Текст книги "Потерявшиеся в России (СИ)"

Автор книги: Валерий Анишкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Глава 29

Как-то поздно вечером, когда Виталий Юрьевич с Ольгой Алексеевной собирались лечь спать, зазвонил те-лефон. Звонок был неожиданный в столь поздний час, и Ольга Алексеевна вздрогнула от тревожного предчувствия.

– Мам, – раздался в трубке плачущий голос дочери.

– Что? Что случилось? – у Ольги Алексеевны бешено заколотилось сердце и застучало в висках.

– У нас ничего, – поспешила успокоить мать Мила. – Дядя Слава умер.

– Какой дядя Слава? – не сразу сообразила Ольга Алексеевна, но сердце отпустило, и она вздохнула с облег-чением, только закружилась голова.

– Да Линкин отец! – всхлипнула Мила.

– Ой, да что ты? – вернулась к действительности Оль-га Алексеевна. – Когда?

– Сегодня днем.

– А что случилось?.. Как же так вдруг? Он же моложе нашего папы. – Ольга Алексеевна окончательно пришла в себя, но теперь уже расстроилась из-за несчастья, которое обошло их, но коснулось близкой подруги Милы, и это сразу отозвалось новой болью в сердце.

– Инсульт, – коротко ответила Мила.

– Лине сообщили?

– Я звонила ей по сотовому и дала телеграмму, чтобы был документ. Завтра прилетит. А я с тетей Валей сидела, недавно пришла.

– Может быть мне придти завтра, помочь чем? – пред-ложила Ольга Алексеевна.

– Да нет. Вроде ничего не нужно. Похороны взяла на себя филармония, а готовить мы завтра с Татьяной будем. И Ленка обещала придти.

– Беляев умер? – переспросил Виталий Юрьевич, ко-гда Ольга Алексеевна положила трубку.

– Да, Вячеслав Михайлович, – подтвердила Ольга Алексеевна.

– От чего ж инсульт? Как-то ни с того ни с сего, – не-доуменно произнес Виталий Юрьевич.

– Господи, да мало ли от чего? Бывает, человек здо-ров, а раз – и нет. Все под Богом ходим.

– Да это да. Мой учитель Зыцерь Юрий Владимирович говорил: 'Не то странно, что человек болеет и умирает, самое поразительное, что он живет'. Биологическая при-рода человека настолько сложна, что, если бы Бога не су-ществовало, его нужно было бы придумать.

Виталий Юрьевич помолчал и сказал:

– Может быть, он перед этим выпил лишнего?

– Да ты что, Виталий, он десять лет в рот спиртного не брал. Он же зашит был. Как понял, что пить не может, так и зашился.

– В том то и дело, что я его недавно выпившим видел, – возразил Виталий Юрьевич.

– Ну, не знаю, – отмахнулась Ольга Алексеевна. – Ка-кая теперь разница, выпил он, не выпил. Нет человека – вот и весь сказ.

– Талантливый был мужик. Всю Европу с ансамблем своим объездил. Жаль. Рано ушел.

– Это он до перестройки ездил. А после ансамбль еле существовал, пробивались кто чем мог. А иначе, чего ему было гонять машины.

На следующий день в обед заскочила Мила.

– Есть будешь? – спросила Ольга Алексеевна.

– Буду, мам. Я с утра у тети Вали. Меня с работы от-пустили. Сейчас там Татьяна с Ленкой, а я убежала, чтобы Катьку в школу отправить. Катю покормила, а сама не ус-пела. Да и одной как-то неохота.

– Ну и ладно. Ну и молодец. Сейчас я быстренько кар-тошечки отварю. Потерпи полчасика. А пока котлетку съешь. Возьми сама в холодильнике, в кастрюле. И борщ достань заодно.

Сидели на кухне. Ольга Алексеевна высыпала в рако-вину из ведра с десяток картофелин и открыла воду. Чис-тая струйка воды растекалась по картошке и уже грязными подтеками устремлялась в отверстие слива. Ольга Алексе-евна смешала картошку и стала мыть, подставляя под кран то одну картофелину, то другую, и постепенно замыслова-тые зигзаги воды вокруг груды картошки светлели, пока ни стали такими же чистыми и прозрачными, как струя из-под крана. Виталий Юрьевич с любопытством ребенка смотрел на эту простую метаморфозу и отвел глаза, когда Ольга Алексеевна взяла нож и стала чистить вымытую до наряд-ности картошку. Под ножом картошка шуршала и очистки, извиваясь непрерывной лентой, падали в раковину.

– Так что ж там все же случилось, дочка? – спросил, наконец, Виталий Юрьевич. – Инсульты и инфаркты тоже просто так не случаются. Какой-то толчок ведь был?

– Все из-за машины! – сказала Мила. – Ты же видел 'Шевроле', на котором он ездил?

– Да, он меня даже подвозил на ней до дома.

– Ну вот, я тогда говорила, что он эту машину при-гнал под заказ.

– Ну да, он ее тогда и обкатывал, – подтвердил Вита-лий Юрьевич.

– Вот и дообкатывался, пока двигатель запорол, – тихо сказала Мила. – Машина новая, при обкатке скорость не должна превышать девяносто километров и то по хорошей дороге. А дядя Слава за городом гонял под сто сорок.

– Как же это он? – сокрушенно покачала головой Оль-га Алексеевна

– Да так же! – передразнил жену Виталий Юрьевич. – Эти машины с места развивают скорость до ста километ-ров. А на дороге скорость у них вообще не ощущается.

– Господи! Ты-то откуда знаешь? – с иронией посмот-рела на мужа Ольга Алексеевна.

– А это папа по опыту на своем драндулете марки 'Москвич ИЖ-Комби' знает, – грустно пошутила Мила.

– Глупые! – обиделся Виталий Юрьевич. – Можно по-думать, я кроме 'Москвичей' других машин не видел. Да мне и Вячеслав Михайлович покойный говорил.

– В общем, 'плавали, знаем!' – Мила обняла отца за плечи, и он невольно рассмеялся. Смех получился невесе-лым и как-то сразу погас.

– Отдал бы машину сразу, как пригнал, и ничего бы не было, – заявила Ольга Алексеевна.

– Свежая мысль! – сказала с сарказмом Мила. – Зад-ним умом мы все крепки.

– Ладно, пусть мотор сгорел, – упрямо сказала Ольга Алексеевна. – Машина-то цела.

– Да без этого, как ты говоришь, мотора грош ей це-на... А ты знаешь, с кем дядя Слава связался? Ребята, на его беду, оказались крутыми, да такими, что круче некуда. Деньги-то он за машину взял предоплатой. А разбираться, что там с двигателем и почему, им по барабану.

– Мила, выражайся прилично, – одернула дочь Ольга Алексеевна.

– Да ладно! – отмахнулась Мила.

– Ну, можно же было машину продать подешевле, и деньги вернуть, – поддержал жену Виталий Юрьевич.

– Пап, ты прямо как с луны...это, – Мила покосилась на мать. – Ты знаешь, сколько машина стоит? А без двига-теля кому она нужна?

– Ну, расплатиться-то можно было. Хоть за сколько-нибудь продал бы. Ну, добавил бы, конечно.

– Нет, пап, ты чего-то не догоняешь!

– Как это не догоняю? – удивился Виталий Юрьевич.

– Ну, не просекаешь! – засмеялась Мила.

– А-а! И чего же это я не просекаю?

– А то, что пришли крутые ребята с бычьими шеями и железными бицепсами и назначили срок: три дня. А потом включили счетчик.

– А счетчик-то зачем включать? – обалдело посмотре-ла на Милу Ольга Алексеевна.

– Ну и дремучие вы, родители! – Мила покачала голо-вой. – Включить счетчик – это значит назначить проценты за каждый день просрочки. А проценты такие, что легче повеситься, чем расплатиться.

– Ой, да что ж это делается! – запричитала Ольга Алексеевна. – Это же чистый бандитизм. Куда же милиция смотрит?

– Какая милиция, мама? Окстись. Ты в каком времени живешь? И время другое и власть другая.

– Я вижу, бандитская, – буркнула Ольга Алексеевна.

– И как же они выбрались из этого дерьма? – хмуро спросил Виталий Юрьевич, оставляя без внимания причи-тания Ольги Алексеевны.

– Дядя Слава запил, а тетя Валя с согласия Лины про-дала ее квартиру, которую Лина здесь купила.

– Продали квартиру? – ахнула Ольга Алексеевна.

– Если бы только квартиру, – отозвалась Мила. – Что-бы полностью расплатиться, им пришлось продать все ценное, что имели. У них вообще ничего кроме двухком-натной квартиры, в которой сами живут, не осталось.

– Ну, проценты можно было не отдавать. Что это за проценты такие? Техас что-ли? Слава богу, в России жи-вем, – строго сказала Ольга Алексеевна.

– Это другая Россия, – поправила Мила.

– Которой Техас теперь в подметки не годится, – ото-звался эхом Виталий Юрьевич.

– Неужели было не стыдно этим, как ты говоришь, крутым ребятам пользоваться несчастьем людей и отни-мать нажитое честным трудом.

– Ну, мам, вы с отцом неисправимы. Вы еще рассуж-даете о какой-то совести. Совесть, как категория становит-ся понятием второстепенным. Она мешает новым хозяевам жить.

– Это как у Гитлера: 'Солдаты вермахта, я освобож-даю вас от химеры, которая называется совестью'.

– С той разницей, что нас от совести никто не освобо-ждал. Мы от нее освободились сами, – у Милы от возбуж-дения лицо покраснело.

– Очень жаль, – мрачно сказал Виталий Юрьевич. – Где нет совести, там нет и нравственности.

– Конечно, – согласилась Мила. – Мы вчера с Володей наблюдали отвратительную сцену. Молоденький лейте-нант, совершенно пьяный, в одном туфле, с оторванным погоном, держался за угол киоска, грязно ругался. Плащ валялся в грязи, а недалеко, тоже в грязи, лежала сумка.

– Это не только отвратительно, но и трагично, – горячо согласился с дочерью Виталий Юрьевич. – Если мы позво-ляем гулять по улицам в таком виде тем, кто недавно еще нас радовал твердой дисциплиной и показывал пример, тот, кто вселял в нас уверенность в то, что мы находимся под надежной защитой, то до каких пределов мы дошли? И это, доложу я вам, пострашнее любого экономического кризиса... Теперь офицеру не отдают честь. Я понимаю это так, что офицерской чести больше нет... Мы не воспиты-ваем нашу молодежь.

– Какое воспитание! Мария Тимофеевна из соседнего подъезда сегодня жаловалась. – Ольга Алексеевна оставила кастрюлю, которую чистила губкой, посыпая на нее 'Пе-молюксом' из пластмассовой бутылочки. – Подростки, правда, не из нашего двора, наверно, монастырские, броса-лись камнями в ее кота. Она их стала стыдить: зачем, гово-рит, вы бьете кота? Он вас трогает?' А один из подростков говорит: 'Я, щас в тебя кину'. И матом. Та раскрыла рот и не нашлась, что сказать. Взяла кота и унесла домой.

– Удивила! – усмехнулась Мила. – Сейчас это в по-рядке вещей. – Мат, откровенное неприкрытое хамство. В автобусе вчера бабушка с клюкой стояла, а девочка, по возрасту третьеклассница, смотрела на нее синими чисты-ми глазами, и ей даже в голову не пришло уступить ей ме-сто.

– Ну, девочку-то винить не надо, – вставила Ольга Алексеевна. – Это родители должны были научить ребенка элементарной культуре поведения. И состраданию к боль-ному и немощному... А вот откуда такой цинизм у подро-стков? У нас на лестничной площадке вывернули лампочку и не унесли с собой – это было бы понятно, а растоптали тут же, на площадке и на масляно выкрашенной панели, набирая пальцами побелку, написали: 'Посмотри вниз! Нравится?'

– Положим, это было всегда, – не согласился Виталий Юрьевич. – И лампочки выкручивали, и место в трамвае не уступали, и в котов камнями бросались.

– Не столь откровенно и не с таким цинизмом, – возра-зила Ольга Алексеевна.

– Ну, что ж, больное государство – больное общество. Как говорится, лес рубят – щепки летят.

– Только щепками почему-то как всегда оказываются люди, – горько посетовала Мила. – Когда хоть будет что-то нормально? Вечером ложишься и не знаешь, что тебя ут-ром ждет.

– Ладно. Все, в конце концов, образуется. Post tenebras lux – говорили латиняне. Oportet vivere .

– У Вячеслава Михайловича все уже образовалось. Ему теперь не скажешь 'надо жить', – Ольга Алексеевна тяжело вздохнула и кончиком фартука промокнула глаза.

Виталий Юрьевич по обыкновению забарабанил пальцами по столу. Мила молчала, и на кухне воцарилась тишина, только звякали столовые приборы, которые доста-вала Ольга Алексеевна из ящика кухонного стола.

– Что ж он, и не жаловался ни на что? Так вот сразу инсульт с летальным исходом? – спросил Виталий Юрье-вич.

– Ну, как? Жаловался раньше на шум, тяжесть в голо-ве, головокружение. Но как-то серьезно не обращали вни-мания... У меня тоже вот голова и болит, и кружится.

– Тьфу, тьфу, тьфу! Не дай бог! – Ольга Алексеевна обозначила крест в сторону дочери.

– Утром встал, – серьезно продолжала Мила, – оделся, есть не стал. Включил телевизор, потом сказал тете Вале, что ему что-то нехорошо и попросил чаю. Тетя Валя при-готовила чай, приносит, а он в кресле мертвый. Тетя Валя даже не поняла, что случилось, потом закричала, соседи прибежали, скорую помощь вызвали. Но уже бесполезно. Констатировали смерть от апоплексии, т.е. острого нару-шения мозгового кровообращения.

– Ну, хоть не мучился, – сказала Ольга Алексеевна. – Сразу. Легкая смерть.

– Легкая-то легкая, а каково тете Вале? Она все время в полуобморочном состоянии. Хоть бы Линка поскорее приехала.

– А когда приедет-то? – спросила Ольга Алексеевна.

– Да я же говорила. К вечеру должна быть.

– Вот сволочи! И все из-за проклятой машины, – вы-рвалось у Ольги Алексеевны.

– Конечно, потерять в один момент все, что наживали, можно сказать, своим горбом. Я как представлю, мороз по коже.

За обедом говорили о домашних делах и всякой дру-гой всячине. Катюха стабильно получала пятерки, и Мила с удовольствием передавала родителям слова классной учительницы, которая хвалила девочку. Владимира Сер-геевича назначили деканом факультета.

– А как твоя диссертация? – поинтересовался Виталий Юрьевич.

– Да если все пойдет как надо, к Новому году защи-щусь. – Мила суеверно постучала костяшками пальцев по столу.

– Дай тебе бог, – Ольга Алексеевна прижала руки к груди. – Мы с папой и за тебя, и за Владимира Сергеевича так рады, – искренне сказала Таисия Ивановна. – Дай вам бог счастья. Владимир Сергеевич очень достойный чело-век. – Лицо Ольги Алексеевны просветлело, будто лам-почка внутри зажглась.

– Все хорошо, улыбнулась Мила. – Денег бы поболь-ше. Без денег счастье, вроде, как и неполное.

Мила сказала это просто, и в словах ее не ощущалось никакой обиды и не было желчи.

– Ну, знаешь, денег всегда всем не хватает. И сколько ни дай, все будет мало. Сейчас не хватает на шубу, потом будет не хватать на дорогую машину. А у вас, кстати, и машина приличная есть. Не гневи бога, Мила, ты идешь домой и знаешь, что дома порядок и трезвый любящий муж. Забыла, какие концерты твой благоверный устраи-вал?. То-то!. К хорошему быстро привыкаешь. Только пло-хое тоже забывать не следует.

– Omnia vincit amor , – поддержал жену Виталий Юрь-евич. Были бы любовь и согласие, а все остальное прило-жится. Наберись терпения и думай иногда, что кому-то живется значительно хуже. Кстати, большие деньги еще никому счастья не приносили. Вспомни род Онасисов.

– Каких Онасисов, пап? Володя в Москве по работе был, хотел в Третьяковку сходить – он же художник от бо-га, – сунулся, думал, как раньше, плата типа символиче-ской, а там билет не всякому по карману. Потоптался, по-вздыхал и пошел восвояси. А ты мне про Онасиса. Вникни в парадокс: доктору наук, профессору не по карману кар-тинная галерея. А о Большом театре я уже и не говорю. И для кого тогда эти вечные ценности?

– Мила, дочка, не может быть такого!

– Не может быть, потому что не может быть никогда? – насмешливо сказала Мила.

– Потому что это нелогично. Все, в конце концов, ста-нет на свои места. Произошла смена систем. Канул в Лету тоталитарный режим и хорошо, что обошлись малой кро-вью. Вот мы и расплачиваемся хаосом. Но это лучше, чем кровь. Я уверен, что все изменится, и мы будем жить не хуже Европы.

– Твоими бы устами, пап, да мед пить. Нам всю жизнь обещали райскую жизнь, то при социализме, то при ком-мунизме. Так что эти сказки нам слушать, выражаясь со-временным языком, 'западло'.

– Где ты хоть этих ужасных слов нахваталась? – воз-мутилась Ольга Алексеевна, – будто ты только что из ко-лонии строгого режима освободилась.

– Откинулась.

– Куда откинулась? – не поняла Ольга Алексеевна.

– Так говорят зеки, которых выпустили по окончании срока.

– Да ну тебя совсем, – махнула рукой Ольга Алексеев-на.

Пили чай с яблочным пирогом и сливовым вареньем. Чай Таисия Ивановна заваривала с небольшой щепоткой индийского или китайского листового чая, но это, в прин-ципе, было не важно, потому что основной вкус чаю при-давал зверобой и мята, которые она добавляла к заварке. Чай получался пахучим и с красивым красноватым оттен-ком.

– Как же теперь Валя одна будет? – сказала Ольга Алексеевна, когда чаепитие закончилось и чашки переко-чевали в мойку.

– Наверно, уедет к Линке в Бельгию. Там все налаже-но: стабильный заработок, хорошая квартира. Да и детям бабушка нужна, все равно няню нанимают. А потом тетя Вала классный дамский мастер. По крайней мере, здесь к ней в 'Салон красоты' в очередь за месяц записывались.

– Это она сама сказала или ты так думаешь? – поинте-ресовалась Ольга Алексеевна.

– Нет, я знаю, что Лина этого хочет. Еще когда отец был жив, Линка говорила, хорошо, мол, если бы родители были рядом, а тетя Валя говорила, что будь она одна, уеха-ла б хоть на край света, но дядя Слава считал, что русские должны жить в России, даже если она стала мачехой, а с ансамблем своим его только смерть разлучит.

– Вот и разлучила, – вздохнула Ольга Алексеевна.

–Где ж хоронить будут? – спросил Виталий Юрьевич.

– На Крестительском кладбище.

– А говорят, теперь хоронят на новом кладбище, где-то в Лужках. А здесь, в городе, не хоронят.

– Почему? Хоронят и здесь, – отозвалась Ольга Алек-сеевна. – Если есть место, хоронят.

– У него мать и брат на Крестительском похоронены, – пояснила Мила.

– Ну вот, – почему-то обрадовалась Ольга Алексеевна. – Значит место есть.

Мила посмотрела на часы и заторопилась.

– Пойду я. Забегу к тете Вале, а потом надо Катюху из школы встретить, в пять вторая смена кончается. И Володя скоро придет. Все. Побежала. – Мила торопливо надела перед зеркалом песцовую шапку, схватила с вешалки лег-кое демисезонное пальто, поцеловала отца и мать и, одева-ясь на ходу, выскользнула в коридор, но дверь, не успев захлопнуться, приоткрылась, и голова Милы снова просу-нулась в дверь:

– Родители, я вас люблю. Пока.

– Ольга Алексеевна засмеялась, а озабоченность на лице Виталия Юрьевича растворилась в улыбке, взгляд по-теплел, и в глазах исчезла колючесть.

Глава 30

Было уже по-зимнему холодно. Зима еще не наступи-ла, но ждали, что вот-вот посыпит снег: ветер уже носил поземку, и снежная крупа больно хлестала по лицу, и люди поворачивались спиной к ветру или утыкали носы в шар-фы и воротники пальто.

Несмотря на ненастную погоду, народу на похороны пришло много. На гроб филармония поскупилась. Вяче-слав Михайлович лежал в стандартном сосновом гробу, правда, обитым красным бархатом. Под траурный марш гроб с телом вынесли на улицу и поставили на две табу-ретки. 'Какой синюшный цвет лица, – безразлично отме-тил Виталий Юрьевич. Равнодушно, потому что он уже не отождествлял лежащее в гробу тело с Вячеславом Михай-ловичем. Для него человек существовал или не существо-вал. Все остальное уже было не важно. Так случилось, ко-гда умер его отец, Юрий Тимофеевич. Виталию Юрьевичу тогда было двадцать лет. Он очень переживал, когда отец медленно угасал от рака, не находил себе места и изводил-ся от тоски и жалости к отцу. А когда отец умер, и Виталий Юрьевич увидел его мертвым, он поймал себя на мысли, что смотрит с какой-то брезгливостью на труп и воспри-нимает его просто как нелепость, несовместимую с тем живым, которого он любил, и кто ему был дорог. Его по-просили побрить мертвое лицо, на котором вдруг выступи-ла щетина, и он с трудом заставил себя взять в руки элек-трическую бритву и автоматически, избегая смотреть на то, что недавно еще было его отцом, водил по щекам, усам и подбородку. И на похоронах, которые он запомнил как дурной сон, он слышал причитания, похожие на зауныв-ную, надрывную песню бабушки, и истерический, захле-бывающийся плач матери, и разноголосые стенания, похо-жие на вой, родни, но сам не проронил ни слезинки и вы-полнял все, что его просили, с отрешенностью зомби. Отца просто не стало. Все остальное было бутафорией. Родст-венники тогда упрекнули его в черствости, а мать до самой смерти жаловалась, что похоронить ее будет некому, по-тому что на сына, которого даже смерть отца не тронула, надеяться нечего...

До центральной улицы гроб несли на плечах под не-прерывный, разрывающий душу похоронный марш. Про-цессия растянулась на сотню метров. Впереди несли венки: от филармонии, от танцевального коллектива, от родст-венников, от городского отдела культуры и даже от город-ской администрации. На подходе к улице Горького гроб погрузили в катафалк, близкие полезли за гробом, осталь-ные, кто хотел ехать на кладбище, сели в автобус.

У кладбищенских ворот процессию встретил батюш-ка, гроб внесли в церковь, и началось отпевание. Виталий Юрьевич столбом стоял в толпе провожающих, косился украдкой на иконы, к которым многие прикладывались, не знал, как вести себя, и чувствовал неловкость. Он с удив-лением отметил, что Ольга Алексеевна крестится и делает это естественно и ловко, как истинно верующая.

– А вы что? Если в храм пришли, перекреститесь. Креститесь, креститесь, рука не отсохнет, – услышал Вита-лий Юрьевич и не сразу понял, что дьяк обращается к не-му.

Он неловко перекрестился и, почему-то, ему было стыдно.

– Вот она, катком прокатившаяся по душам атеисти-ческая мораль советской власти, – иронически подумал Ви-талий Юрьевич. – Видно, я как был атеистом, так им и ос-танусь... Но, в конце концов, Толстой был верующим, а в церковь не ходил и церковно-служащих не любил, – успо-коил свою совесть Виталий Юрьевич.

К месту захоронения шли за батюшкой, который не-разборчиво бубнил старославянские слова и размахивал кадилом. Время от времени он оборачивался, и тогда Ли-нин муж, Володя, совал ему в руку мелкую купюру.

Когда гроб закрыли крышкой, с женой покойного Вя-чеслава Михайловича Валей случилась истерика. Она бро-силась к гробу, ее оттащили и удерживали Володя и Лина, пока она не успокоилась.

Гроб опустили на веревках два могильщика. Им по-могал кто-то из провожающих. Могильщики оступались на мерзлых кучах земли, скользя и теряя равновесие. Нако-нец, гроб стал на дно могилы, головами уйдя в выемку у самого дна, вырытую из экономии, чтобы не копать могилу во всю длину. Градом застучали о крышку гроба смерз-шиеся комья земли, и вдруг хор голосов завел обрядовую песню к разлуке:

Стоят сани снаряженные,

Ой да наряженные.

И полостью подернуты,

Ой да подернуты.

Только сесть в сани да поехати,

Ой да поехати.

Кому вынется, тому сбудется,

Ой да сбудется.

Тому сбудется, не минуется,

Ой да не минуется.

Пели ладно, высокий голос выводил строку, а осталь-ные многоголосно подхватывали припевные повторы. Песня плачем разносилась по кладбищу и от этого плача или стона щемило сердце.

Сидела я у окошечка,

Ждала к себе милого.

Не могла дождатися -

Спать ложилася.

Утром встала – спохватилася,

Гляжу на себя – вдова!

На могильный холмик положили венки. Венков было много и те, что не поместились на холмике, поставили вдоль ограды. Потом кто-то говорил прощальные слова над могилой, но Виталий Юрьевич не вслушивался. Те-перь, когда могилу закопали, ему хотелось побыстрее уйти домой. И когда первые провожающие пошли на выход к автобусу, он взял Ольгу Алексеевну под руку, давая по-нять, что им тоже пора.

По дороге их нагнала нищенка, полная девочка с гру-бо зашитой заячьей губой и загундосила: 'Владимир Пет-рович всем денежку давал, а мне не дал. Дайте, Христа ра-ди!'

– Оля, дай ей сколько-нибудь! – растерянно попросил Виталий Юрьевич.

Ольга Алексеевна достала из сумки десятку и отдала девочке, та сразу отстала

– Чего она ко мне-то? – удивился Виталий Юрьевич.

– Внушаешь доверие, – шепнула Ольга Алексеевна.

– Кто такой Владимир Петрович?

– Здравствуйте! Муж Лины... Он же здесь вроде стар-шего. Распорядитель, что-ли.

– Надо же, нищие как быстро сориентировались, и имя отчество знают, – чуть усмехнулся Виталий Юрьевич.

Они подождали Лину и Валентину на выходе, еще раз выразили соболезнование. Ольга Алексеевна соврала, что Виталий Юрьевич плохо себя чувствует, и они не остались на поминки.

Дома Виталий Юрьевич с Ольгой Алексеевной помя-нули покойника, выпив по рюмке водки перед ужином, а на следующий день, в субботу, когда к ним зашел Влади-мир Сергеевич с Милой и Катюшкой, Виталий Юрьевич достал из холодильника начатую бутылку водки и поста-вил на стол.

– Надо всем вместе помянуть Вячеслава Михайловича, – ответил он на вопросительный взгляд жены.

Ольга Алексеевна собрала на стол, вслед за мужчина-ми пригубила из рюмки.

– Похороны были знатные, – заметил Виталий Юрье-вич.

– Дай бог каждому, – эхом откликнулась Ольга Алек-сеевна. – Много было народу. Венки. И от филармонии, и от отдела культуры. И весь ансамбль 'Матрешки', кото-рым он руководил, хотя они последнее время и перебива-лись кое-как.

– Вы, родители, завидуете, что-ли? – засмеялась Мила.

– Не говори глупости, – обиделась Ольга Алексеевна. – Завидовать тут нечему. А только приятно, когда в послед-ний путь тебя провожают по-человечески, а не кое-как.

– Да ладно, мам, шучу! – серьезно сказала Мила. – Не обижайся. Вам еще рано думать о похоронах.

– Все хорошо. Только гроб еле через ограды протащи-ли, – вспомнил Виталий Юрьевич.

– Так у нас ограды, как заборы на дачах, в человече-ский рост. Только зачем, непонятно! Некоторые на калитки даже замки вешают, – заметила Ольга Алексеевна.

– Да это ладно. Сейчас место на городском кладбище – дефицит. Ловкие люди и здесь поспели. Ходят, выиски-вают заброшенные могилы и за взятку приватизируют мес-та. Да еще могильщики, тоже за взятку, теснят уже занятые места и чуть не на дороге устраивают захоронения. Вот и растут ограды там, где им не положено быть.

– Ну надо ж! – всплеснула руками Ольга Алексеевна. – Еще неприятности!.. Мы когда на могилу сходим? – набро-силась она на мужа. – Там, небось, уже заросло все. Вот займут наше место, куда мы с тобой? И повезут в Лужки, к черту на кулички.

– Да какая тебе разница? – буркнул Виталий Юрьевич. – Omnia vinitas .

– Ну, вы, родители, даете! – только и могла сказать Мила.