Текст книги "Раскинулось море широко"

Автор книги: Валерий Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

Чтобы Волга высохла?

Чтобы судорога прошла по Сибири?

Чтобы кончился балаган?

Хочу!

Хочу!…

Россию можно обмануть, а когда она догадается, будет поздно. Уже под колпаком. Россию надо держать под колпаком. Пусть грезит придушенной. Народ знает, что хочет, но это социально не получается. Он хочет ничего не делать и все иметь. Русские – самые настоящие паразиты.

… Русские часто травятся разной пищей. Съедят что-нибудь и – отравятся. Детей рвет. Стариков рвет. Бабулек поносит. Приедет фельдшер – а они уже умерли. Тогда надо хоронить. Отравляются всем. Несвежим мясом. Рыбой. Творогом. Или грибами. И гороховым супом. У всех желудки не очень здоровые.

Зубы – вообще отдельный разговор. Русские зубы – всем зубам зубы.

… Русские очень любят есть шашлыки.

Приедут на природу. Куда-нибудь на речку. Искупнутся. Повизжат в воде. Некоторые сразу утонут. А другие начинают священнодействовать. Шампуры. Шашлыки. Рыжики! Маслята!

Ну, половина отравится. Остальные переебутся. Но зато весело. Под музыку балалайки.

По дороге домой все обычно молчат. Думают о своем. Так у русских заведено. Может, устали. А может, просто дремлют.»

Фон Шельма, качая головой, внимательно слушал монолог Рыдз-Смиглы, не забывая подливать ему портвейна из запасов корабельного лазарета…

Фон Шельме глубоко было наплевать на Рыдз-Смиглы, на его разглогольствования, на Россию в частности и русских в целом… но! Ему надо было получить ещё хоть одну подпись под актом, что триста пар матросских кальсон съедены мышами… на старпома (идиота, не понимающего своей выгоды) надежда в этом верном деле была слабая.

«Ивааан! Ленивый швайн, замьени тарелька!»

Русские офицеры Российского Императорского Флота продолжали пить чай в кают-компании русского боевого корабля…

… Где Финский залив, а где Залив Петра Великого! И всё же именно в Финском заливе произошло событие, оказавшее непосредственное влияние на ход и, в некотором смысле, на исход войны… впрочем, в этом тесном мире всё взаимосвязано!

… Ледяные, мелкие волны лениво, покачивая прибрежную шугу, облизывали высеченную на гранитной скале надпись: «Иванъ Водоньинъ, маiа 1830»… неистребимая черта русского человека оставить по себе память. Верно, когда наши соотечественники достигнут Луны, то и там на берегу лунного моря оставят надпись «ДМБ-2009»…

Свеаборг! «Шведская», от слова Sveaborg – русская крепость в преддверии Гельсинкфорса…

Раскинула она свои приземистые, из серых валунов сложенные стены на островах, больших и малых – Александровском, Артиллерийском, Михайловском и Инженерном, Комендантском и Лагерном…

Место донельзя казённое – станция русского военного флота, доки (между прочим, один док – Susisaari – самый старый сухой док в Европе), арсеналы, матросская школа, казармы, пороховые погреба, резервуары пресной воды. Православный собор, и тот выполняет по совместительству обязанности маяка…

В Крымскую войну неприятельский флот соединённый, подошедший к Свеаборгу, в составе 10 паровых линейных кораблей, семи парусных фрегатов, семи паровых фрегатов, двух корветов, одного брига, четырех судов «особой конструкции», 16 бомбард, 25 канонерских лодок, двух яхт и трех транспортов с десантом два дня неприрывно бомбардировал крепость… да так и ушёл от Волчьих шхер несолоно хлебавши… Отстояли матросы и солдаты крепость – ценою ста десяти жизней своих…

Но сейчас беда угрожала крепости изнутри…

Капитан Сергей Анатольевич Цион, из выкрестов, по душевной склонности своего племени – казначей Офицерского собрания, горячо говорил своим сподвижникам – подпоручикам Аркадию Емельянову и Евгению Коханскому:«Немедля! Теперь или никогда…»

Прибывший из Гельсинкфорса на извозчике, через замёрзший пролив депутат Сейма Йохан Кок осторожно спросил:«Отчего же немееедля?»

К сожалению, Сергей Анатольевич не мог поведать сообщникам о грозящей ему ревизии… Поэтому пояснил – что лёд, сковавший залив – их лучшая защита! Можно делать что угодно и как угодно, помощи русским ждать неоткуда…

«Даааа – заметил Кок – Осоообенно если мы взорвём шелеснодорожный мостыы у Хееельсинки…»

«Поэтому – горячился Цион, пока залив окончательно не вскрылся – надо начинать! И немедля, немедля – телеграмму всем свободолюбивым народам Европы! Небось, когда на рейд подойдёт английская эскадра, русопяты мигом предоставят Финляндии независимость…»

«Дааа – мечтательно закатывал глаза Кок – этто будет замечаааательно…»

…«Да что ж это такое – мучительно щуря глаза, Михаил смотрел в растерянное лицо Рожественского – У нас с англичанами уже, почитай, война… а у тебя, рассукин сын, мятеж?! И где? В Гельсинкфорсе! Мать, мать, мать… слушай, Зиновий Петрович, ты не томи меня – может, у тебя и в Кронштадте что намечается, а? Или в Севастополе?»

От удара монаршьего кулака на полированной столешнице со звоном подпрыгнул серебряный подстаканник… вышколенный вестовой мгновенно заменил чайный прибор и замер, недвижим.

«ВашеИмператорское… да ведь Свеаборг, хоть и морская крепость – Военному Ведомству подчинён, и „Выстрел“, на котором офицеров убили – это не мой, а военведомства корабль…»

«А матросы Свеаборгской флотской роты и 20-го флотского экипажа на полуострове Скатудден – тоже не твои?»

«Матросы – мои» – понурил голову вице-адмирал.

«Чего же они восстали?»

«Да, говорят, что всё началось с завтрака – подали им де на завтрак мясо с варёными белыми червями…»

«А на самом деле как было?!»

«Подали, да – я узнавал… макароны по-флотски. Макарон они никогда не ели, вот какая беда-то… да ещё их какая-то сволочь спровоцировала. Там ведь, Ваше Величество, подавляющее число матросов из местных, из чухны… распропагандированные…»

«Кем?!»

«Местным сеймом…»

«Чего хотят?»

«Независимости… Бобрикова чтобы убрали… и вообще…»

«Ах, вообще… моя „Стрела“, надеюсь, под парами? Немедленно идём в Кронштадт… поднимай флот.»

«Ваше Императорское… да на что? Лёд ведь…»

«Лёд? Хрен с ним. Пойдём по льду…»

… Вейка – «тесять копееек», чухонский извозчик, который за гривенник готов отвезти Вас хоть в Царствие Небесное, с ужасом наблюдал, как ровное ледяное полотно, по которому он катил, пересекает, дымя трубами, колонна кораблей…

Впереди, с грохотом взламывая льды, шёл «Ермак»!

Гениальное творение великого Макарова, первый в мире линейный ледокол возглавлял Ледовый поход.

… Не везёт Свеаборгу… Вечно бунты, а потом расстрелы. Место, видать, неудачное… А ведь и впрямь! Нехорошее место. И дело-то не в везении… и не в призраках замученных шведами русских пленных, громыхающих ржавыми цепями в таинственных свеаборгских подземельях, уходящих аж вглубь Балтийского щита…

С одной стороны – крепость практически в городской черте Гельсинкфорса, столичного, как ни крути, города… Плыть-то всего пятнадцать минут на маленьком пароходике от крепостной пристани до Эспланады, на которой высится величественный собор Александра Невского (а для тех кто взыскует высокого искусства – садись на поезд отправлением в час пополудни – и как раз поспеешь к вечернему балету в самой питерской Мариинке!).

А с другой стороны – гарнизонная скука и тоска. Потому как на жалование подпоручика лучше всего посещать гораздо менее дорогие места, чем столичные фиатры…

Как Вы думаете, ничего в душе у нищего подпоручика не ворохнётся – глядя на лощёных столичных гвардионов, легко выкидывающих по «катеньке» за ложу?

А потом ещё это самостийное Великое Княжество – со своей валютой, полицией, со своим сверхлиберальным законодательством… так что беглый люцинер, переезжая Белоостров, попадал в иное царство-государство, куда не было ходу противной жандармерии… это всё равно, что для москвичей-… сел на дачный паровичок, доехал до уютной Малаховки… и можно смело плевать на МВД! Из Хельсинки, как с Дону – выдачи нет.

Дошло до того, что номера большевистской газеты «Вестник казармы» – органа военной организации РСДРП в Финляндии совершенно открыто издавались в Гельсингфорсе, тиражом 1500 экземпляров… причём в типографии при канцелярии Сейма!

Государь с особенностями финского отношения к русскому царю ознакомился ещё прошлым летом, когда его любимая яхта «Штандарт», на которой сейчас путиловские пролетарии с треском ломали ореховую обшивку салона, готовя корабль к боевым действиям – с полного ходу, ведомая финским лоцманом, села на подводную скалу…

Яхта тогда выходила узким проливом в открытое море. Пассажиры сидели на палубе, пили чай… играла прекрасная музыка!

. Внезапно с оглушительным треском яхта ударилась о подводную банку. Опрокинулась посуда, упали стулья, попадали на палубу музыканты. Вода устремилась в трюм, «Штандарт» накренился и стал оседать носом. Взвыли сирены, матросы стали спускать на воду шлюпки.

В этот момент не оказалось рядом трёхлетнего цесаревича, и оба родителя просто обезумели от горя. Оказалось, что строевой матрос, смекалистый хохол Деревенько, при ударе «Штандарта» о скалу схватил царевича на руки и бегом перенес его на корму, считая вполне правильно, что с этой части судна ему будет легче спасать наследника при полной гибели яхты.

Государь всё время находился у лееров, следя за спуском шлюпок. Он часто смотрел на часы, подсчитывая, на сколько дюймов в минуту опускается в воду «Штандарт». По его оценкам, оставалось 20 минут. Однако благодаря своим герметичным переборкам яхта не затонула. И позднее была отремонтирована.

Прибывший на борт аварийного корабля начальник лоцманской службы Свинехунд, шведский патриот – горячо стал доказывать царю, что по лоцманской части никаких неисправностей нет.

На что Михаил с язвительностью ответил, что видимо, тогда это увлекательное приключение – бесплатное приложение сверх абонемента.

В общем, всё кончилось благополучно, разве только сильно огорчённый флаг-капитан, контр-адмирал Нилов спьяну пытался застрелиться, да Михаил вовремя у него револьвер отобрал… вины-то за Ниловым уж точно никакой не было. Скалы этой на морской карте действительно не было отмечено, хотя местные лоцманы, как потом установила жандармерия, про неё хорошо знали.

Вот такое особенное местное гостеприииииимство…

И что удивительно! Обладая правами, большими, чем любой иной подданный Империи (кроме разве жителей Царства Польского – те тоже нахватали особых прав и ртом, и жопой) – чухонцы были всем недовольны!

И мечтали из обитателей одной из самых богатых и процветающих провинций Великой Империи превратиться в нищие задворки Европы – коли не в одну из шведских областей… что гораздо более вероятно.

И не только мечтали.

Когда в Свеаборге вспыхнул мятеж – полторы сотни горячих финских парней приняли активное участие в народной забаве – утоплении в проруби офицеров несчастного «Выстрела»…

Начальник жандармского управления Лявданский после обиженно сообщит Государю, что накануне вечером он лично докладывал «корпусному командиру генерал-лейтенанту Зальца о заседания революционного комитета и роли штабс-капитана Циона, а также им было сообщено, где последний находился; тем не менее не только никто из членов революционного комитета и агитаторов, но даже и Цион арестованы не были».

Кто-то из высших администраторов, лучше жандарма знакомый с нюансами высокой политики, на полях документа начертал: «Барон Зальца не мог никого арестовать в Гельсингфорсе на дому. Даже генерал – губернатор мог бы сделать это лишь через прокурора финляндского сената.»

После подавления восстания, Цион продолжал открыто жить в Гельсингфорсе, даже опубликовал статью в подпольной газете «Вестник казармы», а когда революционное брожение прекратилось, спокойно себе выехал за границу. (Случай подлинный).

… Особенностью крепости было то, что в Свеаборг, как в крепость второстепенную, отправляли «трудных», то есть неблагонадежных, склонных к пьянству и прочим шалостям солдат и матросов.

В Российском государственном архиве военно-морского флота сохранился замечательный документ, название которого говорит о многом: «Дело о втором побеге со службы, а также о третьем промотании казенных вещей фейерверкером Кузяевым».

Еще в конце 1903 года командование Свеаборгского порта отмечало, что «из-за переполненности дисциплинарной части военно-сухопутное ведомство прекратило прием нижних чинов флота, которые отбывали наказание в экипажных карцерах, на судах, тюрьмах и арестантских домах». Нарушителей было столько, что не хватало тюрем.

Причины неповиновения солдат и матросов были схожими. Например, матрос второй статьи двенадцатого флотского экипажа Табатиров на следствии показал, что в «неудовлетворении нижних чинов по положению они видят, что начальство об них не заботится». Подследственный заявил, что «он матрос не второй статьи, а первой, и уже полгода не получает разницу между новым и старым окладом жалованья».

В марте 1904 года минная рота Свеаборгской крепости пожаловалась командованию, что «не получает денег за винную порцию». Еще со времен существования парусного флота замерзающим на промозглом ветру матросам полагалась чарка водки. Можно было от нее отказаться и в качестве компенсации получить в конце службы некоторую денежную сумму.

Лишить русского человека водки! Ужас.

Но… Командование Свеаборга на жалобу не отреагировало (возможно, преднамеренно провоцируя их?), и на следующий день рота отказалась выходить на занятия. Матросов тут же разоружили и арестовали.

Ночью 8 марта за минеров вступились артиллеристы, которые разобрали оружие и захватили четыре острова. Утром восставшие обстреляли катер «Выстрел» с двумя офицерами и взяли их в плен. Одного офицера отправили на гауптвахту, где позднее зверски убили штыками, а второго сбросили на лёд с мостика, а потом утопили в специально прорубленной проруби со словами: «Собаке – собачья смерть». Несчастный стал первой жертвой Свеаборгского восстания. Увы, не последней… жертвами стали не только большинство офицеров, но и проживавшие на Госпитальном острове члены их семей. Об участи несчастных женщин и детей больно говорить…

В тот же день бунтовщики подняли красный флаг и начали артиллерийский обстрел Комендантского острова, на котором размещались начальство и верные правительству войска. Возглавили восстание офицеры – подпоручики Емельянов и Кохановский. Цион мудро руководил бунтом с берега. Противоположного.

В Гельсингфорсе восставших поддержали матросы на полуострове Скатудден. Матросы арестовали некоторых командиров и попытались привлечь на свою сторону экипажи стоявших у причалов кораблей (постановщиков мишеней «Кречет» и «Ласка», транспорта «Ъ»), однако корабли ответили пулеметным огнем. Бунтовщики почти двое суток обстреливали Комендантский остров, разрушили дом коменданта и многие укрепления. К вечеру 9 марта казалось, что бунт удался и его можно будет называть восстанием.

…«Император Александр III» комплектовался чинами Гвардейского Флотского экипажа! Поэтому было абсолютно понятно, почему новенький, только летом прошлого года прошедший испытания корабль шёл под флагом Михаила…

Вместе с ним шли «Николай I», «Сисой Великий» и «Наварин»…

Для подавления мятежа – более чем достаточно!

…«Черт, чёрт, чёрт!» – командир, капитан первого ранга, потомок первого русского солдата, Николай Михайлович Бухвостов оторвал от глаз тяжёлый бинокль…

«Где наши разрывы? Вениамин Александрович, Вы что-нибудь видите?»

Старший артиллерийский офицер, лейтенант Эллис Первый, тоже был в недоумении…

«Должны же быть разрывы?»

… Но разрывов двенадцатидюймовых снарядов «Александра III» на верках Свеаборга – отмечено не было…

Когда мятежники выкинули белый флаг, и всё закончилось – первое, что увидел Михаил, вступивший на плац, был 12-ти дюймовый снаряд, мирно лежащий прямо у подножия мачты с флагом…

В качестве снаряжения снарядов образца 1892-го года русские применяли мокрый пироксилин! Чтобы предохранить снаряд от преждевременного взрыва при ударе о броню: в отличную взрывчатку – сухой пироксилин добавлялось 30% воды, из-за чего он труднее и хуже взрывался.

А к этому добавили ещё взрыватели снарядов с чрезвычайно тугими пружинами, которые вообще очень редко вызывали детонацию… поэтому русские снаряды не взрывались!

Высшие адмиралы российского флота в качестве взрывчатой начинки для снарядов категорически отвергли меленит (это просто французское название пикрата свинца) – самое мощное взрывчатое вещество того времени.

Но во всех зарубежных флотах (в отличие от русского) это вещество напротив – стало главным видом взрывчатой начинки для фугасных снарядов. Особенно широко использовали его в японском флоте.

Надо сказать, что меленит по своей взрывчатой силе до сих пор практически нисколько не уступает самым современным видам взрывчатки, появившимся на сто лет позже.

Причём капитан 2 ранга Семёнов грешит против истины, утверждая, что японцы в бою у острова Киллинг применили какой-то особо мощный и секретный вид якобы не известной никому в мире взрывчатки. Наоборот, всё было заурядно просто. Для большей безопасности использования в снарядах любую взрывчатку флегматизируют – из-за чего уменьшается её взрывная сила.

А японцы просто уменьшили флегматизацию начинки своих снарядов (из-за че го иногда у них снаряды взрывались даже в стволах своих орудий).

Поэтому мощность взрыва обыкновенного меленита резко возросла, а вот надёжность его – наоборот, ухудшилась. И уж подавно эти хвалёные японские снаряды вообще не были способны пробить самой тонкой брони (они взрывались при любом прикосновении к ней).

То есть никакого секрета особо сильной взрывчатки у японцев не было.

Для русского флота тоже предлагали снаряды начинённые меленитом изготовленные на заводе Рудницкого, причём очень тонкостенные фугасные бомбы с большим весом взрывчатки.

Но начальник ГМШ З.П.Рожественский ответил, что такие снаряды русскому флоту не нужны.

Ему даже предлагали принять хотя бы небольшое количество этих мощных бомб на всякий случай, но тот ответил категорическим отказом.

Мало того, логика развития боеприпасов в русском и японском флотах происходила в прямо противоположных направлениях. После первых сражений с порт-артурской эскадрой японцы через своих шпионов быстро узнали, что повреждения русских кораблей очень малы, и приняли решение резко увеличить взрывную силу своих снарядов.

Для этого они срочно разработали очень чувствительные новейшие взрыватели Идзюина, срабатывающие даже при ударе снаряда о пеньковый трос, и уменьшили флегматизацию взрывчатой начинки своих снарядов.

А русские, наоборот, снаряжая в поход Вторую Тихоокеанскую эскадру, применили тугие взрыватели системы Бринка с большим замедлением действия, и самое главное, по свидетельству академика А.Н.Крылова УВЕЛИЧИЛИ ФЛЕГМАТИЗАЦИЮ пироксилина, подняв процентное содержание влаги вместо обычных 15 %, аж до 30 %. Де, в тропики поплывут… а там жарко.

От этого мощность взрыва этого ВВ ещё более уменьшилась. По данным В.Ю.Грибовского, японский меленит в четыре раза превосходил по фугасному действию мокрый русский пироксилин! Но ведь это если исходить из условия одинакового веса взрывчатки, а на самом деле японский снаряд одинакового калибра с русским содержал вес взрывчатки в 5, 8 больше!

То есть превосходство в силе взрыва надо перемножить на превосходство в количестве ВВ. Поэтому японский снаряд одинакового калибра – взрывался в двадцать три раза сильнее русского!

Разумеется, это было сделано с ведома адмирала Рожественского.

Но… Он предполагал, что Вторую эскадру отправят только для демонстрации силы, но никак не для боя с противником, поэтому огромный вес воды в снарядах не имел никакого для него значения.

«Александр III» как раз и был снаряжён этим новым боекомплектом…

… Государь с интересом рассматривал выложенные в рядок на плацу Артиллерийского острова абсолютно целенькие снаряды русского броненосца. Потом внимательно посмотрел в глаза Рожественскому:«Зиновий Петрович, а у тебя кортик, часом – не картонный?»

… Если бы Рожественский был самураем, то тут же и совершил бы приличествующее сеппоку… куда там! Иным ссы в глаза… то есть в упор, прямо говори, что с боем парохода «Веста» – что-то не так, как записано в вахтенном журнале… а он всё – Божья роса! То есть – «Георгий» жжёт его грудь, но ордена не снимает…

Нет. Клинок кортика был у вице-адмирала настоящий, хорошей златоустовской, аносовской булатной стали…

А вот снаряды…

«Господа, позвольте сообщить вам пренеприятное известие – снарядов у флота российского – нет… что есть? Болванки есть. Наподобие тех, которыми китайцы по япошкам при Ялу стреляли… там хоть двенадцатидюймовые были песком заполнены. Не так обидно – да и дешевле, гораздо.

Благодаря некоторым… деятелям, не будем уточнять кому… я понятно выражаюсь, Зиновий Петрович? эх, дать бы по роже кое-кому, да это делу не поможет – наши снаряды не взрываются…

Что будем делать? Попрошу выражаться кратко. Война фактически началась!

Кто сказал – отдать японцам пол-Сахалина и быстренько подписать мирный договор?

А. Шутка.

А я вот тоже – ради шутки, Сергей Юльевич, возьму – и поименую Вас графом Полусахалинским. Потомству в пример. Быстренько.

Что значит – переоснастить? Когда и чем? Наша промышленность не готова поставить столько пироксилина, а взрыватели… вообще швах. Обуховский трубочный забастовал, господа! Единственный завод… И самое главное – время, время… вряд ли англичанка нам его даст…

Граф Игнатьев?»

Впервые выступающий на совещании такого уровня, Игнатьев, кавалергард, слегка смутился – но вспомнил, как на Пасху 1899 года без рейтуз явился – на пари – в Офицерское собрание, и приободрился мигом:«Докладываю.

Шнайдер и Крезо, ссылаясь на… э-э-э… нейтралитет… в продаже снарядов отказали.

Крупп и Тиссен – с радостью, но… основной калибр германского флота 28-см, и двенадцать дюймов они поставлять не готовы. Нужна оснастка, технологические карты… так что не раньше июля.

В Северо-Американских Штатах Бетлехем-стил поставить готова что угодно и кому угодно, но-мерзавцы, просят предоплату в сто процентов. Не надули бы…»

«Кредит?»

«От еврейских банкиров, Ваше Императорское Величество?»

«Вопрос снимается… Так, какие ещё варианты?»

Рожественский робко поднял руку, как «камчадал»-двоечник: «Ваше Императорское Величество, а может… у Военного Ведомства… занять?»

Генерал-Адъютант Сахаров, Военный министр, по свидетельству очевидцев – был человеком вялым, ленивым и мелочным…

Однако здесь он просто взорвался:«Как?! Передать снаряды… и кому? Какому-то… флоту… Да флот до сих пор не расплатился с нами за передачу пятидесяти меленитовых бомб в Артуре! И… Ещё хотите?! Вот вам!»

И фигура из трёх пальцев, коей японские гейши приглашают клиентов, оказалась у носа Рожественского…

При ином Государе – и ведь сошла бы эта выходка Сахарову… но не при этом. Нет, не при этом.

… Хрусталёв-Носарь был крайне деятельным человеком. Очевидец вспоминает:«Отрываясь от работы в революционном штабе (Петроградском Совете), он летел с Обуховского на Трубочный, с Путиловского на Балтийский, из манежа в казармы и, казалось, говорил одновременно во всех местах. Его лично знал и слышал каждый петербургский рабочий и солдат. Его влияние в массах и в штабе было подавляющим.»

Сейчас он выступал на Трубочном…

«Чего же мы хотим, товарищи?

Вы требовали включить 1 мая в число праздничных дней, установить 8-часовой рабочий день, учредить на заводе совет выборных уполномоченных от рабочих, увеличить расценки… этого мало!

Мы требуем немедленно прекратить бессмысленную войну, развязанную преступной царской кликой!

Мы требуем Учредительного Собрания!

Мы требуем свобод – свободы слова, свободы печати, свободы уличных шествий!

Мы требуем – долой кровавого царя…»

«Это меня, что ли?»

Хрусталёв-Носарь замер на полуслове… обернувшись, он увидел человека в офицерской бекеше, левая рука которого висела на перекинутой через шею чёрной косынке…

«Гхм-хм… э-э-э…»

«Пошёл на хер. Слезь с ящика, коли сказать нечего… Товарищи рабочие!»

Глухо загудевшая толпа качнулась в едином порыве…

… Когда Государь на руках рабочих покидал заводской двор, то над тушкой ещё дергающегося на тросе Хрусталёва-Носаря бойкий мастеровой, по имени Максим – уже вешал пусть криво, но от всей пролетарской души начертанный лозунг:«Всё для флота! Всё для победы!»

Сергей Юльевич Витте был безутешен:«Государь! Что Вы наделали, что Вы наделали?»

«Я пообещал рабочим – достойную оплату за достойный труд…»

«Вы… Вы… это неслыханно! Вы увеличили расценки в три раза, и теперь…»

«Знаю. Теперь Шлиссельбургский проспект перекрыт конной полицией – потому что там стоит двух-верстовая очередь в контору Обуховского трубочного завода. Наниматься!»

«Да что теперь будет?!»

«Что будет? Я скажу Вам, что будет – Администрация единственного в России завода, выпускающего взрыватели, смело уволит своих смутьянов и вообще всех тех мастеровых, которые предпочитают петь хором, вместо того, чтобы повышать профессиональное мастерство… и наймёт других, новых – которые за эту работу будут держаться не только обеими руками, но и зубами!»

«Да как Вы посмели?!»

«Посмел. Сергей Юльевич, рабочий в России – товар редкий и штучный. Хороший рабочий, я имею в виду – слесарь-инструментальщик, фрезеровщик, модельщик… я еще для мастеровых – казённых рабочих введу: обязательную пенсию (по беспорочной отработке двадцати пяти лет, для вредного производства – пятнадцати лет, а также увечным, получившим травму на производстве), фабрично-заводские бесплатные школы, систему пожизненного найма, введу классные чины для мастеров, обязательную индексацию заработка – такого, чтобы один пролетарий мог свободно прокормить трёх членов семьи, введу строительство казённых казарм для рабочих, бесплатную фельдшерскую помощь, оплачиваемые двухнедельные отпуска, оплату сверхурочных в двойном размере, а за особо важный заказ – в тройном… а также ежемесячное награждение! Кого – деньгами, кого – Похвальным листом… а по итогам года – медалями за доблестный труд! А к медали – свой домик, на Выборгской… Я обещал. Слово Царское – Закон!»

«Государь, это безумие!!»

«Нет, Сергей Юльевич, это не безумие, безумие – это в канун войны провоцировать рабочих единственного (а кстати почему единственного?) трубочного завода на забастовку!»

«Как премьер-министр, я не позволю Вам впустую расточать достояние России!»

«Достояние России – это, как ни смешно звучит, её подданные…»

«Ерунда! Бабы новых нарожают! Людишков, Государь, у нас хватит…»

«Сергей Юльевич, Сергей Юльевич, гляжу я на Вас – и только головой качаю… что с Вами стало? Ведь был же толковый инженер, путеец…»

«Я за место не держусь…»

«Ценю Вашу откровенность… думаю, что мы с Вами расстанемся по-хорошему…»

Выйдя из Зимнего, Витте бросил репортёру «Биржевых Ведомостей» историческую фразу:«Кровавый тиран обезумел!!»

…«Как вообще встретило общество известие о войне?»

Джунковский сделал донельзя верноподданический вид и отрапортовал: «Встретили войну с воодушевлением: „Загорелся на Руси великий костер, и покаялось русское сердце и запело“»

«Это кто же у нас такой… поэтичный?»

«Это проповедовал 18 марта сего года в Тифлисе грузинский епархиальный миссионер Александр Платонов.»

«А левые?»

«Левые тоже очень довольны: „Поражение царского правительства в этой грабительской войне крайне полезно, так как приведет к ослаблению царизма и усилению революции“»

«А крестьянство?»

«Н-ну…»

«Чего Вы мычите – Вы ведь кавалерист! Рубите правду-матку!»

«Судя по письмам, полученным периодическим изданием „Крестьянская жизнь и деревенское хозяйство“ под редакцией И. Горбунова-Посадова от своих сельских корреспондентов, только 10% селькоров (и тех, о ком они писали) придерживались патриотических настроений, 19% – равнодушны к войне, у 44% – настроение унылое и тягостное и, наконец, у 27% – отношение резко отрицательное!»

«Вот это я понимаю… мужичок-б-б-богоносец, мать его… А земства?»

«Выражали принципиальное нежелание помогать войне, причем порой в достаточно гнусных формах. Так, они отказывались помогать семьям солдат, ушедших на войну. В Московской губернии в помощи отказали 60% сельских общин, а во Владимирской – даже 79%…

Священник села Марфино Московского уезда рассказывал приставу, что он пытался взывать к совести сельчан, но услышал такой ответ: „Это дело царское. Решая вопрос о войне, он должен был решить вопрос и о всех последствиях ее!“»

«Про интеллигенцию не спрашиваю. А… купечество?»

«Великая княгиня Елизавета Федоровна, давно работающая с меценатами, так определила настроение Москвы: „Войны не хотят, цели войны не понимают, воодушевления не будет“»

«Коротко и ясно… Настроение двора?»

«Князь Ухтомский заявил: „Не может быть войны менее популярной, чем настоящая. Мы абсолютно ничего не можем выиграть, принеся огромные жертвы людьми и деньгами“»

«Отважен князь, отважен… ведь его сын в Артуре? Хоть бы о нём подумал… Правительство?»

«С. Ю.Витте в начале 1904 года упорно твердил, что России Маньчжурия не нужна и он не желает победы России. А в беседе с германским канцлером Бюловом Витте прямо заявил: „Я боюсь быстрых и блестящих русских успехов“»

«Вундербар… кто же за меня?»

Джунковский, умный, ответил тихо и просто:«Один лишь Господь…»

… Ретроспекция. В декабре 1903 года, накануне Русско-японской войны, к монахам Киево-Печерской лавры пришел седовласый матрос, герой Севастопольской обороны, и поведал им о своем видении.

Как-то, проснувшись среди ночи, старик-матрос увидел Божию Матерь, окруженную ангелами во главе с Архистратигом Михаилом и Архангелом Гавриилом. И сказала ему Матерь Божия: «России предстоит скоро тяжелая война на берегах далекого моря и многие скорби ожидают ее. Изготовь образ, изображающий Мое явление, и отправь его по водам в Порт-Артур. Если икона Моя утвердится в стенах города, то Православие восторжествует над язычеством и русское воинство получит победу, помощь и покровительство.»

Икона была написана, освящена и доставлена в Санкт-Петербург для скорейшей отправки в Порт-Артур. Но… Началась война, и доставить икону сквозь японскую блокаду было практически невозможно.

Практически, значит… невозможно?

… ! Вот как на языке урду пишется это странное для русского уха словосочетание – Хайберский перевал…

Со времён Искандера Двурогого, которого на далёкой родине, в Македонии, звали Александром Филипповичем, шли через него в златокипящую Индию то железные фаланги тех же македонцев, то сияющие на солнце медными щитами тумены Великого Могола…

Но гораздо чаще пылили через него мирные торговые караваны, Иншалла.

Проходной двор, короче говоря.

Начинался Хайбер, расположенный на высоте, ежели кому интересно, 1030 метров, от индийского городка Джамруд…

Дорога вьётся по склонам хребта Сафедкох сорок восемь вёрст, минуя самое узкое место, где расстояние между стенами каньона составляет всего пятнадцать аршин, и приводит, в конце концов, в пыльный, глиняный афганский городишко Торхам, где проход заканчивается.