Текст книги "Курский излом"

Автор книги: Валерий Замулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 72 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

Неразвитость экономики и бедность страны заставляли активных, выносливых, не боящихся трудностей молодых мужчин, не нашедших себя в гражданской жизни, вступать в армию. Статус военнослужащего, тем более красного командира (краскома), позволял решить, помимо прочего, ряд основных жизненно важных проблем – образования и заработка. Поэтому в армию стремились попасть многие, но закреплялись в ней не все – лишь крепкие, целеустремленные, с определенным уровнем интеллектуального развития и задатками в характере, необходимыми для военной службы, которая была всегда делом непростым и опасным, Особенно обращалось внимание на новобранцев, имевших черты лидера. [145]

Армия позволяла получить определенное образование, а способным, трудолюбивым, стремящимся к получению новых знаний молодым людям закончить военную школу, пройти переподготовку на курсах, а в дальнейшем, возможно, пройти обучение и в военной академии.

К сожалению, социальная среда, тяжелый армейский быт, специфика службы влияли на морально–нравственные основы и качества их характера, формировали в том числе и не слишком привлекательные черты характера, манеру поведения будущих краскомов. Люди обладают различным темпераментом, мировоззрением и мироощущением. Поэтому для командира очень важно иметь терпение, формировать в себе навыки работы с подчиненными. Научиться воспитывать личным примером – знанием техники, вооружения, умением их правильно применять на практике – непросто, вдвойне сложней подчинить себе взрослого человека, порой не только ровесника, но и старше по возрасту, заставить его качественно решать поставленную задачу. Одной из важных черт, которую обязательно отмечали старшие начальники при аттестации молодых командиров в то время, – это личная исполнительность и умение всеми доступными методами на деле добиваться исполнения приказов от подчиненных.

Но из–за неспособности, а нередко и нежелания работать с личным составом ряд командиров кропотливый процесс воспитания порой подменяли жестокостью, откровенным хамством и грубой физической силой, которые, увы, в определенных условиях нередко оправдывали себя. Подобный подход широко использовали командиры всех уровней, в том числе уже и в годы войны генералы и маршалы, чтобы добиться от подчиненных желаемого результата, а среди равных – доказать свою правоту. Приведу воспоминания В. Быкова:

«Генералы и старшие офицеры, как это и заведено во всякой армии, все же управляли не войсками, а стоящими на ступеньку ниже генералами и офицерами – так было сподручнее во всех отношениях. Наиболее честные и умные делали это так, что, вполне удовлетворяя высшее командование, старались не очень притеснять подчиненных, что позволяло им поддерживать репутацию справедливых начальников. Но такая манера поведения вовсе не являлась правилом, а скорее исключением из правил. Правилом же была полная покорность перед старшими и беспощадная жесткость по отношению к подчиненным; на этом в войну преуспели многие. Именно степень требовательности, а не что–либо другое, определяла карьеру самих выдающихся полководцев сталинской школы. Помнится, после войны судили офицера – вполне заслуженного, вся грудь в наградах, боевого полковника, [146] командира гвардейского стрелкового полка. Этот офицер воевал под чужим именем, по документам настоящего, погибшего командира полка, у которого служил ординарцем. На суде ему был задан вопрос: «Как же вы, не имея военного образования, будучи только сержантом, решились на такой подлог, взяли на себя ответственность за судьбы сотен людей? Как вы ими командовали?» На что бывший сержант отвечал с обескураживающей логикой: «Очень просто! Получив свыше приказ, вызываю командиров батальонов и так накручиваю им хвосты, что бросаются исполнять, как угорелые». Наверно, неплохо «накручивал хвосты», если получил за войну к двум незаконно присвоенным еще четыре вполне заслуженных ордена. Действительно, усвоил сталинскую науку побеждать»{116}.

Нельзя сказать, что подобные методы и формы управления войсками являлись доминирующими в Красной Армии, однако были достаточно распространенными в войсках. Так же, как и рукоприкладство старших командиров и генералов. Последнее имело глубокие корни и пришло в РККА из царской армии. Знаменитую «зуботычину» практиковали многие офицеры старой армии. Известно, что и сам Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин советовал своим генералам и маршалам нерадивых подчиненных воспитывать «битьем по морде». Вот лишь несколько примеров того, как эта установка воплощалась в жизнь. Процитирую отрывок из приказа командующего 4‑м Украинским фронтом от 15 февраля 1945 г.:

«2 февраля 1945 года командующий 1‑й гв. армией генерал–полковник Гречко, проверяя готовность войск 2‑го гв. ск к наступлению, установил, что командующий артиллерией 271‑й сд полковник Ханович, несмотря на то что артиллерия дивизии вела на занимаемом рубеже бой четвертые сутки, оказался к бою не готов.

Генерал–полковник Гречко, не ограничившись руганью и бранью по адресу полковника Хановича, избил последнего, после чего приказал его арестовать.

В последующие дни полковник Ханович приказом по армии был отстранен от должности»{117}.

Война заметно снизила планку требований к нравственному и моральному уровню всего личного состава, в том числе старших офицеров и генералов. В годы Великой Отечественной у командиров РККА появилось еще одно весомое средство воздействия на подчиненных – расстрел. Надо признать, нередко его применяли, не только в крайнем случае, им часто стращали подчиненных и командиры рот, и командующие [147] фронтами, раздавая обещания расстрелять за дело и без дела. В руках самодуров, которых, увы, было немало, большие полномочия старшего начальника превращали и без того тяжелую фронтовую жизнь в пытку, мешали наладить эффективную работу офицерского коллектива. Вот как виделось отношение высшего командного состава армии, в частности, к комдивам (из письма командира 141‑й сд Юго – Западного фронта полковника Тетушкина, направленного им секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову):

«Я был в 33‑й армии зимой этого года (1941/942. – В. З.). Там дело обстояло просто. Вызывает к телефону командарм или его начальник штаба, или даже начальник оперативного отдела командира дивизии, его начальника штаба или ВК{118} дивизии и кричит: «Сволочь, оболтус… твою мать… почему ваш полк не может взять деревню, сегодня приеду и расстреляю вас всех».

Конечно, никто из них за полгода к нам в дивизию не приезжал, а по телефону расстреливали командование дивизии по пяти раз в день. Я задаю вопрос – когда и в какой армии были или есть такие отношения между высшим комсоставом? Разве это поможет успеху боя? Как раз наоборот. Эта закваска спускается вниз во все звенья. Кругом стоит сплошной мат. А дело, конечно, не улучшается, и улучшиться не может от этого. Командарм 33‑й армии даже бил по лицу командиров, причем совершенно ни за что.

Применяя эти методы, командир расписывается в своем бессилии, значит, у него нет более эффективных способов воздействия. Для такого лица, как командир дивизии, достаточно одного замечания в вежливой форме, и он уже чувствует. А помочь ему выиграть бой можно толковым указанием – как лучше организовать операцию, вовремя придать необходимые средства, дать необходимое время на подготовку боя. Смешивать командира с землей ежечасно и ежеминутно – это значит создавать такое положение, чтобы командир не имел никакого авторитета у подчиненных. История военного искусства говорит, наоборот, что во все времена и во всех армиях принимались меры к созданию огромного авторитета для офицеров. Это имело и имеет решающее значение в войне и непосредственно на поле боя. Такое отношение к командирам, возможно, имеет место не во всех наших армиях. Но почти везде не считаются с мнением командиров дивизий (который лучше, чем кто–либо другой, знает условия обстановки в своей полосе), а просто ему говорят: «Записывай, что я приказываю, и делай». А вот история всех войн подсказывает нам, [148] что, организуя какую–либо операцию, собирается совещание высшего комсостава для обсуждения вопроса – как лучше организовать эту операцию. У нас совещаний и заседаний миллион, но такие, что я сказал выше, не практикуются»{119}.

Хотя этот документ был написан 10 июля 1942 г., к началу Курской битвы ничего принципиально не изменилось. Трезвомыслящие генералы и маршалы понимали пагубность подобных методов, старались бороться с ним. Из телеграммы зам. начальника Генерального штаба Красной Армии генерала А. И. Антонова командующему Центральным фронтом генералу К. К. Рокоссовскому от 3 июня 1943 г.:

«По имеющимся данным, в среде руководящего состава 24‑го стрелкового корпуса сложилась нездоровая обстановка в результате грубости со стороны командира корпуса генерал–майора Кирюхина. Постоянная ругань, угрозы расстрела и оскорбления своих заместителей и начальника штаба вошли в систему.

Прошу указать генерал–майору Кирюхину на необходимость немедленного изжития подобного отношения к своим подчиненным»{120}.

Огромные жертвы Первой мировой и Гражданской войн, классовая борьба после нее, политические репрессии в сочетании со стремлением руководства Советского Союза быстро и любой ценой восстановить экономику после разрушительных войн, заложить основы крупного промышленного производства привели к невероятному снижению цены человеческой жизни в обществе и возникновению всеподавляющего Страха, который окутал нашу страну и армию.

Культивировавшийся в обществе и армии сталинской системой государственной власти взгляд на человека как на винтик, страх перед властью и ее воплощением – старшим начальником влияли на характер и мировоззрение красных командиров. Благодаря этому у многих начали атрофироваться такие качества, как самостоятельность, индивидуальность, решительность, да и само желание принимать более или менее ответственные решения. Они вытеснялись стремлением перестраховаться, боязнью возразить командиру, даже если он не прав. Исполнительность превратилась в бездумное выполнение приказов. В результате во многих армейских коллективах сформировалась атмосфера, когда было безопаснее и выгоднее исполнить любой, даже не соответствующий оперативной обстановке или трезвому расчету, порой просто дурацкий приказ [149] вышестоящего командира или штаба, чем возражать и доказывать свою правоту. Немаловажную роль в этом играли и распоряжения и директивы, поступавшие из Москвы, – взять тот или иной населенный пункт любой ценой, разгромить противника там–то немедленно.

Это явилось одной из важных причин значительных потерь Красной Армии в годы войны. Каждый, кто прошел горнило Великой Отечественной, может рассказать, как его часть или подразделение несколько суток штурмовали не имеющую большого тактического значения высоту, превращенную неприятелем в неприступную крепость, заваливая подступы к ней трупами. И все потому, что командир полка не решался возразить комдиву, а тот в свою очередь комкору и так далее.

Рассказу о неприглядных сторонах службы командиров РККА автор уделил столь значительное внимание потому, что, во–первых, это позволяет взглянуть на ситуацию в армейской среде изнутри, показать, в каких непростых условиях приходилось нести службу этим людям, принимать важные решения. Во–вторых, как показывают сегодня рассекреченные документы, перечисленные моменты оказывали существенное влияние на ход и результаты боев, в том числе и на Курской дуге. Увы, но нежелание отдельных генералов спорить и отстаивать свою точку зрения, расходящуюся с вышестоящим штабом, в частности в ходе подготовки крупных контрударов, играло не последнюю роль в их провале.

И, наконец, в-третьих, знание этих аспектов жизни помогает при изучении операций, особенно при работе с документами штабов частей и соединений, их донесений, сводок, докладов, которые порой оказываются далекими от реальных событий и вполне могут ввести в заблуждение исследователя. В. Быков вспоминал:

«К середине войны воевать, в общем, научились, научились также ловчить, водить за нос начальство. Очевидно, без того и другого прожить на войне оказалось невозможным. Запомнился случай при наступлении, когда мой орудийный расчет оказался рядом с воронкой командира батальона капитана Андреева. Этот невидный, штатской внешности комбат на войне звезд с неба не хватал, хотя воевал не хуже других. Сидя в воронке с ординарцами и связистами, он руководил боем за недалекое село. Командир полка непрестанно требовал по телефону доклады о продвижении батальона, и Андреев, потягивая из фляги, то и дело бодро ответствовал: «Продвигаюсь успешно… Пытаюсь зацепиться за северную окраину… Уже зацепился… Сбиваю боевое охранение».

Его роты при этом спокойно лежали себе впереди в голом поле, под редким минометным огнем из села, и я думал: как же [150] он оправдается, когда вдруг сюда нагрянет командир полка? Но, видно, комбат лучше меня знал повадки комполка и мало опасался его дневного визита. А к вечеру где–то продвинулись соседние батальоны, и немцы оставили северную оконечность села, которую не промедлил занять батальон Андреева. Когда стемнело, комбат встретил там командира полка и доложил ему об удачной атаке, которой не было и в помине. Командир полка, кажется, остался доволен. Наверное, – я так думаю, – он сам схожим образом докладывал выше, в дивизию, а те – в корпус. Таков был негласный порядок, который устраивал всех. В общем, это было честнее и разумнее, чем по безмозглой команде атаковать превосходящего противника, устилая трупами поле. В моральном отношении поступок комбата, разумеется, выглядел небезгрешным, но в военных условиях было не до морали. Затеянная в высших штабах наступательная операция нередко привязывалась к конкретным срокам: годовщине Октября, дню Красной Армии, дню рождения Сталина, другим неотложным датам, и большую часть времени, отпущенного на ее подготовку, тратили те, кто ее разрабатывал. Несравненно меньшая часть оставалась для исполнителей. Батальону Андреева перепала одна ночь, да и та была занята передислокацией, так что комбат лишь за час до атаки получил возможность взглянуть на поле боя, где ему предстояло победить или умереть. Да еще без поддержки танков, с жидким артиллерийским обеспечением.

Конечно, проделки такого рода были небезопасны. Хотя в боевой обстановке многое сходило с рук: те, кого следовало опасаться, не очень стремились появляться на передовой. Но в случае отвода в тыл, во второй эшелон или на переформировку о многом становилось известно, утаить что–либо крамольное было практически невозможно. Сразу же в подразделениях начинались ночные контакты с «кумом» – уполномоченным особого отдела (впоследствии контрразведки «Смерш»), в результате которых командованию становилось известно все о подробностях последних боев, о командирских ухищрениях»{121}.

Но вернемся к рассказу о командирах дивизий 6‑й гв. А. Все они были людьми уже зрелыми, средний возраст – 41 год. Имели воинское звание полковник, впоследствии все стали генералами: П. Д. Говоруненко, М. П. Серюгин – генерал–лейтенантами, А. И. Баксов – генерал–полковником. Это свидетельствовало о том, что они в полной мере отвечали требованиям к офицерам, претендовавшим на это столь высокое звание. К концу войны А. И. Баксов и Н. Т. Таварткеладзе [151] – командовали стрелковыми корпусами, а П. Д. Говоруненко – танковым.

Трое из них – В. П. Чернов (90‑я гв. сд), И. П. Сиваков (71‑я гв. сд) и И. М. Некрасов (52‑я гв. сд) – участвовали в Гражданской войне, рядовыми или в качестве младших командиров (взводный, ротный). Это, естественно, повлияло на формирование характера и мировоззрение. Все комдивы обладали твердым, порой очень жестким характером и являлись убежденными большевиками, последовательными борцами за идеалы Коммунистической партии.

Как армейские командиры и будущие военачальники они сформировались в то время, когда в нашей стране уже была установлена Советская власть. Поэтому в полной мере их можно считать образцом советского генерала со всеми присущими им положительными качествами и недостатками. Все комдивы были прежде всего практиками, офицерами–организаторами, неплохо владевшими тактикой, но в то же время обладали ограниченным оперативным кругозором, невысоким уровнем общего и профессионального образования. Это был существенный недостаток. Из семи лишь троим удалось закончить высшие военные заведения: А. И. Баксов (67‑я гв. сд), Н. Т. Таварткеладзе (51‑я гв. сд) – Академию им. Фрунзе, П. Д. Говоруненко (375‑я сд) – Академию моторизации и механизации РККА. У остальных – пехотные школы, различные курсы усовершенствования комсостава, в лучшем случае – еще и тактические курсы «Выстрел» (Москва).

В ряде изданий встречается точка зрения, что теоретическая подготовка в военно–учебном заведении – это лишь приложение к боевому опыту и практике. Ведь абсолютное большинство советских генералов, в том числе ряд командармов, не проходили обучения в академиях, при этом именно благодаря их умению и мастерству была разгромлена лучшая армия в Европе. Действительно, ряд генералов, таких как А. Г. Кравченко, не имевших основательной подготовки, блестяще командовали в годы войны корпусами и армиями. К сожалению, таких было мало – это самородки, талантливые и в некотором смысле выдающиеся люди. Подавляющая же часть командного состава РККА не обладала такими способностями, поэтому для повышения общеобразовательного и профессионального уровня им было необходимо пройти хотя бы ускоренные курсы при академиях. Не говоря уже о том, что армии были крайне необходимы настоящие высококлассные специалисты. А воспитать таковых без основательной теоретической подготовки невозможно. Ставка ВГК и Генштаб понимали эту проблему, поэтому со второй половины 1943 г. и до конца войны все генералы–практики направлялись для [152] обучения на академические курсы высшего комсостава. Но это уже было после Курской битвы.

По боевому опыту комдивов 6‑й гв. А можно разделить на две группы. Первая – это те, кто был назначен на эту должность в 1942‑м или в первый месяц 1943 г., то есть имел не только вообще навыки самостоятельного управления соединением, но и опыт командования войсками непосредственно в бою. Это полковники В. Г. Чернов, М. П. Серюгин (89‑я гв. сд), П. Д. Говоруненко, Н. Т. Таварткеладзе. Ко второй относились полковники А. И. Баксов, И. П. Сиваков и И. М. Некрасов. Они были назначены на должность в период оперативной паузы – в апреле – мае 1943 г., а последний вступил в командование буквально за неделю до начала вражеского наступления. Причем если первые двое уже успели послужить в должности заместителей командиров соединений, то И. М. Некрасов командовал лишь стрелковым полком.

Тем не менее комдивов обеих групп трудно было назвать вполне подготовленными для командования таким соединением, как стрелковая дивизия. В одном из приказов командующий Воронежским фронтом отмечал, что слабым местом командного звена дивизий является управление войсками непосредственно в процессе боя, умение наладить взаимодействие всех родов войск. В большинстве случаев организация боя заканчивалась на стадии постановки первичных задач и остальные этапы планирования боевых действий в основном перекладывались на плечи командиров полков. У многих комдивов не было выработанной привычки по несколько раз заслушивать командиров полков на стадии планирования операций, оказывать им помощь в процессе подготовки частей и решений многообразных вопросов, которые непременно возникали в это время, интересоваться их проблемами и вообще возможностью частей выполнить поставленные задачи теми силами и средствами, которыми они располагали. Так было не всегда и не во всех дивизиях, но подобные случаи отмечались нередко в ходе Курской битвы во всех армиях фронта. В этом отношении работа по планированию операций командованием дивизий противника была налажена на более высоком уровне. Сказывалось то, что все генералы и старшие офицеры вермахта, занимавшие эти должности в Курской битве, имели больший опыт управления войсками, они участвовали в боевых действиях с 1939–1940 гг.

Основными чертами характера комдивов были выдержка, целеустремленность, высокая работоспособность и физическая выносливость. Двое из них, И. П. Сиваков и П. Д. Говоруненко, в первые месяцы войны были судимы военным трибуналом, как отмечалось в приговоре – за военные преступления. [153] Трудно сегодня сказать, насколько виновны они были. Но, несмотря на приговор, который в принципе должен был поставить крест на их карьере, тяжелым ратным трудом они сумели искупить вину, продемонстрировали высокие боевые качества. Судимость была снята, оба стали Героями Советского Союза и генералами.

Кстати, немаловажная деталь: все, кто возглавлял дивизии 6‑й гв. А в Курской битве, были людьми неробкого десятка, по–настоящему храбрыми и мужественными. Пять из семи получили Золотую Звезду Героя Советского Союза – это И. М. Некрасов (1941), И. П. Сиваков (1944), А. И. Баксов (1944), П. Д. Говоруненко (1945), В. Г. Чернов (1945).

Самым молодым из комдивов 6‑й гв. А был полковник А. И. Баксов. Алексей Иванович родился 10 ноября 1907 г. в Саратовской области, в семье рабочего. В 1926 г. окончил семилетку. Значительную часть жизни он провел в Средней Азии. В юности жил в Ташкенте, работал в адресном столе, учился на Ташкентских рабочих курсах подготовки к поступлению в вуз. С сентября того же года добровольно вступил в РККА и сразу же был зачислен для обучения в Объединенную военную школу им. Ленина, готовившую кадры, в том числе и для пограничных войск, охранявших границы среднеазиатских республик СССР.

После ее окончания он направляется в г. Ош на должность помощника начальника погранзаставы, а затем становится ее начальником. С этого момента и на тринадцать лет его жизнь будет связана с системой Наркомата внутренних дел. До ноября 1934 г. он продолжал служить в 68‑м пограничном отряде. Затем становится слушателем Курсов усовершенствования комсостава им. С. М. Буденного, после окончания которых направляется в качестве курсового командира во 2‑ю пограншколу НКВД. С мая 1936 г. – слушатель Военной академии им. М. В. Фрунзе.

В мае 1939 г. подполковник А. И. Баксов назначается заместителем начальника войск НКВД по охране особо важных предприятий промышленности, а с началом войны, в июле 1941 г., переводится начальником оперативного отдела Главного управления МПВО НКВД.

Из системы НКВД в действующую армию он попадает в середине 1942 г., 5 июня становится заместителем командира 160‑й сд Юго – Западного фронта.

Менее чем через месяц дивизия вместе с частями 21‑й и 40‑й А попала в окружение на территории в ту пору Курской, а ныне Белгородской области (район г. Старый Оскол и п. Чернянка). Три недели часть ее сил с боями выходила к Дону и, переправившись 19 июля 1942 г., соединилась со своими [154] войсками. Вместе с войсками выходило из окружения и командование дивизии. В апреле следующего года за стойкость и мужество, проявленные личным составом в боях, соединение было преобразовано в 89‑ю гвардейскую.

Алексей Иванович никогда не командовал регулярными армейскими частями, не говоря о соединениях. Назначение на столь высокую должность прошло в условиях, когда после огромных потерь первого года войны действующая армия испытывала большой дефицит старшего комсостава. Назначение проводилось без учета опыта и знаний, а путем перевода с одной должности из системы НКВД на соответствующую ей должность в Красной Армии. С февраля по апрель 1943 г. в связи с ранением комдива М. П. Серюгина полковник А. И. Баксов исполнял обязанности командира дивизии. Это был лишь начало – его первый практический опыт как командира–единоначальника. А настоящий экзамен Алексею Ивановичу пришлось сдавать в ходе битвы на Курской дуге.

30 июня 1943 г. Военный совет 6‑й гв. А назначает его исполняющим дела командира 67‑й гв. сд, была такая формулировка в то время. Если перевести на современный язык, то это означает – «командир дивизии с испытательным сроком». С первых шагов в тяжелейших условиях пришлось управлять войсками новому комдиву. За два первых дня Курской битвы на его плечи легла такая тяжесть, что иному за всю войну не выпадало столько. Дивизия находилась в первом эшелоне армии, и уже 4 июля, еще до начала общего наступления противника, она была атакована одной из первых. А утром следующего дня ее позиции подверглись удару одного из двух танковых соединений 4‑й ТА. В первый день Курской битвы против 67‑й гв. сд действовали части сразу трех танковых дивизий 48 тк.

С утра 5 июля 1943 г. командующий 6‑й гв. А находился на КП дивизии вместе с заместителем командующего фронтом. Это, естественно, сказывалось на решениях молодого комдива, сковывало его действия, но в то же время очень помогло дивизии. В наиболее сложные и напряженные моменты командарм брал управление в свои руки. Во второй половине дня в ее полосу он перебросил значительные силы своего противотанкового резерва, что в значительной мере спасло положение.

Однако под давлением численно превосходящего противника рубеж удержать комдиву А. И. Баксову не удалось. На следующий день фронт дивизии был рассечен на несколько частей, и ее значительные силы попали в окружение. В дальнейшем 67‑й гв. сд пришлось действовать на направлениях [155] главного удара 48‑го тк. В ходе оборонительного этапа Курской битвы дивизия понесла наряду с 51‑й гв. и 52‑й гв. сд наиболее существенные потери.

Но руководство 6‑й гв. А по итогам первого месяца командования полковника А. И. Баксова оценило его действия как удовлетворительные и 13 августа 1943 г. окончательно утвердило его в этой должности. Его дивизия отличилась в ходе операции «Багратион» по освобождению территории Белоруссии от немецких захватчиков. Перейдя в наступление 23 июня 1944 г., соединение прорвало оборону противника северо–западнее Витебска, форсировало реку Западная Двина и к 29 июня перерезало железную дорогу Полоцк – Молодечное. При этом было освобождено несколько сотен сел и хуторов, а врагу нанесен значительный урон. Через месяц, 22 июля, Указом Президиума Верховного Совета СССР генерал–майору А. И. Баксову было присвоено звание Героя Советского Союза.

20 августа 1944 г. он становится и. д. командира 2‑го гв. ск 6‑й гв. А, через полгода назначение был утверждено. В этой должности Алексей Иванович и закончил войну.

52‑й гв. сд командовал полковник Иван Михайлович Некрасов. В мае 1943 г. ему исполнился 51 год. Он родился в семье крестьянина в Нижегородской губернии. После окончания начальной школы занимался сельским хозяйством, в анкете в графе «гражданская профессия» он писал: «Хлебопашец». В 1914 г. был призван в армию и направлен в учебную команду 14‑го гусарского Митавского полка. С этого момента на долгие годы он связал свою судьбу с кавалерией. Последнее звание в царской армии – старший унтер–офицер. В октябре 1918 г. добровольно вступает в Красную Армию. В качестве командира кавалерийского взвода и эскадрона участвовал в боях Гражданской войны против войск адмирала Колчака.

Затем служил в Сибири, в отдельных Славгородской и Сибирской кавалерийских дивизиях, а также в кавчастях 12‑й сд. В 1924 г. он окончил Омские курсы среднего комсостава при 1‑й школе ЧОН. В 1929 г. в качестве командира эскадрона 85‑го кубанского кавполка участвовал в советско–китайском конфликте на КВЖД.

В начале 30‑х переходит на штабную работу. 25 апреля 1932 г. назначается помощником начальника отдела в управлении Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии, затем становится начальником отделения. В 1939 г. переводится в штаб Сибирского военного округа.

С апреля 1941 г. – на самостоятельной командной работе, вступил в командование 586‑м сп 107‑й сд. В этой должности он и встретил войну. В августе 1941 г. полк отличился в [156] боях при ликвидации Ельнинского выступа западнее Москвы силами 24‑й А генерал–майора К. И. Ракутина. 107‑я сд, в состав которой по–прежнему входил его полк, была включена в северную группу армии, наносившую главный удар. Выступ удерживала почти семидесятитысячная группировка войск 9‑го и 20‑го германских армейских корпусов. Уже на второй день наступления, 31 августа, части 107‑й сд, овладев деревней Волосково и продвинувшись южнее, вышли в тыл 292‑й немецкой пехотной дивизии и перерезали единственную железную дорогу, по которой шло обеспечение вражеских войск. Возникла угроза развала обороны всего северозападного фланга 20‑го ак. Командование противника предприняло ряд сильных контратак, в результате чего у Волоскова 586‑й сп был отрезан от основных сил дивизии. И. М. Некрасов не растерялся, отдал приказ перейти к круговой обороне и лично с комбатами сумел быстро выстроить сильную и устойчивую систему обороны, которая позволила продержаться в окружении трое суток. В одном из боев Иван Михайлович получил контузию, но продолжил управлять подразделениями в ходе отражения многочисленных атак врага. За проявленное личное мужество, профессионализм, инициативу и уничтожение значительных сил неприятеля полковник И. М. Некрасов 11 сентября 1941 г. удостоен звания Героя Советского Союза.

Необычной оказалась «технология» представления Ивана Михайловича к этой высокой награде. Сначала командир 107‑й сд полковник Миронов подписал наградной лист на орден Красного Знамени. Но генерал К. И. Ракутин изменил статус награды и представил его к ордену Ленина. Однако 4 сентября 1941 г. по телефону командующий Резервным фронтом генерал армии Г. К. Жуков представил И. М. Некрасова к званию Героя Советского Союза.

В ноябре – декабре 1941 г. он исполнял обязанности командира 43‑й отдельной стрелковой бригады Западного фронта. После тяжелого ранения (осколочное в плечо и предплечье) до весны 1942 г. находился на излечении в госпитале г. Молотова. А 29 марта 1942 г. назначается старшим офицером Генштаба РККА при штабе 6‑й гв. армии. Чуть позже Иван Михайлович вновь попал в госпиталь с диагнозом «бронхиальная астма». Последствия этого заболевания стали одной из причин того, что он почти сразу же после окончания войны был вынужден уволиться из Вооруженных сил.

В связи с убытием на длительное лечение командира 52‑й гв. сд генерал–майора Н. Д. Козина 10 мая 1943 г. Военный совет Воронежского фронта поддержал ходатайство Военного [157] совета 6‑й гв. А о назначении на должность комдива‑52 полковника И. М. Некрасова.

10 мая 1943 г. начальник группы офицеров Генштаба генерал–майор Дубынин подписал служебный отзыв, в котором отмечал: