Текст книги "Последние дни Амвелеха (СИ)"

Автор книги: Варя Добросёлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Следуйте за мной, господин Исмэл, сын Абрахама, – сказала одна из девочек.

– Я Ева-2, дочь Терапевта, – сказала другая. – Двое есть одно.

Сказав это, девочки взялись за руки и пошли вперед по коридору. Что они подразумевали, Исмэл не понял, разве что заметил сходство последних слов с жреческой формулировкой, касающейся единства богов. Они не требовали ответа, поэтому он пошел за ними. Долго идти не пришлось, в конце коридора той же секции, дулосы остановились и, открыв дверь, подождали, пока Исмэл зайдет внутрь.

Это оказалось просторное и светлое помещение, напоминающее лабораторию кибер-биолога, с множеством белых шкафов вдоль стен, и несколькими столами на колесиках со свисающими вниз ремнями и странными рамами-каркасами над изголовьем. В углу стояло довольно аскетичное белое кресло, на котором сидел человек в красной униформе кибер-биолога. Судя по сетке на затылке, он был в Сети. Едва Исмэл вошел, старик посмотрел на него в упор и приглашающим жестом указал на кресло напротив. Исмэл сел. Одна из девочек-дулосов подошла к старику, другая остановилась рядом с креслом Исмэла. Старик, в отличие от жрецов, был выбрит и лыс, его длинное лицо было изрезанно глубокими морщинами, под глазами повисли чёрные тяжелые мешки, но тем сильнее он приковывал к себе взгляд. Было в его облике нечто такое, отрешенно сладострастное и абсолютно аморальное, что заставляло верить в его непредсказуемость и опасность для окружающих. Это без сомнений был сам Терапевт. Исмэл, удивленный его внешним видом, столь непохожим, на то, что он себе представлял, забыл с чего собирался начать разговор. Терапевт тем временем погладил свое творение по спине и заду и увлек её к себе на колени. Девочка послушно склонила голову на грудь, позволив ему расстегнуть молнию платья и открыть физическую панель настроек. Её сестра-близнец, положив руку на подлокотник кресла, в котором сидел Исмэл, и безучастно на них смотрела.

– Что тебе нужно от меня? – спросил Исмэл.

– Ничего, – ответил Терапевт, закрывая панель в верхней части спины девочки-андроида. – Это была её идея.

– Её?

– Евы… Или точнее: Лилиэт.

Терапевт приоткрыл губы, чуть растянув их в подобие улыбки. Он смотрел на девочку-дулоса, словно ожидая от нее чего-то – первых слов или, быть может, поцелуя. Исмэл перевел непонимающий взгляд на сидевшую на коленях старика Еву, но его отвлекла её сестра, которая вдруг повернулась к нему и улыбнулась. Забравшись на подлокотник кресла коленом, она протянула руку к вирт-шлему и коснулась его механической ладонью, будто желая погладить.

– Дерьмо! – отшатнулся Исмэл, вжимаясь в спинку кресла с противоположной стороны от дулоса. – Убери от меня эту гадость!

– Фу, как невежливо. Ты технофоб? – сказала девочка изменившимся глубоким голосом, совсем не похожим на голос машины. На ее лице появилось то же порочное выражение, что и у Терапевта, но руку она убрала. – Совсем, как твой отец.

– Отец? Это ловушка? – взгляд Исмэла метался между изменившимися дулосами и Терапевтом, который наблюдал за всем этим с бесстрастной миной. Исмэл нащупал на бедре ксифос.

– Я думаю, вам лучше познакомиться в Сети, дорогая, – сказал он, обращаясь к той, что сидела у него на коленях. – Насколько я знаю виртов, там он будет себя чувствовать более уверенно.

– Нет, – застигнутый врасплох Исмэл пытался разобраться в ситуации. – Кто она? Что происходит, Терапевт?

Ева-2 поудобнее устроилась на подлокотнике.

– Меня зовут Лилиэт, я, как и твоя родная мать, принадлежу к илотам и в настоящее время нахожусь в Белшар-Уцуре. Эта машина только сосуд, игрушка Терапевта.

– «Симулякр» и перенесение сознания на другой носитель – не такая уж новая идея, – устав от тяжести дулоса, Терапевт согнал ее со своих колен и теперь сидел, вытянув вперед сцепленные в замок руки, и внимательно, хотя и без видимого интереса, смотрел на Исмэла. Вторая девочка подошла и встала рядом с сестрой. – Когда-то Сеть была частью наших экспериментов. Мы работали с Колыбелью, когда вирты еще не родились. Мы могли бы договориться… так, что в обмен на партию дулосов, подобных Еве, ты и все вирты плясали бы под мою дудку. Но к счастью для тебя, мне это неинтересно.

– А что тебе интересно? – Исмэл напрягся. Терапевт был прав, эти дулосы могли изменить ход истории.

– После встречи с архонтом Абрахамом меня разобрало любопытство, – сказала Ева-2.

– Где он сейчас? – после паузы спросил Исмэл.

– Он возвращается в Амвелех. Ему не удалось совершить то, ради чего он отправился в Хар а-Мóриа, ему помешали, но всё же он сделал то, чего хотели от него боги.

– Что?

– То известно только богам, дурашка, – ответила вторая девочка и улыбнулась.

– Так чего ты хочешь от меня?

Лилиэт посмотрела на Терапевта, тот встал и подошел к двери, которую Исмэл раньше не замечал. Она была такой же белой, как всё в этой комнате, только сгорбленная фигура в красном выбивалась из общего фона. Терапевт набрал код, дверь открылась.

– Иди, тебе будет интересно, – сказала Ева-2, сидевшая на подлокотнике, и когда он встал с кресла, перебралась на его место, увлекая за собой свою копию.

– Ты не пойдешь?

– Нет. Я знаю всё, что мне следует знать.

Прежде, чем зайти в раскрытую дверь вслед за Терапевтом, Исмэл обернулся. Обе девочки, делящие между собой одно кресло и имя, снова были неподвижны и пусты.

========== Глава двадцатая. Сад земных наслаждений ==========

Когда Исмэл вышел от Терапевта, у него кружилась голова. Он чувствовал тошноту, но не физическую, а скорее ментальную, от пресыщения информацией. То, что рассказал ему Терапевт, не лезло ни в какие ворота, и никак не согласовалось с тем, что Исмэл знал об окружающем мире до сих пор. Думал, что знал. Он попытался скользнуть в Сеть, но от этого еще больше заломило в висках, поэтому, послав сообщение Руфи, что с ним всё в порядке, он отключился и снял шлем. Он остановился в коридоре, прислонился к стене и сжал голову руками, сминая волосы пальцами.

Давление в голове было похоже на заражение Ризомой: короткий отрезок информации, бесконечно делится и повторяется, в считанные секунды заполняет всё пространство сознания и сводит человека с ума. Чтобы действие вируса было эффективным, информация должна быть привлекательной, противоречивой и неполной. Первое играет роль наживки. Например, наибольшей привлекательностью для сознания человека обладает кажущееся решение смертности, или точнее: обещание логического доказательства бессмертия. Внутренняя абсурдность этого доказательства парадоксальным образом приводит к выводу о правильности этого пути, а его неполнота заставляет мозг работать по кругу, пытаясь восстановить недостающий кусок. Все остальные процессы останавливаются, потому что пойманный в ловушку разум бросает все ресурсы на решение парадокса. Метафизическая петля, как правило, даже не осознается – Ризома действует мгновенно. Человек оказывается в плену своих фантазий, ему кажется, что он вот-вот поймет нечто очень важное, но вместо этого он просто перегорает, как лампочка. После разговора с Терапевтом, Исмэл чувствовал себя почти так же, как во время испытаний вируса: голова раскалывалась, но перестать думать о сказанном и о том, что скрывалось между строк он не мог. Знание, которого он так жаждал, не привело к успокоению,

Лаборатория, в которую вела дверь из кабинета Терапевта, была поистине огромной. Она напоминала цех подземной фабрики. В метрах десяти от входа начинались ряды капсул с затемненными полупрозрачными корпусами и громоздкими кибербиологическими сочленениями вверху и внизу. Все они были соединены черными, пульсирующими трубками. Те, что потолще, похожие на кишку, входили в капсулу сверху, другие, тонкие и жилистые, торчали из стенок с двух сторон, скручивались в тесном пространстве между кабинами в большие черные пучки, и исчезали в полу. Над капсулами и в узких коридорах между ними работали громоздкие системные дулосы. Вся эта истекающая маслом гибкая био-механика была в постоянном движении: что-то бурлило, перетекало, вздыхало и жалостливо хлюпало – вызывая у Исмэла неприятные ассоциации с вскрытым телом неизвестного и всё ещё живого существа. От этой мысли к горлу подкатывал горький ком тошноты. Чтобы отвлечься, Исмэл скользнул в вирт-пространство, но двойника лаборатории не существовало. Не было даже «изнанки» – так называемого «пустого слоя», матрицы для наложения виртуальных слоев, которые служили основой для создания комнат-двойников. Всё, что смог уловить Исмэл в вирт-пространстве лаборатории – это команды, которыми обменивались дулосы, и странные сигналы, исходящие из капсул. Находиться на этом уровне Сети было невыносимо.

Терапевт вылил на каждую ладонь препарат с резким химическим запахом, встряхнул руки и натянул перчатки. Они растянулись с упругим резиновым хлопком и обхватили костлявые запястья. Он надел медицинскую шапочку с хирургической маской, повернулся к Исмэлу и вдруг захихикал. Мутные, неулыбающиеся глаза в промежутке между красными полосами спецодежды блестели.

– Считается, что вирты – не самые благодарные клиенты, когда идет речь о кибер-биологическом вмешательстве. Вы ненавидите тело и органику. Вещество и технику. Вы падаете в обморок от вида своих экскрементов и считаете себя выше этого. Человек – это идея, это ум. Он равен богам. О да, он равен… – его смех напоминал скрип зубов. – Но отнюдь не «в идее». Боги – это аргонические иглы, находящиеся в прямом контакте с твоим мозгом и позволяющие тебе обманывать самого себя. Не более того.

Терапевт оборвал смех. Он отстегнул маску с одной стороны, она повисла красной тряпкой у левого виска.

– Задача «Симулякра» – отказ от физического носителя, от телесности, органики и техники, в том числе от нейро-сеток и аргоновых игл, – сказал Исмэл, не вникая в слова старика, которые казались ему пустым трёпом сомафила. – Ты знаешь, что это возможно. Твои дулосы тому подтверждение.

– Ева-2 – пример переноса, но отнюдь не отказа от материи, – ответил Терапевт. – Ты говоришь, что хочешь избавиться от физического носителя, но вполне ли ты уверен, есть ли нечто, кроме него? Что если сознание – только функция, которую можно воспроизвести на другом биотехническом материале, но без него, оно ничто?

– Не всё ли равно, как его называть? Важен только результат, возможность сохранения единства самосознания.

Губы Терапевта дрогнули, словно он собирался улыбнуться, но в последний момент сдержал себя. Это было похоже на нервный тик. Он пожевал губами и спросил:

– А как же смерть?

– Её не будет, умирает только тело.

– Сеть – тоже носитель. Что если уничтожить её?

– Сеть – структура без центра и иерархии, её невозможно уничтожить, не уничтожив при этом весь Амвелех, – ответил Исмэл раздраженно, понимая, что Терапевт пытается загнать его в логическую ловушку.

– Но и это возможно, не так ли? – спросил тот с доброжелательностью учителя, который подталкивает ученика к нужному ответу. – Не думаешь же ты, что Амвелех будет существовать вечно?

Исмэл промолчал. Терапевт не торопил его с ответом, но и не заговаривал сам, словно давая ему время подумать, поощряя своим молчанием. Пауза длилась слишком долго, и когда старик поднял на Исмэла свои внимательный и холодный взгляд, Исмэл не выдержал:

– Нет, но он может существовать очень долго, потому что наши предки строили не просто город – они строили Новый Эдем. Система жизнеобеспечения Амвелеха не похожа на Сеть, это организм с автономными и взаимосвязанными функциональными единствами – вентиляцией, канализацией, системой электрификации, пищевым производством и прочим – и каждое из них предполагает централизованное управление. Я, как и все, считал, что контроль осуществляется людьми, думал, что стоит мне получить доступ к Театру, Амвелех станет моим, но суеверный страх архонтов подтолкнул меня к другой мысли. И я хочу, чтобы ты сказал мне, прав я или ошибаюсь.

– Я не вхожу в круг Семи, – остановил его Терапевт, – у меня нет доступа к Театру.

– Возможно. Но, тем не менее, ты знаешь о чём идет речь, – он посмотрел на старика, и тот после небольшого, несколько наигранного, колебания, кивнул. – Я думаю, что контроль осуществляют системные дулосы. Люди заняты только видимостью работы – переписыванием и подсчетами, которые не имеют никакого смысла. Перед каждым инженером-периэком стоит незначительная и очень узкая задача, которая предполагает наличие человеческого контроля над Системой, но в действительности контроль осуществляют сами машины. Система создает искусственную занятость и досуг для населения в той же мере, что и обеспечение его продуктами питания.

Исмэл замолчал. На лице Терапевта почти не отражалось никаких чувств, разве что вежливый интерес. Он ждал продолжения.

– Я думаю, что секрет Театра, погребенный под ворохом суеверий жрецов, на самом деле предельно прост: городом управляют машины, а не человек. Разве не об этом ты хотел сказать, называя их «богами»? Даже если все люди вымрут, Город будет существовать. Жить – как жили растения и звери в природе, корректируя программу воспроизведения и жизнедеятельности согласно закону самоорганизации. Вполне логично предположить, что Театр – это всего лишь суперкомпьютер, осуществляющий общение дулосов между собой, иначе говоря: мозг Амвелеха, который, вполне возможно, вообще не подвластен никому из людей.

Исмэл перевел взгляд на работающих дулосов, на пульсирующие трубы и капсулы.

– Если я прав, то в перезагрузке Театра нет необходимости. Но всё же мне хотелось бы в этом убедиться.

Терапевт, слушавший Исмэла с большим вниманием, трижды похлопал ему, выражая свое одобрение. Губы его снова еле заметно дернулись в нервном тике.

– В общем и целом ты рассуждаешь верно, хоть и весьма непоследователен в своем идеализме, – сказал он. Скрестил запястья за спиной, так что кисти не касались друг друга, и, сгорбившись, двинулся по узкому коридору, который образовывали тесные ряды капсул. Исмэлу пришлось пойти за ним. – Ты прав настолько, насколько может быть прав человек, не привыкший иметь дело с грубой материей и недолюбливающий жрецов. – Терапевт издал неприятный скрипучий смешок. – Некоторые «суеверия», как ты изволил выразиться, имеют куда большее значение, чем ты думаешь. По крайней мере теперь, после того, как мы сильно постарались, чтобы сделать их правдой. Другими словами ты упускаешь из виду главное – аргон-хюлэ и пророчество. Для меня, – в голосе Терапевта появились нотки, будто он намекал на какую-то постыдную интимную тайну, – важен только аргон-хюлэ и некоторые его свойства, всем остальным, кто не понимает его истинной природы, нужен контроль над ним. Или иллюзия контроля. Ты называешь вещи другими именами, но вряд ли отличаешься от этой второй категории.

Не расцепляя рук, он повернулся к Исмэлу, будто ожидая увидеть недоверие и протест на его лице. Исмэл промолчал. Удовлетворенный увиденным, Терапевт кивнул:

– Поверь старому наркоману, юноша. Аргон-хюлэ необходим тебе, ничуть не меньше чем другим. Аргон-хюлэ – это кровь и плоть Амвелеха, в той или иной степени и концентрации он есть в крови каждого из нас. Он порождает пророческие видения жрецов и возможность контроля над снами – то, что вы называете Сетью. Для таких, как я – это возможность вернуться в блаженное безмыслие и побыть растением. Я говорил отнюдь не о машинах, наш Господин – аргон-хюлэ.

Терапевт захихикал, повернулся и пошел дальше по коридору.

– «Генезис» был выбран не из-за перспективы клонирования, разработки в этой области – малая и не самая значительная его часть. «Генезис» – это физическая реализация пророчества о Новом Эдеме.

Исмэл усмехнулся и покачала головой.

– Мне стоило догадаться. Ты еще больший фанатик, чем верховный жрец.

Терапевт опустился перед одной из камер и засунул руку под ее днище, что-то там нащупывая. Торчащие внизу трубки ритмично пульсировали и шевелились под давлением подаваемой через них жидкости. Исмэл никак не мог избавиться от биологических ассоциаций. Ему показалось, что Терапевт производит операцию над плотью прямо у него на глазах.

Жидкость внутри капсулы заметно посветлела, а через несколько секунд стала совсем прозрачной, так что стало видно, что внутри.

– Раньше камеры стояли горизонтально, но из-за нехватки места пришлось их поднять, – сказал Терапевт, вставая и вытирая испачканные руки о спецодежду.

– Боги… это что ещё за дерьмо? – несмотря на чувство гадливости, Исмэл шагнул к капсуле.

В ней был человек, оплывший и безжизненный, с водянистой, полупрозрачной кожей, которая почти не скрывала того, что находилось под ней. Он был подвешен на большой ребристой трубке, подсоединенной к затылку. Она вкачивала что-то в тело. Слабые, атрофированные конечности вздрагивали, синели и набухали каждый раз когда препарат поступал в тело, и истончались, когда она выходила через другие трубки наружу. Отводы тонкие и членистые, торчали по разные стороны вдоль позвоночника.

– «Перегонные многоножки», – сказал Терапевт. – Жрецы называют это место «Садом» или «Фондом».

Терапевт захихикал. Во рту Исмэла пересохло, как при приступе картезианского синдрома. Он хотел было скользнуть в Сеть, но заставил себя остановиться.

– Это… Театр?

– Не совсем. Театр – то, что на поверхности, рафинированная игра символов и значений, «каналы общения», как ты изволил выразиться, это же – его плоть. Анатомический механизм, спрятанный за кулисами. Думающая мышца. – Терапевт поднял руку в перчатке, на которой остались черные маслянистые разводы. – Театр —

это игра актёров, а не их мочевой пузырь или кишечник. Есть устроители представления, есть актеры и зрители, и есть я – техник, передвигающий машины, когда необходимо вмешательство богов. Мне нет дела до зрелищ, я имею дело с фактами и плотью. А факт всего один: аргон-хюлэ. Аргон-хюлэ создает все взаимосвязи и зависимости, Систему жизнеобеспечения и производства, экономический рост и политический кризис, развлечения и услуги, наслаждение и синдром отмены, управляемые сны виртов и провидческие галлюцинации священников. Всё есть Театр. Каждый человек в Амвелехе – перегонный куб, членистоногая трубчатая многоножка, является он частью «Фонда» или нет, но при этом каждый уверен, что играет какую-то роль. «Фонд», который ты видишь, который вызывает у тебя отвращение, – это анатомическая истина Амвелеха.

Исмэлу стало казаться, что он попался на удочку безумца, но Терапевт вдруг изменил тон. Забравшись правой рукой под капсулу, чтобы включить подачу аргона-хюлэ, он заговорил более внятно.

– Чтобы ты понял, придется тебе рассказать кое-что. Конец света заключался не в том, что целый мир исчез в одночасье, а в замаячившей на горизонте угрозе исчерпания ресурсов. Колодцы, которыми наши народы пользовались тысячелетиями, стали пустеть. Первым знаком бедствия стало пересыхание колодца в горах Хар а-Мóриа, тогда идея близости конца света впервые завладела умами и апокрифический текст Пророчества обрел небывалую популярность. Когда объем добычи стал сокращаться, было решено сократить потребление, но по многим причинам это оказалось невозможно. Никакого заговора, о котором ты сейчас наверняка подумал, не было. Истребление большей части населения планеты, как и биологический отказ от произведения потомства, произошли сами собой. Я склонен видеть в этом ответ популяции на сокращение ресурсов, жрецы усматривают в обрушившихся на человечество катаклизмах знаки грядущего конца света. Плюс сыграло свою роль нежелание делиться – теперь это уже не важно. Важно то, что наши предки повели себя на удивление деятельно. Пророчество о Новом Эдеме было воспринято, как руководство к действию, тогда же и родился проект «Генезис». Он всегда был своего рода еретическим течением внутри официальной религии, которую представляет Верховный жрец, но, тем не менее, даже ярые догматики и ортодоксы не препятствовали его развитию и продвижению. Чем выше чины в иерархии, тем меньше в них истинной веры. За небольшим исключением, среди который, между прочим, твой отец.

– И как всё это, – Исмэл кивнул в сторону капсул, – связано с Пророчеством?

– Амвелех был задуман, как Новый Эдем, и стал первым успешным проектом «Генезиса». Ты прав относительно Системы – она автономна и будет работать веками, при условии постоянного доступа к ресурсам. Фонд – прототип фабрики по производству аргона-хюлэ. Сейчас он работает на… гм. людях. В основном, это илоты, с детства подсаженные на аргон-хюлэ. Если тебя волнует этическая сторона вопроса, можешь быть спокоен, они получают ни с чем несравнимое удовольствие. Я бы поменялся с любым из них, если бы не нужен был здесь. Вы, вирты, похожи на них. Разница между тобой и любым из «многоножек» только в концентрации аргона-хюлэ, которая поступает в твой мозг.

Исмэл покачал головой в громоздком шлеме вирт-гоплита, но ничего не ответил. То, что говорил Терапевт походило на правду. Старик подождал возможных возражений, и не дождавшись, продолжил:

– Одна такая «перегонная многоножка» дает на выходе более высокий концентрат аргона-хюлэ, что позволяет нам увеличить срок эксплуатации одного колодца на долгие годы, но этого, как ты можешь догадаться, мало.

– Где пребывает их сознание? – перебил Исмэл, что-то жуткое шевелилось у него в груди.

– Кто знает? – пожал плечами Терапевт. – При такой дозе оно едва ли активно. Это место неслучайно называют Садом – их состояние близко к вегетативному, именно это состояние безмыслия вызывает ни с чем не сравнимое блаженство.

Терапевт замолчал, о чем-то задумавшись. Губы шевельнулись, но он по-стариковски поджал их и качнул головой. Исмэл посмотрел на капсулы. Охватившее его тревожное чувство не прошло, но ответ Терапевта, как ни странно, его успокоил. То, что творил «Генезис» было отвратительно, но к счастью это мало касалось виртов. Все эти сравнения не шли дальше удачных метафор. Вирты были не такими, как эти несчастные, они были активны и деятельны, они были людьми, а не растениями или «многоножками», как их называл Терапевт.

– Но этого мало, – повторил старик. Он снова смотрел на Исмэла. – В Пророчестве говорилось о пришествии богочеловека – Тэкноса. Именно он должен повернуть мир к Закону, после чего на долгое время воцарится Новый Эдем. Избранные народы вернутся к своей изначальной чистоте, то есть станут полубогами. Посему истинной целью программы «Адам-Кадмон» является не клонирование человека, как сказано в официальных документах, а, скорее, теургия – создание бога. Или богов. На дне высохших колодцев были обнаружены древние существа, которые, согласно моей гипотезе, каким-то образом производили аргон-хюлэ. Наша задача их воссоздать. Первые эксперименты программы по пересадке генома тех существ в человека, как правило, в младенцев, начались еще до твоего рождения. То, что выдавали за клонов человека, на самом деле гибриды богочеловека. Почти все выведенные особи были нежизнеспособны, единственное поколение, пережившее период младенчества, было потеряно. Но и оно не проявляло «божественных» качеств.

У Исмэла начала болеть голова. Он получил больше, чем рассчитывал.

– Секта сумасшедших фанатиков.

Терапевт захихикал. Он повернулся и сложив руки за спиной, как в начале разговора, пошел к выходу.

– Возможно, ты прав. Мы хотели если не предотвратить конец света, то хотя бы устроить его по-своему. Разве это не привлекательная идея? В этом есть нечто демоническое, беспредельно порочное. За гранью зла. «Теургия» – разве одно это слово не заставляет тебя трепетать от восторга?

– Верховный жрец знает об этом? – прервал его Исмэл. Излияния Терапевта и дрожащий от страсти голос, которым тот всё это говорил, заставили его внутренне содрогнуться. Не было никаких сомнений, что старик безумен, но мысль о том, что таковы все жрецы, вызывала ужас.

– Разумеется. В силу своей должности он не одобряет радикальное вмешательство в ход истории и предпочел бы, чтобы Господин снизошел до нас Сам, но, к сожалению, с тех пор, как «конец света» перестал быть метафорой, ортодоксы оказались в меньшинстве. Все мы заложники последних времен, – развел руками Терапевт и издал крякающий смешок. – Это причина, почему я тебя позвал. Из-за твоего выступления на Агоре возникло недопонимание. Своевременное отбытие первого архонта из Амвелеха сразу после получения Завета вызвало подозрения. Очень многие, если не сказать все, решили, что верховных жрец вместе с сыновьями затеял какую-то свою игру. Так это или нет, меня не интересует, но ты должен знать, что ему и его спутникам грозит опасность.

– Ты думаешь, что мне есть до него дело?

Исмэл чувствовал дурноту. Он старался не придавать большого значения словам Терапевта, но реагировал на сказанное помимо своей воли. Он с тоской посмотрел на ряды тошнотворных сосудов.

– Есть, – Терапевт даже не повернулся к Исмэлу. – Так думает Ева.

Исмэл забыл о женщине, которая говорила с ним через дулоса, и, внезапно вспомнив о ней, испугался. Противоречивая информация, которой с ним щедро поделился Терапевт, словно отвлекала от чего-то важного. Это походило на ловушку.

– Кто она? – спросил он, пытаясь собраться и вспомнить, что мог упустить.

– Приемная дочь Ликократа, прежнего эфора илотов, ставленника Амвелеха. С илотами нас связывают давние деловые отношения, – Терапевт остановился у двери и стянул с рук перчатки. – Второе похищенное дитя. Ликократ воспитал из нее демона, но не скажу, чтобы мне это было не по душе.

Терапевт глядел на него с прежним безразличным выражением. Лицо было неподвижным и древним.

– Вирты… – сказал он. Губы задергались, но он так и не улыбнулся. – Ступай, помоги своему отцу, как она простит, взамен я подарю тебе Еву-2. Она мне уже надоела.

– Но почему?.. Зачем ты мне всё это рассказал?

Терапевт молча смотрел на Исмэла, скорее, ища в вирт-шлеме свое отражение, чем пытаясь прочесть нечто на его лице, затем пожал плечами.

– Кто знает? За вами будущее.

Комментарий к Глава двадцатая. Сад земных наслаждений

Сомафилы, если вы вдруг сами не догадались, это те, кто любит и всячески превозносит человеческое тело. От греческих корней «сома» и «филия».

========== Глава двадцать первая. Великая вечеря птиц ==========

Линотаракс скрывал признаки пола. В нем Руфь чувствовала себя сильной, не собой, но кем-то другим. Почти как в Сети.

Руфь ненавидела свое тело. Она чувствовала себя заложником своей женственности. Намотав на кулак волосы, она взяла ксифос и, переключив на нужный режим, попыталась их отрезать. Это оказалось куда больнее, чем она себе представляла. В симуляциях это выглядело легко и эффектно, но реальность была куда более ригидной. Разочаровывающей. На любое вмешательство она откликалась болью. Исмел говорил, что боль необходима, но что он мог знать о боли? Руфь любила его, но он был мужчиной. Она была уверена, что представления о боли у мужчин и женщин разные. На глаза наворачивались слезы, и Руфь разозлилась на саму себя. В реальном городе ее удел – слабость.

Исмэл искал выход, Исмэл жаждал бессмертия, Исмэл думал о том, чтобы договориться с киберами, чтобы они создали для человека совершенное тело. Он был помешан на контроле и власти. На верховном жреце Абрахаме и Театре. Ему не было дела до нее. Ему нужен был предатель из числа стратегов, а не она сама. Руфь мечтала раствориться в Сети. Она была слишком слаба, чтобы желать бессмертия. На пол упали клочки волос, спиленные или вырванные с корнем. Маленький дулос уборщик, выкатился из своей ниши и всосал их в тонкую трубку. Что они делают с органическими отходами? Перерабатывают и поставляют нам в качестве пищи? Руфь знала, что дело обстоит не совсем так, но все же ощутила как к горлу подкатывает ком. Многие, такие, как благословенная, ныне покойная, госпожа Эстер, пытаются обмануть себя и реальность, заменяя изношенные тело кибербиологическим материалом. Они боятся старости и болезней тела, так почему же они не понимают тех, кто желает избавиться от тела совсем? Разве им не знакомо отвращение? Разве подобает великой жрице придаваться гнусным физиологическим испытаниям каждый месяц? Руфь закусила губу, давя смех. Или она первым делом удалила матку и всю непригодную к материнству репродуктивную систему, чтобы забыть о чудесной и омерзительной женской природе. Пусть так, но что насчет других физиологических потребностей тела? Выступает ли у нее пот? Как она избавляется от отходов пищеварения? Руфь рассмеялась. Ничто не разрушает так величественный образ, как естественные потребности организма.

Руфь поглядела на себя в зеркало. Чёлка висела скомканным и переломанным пучком. «Симулякр» – это отражение в зеркале. Изображение на гладкой поверхности стекла. Исмэл, несущий на себе печать ублюдка и полукровки, всегда был слишком серьезен. Он забыл, что «Симулякр» – прежде всего игра. Они все забыли об этом – даже она сама. Почему её заботит судьба лицемеров, примкнувшим к фундаменталистам? Куда справедливее было бы выкинуть их из Сети, закрыть доступ, оставить наедине с их пресловутыми традиционными ценностями и выедающим мозг морализаторством. Они сожрут друг друга, когда вокруг больше не будет других врагов. Исмэл поступил бы так, если бы был уверен, что уход в зазеркалье не станет ловушкой. Если бы он мог забрать с собой и само зеркало! Он боится, что его разобьют здесь, в реальности. Патологическая неуверенность и страх перед неподатливой реальностью не позволяла им сделать этот последний шаг. Девочка, которая всё еще пряталась в Руфи, верила, что зазеркалье Сети не знает границ, что поверхность стекла – мост, который следует сжечь за собой и забыть, как страшный сон. Но Руфь взрослая, с трудом добивавшаяся своего положения среди пренебрежения мужчин и снисходительности женщин, продолжала в страхе оглядываться назад. То же делал Исмэл, а ведь за ним шли все вирты.

CsO, Театр, заигрывание с Генезисом – Руфь чувствовала смертельную усталость, когда думала об этом. В действительности она не беспокоилась о тех, кого Исмэл лишает выбора, она просто не хотела, чтобы их избранных круг разбавился толпой неуравновешенных болванов. Другие не заслужили этого шанса. Виртам не нужны те, кто предал их изначально.

Вернувшись в комнату, где временно размещалась их группа, Руфь нашла свободное, более или менее комфортное место и скользнула в Сеть.

– Исмэл, – постучалась она в неактивный профиль, – Исмэл! Где ты?

В статусе застыло последнее сообщение: «Со мной всё в порядке. Мне нужно подумать», которое он прислал полчаса назад. Руфь охватило беспокойство. Она переключилась на поиск по Виртуальному Городу, но Исмэл действительно хотел, чтобы его оставили в покое – он исчез целиком и полностью. Это не означало, что его нет в Сети, но найти его было там невозможно. Одна из возможностей Сети, которую сама Руфь ценила превыше закона об анонимности – возможность побыть невидимкой, молчаливым наблюдателем, бесплотным духом. В реальности нельзя и быть, и не быть одновременно, в Сети возможно почти всё. Руфь знала это, но сегодня мертвенно серый профиль Исмэла пугал её до чёртиков. Что если он действительно вышел из Сети совсем? Эта мысль была сродни вести о смерти.