Текст книги "Потерявшиеся в России (СИ)"

Автор книги: Валерий Анишкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Глава 11

Посетители сновали по отделениям, как им вздумает-ся, в повседневной обуви, без халатов. Они мешали нор-мальной работе медперсонала, и днем, когда врачи были на месте, их гоняли: гоняли в дверь, а они лезли в окно. В конце концов, врачи и медсестры махнули на все рукой, и перестали обращать внимание на посетителей, которые в любое время шастали по палатам. Медицину накрыла вол-на всеобщего пофигизма.

Фархат лежал навзничь с закрытыми глазами на узкой кровати на тоненьком ватном матрасе у окна. В обшарпан-ной палате с облупившейся синей масляной краской на стенах стояло еще пять кроватей. Кто-то лежал, кто-то, су-дя по разобранным постелям, гулял где-то по коридорам. Даша взяла стул, стоявший возле дверей и села в изголовье кровати Фархата. Был он бледен. Один глаз заплыл лило-во-синим подтеком, на распухших губах запеклась кровь. Фархат открыл глаза. Увидев Дашу, он вымученно улыб-нулся и сделал попытку приподняться.

– Лежи, лежи! – мягко сказала Даша, нашла его руку, и он ответ сжал ее ладонь.

– Кто тебя, Фархат? Спросила Даша

– Ваши расисты, – нахмурился Фархат.

– Скинхеды? – уточнила Даша.

– Говорят, что так, – согласился Фархат.

– За что?

– За что убивают расисты? Ни за что. За то, что у меня другой цвет лица.

– Где это случилось? – Даша хотела знать все.

– Я хотел купить цветы. Мне сказали, что лучше схо-дить на рынок. Здесь же близко. В сквере ко мне подошли четверо молодых здоровых парней. Из рукавов они выта-щили короткие дубинки. Один сказал: 'Ну что, чернома-зый? Дома не сидится? В Россию потянуло? Из-за вас, жи-дов, русскому человеку жизни не стало'. Я сказал, что я не еврей и не черномазый, а араб' 'Какая разница? Не еврей, так 'азер'. Россия – для русских' Ты знаешь, Даша, я по-чувствовал такую злость, что весь мой страх растворился в ней. Я дрался с ними и больше всего боялся упасть. Но четверо молодых здоровых и натренированных подонков не оставили мне никаких шансов. Когда я упал, они стали бить меня ногами. Я закрывал лицо, но мне доставалось по голове. А потом я ничего не помню. Очнулся уже в маши-не скорой помощи. Фархат устало закрыл глаза и с минуту молчал. Потом сказал:

– Знаешь, мимо проходили люди, и никто из мужчин не остановился, не говоря уже о том, чтобы вмешаться. Только какая-то женщина закричала и стала звать мили-цию. Дальше я уже ничего не помню.

– Надо заявить в милицию, – решила Даша. – Эти скинхеды обнаглели. А власть, похоже, глаза закрывает. Среди бела дня людей убивают, а куда милиция смотрит, непонятно.

– Даша, – Фархат словно пропустил ее слова мимо ушей. – Я дам тебе телефон. Сообщи в мое посольство. Я завтра с утра должен быть в Москве. Меня будут искать. Расскажи им все.

– Не беспокойся, милый, я все сделаю, как скажешь.

Даша всхлипнула и полезла в сумку за платком.

– Ну-ну! Все хорошо. Я ведь жив, – стал Фархат успо-каивать Дашу.

– Голова болит? – заботливо спросила Даша.

– Немного. Когда поднимаю голову или поворачива-юсь, ребра болят – дышать трудно... Ничего, до свадьбы заживет – попытался шутить Фархат.

– Фархатик, я теперь тебя никуда не отпущу, – голос Даши дрогнул, и она еле удержалась, чтобы не зареветь.

– Я завтра утром приду. Отпрошусь с работы и приду. Что тебе принести? Чего ты хочешь?

– Если только соку. А так ничего не надо... Деньги и документы, слава Аллаху, целы. Возьми в тумбочке. Там доллары. И возьми визитку с телефоном посольства.

Деньги Даша не взяла, нашла визитку, тисненную зо-лотом, поцеловала Фархата и пошла искать дежурного врача. Врач, полный, с виду добродушный мужчина сред-них лет, сидел в ординаторской, пил чай и смотрел телеви-зор. Раньше Даша, когда ей случалось приходить в боль-ницу к Лене, его не видела.

– Здравствуйте, – поздоровалась Даша. – Я знакомая Фархата Хафида, араба, которого привезли с сотрясением мозга.

– Да, – врач оторвался от телевизора и внимательно посмотрел на Дашу. – И что же вы хотите?

– Простите, как вас зовут? А то как-то неудобно. Я разговариваю, не зная вашего имени.

– Семен Моисеевич, – назвал себя дежурный врач. – Больной не тяжелый, хотя недельки три ему придется по-лежать. Ребра срастутся, синяки и ссадины скоро пройдут. Если бы не сотрясение, можно было бы через пару недель выписывать. А так еще полежит.

– Семен Моисеевич, там проветрить бы палату нужно. Я попробовала, окно не открывается.

– Правильно, не открывается. А как оно откроется, ес-ли забито?

– Зачем забито? – удивилась Даша.

– Так сигают со второго этажа.

– Как это 'сигают'? – у Даши даже глаза округлились.

– А весной один больной сиганул. К нему дружки пришли пьяные. Он под капельницей лежал. Они ему гово-рят: 'Брось придуриваться. Там кореша заждались, а ты тут с трубкой какой-то лежишь'. Отсоединили капельни-цу. Сестра вовремя заметила. Дружков этих вытурили, дверь в отделение на ключ закрыли, а больной оделся и в окно. Некоторые больные держат одежду в палате. Здесь всех, которые ходячие, отпускают на субботу и воскресе-нье домой. Ну, помыться, то, да се.

И что больной? – поинтересовалась Даша.

– Руку сломал. А мог бы и голову. Привезли-то его с синдромом сильного алкогольного опьянения. А чуть ото-шел, водкой поманили, он бы и с пятого этажа сиганул. Ну и отправили его в травматологию. Нам-то он зачем?

– Так, что ж теперь противогазы надевать? – возмути-лась Даша. – Воздух спертый, как в солдатской казарме.

– Зачем? На это фрамуга есть.

– Так до нее не долезешь. Стремянку нужно ставить.

– А веревка?

– Да нет там веревки никакой.

– Да? – в свой черед удивился Семен Моисеевич. – Я и не обратил внимания. – Надо сестре-хозяйке завтра ска-зать... Так чем я могу быть полезен? – повторил вопрос Семен Моисеевич.

– Семен Моисеевич, Фархат Хафид – иностранец. В наш город он приехал всего на пару дней, и вот видите, что случилось? Завтра он должен был быть в Москве. Его бу-дут ждать. Сегодня я, кстати, буду звонить в их посольст-во.

– И что? – насторожился Семен Моисеевич.

– А то, что его можно было бы поместить в более при-личные условия, а не в палату на шесть человек.

– А чем это ваш Фархат лучше других? – вдруг оби-делся Семен Моисеевич.

– Может быть и не лучше, но он все же иностранец и наш гость. К тому же, он ваш коллега, врач. В Москву приехал за медицинским оборудованием для своей клини-ки.

– Прошли те времена, когда мы перед иностранцами стелились. Для них все условия: гостиницы, кондиционер, икра. 'Добро пожаловать, ваша иностранная значимость!' А мы, как хотим. Вот пусть посмотрит, как нашему чело-веку жить и болеть приходится!

– Так теперь, что? 'Россия – для русских?', 'Бей чер-номазых?'

– Только не надо, а? Вот этого не надо! Тоже мне, на-циста нашли... В больницах ни ваты, ни бинтов, ни меди-каментов. Шприцы с иголками кипятим для многоразового использования. Вот и пусть иностранный врач на своей шкуре испытает наше житье.

– Даша решила не продолжать бессмысленный разго-вор и повернулась, чтобы уйти.

– Я не могу решить этот вопрос сам, – догнал ее голос Семена Моисеевича. – Завтра утром придет зав отделени-ем, и я ему доложу. Лично в мои планы не входит обижать вашего араба.

Попрощавшись, Даша было ушла, но вспомнила, и уже в дверях обернулась:

– Семен Моисеевич, у него в тумбочке доллары и за-граничный паспорт. Вы бы положили куда-нибудь в сейф. А то, мало ли что? Я смотрю, у вас в отделе проходной двор.

– Ну, знаете! – вспыхнул Семен Моисеевич. – Это вы главврачу скажите. Лечащий врач копейки получает. Ня-нечек не хватает, потому что за такие деньги никто в нянь-ки идти не хочет. Да кто вы такая? – возмутился Семен Моисеевич. – Ходят здесь, указывают.

Но Даша уже шла по коридору. Напряжение, в кото-ром она находилась последние несколько часов, вдруг от-пустило ее, и она теперь чувствовала только усталость и пустоту в душе. Она вспомнила, что сегодня не обедала, все ждала звонка. Потом она вспомнила свой разговор с Семеном Моисеевичем, и ей стало стыдно за то, что свое раздражение она вылила на рядового врача, своего колле-гу, который меньше всего был виноват в том, что твори-лось в больнице. Ее больница ничем не отличалась от этой и многих других. Поликлиники и больницы являли собой жалкое зрелище. Облупленные стены, подтеки на потол-ках, разбитые тумбочки и убогие кровати, которые поку-пались раз и навсегда. Туалеты – это вообще особый разго-вор. Как говорила Лена: 'Нашим больным после выписки можно давать разряд по акробатике'. Мало влезть с ногами на унитаз, еще нужно удержаться на его тонких стенках. В некоторых туалетах стали прикреплять к стенам что-то вроде поручней, чтобы больному легче было балансиро-вать. 'Господи, да у нас почему-то все общественные туа-леты приспособлены именно к ногам, а не к тому месту, которое и должно размещаться на унитазе', – усмехнулась Даша. И где это видано, чтобы больной приходил в боль-ницу со своими бинтами, шприцами, а его родственники бегали по аптекам в поисках лекарств, которые назначал лечащий врач! И кому нужна тогда эта наша хваленая бес-платная медицина? А зарплата? Больные обижаются, что врачи не всегда внимательны к пациентам, обвиняют в равнодушии и отступлении от клятвы Гиппократа. А врач получает 280 тысяч рублей. И это при прожиточном мини-муме в четыреста тысяч, на которые тоже невозможно про-жить.

С этими невеселыми мыслями Даша ехала домой. По-ка она шла от автобусной остановки, все придумывала, как сказать родителям про Фархата, но неожиданно для себя все выложила прямо с порога. Сказала, что его избила ка-кая-то шпана, что он лежит в больнице и что она любит его и собирается за него замуж. Родители выслушали дочь молча, только отец ошарашено хлопал глазами, а мать всхлипнула, зажала рот рукой-горсточкой и ушла на кух-ню.

– Сильно избили? – спросил, наконец, отец.

– Сильно. Сотрясение мозга, ребра сломаны.

– Ну, хоть в сознании?

– В сознании. Говорят, ничего опасного для жизни нет, но полежать придется.

– Ах, подонки! Что ж это за мразь такая? Как же мож-но живого человека просто так взять и избить. Человек, можно сказать, с дружественным визитом к нам приехал. Что про нас люди скажут?

Василий Никифорович нервно курил папиросу, делая глубокие затяжки, и табачный дым шел из носа и изо рта, как пар из ноздрей рабочей лошади в морозную погоду.

– А что про нас скажут? – зло выкрикнула Даша. – Все и так знают, что у нас человека убить, что муху прихлоп-нуть. И убивают за просто так. А ты говоришь, избить. Вспомни, как в гостинице 'Шипка' пятерых охранников застрелили. А в баре 'Фея'? В директора двадцать пуль выпустили! Будто человеку одной мало. Ну, это, допустим, их бандитские разборки. А Полукарову с десятилетним ре-бенком за что? Матери нанесли четырнадцать ранений в область сердца, а у мальчика – двадцать семь колотых ран. Я видела их трупы... Это же садисты, изуверы. Их тоже убили скинхеды...Но убитые-то русские, которые не име-ли ни капли еврейской, кавказской или африканской крови. Значит им все равно, кого убивать. Фархату просто повез-ло, что остался жив...

– Ты не расстраивайся, дочка. Жив твой Фарад, и сла-ва Богу! Значит обойдется.

– Фархат, – поправила Даша.

– Ну, Фархат, – согласился Василий Никифорович.

– Идите ужинать, – голова Галина Михайловна просу-нулась в дверь.

Они сели за стол, и только теперь Даша поняла, как она голодна. Ужинали, молча, иногда перекидываясь не-значительными словами. После ужина Даша позвонила Лене.

– Не беспокойся, я все сделаю! – пообещала Лена, ко-гда Даша рассказала ей про Фархата. – Я его возьму в свою палату.

Потом Даша набрала код Москвы и номер телефона посольства, который дал ей Фархат...

Утором, за завтраком Василий Никифорович вдруг спросил:

– Дочка, в какой больнице твой араб лежит?

– Зачем тебе? – насторожилась Даша.

– А мы к нему сегодня в больницу пойдем, – объявила мать.

– Зачем? – испугалась Даша.

– Как это, зачем? – у Василия Никифоровича припод-нялись брови. – Человек в чужом городе, один. Ни родных, ни близких. Лежит покалеченный. Мы что, не люди? Это тогда получится, что мы не лучше тех, которые его били.

– Мы ему бульончика куриного сварим. Ему сейчас бульон хорошо. Да блинчиков напеку, горяченьких, – с удовольствием проговорила Галина Михайловна, и лицо ее источала елей.

– Щеки Даши покрылись румянцем, и она, скорого-воркой объяснив родителям, как найти Фархата, поспеши-ла выйти из-за стола.

Глава 12

Мила уже месяц встречалась с Вадимом, но пригла-шение провести выходные на их даче застали ее врасплох. Они ели мороженое в кафе после вечернего киносеанса.

– Тебе фильм понравился? – спросила Мила.

– Да так! – пожал плечами Вадик. – Ширпотреб.

– Ну, с этим я не спорю, – согласилась Мила, слизывая с ложечки мороженое. – Тогда, что тебе не понравилось?

– Ну, например, не к месту много едят...и не к месту много секса. И это не несет смысловой нагрузки. И секс, и еда как бы сами по себе... Я заметил, что это какая-то но-вая мода в современном кино. Вроде как, если этого нет, то как у Станиславского: 'Не верю!' Получается, в этом и есть высшая форма реализма. И едят-то похабно. Рот на-бьют и разговаривают. Как-то показывали сохранившиеся кадры вручения Нобелевской премии Бунину. Показали его за столом. Он за все время не притронулся к еде, а дик-тор пояснил: 'Бунин не ест, потому что считает, что в кад-ре это будет смотреться неэстетично'. Можно, конечно, сказать, что это глупость или что время было другое, более утонченное. А я скажу, ничего подобного, хамы, конечно, были всегда, а сейчас их просто больше, и их много в ис-кусстве.

– Ну, это, скорее, относится к режиссеру, низкая куль-тура которого и порождает безвкусицу. Только ты, Вадик, утрируешь ситуацию и, как бы, эстетствуешь вслед за Бу-ниным. Жизнь чуть грубее и проще. Общеизвестный факт, что некоторые племена считали процесс принятия пищи занятием индивидуальным, обрядом, который нужно от чужих глаз скрывать, потому что в это время могут напус-тить порчу. Но ведь это не значит, что мы тоже должны стыдливо закрываться и прятать лицо, когда едим.

– Прятать лицо не нужно, но и выпячивать это как очень значимое действо, тоже ни к чему, – упрямо возразил Вадик. – Эротика, тем более, к месту – это красиво. А ту-пой секс, единственно для того, чтобы привлечь зрителя – это пошло...Еда и секс – это вещи интимные, да и визу-ально малопривлекательные. Дикари это понимали...

Из кафе они шли окружными путями и болтали о всякой всячине. А возле дома, проводив Милу до подъезда, Вадик неожиданно сказал:

– Отец приглашает тебя с Катей на выходные на дачу. Я за тобой заеду.

Это было неожиданно, и Мила даже не сразу сообра-зила, что на это сказать. Вадим ушел, а она растерянно смотрела ему вслед и не могла понять, что это значило, хо-рошо это или плохо, и нужно ли принимать это предложе-ние. Но субботы Мила ждала с нетерпением, и когда Ва-дим позвонил ей утром, она уже не сомневалась: пойдет, потому что ей этого хотелось...

По городу они ехали в потоке машин, пропуская пе-шеходов на перекрестках и тормозя перед многочислен-ными светофорами, но чуть не наехали на бабульку с сум-ками, которая ринулась вдруг наперерез машине через до-рогу. Женя нажал на тормоза, шины противно заскрежета-ли, и в салоне запахло жженой резиной. Милу качнуло вперед, и она едва успела удержаться руками за переднее сидение, предохраняя Катькин лоб от удара.

– Ты что, бабка, совсем рехнулась? – высовываясь из окна, заорал на бабку Женя.

Бабулька зло огрызнулась, но даже не повернула го-ловы в сторону машины и рысью закончила свой риско-ванный забег на противоположном тротуаре.

– Вот народ! – покачал головой Женя.

– В Минске народ дисциплинированнее, – сказал Ва-дим. – Я ни разу не видел, чтобы кто-то переходил дорогу вне перехода.

– То же самое в Риге, – согласилась Мила. – У нас по-сле девятого класса была поездка в Ленинград, Ригу и Са-ласпилс. В Риге пешеходы стоят у светофора и ждут, пока загорится зеленый свет, даже если ни одной машины нет ни справа, ни слева.

– Ну, это уже тупость, – усмехнулся Женя. – Чего сто-ять и ждать, если машин нет, и дорога свободна?

– Вот-вот! Это наша логика. Мы ждать не можем. Нам надо быстрее, – сказала Мила с иронией... Самое смешное в том, что мы, экономя эти пустые секунды, теряем часы в пустой болтовне или в бессмысленном времяпровождении.

– Это точно, – согласился Вадим. – А что это за Салас-пилс такой? – спросил он неожиданно.

– Причем тут Саласпилс? – не поняла Мила.– Ну, ты сказала 'Саласпилс'. Вы ездили в Ригу и Саласпилс.

– А-а! – дошло до Милы. – Это город, под которым фашисты построили детский концлагерь. У меня даже про-спект есть с автографом бывшего узника, – похвасталась Мила.

– Вот странно, – сказал Женя. – Наши в Латвии конц-лагерей не строили, а они сквозь пальцы смотрят на шест-вия своих нацистов и негативно воспринимают все, что связано с советской армией, которая их освободила.

– От чего? – усмехнулась Мила.

– От фашизма – вот от чего.

– То-то они теперь всем, кто воевал на стороне Герма-нии, платят пенсии, как ветеранам войны, – сказал Вадим. – И кто тогда для них освободитель?

– А для латышей, что Советская Армия, что фашист-ская – без разницы, – пояснила Мила. – Папин друг, про-фессор истории, говорит, что для латышей мы более окку-панты, чем фашисты.

– Это почему? – удивился Женя.

– Наверно потому, – отозвался Вадим, – что мы ввели в 1940 году войска в Латвию в результате пакта Молотова-Риббентропа, насильно навязав советскую власть, а немцы их от этой власти освободили, принеся свою, фашистскую, которая не лучше.

– Я в истории не разбираюсь, – сказала Мила. – Но, похоже, здесь намешано всего. Папин друг приводил ста-тистику, из которой видно, что советской властью из Лат-вии было выселено и отправлено в Сибирь около 60 тысяч ни в чем неповинных жителей, а их дома занимались со-ветскими переселенцами из России. А теперь латвийское правительство возвращает собственность соотечественни-кам, выселяя русских.

– Это называется реституция. И все возвращается на круги своя, – изрек Вадим.

Они выехали за город и понеслись по шоссе с ветер-ком. Стрелка спидометра плавно двигалась от восьмидеся-ти к девяноста, ста десяти и остановилась на ста двадцати километрах. Машина мягко покачивалась на неровностях дороги, и Мила чувствовала себя комфортно на упругих мягких сидениях БМВ. Минут через пятнадцать они свер-нули на узкую проселочную дорогу, проехали лесочком и, наконец, остановились у ворот КПП. Из будки вышел сол-дат с двумя лычками на погонах, увидел Женю за рулем, поздоровался с ним, кивнул Вадиму и пошел поднимать шлагбаум.

Они медленно ехали по асфальтовой дороге, и Мила успевала рассмотреть домики, которые располагались сле-ва и справа от дороги. Это был даже не дачный поселок, а скорее дачный городок с асфальтовыми дорожками, кор-тами, столовой, магазином и даже гостиницей для высоко-поставленных гостей губернатора. Но сами дачные домики не произвели на Милу особого впечатления. Это были до-вольно скромные одноэтажные, хотя и добротные, по-стройки.

Отец Вадима оказался полным, среднего роста муж-чиной, с брюшком и округлым лицом. 'Ни за что бы не поверила, что это генерал', – подумала Мила. – 'А Вадик совсем не похож на отца', – отметила она.

Встретил генерал Милу радушно.

– Леонид Васильевич, – представился он, протягивая Миле руку, и тут же склонился над Катей. – А чья это та-кая красивая девочка? – голос его потеплел, в глазах поя-вились живые огоньки.

– Мамина, – твердо ответила Катя.

– А как зовут эту мамину дочку?

– Катя, – без тени смущения ответила девочка, и видно было, что дядя ей понравился.

Напряжение, которое не оставляло Милу, пока они ехали к поселку, как-то незаметно отпустило ее. Она пред-ставляла отца Вадика суровым мужчиной с командным го-лосом, а он оказался простым, вполне симпатичным и до-машним человеком в синем шерстяном спортивном кос-тюме, который совершенно ему не шел, так что Мила даже почувствовала некоторое разочарование, но умные глаза и внимательный, насквозь пронизывающий взгляд выдавали в нем человека непростого и властного.

Домик внутри оказался неожиданно просторным: об-щая комната или зал, хорошо, даже, на взгляд Милы, рос-кошно обставленный: два кресла, диван, полированный стол с шестью стульями с высокими спинками, импортным телевизором и стереомузыкой. На стенах висело несколько хороших картин. Две небольшие спальни с добротными деревянными кроватями и прикроватными тумбочками. Встроенные шкафы для одежды и белья удобно располо-жились по одну сторону коридора рядом с душевой. Кух-ня, оборудованная по городскому типу, с импортной газо-вой плитой и гарнитуром из натурального дерева, не ис-портила бы интерьер любой городской квартиры.

– Чувствуйте себя здесь хозяйкой, – просто сказал Ле-онид Васильевич.– А если вы с Катериной накормите двух холостых мужчин хорошим обедом, они возражать не бу-дут. Холодильник и кухня в вашем полном распоряжении.

Генерал говорил шутливо, и Мила охотно подхватила этот тон:

– Разве можно оставить голодными двух мужчин, если от них зависит в прямом смысле наша безопасность.

– Ну, пока вашу безопасность обеспечивает только один из них, другой еще на распутье, – с улыбкой возразил Леонид Васильевич.

– Почему это на распутье? – деланно обиделся Вадим. – Я без пяти минут офицер милиции.

– Ты без пяти минут будущий офицер милиции. А ка-ким ты будешь стражем правопорядка, время покажет, – генерал хлопнул сына по плечу.

Холодильник был забит до отказа: мясо, колбаса, зе-лень, сыр, а также виноград, яблоки, бананы и даже моро-женное. На полочках в холодильнике вместе с майонезом, кетчупом и горчицей стояла бутылка водки 'Посольская' и две бутылки сухого вина. 'А в зале, в серванте стоит коньяк и крепленое вино', – вспомнила Мила. 'Стратеги-ческий запас', – решила она, потому что знала, что и отец, и сын пьют не много.

Мила особенно не ломала голову над приготовлением обеда. 'Нужно быть полной дурой, чтобы с такими про-дуктами не накрыть приличный стол', – подумала Мила и, засучив рукава, принялась за работу. Она достала из моро-зилки курицу и поставила размораживать. Затем взяла ку-сок любовой свинины, которая лежала незамороженной в холодильнике, и стала резать ее на ломтики в палец тол-щиной для шницелей. Пока оттаивала курица, Мила по-чистила картошку, залила ее водой и поставила на плиту, не зажигая огня. Это можно сделать минут за сорок до обеда. Потом она отбила свинину, посолила, поперчила и оставила полежать. Говядину можно было бы подержать в уксусе, но свинина хороша и так. Мила посмотрела, не за-была ли чего, и пошла спрашивать, на сколько планировать обед. В любом случае у нее оставалось время, чтобы все успеть приготовить.

Вадима она нашла на теннисном корте. Он играл с ка-кой-то миловидной блондинкой. За игрой наблюдали заго-релый молодой человек и две девушки. Мила подошла и стала следить за игрой. Блондинка играла хорошо. Она профессионально подавала с подбросом мяча и легко при-нимала подачи Вадима. Вадим проиграл сет и гейм и по-дошел к Миле.

– Познакомьтесь, моя девушка, – представил Вадим Милу своим друзьям и назвал всех поименно.

– Ты в теннис играешь? – спросила блондинка, на-звавшая себя Алей.

– Наверно, не очень хорошо, давно не играла, – по-скромничала Мила. Она до восьмого класса занималась теннисом, даже успела выполнить третий разряд и чуть не дотянула до второго. Но с тех пор играла только по слу-чаю. Корты стали платными, стоили дорого. Теннис вдруг стал привилегированным видом спорта, а с тех пор, как президентом стал любитель тенниса, – престижным. На теннисные корты вышли не только люди президентского окружения, но и многие из тех, состояние и положение ко-торых позволяло платить за это дорогостоящее предпри-ятие.

Первый сет Мила проиграла с небольшим счетом.

– Молодец, – похвалила Аля. – Где училась?

– Да так, – соврала Мила, – везде понемножку.

Второй сет она уже вела, и за нее стали болеть и де-вушки, наблюдавшие за игрой, и молодой человек, Стасик, и, конечно, Вадим.

Мила, ободренная зрителями, почувствовала игру, и у нее теперь все получалось: и подачи, и приемы мяча, и об-водки. А когда она, отбив очередной мяч, вышла к сетке и изящно срезала мяч почти под сетку, зрители зааплодиро-вали. Аля, красная от досады, расстроено стукнула ракет-кой о бетон корта, но заставила себя улыбнуться, хотя улыбка вышла натянутой.

– Молодец. Только не надо прибедняться. Небось, все время тренируешься.

Мила не стала оправдываться и просто развела рука-ми: извини, мол, так получилось.

– Давай еще пару сетов, попросила Аля.

– Вечером, – весело ответил за Милу Вадим. – Сейчас некогда.

– Ну, ты даешь! – сверкая влюбленными глазами, ска-зал Вадим. – Как ты ее сделала! Альку здесь никто не обыгрывает, а ты ее на обе лопатки положила.– Она теперь от злости две ночи спать не будет.

– А где Катя? – спросила, наконец, Мила.

Они с отцом по гостям ходят. Катюха стишки читает, поет песни и без умолку говорит. Ее уже весь дачный по-селок знает. Вот что такое популярность. Батя балдеет, а ее наперебой к себе соседи зазывают.

Мила засмеялась.

– Им бы всем недельку с этим ребенком посидеть. От Катькиных 'почему', 'зачем' и 'как' голова к концу дня соображать перестает... А кто эта Аля? Чем она занимает-ся?

– Дочь ректора технического университета. Учится там же на последнем курсе.

– А тот парень с девушками?

– У Стасика отец зав промышленным отделом област-ной администрации, а он учится со мной в юридическом. Девушки – Алькины подруги. Одна, которая черненькая, Ира, работает где-то в ОВИРе после института, а мать у нее что-то вроде главной по торговле. Другую я не знаю.

Миле стало как-то вдруг неуютно от собственной не-значительности, и она поспешила сменить тему.

– Ладно, спроси отца, во сколько обед подавать?

– Спроси сама. Вон они идут с Катей по аллее.

Катя держала генерала за руку и вела себя с ним как со старым знакомым. Она что-то говорила, а он совершен-но серьезно слушал и отвечал. Лицо его выражало полное удовольствие, и по всему было видно, что из генерала уже можно было вить веревки. Катя увидела Милу и со всех ног бросилась к ней.

– Ой, мамочка, я так хорошо стишки рассказывала, что мне все хлопали и конфетами угощали. А Федор Степано-вич как подбросил меня, мне даже от этого щекотно стало, и сказал: 'Какая чудесная девочка!'. И даже поцеловал меня.

– Кто этот Федор Степанович? – повернулась Мила к Леониду Васильевичу, хотя уже догадывалась, что это тот самый, о ком она подумала.

– Губернатор, – подтвердил Вадим и спросил отца: – А что, разве он не в Москве?

– Как видишь, нет, – ответил Леонид Васильевич.

– Пап, Мила спрашивает, во сколько обед подавать?

– Да, Леонид Васильевич, – спохватилась Мила. – Что-бы я успела.

– Ну, еще совсем рано. А часика через два, полтора – в самый раз.

– А я бы и сейчас не прочь, – заявил Вадим.

– А ты иди чего-нибудь перехвати, если такой голод-ный, – сжалилась Мила.

– Ни в коем случае, – протестующе поднял руки Лео-нид Васильевич. – Все на волейбольную площадку. Ты, Вадик, собирай своих приятелей, а мы, старики, сразимся с вами. Наши уже там...Хорошая еда вдвойне хороша, если ты по-настоящему голоден. Это почти так же, как стакан холодной воды, когда хочешь пить. И чем сильнее жажда, тем желаннее и вкуснее вода. Помните, как у Джека Лон-дона 'В Мартине Идене', поэт, желая почувствовать ис-тинный вкус воды, три дня мучил себя жаждой, чтобы по-том насладиться стаканом простой воды. Все надо старать-ся делать с удовольствием. В том числе и есть.

– Точно, – согласилась Мила. – Слышал, Вадик? Нагу-ливай аппетит дальше. В час – за стол. Только без опозда-ний, иначе все остынет.

– Есть без опозданий, – отозвался Леонид Васильевич. – Мы – люди военные, и привыкли подчиняться. А вы се-годня наш главнокомандующий.

В час сели за стол Стол выглядел основательно и ап-петитно. Вареное куриное мясо, разрезанное на части и ук-рашенное зеленью, лежало на блюде. Соус к мясу стоял за неимением соусницы в салатнице, и от него исходил лег-кий запах чеснока, который умопомрачительно смешивал-ся и дополнял запах мяса, куриного бульона, зелени и кар-тошки спылу. Свиные шницеля, отбитые и обжаренные в кляре, только что не шипели на блюде, лаская глаз и уси-ливая аппетит зажаристыми корочками панировки. Целая картошка лежала прямо на большой тарелке, и от нее шел пар. Кроме того, на столе стоял фруктовый салат из бана-нов, мандаринов, яблок и киви, залитый сладким йогуртом, нарезанная тонкими дольками копченая колбаса и сыр.

– Стол царский, – не удержался от похвалы Леонид Васильевич. – Под такую закуску грех не выпить по рю-мочке. – Вадик, достань из холодильника. И бутылку сухо-го прихвати. Там еще минеральная вода. Тащи все сюда.

Мила разлила по тарелкам лапшу.

– У вас получился на редкость прозрачный бульон, – похвалил Милу Леонид Васильевич.

– Это дело нехитрое. Просто нужно хорошо промыть мясо и варить на слабом огне, – объяснила Мила. – Слож-ность в другом. Как получить и вкусный бульон, и вкусное мясо?

– Как?

– Практически невозможно... Чтобы было вкусное мясо, нужно класть его в кипяток. Если хочешь, чтобы был вкусным бульон, нужно положить его в холодную воду.

– Дилемма! – усмехнулся Леонид Васильевич. – И по какому же из двух путей пошли вы?

– По третьему, – весело сказала Мила.

– Значит, есть еще и третий. Это как?

– А я положила большую курицу в сравнительно не-большую кастрюлю. Как говорится, кашу маслом не ис-портишь.

– Гениально! – расхохотался Леонид Васильевич.– Мила, вам налить сухого или водки?

– Немного водки, – чуть поколебавшись, ответила Ми-ла.

– Ну и молодец, по-нашему, – опять похвалил генерал. – Разрешите, я за вами поухаживаю.

Вадим тоже налил себе водки. За лапшой последовала отварная курица под соусом с отварной картошкой.

– Вы, Мила, просто мастерица. Кто вас учил готовить?

– Мама, бабушка. Ничего сложного. Я думаю, было бы желание, а премудрость не велика, – скромно опустила глаза Мила, а внутренне расплылась от похвалы, поминая добрым словом мать и бабушку.

– А соус как будто с этой курицей родился. Это вы из чего его делали?

– Это обычный чесночный соус к мясу. Здесь сливоч-ное масло, мука, бульон, уксус, чеснок. Все в определен-ной пропорции варится на слабом огне, – объяснила Мила. – Это рецепт румынской кухни, но румыны отварную ку-рицу подают с подливой из чеснока, толченого с солью. Это называется 'муждей'. А вот к жаркому, к шницелям я бы добавила в этот соус еще граммов сто грибов и горчи-цу. Только я грибов не нашла. Поэтому не обессудьте, шницеля будем есть с чесночным соусом.