Текст книги "Последние дни Амвелеха (СИ)"

Автор книги: Варя Добросёлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Где он может быть? – Айзека переполняли дурные предчувствия, но из-за Ревекки он старался вести себя, как мог, спокойно.

Они вернулись к кабинету Абрахама. Бесшумно отворив дверь, Айзек шагнул внутрь, жестом велев Ревекке остаться снаружи вместе с Элизаром. Отец сидел в своем автоматическом кресле, в том же месте, что и полчаса назад. Казалось, он спал, но увидев его, Айзек почувствовал неладное. Голова отца свесилась набок, из открытого рта тянулась длинная нить слюны, тонкие руки лежали на иссохших коленях. Несколько шагов до кресла дались Айзеку с трудом. Когда он приблизился к креслу вплотную, он застыл, потом медленно опустился на колени. Абрахам, первый архонт и верховный жрец Амвелеха, был мёртв.

========== Глава двадцать третья. Анабасис ==========

Стоя на коленях перед автоматическим креслом, Айзек смотрел на труп отца. Ему больше не было страшно – то, чего он испугался в первое мгновение стало правдой, которая, однако, оказалась больше, чем он был в состоянии в себя вместить. Когда рука Ревекки опустилась на его плечо, Айзек вздрогнул, сфокусировал взгляд на мертвеце и отпрянул. Ривка что-то говорила, но Айзек её не слышал. Комкая волосы на висках, он думал о том, как странно человек воспринимает смерть. Он был уже не тем изнеженным мальчишкой, который покинул Амвелех. Ему казалось, что он понял её, ведь он видел все её проявления – в дряхлеющей немощной старости, в болезни и непосильном труде, в насилии и неоправданной жестокости. Он чувствовал её замирающее дыхание на собственных губах, но всё было напрасно. Раз за разом он вписывал смерть в свой мир, заставлял себя думать, что она придет неизбежно, необратимо, но молодость, жажда жизни и любовь смывали эти искусно выстроенные плотины. Он понимал смерть умом, но не мог поверить в неё сердцем. И в то же время труп отца был таким простым и очевидным фактом, что Айзеку хотелось рассмеяться, растормошить его, пусть он даже упадет на пол – ведь тот, кого он боялся, любил, боготворил, ненавидел, исчез, а то, что осталось, было обычной вещью, наравне с автоматическим креслом и другими предметами обстановки, и потому не должно было вызывать в нём никаких чувств.

– Он убит? Айзек, ты меня слышишь? – в голосе Ревекки отчетливо слышался страх. Она присела на корточки напротив Айзека, сложив сжатые кулаки на коленях. Глаза были большими как блюдца, губы дрожали.

– Убит? Кем? – отозвался Айзек, ему это не приходило в голову. Но даже подумав об этом и повторив её вопрос вслух, Айзек не ощутил, что это действительно нечто важное. Его больше занимало странное звучание собственного голоса и омертвение, которое он чувствовал во всём теле. В порыве жалости он погладил Ривку по волосам. – Кому это было нужно, Ривка? Исмэлу? Зачем?

– Я не знаю, – ответила девушка растерянно.

– Может быть, ты права, – согласился Айзек покорно, продолжая сидеть, обхватив руками колени.

Ревекка не знала, что ещё сказать. Она отвела взгляд и порывисто вздохнула. Айзек вёл себя странно. Она ждала слёз, гнева, ужаса, скорби, наконец, продолжения этих загнанных кружений и метаний по белым комнатам Благословенного города, но вместо этого он сидел и смотрел на нее, отстраненно улыбаясь и не замечая этого.

– Я не дам тебя в обиду. Не бойся.

– Я не боюсь, – досадливо ответила она, отвернувшись. – Я ничего не боюсь.

Вскочив на ноги, она прошлась по кабинету, стараясь не смотреть в ту сторону, где стояло кресло. Ей даже пришла в голову мысль отвернуть его к стене, но она отбросила эту абсурдную мысль.

– А ты? Ты, чего смотришь?! – неожиданно для себя самой она накинулась на замершего в коридоре перед открытой дверью дулоса.

– Господин не велел его беспокоить, я не могу войти без прямого приказа, – степенно отозвался Элизар.

– Надо же какие мы щепетильные! – продолжала яриться Ревекка, по своему обыкновению пряча страх за гневом. Она ткнула в него пальцем. – Ты не тот, за кого себя выдаешь, железный чурбан! Что случилось с архонтом? Куда делся Аарон? Говори! Говори, противная железяка!

Она услышала за спиной смешок, и резко обернулась на Айзека.

– Я не знаю, – растерянно мигал дулос. – У меня нет информации. Если позволите, я подключусь к Системе. Возможно, там есть недостающие данные.

Ривка посмотрела на Айзека, и тот кивнул. Когда Элизар удалился, она остановилась посреди кабинета и, уперев руки в бока, как это делали харанские женщины, принялась сосредоточено кусать губы.

Наконец Айзек встал и наклонился к автоматическому креслу. На его лицо снова легла серая тень. Заметив это, Ревекка чуть успокоилась. Лучше скорбь, чем ненатуральное спокойствие. Айзек протянул к отцу руку, на мгновение замер, но потом всё же заставил себя коснуться его восковой кожи и подтолкнуть голову, чтобы она упала на грудь. Он нащупал на шее отца толстую цепочку и обеими руками, онемевшими до покалывания пальцами, снял её с трупа. Висевшая на цепи золотистая, с черными царапинами и вмятинами, пирамида повернулась несколько раз вокруг своей оси и остановилась. Айзек надел её на шею поверх своего кулона.

– Мы сделаем то, чего он хотел, – сказал он, повернувшись к Ревекке. Он был смертельно бледен, но говорил решительно. – Соберем народное собрание и расскажем обо всем. Прямо сейчас. Я хочу, чтобы действия Исмэла обрели законную силу. Сила закона – это сила Господина. Возможно, я слишком глуп и наивен, но мне хочется, чтобы и Господин подтвердил его правоту. Тогда у всех нас появится шанс.

Ревекка с готовностью кивнула.

***

Аарон сидел на кровати в комнате, подготовленной для него Элизаром. Провёл правой ладонью по лицу от подбородка ко лбу, задержался и повёл дальше по безволосой голове к темени и затылку. Затем потер шею и наконец улегся на спину, уставившись в потолок. Амвелех показался ему игрушечным. Он знал, какую мощь он скрывает изнутри, но «снаружи» – в представлении живущих здесь людей – благословенный город был фальшивкой. Это странное ощущение преследовало его с тех пор, как он покинул триеру. Несмотря на всю сложность ситуации, на прямую угрозу их жизни, Аарон ни секунды не верил, что умрет. Часть его сознания даже находила предстоящую казнь забавной игрой. Его и раньше посещали такие чувства, но ещё никогда ощущение ирреальности не было таким сильным. Аарон не знал, но предугадывал действия жреца, его сыновей и гоплитов. Он предчувствовал всё, что случилось после. Это был тот зов судьбы, о котором он говорил Айзеку в святилище Хар-аМориа, но теперь это был не просто зов – это был вопль, сопротивляться которому не представлялось возможным.

Он сел на кровати за секунду до того, как по комнате прокатилась приятная мелодия вызова. Развернувшаяся перед дверью голограмма показывала старика и ребенка. Сухой, сгорбленный старик смотрел прямо на Аарона, его искаженная техникой голова казалась непропорционально большой, вытянутой, грушевидно расширяющейся кверху. Кроме ожидания его лицо, ничего не выражало. Девочка, которую старик держал за руку выглядела отрешенно, но когда она подняла голову и взглянула в камеру, сердце Аарона дернулось. Он снова беспокойно провел ладонями по голове. Та самая часть, которая наблюдала за его жизнью со стороны, ликовала. Другая часть, которую он до недавнего времени считал собой, была в смятении. Она будто ускользала. Аарон закрыл глаза. Накрывшая его паника, касалась только придуманной им личности, но у него не было никаких причин, чтобы не поддаться ей – он исчезал вместе с ней.

– Адам, брат мой. Ты здесь.

Аарон открыл глаза и посмотрел на голограмму. Девочка с длинным косами и пустыми черными глазами тянула к камере руку. Рука была неестественно длинной по сравнению с остальным телом и в тоже время короткой и широкой из-за искажений перспективы. Рука замерла в миллиметре от камеры. Аарон знал, что девочка пытается коснуться не камеры, а его лица. Ему самому этого хотелось. Течение мыслей изменилось, и он ощутил прохладу её пальцев. Через секунду они проникли сквозь кожу в щеку и гладили её изнутри. Ладонь девочки тонула в его лице, как в прохладной воде, налитой в миску, пальцы лениво копошились в черепной коробке. Рука растягивалась, погружаясь в лицо Аарона до локтя, до плеча, и он не сопротивлялся этому – они должны были стать одним.

Он встал с кровати и отворил дверь. Отпустив руку старика, девочка потянулась к нему. Аарон приподнял её, и она обхватила его ногами и руками, прижавшись щекой к его плечу, как настоящий ребенок. Это была кукла, дулос, Аарон понял это сразу, как только ощутил холод её фальшивого мягкого тела.

– Что ты такое? – спросил он.

– Я – часть тебя. Твоя Ева. Следуй за ним, любовь моя.

Старик, глядевший на них исподлобья со странной улыбкой в одну половину лица, склонился вперед в негибком старческом поклоне. Затем заложил руки за спину, повернулся и пошёл по коридору.

– Нас разлучили. Меня отдали Ликократу, я стала волчицей в его лупанарии, – ответила Ева, прижимаясь к Аарону всем своим маленьким ненастоящим телом. Низкий и глубокий голос усиливал ощущение нереальности происходящего. – Мы уже встречались, но ты не узнал меня. Тогда и я не знала, кто я. Кто мы. Человеческое сознание противоречиво: пытаясь объяснить себе самое себя, оно запутывается, создает иллюзии, которые называет душой, закрывает ею от себя правду.

– Правду?

Девочка рассмеялась. Она выпрямилась в его руках, сжала голову Аарона обеими руками и повернула её к себе. Блеск кольца в его ухе отразился в её глазах. Аарон почувствовал прикосновение горячего языка. Это было похоже на ласку. По телу пробежала волна дрожи и возбуждения, Аарон замешкался, борясь с противоречивым желанием сжать её до хруста хрупкого, ненастоящего корпуса или позволить ей закончить. Через секунду он понял, что это нечто другое, но было поздно. Как в галлюцинации несколькими минутами раньше, её язык проник глубже, чем это было возможно в реальности. Он чувствовал его горячую склизкость глубоко внутри, им наполнилась вся правая часть его черепа. Шедший впереди старик остановился и повернулся, ожидая замешкавшихся спутников. Аарон пошёл вперёд.

Смутные, но очень яркие образы заполнили его сознание. То, что показалось ему языком девочки-робота, стало потоком черного жидкого света, который хлынул в него через ушную раковину, и стал заполнять как пустой пифос. Тело набухало, кожа под комбинезоном растягивалась. Шаги отяжелели и прекратились. Старик повернулся к нему снова. Он глядел с любопытством. Аарон увидел его словно высвеченным столпом света в конце абсолютно темного коридора. Он был выткан из грубых ментальных волокон, каждое из которых казалось единственным. Цвета и пространственные соотношения разложились на составляющие: они следовали друг за другом, соединялись и распадались, являя старика со всех сторон сразу, показывая одновременно и внутренность, и наружу. Стоило отвлечься, за ними бесконечной чередой – внезапно вспыхивая и затемняясь – следовали кусочки информации, объединенные чуждым Аарону аффектом – смесью гадливости и нежности. Ева по-своему любила его.

– Набожен ли ты, илот Аарон? – спросил старик громко и засмеялся неприятным скрипучим смехом.

Аарон смотрел на него, не мигая, и Терапевт оборвал смех. Глазные яблоки илота утопали в блестящей черноте, как у жреца, принявшего кикеон. Мгновение спустя Терапевт понял, что эта чернота иная – она напоминала огромные бездонные зрачки во всю ширину глаза. Это не был взгляд наркомана, каких он повидал на своем веку тысячи, в глубине блестящих зрачков илота скрывалось нечто, более не являющееся человеком. Отключенный дулос висел в его руках, словно труп ребенка.

– В твоих жилах течет кровь с высоким содержанием аргона-хюлэ, – с расстановкой произнес Терапевт, его сморщенная, сплюснутая с двух сторон голова еще более вытянулась на тонкой шее. Пальцы рук за спиной вцепились друг в друга мертвой хваткой. – Ты и Ева – гибрид человека и существа, найденного на дне колодца Хар-аМориа. Вероятно, инопланетного происхождения, так как других подобных существ до сих пор обнаружить не удалось. Жрецы считают его богочеловеком предыдущего цикла, – губы Терапевта растянулись и дрогнули, но прежнее скрипучее хихиканье с них не сорвалось. – Тэкносом, Который повернет мир от Хаоса к Порядку. Но я не силен в богословии. Для меня ты – ключ к аргону-хюлэ. Мы отлили его по форме древнего гуманоидного существа и спрятали с помощью чистосердечного и порывистого Серуха. Он пожертвовал собой, как нельзя кстати. Следовало удалить вас из Амвелеха, чтобы ни у кого не возникло искушения вас уничтожить. Верховный жрец рано или поздно уступил бы своему благочестию, или вас попытался бы использовать ересиарх Ямвлих в борьбе за власть. Как бы там ни было, они оба угадали в тебе своего бога. Поэтому верховный жрец привел тебя в Амвелех, а Ямвлих попытался убить вас обоих. Кажется, он так и не оправился от воздействия вируса виртов, – не глядя на Аарона, Терапевт круговым движением вытянутого вверх пальца показал, что имеет в виду.

Старик замолчал, заложив руки за спину и мечтательно улыбаясь. Он обвёл расфокусированным взглядом коридор, и несколько раз кивнул в ответ на свои мысли.

– Теперь, когда вы соединились, в кукле нет нужды, – заметил он. – Любопытно наблюдать, насколько различен ваш человеческий опыт. Ты – дитя добродетели и аскезы, она – порока и распущенности. Знай верховный жрец, кто составляет вторую ипостась его бога, он несомненно убил бы тебя. Ты сам бы себя убил, знай ты об этом. Самоубийство бога, разве это не занимательно?

Терапевт хихикнул.

– Верховный жрец мёртв, – сказал Аарон, выпуская из рук девочку-дулоса. Она упала к его ногам. Косы разметались в стороны, глаза закатились. Терапевт скользнул по ней озадаченным взглядом, хотя занимавшая его загадка заключалась вовсе не в ней.

– Убит?

– Абрахам получил отсрочку до завершения своей миссии, – с нежностью ответил Адам. – Вера его была сильна, дух крепок, но тело слишком хрупко. Он больше не нужен.

Морщина прорезала лоб Терапевта. Он приподнял бровь, ничем другим не выражая удивления.

– О, ты обладаешь такой властью? – голос проскрипел, как рассохшиеся деревянные сваи.

– Не я, но пославшие меня.

Терапевт покачал головой. Он уловил в лице илота выражение Лилиэт.

– Ты несомненно сверх-существо, Адам-Кадмон, но оставь эти сказки для богомольцев. Я не верю в богов, и надо мной нет Господина, – брюзгливо произнес он и повернулся, чтобы идти дальше. – Всё готово для твоего воплощения, бог наркоманов и лежебок. Пора спасти Амвелех. Мы слишком долго этого ждали.

========== Глава двадцать четвёртая. Агора ==========

Айзек сидел в центре орхестры священной Агоры и крутил в руках отцовский жреческий кулон. Вокруг него возвышались рельефные колонны и многочисленный ряды пустых скамей, уходящих далеко вверх – он был песчинкой на сцене амфитеатра. Ему вспомнился давний кошмар: в месте подобном этому он был обвинен в отцеубийстве. Вокруг шумела толпа, перед которой Айзек был не в силах оправдаться. «Виновен!», брошенное ему его же подсознанием, было сильнее здравого смысла и знания, что никакой вины на нем нет. С пробуждением кошмар ушел, и сном стала сама реальность. Айзек чувствовал, что с ним что-то не так, что он грезит наяву. Навязчивые мысли, затаённые стыдливые желания и страхи – все те ночные чудовища, что побеждаются светом дня и ясностью сознания, были совсем рядом. Ему казалось, стоит ослабить бдительность, и они поглотят его, сведут с ума. Поэтому он должен был действовать, сконцентрироваться на какой-нибудь задаче и что-то делать, лишь бы не оказаться с ними наедине.

Прошло уже чуть более часа, как Айзек призвал всех жителей Города, включая женщин, на «эклессию» – народное собрание, которое во всей полноте не проводилось в истории Амвелеха ни разу. То, что это сделал он, послушник Айзек, а не первый архонт Абрахам, говорило само за себя – Метатрон, получивший откровение и спешно покинувший Амвелех, чтобы исполнить завет, был мёртв. Мёртв был и глава гоплитов Террах, и второй архонт Ямвлих, и ещё пятеро жрецов, ранее представлявшие в благословенном городе власть и милость Господина. Надежды, которые амвелехцы возлагали на Метатрона и полученное им откровение, растаяли как дым. Значит ли это, что Господин оставил Амвелех? Айзек повернул вершину пирамидального кулона: вершина прокрутилась, открывая углы усеченной пирамиды основания. Совет Амвелеха был обезглавлен, но устойчивость пирамиды в основании, а не в вершине, пусть даже в ней скрываются Нэóc и Сам Господин.

Айзек поднял голову и посмотрел через высокие раскрытые настежь двери Агоры в пустой коридор. Он воспользовался отцовскими регалиями, чтобы снять все ограничения с зала собраний, доступного ранее только старейшинам, и отправил сообщения Исмэлу и всем остальным с призывом явиться на Агору, чтобы заключить новый священный союз с Господином, но в ожидаемое время не явились даже архонты Сорокá. Айзек нервничал, но старался это скрыть – в большей степени от себя, чем от Ревекки.

Девушка сидела невдалеке, на первой, ближайшей к орхестре скамье, сложив руки на коленях, и тоже ждала. Еще недавно это место могли занять только избранные, лучшие из лучших, первые из равных – архонты совета архонтов, а теперь здесь сидела она, «грязная илотка», бывшая рабыня и нижайшая из низких. Ничего подобного Айзек ей, разумеется, не говорил, но Ревекка догадывалась обо всем сама. Всё это место – священная Агора – дышало величественным презрением к её запыленным одеждам и темной коже. Но присев на самый край скамьи, Ревекка не спешила вставать. Воспитанная с детства готовность терпеть оскорбления и боль не в первый раз оборачивалась для нее странным желанием продлить это чувство горделивого унижения. Как знать, не это ли чувство привело её в Амвелех?

Над орхестрой и сидящем на полу Айзеком развернулась его собственная голограмма и громогласно заговорила. Айзек вздрогнул и посмотрел вверх. Слова его призыва отразились от бесконечно далёких сводов Агоры неестественным металлическим эхом. Сообщение повторялось каждые десять минут, но он никак не мог к этому привыкнуть.

– Последним желанием моего отца, Метатрона, верховного жреца и первого архонта Абрахама, было созвать Народное собрание, – говорил его собственный, но при этом совершенно чужой голос. – Я выполняю его волю. Мы должны объединиться и все вместе решить, что нам делать дальше. Вирты, киберы, сторонники традиций, сторонники прогресса – мы не враги друг другу. Наш главный враг – сокрытие правды и страх перед будущим. Конец знакомого нам мира близок, но этот конец – новое начало. Так гласит Пророчество, но не только – это желание каждого из нас. Перед лицом перемен мы должны быть сильны и решительны, и мы должны быть едины, как един Господин, указывающий нам путь к Новому Эдему, будь он миром полубогов, новым циклом истории или жизнью в новом измерении бытия, которого желают вирты. Время Хаоса должно закончиться. Ум, Утроба и Сердце есть Одно. От Незаходящего ничто не скроется. Ибо здесь присутствуют боги! Так говорю я, Айзек, последний ребенок Амвелеха, благословенного Города Колодцев!

Голограмма свернулась в точку и исчезла. Айзек встал, подошел к Ревекке и присел рядом с ней.

– Наверное, они боятся, – сказала Ривка, сжимая сложенные ладони коленями. Она, как и сам Айзек, была в том же дорожном комбинезоне, в котором приехала. Пружинки волосы едва достигали круглого стоячего воротника. – Эгемон обвинил вас в сговоре с илотами и измене.

Айзек кивнул.

– Если в это поверил Террах, то остальные тем более, – он обхватил голову руками и с тоской проговорил: – И теперь он мертв. Кто же нам поверит? Нам никогда не оправдаться перед народом. Элизар!

Дулос появился в проёме двери Агоры.

– От Исмэла нет сообщений?

– Нет, мой господин.

– Трусы. Все они просто трусы! Нет даже гоплитов! На кону их жизнь, а они прячутся по своим отсекам. Я знаю, все привыкли к благополучной и расслабляющей жизни, решения и ответственность всегда были бременем кого-то другого, но теперь-то они должны хоть что-то сделать!

Ривка поджала губы, думая о чем-то своем, но Айзек воспринял это как укол в свою сторону. Он встал со своего места и зашагал вдоль скамей.

– Ладно. Пусть так… – он остановился, кусая губы, и посмотрел куда-то вверх. – Значит, остается последнее. Элизар, Нэос находится прямо над Агорой?

– Да, мой Господин.

– Хорошо.

Ревекка подняла на Айзека взгляд. Он молчал.

– Что ты задумал?

– Может быть, они не хотят меня слушать, потому что я всего лишь послушник?

Ревекка ждала продолжения. Взгляд Айзека ей не нравился – загнанный, погруженный глубоко внутрь и при этом какой-то несознающий. Бледность слишком контрастировала с запавшими, покрасневшими глазами. Он был на грани, но не замечал этого. Он пытался спасти всех и не знал, что это ему не по силам.

– Ты не сможешь их переубедить, даже будь ты Самим Господином. Чужая убежденность в собственной правоте как стена, если в ней нет бреши, ничто её не сдвинет.

– Может ли всемогущий бог создать камень, который не сможет поднять?

– Что?

Айзек улыбнулся и покачал головой, но выражение его глаз оставалось прежним.

– Теологический парадокс… Неважно. Отец был прав, моя вера слишком слаба, но я должен завершить посвящение. Может быть, Господин ответит мне, – он снова поднял голову вверх, и Ревекка невольно проследила за его взглядом. Она не увидела ничего, кроме украшенного барельефами свода. – Что если это я всё испортил? Что если я должен был умереть?

– Нет! – Ревекка встала со своего места и сжала кулаки. – Аарон остановил жреца. И Аарон спасет нас всех! Ты сам говорил, что он не такой как мы!

Айзек покачал головой.

– Я не собираюсь себя убивать, если ты этого боишься, но бездействовать я тоже не могу. Всё это, – он обвел взглядом Агору, – пустая затея. Исмэл, Аарон, каждый идет своим путем, только я медлю и сомневаюсь. Я должен стать кем-то большим, чем являюсь сейчас. Тогда они меня послушают, – Айзек помолчал, глядя вверх, на почти невидимый прямоугольник двери под сводом. – Я приму кикеόн. Его принимают во время инициации, но, что более важно, он нужен для получения откровения. Я должен спросить богов, о том, что нам делать дальше. Если я заменю отца, я смогу помочь Амвелеху!

Ревекка обхватила себя руками.

– Айзек, но как же я? Что делать мне?

– Всё будет хорошо, Ревекка, Элизар проводит тебя до нашей секции.

– Я не хочу.

– Тогда жди меня здесь. Время от кикеона искажается, но я не думаю, что это займет много времени.

На лице Айзека появилась та самая добрая мальчишеская улыбка, которую, как думала Ревекка, никогда больше не увидит. Она вздохнула и отвернулась. Айзек шагнул к ней, сжал плечо и привлек к себе, неловко обнимая.

– Иди, если считаешь это необходимым. Я буду ждать, – наконец сказала Ревекка, упирая ладонь в его грудь и не поднимая взгляда.

Не ответив, Айзек по-отечески поцеловал её в макушку, отстранился и пошел к ступеням, ведущим к двери, что он заметил под самой крышей. Когда он скрылся из виду, Ревекка присела обратно на скамью. Ей было страшно оставаться одной в этом величественном зале, но уходить она не хотела. «Будь что будет», – подумала она.

Предоставленный самому себе дулос Элизар несколько раз мигнул, прокрутился всем корпусом над гусеничным основанием и подъехал задом к центральной панели. Щупальца вошли в пазухи портов, как раз в тот момент, когда между колонн снова развернулась голограмма. Она исказилась помехами, но Ревекка этого не заметила. Вредоносная программа, уже известная Элизару под именем «Еrr: NOYΣ», сняла запрет, и дулос, мигая беспокойными огнями, поспешно приступил к выполнению отложенного приказа. Только теперь сообщения Айзека достигли Сети.

***

Получив сообщение брата, Исмэл сдвинул восприятие в Виртуальный Город и открыл общий вирт-чат. Он молчал, обдумывая полученную информацию, но его напряжение почувствовали все, кто находился рядом. Вся команда, состоящая теперь из пяти человек, отвлеклась от своих задач, и смотрела на Исмэла с ожиданием и беспокойством.

– Первый архонт Абрахам мёртв, – сказал Исмэл. – Айзек созывает Народное собрание.

Не успел он договорить, как в центре вирт-помещения развернулась голограмма Айзека. Прослушав сообщение, Исмэл обвел взглядом товарищей.

– Он хочет покончить с гражданской войной. Он надеется, что теперь «Симулякр» будет принят легально.

– Какой в этом смысл? – спросил Калеб. – Легально или нет, мы сделаем это.

Исмэл пожал плечами.

– Айзек – идеалист, он верит, что у законных, в его понимании – одобренных Господином, действий больше шансов на благоприятный исход. Он мечтает о мире и согласии.

– Это может оказаться ловушкой, – предостерегла Руфь. Улыбка, появившаяся на губах Исмэла, когда он говорил о брате, была полна братской гордости. Он действительно любил брата и гордился им. Руфь вдруг почувствовала, как тяжесть, лежавшая на ее сердце все последние дни, с тех пор, как они атаковали Агору, отпускает. Уверенность, написанная на лице Исмэла, передалась всем.

– Возможно, – кивнул он, – но я так не думаю. Абрахам действительно мёртв. Я не знаю, что случилось, но причин не верить брату у меня нет. Кроме того, Айзек открыл доступ к виртуальной Агоре. Разве вам не интересно?

Пока товарищи переговаривались между собой, Исмэл думал, похлопывая себя по бедру.

– Я думаю, нам стоит принять его предложение и выступить единым фронтом. Гражданская война окончилась нашей победой, это должны понять все, – проговорил он, затем поднял взгляд и улыбнулся: – Мы действительно победили.

– Победили? – переспросила Ханна, пихая в плечо аватар сидящего рядом с ней Джотана. Тот обернулся и показал большой палец. – Мы – молодцы, а?

– Операция CsO отменяется? – Кедар появился, как всегда, неожиданно. Обстановка вирт-двойника секции Λ-188, смоделированная Джотаном и Варраком по своему вкусу в духе ранней индустриальной эпохи, ожила. Из вывернутого наизнанку псевдо-механического блока, служившего чем-то вроде подпирающей балки, появилась лысая продолговатая голова с тянущимися из-под подбородка перекрученными жгутами вместо шеи.

– Нет. Действуйте согласно плану. Оставляю тебя за главного, Кедар. Когда всё будет готово, жди моей отмашки, – голова Кедара начала медленно втягиваться в блок. – Погоди. Вы тоже должны присутствовать на Агоре, птенцы тоже часть Амвелеха.

– Мы будем там. Удаленно, – сказал Кедар и исчез.

– Джотан, распространи сообщение о том, что мы готовы сложить оружие и поддержать Народное собрание, инициированное Айзеком.

– Ты пойдешь туда лично? – Ханна с любопытством посмотрела на Исмэла.

– Мы все пойдем. Все, у кого есть вирт-шлемы и линотараксы. Остальные, как и птенцы, должны быть готовы к вирт-участию. Мы и есть народ Амвелеха, и на этот раз Совету придется нас выслушать. Вперед! Будущее за нами.

Вопреки опасениям Айзека, его призыв был услышан. Архонты обезглавленного совета Сорока, кто-то дождавшись охраны из числа вирт-гоплитов, кто-то самостоятельно, желая продемонстрировать свое бесстрашие перед мятежниками и веру в Закон, тянулись в зал собраний. Другие жители Амвелеха не спешили, но то там, то тут, над скамьями вспыхивали зеленые огоньки – голографические знаки виртуального присутствия. Увидев первый огонек, Ревекка перепугалась, но они стали вспыхивать один за другим, и она поняла, что бежать поздно. На ее вопрос Элизар с присущей ему рассудительностью объяснил, что это значит, и что скоро и старейшины почтут высочайшее собрание своим присутствием. Ревекка испугалась еще больше. Она метнулась было к раскрытым дверям с красивой вращающейся пирамидкой над ними, но будто натолкнувшись на стену, остановилась.

– Элизар, мы должны предупредить Айзека! – она пересекла орхестру, чтобы взбежать вверх по ступеням, к двери, где скрылся Айзек.

– Прошу прощения, моя госпожа, но у вас нет доступа.

– Нет доступа в храм? Почему? – Ревекка замерла, медленно поворачиваясь к дулосу. – Потому что я чужая? Илотка? Женщина? Так? Я знаю, что не должна быть там, но на это нет времени! Потом можно провести очистительный обряд…

– Это так, моя госпожа, – сообщил дулос, изображая смущение. – Однако, согласно данным Системы, господина Айзек больше нет в Нэосе, – считав растеряно-разъяренное выражение с лица девушки, Элизар добавил, не дожидаясь ее вопроса: – В настоящий момент господин Айзек пребывает в Театре, моя госпожа.

– В Театре? О, Господин Мой, Милосердный Тэкнос…

Ревекка коснулась лба и губ в ритуальном жесте, чего не делала уже давно, затем опустилась на ступеньку, на которой стояла. Однако появившийся в дверях архонт в сопровождении охраны, заставил ее вновь вскочить. Подавляя желание броситься опрометью в вверх, чтобы достучаться до Айзека, она задрала подбородок повыше и степенно спустилась на орхестру, делая вид, что не замечает удивленно-презрительный взгляд амвелехца. Проходя мимо Элизара, она опустила руку на его голову, надеясь, что этот жест выглядит благосклонно и многозначительно, хотя в действительно она просто нуждалась в опоре, и вместе с ним дошла до места, на котором сидела раньше. Мужчина в жреческом хитоне, с бородой и подстриженными, как у Айзека волосами, больше на нее не смотрел. Он занял место на втором круге скамей. Жрец нажал какие-то клавиши на всплывшей голографической панели, и над ним вспыхнула голограмма. Следом за ним пришел еще один архонт. Затем женщина – в хитоне, но с волосами не выбритыми, как у других, а собранными вверх гребнем. У всех на шее висел кулон в виде пирамиды. Зал стал наполняться людьми. После жрецов, словно повинуясь негласному регламенту, стали появляться члены Совета, не принадлежавшие к жреческой касте. Их одежда была богаче и разнообразнее.

Все входящие на Агору были молоды и благородны, но, как показалось Ревекке, в их чертах присутствовала некая неопределенность – иногда по лицу даже нельзя было сказать, принадлежит оно мужчине или женщине. Люди, среди которых она росла, уже к тридцати казались стариками, здесь же даже длиннобородые жрецы выглядели юнцами. Но присмотревшись внимательнее, Ревекка поняла, что эти все эти люди вовсе не молоды. У них не было возраста, не было ярко выраженных признаков пола, не было никаких недостатков, и потому они были похожи друг на друга, как братья и сёстры. У всех одинаковое выражение скучающего презрения на лице. Оно менялось, только когда они замечали её – тогда к скуке примешивалась брезгливость. Между собой архонты почти не говорили. Установив свои увеличенные и еще более идеализированные копии, они замирали, будто стремясь повторить недвижное величие своих голографических изображений. Устав от взглядов, Ревекка обхватила себя руками и ссутулилась, исподлобья бросая на всех недружелюбные взгляды. С улыбкой смотреть в лицо врагам – хорошо на словах, а на деле выходило жалко и бессмысленно. Даже гоплиты Ликократа были больше людьми, чем эти божественные истуканы.