Текст книги "Раскинулось море широко"

Автор книги: Валерий Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

Дальше, до самого Кабула – вьётся узкая тропа… впрочем, у глинобитных стен шумного Джелалабада мало-помалу расширяющаяся до вполне приличного, широко истоптанного тракта, стойно нашей Владимирке…

А с той, индийской стороны – начинается дорога отличная, шоссированная – аж до самого Пешавара…

Построена она была англичанами в 1879 году… и есть у них вполне реальные планы строительства дороги железной!

Потому как важен Хайбер, ох как важен! Через него шли красные мундиры завоёвывать Афганистан 1838, в 1842, в 1878, в 1880 годах… наверное, и ещё разок пойдут… повадился кувшин по воду ходить!

Много раз описан этот перевал в романтической литературе…

«Как близ города Кабул

Есть река Кабул,

В той реке Кабул

Эскадрон тонул…»-это, конечно, мой любимый Киплинг. А река Кабул – в десяти верстах севернее Хайбера…

«У Хайберского перевала в мою палатку заглянул бенгальский мушкет. Так я застрелил его из двуствольного тигра… ха, ха… что, Холмс, неужели не смешно?» – а это, само собой, Конан Дойль… Кстати, доктор Ватсон был ранен аккурат где-то в этих краях, уж не у Акчи ли?

Живут в этих краях исключительно мирные и добрые люди, пуштуны – народ гостеприимный, очень музыкальный… Пуштунский юноша, украв своего первого коня – обязательно тут же сочинит приличествующую случаю касыду.

Ну так распорядился Всеведующий – что не растёт на здешних серых скалах ничего путёвее карагача… поэтому традиционными занятиями местных племён являются грабежи, разбои и набеги на своих несчастных соседей… почему несчастных? Будешь тут счастливым, имея соседом пуштунов… А если серьёзно…

Пуштуны – кочевники, которые живут за счет отгонного скотоводства. Зимой они отгоняют скот на южные индийские пастбища, где тепло, где влага. Весной же эти бессчетные стада овец и верблюдов медленно движутся на север – на выпасы, находящиеся в Афганистане, и это является гарантом существования племен, гарантом процветания их экономики.

И тот, кто пытается блокировать границу жестко, не утряся вопрос со старейшинами пуштунов, наживает себе в их лице непримиримого врага. А никто не хочет иметь врагом пуштуна – почти все жители границы лихие наездники и меткие стрелки. Выйти за пределы деревни без карабина или винтовки считается просто неприличным. Непременный атрибут более или менее состоятельного пуштуна – винтовка или пистолет, кожаный патронташ, острейший бичак. Двенадцатилетние ребятишки без промаха бьют на звук или вспышку света.

Край пуштунов – Северо-западную пограничную провинцию – в Индии обычно называют коротко:«сархад» – «граница». На карте территория племен выглядит узкой, извилистой полоской, протянувшейся вдоль западного склона гор.

Из-за пуштунов, а также в размышлении о Большой Игре – выстроили англичане на Хайбере форты, оседлавшие дорогу. С обеих сторон дорогу окружают мощные гранитные утесы или обвалы с белоснежными кружевами водопадов. Вдоль дороги врезаны в гранит медные плиты с именами английских офицеров и солдат, а то и – целиком – наименования частей, нашедших смерть от пуль воинственных пуштунов, не пожелавших покориться чужеземному господству и не раз устраивавшим здесь засады британским карательным отрядам.

А древнейший город Пешавар несколько столетий играл роль перекрестка торговых путей, связывающих Европу с Азией. Пешавар возник как крепость, контролирующая подходы к Хайберскому перевалу. Много веков его называли «воротами в Индию», и каждый из правителей считал своим долгом держать их закрытыми под надежным замком.

Железнодорожная одноколейная ветка делит Пешавар на старый и новый город. Новая часть – район колониальных особняков, где можно увидеть уголки старой доброй Англии, улицы, закрытые зеленью чинар, кипарисов и высоких тополей. Из-за оград от тяжести свешиваются ветви с оранжевыми мандаринами и апельсинами, и покрытые нежнейшей пыльцой харам – дающие запретный сок виноградные лозы.

Старому городу – более тысячи лет. Это лабиринт глинобитных дувалов и мечетей, обступивших древний форт Бала Хиссар, возвысившийся в центре города и охранявший в прошлые времена путь через перевал Хайбер.

Теснятся каменные и глинобитные караван-сараи с загонами для лошадей и верблюдов, манят прохладой глубокие каменные колодцы. Здесь останавливаются купеческие караваны, приходявшие из Самарканда, Бухары, Кашгара, Герата, Астрахани…

Велик пешаварский рынок Киса Хвани, что в буквальном переводе обозначает «улица сказочников». Знамениты пешеварские умельцы изготовлением оружия, которое делают в обыкновенных мастерских, напоминающих слесарни.

В них вам покажут образцы продукции – целую коллекцию ружей с резными ореховыми прикладами, карабинов и пистолетов. Больше всего удивляет умение сделать настолько точную копию любого пистолета, что если у оригинала чуть сбита одна из цифр номера, то такой она будет и на изготовленном здесь «маузере» или «парабеллуме».

После того, как русские заняли Мазари-Шериф, после непродуманных действий урусвати приют среди пуштунов нашло много отребья, которое под видом беженцев уходило из Афганистана и осело в многочисленных лагерях в зоне свободных племен.

Как не оказать помощь гостю, который, тем более, пострадал от действий неверных? Который с тобой одной крови, религии, одного языка? Каждый пуштун пойдет на любые затраты, лишь бы выполнить долг гостеприимства. Гостю предоставляется самое почетное место за столом, самая лучшая пища, которую в состоянии приготовить хозяин дома.

И которым, кстати, даже правительство Индии на английские фунты стерлингов открыто оказывает помощь в борьбе с неверными. Многие горцы, потеснившись, приютили у себя этих самых «беженцев», делились с ними пищей и одеждой. Не сразу поняли, какую змею пригрели на груди.

Поняли, только когда когда банды, распоясавшись, стали терроризировать местное население, заниматься обыкновенным разбоем.

Вождь племени африди Вали Хан Кукихейль с одобрения старейшин и племенных авторитетов для защиты жизненных интересов племени, а проще сказать – жилищ, полей, пастбищ, создал лашкар численностью до десяти тысяч человек. И как метлой вымел всех подонков! Что в свою очередь не понравилось кое-кому в Пешаваре, который давно стал центром антиафганской и антирусской борьбы.

К вождю в Джамруд приехал заместитель верховного комиссара по делам Северо-Западных Провинций, толстомордый розовощекий индиец, с оксфордским акцентом, который под видом оказания помощи беженцам курировал учебно-тренировочные лагеря афганских моджахедов и распределение поступающей им военной помощи из-за границы.

«Или ты вместе со своим лашкаром складываешь оружие, или мы уничтожим твой дом», – закончил он свой разговор с Вали Ханом.

Наглец! Никто так не смеет разговаривать с пуштуном, тем более в его доме! Вождь скрипнул зубами, но законы гостеприимства не позволили ему ответить тем же, и он просто указал непрошеному гостю на выход…

Индийские воинские части, под командой англичан, пришли на следующий день, благо от Пешавара до Джамруда всего восемь миль. Никто не верил, что они посмеют напасть, но ошиблись…

Дом Вали Хана обстреливали из горных пушек в течение сорока пяти минут, после чего толстые, сложенные из камня стены сдались и рухнули. Но за это время вождь с семьей успел уйти, а вместе с ним из Джамруда ушли все мужчины.

Империалисты ответят за все свои прегрешения! За то, что раскололи пуштунский народ на два лагеря, за то, что разжигают войну в братской Афганской стране, за то, что несут свой неверный образ жизни на исламскую землю!

Кому какое дело, что между разными пуштунскими племенами и даже кланами внутри племен редко наступают мир и единство. Пусть истоки разногласий восходят к колониальной политике англичан, которые успели так поделить в свое время зону племен, что до сих пор не утихают споры по поводу владения лесными угодьями, караванными тропами, полями и пастбищами.

В конце концов, пуштунам плевать и на русских и на англичан!

Они готовы воевать с любым, кто мешает им жить. Жить так, как жили их предки, живут они, и как будут жить их потомки.

Если англичане рассчитывали напугать пуштунов и сломить их дух, то они ошиблись – никто и никогда не мог навязать им свою волю!

И англичане получили то, что заслуживали – войну на Хайберском перевале, который каждый воин африди знал, как свои пять пальцев.

Племя африди не было таким могущественным и многочисленным, как племена дуррани или гильзаев, но зато племя африди жило в зоне Хайберского перевала и контролировало участок этого важного в стратегическом отношении места.

Джирга – «племенной парламент», в сентябре прошлого года решила взять на себя контроль за границей с Афганистаном и не пропускать через пуштунские земли караваны с оружием и наемников для диверсий на территории братского Афганистана.

Никто не смеет противиться решениям джирги. Но многие под предлогом джихада ослушались. Хотя, какой может быть джихад за английские деньги, рекой текущими в карманы тех, кто ведет войну против Афганистана и урусвати? Продажные собаки!

И вот теперь в подсобном помещении одной из пешаварских лавок был брошен крепко связанный пленник. Сафир лежал на пыльном холодном полу темной комнаты, и от собственного бессилия ему хотелось выть. Сафира привезли глубокой ночью из Джамруда, заткнув рот кляпом и закутав от чужих глаз в толстый ковер из верблюжьей шерсти.

Его, пуштуна из племени африди, взяли как паршивого, неопытного малиша! Эти предатели, продавшие свой народ и за чужое золото готовые лизать зад любому, еще поплатятся за свои действия. Аллах велик, Он все видит и воздаст по заслугам этим неверным!

Шакалы! Они заплатят за все!

После нападения индийских войск на их племя Сафир ушел из Джамруда вместе с вождем и уже следующей ночью лично обагрил лезвие своего ножа в крови пяти малишей, которые безмятежно спали на горной заставе. Он с двумя своими соплеменниками змеями проскользнули между камней, не потревожив и песчинки, сняли безмятежно дремавшего часового и сделали свое кровавое дело. Мстя за разрушенные дома, которые возводили еще их прадеды. Дома, которые в своих стенах хранили историю их племени и рода…

Вчера вождь племени отправил Сафира в Джамруд на разведку, чтобы собрать информацию, что творится в их родном городе, но видно за деньги можно купить все, в том числе и предателей, потому что не успел Сафир допить свой чай в чайхане родного города, как в нее ввалились малиши и скрутили его.

Одно хорошо, о Аллах! Что недолго продлится его плен… завтра инглези привяжут его к стволу пушки, зарядят пушку холостым зарядом…

«О Всесильный и Всемогущий! Клянусь соблюдать все Твои заветы и совершить Хадж – позволь мне только на прощание убить хотя бы ещё одного врага!»

Видно, горяча была его молитва…

«Хоменко, что ты там копаешься?»

«Так, Вашбродь, тут и изюм – мням-мням… и кайса… мням-мням…»

«А сала там часом, нет?»

«Откуда? Дикари-с, Азия… о, а это что тут за тючок? Давно обосновался? Молчит…»

«Дай ему водички напиться, из чайника…»

«Ага, водички ему… на всех не напасёшься… ну, полегче, полегче, бусурман, ишь, присосался… разрезать веревку? А ты фулюганить не будешь? Ну, давай ручонки-то…»

Как мой любимый герой, штабс-капитан Семёнов Тринадцатый «Индийский» наконец-то оказался в стране своей детской мечты? Оченно просто. Ногами пришёл…

«Не ходил в Иран я с караваном, не возил туда я шёлк и хну…» – дальше что-то про станок, видимо, токарный…

Собравши, с разрешения барона Маннергейма, своего бригадного командира, маленькую такую компанию (семиреченский казак – урядник Сухов, третий год как уволенный со службы и всё не имеющий никакой возможности уехать в Россию, к Катерине Матвеевне, сверхсрочнослужащий рядовой Хоменко и волонтёр – юный техник коммунального хозяйства Лаврик Берия), заняв у бухарского жида Паниковского в рост под еврейский процент некую сумму, отправился Семёнов через Кабул и Джелалабад, с грузом ивановского ситца, тульских самоваров и павлово-посадских цветных платков в не так уж и далёкую Индию… дабы самолично осмотреть, что там да как.

Для развития дела прихватили с собой, с подачи оборотистого Лаврика, хороший план – пару тюков с высушенными головками афганского мака…

Деньги Паниковскому отдавать когда-нито надо ведь? То-то.

Однако, данный товар наши герои провезли исключительно контрабандой… потому что монополию торговли наркотиками англичане закрепили только за собой! И конкурентов не терпели. Вешали они конкурентов, за полфунта гашиша – вешали… а тут вполне товарное количество!

И не то, что англичане так боролись с распространением наркотиков. Напротив, они целую войну провели с Китаем, которая так и называлась – опиумная… и сами британские джентльмены в минуту сплина могли побаловаться со шприцом. Вот, Шерлок Холмс, например… употреблял.

Но – продавать дары Морфея, извлекаемые из млечного сока Papaver somniferum L. – англичане разрешали только своим.

И завтра надо было ждать хорошего шмона… Где же спрятать лист? В лесу…

Поэтому, сопя, Семёнов, Лаврик, Сухов и даже паталогически не желающий поднимать ничего тяжелее стакана Хоменко – притащили свои тюки на склад опиума, принадлежащий Сардар-Хану, индийскому радже…

Где и сделали попутно доброе дело… причём насколько доброе – они поняли только на следующее утро, когда бородатые, одетые в белые длиннополые рубахи с чёрными жилетками люди, вооружённые до белоснежных, сияющих, никогда не знавших зубной щётки зубов – поклялись на клинке и соли в вечном братстве с урусвати…

Причём тут русские? Берия вообще был мингрел…

«… Мечутся белые чайки,

Что-то встревожило их, -

Чу!… Загремели раскаты

Взрывов далеких, глухих.

Там, среди шумного моря,

Вьется Андреевский Стяг, -

Бьется с неравною силой

Гордый красавец „Варяг“.

Сбита высокая мачта,

БрОня пробита на нем.

Борется стойко команда

С морем, с врагом и огнем…»

«Какая гадость, какая мерзость…» – постукивая замерзшими до одеревенения ногами по деревянному перрону ораниенбаумского вокСала, подумал Артур Вискас, литератор…

Впрочем, литератором Вискаса считал только и исключительно он сам…

При первом взгляде на него бывалый человек сразу же: по когда-то, в позапрошлом парижском сезоне, модным, но изрядно поношенным, явно с чужого плеча, вещам, купленным на распродаже в жидовской лавочке, по геморроидального цвета искаженному вечной желчной гримасой лицу, наконец, по стоптанным, не по сезону, лакированным штиблетам – верно определил бы Артура как вечного неудачника, обвиняющего в своих бедах весь этот жестокий, злобный, завистливый мир…

Надо сказать, и при втором взгляде на Вискаса – этот диагноз не изменился бы.

Только вот кому, скажите на милость, второй раз захотелось бы взглянуть на это убожество?

Вискасу было плохо… ему было голодно и холодно.

Очередной визит к проживавшему в Ораниенбауме очередному гиганту мысли, отцу русской (тьфу, гадость какая!) демократии ничего не дал.

Вискаса никто не хотел печатать… Более того, его и читать-то никто не хотел.

А ведь он создал Великую Книгу… эпохальный, многостраничный труд про Великую Литву… аккуратно написал так много букв.

Вот только эти буквы никак не хотели складываться в орфографически безупречные слова – не токмо что в предложения!

А те жалкие, ничтожные русские, кого он всё-таки уговаривал взять в руки его пухлый, на пишущей машинке собственноручно Вискасом отпечатанный текст – не могли осилить его далее роковой седьмой страницы…

Ыымперцы! Жалкие подражатели! Ворующие у него блистательный сюжет, все эти Львы Толстые, Короленки, Бунины… а жалкий, ничтожный Аверченко просто описался, скиснув от смеха, не дойдя и до третьей страницы…

Верно, придётся возвращаться назад, в Царство Польское, в родимую Вильну… ни со щитом, ни на щите… а как он уже давно привык – как обдристанная собака…

Поезд всё не шёл и не шёл – о мерзкие русские! И они ещё смеют называть себя европейцами!

Да у любого великого поедателя цеппелинов, не имеющего отхожего места на своём хуторе – больше европейскости, чем у жалкого, ничтожного Мечникова или Менделеева…

Нет, надо возвращаться… спрятать Великую Книгу на чердаке, и снова приниматься за работу – тапёра в публичном доме… там хотя бы тепло, и кормят объедками.

Как надоела ему эта грязная, ничтожная Россия с её грязными, ничтожными русскими…

Вот и сейчас…

Мешая Вискасу думать о высоком, у входа в вокСал надрывалась какая-то барышня лет тринадцати, в коричневой гимназической форме, выглядывающей из-под коротенькой заячьей шубёнки.

В руках барышня держала коробку с нарисованным на ней большим Женевским Крестом и надписью «Для увечных русских моряковъ».

Подавали что-то редко… поэтому, она, чтобы привлечь внимание публики, тоненьким голоском выводила:

«… Миру всему передайте,

Чайки, печальную весть:

В битве врагу мы не сдались -

Пали за Русскую Честь!…

Мы пред врагом не спустили

Славный Андреевский Флаг,

Нет! мы взорвали „Корейца“,

Нами потоплен „Варяг“!»

«Какая гадость» – подумал европеец Вискас… это только грязные русские могут сами что-то взорвать… Отчего же они не продали это за хорошие деньги?

Над перроном потихоньку сгущались синие сумерки… закончив песню, барышня вздохнула и побрякав полупустой коробочкой, печально побрела к лестнице, ведущей к побелённым снежком железнодорожным путям…

Воровато оглянувшись, мерзко дрожа, Вискас на полусогнутых ногах засеменил вслед за ней…

Когда девочка зашла за угол пакгауза, намереваясь сократить путь наискосок через насыпь, Артур догнал её и ударил грязную мерзавку кулаком в висок… девочка вскрикнула, выронила свою коробочку и упала на колени…

А Вискас, довольно хихикая, дрожащими, потными руками полез к ней под шубейку…

…«Хрясь!»

Здоровенный, надо полагать, боцманский кулак с вытатуированным на запястье адмиралтейским якорьком с размаху въехал общечеловеку в ухо…

«Бамс!»-второй кулак, чуть поменьше, но явно тоже – не одну лишь перьевую ручку поднимавший, а как бы и не штыковую лопату – врезал европейцу в подбородок…

И пошло, поехало…«Хрясь-бумс! Бумс – хрясь!»

Двое юношей – один в черном бушлате и франтоватой, заломленной с боков фуражечке с перекрещенными якорьками вместо кокарды, а второй в студенческой, на рыбьем меху шинельке – работали, как усердные пекари, месящие тесто.

У стены склада рыдающую девочку утешала, вытирая ей слёзы беленьким платочком, невысокая курносая брюнетка, чем-то неуловимо похожая на бестужевку…

Наконец, Вилкас, воющий – догадался рухнуть на истоптанный снежок, целуя сапоги студента и высокие ботинки морячка… отчего тут же и получил по губищам от одного и от второго…

«А что, коллега – сказал студент – надо бы его в полицию определить?»

Морячок задумался…

«Бесполезно, товарищ… пожурят и отпустят негодяя!»

«Но что же с ним тогда делать?»

Нехорошо улыбаясь, морячок вытащил из бокового кармана складную наваху, открыл её зубами:«А снимем -ка с него портки…»

Бестужевка, чуть покраснев, мигом увела тревожно оглядывающуюся гимназистку назад на платформу…

Студент, не стал долго себя упрашивать. Перевернув Вискаса на спину, мигом приспустил до колен его штучные, когда-то очень модные европейские штаны, обнажив жалкие вискасовские причиндалы:«Кастрировать будем, коллега?»

«Много чести… я, когда в Бендер-Аббасе был, видал одну штуку, Поцелуй Аллаха называется…»

… Через четверть часа юноши шагали по шоссе через старый ораниенбаумский парк, помнящий Светлейшего Алексашку…

«Густав Прин. Третий штурман танкера „Зороастр“, судоходная компания братьев Нобель.»

«Александр Ивакин, Московский Университет, Исторический факультет… направляюсь в школу прапорщиков…»

«О! Дас ист фантастиш… и я туда же…»

«Так Вы, товарищ, сказали – штурман?»

«Я, я, натюрлих… окончил наши, нобелевские, штурманские классы в Рыбинске и ходил однА навигаСия на линия Астрахань-Баку… да у них лицензии Министерства Народного Просвещения нет! Ничего, выучусь…»

«Молодые люди, погодите… я с Вами…» – ребят догоняла давешняя бестужевка.

«Вы в Школу прапорщиков? И я туда же.»

Прин деликатно покашлял:«Э… полагаю, к брату? Или… э?»

«Поступать» – отрезала барышня.

Прин и Ивакин посмотрели друг на друга и прыснули от смеха…

«Нет, товарищи, где в Царском указе написано, что принимают только парней? Там говориться – молодые люди, достигшие 17 лет… и отчего я, Ольга Тонина, не могу…»

Над деревьями всходил молодой месяц…

За мусорными баками безуспешно царапал себе ягодицы, пытаясь выдернуть забитый в анальное отверстие заострённый черенок от лопаты, общечеловек и литератор Артур Вискас…

Максимов, Евгений Яковлевич – за свои пятьдесят пять лет много чего повидал…

Учился в Технологическом на инженера и в Университете – на юриста… а закончил образование корнетом кирасирского полка…

В 1875 году сражался в Сербии, вместе с черняевскими добровольцами. Потом – вместе с Гурко стоял на заснеженных склонах Шипки, на которой, как известно – всё спокойно…

В 1880 отправился с гуманнейшим отрядом Красного Креста в ахалтекинскую экспедицию и – заведовал при генерале Скобелеве весьма далёким от милосердия передовым летучим отрядом разведчиков.

В 1896 поехал в Абиссинию абсолютно мирным корреспондентом «Нового Времени», получив впоследствии по представлению Генерального Штаба св. Станислава Третьей степени (с мечами).

В 1897 совершил как вполне частное лицо увлекательнейшее путешествие в Кашгар и Синьдзян, получив по возвращении св.Владимира Четвёртой (и тоже с мечами).

Во время борьбы буров с Англией отправился в горящий в огне Трансвааль, поступил в состав «европейского легиона» и после гибели его командира, легендарного Вильбуа командовал этим буйным отрядом, очень похожим на курень Запорожцев, не уронив воинской чести.

Кроме военной стези, Максимов отличился и на литературном поприще, печатая свои весьма познавательные статьи в «Новом времени», «Русском инвалиде», «Московских ведомостях» и во многих других журналах и газетах.

Кое-кто из пишущей братии голословно утверждал, что Евгений Яковлевич носит чин подполковника Генерального Штаба – впрочем, в офицерской форме с аксельбантами его никто и никогда не видел. Да акулы пера и соврут – недорого возьмут… Его вот, и в жандармы даже производили!

Вслух же повторять сплетни о Максимове не решались – у всех на памяти была история его дуэли с Александром Фердинандовичем Витгенштейном (наследником древнейшей немецкой фамилии, двадцативосьмилетним адъютантом собственного Его Императорского Величества конвоя), трагически закончившейся для последнего… отчего Евгений Яковлевич отбывал церковное покаяние на Соловках.

Однако на приёме в Зимнем Максимов был впервые…

«Женя, ты как думаешь – нас сюда зачем пригласили?» – шёпотом спросил его старый знакомец, сотник Пётр Николаевич Краснов… тоже, личность широко известная в узких кругах!

Судите сами! В 1896 Краснов был назначен начальником конвоя русской миссии в Абиссинии. В 1898 прославился своим марш-броском на муле, когда, преодолев огромное расстояние, доставил секретные бумаги в Джибути, а затем в Петербург. Был награжден орденом Станислава 2-й степени, офицерским крестом Эфиопской звезды 3-й степени и французским орденом Почетного легиона.

Африканские приключения Краснова нашли отражение в его книгах «Казаки в Африке: Дневник начальника конвоя российской императорской миссии в Абиссинии в 1897-1898 гг.» (1899), «Любовь страстной абиссинки и другие рассказы» (1903).

В 1901 – Краснов военный корреспондент во время Боксерского восстания в Китае, где был, разумеется и Максимов…

То есть пути-дороги наших собеседников постоянно пересекались.

«Да что тут гадать, Петенька – зазвали нас в царский дом смирновской выпить да солёным ладожским снетком закусить» – отвечал ему Максимов.

«А если серьёзно?»

«Петя, о какой серьезности тут может идти речь… глянь-ка, как господа газетёры у фуршетных столов ломятся, будто век их, проглотов, не кормили… глянь, глянь! Вилку серебряную в карман сунул! Вот прохиндей-то…»

«Это Симанович, из „Биржевки“, я его знаю! Он мне второй уж год полтину должен, а ведь когда брал – обещал вернуть на другой же день.»

«Обещанного – три года ждут… а ты тоже, нашёл, кому в долг давать!»

«Господа! Его Императорское Величество, Михаил Александрович!»

Бросив жевать и вытянув руки по швам, журналюги, под звуки Государственного Гимна, встретили вступившего в залу Монарха…

«Господа, я буду краток! Война – есть несчастие народное… не мы эту войну начали! На нашу Родину – напали… сейчас, в эту минуту, русские солдаты и матросы, офицеры и генералы – может быть, отдают свою жизнь за Отечество…

Но кто расскажет об их подвиге? Вот, у меня в руках свежий номер газеты „Русь“… имя-то Святое!

И что же пишет эта газета с таким именем – о войне?

„Военное время всегда вызывало случаи острого умопомешательства. Если бы кто-нибудь вздумал теперь сделать перепись психически больным, мнящими себя и адмиралами и всякими героями Дальнего Востока, то в одном Петербурге получились бы любопытные данные: в четырех больницах для умопомешанных находятся не только „Того“, „Куроки“ „Гаяши“ и другие, но есть и „подводные лодки“, „брандер“, и „мина Уайтхеда“. Последние пациенты являются самыми беспокойными.“

Смешно, да?»