Текст книги "Потерявшиеся в России (СИ)"

Автор книги: Валерий Анишкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– И давно у него это началось? – спросил все же Се-меныч.

– Да как Борис Евгеньич из семьи ушел, так и поехало.

В конце концов, Семеныч обещал поговорить с ее сы-ном и выяснить, что там у него происходит:

– Только не надо в уныние впадать раньше времени. Ты, Нина Степановна, знаешь, что уныние – грех. Веньку твоего я знаю с тех пор, как он в школу пошел. Поговорю с ним по-отцовски. А Бог заповедовал почитать отца и мать.

Преподавательница ушла, а Семеныч все вздыхал и качал головой. Вошел Владимир Сергеевич и, заметив, что Семеныч расстроен, спросил:

– Семеныч, опять чужие заботы покоя не дают?

– Да вот понимаешь, беда у Нины Степановны какая. Сын от рук отбился совсем. Как отец их бросил, так все кувырком идет. Венька ее, ты же его тоже знаешь, попи-вать стал, дома не ночует.

– Печально. Нину Степановну жалко, конечно. С пар-нем, я думаю, нужно поговорить. Только, Семеныч, тебе себя не жалко?

– Не понимаю, – поднял удивленные глаза Семеныч. – Объясни.

– На тебя совершенно бессовестно валят все свои про-блемы. Ты же – приемник отрицательной энергии. Понят-но, что людям свойственно, хотя они часто делают это не-осознанно, разделить свою беду с кем-то еще. Таким обра-зом, они освобождаются от разрушающего их груза.

– Володя, насчет 'совершенно бессовестным образом' ты не прав. Ты же сам говоришь, что людям свойственно делиться своими бедами. Но ведь они делятся и своими ра-достями. В Евангелии сказано: 'Придите ко мне все труж-дающиеся и обремененные, и Я успокою вас'. Христос учит принимать чужое горе как свое.

– Но ты же не Христос.

– В каждом из нас живет Христос.

– Хороший ты человек, Семеныч, – искренне сказал Владимир Сергеевич. – Только и о себе не забывай. Помо-гать нужно тому, кто достоин помощи, а то на себя души не хватит.

– А ты можешь определить, кто достоин, а кто не дос-тоин? Тебе не кажется, что в этом есть корысть? Это вроде как на базаре мясо выбирать, свежее, несвежее. Иногда 'недостойный' может оказаться более достойным, чем 'достойный'. Судить людей просто. Мы часто делаем то, за что нас можно осудить, потому что все мы несовершен-ны. Но среди людей больше тех, кто старается совершать хорошие поступки... А про душу, в Евангелии сказано: 'кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее'.

– Ну, изначально никто не хочет быть сволочью, – со-гласился Владимир Сергеевич. – Только люди сами не знают, что им нужно...

В этом был весь Семеныч. Для него естественным было сочувствовать и сопереживать, и он меньше всего думал о какой-то разрушительной силе отрицательной энергии, действующей на него.

Мила чувствовала себя неловко оттого, что стала не-вольным свидетелем разговора, который ее не касался, хо-тя ничего особенного в этом разговоре не было. Тем не ме-нее, она не стала выдавать себя и сидела тихо, дожидаясь пока Владимир Сергеевич выйдет, и вздохнула с облегче-нием, когда через некоторое время кабинет покинул и Се-меныч...

– Семеныч, – обратилась к Ивану Семеновичу Мила. – Инна Васильевна сказала, что я должна прописаться. По-слезавтра праздник. А что мне нужно приносить?

– А, вот в чем дело, – засмеялся Семеныч. – Не бери в голову, это она так, для порядка. Все уже сбросились. С тебя не стали брать деньги, потому что ты новенькая, и к тебе еще не привыкли. Спеки какой-нибудь пирог, купи бутылочку вина. Оно и ладно, и достаточно будет.

Семеныч посмотрел на Милу своими добрыми карими глазами, приобнял за плечи и добавил:

– Все хорошо, дочка. Ты здесь ко двору. Тебя уже без прописки приняли.

В порыве благодарности Мила поцеловала Семеныча в щеку и веселая побежала к себе в деканат.

– Вот коза! – покачал головой Семеныч и с теплой улыбкой посмотрел ей вслед.

Глава 15

Ко дню примирения Мила спекла пражский торт. Торт не требовал больших затрат: банка сгущенки, пачка маргарина (конечно, лучше бы сливочное масло, но, как говорится, по доходам и расход), стакан муки, да немного молока; ну, само собой, стакан сахара. А получалось очень вкусно. Мила, как посоветовал Семеныч, купила бутылку не очень дорогого муската, подумала и в кондитерском от-деле взяла небольшую коробку 'Ассорти'.

В преподавательской собрались часам к пяти. Жен-щины быстро накрыли стол. Нарезали вареную колбасу, открыли консервы 'Ставрида в томате' и 'Частик в томат-ном соусе'. Кто-то принес банку соленых огурцов, кто-то вареной целой картошки и вареные яйца. Быстренько сде-лали салат 'Оливье', без которого, как известно, в России ни один праздник не обходится. Поставили водку, три бу-тылки сухого вина и водрузили в центр Милин 'Пражский торт'.

Выпили за праздник. Когда закусили, встал Владимир Сергеевич и сказал:

– Праздников у нас много, а вот новых сотрудников мы принимаем не так уж часто. Я предлагаю выпить за нашего нового товарища Людмилу Витальевну. Давайте пожелаем ей успехов в ее работе на нашей кафедре.

– За вас, Милочка, – поднял стаканчик с водкой Семе-ныч. – Искренне желаю вам счастья в наше непростое вре-мя, и оставайтесь всегда такой же искренней и доброй, ка-кой вы нам показались за то недолгое время, которое у нас работаете.

К Миле потянулись стаканы, она со всеми чокалась, лицо ее раскраснелось; и от дружеского участия, и от теп-лых слов в ее адрес, она растрогалась, и слезы выступили на глазах.

За столом понемногу выпивали, ели и вели неспеш-ные разговоры. Все было чинно и не так шумно, как в Ми-линой компании, где каждый спешил высказаться, не со-глашался, перебивал, и часто внимание привлекалось не аргументом, а голосом. Но и здесь простой разговор быст-ро перешел в привычное русло обсуждения политических и экономических проблем. Это были проблемы насущные, они касались всех и каждого и обсуждались везде и всеми, не оставляя равнодушных. Говорили об инфляции, о том, что цены растут, а зарплаты не поспевают за ценами, и преподавателям жить становится все труднее.

– Что ж вы хотите? – заметила химичка Алла Давы-довна. – За три года все продукты питания подорожали в пять раз. А рыба теперь стоит столько же, сколько и мясо.

– Ну, вы забыли, как после девяностого года, букваль-но за три года цены выросли в две-три тысячи раз. Ничего, выжили. Как говорится, Бог не выдаст – свинья не съест.

– Вы, Семеныч, – вечный и неисправимый оптимист, – усмехнулась Инна Васильевна.

– А знаете, – сказал Владимир Сергеевич. – У дисси-дента Владимира Буковского спросили как-то про жизнен-ную выносливость советского человека, и он ответил, что по привычке к стрессам и перегрузкам советский человек даст несколько очков вперед западному, разнеженному своим комфортным существованием?.. Вот Америка – страна удобная, богатая, жизнь в ней, по нашим представ-лениям, беспроблемная. Люди там не привыкли к стрес-сам... Но если все-таки доведется им заболеть, то они со-вершенно не знают, как свой недуг преодолевать... У сосе-да собака сдохла – он уже вынужден к психоаналитику ид-ти, потому что у него нервный срыв... И это понятно: ведь, чтобы развиваться, необходимо сопротивление, которого он не имел... В этом отношении более выносливы англи-чане, потому что живут в более неудобных условиях и, вроде нас, сами создают себе трудности.

– Это как же? – удивился Семеныч.

– Да вот, например, после войны в их экономике, ко-гда был силен социалистический элемент, многое было на-ционализировано, и все, что было национализировано, ра-ботало из рук вон плохо. И только с приходом к власти Тэтчер стало что-то меняться. То, что она денационализи-ровала, стало, наконец, работать нормально, а то, что не смогла, по-прежнему работает 'через пень колоду'. По сей день неденационализированный железнодорожный транс-порт работает в Англии примерно так же, как в России в гражданскую войну. Кстати, это еще раз говорит о том, что для любого государства главное – нормальная экономика. Экономика же по социалистическому принципу – нигде не работает.

– Что нам ваши англичане? Вы, Владимир Сергеевич, лучше скажите, сколько русскому человеку еще терпеть?.. Всю жизнь впроголодь. Всю жизнь ишачили, и всю жизнь терпели. То война, то послевоенная разруха, то объявили 'развитой социализм'. Что за 'развитой', почему 'разви-той'? Теперь перестройка. И все обещают, что скоро будет лучше. – Пожилая лаборантка Мария Григорьевна с уста-лым лицом и жилистыми руками рабочей налила себе в стаканчик водки и выпила, не дожидаясь общего тоста.

– Господи! Хрущев уже и коммунизм объявлял, а си-дели без хлеба, – безнадежно манула рукой Алла Давыдов-на.

– Мария Григорьевна, золотце мое, – мягко сказал Се-меныч. – Ну, не может такого быть, чтобы мы не стали жить достойнее. Россия, богатая недрами, умами и несрав-ненным культурным наследием страна, должна снова воз-родиться.

– Как птица Феникс из пепла, – с иронией добавил Владимир Сергеевич.

– Как птица Феникс, – серьезно повторил Семеныч.

– Семеныч, – горячо возразил Владимир Сергеевич. – Эта богатая страна как торговала сырьем, так и торгует, как жила все семьдесят лет Советской власти за счет нефти и газа, так и продолжает жить. Кокорев, стоявший у исто-ков создания нефтяной промышленности в России, в отли-чие от нас, продавал не сырую нефть, а только продукт вы-сокой очистки – керосин, который превосходил по качест-ву все западные аналоги, и доказывал, что, пока страна вы-возит, например, хлеб зерном, а не мукой, будет оставаться сырьевым придатком Европы. Мы и развалились-то не в последнюю очередь оттого, что жили за счет нефти, а ко-гда мировые цены на нефть опустили, то тут-то нам 'кир-дык' и пришел.

– Я не знаю, из-за нефти или нет, страну, в конце кон-цов, разваливали люди, которые находились у власти, – со страстностью пассионарии заговорила Инна Васильевна. – Я вижу, что творится сейчас, и сравниваю с тем, что было. Наша страна не была криминальной и мафиозной, мы име-ли самодостаточную культуру, мы были самой читающей, хотя и не самой сытой, страной. И мы едва ли не созна-тельно вдруг лишились этих ценностей.

– В искусстве преобладал надуманный 'социалисти-ческий реализм', образование чаще всего не имело прак-тического применения, а самой читающей страной мы бы-ли только потому, что нас насильно заставляли читать 'Правду', 'Известия', 'Труд' и, выходившие миллион-ными тиражами, литературные опыты товарища Брежнева и других марксистов-ленинистов, – с сарказмом возразил Владимир Сергеевич.

– Да, было. Но наша литература и искусство и были такими высокими потому, что следовали настоящим идеа-лам, воспевали настоящую, а не суррогатную любовь. И часто то, что запрещалось у нас в реальной жизни, поощ-рялось в искусстве и литературе.

– Вы это, Инна Васильевна, к чему? Что, очень хоро-шая власть была? – усмехнулся Владимир Сергеевич.

– А сейчас хорошая? – в голосе Инны Васильевны бы-ла насмешка. – Не капитализм, не социализм. Одним сло-вом, бардак.

– Мрачно, – сказал Владимир Сергеевич.

– Мрачно, – согласилась Инна Васильевна. – Ни в од-ной другой стране, ни в какой другой исторический период такого, чтобы свободным людям не платили за их труд, не было. А вот у нас не платят.

– Как говорится, наши недостатки являются продол-жением нашей зарплаты, – засмеялся Владимир Сергеевич. – На эту тему есть анекдот: 'Рабам давали еды и одежды ровно столько, сколько им хватало для того, чтобы они могли продолжать работать. Ничего существенного в принципах формирования зарплаты с тех пор не измени-лось'.

Все засмеялись. Только Мария Григорьевна остава-лась серьезной.

– Народ звереет, – сказала она сердито.

– Народ – ладно, – подала голос молодая преподава-тель биологии Татьяна Вдадиславовна, не принимавшая участия в разговоре. Она слушала и, пока другие говорили, налегала на конфеты 'Ассорти'. – А вот дикий случай. На асбестовой фабрике в Свердловской области произошло 'куриное побоище', в котором участвовало с обеих сторон около ста тысяч кур. Мирные несушки насмерть забили около сорока тысяч своих сородичей. По мнению специа-листов, причина побоища до обидного банальна: нехватка кормов для всего поголовья.

– Как видно, с голодухи звереют не только четвероно-гие и двуногие, но и мирные птицы, – сделала вывод Мария Григорьевна.

– Ну, это не дикость. Это естественный отбор. Приро-да есть природа, – сказал Семеныч. – А вот я читал недав-но, как в той же Свердловской области драка двух псов за-кончилась побоищем людей – вот это дикость. А началось все с того, что оскорбленный владелец одной из собак уда-рил хозяйку второй. Остальные сельчане не остались в стороне. Дралась вся деревня. Про собак, конечно, и ду-мать забыли.

Владимир Сергеевич долил водку в стаканчик Семе-ныча, в свой, налил сухого вина женщинам, сидевшим ря-дом, и передал бутылку на дальний край стола.

– Зло витает вокруг, – грустно сказал Семеныч после того, как все выпили. – Льется кровь, а природа реагирует катаклизмами... А, может быть, мстит? Что это, божья ка-ра за наши грехи? А может быть, предупреждение?.. Мо-жет быть, это, как землетрясение выравнивает пустоту, так и зло в смутное время выплескивается наружу для того, чтобы больше не проявляться, и, может быть, на месте этой злобы взойдет добро?

– Семеныч, – усмехнулся Владимир Сергеевич, – это ты цитируешь кармический закон, который позволяет раз-рубить туго затянувшийся гордиев узел людских отноше-ний периодическими катастрофами, после которых, очи-щенное в огне страдания человечество, начинает новую счастливую жизнь.

– Я не знаю, что говорит кармический закон, но зло не должно оставаться безнаказанным, иначе оно будет расти, пока не распространиться до катастрофических размеров. Вот тогда очищение достанется нам дорогой ценой. Только я верю, что добро обязательно восторжествует.

– Понятия добра и зла относительны и меняются вме-сте с развитием человека, – не преминул заметить Влади-мир Сергеевич. – Нет абсолютно злых и абсолютно добрых поступков. Каждый добрый поступок может принести ко-му-нибудь вред и каждый злой – кому-нибудь пользу. Все зависит от точки зрения и от степени умственного и нрав-ственного развития человека.

– И все же зло есть зло, как бы его не преподносили. Но добро всегда зло перевесит.

– Действительно, вы, Семеныч, неисправимый опти-мист, – засмеялась Алла Давыдовна. – Еще неизвестно, что нам готовит новый миллениум. Кроме России в мире тоже достаточно зла. Только известно: где тонко, там и рвется. Стоило придти хаосу, как пошло засилие 'детьми Кашпи-ровского', разгул шаманства, колдовства, шарлатанства и мистики. Люди стали верить колдунам и экстрасенсам больше, чем врачам. Психоз разрастается, и по стране ко-чуют, как говорит журналист Орлов, 'сапожники и пирож-ники, побросавшие на произвол судьбы свои колодки и пе-чи'.

– И все же, давайте верить в хорошее, – убежденно и немного пафосно сказал Семеныч.– Потому что без этой веры жизнь потеряет смысл. Еще Иисус сказал: 'если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: перейди отсюда туда, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас'.

– А еще Иисус сказал: '...кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет'. То есть, богатые будут богатеть, а бедные станут еще беднее, – с иронией вставила Мария Григорьевна.

– Мария Григорьевна, золотце моё! Не это имел в виду Иисус Христос. Если вы внимательнее прочитаете Еванге-лие, то обратите внимание на слова, которые следуют даль-ше. Христос говорил о том, что некоторым дан ум и разум, и они преуспеют, а кому не дано, то ему хоть кол на голове теши, ничего не добьется, потому что 'не дано'. Это прит-ча о сеятеле, который сеял на разную почву и 'иное семя упало на добрую землю и принесло плод: одно во стократ, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать'...

– Да, – заметил Владимир Сергеевич. – Даже в Еванге-лии говорится о том, что люди рождаются с разными спо-собностями и имеют разный потенциал. А потому и награ-ждаться должны по заслугам. А Советская власть всех уровняла: что учитель, что уборщица.

– А что, уборщица – не человек? – обиделась вдруг Мария Григорьевна.

– А никто этого права у нее и не отнимает, – отрезал Владимир Сергеевич. – Только ровнять академиков с двор-никами, по меньшей мере, не разумно.

– Что ж, теперь опять разделять всех по сословиям, как в царской России?

– Не знаю. Но в старой России хамского отношения к врачу или учителю тот же дворник позволить себе не мог.

– Ну, это уже вопрос общей культуры, – вставила сло-во Инна Васильевна.

– Которая усилиями Советской власти в бозе почила, – усмехнулся Владимир Сергеевич.

– Видно, правда, что на России лежит проклятие! – сказала Мария Григорьевна. Она заметно захмелела и си-дела отстраненно, будто сама по себе, поставив локти на край стола и подперев голову руками.

– Нет, – тотчас отозвался Семеныч. – Это Россия, как Христос, принимает боль на себя и этим спасает мир...

Сидели долго и разошлись поздно. Приближение зи-мы давало себя знать. Уже в шесть смеркалось, в семь тем-нело, а в девять – наступала ночь непроглядная.

– Мила, я вас провожу! – неожиданно вызвался Вла-димир Сергеевич. Причем, он не спрашивал, а сказал так, будто это вопрос решенный.

Мила ничего не ответила, только пожала плечами, но это не было ей неприятно.

– А вы, я смотрю, не торопитесь домой, – заметила Мила.

– А мне не к кому торопиться.

– Как это, не к кому? – удивилась Мила.

– Была жена, но мы год назад развелись.

Мила почувствовала, как жаром полыхнуло ее лицо, и поймала себя на мысли, что рада этому, но одернула себя, устыдившись этой радости.

– Жена с ребенком уехала к родителям. Она москвич-ка.

– А как же квартира?

– Я выплатил ей полстоимости, а вещи она забрала, которые хотела, всё, кроме книг и компьютера: без этого я не могу работать. Теперь она хочет, чтобы я свою 'девят-ку' продал. Продавать жалко, но мне обещала одолжить денег сестра. Она работает на Севере в банковской сфере. Для нее это деньги небольшие, так что в том, чтобы подо-ждать, проблем нет. А я постепенно все выплачу.

– По дочери скучаете? – посочувствовала Мила.

– Скучаю, – просто ответил Владимир Сергеевич. – Но она приезжала ко мне на каникулы.

– Сколько ей?

– Двенадцать.

– Моей шесть. Скоро в школу... А почему вы разве-лись?

Мила понимала, что переступает некую запретную черту и становится нетактичной, но не могла пересилить свое заинтересованное любопытство. Но Владимир Сер-геевич охотно ответил.

Она хорошая женщина. Просто у нас не сложилось. Беда вся в том, что она меня любит, а я нет. Мы прожили, слава богу, двенадцать лет. Я жил ради дочери, но дальше так продолжаться не могло. Тем более, что в наших отно-шениях присутствовал некий обман. То есть, наш брак был вынужденным, так как она уже ждала от меня ребенка и сказала об этом, когда изменить уже ничего было нельзя.

Они шли некоторое время молча. Потом Мила спро-сила:

– А вы учились где-нибудь живописи? Мне понрави-лись ваши картины.

– В детстве, в 'Доме пионеров', в кружке рисования. Но в основном я сам. Я самостоятельно изучал анатомию, посещал выставки, галереи, копировал... В общем, учился.

– А почему вы не стали профессиональным художни-ком? – поинтересовалась Мила. – У вас талант.

Да, знаете, как-то не решился. Честно говоря, боялся, что большого художника из меня не получится, а малень-ким быть не хотелось. Но это моя отдушина, которая при-носит удовольствие и отвлекает от повседневных проблем. Сейчас давно не пишу. Докторская диссертация... да и краски дорогие. У меня, правда, есть в запасе немного, но я берегу для чего-нибудь значительного.

– А мне почему-то кажется, что из вас вышел бы заме-чательный художник.

– Ну, это вы мне льстите. Я человек прагматичный и привык оценивать вещи трезво. Но все равно спасибо.

– Это, наверно, счастье, когда занимаешься любимым делом. У вас же и работа любимая?

– Ну, понятие счастья – вещь абстрактная. Вот есть такой биотехнолог, Обласов. Он составляет технологию жизни, при соблюдении которой гарантирует любому сча-стливую жизнь.

– Как это? – оживилась Мила.

– Ну, если вам интересно... Обласов считает, что вы-шел на новое концептуальное устройство мира, выведя его физико-математическую формулу. Он даже попросил жену выбить эту формулу на его могильном камне после его смерти.

– И в чем же суть этой формулы?

Обласов попытался дать новое толкование времени-пространству, обращаясь к замкнутости времени. Он при-шел к выводу, что катастрофическая или счастливая мо-дель семейных, производственных и других жизненных структур зависит от верной организации наших биосистем.

– Не понятно? – посмотрел на Милу Владимир Сер-геевич.

Мила пожала плечами.

– Эволюционное биосистемное устройство мира бази-руется на принципе структурной ассиметрии. А силы пло-дотворной совместимости всегда превосходят потенциал насилия, благодаря чему природа обладает абсолютным свойством неуничтожаемости. Это почти то же, что сказал сегодня Семеныч, когда говорил о зле, которое выплески-вается наружу в смутное время, может быть, чтобы больше в таком количестве не появляться, и на месте концентра-ции этой злобы всходит добро.

– И вы серьезно верите в это? – Мила с надеждой по-смотрела на Владимира Сергеевича, потому что она тоже сама хотела верить в то, что добро сильнее зла и всегда ждала подтверждения этого, чтобы не терять надежду.

– Убежден! – твердо сказал Владимир Сергеевич. – Все мировое сообщество оказалось на краю пропасти, и произошел всплеск мировой энергии. Отсюда летающие тела, развал тоталитарных режимов и так далее. Но приро-да, пусть это будет ноосфера, космический мозг, Бог, как хотите, сама себя спасает, подавая нам знаки, рождая чу-довищ и чудеса... Короче, биопотенциал любой живой системы подключен к биопотенциалу природы, и в период максимальной совместимости – налицо максимальная пло-дотворность. Вот вам формула счастья по Обласову, – Вла-димир Сергеевич улыбнулся. – Остается только разобрать-ся, что это? Очередное шарлатанство в эпоху неустойчи-вых отношений, катаклизмов и экономических потрясе-ний? Или истина, от которой мы в очередной раз отмахи-ваемся?

– Туманно и неопределенно. Формула есть, а кругом полно несчастных, – скептически произнесла Мила.

– А вы, Мила, счастливы?

Вопрос прозвучал неожиданно и застал Милу врас-плох. Она не знала, как ответить. Нельзя сказать, что она несчастлива. У нее дочь, живы родители, своя квартира. И с работой вроде все складывается. Но счастлива ли она? Мужа нет, денег нет.

– Не знаю, – искренне ответила Мила. – Как-то не ду-мала об этом.

За разговором Мила не заметила, как они дошли до ее подъезда. Она посчитала неудобным задерживаться доль-ше, поблагодарила Владимира Сергеевича за то, что он проводил ее до дома, и стояла, ожидая, когда он уйдет пер-вым.

– Ну, тогда, до завтра! – с видимым сожалением по-прощался Владимир Сергеевич и размашисто зашагал че-рез двор в сторону казино, фасад которого играл световой рекламой, подмигивая и зазывая прохожих испытать при-зрачное счастье. Мила проводила его взглядом. Она ждала, что он обернется, но он скрылся за углом, так и не повер-нув головы.

Дома было прохладно. Мила потрогала батареи – они еле грели. Она включила газ и поставила чайник: есть не хотелось, хотелось пить. Катюха гостила у родителей. Ми-ла села на диван. Тикали старинные настенные часы, ос-тавшиеся от бабушки и деда, и только подчеркивали не-привычную тишину. И Мила вдруг почувствовала тоску, которая поднималась почему-то из живота и заполняла все ее существо. Ей захотелось, чтобы кто-то был рядом, а пе-ред глазами возникал образ Владимира Сергеевича, и она поймала себя на мысли, что не может не думать о нем, бо-лее того, думать о нем ей приятно. Ей нравился его немно-го глухой голос, его уверенная, хорошо построенная речь, его неторопливая, но уверенная походка. И глаза, меняю-щие цвет, умные, всепонимающие, ироничные и добрые.

Миле захотелось немедленно кому-то позвонить. Эль-ке она звонить не стала. Сейчас начнется: Вадик, да Вадик. 'Ну, как у вас? Уже целовались?' 'Да никак!' – зло поду-мала Мила и набрала Ленкин телефон. Подошла Тамара Федоровна:

– А она сегодня на дежурстве. Звони в больницу... Как ты там? Замуж не вышла.

– Нет, – засмеялась Мила, – не вышла...

Мила набрала номер ординаторской и сразу попала на Ленку.

– Ты куда делась? – обрадовалась Лена. – Я весь вечер звоню. Вообще перестали видеться. Мне с тобой погово-рить надо.

– Лен, я, кажется, влюбилась, – без предисловий выпа-лила Мила.

– В Вадика, что-ли? – удивилась Лена.

– Да в том-то и дело, что нет. В преподавателя. Он кандидат, скоро докторскую защищает.

– Ух ты! А он?

– Не знаю.

– А как же Вадик?

– Тоже не знаю.

И Мила вдруг разрыдалась. Все ее напряжение вдруг вылилось в эти неизвестно откуда взявшиеся слезы.

– Ну, видно, ты и вправду втюрилась, – поставила ди-агноз Лена, когда Мила чуть успокоилась. – Давай-ка мы завтра с тобой встретимся и все обсудим.