамида с усеченной вершиной. Вирт-двойник коридора, который Руфь обозревала при помощи шлема, был едва ли не самым важным местом в Сети, после полумифического Театра и представлял собой сетевой шлюз, соединяющий Генеральную Сеть с Внутренней Сетью, в которую, как и на физическую Агору не было доступа никому, кроме старейшин и Терраха, эгемона вирт-гоплитов. Перед дверьми вспыхнуло несколько новых слоев защиты, сигнализирующих, что собрание Совета Семи началось.
Руфь подобралась и сконцентрировалась.
– Полное погружение в Сеть. Те, кого мы ожидаем, прибудут оттуда, – приказала она, чуть охрипшим голосом. – Я сама буду следить за реалом.
– Принято.
Фигуры вирт-гоплитов заметно расслабились. Руфь переключилась в Сеть: в виртуальном двойнике коридора присутствовали те же пятеро с номерами доступа над шлемами, плюс паукообразные ИИ, запустившие свои лапки в стены и пол коридора. Они передавали информацию в командный пункт или, если нужно, любому дулосу в Реальном городе.
Вирт-гоплиты не носили с собой персонального оружия. Теоретически оно значилось за каждым офицером, но в действительности в нем не было необходимости. Общественное сознание, сформированное усилиями жреческого сословия, не допускало насилие руками людей, даже служащих в полиции, поэтому этот «грех» ложился на полицейских дронов. До того как вирт-террористы стали использовать особые способы шифрования сигнала и отказались от использования дулосов с чипом Системы, работа полицейского в Сети напоминала работу передатчика: отследить номер доступа преступника, переправить информацию в командный пункт и отдать соответствующий приказ ближайшему к цели дулосу. Довольно часто для ареста вирт-гоплиты использовали фамильных дулосов нарушителей, которые в современных условиях бездетности были для своих владельцев много большим, чем просто работниками.
