Текст книги "Последние дни Амвелеха (СИ)"

Автор книги: Варя Добросёлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Теодицея – с др. греч. оправдание бога, т.е. оправдание существования зла в мире, сотворенном благим и всемогущим творцом.

========== Глава двадцать восьмая. Жертва ==========

Ночью Ревекка проснулась от холода – Айзека не было рядом. Сев на кровати, она потянулась за одеждой.

– Элизар? – позвала она, выйдя из комнаты. – Элизар, где он?

Элизар поёрзал на месте, словно не решаясь заговорить, мигнул несколько раз и вдруг открыл дверь в коридор.

– Пожалуйста, следуйте за мной, госпожа.

Растрепанная после сна и босая, Ревекка пошла вслед за дулосом. Свет в коридорах был приглушен – только так здесь можно было понять, что за пределами пирамиды глубокая ночь – но перед Ревеккой свет загорался ярче, и она щурилась.

– Куда мы идем?

– Святейший, не велел вас беспокоить, я ослушался приказа, – сдавлено пискнул Элизар.

– Ничего страшного, – успокоила его Ревекка. – Ты всё сделал правильно. К тому же я вовсе не беспокоюсь, – соврала она. – Продолжай. Что он еще тебе велел?

– Приготовить триеру и провиант для путешествия.

– Хорошо.

– В случае опасности эвакуировать вас из Амвелеха и доставить в Харан.

– Какой опасности, Элизар? – Ревекка старалась говорить спокойно, чтобы не расстраивать дулоса, который в любой момент мог вспомнить о долге машины и замолкнуть. Она шагнула в открывшиеся двери лифта.

– При любой возможной угрозе. Господин Айзек не уточнил какой.

Ревекка уставилась в свое отражение на пластиковой стенке лифта. Желудок привычно подкатил к горлу, хотя падение длилось всего несколько секунд. Ревекка ненавидела лифты, в них она начинала задыхаться. Иногда весь Амвелех казался ей одной такой большой кабиной, летящей в бездну.

– Он сказал, куда отправляется?

Дулос снова беспокойно замигал. Ривка поняла, что он опять боится нарушить приказ.

– Говори, не бойся, – как можно более ласково попросила она, пытаясь изобразить на лице улыбку.

– Он спросил К-2834, где находится Сад, и попросил отвести его туда.

– Сад? – Ревекка остановилась как вкопанная. – Сад?! – в горле образовался ком.

– Именно так, госпожа, – подтвердил дулос и тоже замер, прокручивая голову назад. – Сад.

Чтобы сдвинуться с места, потребовалось усилие. Ревекка больше не задавала вопросов, опасаясь что полученные ответы лишат её остатков решимости. Наконец дулос остановился.

– Это здесь, госпожа, – сказал он и отъехал в сторону, пропуская девушку вперед.

Ревекка подняла голову. Двери, больше похожие на ворота, были раскрыты настежь. Изнутри доносилось гудение и глухие удары. Ревекка не видела, что происходит внутри, но звуков хватало с лихвой, чтобы заставить ее сжаться от страха. Они казались слишком близкими для таких больших дверей, словно что-то её ждало уже на пороге.

Обхватив себя руками, Ревекка быстро, не давая себе времени передумать, преодолела расстояние до раскрытых дверей и остановилась на пороге. Только через несколько секунд она смогла заставить себя поднять взгляд от пола.

– Боги милосердные… – выдохнула Ревекка завороженно, касаясь пальцами губ и лба. – Да славится Имя Твоё.

Двери открывали путь в узкий, расширяющийся к центру коридор с чёрными выпуклыми стенками, внутри которых через равные промежутки времени пробегала гибкая бурлящая судорога, но внимание Ревекка сосредоточилось на Айзеке и том, что возвышалось над ним. Не в силах заставить себя войти, она опустилась на колени и уткнулась лбом в переплетенные на полу пальцы. Тело пронизывали электрические разряды. Айзек, облаченный в жреческий хитон, с махайрасом в руке, стоял спиной к ней чуть поодаль, а перед ним в переплетении труб билось большое и ясное, как солнце, сердце. Оно равномерно сокращалось, пропуская через себя светящиеся жизненные потоки, наполняя всё пространство умиротворяющим биением. Ревекка не сразу сообразила, что страх отступил. По спине вдоль позвоночника пробежал смутно знакомая приятная дрожь, в кожу вонзились сотни невидимых иголочек. Ощущение освобождения, порождаемое ритмическим биением светящего сосуда, наполняло ее изнутри светом и легкостью, так что Ревекке казалось, что она почти парит над полом.

– Да прибудет с нами милость Твоя… – она подняла голову и посмотрела в ссутулившуюся спину Айзека, удивляясь его холодности. Даже бездушные громоздкие механизмы, свисающие с высокого потолка и тянущиеся между черных стенок, славили рождение бога.

– Ты думаешь, это Господин? – спросил Айзек, не оборачиваясь. Ревекка едва расслышала его слова в биении божественного сердца. – Думаешь, Он мог воплотиться в этом?

– Почему ты сомневаешься, Айзек? Разве ты не чувствуешь? Его Свет, Его тепло, Его кровь наполняют землю.

Айзек молчал.

– Я не говорю, что ты не прав, но знание, откровение, которое ты получил, – это же еще не всё. Главное, что чувствуешь сердцем. Оно прекрасно, разве ты не видишь?

– Это так, – ответил Айзек, и в его голосе Ревекка уловила усмешку. – То, что ты чувствуешь – эйфория, которую я ощущал каждый раз, когда нейроиглы Сети проникали в мой мозг. Радость единения с божеством мне знакома больше, чем мне бы хотелось.

Ревекка поднялась с колен и подошла к Айзеку, остановившись от него в двух шагах. На расстоянии вытянутой руки над ними светило солнце восходящего мира.

– Даже если так, Айзек. Какая разница? Разве не счастье, что Он вас не покинул? Что Он раскрыл вам Свое Сердце, Ум и Утробу и вобрал в Себя всё? Никто не погиб, Айзек, они просто ушли, стали иными. Отпусти их. Произошло то, что предначертано.

– Предначертано? – повторил Айзек, напряженные плечи опустились. – Ты думаешь, это эгоизм? А я ведь хотел даже убить Его, – он покачал головой. – Я знаю, как должен думать, чтó должен чувствовать, но не могу. Почему, Ревекка? Почему я не вижу то, что видишь ты? Он выбрал плохого патриарха.

– Господь Тэкнос – разбитое Сердце нашей мертвой планеты. Каким бы оно ни было – добрым и любящим, каким ты желал бы его видеть, или страдающим и озлобленным, каким видишь – это все-таки сердце, Айзек. Рукотворное или нет, оно живет. Бьется, чувствует, страдает. Это тот бог, которого мы не заслуживаем.

– Я не вижу Сердце, Ревекка, я вижу… – Айзек пожал плечами. – Яйцо паука.

Ревекка протянула руку к сияющей полупрозрачной стенке.

– Это Дитя, – сказала она. Раскрытая ладонь остановилась в нескольких сантиметров от поверхности. Внутри что-то забурлило, стенка стала темнеть, будто что-то приблизилось изнутри. Кожный покров стал полупрозрачным, сохраняя мутный иссиня-черный оттенок. Внутри надувшегося пузыря что-то повернулось. Ревекка завороженно смотрела на бурление внутри, ей казалось, что она вот-вот увидит нечто волшебное. Пальцы почти коснулись поверхности, но Айзек отдернул ее руку.

– Почему? – Ревекка с обидой посмотрела на него. – Он не опасен, Айзек.

– Возможно, ты права. Возможно, это божественное дитя, сердце нашего мира. Но я не могу избавиться от ощущения, что это гнойный нарыв на теле земли.

Он усмехнулся, посмотрел на махайрас в своей руке, поскреб ногтями шрам на щеке.

– Должно быть, я сошел с ума. Одна часть моего существа твердит о величайшем чуде, о том, что всё сбылось, как было предначертано. Избранный народ разделил сущность божества, оставшиеся населят землю. Аргон-хюлэ… Хорá наполнит планету соками, земля снова начнет плодородить. Пока население не разрастется так, что ресурсов снова начнет не хватать. Затем война, мор и ожидание конца…

Ухмылка стала шире, он бросил неприязненный взгляд на посветлевший сосуд, полный биения жизни.

– Разве бог, каждый раз возрождающий планету из пепла, плох?

– Нет, Айзек.

– Я даже отчасти понимаю твое обожание. Я пытался молиться, до того, как ты пришла, а потом понял, что вся моя послушническая жизнь была обманом. Я верил в трансцендентного Господина, в приятное чувство благодати во время ноэтической молитвы – и только. В глубине души, я всегда знал, что Господин – выдумка людей. И даже узнав его в воочию, я не могу поверить, что это Он. Знаешь, что я думаю – бесконечно, по кругу? Боги – выдумка людей, а это несчастное существо поверило этой выдумке и играет эту роль для нас. Это существо имеет очень долгую память и вмещает в себя память людей о многих культурах человечества, как тут не возомнить себя богом? Особенно если люди летят в твои сети, как мухи.

Айзек тряхнул головой, и улыбка сошла с лица. Он взял руку Ревекки, погладил по тыльной стороной ладони и сжал.

– Я должен думать о тебе. Уйдем. Уйдем, – повторяя это слово, как заклинание он пошел прочь, но бурление в черных стенках коридора, его сбило. Он остановился, отпустил кисть Ревекки и обернулся к Тэкносу.

– Айзек?

Он стоял на месте и смотрел на яйцо, внутри которого билась чуждая ему жизнь.

– Ты знаешь, что в этих черных сосудах? – по лицу Айзека пробежала судорога, пальцы сжали рукоять махайраса.

В считанные секунды он преодолел расстояние между ним и яйцом и вонзил клинок в толстую полупрозрачную стенку. Ревекка вскрикнула, но ее крик потонул в неожиданном визге сирены. Большие системные дулосы под потолком остановились и включили сигнал тревоги, они мигали яростными огнями и вопили, будто от боли. Айзек дернул руку в сторону, проламывая твердую кожу яйца. Из него хлынул аргон-хюле, смешанный с какой-то жирной белесой жидкостью.

– Айзек! Нет! Что ты делаешь?!

Юноша будто не слышал крик Ревекки, не чувствовал ее рук, пытавшихся оторвать его от кощунственного действия. Не глядя, он оттолкнул ее и снова вонзил махайрас в яйцо. Когда дыра стала достаточно большой, он стал отламывать куски руками. Околоплодная жидкость и аргон-хюлэ покрывали его с ног до головы. Никто не пытался его остановить, Система вопила от боли, но не сопротивлялась, позволяя завершить жертвоприношение до конца. Поток жидкости иссяк. Соскальзывая на слизи, Айзек подтянулся на гибких трубах и забрался внутрь. Поняв голову, в сверкающих телесно-розовых лучах, проходящих через кожу гибких стенок, он увидел чёрную свернутую в круг многоножку, висящую на жгутах питательных сосудов. Он поднес махайрас к одному из них. Она открыла глаза.

– Это тебе за отца, – мстительно произнес Айзек, и рванул жгут лезвием махайраса. Многоножка дернулась и сжалась. Черные глазки увлажнились, но Айзек поднес нож к другой трубке. – За Исмэла. За мою мать. – Он оборвал еще один сосуд. – За меня и за всех, кого ты обманул. За Амвелех, за илотов, за мировую войну, за людей, в ловушку которых ты попался.

Айзек остановился. Руки болели от напряжения, кровь прилила к лицу, он дышал громко и часто. Ноги подгибались, голова раскалывалась от звона. Вывалившись из кокона в лужу внутренних соков, Айзек какое-то время зачарованно смотрел сотрясающиеся в агонии стенки. Затем вдруг вскочил на ноги, схватил Ревекку и помчался прочь по коридору.

– Почему? Зачем ты это сделал? – задыхаясь от бега, спрашивала Ревекка, пытаясь перекричать вопли предсмертной агонии Системы.

– Потому что он самозванец, – прокричал Айзек, не оборачиваясь. Голос звучал отрывисто и будто бы весело. – Потому что должен был! Потому что… О, БОГИ! Я НЕ ЗНАЮ, ПОЧЕМУ! ПОТОМУ ЧТО Я ЕГО НЕНАВИЖУ. НЕТ ДРУГИХ ОПРАВДАНИЙ!

Ревекка вырвала руку и остановилась. Она смотрела на свои босые ноги. Сирены продолжали выть. Айзек сделал еще несколько шагов и тоже остановился.

– Мне ненавистен Амвелех, ненавистен его бог, ненавистен аргон-хюлэ, и мне ненавистна Сеть. Я ненавижу оправдания, которые выдумываются, исходя из потребностей, я ненавижу всякую философию, религию и истину, если из-за них умирают люди. Возможно я погубил тебя, возможно, нам отсюда не выбраться, но… но…

Ревекка шагнула к нему и, зарывшись пальцами в его испачканные волосы пальцами, наклонила голову юноши себе на плечо. Он сгреб ткань на ее спине, и не смог больше сказать ни слова. Из глаз хлынули слёзы.

– Я не понимаю тебя, – сказала она обреченно, – совсем не понимаю, Айзек.

Тревога не смолкала несколько часов. Оставив попытки бегства, Айзек, Ревекка и дулос Элизар остались в том же коридоре ждать своей участи. Айзек и Ревекка сидели на полу, привалившись к стене и взявшись за руки. Элизар суетился, елозил гусеницами по полу, выпрашивая приказы, и мигал каким-то особенно темными оттенками, каких за ним не замечали раньше. Никто не решался прервать молчание, тонувшее в оглушающем вопле сирены. Вдруг всё смолкло.

Ревекка выпрямилась и испуганно взглянула на Айзека. Коснулась ушей, словно опасаясь глухоты.

– Тревога, – слишком громко сказала она и, понизив голос, договорила: – Прекратилась.

Айзек только кивнул. Поддерживая друг друга, они поднялись и побрели по коридору к лифту. С замирающим сердцем, Айзек вызвал голограмму, но вопреки его опасениям она развернулась. Чуть погодя раскрылись двери лифта.

Айзек ждал наказания. Он ждал его, входя вместе с Ревеккой в лифт, ждал, когда не спеша смывал с себя грязь нерожденного бога, ждал, входя в триеру и направляя ее в Харан. Он не ждал, что разверзнутся небесные хляби, что земля содрогнется под ногами, или его пронзит молния из ясного неба, он ожидал мести машин. Но предупредительные дулосы заботились о последних людях так же, как делали это всегда, словно ничего не произошло, и это внушало беспокойство. Когда ворота, выпустив быстроходную триеру в мир, сомкнулись, Айзек вздохнул с облегчением. Впереди их ждала только пустыня, но он покидал Амвелех без сожаления.

– Потеряна связь с Амвелехом, – сообщил Элизар, не успели они отъехать. Дулосы, которых взяли ему в помощь, красноречиво отключились. Индикаторы настроения на их лицевых панелях погасли.

– Что это значит, Айзек? – спросила Ревекка. Они стояли в рубке управления и смотрели на голограмму на экране. Тяжелые, сияющие на солнце блоки чуть скошенных каменных стен постепенно удалялись.

– Амвелех отправил нас в изгнание, – Айзек улыбнулся. Ревекка давно не видела на его лице такой умиротворенной улыбки. – Нам больше нет хода назад.

– Но что с ним будет?

Айзек пожал плечами.

– Кто знает? Он будет стоять здесь веками. Жить, пока не истощатся ресурсы. Потом умрет, как всё в этом мире. Останется только череп в песках.

Ревекка нашла ладонь Айзека и сжала обеими руками. Её пальцы были холодными и сухими.

– Ты говоришь о нем, как о живом существе.

– Он живой. У него есть всё для для этого – Система жизнеобеспечения и Сеть-сознание. Амвелех – одна из форм существования этого существа. У него много лиц, – помолчав, Айзек добавил: – почему же он не наказал меня за то, что я сделал?

Ревекка не ответила, глядя, как большие блоки становятся меньше, складываясь кирпичиками в величественную, но убывающую пирамиду.

– Может быть, ему не знакомы такие чувства, как мстительность и жестокость, – сказала она.

Айзек взглянул на нее, ища осуждение, но лицо Ревекки не отражало никаких эмоций. На губах блуждала далёкая улыбка.

– Надеюсь, что ты права, – отозвался он.

========== Эпилог. Номад ==========

В траурном красном хитоне Айзек стоял перед округлым смотровым люком триеры и вертел между пальцев кулон, разглядывая выступившую впереди цепочку гор. За несколько дней движение вездехода стало настолько привычным, что, казалось, длилось всегда. Айзеку хотелось, чтобы так было – бесконечное путешествие без ориентиров и оседлости, без руководства и пункта назначения. Вспоминая себя прежнего – изнывающего от тоски и мечтающего о всеобщей гармонии, слабого и сентиментального, Айзек не находил в себе отклика. «Прежнее» вышло из него со слезами на плечо Ревекки, исчезло в стоке душевой кабины вместе с кровью и грязью убитого бога. Айзек нынешний был скитальцем без родины и Господина. Он не рождался и не умирал, жил без карты и шёл наугад. И его это устраивало.

Рыжие остроконечные горы приблизились и резко сдвинулись влево. Триера миновала поворот Харану и взяла курс на Белшар-Уцур.

– Я не знаю, что нас там ждет, – предупредил Айзек, не оборачиваясь.

Ревекка сидела за привинченным к полу столом, навалившись на него грудью и положив голову на сложенные руки.

– В видении Белшар-Уцур показался мне чем-то вроде дурного отражения Амвелеха. В лучшем случае, мы найдем там мертвецов, а в худшем… – он замолчал, подбирая нужные слова, но так и нашелся и пожал плечами.

– Я знаю, что нас ждёт в Харане, Айзек, и это куда хуже, – возразила Ревекка. – Вернуться туда – словно пытаться натянуть детскую одежду, из которой давно вырос. Лучше неизвестность.

– Ты не жалеешь о том, что ушла со мной?

Ривка повернула голову, спрятав лицо в сложенных на столе предплечьях.

– Когда я вспоминаю то святящееся «яйцо», мне хочется плакать. Мне кажется, что ты убил не только тех, кого любил, кто пожертвовал собой ради Его рождения, но и надежду на будущее для всего мира, – глухо, в стол, сказала она. Ее голос был едва слышен из-за гула триеры. Айзек обернулся и смотрел на кудряшки, рассыпавшиеся по столешнице, сметающие при каждом движении головы тонкий налёт песка. – Но всё-таки я понимаю, почему ты это сделал.

Айзек отошел от окна и присел на корточки перед сидящей за столом Ревеккой.

– Почему?

Ревекка повернулась и взглянула на него.

– Потому же, почему я сбежала из Харана, Айзек. Некоторые вещи невыносимы, даже если кажутся правильными и лучшими из всех возможных зол.

Айзек дотронулся до ее волос. Нажав на прядку на столе, он выпрямил кудрявую пружину и прижал пальцем, чтобы она не сжалась обратно.

– Твои волосы стали длиннее.

– Если только так ты мог попрощаться с ними, то я ни о чем не жалею, Айзек. Я не хочу оглядываться назад.

Айзек отрешенно кивнул. Задумавшись о чем-то, он продолжал играть с волосами Ревекки, рисуя между ними узоры на засыпанной песком аргоно-металлической столешнице.

– Иногда я думаю о завете, полученном отцом, – сказал он наконец. Прочерченная пальцем дорожка пропетляла между волос и локтей Ревекки и соединилась с началом. – О том, что он хотел принести меня в жертву.

– Айзек… – Ревекка обеспокоенно подняла голову, черные кудряшки взлетели, поднимая в воздух прозрачную пыль.

– Нет, это не тяготит меня больше. Просто мне пришла в голову странная мысль. Отец посчитал меня Тэкносом и поэтому был готов убить, почему? Что если жертва необходима?

Ревекка растеряно покачала головой. Потом её губы сердито сжались.

– Не нужно, Айзек, прошу тебя. Не думай об этом.

Айзек поднял на нее взгляд, протянул руку к заострившейся скуле и погладил, заставляя ее расслабиться.

– Не бойся, Ривка.

Смахнув ладонью песок со стола, он поднялся и подошел к окну. Ревекка смотрела в его спину с сомнением.

– Я действительно чувствую себя освобожденным, Ревекка. Я не принадлежу никому и ничему, кроме себя самого, – он помолчал, прокатил между пальцев крупицы песка и усмехнулся. – К тому же обман – это так по-человечески.

Белшар-Уцур не производил впечатления мёртвого города. Он был мрачен и грязен, но иллюзорная бодрость мигающих вывесок, груды мусора на улицах, и вывешенные между сцеплений цветные тряпки, болтающиеся порой прямо на проводах, создавали ощущение вчерашнего праздника. Углубившись в город на гиппосе, Айзек и Ревекка, сопровождаемые Элизаром, встречали людей – апатичных и ленивых, но отнюдь не испуганных. Казалось, им просто нет дела ни до чего, кроме них самих.

Остановив гиппос на пустынной дороге под свисающей связкой тросов, Айзек подошел к привалившемуся к стене мужчине. Глаза над респираторной маской были тусклыми и невыразительными – мыслями он был далеко. Айзеку стоило немалого труда обратить на себя его внимание. Но даже тогда илот не проявил никакого любопытства к чужакам, не попытался сбежать или, наоборот, напасть на них, хотя именно этого Айзек ждал от него в первую очередь. Возможно, белшарец опасался дулоса, но Айзек в этом сомневался – скорее, они просто не вызывали у него никаких чувств.

– Ты слышишь меня? – Айзек перевел взгляд с илота на подкатившего Элизара. – Мы не представляем для тебя угрозы. Меня интересует только одно: как вы выжили? Ты понимаешь, что я говорю?

– Мордой не вышел. Считай повезло, – просипел человек, наконец сфокусировав взгляд на Айзеке.

– К верховному жрецу Амвелеха следует обращаться «Святейший», – встрял Элизар, взявший на себя функцию церемониймейстера.

– Оставь, Элизар…

– Святейший, – с тупой покорностью повторил белшарец. Он не спеша расстегнул ремешки на затылке и снял маску. Нос у него отсутствовал, открывая две обезображенные пазухи, сквозь тонкую кожу просвечивала кость. Остатки хрящей затрепетали, когда он втянул в себя затхлую духоту Белшар-Уцура. – Жара… С такой рожей мне привольнее в грязном Уцуре, чем в раю, Святейший. Особенно теперь. – Он облизал обветренные губы. – Ад – это перенаселение… Но теперь нам хватит.

– Чего? – спросил Айзек, но мужчина только осклабился щербатым ртом и надел маску. – Аргона-хюлэ?

Впервые за весь разговор в глазах илота появился блеск, хорошо знакомый Айзеку. Ответа ему больше не требовалось. Айзек хотел уйти, но илот вдруг вскочил и схватил его за рукав комбинезона.

– Я помню тебя, – заговорил безносый. Его глаза удивленно расширились. – Я видел тебя. Там. Видел.

Он попытался схватить Айзека обеими руками, но Элизар окутал его щупальцами и отбросил обратно к стене.

– Отойдите на безопасное расстояние, господин, иначе мне придется применить силу.

Илот, словно не слышал, он снова попытался подняться.

– Ты…

– Не надо никакой силы, Элизар, – Айзек стоял вполоборота, глядя на вяло дергающегося в путах дулоса, илота. – Ну так что же я?

Услышав вопрос, мужчина обмяк. Его глаза снова помутнели, губы растянулись в улыбке.

– Я видел тебя в реке.

– Тебя подсоединили к Сети? У тебя есть доступ? – спросил Айзек.

– Нет, я не дошел. Сеть – это слишком дорого. Только для ублюдков Ликократа… Он обещал всем, но это был обман. Я видел тебя в трансляции. Значит, это правда… Это, правда, был рай? Ты был там, скажи мне.

Айзек поднял голову вслед за судорожным движением подбородка илота и увидел проекторы. Он понял, чего ему не хватало в реальном Белшар-Уцуре – голограммы, повторяющей один и тот же заученный текст.

– «Каждый свободен, каждый счастлив, каждый берет свое», – произнес он, на миг ощутив себя другим человеком – человеком из толпы, алчущим бессмертия. Айзек понял, что чувствовал стоящий перед ним белшарец – шок ребенка, которого внезапно отняли от груди. Одной ногой он был уже в раю, и теперь чувствовал себя обманутым.

– Нет. Это был Театр, – сказал Айзек, поворачиваясь к гиппосу, – а вовсе не рай. Суррогат, более чистый, чем те, к которым ты привык, но всё-таки суррогат. Тебе не о чем жалеть – их всех постигла смерть. Оставь его, Элизар, нам нужен лупанарий – самое высокое здание Белшар-Уцура.

Элизар отпустил илота. Тот рухнул в пыль, медленно поднялся, опираясь о стену, и так и остался стоять, глядя на опускающийся защитный экран гиппоса. Получив нужные координаты, машина резко двинулась с места и, набирав скорость, скрылась из виду, оставив после себя только пыль. Элизар поспешил следом.

***

– Здание огромное, – Ревекка посмотрела вверх, пытаясь разглядеть вершину уродливого ступенчатого сооружения, к которому их привел Элизар. – Откуда ты знаешь, куда идти?

– Наверх. В небеса, куда же еще? Если не найдем там бога, спустимся в преисподнюю, в подвал, – сказал Айзек, криво улыбнувшись. – Не думаю, что логика белшарцев сильно отличается от нашей.

Поморщившись, Ревекка шагнула в кабину лифта и отвернулась к непрозрачной стенке, не желая видеть исчезнувшие в один миг горизонтальные плоскости поверхности.

– Всю свою жизнь я боялась и ненавидела Белшар-Уцур, а теперь не чувствую ничего, – сказала она и нащупала под грудью чехол с ксифосом, другой рукой держась за Элизара. – Разве что страх высоты. Не знаю, чего я ждала, но это разочаровывает.

Айзек расстегнул ворот костюма. На алой ткани траурного хитона блеснул кулон в виде пирамиды.

– Не жди ничего.

Ревекка улыбнулась.

– Ты слишком суров, Айзек.

Короткий коридор последнего этажа заканчивался двумя стройными кариатидами, поддерживающими низкий свод входа в просторное и очень светлое помещение. Лучи солнца проникали через прозрачный потолок и играли за поверхности воды. Коридор был пуст. Зал с водой тоже казался покинутым, но Ревекка указала на темный силуэт женщины в бассейне. Она вынырнула из воды и, помахав им рукой, поплыла к бортику. Ее кожа была совсем черной. Айзек узнал ее.

– Волчица, – сказал он, двинувшись ей на встречу. – Ты жива.

– Благодаря тебе, мой юный патриарх, – опершись руками, женщина грациозно подпрыгнула и присела на борт бассейна. – Эти гнусные старикашки вовлекли в меня в весьма опасную игру.

Она наклонила голову сначала в одну, потом в другую сторону, вытряхивая воду из ушей.

– Никогда не знают, когда остановиться.

Она подтянула ноги к себе и обхватила их руками, глядя на гостей снизу вверх. Белки глаз выделялись на черном лице.

– А это кто? Она из Харана, не так ли? – она рассмеялась. – Великие жрецы Амвелеха питают слабость к девушкам и юношам из гробниц? Главное, не упустить возраст. Они быстро стареют.

Ревекка обхватила себя руками, чтобы не сделать чего-нибудь такого, о чем придется жалеть, и отвела взгляд, борясь с яростью, которую вызвали в ней слова женщины. Она накрыла ладонью ксифос, вспомнив Милку, Саула и многих других, но Айзек шагнул вперед, заслоняя ее от волчицы.

– Ты – одна из них, – он покачал головой. – Аарон был твоим братом, но знала ли ты это, когда он сопровождал отца?

Женщина долгое время молчала, затем рассмеялась и хлопнула дважды в ладоши. Неизвестно откуда вышел человек. Судя по одежде и оружию на бедре, он был гоплитом. Его лицо скрывала маска.

– Вина и музыку. Сегодня великий день. День, когда Белшар-Уцур обрёл свободу. Народ Харана освобождается от налога, пусть совершат возлияния во славу своего освободителя Святейшего патриарха Айзека.

Гоплит поклонился и вышел.

– Будьте моими гостями, – сказала женщина и встала, обернув белую ткань вокруг тела. – Среди моих подданных остались только бродяги и солдаты.

– Скажи свое имя, – сказал Айзек.

– Разве оно тебе неизвестно? – удивилась женщина. Я – Ликократ, последний царь илотов, и я Ева, дочь колодца, зачатая в застенках Амвелеха, я – непомнящая родства сестра и жена харанца Аарона, я – часть божества и я – черная волчица, я – Лилиэт, совращенная Белшар-Уцуром, ставшая воплощением всех пороков. Этого достаточно?

– У вас есть Сеть? Связь с Амвелехом?

– Уже нет. Ты сам ее оборвал. Та часть меня, которую ты ненавидишь больше, чем твой отец ненавидел блудницу, которой я являюсь сейчас, осталась в стенах Благословенного Города. Вместе с теми, кого ты принес в жертву.

– Теми, кому ты обещала рай? – спросил Айзек, и женщина игриво махнула на него рукой.

– Я не ищу себе оправданий, жрец-безбожник. Зловоние этих мертвецов пропитало мне кожу, – она вытянула руку вперед, – я стала черна, как аргон-хюлэ, хотя еще недавно не отличалась от твоей харанской подруги. А теперь идите и приходите, когда будете готовы принять участие в празднике. Белшар-Уцуру пора выйти из траура.

– У меня есть еще один вопрос.

Лилит легла на спину, вытягивая ноги и глядя через полупрозрачный потолок в ясное небо.

– Какой?

– Он действительно мёртв?

Лилиэт улыбнулась.

– «Он»? Или «они»? О ком ты печёшься, богоубийца? – она помолчала, – Разве можно убить призрака? Господин – не бог, господин – тот, кого мы ставим над собой и кому вверяем свою жизнь, не в силах выдержать ее течения. Господином надо мной был Ликократ, Амвелех и неведомая расщепляющая мое «я» сила, которой я не могла противостоять. Ты убил Его, но другие поработят себя снова.

Айзек обернулся к Ревекке. Ее ярость улеглась, как песчаная буря, она глядела на волчицу с легким удивлением.

– Мы воспользуемся твоим гостеприимством. Но ненадолго, я хочу знать, что увижу по другую сторону гор и пустыни.

Лилиэт скосила на них глаза.

– И оставишь колодцы и паству на мое попечение?

– Я не тот, кто им нужен.

– Это поистине великий день для Белшар-Уцура! – Лилиэт залилась лающим смехом.

Через несколько дней триера двинулась дальше на север.