Текст книги "Раскинулось море широко"

Автор книги: Валерий Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

Ввиду неудовлетворительности старых запасных он требует присылки ему молодых солдат из строевых частей, а сам не смотрит за тем, куда расходится этот драгоценный элемент, который массами разбирается в вестовые и на всякие нестроевые надобности.

Да простится сравнение, но Куропаткин мне напоминает плохую кухарку, которая всегда требует лучшей провизии и в громадном количестве, но всегда испортит блюдо!»

«Что, прямо так и написали?»

«Да, так и написал, Ваше Императорское Величество…»

«Не удивительно, что молодые офицеры Ваши телеграммы наизусть цитируют…

Эх, Куропаткин… Куропаткин…

Я ведь долго думал, переболел этот вопрос; ведь все были за Куропаткина: всё общество, газеты, император Вильгельм…

Выходит, ошибались… но я сам остановился на нем; Вдовствующая императрица Мария Федоровна тоже была за него, но нет, я сам решил назначить! Значит… Моя вина… мне и исправлять!

А что у Вас за конфликт с ГАУ?»

«Считаю, что Главное артиллерийское управление заказывает у промышленности, по-моему, слишком мало и даже свои заводы не пустило до сих пор полным ходом; поэтому могут оказаться нехватки.

Написал туда письмо. ГАУ мне на это ответило, что это дело артиллеристов, они сами знают, что им надо и что у них есть!»

«Это Военному Министру они так ответили?»

«Так точно… По моему предложению Военный совет постановил указать Главному артиллерийскому управлению на необходимость скорее пополнить боевой расход оружия и патронов и обсудить, достаточны ли комплекты запасов и производительность заводов? И что же? Нет ответа.

Я вторично доложил Совету, что артиллеристы медленно пополняют имущество, отправленное на Восток: деньги на это были разрешены Министерством Финансов ещё 15 июня, а только теперь, через девять месяцев, у меня испрашивается утверждение заготовительной операции! И Военный совет вновь меня поддержал, но его громы были снова бессильны…»

«Да… а Васька слушает, да ест…»

«Да ведь что особенно обидно, Ваше Императорское Величество? Как гром грянет, креститься будет поздно. Боюсь, очень скоро выясниться, что мои опасения относительно недостаточности артиллерийского снабжения были вполне основательны, вот тогда забегаем, как ошпаренные… но – как мы тогда потребное подвезём? Сибирская дорога отправляет четыре пары поездов в сутки… сейчас, сейчас в колокола надо бить! Набатом!»

«Господи, Слава Тебе, Вседержитель, что наконец послал мне верного соратника…

Александр Федорович, работайте спокойно! Ежели кто впредь с Вами будет конфликтовать – посылайте его прямо ко мне… а я его тоже пошлю! Куда – нибудь…

Но что же делать с Куропаткиным?»

«Так ведь – ежели позволите дать совет… использовать! По назначению… ведь отличный теоретик, превосходный начштаба… при хорошем командующем!»

«Где же его взять-то, хорошего… вот разве…»

… Когда Редигер, радостный, выходил из Царского кабинета, кто-то из толпящихся в приёмной вельмож прошипел ему в спину:«Византиец! Интриган! Очкастое ничтожество…»

…«Батарея! Шрапнелью, трубка десять, Угломер пятнадцать-двадцать два, прицел Восемьдесят, Уровень больше два, основному, один снаряд!»

Наводчик «основного», третьего орудия, отжав стопор, установил на поворотной головке панорамы треугольничек против отметки «1522», по шкале тысячных… потом, вжавшись глазом в окуляр панорамы, начал вращать штурвал горизонтальной наводки.

Вся верхняя часть орудийного станка, вслед за длинным стволом, поплыла влево – до тех пор, пока в центре перекрестия окуляра вновь не появилась, увеличенная в четыре раза, точка наводки – установленная старшим офицером, на которую была направлена панорама до тех пор, пока не было задан угломер… теперь ствол смотрел точно в противоположном направлении окуляра панорамы – строго по направлению пятнадцать-двадцать два…

Теперь наводчик вращал другой штурвал – наводки вертикальной – и длинный, как лебединая шея, ствол поднялся на нужное число делений… теперь дальность полёта снаряда достигла бы четырёх тысяч метров, если бы трубка была установлена на удар…

Потом наводчик подкрутил уровень – и снова поднял ствол – чуть-чуть, чтобы пузырёк воздуха в стеклянной трубочке занял положенное ему место – между двумя делениями, точно посредине… вот от сюда и артиллерийская шутка – «выгнать пузырёк на середину», то есть занять исключительно горизонтальное положение…

За это время установщик специальным деревянным ключом с медной обечайкой установил нужные деления на трубке снаряда… лязгнул поршневой затвор, заряжающий со звоном дослал унитарный «патрон»… снова лязг затвора…

«Готов!»

«О-огонь!» – Старший Оофицер Батареи (СОБ) резко, рубанув воздух, взмахнул флажком.

«О-орудие!» – старший расчёта продублировал команду…

Стреляющий дёрнул заранее натянутый шнур.

Звонкий удар по ушам… взблеск пламени, быстро тающий дымок, резкий запах пороха… шипение на песке выброшенной стрелянной гильзы.

СОБ, прижимающий к уху телефонную трубку…«Левее два! Больше пять! Батарея, один снаряд! Залп!»

… Над местом японской переправы в воздухе вспыхнули роскошные, ватно-белые облака разрывов.

Вода вскипела, точно прошёл стальной град. Потом волны Ялудзянь окрасились кроваво-красным.

Прикомандированный к Императорской армии майор Коленсо напрасно шарил биноклем по противоположному берегу. Русская батарея была невидима. Экспериментальная, снабжённая панорамным прицелом «Герц»…

Немецкая фирма «Герц» действительно снабдила русских артиллеристов, и без того лучших в мире, подлинной шапкой-невидимкой.

Оставалось только решить вопрос со снарядами – потому как единственным огнеприпасом у прекрасной трёхдюймовой полевой скорострельной пушки образца 1902 года была шрапнель.

… Белек – это белый, пушистый детеныш гренландского тюленя (Pagophilus groenlandicus).

Роды тюлених («щенка») происходят на льду. В Белом море щенные «залежки» расположены вдали от берегов, ближе к его середине. У самок беломорской популяции детеныши появляются на свет в конце февраля – начале марта.

Вероятно, читатель уже начинает подозревать автора в членстве какой-нибудь экстремистской природо-охранительной организации.

Но нет!

Не брызгал автор краской (непременно зелёной!) на норковые шубки кино-актрисок, выходящих из дверей «Кинофабрики Ханжонкова» – потому, что бедные девушки за каждую шубку трудились, не покладая на жирных продюсеров своих длинных ног…

Не стоял автор в пикете у столетних дубов в Царицино, когда градоначальник Лужков намеревался воздвигнуть скромненький такой, всего восемнадцати – метровый монумент Екатерине Великой, работы Зураба Шалвовича Церетели – сразу вошедший в десятку самых уродливых памятников Империи: одно хорошо, что хоть посередь густого парка стоит, Белокаменную не позоря (ох, недаром Екатерина Царицино невзлюбила с первого взгляда… женское сердце – вещун!). Потому что автор не против прогресса и даже любит Церетели – но странной любовью.

Не выпускал автор из холщового мешка бродячего кота во время проведения собачьей выставки «Охота на Святой Руси», в здании Манежа – после чего означенный Манеж пылал ясным пламенем… потому что автор любит котов и кошек.

Нет… просто найти подходящий «казус белли» в нашем мире, насквозь пропитанном торгашеством – ох как непросто.

Вот, допустим, взяли и убили… кого-нибудь.

Ну, например, принца какого… или эрц-герцога… ну хоть бы и австро-венгерского.

Франца-Фердинанда, к примеру.

Взял, положим, какой-нибудь гимназист – о, Гаврила! Да! («Служил Гаврила террористам, Гаврила принцев убивал…») револьвер да и ухлопал означенного Фердинанда нашего, когда тот посетил с визитом какой-нибудь Загреб, Закопане или Сараево… и что?

Ничего-с, ровным счётом.

Потому что было! Было такое… вот в далёкой Японии Николая Александровича, Великого Князя, Цесаревича – зарезали. Война же от этого не началась? То есть началась, конечно – но не тогда и совсем не из-за этого.

Зарезали и зарезали. Императоры списались, дипломаты принесли положенные соболезнования… мир и не вздрогнул.

Как сказал один мудрый человек:«Знал я двух Фердинандов… и обоих мне ни капельки не жалко!»

А белёк – судари мои… белёк – это деньги! Большие деньги, которые лежат себе на весеннем подтаявшем льду и блеят, как ягнёнок…

… Глядя вверх круглыми черными глазами, похожими на пуговички, ужасно милый, похожий на большую плюшевую игрушку, новорожденный малыш неуклюже опирался своими маленькими плавничками о зеленоватую морскую льдину…

Скользя по солёному беломорскому льду своими подкованными гвоздями моржовыми бахилами, Йорге Йоргесуккинсон осторожно подошёл поближе к бельку, внимательно посмотрел ему в глаза, нежно и ласково улыбнулся – и с размаху врезал ему по черепу тяжёлой дубиной.

Череп с хрустом проломился. Белёк вякнул, дёрнулся и затих… вокруг его головы быстро расплывалась на белом снежку красная лужица.

Йорге довольно ухмыльнулся – десять крон-то не лишние!

Да… ещё один… один из трёхсот тысяч бельков, забитых норвежскими промысловиками, в этом только что начавшемся сезоне…

Много это или мало? Да тюленей в Белом море всего – семь миллионов голов. Так что это не то, что много. Это катастрофически много!

… Доцент Петровской сельско-хозяйственной Академии, той, что раскинула привольно свои двухэтажные, красно-кирпичные корпуса далеко за окраиной Москвы – так что туда ходит специальный паровой(!) трамвайчик от Савёловского вокзала, Аркадий Клементъевич Темирзяев это прекрасно понимал.

«А Вы понимаете?» – тонкий палец учёного мужа качался у самого носа архангельского генерал-губернатора.

Бедный сатрап, управляющий территорией, простёршейся от Череповца на Шексне до Колы на Мурмане, что по размеру побольше двух Франций будет, испуганно вжался в глубины своего кресла, безуспешно стараясь отодвинутся от явно опасного безумца – ещё, пожалуй, кинется…

«Н-но… что же я могу, профессор?»

«Доцент!»

«Тем более! У меня одно -единственное таможенное судно „Бакан“, от Морпогранохраны, на весь Север… да и то – ещё из Кронштадта не выходило.

Вишь ты, не могут наши пограничники в Архангельском или в Соломбале зимовать, ну никак не могут. Так что… Ждите!»

«Так пока мы будем тут ждать, проклятые хищники нанесут нам невосполнимый – слышите Вы, бюрократ? Чинуша! суконное рыло! – невосполнимый ущерб!Вы Россию не любите! Не русский Вы человек!»

Генерал-губернатор, Павел Михайлович (в девичестве Пауль -Михель) Канцеленбоген, густо покраснел:«Да… Как Вы смеете! Такое! Мне, русскому генералу! Православному! Говорить! Стыдитесь!»

Доцент немного остепенился:«Виноват, погорячился… но поймите и Вы меня! Ведь грабят! Грабят Отечество…»

Генерал сочувственно покачал головой:«Понимаю Вашу горячность… я и сам, когда молодым был, за Русь-Матушку любому… да. Невзирая.

Но что же можно предпринять? Не представляю…»

Темирзяев заговорщицки наклонился к уху власть подержащего…

… Буквально через день, по каналу, пробитому портовым ледокольным буксиром «Пайлот», из аванпорта Архангельска, Экономии, вышли три зверобойные шхуны, над которыми развевались черные флаги «Чёрной Гвардии»…

… Помощник лекаря Константин Измайлов налил опреснённой воды в большую стеклянную банку, потом, зачистив концы электропровода, подсоединил один провод к серебряной ложке, украденной (позаимствованной) боцманом из офицерского буфета, а второй – к стальной вилке.

Перекрестясь, сунул вилку в розетку, на которой красным было начертано:«Постоянный Токъ, 21 вольтъ»

Осторожно, держа контакты изящными руками в резиновых медицинских перчатках, опустил их в воду…

Над ложечкой тут же заклубилось облачко ионизированного серебра.

Спустя несколько минут Измайлов выдернул вилку, поболтал получившийся раствор и строгим, звонким голосом произнёс:«Ну, Николай Григорьевич, снимайте штаны!»

Дрожащими от страха пальцами, похожими больше на сосиски, боцман расстегнул флотский ремень…

«Хэта, зачеммени воно? Мне бы капелек каких…»

«Будут Вам и капельки, а пока…»

Измайлов достал из стерлизатора что – то блестящее никелировкой, стальное, длинное…

Боцман явственно побледнел.

«Ну, дорогой, обнажите головку… так, держите покрепче…»

«Ай-ай-ай…»

«Фу, как стыдно… такой большой, а… и совсем не больно!»

«Ай-ай-ай…»

«Всё, всё уже… помочитесь… да не стесняйтесь, я отвернусь…»

«О-о-о… харно! О-о-о… слухай, дочка… а резь-то и прошла? Христом Бохом, як Исус свят… не чешется!»

«Зачешется ещё… вечером приходите… как Вы меня назвали?»

«Да шо ж я, дивку николы не бачив? Да ты не лякайся, доню! С „Херсону“ выдачи немае!»

«Спасибо Вам, Николай Григорьевич…»

«Да нимае за шо…»

И, надев бескозырку, гордый скиталец морей, выпив свои капельки, отправился на палубу…

…«Матрос Крейсерсон! Ко мне, мухою… шо робышь?»

«Да что сказал – киянкой палубный настил ровняю…»

«Бросай усё, мигом на полуют…»

Через несколько минут бравый рыженький матросик уже красил подволок церковной палубы… но не успела кисть сделать и пары мазков, как он получил здоровенного леща…

Обернувшись, Евгений увидел старого боцмана. В руках у него была давешняя киянка.

«Шо ты бачишь?»

«Молоток, деревянный…»

«Ни, молоток деревъянный, брошенный распиздяем! Откуда взят?»

«Со щита…»

«Щит при этом не закрыт, киянка осталась валятся на палубе…

Слухай сюды. У нас закон такой: Взял вещь – положи на место и ежели было закрыто – закрой… а ежели шторм, пробоина, мрак – где ту киянку искать, колы ты её на палубе бросила?И-ех, баба она баба и есть. Дура пошлая…»

«Как-кая баба?!»

«Да уж известно, какая… так, ты – давай крась получше, поровнее, и краски так много не ложи… понятно ли?

Ну и харно… эх, драть тебя вперехлёст через… тьфу. И не поговоришь ведь уже по-человечьему…

Грехи, грехи наши тяжкие. Крась, давай, побегушница… устанешь – приходи на камбуз, я коку сказал, чтоб готовил тебе – чего захочешь… эх, деревня ты сухопутная…»

И боцман лукаво ухмыльнулся в седые усы.

… Из статьи в передовице Газеты (какой, уточнять не нужно? – конечно, Times):«Пиратские нападения в открытых морях и портах стали серьезной проблемой и реальной угрозой промысловому мореплаванию.

Из английских моряков никто, к счастью, не пострадал.

Однако другие моряки были не столь удачливы – в этом месяце16 норвежских моряков было убито, 20 пропали без вести и 52 были ранены в ходе зверских, бесчеловечных, безжалостных нападений.

Критический момент здесь – позиция России. Большинство пиратов из России, там они живут, скрываются, прячут добычу. Местное население – прибрежные деревушки – горой за флибустьеров, так как пираты предусмотрительно делятся с ними добычей. Прибрежные воды полярных морей стали самыми пиратскими водами в мире!

С тех пор, как правительство Его Величества возглавил сэр Бальфур, появилась надежда и на сотрудничество в борьбе с русскими пиратами. Предыдущее правительство Норвегии смотрело на пиратство сквозь пальцы, не считая, видимо, пиратство проблемой, достойной ее внимания.

А вот правительство Оскара Второго, короля Швеции и Норвегии, уже отправило в воды Белого моря шесть военных кораблей.

И ждёт помощи от флотов всех цивилизованных стран!

Сотрудничество тем более необходимо в свете последних, достойных сожаления событий на Дальнем Востоке и резко возросшей активности „рыцарей удачи“.

Дело еще и в том, что есть все основания полагать, что как минимум половина нападений остается незарегистрированной – судовладельцы просто боятся сообщать о нападениях. Пираты угрожают прикончить весь экипаж, если владельцы заявят в полицию.

Будем надеяться, что ситуация вскоре изменится к лучшему, и „Веселый Роджер“ погрустнеет.»

… Броненосец береговой обороны «Харальд Хальфагер» был построен для норвежского флота в Англии… кто интересуется, имел водоизмещение 3700 т, мощность двух паровых машин тройного расширения 4600 л. с., скорость хода 17, 2 узла. Длина между перпендикулярами 83, 5 м, ширина 14, 8, среднее углубление 5, 8 м. Бронирование: пояс 76 – 203 мм, траверсы 203, башни 179 – 203, палуба 37 – 51, боевая рубка 203 мм. Вооружение: 2 – 208-мм орудия, 6 – 119-мм, 6 – 75-мм и 6 – 37-мм пушек, 2 подводных торпедных аппарата… порадуйте свою душу, заклёпкомеры и техноложцы!

Для читателей нормальной ориентации скажу лишь, что ничего подобного Российский Императорский Флот на Русском Севере не имел… прошли те времена, когда на архангельских и соломбальских верфях строились могучие линейные корабли и белокрылые фрегаты, которые ходили вокруг света, попутно делая разные открытия… Антарктиду, например, нашли.

Всё это в прошлом…

Для охраны рыбных промыслов ежегодно приходило из Балтийского моря посыльное судно «Бакан» (фонд 1186, дело 2, опись 1, Российский Государственный Архив Императорского Флота).

С этого небольшого корабля с усиленными обводами и ледовым поясом, построенного в Дании в 1896 году (пролоббировала-таки Вдовствующая Императрица заказик) водоизмещением 885 тонн, вооруженного несколькими пушками (три 47-мм и две 37-мм), и начинается история военной флотилии Северного Ледовитого океана, созданной в Великую мировую войну.

С возникновением угрозы войны командир «Бакана» капитан 2 ранга С. М. Поливанов возглавил оборону Архангельского порта с моря.

По его инициативе для затруднения плавания кораблей вероятного противника (имя противника не называлось, но все помнили, КТО обстреливал Соловки!) были выключены маяки и снято навигационное ограждение.

Экипаж «Бакана» на подходах к Архангельску оборудовал три оборонительные позиции.

На побережье горла Белого моря были развернуты наблюдательные посты, имевшие связь друг с другом и с «Баканом». Кроме того, готовилась позиция на острове Мудьюг, где можно было установить при необходимости все три 47-мм орудия, сняв их с посыльного судна.

На случай возникновения угрозы прорыва вражеских кораблей в Архангельск на каждой позиции находились для затопления баржи с бутовым камнем.

Но это практически было и всё, что могли сделать русские моряки…

… Деревня Кереть была типичной поморской деревней. Жили в ней потомки вольных новгородцев, которые отселились во времена оны на дальние погосты, чая единой воли…

Поселились новосёлы как обычно – на лукоморье, при устье реки…

Занимались в основном рыболовством, промыслом морского зверя, также солеварением и добычей скатного речного жемчуга…

Были керетьские мужики, как все поморы доброжелательны, доверчивы, гостеприимны. В деревнях всегда здоровались с незнакомыми людьми, пускали в избу, угощали.

Дверей не запирали, да и запоров не было. Люди керетьские были сдержанные, немногословные. Вообще, громкая речь среди поморов – явление редкое и есть несомненный признак крайнего раздражения:«Однако, паря, сейчас бить тя буду.»

Устойчивы поморы также в симпатиях и антипатиях, что нередко воспринимается чужаками как упёртое упрямство и дикая злопамятность.

Деревня Кереть была… была!

Появившийся на горизонте большой двухмачтовый корабль не вызвал поначалу никакого интереса – плавали мы и за моря, видали и поболе…

Только что пролетел короткий бурак, и на море было бухмарно…

Серый силуэт с двумя высокими мачтами еле проглядывал сквозь морось…

Зуёк Кондратий, кой в свои осемь годов уж на Грумант хаживал, дёрнул за штанину престарелого кормщика Савелия, дремавшего на завалинке высокой, в два жила, избы:«Дедо, а пошто он, карбас-от, в голомени мотыляется-то?»

«Экий ты, Кондратий, зажичка! Куйпога на море-то, ай ослеп? Вот и не может подойти, баклышей опасается… погоди, дождёмся гостинцев заморских!»

Дождались очень быстро…

На корабле что-то сверкнуло, и воющая смерть обрушилась на деревню с хмурящегося неба…

Деревня Кереть – была!

… Восьмилетний, седой Кондратий, неторопливо подбирая слова, основательно вёл свой сказ:«У нас тут сей час залога была… с верхнего жила вышла динка Матрёна, шаньги с брусникой да трещочкой прямо из печи в решете несёт… а тут как в застенок шваркнет!

Её и срубило, как пешней.

Баю… От избы токмо задворёнка и уцелела… у меня сестрица, двухмесячна, в зыбке тем часом качалась, в горнице-от.

Я потом смотрел – только носочек и нашёл… а от матки и того не осталось…

Меня бревном-от поприжало, а дедко Савелий – как сидел на завалинке, так и остался сидеть, без пол-тулова…

Эх, беда… наши-то бравцы да желначи в море часом ушли, на промысел. В деревне – одни жёнки да баушки…

Как стали те грязнопаи со своих дор вылазить – наши похватали малых да на наволок, ввоз, бегом, на вараки ховаться… а те – стрелить! Мне баско всё видно было.

Идут по деревне – кто пораненый – того железнёй пыряют.

Меня -от выташшыли, и на корабь привезли, а потом у Архангельскова ссадили, штоб я вас напужал. Вот, пужаю…»

Генерал-губернатор, сглотнув комок, осторожно спросил:«Я для тебя могу что нибудь…»

Отрок солидно ответствовал:«Знамо дело. Займите мне двенадцать рублей сорок семь копеечек… храни тя, паря, Господь… благодарствую! Жив буду, отдам.»

«Зачем же тебе деньги? Мы тебя в приют…»

Бережно пряча деньги в чистую тряпицу, ответило дитя: «Некогда мне в приют. Пойду в лавку, куплю берданку. За море мне надоть ехать, норвега бить… мыслю, за одного нашего пять ихних возьму, им не обидно будет…»

И поклонившись в пояс, малюточка степенно вышел из кабинета…

…«Итак, господа… норвежский броненосец стоит у Экономии, на якоре.

Мудьюг свой долг выполнил, держался сколько мог – десять минут, что дало возможность завалить фарватеры. Так что хоть к Кремлю не подойдут…

Однако гости требуют у нас выкуп – миллион рублей, за то, что не станут жечь город, стреляя из орудий…»

Гласный Земства, купец Синебрюхов, встал и тожественно перекрестился двуперстием:«Сейчас! Миллион им! Токмо до банка добегу… да я сам свои лабазы подпалю, а им – прости Господи! Вот!» – и показал, что – ударив себя пудовым кулаком по сгибу локтя…

«Ну что же – если это общее мнение городской думы – я эвакуирую город! Уйдём в леса…»

«Постойте. постойте…» – главный врач больницы, очень интеллигентного вида, при бородке и в пенсне, как у Антона Павловича Чехова (местного провизора из земской аптеки), выказал явное недовольство. – «Это что же – мы уйдем, он город сожжёт, и тоже уйдёт?»

«А что же нам делать? Телеграмму шведским социаль-дэмократам послать?»

«Телеграмму мы пошлём, это конечно, непременно пошлём… но нельзя дать ему уйти! Да он нам всё побережье разорит!Нет, това… гм-гм… господа! Надо его взорвать!»

«Да чем же его взорвать-то?»

«Ну… есть у меня некоторый запасец… для центрального акта копил! – и глаза старого ссыльного народовольца загорелись нехорошим маниакальным светом – Вот только как гм-гм… соответствующий заряд к месту доставить? Броненосец… Это же ведь не… гм-гм… карета! В коробку из-под торта много не упакуешь…»

«Зачем из-под торта? У меня яхточка есть – „Горислава“!»

… В 1897 году яхта Парсонса «Турбиния» хулигански прошла перед строем британских кораблей на морском параде на Спитхэдском рейде, и ни один из миноносцев не мог догнать тридцатитрёх-узловое крохотное суденышко с новым видом двигателя.

Но консервативные лорды Адмиралтейства ещё долго чесали в затылке… Поэтому «Торникрофт» строил скоростные спортивные суда всем, у кого было достаточно денег для оплаты заказа…

Яхточка «Горислава», изящная игрушка из тикового и красного дерева, была стремительна даже с виду… водоизмещение нормальное 465 тонн, полное 540 тонн. Длина наибольшая 72, 92 м, ширина 7, 16 м, осадка 3, 12 м. Мощность двухвальной паросиловой установки 9250 индикаторных сил, скорость на испытаниях 33, 2 узла. Котлы питались жидким топливом!

Поскольку с нефтью на Севере было не густо, форсунки переделали под нобелевский мазут…

А норвежцам ответили – что выкуп собирают! И скоро доставят, на яхте…

… Одномачтовое изящное судёнышко, выбрасывая из трёх низких широких труб тонкие струйки дыма, неторопко бежало вниз по широкой серой реке…

Вот и-за поворота, на стрежне – показался утюгообразный корпус незваного варяжского гостя.

Скрипнув килем по песку, «Горислава» обогнула затопленные на фарватере баржи и, подняв белый флаг с Зосимой и Савватием, Угодниками Соловецкими, устремилась на врага…

«Все за борт, робята!» – скомандовал стоящий у штурвала хозяин, купец первой гильдии Синебрюхов…

Врубив турбину на полный, машинная команда, обильно смазавши заранее тела тюленьим салом, начала прыгать через фальшборт.

На перехват «Гориславы» кинулись было, стреляя из малокалиберок, два паровых норвежских баркаса – да куда-там!

Прокофий Синебрюхов недаром начинал свою карьеру рулевым на «Отроке Елпидифоре», возя благочестивых паломников в Соловки…

Обойдя вражеские катера, как стоячие, Синебрюхов сквозь треск выстрелов, визг пуль и осколков довёл свою любимую игрушку до броненосца и воткнул её носом в левый борт…

С треском смялся нос яхты, что-то зашипело и щёлкнуло, взметнулся дымок… и оторванная направленным взрывом корма «Гориславы» стремительно затонула…

А Синебрюхов был ещё жив… выплевывая кровь, пришпиленный к стене рубки обломком штурвала, он с улыбкой смотрел на суетящихся на нависшем над его головой борту норвежцев.

Внезапно на его плечо легла узкая, чисто вымытая, с обстриженными по-докторски ногтями ладонь.

«А, ссыльнай… чаво ж ты не прыгнул?»

«Проверить хотел. А вдруг заряд разрывной не сработает? Дело-то новое…»

«А бонба-то…»

«Да куда ж она денется. Вот сейчас…»

В этот миг корма «Гориславы» достигла глубины двадцати футов.

Гидростатический взрыватель, смонтированный добрым доктором из патефонной мембраны, смял фетровую перегородочку…

Огромный огненный пузырь вспух под днищем броненосца, глубоко под броневым поясом.

Потом поднялся, расширяясь, вверх, пропорол дно, проломил все палубы, и роскошным султаном поднялся ввысь, забросав мостик и фок-мачту зелёным донным илом…

Получив подводную пробоину, броненосец накренился на левый борт… будь дно реки песчаным, как оно отмечено на лоции – то сел бы он по верхнюю палубу, и был бы у России на Севере ещё один боевой корабль… но ил, ил…

Провернувшись в илистом дне, «Харальд Хальфагер» очень красиво лёг на борт… вся река покрылась круглыми головами норвежских моряков, уже не думающих о получении выкупа.

Однако поморы – народ крайне гостеприимный… прыгая в карбасы и корги, архангелогородцы яростно гребли, дабы не дать им утонуть и тем весьма легко отделаться… до чего же иной раз бывает изобретателен русский человек!

А по берегу бегал, размазывая слёзы кулаком и ревел от злости и гнева зуёк Кондратий… видно, опять норвега ему не достанется!

… Из статьи «Трагедия Финмарка», в Газете (какой, уточнять, наверное, не надо? Даже в язык цивилизованных людей вошло слово «газеттировать» – то есть быть упомянутым в передовой самой правдивой, самой справедливой, самой читаемой Газеты в подлунном мире): «Фюлке Финмарк находится на самом севере Норвегии, за северным Полярным кругом.

Административным центром провинции является город Вадсё.

Остальные городки – Алта, Хаммерфест, Хоннингсвог, Киркенес и Вардё, дремлют над суровыми водами узких фиордов, где звучат среди скал и водопадов хрустальные звуки „Пер Гюнта“.

На площади 48 637 квадратных километров живет примерно 53 000 человек. Главными видами деятельности являются ловля и обработка трески, есть молочные фермы, лапландцы разводят своих оленей… В последние годы появилась и горная промышленность.

Природа здесь дикая, разнообразная и красивая. Поднимаясь от бурного моря и сурового побережья к тихим бесконечным плато – Финмарк предлагает уникальные впечатления во время поездки в Норвегию. Эта область удовлетворит как тех джентльменов, которые ищут активный отдых, катаясь на лыжах или ловя форелей, так и эксцентрических личностей, которые хотят просто отдохнуть на природе далеко от спешки и шума Лондона.

Однако в последние недели мир и покой этих сказочных мест был грубо нарушен безжалостными захватчиками.

Пользуясь попустительством Великих Держав, дикие монголы зверски жгут, грабят и опустошают беззащитные берега…

Когда же в Archkchangelsk пришёл мирный норвежский ледокол (строго говоря, Harald I Hеrfagre действительно имел ледокольные образования штевня – примечание автора), чтобы потребовать в тамошнем мировом суде справедливого возмещения причинённых убытков, то он подвергся внезапному предательскому нападению…»

… Из газеты «Politiken» шведской Левой социал-демократической партии Vдnsterpartiet: «Норвежские инсургенты, позорящие наше двуединое государство перед лицом всего Международного рабочего движения, совершили новое кровавое преступление.

Движимые исключительно мужским шовинизмом, они убили нашего товарища – старейшего и известнейшего деятеля партии Narodnaya voylia Эльпидифора Эраста Сапрыкина… неужели норвежские палачи думают, что это злодеяние сойдёт им с их кровавых рук? Мести! – требуем мы…»

…«Карлссончик, дорогой, долго ещё нам ждать? Я замё-ё-ёрзла…» – капризно протянул Малыш и подёргал за рукав своего друга, пухлощёкого Карлссона…

«А ну, тише вы!» – строго прикрикнула на них сценическим шопотом фрекен Бок, руководитель посланной из Стокгольма в Христианию «боёвки».

«Голубки…» – раздраженно подумала она.

Конечно, фрекен Бок ничего не должна была иметь против этой вполне семейной парочки – правда, не венчанной в кирхе, но для настоящего революционера это ведь пустая формальность, правда?

Просто фрекен Бок была убеждённой феминисткой, и считала, что без этих, в брюках… как их… а, мужчин! – жизнь была бы куда более упорядоченной и спокойной…

На гранитные ступени Стортинга падали хлопья, быть может, последнего в этом году снега.

Тихо шипели газо-калильные фонари, в узких окнах высоких, стрельчатых домов, окружавших площадь Карл-Юхансгате, загорались первые огоньки…

Полицейский в черно-синей пелерине уже в третий раз демонстративно прошёлся перед группой шведских туристов, второй час изучавших конную статую короля Хокона Седьмого.

Неужели придётся отменять акт?

Но нет!

На ступенях парламента появилась фигура человека в чёрной флотской шинели. Полицейский вытянулся и взял под козырёк.

«Видимо, пора» – подумала фрекен Бок и дунула в маленький серебряный свисток…

По её команде пухлый Карлссон опустился на четвереньки, а его супруга, Малыш, упершись на его спину, вскинул (вскинула?) карабин «мартини-генри» – и судьба самозванного военного министра Р.Б. Хелдейна была решена…

…«Кушай, кушай, родимый» – честнАя купеческая вдова Домна Филаретовна Синебрюхова, в чёрном плате, скорбно подперши могучей, знакомой с бичевой и коромыслом, вальком и веслом ладонью красивое, но печальное лицо, ласково баяла зуйку Кондратию…

«От, дуры же бабы… дивятся, чо я на поминках-от по Порфирию не выла? А чо выть-от? Кормщик в море ушёл.

Дак и тятька мой ушёл, и дедко… всякому свой черед и всякому свой срок.

Однова жалко, чо у нас детишек не было, Господь-от не послал. Мне Порфиша и то баял, мол, как преставлюсь – сиротку возьми да как надо воспитай.