Текст книги "Потерявшиеся в России (СИ)"

Автор книги: Валерий Анишкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Глава 25

Владимир Сергеевич с Милой поженились поздней осенью. Они подали заявление в ЗАГС и ждали целый ме-сяц своей очереди, хотя это для них не имело большого значения, и они смотрели на запись акта гражданского со-стояния как на данность, как на традицию, нарушать кото-рую ни оснований, ни смысла, да и желания не было.

Утра уже обжигали морозным холодком, но дни стоя-ли сухие, солнце прогревало воздух до летнего тепла, и люди, обманутые утренней свежестью, снимали куртки и плащи, которые опрометчиво надели с утра, и несли в ру-ках.

В ЗАГСе неожиданно собралось много народу. Из девчонок не было только Лины и Даши. У Лины случилась какая-то неприятность, и она приехать не смогла, но зво-нила, поздравляла Милу, расплакалась и сказала, что сва-дебный подарок за ней, а Даша прислала телеграмму, в ко-торой помимо слов, приличествующих случаю, говорила, что помнит всех и любит. Видно было, что Даша очень скучает. После телеграммы от нее пришло длинное пись-мо, где она описывает свое житье: все ей нравилось, с Фархатом у них тоже все хорошо, писала, что может быть скоро станет мамой, и его родители носятся с ней, как с маленькой. Живут они с мужем в большом двухэтажном доме вместе с его родителями, у них прислуга и повар. Де-лать ей ничего не дают, и она учит арабский. В магазинах есть все, что только душе угодно, гулять по городу совер-шенно безопасно, и хотя у нее своя машина, она любит хо-дить пешком, правда, свекровь почему-то думает, что Да-ша обязательно где-нибудь упадет, и всегда заставляет брать с собой служанку или сестру Фархата. В городе, ка-жется, европейцев больше, чем местного населения, а ара-бы вежливы и предупредительны. В конце письма Даша вздыхает: 'Вижу вас и маму во сне, просыпаюсь и неволь-но плачу. Господи, как я мечтаю увидеть и обнять вас всех наяву!'

Зато в их компанию вошла Маша Трофимова. Вошла она как-то естественно и восполнила в какой-то степени пробел от отсутствия Эльки и Даши, но, конечно, их не за-менила.

– Ты заметила, как Элька похорошела? – сказала Тать-яна Лене. – Небось, килограммов на пять похудела.

– Еще бы, – хмыкнула Лена. – Фитнес, сауна, спортзал, свой парикмахер.

– А костюмчик? Это не наш ширпотреб. Видно, что из бутика.

– Да, теперь и красоту можно за деньги купить, – вздохнула Лена и украдкой посмотрела на себя в зеркало, ревниво отмечая, что явно проигрывает Эльке по всем статьям, хотя ее всегда считали симпатичнее. После родов она не то чтобы подурнела, просто на нее сразу свалилось столько забот: пеленки, ночные вставания к ребенку, кор-межка, – что следить за собой не оставалось времени, да, честно говоря, и желания никакого не было. Реваз дождал-ся рождения ребенка, подержал его на руках и через неде-лю улетел в Америку. Звонил он чуть не каждый день на сотовый телефон, который у нее теперь был, но она чувст-вовала себя брошенной, ей неловко было от двоякости сво-его положения, и это усугублялось тем, что и соседи, и коллеги по работе смотрели на нее с сочувствием, за кото-рым ей виделась насмешка: мол, мужик-то дитя прижил и смылся, а Америка – это не соседний район, к ответу не притянешь. И она ревела по ночам, а утром просыпалась с тяжелой головой и опухшим лицом.

Однажды Лена, после очередного телефонного разго-вора с Ревазом сказала:

– Мам, Реваз приедет весной, он говорит, что можно поехать в Америку на платные годовые курсы по изучению английского языка.

– Год, а дальше что? – устало спросила Тамара Федо-ровна.

– Ну, там видно будет, – пожала плечами Лена. – Все же год. Что ты думаешь?

– А я думаю, будь проклята эта ваша Америка вместе с твоим Ревазом! Вот что я думаю! – зло, срываясь на крик, выплеснула, как выплюнула, желчь, давно копившуюся в ней, опустилась, как упала, в кресло и, всхлипывая, полез-ла за обшлаг рукава халата, откуда достала большой в клетку мужской носовой платок.

– Что ты такое говоришь, мама! – остолбенела Лена. – Что тебе Реваз плохого сделал? В чем он-то виноват?

Тамара Федоровна молча вытирала глаза и сморкалась в платок. Лена села рядом с матерью на ручку кресла и об-няла ее за плечи.

– Я понимаю, ты тоже устаешь. Давай я брошу работу. Реваз оставил нам немного денег, а со следующего года, если еще придется ждать визы, он будет присылать по две-сти долларов каждый месяц.

– Нет уж, – сказала Тамара Федоровна. – Будет или не будет, там посмотрим, а пока надо рассчитывать на себя. Работу не бросай, ты и так на полставки сидишь. А я уж, пока ноги таскаю, Додика помогу вырастить.

– Ты так говоришь обреченно, будто Реваз меня бро-сил, – в голосе Лены была обида.

Тамара Федоровна молчала и тяжело сопела.

Девчонки навещали Лену, чаще Мила, и не только по-тому, что рядом жили родители, а потому еще, что они бы-ли даже скорее сестрами, чем подругами, росли с детса-довского возраста, учились в одном классе, и даже когда Лена уезжала в Воронеж, Мила забегала к Тамаре Федо-ровне, помогала как могла, и с Леной нет-нет, да виделась: Воронеж, слава богу, не за тридевять земель.

Элька, заметив, что на нее смотрят Татьяна с Ленкой, протиснулась к ним поближе:

– Про меня, что ль, говорите?

– Про тебя, – подтвердила Татьяна.

– Ну, и что про меня? – насторожилась Элька.

– Выглядишь на тысячу долларов, – оглядывая Эльку вблизи, сказала Татьяна.

– На пять, если считать украшения, – засмеялась Эль-ка, показывая на бриллиантики в ушах и на пальце.

– Везет же некоторым, – вздохнула Татьяна.

– Ладно, нечего завидовать, пошли в зал, молодых уже приглашают.

Обе подруги вслед за Элькой поспешили в зал регист-рации, где уже гремел марш Мендельсона.

В зале регистрации стояли кучно: в центре молодые. Владимир Сергеевич в хорошем мышиного цвета костюме, с безукоризненно завязанным галстуком, ладный, широко-плечий, уверенный в себе человек, и Мила, не растерявшая юного обаяния, с короткой стрижкой черных волос, де-лавших ее еще моложе, женщина. На ней был белый кос-тюм с приталенным пиджаком, подчеркивающим строй-ность фигуры, и мини-юбкой, открывающей ее тайную гордость – ноги, в меру полные и неотразимые для муж-чин.

В руках Мила держала роскошную красную розу с длинным стеблем. Рядом с молодыми стояли свидетели. Со стороны жениха – институтский друг Владимира Сергееви-ча, специально приехавший с женой из Тулы на свадьбу. Со стороны невесты свидетелем была Элька. В первом ря-ду сразу за свидетелями расположились родители моло-дых. Виталий Юрьевич и Ольга Алексеевна волновались. Может быть, им передавалось волнение дочери. Мила улыбалась, но улыбка выходила вымученной, и краска за-ливала щеки, выдавая волнение. То же чувствовали и ро-дители жениха. По напряженному лицу Сергея Петровича видно было, что ему не просто даются эти томительные минуты стояния перед столом регистрации, где решается судьба его сына. Счастливый ли билет вытянул его Воло-дя? Хочется надеяться, что счастливый. Девушка им с Ан-ной Тихоновной приглянулась. Все в ней, вроде, ладно. И приветливая, и хозяйственная, не дура, и Володю, кажется, любит. Но, кто знает, как опять сложится? Он стоял прямо, только руки, привычные к постоянной работе и отдыхать не привыкшие, как-то беспомощно висели вдоль тела. Ан-на Тихоновна крепилась, но не смогла удержать слез и, промокала их платочком, стараясь делать это незаметно.

Наконец, молодые расписались в журнале регистра-ции. Щелкали фотоаппараты, лица озарялись вспышками, жужжала кинокамера. Обменялись кольцами. Регистратор произнесла стандартные слова, предназначенные ново-брачным, и пригласила всех в банкетный зал, где стояло шампанское и подносы с бокалами. Напряжение вдруг спало и сразу стало шумно.

Свадьбу устроили без помпы. Заказали столики в кафе 'Полярная звезда', почти рядом с ЗАГСом, и после бан-кетного зала гурьбой повалили туда. Родители в кафе не пошли, оставив молодым право веселиться, как им хочется, благоразумно рассудив, что их присутствие только стеснит молодежь, и они будут там лишние. Вместо кафе пошли к родителям Милы, потому что те жили ближе, чем родители Владимира Сергеевича. Ждали и Алексея Николаевича с Верой Сергеевной и позвонили им сразу, как только при-шли, что они уже дома. Сергей Петрович с Анной Тихо-новной посидели недолго, – Анна Тихоновна неважно себя чувствовала. Чуть выпили, попили чайку с ватрушками и домашними булочками, которые мастерица была печь хо-зяйка, поговорили о разном, посетовали на то, что жизнь все дорожает, потом женщины обменялись рецептами и дали друг другу слово теперь видеться чаще. В конце кон-цов, Анохины посадили свояков в такси, и те уехали.

Глава 26

За стол сели основательно, когда пришли Чернышевы, Наготовлено было по мере возможности всего. Ольга Алексеевна постаралась. Во-первых, не каждый день дочь замуж выходит, и неважно, что свадьбу они играют в кафе, завтра заглянут и к ним. Опять же, вот и сват со сватьей хоть немного, да посидели. И, наверно, кто-нибудь из не-многочисленных родственников еще может зайти. Ольга Алексеевна напекла пирожков с ливером, капустой и с ри-сом пополам с яйцом – вышли пирожки как всегда пыш-ными и нежными, во рту таяли; приготовила холодец из свиных ножек; конечно, пришлось добавить мяса с базара, но Ольга Алексеевна никогда не делала холодец густым, он у нее больше походил на заливное, но бульон получался прозрачным, что твое озеро Байкал, и очень вкусным. Сде-лала традиционную 'селедочку под шубой' и крабовый салатик с яйцом и сладкой кукурузой под майонезом попо-лам со сметаной, зажарила в духовке куриные окорочка, причем не пресловутые 'ножки Буша', которые шли к нам нескончаемым потоком и которыми были завалены при-лавки, а наши, отечественные, пусть и не такие жирные на вид, зато экологически чистые; сварила картошку и сдела-ла пюре, добавив молочка и сливочного маргаринчика, по-тому что маслице в цене 'кусалось', хотя без сливочного масла обойтись не удалось, потому что Ольга Алексеевна, осознавая значительность торжества, не могла не пригото-вить свой фирменный торт 'Наполеон', готовить который научила и Милу.

Конечно, если бы Виталий Юрьевич не подрабатывал, этот стол собрать было бы невозможно: на пенсию сейчас не разгуляешься. Где это видно, чтобы масло стоило ше-стьдесят рублей при пенсии в шестьсот рублей. Это, если доллар стоит двадцать шесть рублей, то за килограмм мас-ла нужно отдать больше двух долларов при пенсии в два-дцать.

Ольга Алексеевна пришла в ужас от своих расчетов, расстроилась и не представляла, как будут жить молодые. Еще как они набрали на свадьбу! Спасибо, немного помог-ли его родители, да Ольга Алексеевна со своим талантом шить сшила дочери костюм, в котором не стыдно на люди показаться. А в остальном, молодые все делали сами, и Владимир Сергеевич, наверняка залез в долги. Это раньше доктор наук считался величиной заоблачной: более чем со-лидная зарплата, почет и уважение. Ученая степень – это было престижно. Выйди Мила за Владимира Ивановича, даже за кандидата лет пятнадцать назад, ей бы иззавидова-лись. А теперь любой клерк в администрации получает больше любого доктора. Взять Алексея Николаевича. Профессор истории, сотня публикаций, и что? Зарплата едва дотягивает до средней. Говорят, что преподаватели ВУЗов живут взятками, что они со студентов за экзамен или зачет деньги берут. Может быть, кто-то и берет, но Ольга Алексеевна точно знала, что ни Алексей Николае-вич, ни Владимир Сергеевич не берут. И не потому что не дают, а потому что совесть не потеряли.

За столом Ольга Алексеевна не преминула заметить, что честность, порядочность и совесть перестают быть ка-тегориями уважаемыми. Эти качества, еще недавно быв-шие в категории добродетелей, оказались сейчас чуть ли не презираемыми. Все СМИ только и говорят о коррумпиро-ванности чиновников. За деньги, оказалось, можно купить место в Думе, освободить преступника или закрыть уго-ловное дело. Но если такое творится в верхних эшелонах власти, то, что говорить о рядовых чиновниках. Правду го-ворит пословица, что рыба гниет с головы.

– А ничего удивительного, – согласился Алексей Ни-колаевич. – И это не сейчас началось. Корни сидят глубже и ведут к революционному перевороту 1917 года. После уничтожения и высылки из страны интеллигенции Россия осталась в большинстве с неграмотной, жаждущей власти толпой. Заметьте, что средний административный чинов-ник – хам, и этого из него уже не выбьешь. А интеллигент-ность передавалась поколениями: честность, порядочность передается почти генетически.

– Но ведь такого не было при коммунистической вла-сти, – возразила Вера Сергеевна. – Люди были совестливы и, по крайней мере, так не воровали.

– Не скажи, – усмехнулся Виталий Юрьевич. – Тащи-ли, что могли. Я-то на заводе работал, помню. Несли гвоз-ди, шурупы, инструменты, спирт. Благо, что на нашем производстве были и оптика, и точные приборы, на кото-рые спирт выделяли в достаточных объемах. Рабочие не-сли мелочь, начальники – стройматериалы. Наш сосед по даче, когда я сказал, во сколько мне обошлась постройка домика, рассмеялся мне в лицо. 'Ты, говорит, Юрьич, на-ивный человек. С деньгами каждый дурак может, а ты без денег построй. Здесь все дачи задарма построены. Я, на-пример, чего сам не могу с работы унести, мне принесут за милую душу за бутылку. У нас, говорит, за поллитру черта свяжут и в упаковке доставят'.

– Есть такая китайская мудрость: 'Тот, кто не испы-тывает стыда, уже не люди', – грустно сказала Ольга Алек-сеевна.

– Лев Толстой говорил: 'Стыд перед людьми – хоро-шее чувство, но лучше всего стыд перед самим собой', а Чехов вообще сузил понятие совести, говоря, что 'доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой'. По настоя-щему совестливому человеку бывает стыдно даже тогда, когда он становится только свидетелем неприличного по-ступка...Я помню неприятный случай, когда при мне в по-ликлинике поймали мужчину, который пытался украсть куртку, оставленную посетителем, перед тем, как он вошел в кабинет врача. На мужчину было жалко смотреть. Я представил себе позор, который теперь свалится на его го-лову, на семью, если она у него была, и, знаете, мне стало плохо, будто не он, а я украл эту несчастную куртку, и мне было стыдно так, что я весь день ходил потом как поте-рянный.

Лицо Виталия Юрьевича раскраснелось то ли от вы-питой водки, то ли от волнения, с которым он говорил, а, скорее всего, и от того и от другого. Он почему-то рас-строился и стал нервно барабанить пальцами по столу. Ольга Алексеевна мягко дотронулась до его руки, чуть прижав ее. Виталий Юрьевич убрал руку со стола.

– У таджикского средневекового поэта Джами есть такие строки: 'Достоинству нас не научит тот, кто недос-тойно сам ведет', – прочитала Вера Сергеевна.

Виталий Юрьевич согласно кивнул головой. В его столе как раз лежала газета 'Аргументы и факты' со статьей Андрея Уланова, где говорилось следующее: 'Ни-когда еще интриги вокруг престарелого и нездорового пре-зидента России не приводили к столь скандальной для страны ситуации. В обиход прочно вошла новая разновид-ность семейного бизнеса – управление страной. 'Кремлев-ское политбюро' пока не прибрало к рукам лишь Центро-банк, Газпром и РАО ЕЭС. Если придет черед и этому, то Россия станет в ряд с султанатом Бруней, где все принад-лежит семье султана. Семья, в которую входят дочь Ель-цина Татьяна Дьяченко, Борис Абрамович, Борис Березов-ский, Валентин Юмашев, Александр Волошин контроли-руют Минфин, Гос. таможенный комитет, Министерство налогов и сборов, Министерство путей сообщения, распре-деление иностранных кредитов, Пенсионный фонд, Мин-энерго...Стремительное оскудение бюджета скоро почув-ствуют все', – заключает Андрей Уланов.

– Беда у нас одна и все та же – воруют. И по-прежнему наказывают мелких воришек, потому что на самом высо-ком уровне – это вроде даже и не воровство, а бизнес.

– А, – махнула рукой Ольга Алексеевна, – везде воруют и везде коррупция. Это не только у нас.

– Но там, если мы говорим об Америке и Европе, лю-бого чиновника, невзирая на лица, могут поймать за руку и тогда возникает Уотергейт, а в Японии премьер-министры стреляются. Наша коррупция отличается от коррупции в других странах тем, что там берут взятки, но помнят о сво-их обязанностях, а наши властные коррупционеры превра-тились в мародеров, которые снимают последнее с народа, забыв про свое назначение вовсе. – Алексей Николаевич сказал это бесстрастно. В отличие от Виталия Юрьевича он принимал все, что происходило в государстве, как дан-ность, которой противостоять невозможно, потому что, как известно, 'плетью обуха не перешибешь'. В конце концов, это еще один виток в истории нашего государства, как 'Смутные времена', как татарское нашествие. И не такое Русь переживала, и он с Соломоновой мудростью мыслен-но поворачивал кольцо, зная, что 'пройдет и это'...

После застолья, когда достаточно было выпито и съе-дено, Ольга Алексеевна стала греть самовар, но мужчины от чая отказались, взяли графинчик с оставшейся в нем водкой, рюмки и тарелку с огурцами и черным хлебом и ушли в кабинет Виталия Юрьевича, сказав, что чай будут пить потом. Женщины с удовольствием остались одни. Им интереснее было поговорить о своем, бабьем, о котором сколько бы ни говори – не переговорить. И они, свалив по-суду в мойку, сели за чай.

– Полно еды, а они соленые огурцы с хлебом, – со смехом сказала Ольга Алексеевна, разливая чай.

Да ну их, – махнула рукой Вера Сергеевна.– Как же решили молодые? Где будут жить? – спросила она за чаем.

– Будут продавать его двушку и ее однушку и поку-пать трехкомнатную квартиру. Посчитали, что оставшихся денег хватит и на ремонт и на новую мебель.

– А ты же говорила, что вы хотите перейти в его двух-комнатную квартиру, эту отдать им, а продать одноком-натную.

– Решили так. Понимаешь, по стоимости Милина квартира в самом центре в кирпичном доме почти равно-ценна двухкомнатной в наших панельных домах. Володя считает, что нет смысла затевать лишние переезды и терять трехкомнатную квартиру, если денег от продажи их квар-тир в принципе на все хватит. Тем более, он считает, что стоимость недвижимости быстро растет, а это надежнее любого банка. Да, откровенно говоря, я вздохнула с облег-чением, когда вопрос решился таким образом. Сейчас я с ужасом представляю наш переезд. И куда бы мы все эти вещи дели? А книги? У нас же вон какая библиотека. Да и кабинет Виталию Юрьевичу нужен. И вообще, не приведи, господи, куда-нибудь переезжать. Страшней пожара.

– Да молодым, что? Им и переезд нипочем. Это мы тяжеловаты на подъем стали, а молодые раз-два – и на но-вом месте, – Вера Сергеевна отделила чайной ложечкой ку-сочек 'Наполеона' и отправила в рот, потом отхлебнула из чашки чай.

– Вкусно ты печешь, Ольга, – похвалила она подругу. – Надо рецепт у тебя взять.

– Да что там печь, господи, – отозвалась польщенная Ольга Алексеевна. – Главное коржи приготовить, а там мажь кремом – и всех делов.

– Ладно, ладно, не скромничай. У тебя и пирожки сдобные получаются. А я вроде все так же, по рецепту де-лаю, а они у меня выходят жестковатыми, не то что твои.

Женщины неторопливо и с удовольствием пили чай. Лица их раскраснелись, глаза окутала сонная поволока ле-нивой сытости.

– А как твоя соседка? Пьет? – спросила Ольга Алексе-евна.

– Да нет, вроде ничего. После запоя ходит тихая и ви-новатая, – засмеялась Вера Сергеевна.

У Чернышевых была соседка, молодая женщина с редким именем Леонида или просто Лёня. Она стойко, до изнеможения боролась с алкогольным пристрастием и дер-жалась и не пила, но время от времени от одиночества ли, от неустроенности, но чаще после ухода очередного мужи-ка, которые не удерживались возле нее больше месяца, на нее накатывала безысходная тоска. Она влюблялась безза-ветно, демонстрируя собачью верность своему избраннику, отдавала всю душу, кормила и поила, а он через месяц-другой тихо исчезал. Она недоумевала, обиженная, тихо плакала, а потом запивала. Запой продолжался недолго, потому что похмелье было тяжелым, болезненным, с го-ловной болью, рвотой и ломотой во всех суставах. Ее орга-низм не принимал никакой отравы вроде табака и алкого-ля. В ее организме отсутствовали механизмы, которые расщепляют алкоголь, и он выводился из организма мед-ленно. Другой выпьет ведро, а наутро встает как ни в чем не бывало, только рассольчику полбанки выпьет, а она, не-счастная, неделю помирала над тазиком. Мало того, у Лени была сестра Марыся – так ее почему-то звали на польский манер, – которая тоже пила. Только пила она профессио-нально, как хороший мужик, с надрывом, мощно и много. И в отличие от Леониды ей ничего от этого не делалось. Она пила, слегка буянила, похмелялась, а когда надоедало, прекращала пить и будто не пила вовсе. Беда была в том, что, срываясь с тормозов, она шла к сестре, потому что муж ее, бывший заслуженный мастер по парашютному спорту, почти совсем не пил и ее от пьянки всячески пы-тался отвадить: находил в заначке водку и выливал, запи-рал дома, забирал деньги, а с Леонидой ругался, выговари-вая ей за то, что она пускает к себе пьяную Марыську. 'А куда ж я ее пьяную дену? – обижалась Леонида. – В мили-цию что-ли сдам? Ты ее гонишь и мне выгонять? И куда ей? Под забор?'

Страшно было, когда Леонида запивала вместе с Ма-рыськой. Тогда ночью хлопали двери, что-то у них за стен-кой падало, что-то разбивалось, пелись пьяно песни, слы-шался смех. Потом Марыська бросала пить и выхаживала сестру.

Муж Марыськи время от времени появлялся у них в квартире, требовал Марыську домой, а как-то ночью при-шел сам пьяный и поджог Ленькину дверь.

Вера Сергеевна проснулась от непрерывного звонка. Едкий дым плавал в их с Алексеем Николаевичем спальне, ел глаза и, попадая в дыхательные пути, вызывал кашель. Алексей Николаевич, ничего не соображая, хлопал глаза-ми, а потом бросился к входной двери, от которой шел дым. Спросонья он схватился за бронзовую ручку и матер-нулся в сердцах – ручка раскалилась от жара. Пользуясь половой тряпкой, Алексей Николаевич как-то открыл дверь и отпрянул: за дверью полыхал огонь, и вся лестнич-ная площадка была окутана черным дымом. Алексей Ни-колаевич бросился на кухню, схватил мусорное ведро, вы-тряхнул мусор на пол и побежал в ванную за водой. Огонь потушили быстро: горела только обшивка. Веселее горела дверь Леониды, там языки пламени уже охватили дерево, и оно потрескивало, разгораясь все ярче, и, если бы пламя перекинулось в переднюю ее квартиры, двумя ведрами во-ды было бы не отделаться. Леонида с сестрой так и не про-снулись. Звонок у них, как и у Чернышевых, закоротило, и он перегорел. Алексей Николаевич колотил в стенку, по-том из лоджии пытался докричаться до них через открытое окно – все безрезультатною: попытки разбудить сестер оказались напрасными.

– А ну их к черту! – разозлился Алексей Николаевич. – Огонь потушили, пусть дрыхнут, алкаши несчастные. Завтра разберемся.

– Да как бы не задохнулись, – забеспокоилась Вера Сергеевна.

– Балкон открыт, не задохнутся. Через час все вывет-рится, – возразил Алексей Николаевич. – Пойдем спать.

Потом они меняли обивку, а Лёня дверь. Приходила милиция, которую вызвали соседи. Участковый надоедал с одними и теми же вопросами: 'Что вы слышали ночью?' и 'Кого вы подозреваете?' Леонида сама 'продала' Ма-рыськиного мужа, сказав, что кроме него больше некому, но тот клялся и божился, что не он, и доказать обратное не смогли. ЖЭК побелил в коридорах закопченные потолки, стены, и постепенно все затихло...

– Да нет, вроде ничего. Теперь ходит тихая и винова-тая, – засмеялась Вера Сергеевна.

– Потому и тихая, что виноватая, – рассудила Ольга Алексеевна.

– Да она женщина-то неплохая, совестливая. Только одинокая. Жизнь у человека не сложилась. Мне ее, честно, жалко. И Марыську жалко.

– И кошку жалко, – передразнила Ольга Алексеевна.– Тоску водкой не заглушишь. Если всем горе водкой зали-вать, то водки не хватит.

– Ну, уж чего-чего, а этого добра всегда хватит. У нас уже вся страна пьяная ходит. Деревня вон спилась: не сеют и не пашут.

– По статистике примерно пятнадцать миллионов ну-ждаются в лечении от алкоголизма. А пять миллионов на-ходятся под наблюдением психиатров, – подтвердила Оль-га Алексеевна. – Такого, наверно, ни в одной стране нет.

– А вот здесь я тебя, Оля, огорчу. В США, например, больше страдающих депрессиями, психическими рас-стройствами и различными фобиями значительно больше, чем у нас.

– Это ты откуда знаешь?

– А у моего Алексея Николаевича таблица с данными Минздрава есть. Правда, там еще есть комментарии, где говорится, что цифры в нашу пользу не должны нас радо-вать. Средний процент психов везде постоянен, и, если у нас он меньше, то только потому, что мы живем, чуть ли не сто лет с такими стрессами, какие не снились никому, и наши люди получили своеобразный иммунитет.

– Это точно, – рассмеялась Ольга Алексеевна. – Еще чаю? – спросила она.

Да ты что! – испугалась Вера Сергеевна. – Все. Я и так у тебя лишний вес набрала. Пойду звать своего домой.

Вера Сергеевна тяжело встала с углового диванчика, на котором они с Ольгой Алексеевной сидели за столом.

– Ну, как вы там без нас, не скучали? – развязно спро-сил Виталий Юрьевич женщин, когда они постучались и вошли в кабинет.

– Нет, не скучали, – отозвалась Вера Сергеевна.

– А вот вы без нас, я смотрю, разгулялись! – показала она на пустой графинчик из-под водки.

– Да вот как-то за разговором. Да и дочь не каждый день замуж выходит...Оно как-то и пошла, – засмеялся Ви-талий Юрьевич. – Про что сплетничали-то? Часом, не нам ли косточки перемывали?

– Больше нам делать нечего! – отмахнулась Ольга Алексеевна. – Про Леониду, соседку вашу вспомнили.

– Это, которая пожар устроила? – уточнил Виталий Юрьевич.

– Не она, а муж ее сестры, – поправил Алексей Нико-лаевич. – Да он у нее и двери резал, и бил ее смертным бо-ем так, что она у нас в квартире спасалась. Да ладно, бог им судья. Что Леонида, что Марыся – обе жалкие неустро-енные бабы. Эта Лёнина суета вокруг мужиков, мелкие удовольствия от пошлого застолья с песнями, мордобоем и постелью. Как-то Леонида позвонила в дверь, я вышел, и она просит: 'Алексей Николаевич, ко мне сантехник дол-жен придти, мне на работу, а Марыська пьяная лежит, вы, если что, не посмотрите за мастером?

– Присмотрел? – захохотал Виталий Юрьевич.

– А что мне оставалось? – развел руками Алексей Ни-колаевич. – Пришлось. Как откажешь?

– Да ваш пожар хоть понятен, – сказала Ольга Алексе-евна. – Здесь, можно сказать, бабы довели мужика. А у нас облили бензином и подожгли газопровод на внешней сто-роне дома, а милиция успокоила, мол, на соседней улице было еще хуже. Подростки пришли с канистрой, позвони-ли в квартиру, вошли и потребовали две тысячи рублей, иначе обещали облить все бензином и вместе с хозяйкой квартиру сжечь.

– И что, никого не поймали? – Вера Сергеевна сокру-шенно покачала головой.

– Ты знаешь, поймали. А когда поймали, жители вдруг все как один забрали из милиции ранее написанные заяв-ления. На этом все и кончилось.

– Вот народ! – возмутился Алексей Николаевич.

– Да какой угодно народ! Люди боятся... А как не бо-яться? Придут и убьют. Что, примеров мало? Вот я вчера за квасом ходила, целый час простояла. В очереди стояли и дети, и пожилые люди, а молодые лезут без очереди – сам идет, а за ним еще четверо. Я одному стала говорить, а он ухмыляется: 'Заткнись, говорит, тетка, нас такими воспи-тали.

– Ну, это уже из другой оперы, – скептически махнул рукой Алексей Николаевич. – Родителям часто впору в петлю лезть и не о воспитании думать, а о том, как накор-мить своего ребенка? Нищета порождает агрессию, тем бо-лее, когда рядом такой же ребенок как сыр в масле катает-ся и ананасы ест.

– А поголовно от нищеты пьют? – с иронией сказала Вера Сергеевна. – И ладно бы мужики, а пьют-то и женщи-ны, те же матери,

– А что женщины? – возразил Алексей Николаевич. – Да женщины, если хотите, во всех, не свойственных им за-нятиях, замещая мужчину, проявляют еще большую агрес-сивность, чем мужчины, и выходят на такой психически-эмоциональный уровень, что это становится катастрофой и для них, и для окружающего мира, не говоря уже о том, что стремление женщины к эмансипации и к замещению мужчины совершенно бессмысленно, порочно и ненор-мально.

– Мир перевернулся, – вздохнула Ольга Алексеевна.

– А он перевернулся ещё в 1917 году. И не без помощи психически-ненормальных женщин, которые забыли о сво-ем божественном предназначении, и о своем месте в при-роде. Это как животное, отбившееся от стада.

– Что ты, Алексей, имеешь в виду? – поднял брови Виталий Юрьевич.

– А я имею в виду революционных экстрималок. На-пример, Анку-пулеметчицу, которая 'воевала-воевала, стреляла-стреляла...' Если бы у нее были дети, то они на 90% были бы ненормальными, потому что за пулемет мо-жет залечь только женщина-убийца, а никак не нормальная женщина. И все они кончали жизнь плохо. Была такая пламенная революционерка Перуан де Нарикур, которую называли 'красной амазонкой'. Она первая с оружием в руках ворвалась в Бастилию 14 июня 1878 года. 'Свобода, равенство, братство' – и кровь рекой, – а потом сумасшед-ший дом, где и провела 20 лет в железной клетке для буй-ных. Мария Спиридонова в 1906 году 'из ревности' за-стрелила чиновника и была приговорена к пожизненной каторге, а в 1919 году уже большевики посадили ее в сума-сшедший дом, принимая во внимание ее истерическое со-стояние... Да та же эсерка Каплан, которая стреляла в Ле-нина. Ее расстреляли, а труп сожгли, т.к. она была освиде-тельствована...как 'заразная сумасшедшая'. Или Долорес Ибаррури по кличке 'Пассионария', т.е. одержимая. Так ее прозвали за то, что однажды она перегрызла горло плен-ному. Иммигрантский писатель Михаил Алданов пишет, что 'революция не создана для нормальных женщин, зато для ненормальных – она настоящий клад'.

– Так оно и есть, – согласился Виталий Юрьевич. – Хотя я думаю, что все революционеры с прибабахом, хоть женщины, хоть мужчины. Доктор Лоран в книге 'Тюрем-ный мир' так комментирует поступки революционеров: 'нравственно помешанные психобольные, они всегда ло-вились обществом, считали себя его жертвами, и во время всех революций им принадлежит первое место'

Виталий Юрьевич помолчал и заключил:

– Quantum est in rebus inane!

– А Коллонтай? – сказала Ольга Алексеевна. – Кол-лонтай вроде была соратницей Ленина и вполне нормаль-ной.

– Это Коллонтай была нормальной? – возмутился Ви-талий Юрьевич. – Да она, мало того, что вышла замуж за троюродного брата, так после развода активно проповедо-вала свободную любовь и напропалую жила с революци-онной матросней. Причем, ей уже было за 40, а матросам – менее 20 лет.