Текст книги "Раскинулось море широко"

Автор книги: Валерий Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

И ЭТО ВСЁ.

О том, что сейчас в Корее, на реке Ялу – идут тяжелейшие, кровавые бои, что русские моряки, не жалея себя, насмерть бьются с превосходящими силами японского флота – читатель никогда не узнает.

Более того.

Военный корреспондент «Berliner Tageblatt» сообщает в своем письме из Харбина о следующем возмутительном поступке одного из русских корреспондентов в Порт-Артуре.

Пользуясь гостеприимством и предупредительностью порт-артурских властей, предоставивших корреспондентам всю возможную свободу, предатель тайно сфотографировал порт-артурские укрепления и затем уехал в Шанхай, откуда передал фотографии в Японию. «Такие недостойные поступки, – говорит Гедке, – вполне оправдывают осторожность, с которою русские стали относиться к журналистам.»

Максимов молча, так – что ногти впились в ладонь – сжал кулаки… а Краснов почему-то как-то очень нехорошо посмотрел на вмиг побелевшего, как мел, Симановича…

«Господа, каждый должен исполнять свой долг… Нет, не так. Каждый – обязан исполнять свой долг. И я – не прошу вас. Я ТРЕБУЮ.

Пишите. Пишите правду, одну лишь правду и ничего, кроме правды… Я сам теперь буду вашим цензором.

А для сведения тех, кто забудет о том – что он русский… поверьте. Я найду способ ему об этом напомнить.

Повешу как собаку. Без всяких судов и аппеляций. И не думайте, что удастся кому-то отсидеться за границей, под крылышком у наших врагов. Достанем и там.»

Старейшина литературного цеха, робко прокашлявшись, спросил «А о чём нам писать?»

«Как о чём? Вот, мне сегодня поступило прошение… от учителя начальной школы, девицы Ольги Тониной. Просит дозволить ей поступление в Школу прапорщиков по Адмиралтейству… конечно, дозволю! Сама сбежит через неделю. Но, господа – каков патриотический порыв? Вот вам – тема…»

Разговор стал перетекать в конструктивное русло…

… Вице – Адмирал, начальник Главного Морского Штаба Зиновий Петрович Рожественский был счастлив… здесь и сейчас.

Было тихо, только со сливного бачка («Надо вставить фитиля вестовому!») уютно, почти неслышно капала – кап, кап… на метлахские плитки пола невская водичка…

В крохотном нужном чуланчике было по-домашнему спокойно. Пахло ёлочкой, деревянное сиденье, согретое ягодицами, было таким прочным, надёжным и устойчивым…

Мир и покой царили в душе адмирала.

Ретирада! Единственное место, где он мог укрыться от житейских и служебных бурь…

А бури вокруг бушевали нешуточные… спешно достраиваемые на верфях броненосцы «бородинской» серии надо как можно скорее оснастить… чем? да всем! Чего-чего только на них не было… практически не было ничего!

Была у Зиновий Петровича задумка – взять часть экипажей с Чёрного моря… но теперь, с этой босфорской авантюрой, навязанной ему Государем… да Господи!

Только с англичанами нам и осталось ещё сцепиться… куда ведь нам с добром!

Нам бы хоть с япошками умудрил Господь разобраться… и то был бы хлеб.

Впрочем, на всё воля Его…

Если Царь прикажет – он, Зиновий Петрович, сам поведёт в бой Эскадру! Против кого угодно! И будет драться.

С англичанами, с французами, да хоть с готтентотами!

И, если не дарует Господь одоления неприятеля – останется на мостике до последнего, в шлюпку не побежит… И так этот… Макаркин… небось, подсмеивается над ним, за глаза называя «Наш герой с „Весты“»!

Нет, нового позора Рожественский не допустит…

Тьфу, чёрт!

Прости, Господи… ведь хотел посидеть в тишине и покое, как человек… а опять вспылил нехотя…

Ладно, надо успокоиться…

Так, здесь почитать ничего нет?

Под дверь ретирады, в узкую щёлочку, шелестя, заполз лист писчей бумаги…

Недоумевающий Рожественский нагнулся, поднял его – что такое?

«Прошение. От домашнего учителя, выпускницы Педагогических курсов при С.-Петербургских женских гимназиях, девицы Щетининой, Анны Ивановны.

Согласно Высочайшего Указа… статья в „Русском Инвалиде“… великий почин… девица Тонина… прошу… Школа прапорщиков…»

Взревев, как разбуженный посреди зимы медведь, Рожественский с яростным воплем:«Сударыня! Это же бесчеловечно!! Да оставьте же Вы меня хоть на минуту в поко…» вскочил – и рванулся вперёд…

Но – запутался в приспущенных ниже колен брюках, поскользнулся на чуть влажноватой плитке и с размаху – буммс – врезался высоким, лысеющим лбом в дощатую дверь…

Задвижка не выдержала – и вылетела «с мясом»…

Дверь с грохотом, чуть не слетев с петель, распахнулась, и Зиновий Петрович просто выпал к очаровательным ножкам девицы Щетининой, восемнадцати лет…

Отвернув зардевшее лицо от созерцания белеющих вице-адмиральских ягодиц, Анна Ивановна твёрдо, тем не менее, заявила несчастному страдальцу безжалостным, звонким детским голоском:«Не отстану! Пока не удовлетворите. Я сказала. Так и будет.»

… Александр Янович нерешительно остановился, и посмотрел в зеркало… Из серебристой глубины на него взглянули чуть выпученные, водянистые, растерянно-испуганные, слегка туповатые глаза истинного прибалта…

Александр Янович не понимал… он, в общем, ничего не понимал!

Команда его «Лены» при виде Александра Яновича послушно вытягивалась во фрунт – но отчего ему казалось, что за спиной его подчинённые корчат смешные рожи?

Ведь должно же быть объяснение тому, что, когда он поднимается на мостик и, гордо поднеся к глазам тяжёлый бинокль, оглядывает панораму рейда – вахтенный офицер, кем бы он ни был, загадочно фыркая, отворачивается?

А вчера Берлинскому показалось, что вестовой матрос, подавая ему суп, тайком плюнул в тарелку…

Нет, это в конце концов невыносимо! Он – командир, у него и приказ соответствующий есть… он покажет, кто здесь хозяин!

«Вестовой! Э-э-э… чтобы такое приказать… да! Боцмана ко мне. Бегом!!»

… Старый боцман, переминаясь с ноги на ногу и прижимая к бокам большие, как лопаты, натруженные мозолистые ладони, преданно ел начальство глазами…

«Боцман… э-э-э… у нас там как, всё -эээ… благополучно?»

«Точно так, Вашвысскородь!»

«Да. Я тебе сразу говорю – я не потерплю… да. Разгильдяйство, беспорядок… да.

Не потерплю… и вот что? Я тут на катере плыл…»

«Шли, Вашвысскородь?»

«Что-ооо?»

«Так что на катере идут, Вашвысскородь…»

«Поговори у меня! Я вам дам… вы у меня все… умные какие.

Да. А борт, у тебя, боцман, облезлый…

Так что ты там, это…»

«Что прикажите, Вашвысскородь!»

«Ты это там – выкраси эту п о е б е н ь, понял!»

«Так точнА, Вашвысскородь, выкрасить п о е б е н ь! А чем прикажете покрасить?»

Александр Янович задумался… чем красят корабли, он знал как-то… неточно.

«Может… суриком?» – спросил он, неуверенно глядя на боцмана. И откуда на язык Берлинскому упал этот пресловутый сурик?

«Есть, выкрасить суриком!» – глаза боцмана радостно, предвкушающе, заблестели.

«Ну, иди…»

Вот скот… стоит приласкать этих грязных русских – и сами будут руки лизать… научиться бы только говорить на их собачьем языке…

… Через два часа весь Владивосток высыпал на набережную… На борту «Лены», обращённому к городу, огромными буквами от ватерлинии до фальшборта, кроваво-красным по чёрному, было накрашено П О Е Б Е Н Ь

…«Антон Иванович, и всё-таки я не пойму… зачем?» – в голосе Михаила Ивановича Драгомирова, совсем ещё недавно – командующего Киевским военным округом, генерал-губернатора Киевского, Подольского и Волынского, а теперь – просто – члена Государственного Совета, а ровно почетного члена Московского и Киевского университетов, почетного вице-президента конференции Академии Генерального Штаба, почетного члена Михайловской артиллерийской академии, «никчёмного, всеми забытого старика» – как с некоторым кокетством он сам себя ныне рекомендовал – звучало неподдельное изумление.

Подполковник Деникин, старший адъютант штаба Второго кавалерийского корпуса, крепкий, бритоголовый офицер, в цветущем возрасте распятого Христа, по – кавалерийски загребая носками блестящих, как зеркало сапог, молча шёл, дисциплинированно держась слева и чуть сзади высокого, сухопарого старца в черкеске с гызырями, поверх которой была накинута лохматая бурка, по скользкой дорожке, огибающей Владимирскую горку…

«Дорогой мой… поверьте мне, выжившему из ума старику… Ничего, кроме позора – из всей этой истории не выйдет…

Назначили Главнокомандующего!

Ну, хорошо! Куропаткин есть. А где Скобелев?»

«Да разве же Куропаткин плох?»

Драгомиров фыркнул:«Человек безупречной храбрости, блестяще образованный, отличный штабист и толковый администратор, Алексей Николаевич обладает всеми потребными полководцу качествами!

За исключением всего лишь одного – полководческого таланта.»

«М-да… неужели всё так плохо?»

«Да как Вам сказать, молодой человек… Мишель… я покойного Скобелева имею в виду… был, прости меня Господи – фанфарон, балаболка, никогда он не задумывался о том, что будет потом – просто брал, и делал… вот потому его и… да.

Но у него была Божья Искра! Он Видел поле боя и Чувствовал момент! И он прекрасно знал, глубоко понимал и потому мог повести за собой Русского Солдата!

Понимаете, этому научиться ну никак нельзя – это либо есть, либо этого нет…

У Куропаткина – нет.»

«Так что же с нами будет?»

«А вот что. Куропаткин – не проиграет ни одного сражения, да что там сражения – ни одного мало-мальски серьезного „дела“, всегда предпочитая дерзости „разумную осторожность“, а наступательному порыву – стояние в обороне, а то и вовсе… „отход на заранее подготовленные позиции“.

В результате – проиграет войну. Dixi!»

«А Вы кому-нибудь об этом…»

«Кому? Государю? Который меня… МЕНЯ… в богадельню… старик-с! Выживший из ума… пулемёты Драгомирову не нравятся! Да Драгомиров никогда не выступал против пулемётов!

Кто только эти гадости про меня распускает… сволочи.

А потом… Это ведь Я Полевой Устав разработал, это Я составил „Опыт руководства для подготовки частей к бою“ (и эта работа выдержала несколько изданий!) и написал „Солдатскую памятку“ (издавалась двадцать шесть раз).

Что же – скажет мне Государь, ты – старый хрен, всю жизнь Армию к войне готовил – а как до Дела – вопишь – всё пропало, туши свет! Да ведь Устав надо было так составлять, чтоб действуя по нему, любая обезьяна могла научиться побеждать…

Да как объяснишь… Куропаткин – не обезьяна! Он – умён!

Да только от его ума – будет Русской Армии большое горе…

Как там в тех проклятых стихах:

От вод малайских до Алтая

Вожди с восточных островов

У стен поникшего Китая

Собрали тьмы своих полков.

О Русь! забудь былую славу:

Орел двуглавый сокрушен,

И желтым детям на забаву

Даны клочки твоих знамен…»

«Это кто же такое написал?»

«Соловьёв, историк… аж в 1894 году… пророк… мать его за ногу!»

«Вот ведь что любопытно, Ваше Превосходительство… отчего все творения господ рафинированных интеллигентов носят в отношении будущего России характер – апокалиптический?

Почему никто не напишет – про крест над Святой Софией или про русскую Галицию с Транссильванией?»

«Вот Вы бы и написали… Вы ведь ещё семь лет назад в „Разведчике“ дебютировали?»

«Да как-то… неловко! Не поймут.»

«Вот и я про то же… Написал я как-то разбор романа „Война и мир“ с военной точки зрения и нашел в романе много несуразностей в трактовке событий вооруженной борьбы. Сделал об этом произведении такой вывод: военные специалисты не найдут в романе ничего, „кроме того, что военного искусства нет, что подвезти вовремя провиант и велеть идти тому направо, тому налево – дело не хитрое и что быть главнокомандующим можно ничего не зная и ничему не учившись“.

Как за то меня наши прогрессисты полоскали… До сю приятно вспомнить!

Но Вы не ответили на мой вопрос – зачем Вам Маньджурия?»

«Ох, Михаил Иванович… я и сам ранее сомневался. Но теперь – после Ваших весьма убедительных слов – в которых так много правды… у меня один выход. Надо ехать! И если – предстоит нам испить сию чашу… Я обязан быть с Русским Солдатом.

А поражение… мёртвые же сраму не имут.»

Драгомиров помолчал…«Завидую Вам, молодой человек… эх, если бы я только мог…»

«А что же Вам мешает?»

«Как что? Ну, вот я приеду… и что мне Куропаткин скажет? Зачем, мол, приехал? Интриговать? Вот стыдоба-то.»

«А зачем Вам в штаб? Я вот – к пограничникам собираюсь определиться…»

«Как Вы сказали? А что… ОКПС в состав Армии не входит… а не буду я ли там в обузу?»

«Да Вы только представьте, КАК это прозвучит – САМ Драгомиров с нами! Солдатушки Вас знают, верят Вам!»

«Эх, эх… да смогу ли… возраст…»

«Ваше Превосходительство, Михаил Иванович! Простите меня Христа ради, но Вы через год, может, от обычной хвори подохнете… Охота Вам отходить – среди бабок-нянек, как Обломову какому-нибудь… Не лучше ли в бою, на лихом коне, а?»

Старый генерал гордо выпрямился.

«А вот те шиш, Деникин! Через год, говоришь, от геморроя? Да ебал я свой возраст! В рот и уши ебал! Еду.

Волонтёром еду! Небось Ранненкампф примет. А не примет… Лучше бы принял, не доводил до греха!»

И герой Систова и Шипки громко, от всей своей молодецкой души – захохотал…

… Храм же православный устроен так.

Алтарь отделяет от остального храма иконостас. Правда, некоторая часть алтаря находится перед иконостасом.

Ее называют солеей (по гречески «возвышение посреди храма»), а ее середину солеи – амвоном (от слова «восхожу»).

С амвона священник произносит самые значительные слова при совершении службы. Амвон – символически очень значим. Это и гора, с которой проповедовал Христос; и вифлеемская пещера, где он родился; и камень, с которого ангел возвестил женам о вознесении Христа.

Сейчас с этого святого места отец Иоанн Кронштадский негромким, неторопливым голосом, доверительно рассказывал:

«Участник обороны Севастополя Кислинский рассказывал после войны „Серафимову служке“ Мотовилову: „Как-то раз я был у светлейшего князя Александра Сергеевича Меншикова. Матросы прямо называли его „Изменщиков“, а люди осведомленные прямо утверждали, что он „вольтерьянец и старый масон“.

И мы с ним засели играть в шахматы. Вдруг входит адъютант и докладывает, что явился гонец от архиепископа Херсонского Иннокентия и хочет видеть главнокомандующего. Не отрываясь от игры, светлейший сказал:

– Спросите у него, что ему нужно?

– Гонец сказал, что ему нужно лично видеть вашу светлость!

– Ну, зовите!

Пришел гонец.

– Что тебе нужно? – говорит главнокомандующий.

Владыка прислал меня доложить вашей светлости, что он прибыл к Севастополю с чудотворной иконой Касперовской Божией Матери и велел просить встретить ее как подобает, у врат севастопольских.Владыка велел сказать: се Царица Небесная грядет спасти Севастополь.

– Что, что? Как ты сказал? Повтори!

– Се Царица Небесная грядет спасти Севастополь!

А! Так передай архиепископу, что он напрасно беспокоил Царицу Небесную – мы и без Нее обойдемся!“

Вот так вот… Печальные итоги Крымской войны известны – впервые за почти полтора столетия Россия потерпела военное поражение.

Не откровение ли это для внимательного?

Не знаменует ли событие это, что Русь Святая уже недостойна именоваться этим именем, что благодать и сила Честнаго Креста Господня отступает от тех, кто поставлен быть вождями русского народа, кто, принося клятву быть верным Вере и Царскому Престолу, первородство свое и верность продает за чечевичную похлебку низменного тщеславия и самолюбия?

Но, благодарение Богу, тайники души простого народа еще не затронуты, или мало затронуты злом неверия и вольнодумства его руководителей – в этом временное спасение земли русской, яко хранительницы чистой Христовой веры. Коснется этих тайников дух князя века сего, тогда чего ждать? Не грозного ли и Страшного Суда Господня?

Припомним двенадцатый год. Зачем это приходили к нам французы? Бог послал их истребить то зло, которое мы у них же переняли. Покаялась тогда Россия, и Бог помиловал ее.

Таков закон правды Божией: тем врачевать от греха, чем кто увлекается к нему.

Сейчас вновь готовы грозить нам оружием англичане… не у них ли попугайским манером перенимают учёные господа идейки о дэмократии и народоправстве?

Да на Святой Руси возможно одно – Вера Православная, Власть – Самодержавная…

Помолимся же за вразумление заблудших… а для тех, кто коснеет в грехе отрицания Святости Отечества – да поднимем на них дубину народного гнева!»

«С началом войны прорваться сквозь японскую блокаду практически невозможно.»

«Практически, значит… невозможно? Как интересно… Господа! Вы что-то путаете.

„Манджур“ – прорвался…

„Сивуч“ – прорвался…

„Херсон“ – прорвался…

Да японский частый бредень состоит из одних сплошных дыр!»

Мичман Павел Оттович Шишко обвёл глазами группу молодых офицеров…

Бедный адмирал Скрыдлов… Он не предполагал, что в его штабе, прямо, можно сказать – за адмиральской пазухой – пригрелись заговорщики. Причём, судя по всему – в добавок опасные сумасшедшие.

«А зачем вообще прорывать блокаду? Железнодорожное сообщение с Артуром, слава Богу, пока бесперебойно…»

«Вот! Правильное слово – ПОКА… вся Маньджурия и весь Артур висят на единой тонкой ниточке – однопутной колее Забайкальской и Китайской Восточных дорог… да ещё разорванных Байкалом!

И обратите внимание – станция Дашицяо лежит в опасной близости от реки Ялу, на которой удастся ли остановить японцев – один Бог весть…

Это если японцы ещё не высадят десанта на Квантун – где-нибудь вот тут… да хоть бы у Бидзыво… да это я так, наугад карандашом в карту ткнул.

И сейчас-то… шесть пар поездов в сутки!

Много это или мало? Считайте сами. Поезд тянет паровоз Ов – овечка, то есть… Грузоподъёмность НТВ – нормального товарного вагона – установлена в 12.5 тонн… однако, в связи с тем, что строение пути мало надёжно, двухосный вагон нагружают не более чем десятью…

Итого в одном составе – максимум сто восемьдесят тонн…

А за сутки – сколько? Умножить на шесть?

Отнюдь.

Прежде всего – это грузы, без которых не может работать сама дорога. Это – топливо, главным образом уголь.

Во -вторых, пассажирские поезда – две пары в сутки.

В результате – за сутки ЮМЖД может доставить из Харбина в Артур максимум девяносто тонн. Девяносто!

Для примера – любой пароходишко этих тонн свободно возьмёт на борт не менее двух тысяч…»

«Вы, коллега, говорите о пароходишке… э-э-э, я полагаю, теоретически?»

«Отнюдь… вот он, за окном, на нас смотрит…»

… На молодых (очень молодых! Старшему из них было всего лишь двадцать два года) людей «смотрел» пароход TUNGUS, построенный в «мастерской мира» Англии, на верфи Sunderland SB Co South Dock, строительный номер корпуса – 217, спущенный на воду третьего марта 1903, и в том же месяце сданный хозяину: D/S Tungus Rederi (Wilhelm Wilhelmsen).

Было это вполне заурядное, одновинтовое грузовое судно, способное переместить все погруженные 1753 брутто-тонн с экономичной скоростью 10.5 узла…

Вся прелесть заключалась в том, что герр Вильхельм Вильхельмович был типичным «зитц – председателем».

На самом деле принадлежал пароход, гордо рассекавший волны Японского моря под норвежским флагом, хорошо известной в узких кругах компании «Кунст унд Альбертс», и таскал он на своём борту контрабандные грузы из Гон – Конга во Владивосток…

Какие, например?

Ну, вот англичанами было категорически запрещено поставлять в Россию химическую посуду – из специального жаро-кислото – стойкого стекла…

Зачем на родине Менделеева, скажите – специальная посуда? Все эти колбы, реторты… им, грязным русским, только дай волю – возьмут и динамит какой-нибудь изобретут. Недаром младший Нобель – российский подданный…

В Россию – запрещено. А в Гон – Конг – нет… а кто запретит гонконгской фирме поставлять в Россию – консервированный воздух?

Да – воздух, в специальных колбах, ретортах – плотно закупоренных притёртыми стеклянными же пробками…

Нет, господа! Что-то мне говорит, что среди предков уважаемых русско-немецких купцов затесался таки хоть один… ну, Вы уже поняли!

Потому как немецкому законопослушному уму такое просто не выдумать…

Ну, а также возил «Тунгус» и другие приятные мелочи – каучук, медь, ртуть (причём, что интересно, ртуть была приобретена в качестве судовой принадлежности – балласта! – после чего проблема с термометрами и капсюлями-детонаторами была на ближайшие пару лет в России кардинально решена), цинк, экспорт коих тоже мало приветствовался… проблем со сбытом не было, российская казна закупала всё и сразу. Так что покупка судна в течении года уже окупилась многократно.

Но… пароход уже примелькался. Увы, англичане, при всей их продажности, вовсе не были слепоглухонемыми…

«Карл, Господь свидетель – надо прикрывать лавочку… или лайми сами судно конфискуют, или – скорее всего – просто наведут япошат…»

«Боже, покарай Англию! Кому мешал наш мирный бизнес? Хорошо, Фридрих… я обдумаю. А пока – пойду проведаю наших парнишек…»

«Парнишки» у Кунста и Альбертса жалования не получали!

Там была очень интересная система оплаты. На приказчика выписывалась кредитная книжка. Ему говорили: «Вот тебе даётся кредиту тридцать тысяч на десять лет. Эти кредитные деньги ты можешь использовать на то, чтобы построить дом, изучить ещё один иностранный язык, съездить во Францию. Этот кредит в течение десяти лет фирма тебе погашает». За десять лет тридцать тысяч кредита оборачивались для фирмы в сорок пять тысяч прибыли.

Почему? В немецкий универмаг шли люди на целый день с утра до вечера, даже в воскресенье, выйдя из церкви. Организация торговли была поставлена на высочайшем уровне.

К приказчику фирмы, работающему в дамском отделе, предъявлялись следующие требования: свободное знание французского языка, владение всеми последними веяниями моды, скажем, за последние пять-семь лет, умение на глаз определять размеры шляпы, обуви, корсажа, иметь приятный внешний вид, желательно не курить, чтобы не отвращать даму запахом.

И, при всём при этом, каждые два года его отправляли на стажировку. Куда? В Париж!

Немцы уловили одну идею. Они заметили, что китайцы поют, когда продают свой товар. Просто так принято на Востоке.

Да, Альбертс заставил своих приказчиков изучить основы классического пения

В фирме был даже свой гимн. Кстати, харбинцы до сих пор помнят знаменитый хор немецких приказчиков, который существовал чуть ли не до середины пятидесятых годов.

Пушкинский театр – это здание бывшего клуба приказчиков города Владивостока, половина из которых немецкие.

При этом, и немцы, и их последователи Бабинцев, Касьянов совершенно не обращали внимания на такие мелочи как гражданство, вероисповедание, национальность. Только деловые качества и умение совершенствоваться. Поэтому у них там были и китайцы, и японцы, и корейцы, и немцы, и евреи.

Создавая эту империю, Кунст задал планку предпринимательскому качеству на Дальнем Востоке. Она была гораздо более высокой, чем во всей остальной Сибири. За счёт чего это произошло? За счёт того, что на конкурентной площадке было множество технологий.

Альбертс и его последователи смогли уловить то, что называется стержнем, на чём это может быть удержано, и поняли, что нужно продавать не товар, а услугу по его продаже.

И, что важно… Немцы, они были более лояльны к тому, что здесь уже сложилось. Они не пытались лезть со своим уставом в чужой монастырь. У тогдашней протестантской лютеранской церкви, которую исповедовали немцы, как и у классического иудаизма не было понятия миссионерской деятельности. Они не вербовали в свою веру. Это было против их понятий.

Однако же – когда пляшешь вокруг костра – поневоле согреешься… мало-помалу сначала хозяева, а потом и их парнишки перешли в русское подданство, крестились в православие и научились пить водку… не обязательно в такой последовательности…

Прожив столько лет в России – они полюбили её! И стали в некотором плане более русскими, чем господа Милюков, Керенский или Радомысльский Овсей-Гершен Аронович…

«Что тут происходит?» – Фридрих Альбертс удивлённо вскинул кустистые брови…

Его «парнишки» с восторженными лицами внимали стоящему на стуле молодому русскому офицеру с погонами мичмана…

… Скрипя сапогами по гравию, председатель Морского Технического Комитета адмирал Диков прошёлся вдоль специально построенной Металлическим заводом шестнадцати-осной железнодорожной платформы, на которой, заботливо укрытый брезентом от чужих глаз, уютно устроился миноносец номер сто тринадцать… правда, в заказе на строительство, выданный Балтийскому заводу, он именовался миноносец номер сто пятьдесят… а посвящённые, свои – звали этот корабль просто – «Дельфин».

Рядом с ним, одетый в промасленный, измазанный тавотом и газойлем полушубок, как мателот за флагманом, следовал командир корабля – капитан второго ранга Беклемишев.

«Зря» – сказал старый, семидесятитрёхлетний – полвека на палубе – адмирал.

«Что зря, Ваше Превосходительство?» – спросил капитан.

«Зря я Алексеева послушался… да если бы не Макаров! Ну, на что твой „Дельфин“ в Дальнем? Опытовое ведь судно! Эксперимент! Как его в бой пускать? А здесь, на Балтике – мы бы хоть личный состав обучали для ново – строящихся подводных миноносцев – „Касатки“ и „Акулы“…»

«Вот так так! Зря, я, что ли, выходит, свои девятнадцать тысяч пятьсот рублей наградных получил?»

«Да ты не кипятись, сынок… я специально дал указание, чтобы и тебе, и всей твоей команде назначить денежное содержание вне всяких штатов – потому что всё равно, вы или утонете, или задохнётесь… не в деньгах дело.

Успели бы вы хоть одну мину по неприятелю пустить, вот что… ведь не боеспособен сейчас твой подводный миноносец, согласен?

А ведь жалко будет, если погибнете без малейшей пользы!

И то еще плохо – что у нас „Дельфин“ один -единственный… один?

Почему один?»

Диков подошёл к борту корабля, похлопал по брезенту:«Так. Маскировку снять! Немедля! И везти совершенно открыто!

А как доедете до Первопрестольной… там дорога есть, Окружная.

Ночью перекрасите тактический номер и напишите новое название на рубке – объедете Москву – и снова с Николаевской дороги на Северную!

А на другой день – снова… разика три-четыре покатаетесь. Смекнул?

А я пока наших союзничков, французских военно-морских атташе, сориентирую… пусть полюбуются!»

И адмирал Диков по-доброму захихикал… в жизни так мало радостей!

…«Таким образом, можно считать установленным, что с Балтийского на Дальневосточный Театр „руски“ перебрасывают дивизион субмарин в составе:

1. „Delphin“ – dolphin -флагман,

2. „Акuila“ – shark

3. „Kossatka“ – orcus

4. „IFF rot ich ebat“ – To receive the perverted pleasure.

Обращает на себя внимание, что „русски“ пытались (безуспешно) провести акцию дезинформации.

Наш агент „Доцент“ сообщил, что на самом деле субмарина была одна, а „русски“ только перекрашивали название.

Однако, по сообщению другого нашего агента, „Зимогора“, проживающего на даче в Сокольническом Парке, специальные платформы для перевозки сверхтяжёлых грузов следовали через дачную платформу „Москва-III“ только в одном направлении, с Запада на Восток, и назад не возвращались…

По мнению нашего военно-морского атташе лейтенанта Кроми, положение японцев, приближающихся к Дальнему, будет отныне походить на то, как если бы человек с завязанными глазами входил в комнату, полную ядовитых змей…». Из донесения агента Его Величества Джеймса Бонда.

… На столе Его Императорского Величества лежала целая стопа книг:«Унтер-офицерский вопрос в главных европейских армиях», «Заметки по военной администрации», «Мобилизация войск», «Учебные записки по военной администрации», «Полевое управление нашей армии», «Комплектование и устройство вооруженной силы»…

Изданные в разное время и в разных городах Империи – их объединяло одно. Автор у всех этих книг был один – Александр Федорович Редигер, до недавнего времени – помощник начальника Канцелярии, а теперь – начальник Канцелярии Военного Министерства.

Михаил с сомнением посмотрел на стопку книжек и покачал головой… учёный, преподаватель, методичный и пунктуальный…

А что сейчас нужно нашей Армии?

Знал ли вообще Армию монарх?

Гвардию – да, наверное… Гвардия – это свои! Кузены, племянники, друзья детства…

Гвардейца Вронского изобразил Толстой в «Анне Карениной» – злой карикатуре… однако же некоторые черты подметил точно!

Строй, манеж, балы, театр… женщины… летние лагеря – где скачки, манёвры, опять балы и опять женщины…«А потом приехал поручик и всё опошлил…»

Быть может – нам для наведения порядка и нужен – канцелярист?

В кабинет, сопровождаемый флигель-адъютантом, вошёл невысокий, в докторских круглых очках в тонкой металлической оправе, генерал-майор…

«Здравствуйте, Александр Федорович – нет, нет, давайте уж без чинов, мы с Вами не на плацу в славнопамятном Красном Селе…

Скажите… что больше всего нужно нашей Армии, и именно сейчас?»

Редигер задумался…

Михаил усмехнулся:«Только не говорите, что денег… Знаете, с какой просьбой обратился ко мне Куропаткин, когда уезжал на Дальний Восток? Он не просил у меня войск, не просил пушек… и пулемётов не просил!

Он Верноподданейше просил увеличить ему оклад денежного содержания – потому что месячный оклад, установленный Николаю Николаевичу, нашему Главнокомандующему на Балканах в прошлую войну, в три тысячи триста рублей в месяц, показался не удовлетворительным!

Требовал Куропаткин у меня пятнадцать тысяч рублей в месяц и сто тысяч рублей на подъём… торговались с ним битый час, пока не согласился на двенадцать тысяч в месяц и сорок – на подъём…»

Редигер вспыхнул нездоровым румянцем, как будто его отхлестали по щекам…

«Ну, ну… я не в обиду Вам… так что?»

Откашлявшись, генерал майор начал:

«Докладываю.

В первую голову необходимо создать Санитарное Управление, подчинив его генералу армии…»

«А как же Красный Крест?»

«Красный Крест должен быть подчинён Санупру и входить в него как неотъемлемая часть…

В структуру Санупра предлагаю включить вертикально-организованную структуру военно-полевых эвакуационных и лечебных заведений: военные и морские госпитали, санитарные батальоны, санитарные роты и перевязочные пункты вплоть до каждого батальона, санитарный транспорт – гужевые колонны, санитарные поезда, санитарные пароходы, как морские, так и речные, противо-эпидемиологические отряды и специальные инфекционные госпитали, а также лаборатории и учебные заведения – от Военно-Хирургической Академии до курсов санитаров…

Такую же структуру предлагаю создать для Ветеринарной Службы…»

Михаил был удивлён:«Но почему Вы начали именно с этого?»

Редигер чуть дрогнул уголком рта – намекая на улыбку:«Один из русских Царей сказал – были бы пушкари! А пушки – нальём…»

«М-да… не того я ожидал от Вас… значит, Вы цените русского солдата?»

«Извините, Ваше Императорское Величество… да, ценю.»

«За что же извинять… Кто станет новым Военным Министром?»

«Полагаю, Лобко?»

«А вот и нет. Вы!»

«Я?!! Я не могу!»

«Отчего же?»

«Да я же… генерал-майор! Всего лишь!»

«Вот ужас-то… а я вот полковника Игнатьева Министром Иностранных дел назначил…