Текст книги "Раскинулось море широко"

Автор книги: Валерий Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

«Бах!» – выстрел снизу мгновенно окрасил вытутаированного синего дракона в ярко-алый цвет… потому как кровь из пробитой артерии ударила аж в потолок!

«Ничего себе, заморили червячка!» – невольно скаламбурил Семёнов…

Китаец покачался несколько секунд и рухнул на такой чистенький, аккуратненький пол…

Ещё хрипло дышащий, держащийся левой рукой за горло чиновник опустил дымящийся «бульдог» и откашлявшись, представился: «Коллежский асессор Шкуркин! Я Ваш должник, господин лейтенант!»

… Когда громко топающие сапогами городовые вытащили из «Ароматного Облака Рисовой Лапши» (так называлась харчевня, как любезно известил Семёнова чиновник – оказавшийся помощником владивостокского полицмейстера) уже совсем не агрессивного китайца, Владимир, уже уставший подписывать подсовываемые ему один за другим протоколы, все же спросил:«А это кто… БЫЛ-то?»

«Да… сущая ерунда-с… Чань Миндао… из местных… пиратов!»

Россия, вышедшая к Тихому океану и начавшая обустраиваться на его берегах, столкнулась и с его пиратской вольницей, давно уже облюбовавшей эти отдаленные и безлюдные места. Здесь, пользуясь отсутствием какой либо власти, вовсю беспрепятственно хозяйничали хунхузы.

Архивные документы хранят немало страниц о борьбе с ними. В фонде военного губернатора Приморской области Российского Государственного исторического архива Дальнего Востока сохранилось несколько официальных рапортов за разные годы, в которых говорится о пиратских набегах хунхузов на прибрежные российские воды и их побережье.

Так, Владивостокское полицейское управление доносило Губернатору в июне 1882 года: «11 июня поймано вооруженных 11 хунхузов в заливе Петра Великого близ Русского острова командою, последовавшей для этой цели под начальством офицера на буксирном пароходе. Хунхузы побросали в воду оружие… Пойманные хунхузы 10-го июня настигли три шаланды с манзами (местными оседлыми китайцами и маньчжурами), ограбили 28 человек безоружных манз, заставив их выстрелами из винчестера сдаться, из них шесть человек, связавши, бросили в воду и утопили…».

Во второй половине 80-х годов девятнадцатого века, судя по донесениям, пираты не особо боялись местных властей: например, в качестве места своего базирования они долго использовали несколько укромных бухточек на полуострове Песчаном, расположенном в пределах видимости из Владивостока.

Суда пиратов были быстроходными и обладали хорошими мореходными качествами. Команда состояла из 8 -10 вооруженных пиратов во главе с опытным предводителем. Пиратские суда действовали как в одиночку, так и парами, что позволяло, не опасаясь нападения со стороны других рыбаков, расправляться с выбранной жертвой.

«Использовали хунхузы для проведения своих набегов хорошо отлаженную методику, -пишет Очевидец – Нападения, как правило, совершалось в вечернее время, когда спускались сумерки. В это время многочисленные рыбацкие суда возвращались с уловом домой. Предводитель пиратов принимал решение о том, на какое судно нападать. Пираты нападали только на небольшие рыбацкие суда, где команда состояла из 5-6 человек. В расчет бралось и то, какой груз и сколько его находилось на палубе. Под каким-либо предлогом суда сближались, а остальное уже было делом техники. Изредка совершались набеги и на казенные русские суда с ценным грузом».

Так, сохранилось предание, что на острове Попова, входящем в городскую черту Владивостока, в бухте Алексеева была база пиратов, а на ее обрывистом мысу стояла пиратская смотровая вышка.

До сих пор мыс Проходной, расчлененный глубокими расщелинами, называют «Дворцом царя драконов». Здесь, как считается, пираты казнили пленников и их тела сбрасывали в жертву морским драконам.

После 1880 года пираты из бухты Алексеева перехватили казенное судно, везшее провиант и деньги для оборонительных работ Владивостокской крепости. Это переполнило чашу терпения российских властей, и ночью отряд российских моряков на гребных судах скрытно отправился к острову.

Через перевал моряки вышли к бухте Алексеева. Пиратов без боя перевязали, так как они были пьяны, выпив несколько бочонков водки с захваченного судна. В арсенале пиратов оказались не только мечи, трезубцы, но и многоствольные митральезы, установленные на палубах трех быстроходных джонок. Также было изъято большое количество британских и американских ружей и револьверов.

Однако, захваченных на судне денег – 80 тысяч рублей серебром – не нашли. Выкупивший остров купец Менар, впоследствии не раз предпринимал попытки найти исчезнувшие и, по слухам, припрятанные здесь пиратами деньги.

Но – безрезультатно: прятать клады китайские пираты были мастера. В вершине кекура (столбовидной или конусообразной прибрежной скале естественного происхождения), они ручными бурами проделывали узкую длинную скважину, с таким расчетом, чтобы ее вход приходился в нескольких десятках сантиметров от стенки обрыва. Затем в нее опускали клад и заливали бетоном, замешанным на вынутой породе. Снаружи такой клад был не заметен, и мог быть извлечен только посвященными.

Для уничтожения пиратов, расплодившихся в окрестностях Владивостокской крепости, по распоряжению военного губернатора области командир Владивостокского порта послал миноносец «Янчихе». Однако борьба с местными флибустьерами была очень затруднена тем, что их невозможно было отличить от обычных китайских рыбаков или перевозчиков грузов. Поэтому российские военные моряки устраивали выборочный осмотр рыбацких судов. Если же на каком-либо из них в большом количестве находили оружие, то дальнейших доказательств не требовалось.

Сдача пиратов, как правило, осуществлялась без боя, но в 1890 году произошло два случая, когда пираты пытались уйти от погони отстреливаясь. Огнем флотской артиллерии пиратские суда были уничтожены.

В начале XX века пираты практически не давали о себе знать и нападения их являлись редкими, единичными. Власти стали считать, что с пиратством, в основном, покончено. Но с началом войны в полиции появилась оперативная информация, что пираты сосредоточивают крупные силы на близлежащем острове Русском…

Мощное численностью и великолепно оснащенное технически полицейское управление Владивостока, разумеется, приняло все возможные меры… а именно: господин Шкуркин тут же завёл новую картонную папочку-скоросшиватель, куда и стал складывать поступающие донесения с мест…

Вы ожидали чего-то большего? В состав Управления Полиции Владивостока входило:

Полицмейстер – один,

Следователь – один,

Полицейский надзиратель – о, этих было целых два, уже известный нам Шкуркин, и, извините, Кожуркин… автор не выдумывает…

Переводчик с японского и китайского – был один, как и секретарь… и столоначальник паспортного стола-тоже один… а вот нижних полицейских чинов было аж десять человек… да еще шесть человек числились по вольному найму писцами, сторожами и канцеляристами… и весь бюджет был 8850 рублей за финансовый год…

Ну, ведь и оплачивался нелёгкий полицейский труд в портовом и пограничном городе -щедрой рукой… полицмейстер получал 750 рублей жалования, в год!

Шкуркин получал чуть менее – аж 250, и тоже – в год… вдвое меньше, чем выпускник Восточного института, переводчик князь Сацибели…

А уж городовые… целых сто рублей! Годового жалования…

Ну, правда, у нижних чинов были ещё столовые деньги, чтобы с голоду не протягивали ноги… но всё равно, в месяц выходило около 17 рублей… Очевидец пишет: «Из-за огромной дороговизны товаров даже первой необходимости, привозимых из России (sic!), зарплаты полицейских были крайне низки – любой чернорабочий зарабатывал больше!» А квалифицированный металлист в мастерских порта зарабатывал около сорока рублей в месяц, тогда как паровозный машинист на Уссурийской дороге – до шестидесяти!

А уж как прогрэссивные авторы обличали городового Очумелова – который прикрывал их, авторов, своей грудью за свою копеечную зарплату – за то, что последний пользовался нескудеющей добротой рыночных торговцев… Да Господи! Ещё Петр Великий приказывал заседателям судебным жалования не платить вовзят, понеже кормяться оне от столов своих, как издревле на Руси повелось…

И что с того, что городовой зацепит с прилавка съестное, только на пробу – однако полной жменей? Зато и органолептически исследует, годно ли зацепленное в пищу – заботясь, таким образом, о санитарно-гигиенической безопасности обывателей…

Разумеется, на такую зарплату сложно было подобрать грамотного и ответственного работника… личный состав комплектовался из нижних чинов, уволенных с военной службы… законов они не знали, оперативным мышлением не обладали… и даже не догадывались о существовании такой вещи.

Ну а политические, политические преступления – расследовались лучше? – спросит Взыскательный читатель.

О да, политическим сыском во Владивостоке ведало Жандармское полицейское управление Сибирского жандармского округа. Сила несметная – начальник (в чине полковника), адъютант, начальник секретно-политического отделения в чине ротмистра, два вахмистра, унтер-офицер и… два вольнонаёмных писаря…

Но не волнуйтесь. Был ещё жандармский пост на станции первого класса Владивосток-Пассажирский, от жандармского отделения Уссурийской железной дороги, в количестве двух унтеров… (которые окормляли вдобавок железнодорожный узел, депо и рабочий посёлок при нём)

А во владивостокской крепости – была жандармская пешая команда, тридцать один человек, по штату – который никогда не был полным… так что БЫЛО кому бороться и с революционистами, и со шпионами, и даже с пиратами…

Теперь – сравните число полицейских, кровавых цепных псов тюрьмы народов с численностью обычного отделения милиции дэмократической россиянии…

… Но с пиратами всё равно надо было что-то делать!

«… Вы, Владимир, какого года – шестьдесят седьмого? Значит, на год меня старше… я -шестьдесят восьмого… из хохлов буду, село Лебедин Харьковской губернии… закончил Михайловское, служил на Востоке, в бухте Ольга, в пешей горной батарее… затяжной выстрел. Ну, Вы артиллерист, понимаете что к чему… хорошо, левый глаз удалось сохранить, и рука правая действует… почти… со службы уволился, думаю – в Россию возвращаться? И что я там делать буду? У бати на пасеке мёд качать?

Э-э-э… я не дид во сто лет… Уволившись в запас, поступил служить приставом Ольгинского участка Южно-Уссурийского округа. Служба пошла… В 1903 перевели помощником владивостокского полицмейстера… ну вот и дошли. Заходите!»

… Начальник штаба Владивостокской Крепости встретил гостей с распростёртыми объятиями: «Ну наконец-то… мы уж вас, признаться заждались… о Вас, господин лейтенант, из флотского Штаба уже два часа как телефонировали… вот, не хотите ли сигаретку? Кубинская, „Romeo“… А может, чайку – или что покрепче?

Господа, буду краток… уже накануне войны наш Владивосток буквально кишел японскими лазутчиками и шпионами, рядившимися в фотографов, торговцев, заводских мастеровых, носильщиков, в китайцев, корейцев… Да вот, даже штатские это заметили – вот свежий нумер – журнал „Сибирские вопросы“ по поводу обилия у нас накануне войны японских шпионов и их безнаказанной деятельности пишет, не без издевки, что, по сути, „крепость Владивосток и крепость Порт-Артур были построены руками японских шпионов“.

Однако, к прискорбию, мы на них мало обращали внимания!

Доходило буквально до того, что даже рядовые владивостокские обыватели задерживали у военных объектов подозрительных „художников“, „геодезистов“ и прочих „натуралистов-энтомологов“ азиатской национальности, производящих подозрительные записи и „зарисовки с натуры“. Всех их тащили в полицию для разборки, однако подозрительных субъектов, как правило, вскоре отпускали.

Такая же вопиющая картина беспечности наблюдалась и в нашей главной базе на Тихом океане – в Артуре, что при начале боевых действий там аукнулось нашим морякам по полной программе…»

Семёнов, с грустью:«Да, что есть, то есть… Ваше Превосходительство, что слышно из Артура?»

«Да ничего хорошего… вот, „Боярин“ подорвался…»

«Как подорвался?! Да ведь я сначала на него старшим офицером предполагался…»

«Эх, мы предполагаем – а Господь располагает… вот так и подорвался… шёл на выручку „Енисею“, дрейфовавшему после подрыва у Талиенвана…»

«Как?! И „Енисей?!“»

«Да вот так… хорошо, „Силач“ из Артура подоспел, вместе с „Гиляком“… отбуксировали голубчиков в Дальний… командир, говорят, сильно убивался, Степанов – Вы его не знаете, часом?»

«Конечно, знаю… прекрасный минёр… вот так дела…»

«Да, дела – как сажа бела… у нас тут тоже вчера была катавасия…»

Шкуркин:«Это Вы, Ваше Превосходительство, про стрельбу по Миллионке?»

«Да уж хорошо, что хоть не по „Светланке“… представьте, господин лейтенант, вчера средь бела несколько японцев в окружении группы китайцев-хунхузов с оружием в руках объявились на Безымянной батарее, где пытались зарисовать расположение ее позиций и, возможно, что-либо там натворить.

Наши бойцы-часовые, начитавшись и наслушавшись приказов о шпионах и бдительности, должно быть, угрелись в тепле и мирно вздремнули тем временем.

Хорошо, что в отличие от православного воинства, бдил в оба некий мещанин Чекулаев, околачивавшийся по какой-то надобности у батареи, не иначе – дрова воровал.

Он-то и поднял тревогу. Заметив опасность, лазутчики кинулись на поджидавшие их две быстроходные шлюпки у берега Семеновского ковша и дали ходу.

Преследователи же на старом баркасе ощущали себя не лучше, чем на панцире древней черепахи. Натурально, завязалась перестрелка.

Причем в дело вступили и орудия Безымянной батареи (уникальный факт, господа: Владивостокская крепость, не сделав ещё за всю историю своего существования ни единого выстрела по вражескому флоту, вынуждена была открыть пальбу по японским шпионам!).

Стрельба оказалась удачной (правда, не ясно, выстрел из орудия или винтовки был более точным): японско-хунхузская братия, потеряв одного спутника раненым, сдалась на милость победителей. Вот такие страсти-мордасти порой случаются у нас в Амурском заливе!»

Шкуркин, очень осторожно:«Осмелюсь добавить, что некоторые снаряды с перелётом ложились по Семёновскому рынку – где наша шантрапа, воспользовавшись замятней, перевыполнила годовой план по карманной тяге…»

«Экая беда… все ведь живы? А порядочные люди на Миллионку не ходят…»

Семёнов, припомнив «Ароматное облако» и недоеденные пельмени, за которые он так и не расплатился – в смущении потупился…

«Но вот что – в конце концов, всему есть предел, и Его Превосходительство, Комендант Крепости изволил приказать: вычистить окрестности Владивостока от проклятых водоплавающих китаёз бандитского обличья! Сроку Вам, господа – неделя! Желаю удачи…»

…«Нет, ну почему именно Я?!»

«А кто же тогда? Речь-то не о просто китаёзах, а об их особливой разновидности – Chinois aquatique… с перепонками на задних лапках, хе-хе… Вам, господин лейтенант, и карты в руки – морские… на суше, положим, я вполне потентен, а на водах – извините… укачивает-с! И вообще я воды боюсь. Был, знаете, у меня в жизни случай – ещё будучи младенцем, уронила меня нянька с лавы в ставок – подмывала, труперда, мою попку розовую… а я скользкий, вывернулся – и в омут бух!»

«И что?»

«Да что… утоп к чертям собачьим… шутка. Но воду с тех пор предпочитаю только в самоваре. Однако пришли.»

«Куда на этот раз Вы, любезнейший Павел свет Васильевич, меня завели?»

«Ну как куда – на гарнизонную гаупвахту, разумеется…»

…«Э-э-э, гамарджоба, генацвале! Вино принёс?»

«И тебе не хватать, твоё сиятельство… Нет, вина я не принёс… рекомендую. Наш переводчик с язык незнаемых, гордИй кнАз, Виссарион сын Иосифов, князь Ткемали… ой, извини, Саперави? Вазисубани? Борджоми?»

«Ну хватит уже, а – сам ти – гроза и ужас ломовИх извозчиков… Я Виссарион Сацибели, титулярный советник…»

«Ага… и герой популярной, душещипательной песни: „Он был титулярный советник, Она – генеральшей была… “ Отнюдь! – пишет Взыскательный Читатель, Романс Даргомыжского-Вайнберга: Он был титулярный советник, Она – генеральская дочь; (А НЕ ГЕНЕРАЛЬША)… всё так, только это такой полицейский юмор, ГРОТЕСК(с)»

«Э-э, слющай, какой-такой генеральша… тут на весь Владик я один переводчик – не до генеральш… а Вы, господин лейтенант, на вчерашний улов пришли полюбоваться?

Извольте, вот Вам: два маньджура, три сычуаньца, два шандуньца, один шанхаец – и в довесок два коренных Ниппонца, первый, скорее, с Цуруги, а второй – вероятно, с Идзумо… впрочем, я могу и ошибаться… тогда уж точно с Муцу…»

«Слушай, Вася, а как ты их вообще различаешь-то? Я вот, китайца от корейца с трудом отличу…»

«Да ты, Паша, мингрела от абхаза, и то не отличишь… разные они, по лицу, по телосложению, разрезу глаз, цвету кожи и волос, по особенностям поведения, ну и конечно – акцент… ухо режет…»

«В смысле, настолько речь отличается?»

«Нет, ЯПОНЕЦ ШАНХАЙЦУ УХО РЭЖЭТ!!»

И в правду – один из азиатов, зажав голову другого азиата между своих худых коленок, старательно перепиливал ему ушной хрящ крохотным осколочком стекла…

… Оттащив с помощью подоспевшего выводного вконец озверевшего ухореза, в процессе оттаскивания до крови прокусившего владивостокскому князю левую ладонь, и милосердно приложив к голове потерпевшего пук свежей корпии, Шкуркин разразился длительной тирадой, изобиловавшей шипением, мяуканьем, цоканьем и чуть ли не канареечным свистом…

Сиятельный лингвист, в этот момент мочившийся в рассуждении защиты от заражения крови на свою укушенную ладонь (причём делавший это так, чтобы брызги мочи непременно летели на укусившего его японца) только одобрительно кивал головой… только раза два произношение поправил…

Китаец односложно отвечал…

«Ну что я могу сказать… обиделся на него наниматель – зачем русским сдавался? Они приехали, японцы то есть, к ним в стан третьего дня… привезли оружие, деньги, опиум… что-то готовят… крупное дело… мина? Как можно заминировать уголь? Чушь какая-то… атака на город? Это зимой-то? Не поверю, никогда такого не бывало, чтобы офицеры японского Императорского Флота связались с бандитами… ну, я понимаю, границу там нелегально перейти, в проводники нанять… но… убийство? какое убийство?»

В этот момент тихо сидевший на корточках в дальнем углу камеры второй японец вдруг оттолкнулся от пола, распрямился – как будто туго сжатая стальная пружина – и, буквально пролетев несколько метров – глубоко вонзил большие пальцы обеих рук в глазницы разговорчивого китайца… когда нападавшего оттащили, его ногти были не только окровавлены – но и испачканы чем-то серым, студенистым…

Семёнова обильно вытошнило. Прямо на князя Сацибели.

… Полчаса спустя потрясённый лейтенант Флота Российского подавленно шагал в компании молчаливых Шкуркина и Сацибели по владивостокским улицам…

Ныряя по выбоинам, пересекая лужи, похожие на пруды, жмурясь и прикрываясь, как можно, от брызг жидкой грязи, снопами вздымавшихся из под ног лошадей и колес экипажей, он, стараясь отвлечься от тягостного впечатления, невольно всматривался, пытаясь уловить и запечатлеть в своей памяти общую картину, общее настроение города.

Поминутно попадались обозы, отмеченные красными флажками; тяжело громыхали зарядные ящики артиллерии; рысили легкие одноколки стрелков; тащились неуклюжие китайские телеги на огромных деревянных сплошных колёсах, запряженные лошадьми, мулами, ослами; высоко подобрав полы шинелей, шагали при них конвойные солдаты; ревели ослы, до надрыва кричали и ссорились между собою китайские и корейские погонщики; беззастенчиво пользовались всем богатством русского языка ездовые; с озабоченным видом, привстав на стременах, сновали казаки-ординарцы; с музыкой проходили какие-то войсковые части; в порту грохотали лебедки спешно разгружающихся пароходов; гудели свистки и сирены; пыхтели буксиры, перетаскивавшие баржу; четко рисуясь в небе, поворачивались, наклонялись и подымались, словно щупальца каких-то чудовищ, стрелы портальных кранов; слышался лязг железа, слова команды, шипение пара; откуда-то долетали обрывки «Дубинушки» и размеренные выкрикивания китайцев, что-то тащивших или поднимающих. А надо всем – ярко-голубое небо, ослепительное солнце и гомон разноязычной толпы.

«Какая смесь одежд и лиц, племен, наречий, состояний…»(с)

И тем не менее казалось, что в этой суете, в этом лихорадочном оживлении не было ни растерянности, ни бестолочи.

Чувствовалось, что каждый делает свое дело и уверен, что выполнит его, как должно. Огромная машина, которую называют военной организацией и которую в мирное время лишь по частям проверяют и «проворачивают в холостую», сейчас работала полным ходом.

Все были при своём деле, и все делали своё дело… только Семёнов сейчас чувствовал свою глубокую ненужность… ну что он мог понимать в этой странной, чудовищно чуждой и чудовищно жестокой жизни и как он мог исполнить порученную ему задачу? Все глупо, бессмысленно и ненужно… Господи, стыдно-то как… ну Шкуркин, человек военный, поймёт… а князь – штатский… что он -то подумает?

«Э-э… господин лейтенант, право слово… нэ расстраивайтесь Вы так! Я, когда только курс кончил – и в полицию поступил, по семейным обстоятельствам, в первое же дежурство попал на задержание Женьки-Потрошителя… помните, Павел Васильевич?»

«Ещё бы не помнить… вломился он это в дом генеральши Поповой и все стулья работы мастера Гамбса изрубил – искал в них что-то, а когда не нашёл – изрубил с досады генеральшу, горничную, кухарку, генеральшиного мопсика, генеральшиного полосатого кота и дворника дядю Фёдора – который зашёл полюбопытствовать, кто это там расшумелся в бельэтаже? Кровиш-ш-ши было…»

«Ага, ага… а когда свой тяжкий труд закончил – лёг на кушетку да и заснул сном праведника… Квартального генеральшины соседи, что из полуподвала, вызвали – у них потолок кровью набух, аж штукатурка отвалилась… а поскольку были они китайские прачки – то переводить их показания пришлось мне… вот уж я тогда насмотрелся на парное… особенно запомнился полосатый, серенький кошачий хвост, висящий на листе фикуса…»

Семёнов:«Б-б-б-лу-а-ааа…»

… Миновав Светланскую, трое новых знакомцев не торопясь стали подниматься вверх по тихому Киевскому спуску… трёхэтажные краснокирпичные дома мало-помалу сменились уютными белёными домиками с мезонинами, за штакетником которых летом, наверное, цвела густая сирень…

Семёнов с опаской осведомился:«Куда… на этот раз?»

На что получил тут же исчерпывающий ответ:«К вдове Грицацуенко… милейшая женщина!»

«А… зачем?»

«Ну как зачэм? За этим… за самИм… гы-гы.»

«Не слушайте Вы его, Владимир Иванович… ему бы только поржать. На постой Вас сейчас определим…»

«Да Вы что, господа… какой ещё постой?»

«Господин лейтенант, скажите честно – у Вас деньги есть? Я так и думал. Так что в гостиницу Вам соваться не след. Потому как с войной к нам понаехало столько… негоциантов, мать иху… как мухи слетелись, подлецы… так что содержатели цены вдёрнули выше небес, мне ли не знать! Я, изволите ли видеть, соблюдением законодательства в области торговли и услуг ведаю…»

«Всэх извозчиков загонял, слюшай!»

«И буду гонять! Это что же, драть шестьдесят копеек серебром за десятиминутную поездку?! Хватит с них и пятиалтынного!»

«Нет, господа – увольте, ни к какой Грицацуенко я не пойду. Вот, я в Морском собрании переночую…»

«На полу? Потому что ночью там все бильярдные столы заняты – на них молодые мичмана ночуют… а лейтенанты – те в более привилегированном положении, спят на столах в Морской библиотеке… да только там место надо с обеда занимать…»

Семёнов загрустил… с его простуженными почками вариант ночёвки на полу, а равно на лавочке в парке – был нежелателен…

«Нет, Владимир Иванович, и не спорьте… тем более, я соседствую – рядышком с Вами, так что по тревоге не далеко будет бежать… сожалею, что к себе ночевать не могу пригласить, потому – мы вчетвером в одной комнатке ютимся… а в чуланчике у нас князь проживает… Вы там с ним вдвоём не уместитесь…»

«А что же Вы сами, Виссарион Иосифович, у этой… вдовы… не поселились?»

«А он… не может… гы-гы.»

«Вах, что гы-гы?! Сам ты, Пашка, гы-гы… сущеглупый, а ещё коллежский асессор…»

«Да ладно, Вася, не обижайся… погодите, господа, я быстренько…»

Шкуркин отворил звякнувшую колокольчиком дверь с огромной вывеской над ней «Сун Хуйсяо, луТший Чай О-олонг и проТчия колониальныя товары», солидно откашлялся и решительно шагнул за высокий порог…

Буквально через минуту он вышел с огромным бумажным пакетом в руках, сопровождаемый поминутно кланяющимся китайцем с длинной бородой из трёх седых волосинок…

«Ну вот, теперь и чай есть, и к чаю кое-чего тоже…»

Семёнов решительно достал из бокового кармана форменного пальто тощий кошелёк:«Сколько Я Вам должен?»

Князь и Шкуркин удивлённо на него уставились:«Должны? Почему должны?»

«Ну… за чай… и прочее… я, господа, так не привык, прошу взять меня в долю по расходам!»

«Да бросьте Вы… это так… маленький хабар… буду я ещё Суню деньги платить! Он, паразит, у меня без вида на жительство живёт, торгует без лицензии – так что пусть своего Конфуция благодарит за мою доброту!»

Семёнов помрачнел лицом…«Извините, господа… я данное во взятку – не ем… и где Вы сказали, тут Морское собрание?»

Шкуркин покраснел, швырнул звякнувший стеклом пакет на булыжную мостовую:«Что же, я взяточник, выходит? Да за такие слова… Прошу Вас, господин лейтенант, дать мне удовлетворение!»

«С удовольствием… где и когда?!»

«Господа, прошу Вас немедленно прекратить! Как Вам не стыдно? Война идёт, русские люди сейчас погибают, а Вы что затеяли? Павел Васильевич, не ожидал от Вас! Господин лейтенант – наш гость! Как так можно, гостя убивать? Что о нас люди подумают?

А Вы, тоже хороши! Вы кого взяточником назвали, а? Нет, Паша, не останавливай меня! Да ему купец Громов сто тысяч давал, чтобы он уголовное дело по убийству Анфисы Козыревой развалил? А Паша – не взял! Потому что честный человек! А пакет этот сраный… да у Паши двое детишек, пяти и трёх лет, и жена больная… Вы хоть раз одной картошиной на четверых ужинали, моралист Вы наш?

Эх-е-хе… а я Вас вначале за человека принял… пойдём, Паша… сытый голодного не разумеет…»

«Постойте, господа… извините меня… я не подумал… виноват»

«Да ладно, я тоже вспылил… чего-там, дайте Вашу руку…»

«Вах, я сэйчас прослэзюсь… бутИлка разбили, чайнИй колбаса барбос утащил… жИирать нечЭго… ладно. У меня рубль в заначке есть, пойдём, купим… странное ощущение, за хурда-мурда дЭньги платить… забавно, да?!»

… Мягко шипит и посвистывает самоварчик (тульский, с медалями) на белоснежной скатерти под уютным жёлто-масленым светом керосиновой лампы… на скатерти – чашки с потёртым золотым ободком, варенье из крыжовника в крохотных стеклянных чашечках, на тарелке – нарезанная «Докторская» колбаса («Небыло тогда докторской колбасы.» – возмущается Взыскательный читатель… Дорогой читатель! В прейскуранте Рыбинского Торгового дома «Купец» за 1912 год приведена «Колбаса по-докторски, варёная, телячья – 28 копеек за один фунт…».) и вскрытая жестянка с ревельскими шпротами, перевезённая через половину земного шара… тихо, уютно… за таким столом надо тягать из сатинового мешка деревянные бочоночки лото, приговаривая «Барабанные палочки» или «Номер восемь – половинку просим»…

Только разговор идёт совсем не о детских успехах в гимназии или о уж-ж-жасной семейной драме («Представляете, возвращается наш полицмейстер из Хабаровска, натурально, кидается в спальню, распахивает шкаф… а там НИКОГО! – Да, постарела полицмейстерша, сильно сдала»)…

«… все началось летом прошлого, девятьсот третьего года… Вначале пропажи джонок да шаланд никак не связывали с действиями хунхузов. Власти ведь постановили, что с пиратами давно покончено, и списывали все на несчастные случаи на море.

Но, когда случаи невозвращения рыбаков в родную гавань участились, то мы этим всерьез заинтересовались: из рыбаков никто не возвращался живым домой, а несколько раз на берег выносило обезглавленные трупы… Слух о кровавых злодеяниях быстро распространился по городу и прибрежным поселениям. Рыбаки в разгар летнего сезона перестали выходить в море, опасаясь пиратов. Владивосток практически лишился свежей рыбы.

Из агентурных сведений мне стало известно, что пираты при захвате судов прибегают к крайним мерам, не оставляя свидетелей своих разбоев.

Всех, кто им попадался на пути, они или топили, связывая своим жертвам руки и ноги, или привязывая на шею какой-либо груз, или просто перерезали им горло. Имеющиеся на борту ценности, а также выловленную жертвами рыбу и морепродукты, они захватывали как трофей.

Часть добытого шла пиратам на пропитание, а часть привозилась в Семеновский ковш, на наш крупный городской рыбный базар, и продавалась оптом перекупщикам морепродуктов.

Иногда морские разбойники сами занимались продажей рыбы под видом торговцев!Потому как отличить пирата от рядового китайского торговца рыбой было практически невозможно, как и от рыбака.

Тем более, что бандиты принимали необходимые меры безопасности: захваченные шаланды или джонки, они уводили в укромные места и, после того, как проходило время и поиски заканчивались, их продавали, или же после перегрузки морепродуктов топили на месте, пряча, так сказать, концы в воду.

На захваченных судах хунхузы никогда не появлялись в городе в среде рыбаков, так как последние могли по определенным, известным им приметам опознать лодки своих погибших товарищей. На вырученные от продажи морепродуктов, а иногда и лодок деньги, пираты закупали необходимые съестные и иные припасы, оружие.

Но мало-помалу положение стало проясняться… курочка по зёрнышку клюёт! Агентура потихоньку села хунхузам на хвост – тайный агент сообщил приставу Раздольнинского стана о том, что в районе устья реки Суйфун находится около 200 хунхузов, вооруженных берданками и трехлинейными винтовками.

Полностью сведения проверить не удалось. Косвенные же данные подтверждали, что в этом районе действительно находится крупная шайка хунхузов. Она действовала и на суше и на море, располагая быстроходными парусными лодками и шхунами.

Военный губернатор принял решение, и из села Раздольного, где находился военный гарнизон, под покровом ночи выступил на облаву отряд стрелков во главе с офицером. Сопровождал отряд и пристав стана.

Хунхузов отряд не обнаружил, но на месте их лагеря на берегу Суйфуна были найдены шалаши, остатки пищи и догоравшие костры. Судя по всему, разыскиваемые снялись из лагеря незадолго до появления солдат, кем-то заранее предупрежденные.

Преследование также ничего не дало. Вероятно, шайка хунхузов ушла на юг в сторону Посьета, или на запад – в сторону Маньчжурии.»