355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Анишкин » Потерявшиеся в России (СИ) » Текст книги (страница 6)
Потерявшиеся в России (СИ)
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 00:00

Текст книги "Потерявшиеся в России (СИ)"


Автор книги: Валерий Анишкин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

– Ну вот, ты говоришь об интеллигентах, о людях, ко-торых можно найти в любой среде, – упрямо возразил Алексей Николаевич. – В компьютерном мире 'интелли-гентностью' считается способность машины к обучению, к самосовершенствованию. Это, пожалуй, точнее всего от-ражает мое восприятие. Не механически научиться, а из-менить себя на основе знания, опыта, изменить манеру по-ведения. Вот и все. И нет никаких прослоек, которые пы-таются создать искусственно, как и само понятие...

– Это что-то мудреное, – вяло сказал Виталий Юрье-вич. – Я понимаю, как понимаю. А в том, что ты говоришь, без поллитры не разберешься. Давай-ка лучше выпьем.

Виталий Юрьевич налил в рюмки водки.

Они выпили. Алексей Николаевич нюхнул ломтик черного хлеба и отправил в рот кружок колбасы. Прожевал и сказал:

– Знаешь, где-то я прочитал, что есть много форм за-висимости и рабства в таких привлекательных вещах как любовь, дружба, творчество... И пьянство – одно из них.

– А жить в России и не пить почти невозможно. Толь-ко для большинства пьющих это становится проблемой, – тотчас отозвался Виталий Юрьевич.

– Это потому, что у нас пьют не для удовольствия, а для соответствия, – Алексей Николаевич поднял назида-тельно вилку с надкусанным огурцом.

– Соответствия чему?

– Теме наших разговоров, которые не о погоде и блю-дах, а непременно о мировых проблемах, как говорит твоя Ольга Алексеевна. Мы, как альпинисты, знаем, что это опасно, и не можем толком объяснить, зачем нам это нуж-но.

– Это ты точно сказал, – согласился Виталий Юрьевич. – В связи с этим я опять упомяну Андрея Битова. Про вод-ку. Битов рассказывает, как он однажды распил бутылку с работягой в полтора центнера весом, который перевозил его мебель. Выпив столь небольшое количество спиртного, он распался буквально на глазах. На следующий день Би-тову довелось выпивать с хрупкой поэтессой. Они выпили гораздо больше, а она оставалась трезвой, и ум ее был яс-ным – будто и не пила! Когда Битов рассказал ей о работя-ге, с которым недавно выпивал, она сказала томно: 'Но ведь это не я, Андрюша. Это дух мой пьет'.

Алексей Николаевич от души рассмеялся, вытер по-душечками пальцев слезы на глазах и уже серьезно сказал:

– Да, дух – великая сила. В критических ситуациях на войне, в застенках, в ГУЛАГах именно интеллигентов не могли сломить. А вот тот же работяга, 'гегемон', ломался моментально.

Они выпили еще по рюмке, закусили оставшейся кол-басой и сидели, расслабленно откинувшись на мягкие спинки кресел, совсем не пьяные, но подобревшие, до-вольные и счастливые в своей многолетней дружбе.

Они познакомились в Университете, где Виталий учился на ин`язе, а Алексей на историческом факультете. Свел их преподаватель, молодой кандидат филологических наук Игорь Владимирович с необычной фамилией Зыцерь. И ростом и статью Игорь Владимирович походил на Мая-ковского, любил его стихи и замечательно их читал. Толь-ко лицом Игорь Владимирович не вышел. Мясистый нос, глаза-буравчики, оттопыренные уши и по-негритянски вы-вернутые губы. Но эта некрасивость пропадала, когда Зы-церь начинал говорить. Говорил он образно и интересно. Язык его украшали точные метафоры и меткие сравнения. Через минуту-другую общения с ним никто уже не замечал его оттопыренных ушей и мясистого носа. Студентки пи-сали на столах 'Люблю Зыцеря'. А он на свою беду полю-бил одну из тех, которой был безразличен. Эта безответная любовь, в конце концов, привела к тому, что он перевелся в Тбилисский университет, с которым вел переписку, и где была возможность вплотную заняться изучением культуры и письменности, предмета его увлечения – басков. Сначала Виталий Юрьевич изредка переписывался с Игорем Вла-димировичем, потом переписка как-то сама собой сошла на нет, и лишь через много лет ему на глаза попалась большая статья о докторе филологических наук Зыцере в одном журнале, где о нем писали как о крупнейшем специалисте в области баскской культуры. Больше Виталий Юрьевич об этом замечательном человеке ничего не слышал.

Зыцерь преподавал у них языкознание и латынь, знал языки, но его любовью был испанский. Он вел факульта-тив испанского языка, а еще организовал драмкружок, и сам играл в студенческих спектаклях. Виталий и Алексей ходили на факультатив испанского языка и в драмкружок.

Как-то Виталий показал учителю свои литературные опыты. Один рассказ Игорю Владимировичу особенно по-нравился, и он долго носился с ним, делал правки, что-то с разрешения Виталия переделывал. В конце концов, Вита-лий свой рассказ сам едва узнал. И расстроился, потому что это был уже не его рассказ. Ему вспомнилась история с Бабелем, которого он любил. Конечно, меньше, чем Гого-ля, но все же ставил его несоизмеримо выше Катаева или Федина... Однажды к Бабелю пришел безвестный автор и принес рассказ. Рассказ был плох, но он был о лошадях. А известно, что лошади – давняя, всепоглощающая страсть Бабеля. И Бабель буквально с помощью нескольких мазков сделал из посредственного рассказа шедевр. Рассказ рас-цвел и заиграл всеми красками радуги. А в этом и есть та-лант мастера, увидеть и высветить то, что недоступно взгляду посредственности. Вот такой посредственностью вдруг почувствовал себя Виталий. Тем не менее, Зыцерь настоятельно советовал Виталию серьезно заняться лите-ратурой: 'В вас есть та индивидуальность, которая позво-ляет надеяться, что из вас может получиться писатель са-мобытный, ни на кого не похожий'. Он тогда добавил: 'Вам нужно жить в большом городе'...

Виталий незаметно подружился и сошелся близко с Алексеем, их часто видели вместе и уже удивлялись, когда встречали порознь. А Зыцерь с ностальгической тоской рассказывал о Питере, о своих необыкновенных друзьях в ЛГУ, где он учился, об институте Герцена, куда они ходи-ли в знаменитый клуб, где директором работал легендар-ный армянин Охаян, который был знаком еще с Маяков-ским и со всей литературной богемной элитой тех времен и про которого студенты говорили без злобы: 'Всегда не-брит и вечно пьян директор клуба Охаян'. И Виталий, снабженный письмами Зыцеря, которыми он, к слову ска-зать, так и не воспользовался, к друзьям, сел в поезд и ука-тил в далекий и манящий город Питер...

Питер дал ему много. Виталий обогатился духовно, познакомился с интересными людьми, посещал музеи, хо-дил в оперу, но в творческом плане его ждала неудача. Хо-тя это было закономерно. То, что он писал, было посредст-венно. Да, его хвалили, но он сам видел, что его рассказы, – это только опыты, в них нет той силы, изящества и мастер-ства, которые отличают настоящую литературу от графо-манства. Это потом, значительно позже, он почувствует, что у него стала выходить та проза, которой можно не сты-диться. Вот тогда он поймет, как ему не хватает этого кот-ла большого города, где 'варится' большая литература. В конце концов, ему просто не хватало поддержки и совета учителя, мастера... И он писал в стол, веря, что его час еще придет. А то, что он не печатается сейчас, сию минуту, его особенно не тяготило: он никогда не относился к литера-туре, как к средству заработка, он писал, потому что не пи-сать не мог, и знал: то, что он пишет, это уже литература.

Разочарованный, он вернулся в свой родной город. С Алексеем они на какое-то время разошлись. Его друг после университета поступил в аспирантуру в Москве, защитил-ся, некоторое время преподавал в Московском областном пединституте, женился на иногородней студентке, но с жильем в Москве у него не сложилось, и он тоже вернулся в их родной город и стал преподавать в университете, ко-торый сам окончил. К сорока годам Алексей защитил док-торскую и стал профессором.

Они опять стали встречаться, изредка перезванива-лись, и было снова разошлись, но судьба еще раз свела их, поселив на одну улицу и в один дом. Теперь они стали ви-деться часто, а жены их бегали друг к другу за рецептами и доверяли друг другу свои женские тайны...

– Алеш, послушай, – оживился вдруг Виталий Юрье-вич, распрямляясь в кресле. – Вчера по телевизору шел концерт. Пел Борис Моисеев. Я как-то все время думал, что он танцует, а он вдруг запел. Но это ладно, сейчас все поют. А вот пел он не что-нибудь, а 'Гоп-стоп'. И это бы еще ничего. Но пел он с ансамблем Александрова. А они в военной форме и в фуражках. Представляешь, армия, как грянет вслед за мужиком сомнительной ориентации: 'Гоп-стоп, ты отказала в ласке мне...'

– Маразм! – фыркнул Алексей Николаевич.

– Скорее пошлость, причем, откровенная, – подтвер-дил Виталий Юрьевич. – Если бы Шопенгауэр услышал это, он бы никогда не сказал, что высшим из искусств яв-ляется музыка... Мы становимся бездуховными. Интернет заменил книгу, а телевидение пропагандирует жестокость и насилие. Молодежь боится реальности и ищет спасения в наркотиках, водке, сексе. Женщины не хотят рожать, а му-жики не хотят брать ответственность за семью. Матери бросают своих новорожденных детей, что всегда считалось верхом безнравственности и грехом... Общество дегради-рует.

– Конечно, деградирует, – согласился Алексей Нико-лаевич. – Только, позволь заметить, что деградировать оно начало ровно двенадцать тысяч лет назад, когда были изо-бретены копье и лук со стрелами. Эти, еще примитивные, орудия убийства закрепили тенденцию убывания милосер-дия.

– Ну, это голая философия, – запротестовал Виталий Юрьевич

– Почему философия, да еще и голая?

– Потому что и сегодня, несмотря на негатив, еще дос-таточно милосердных людей, которые склонны сострадать и помогать слабым. Более того, в библейских заповедях именно такой тип человека дан как идеальный.

– А я и не говорю о том, что милосердия нет. Мы же говорим о деградации... Это только кажется, что мы стре-мительно развиваемся. А если смотреть на историю чело-вечества как на историю войн, со временем все более жес-токих, – налицо деградация. Раньше от всех негативных тенденций, происходящих в мире, нас прикрывал 'желез-ный занавес'. Занавес подняли, и на нас обрушилось все негативное, что было в капиталистическом мире. Мы сей-час похожи на человека, который спал, проснулся через двести лет и не может понять, что происходит. В связи с этим, наше поколение, может быть, лучше видит ту опас-ность, которая грозит миру. Технический прогресс одно-временно с духовным регрессом превращает нас в цивили-зацию психороботов, которые, в конце концов, уничтожат друг друга.

– Ну, мы с тобой уже говорили об этом, – напомнил Виталий Юрьевич.

– Да, говорили, – согласился Алексей Николаевич. – А ты знаешь, существует любопытная теория эволюции, по которой выходит, что со времен кроманьонца вместе с по-лукилограммами мозга мы потеряли сердоболие, сострада-ние, милосердие... Я тебе дам почитать одну интересную книжицу. Ты же интересуешься всякого рода параявле-ниями?

– То есть, выходит, что 'усыхание' человеческого мозга свидетельствует об этической деградации 'homo sapiens'? – пропустил последние слова друга мимо ушей Виталий Юрьевич. – И с чем же чем это связано?

– С мутациями. Представь себе, что в сообществе па-леоантропов, отличавшихся массовыми телепатическими способностями, рождались отдельные особи с атрофиро-ванной системой телепатии. Они не могли свободно обме-ниваться мыслями с сородичами, как все другие. Мутан-там, лишенным телепатических способностей, приходи-лось развивать особое свойство гортани для извлечения членораздельных звуков и особый аппарат мышления, ко-торый мы называем логическим.

– Выходит, что развитие человеческой речи, – не дос-тижение наших предков, а своего рода уродство?

– Так ведь бессловесный обмен гораздо продуктивнее речи. Ты же сам выражал сожаление по поводу утери спо-собности к телепатии... В этом случае, невозможна ложь, все, волей-неволей, правдивы, исключено насилие, потому что эмоциональный отклик на состояние другого человека не допускает убийство равного себе, ведь тогда пришлось бы тот час убить самого себя. Говорящие мутанты с разви-тым логическим сознанием оказались лишены этих чело-веческих слабостей. Поэтому научились убивать.

– Значит, предки человека, не умевшие разговаривать, но свободно читавшие мысли друг друга, не воевали за территории и даже не охотились?

– Насчет охоты не знаю, но то, что мы эволюционно не хищники, видно из того, что у нас, как и у человекопо-добных обезьян, на пальцах ногти, а не когти.

– Это же вступает в противоречие с теорией Дарвина.

– Совершенно верно. Дарвин рассматривал современ-ного человека, как результат эволюции, и считал его 'вен-цом творения'. Автор же новой теории пришел к выводу, что палеоантроп духовно гораздо развитее современного человека, и последнее время идет вовсе не эволюция, а де-градация человека.

– Но в теории этой есть что-то несерьезно-легкомысленное. Это похоже на то, как Задорнов выводит этимологию слов, и от этого веет дилетантством и полным пренебрежением к законам исторического развития языка, то есть языкознания.

– Да это все только гипотеза, одна из многих, – заклю-чил Алексей Николаевич.

– Такая же, впрочем, как и теория Дарвина, – сказал Виталий Юрьевич.

Дверь в зал открылась и вошла Ольга Алексеевна. Фартук ее был перепачкан мукой, лицо разрумянилось от жаркой духовки.

– Мужчины, вы собираетесь сегодня расходиться? Леш, только что звонила Вера. Она тебе задаст. Сказал на часок, а прошло три. Вас не разгони, вы и до утра просиди-те.

– Всё, всё, расходимся. – Алексей Николаевич поднял руки, показывая, что сдается. – Ухожу. А то Верка домой не пустит, – пошутил Алексей Николаевич. Он встал и по-шел к выходу. На столе осталась недопитая бутылка водки.

– Кстати, – уже у порога сказал Алексей Николаевич, обращаясь к Виталию Юрьевичу. – Ни в одной стране ин-теллигенты не натворили так много бед, как в России. Они раскачали лодку в XIX веке.

– Зато лучшие представители интеллигенции сделали для России много, – не остался в долгу Виталий Юрьевич.

– Леш! – Ольга Алексеевна укоризненно посмотрела на Алексея Николаевича.

– Всё, всё, – Алексей Николаев прижал руки к груди. – Оль, надумаете, ждем. Тогда, если что, позвоните, – напом-нил Алексей Николаевич.

– Да я уж Вере сказала. Сегодня никуда не пойдем. Давайте в следующий раз.

На том и расстались.


Глава 9


Автобус был переполнен и те полчаса, которые они ехали на дачу, им приходилось стоять, тесно прижавшись друг к другу. Рюкзак и сумка на колесах лежали в ногах и мешали менять позу. Время от времени Виталий Юрьевич перемещал тяжесть тела с одной ноги на другую, менял руки, держась за ручку кресла, у которого они стояли, и считал минуты, которые медленно текли, наглядно под-тверждая теорию относительности. В летний сезон они с Ольгой Алексеевной старались уехать ближе к вечеру, ко-гда дачный народ уже возвращался в город, и автобусы в сторону дач шли полупустыми. Но сегодня им нужно было зайти к своим деревенским знакомым с утра, чтобы застать их трезвыми, пока похмелка не переросла в новый запой.

Автобус, наконец, вкатился в деревню и остановился у сельмага. Народ вывалил наружу и, растянувшись цепоч-кой, потопал по лужам, скользя по грязи. Виталий Юрье-вич с Ольгой Алексеевной пошли назад по шоссе к жилью своих знакомых.

Два дома стояли рядом на отшибе. Небольшой домик Николая со стенами, обитыми фанерой, и с крышей в за-платах толи, стоял почти вплотную к изгороди, составлен-ной из спинок железных кроватей, листов ржавого железа, металлических пластинок, выброшенных в металлолом по-сле отштампованных из них форм, и каких-то еще железяк, попавших под руку.

Они открыли калитку, подняв ее и отведя в сторону, потому что калитка не висела на петлях, а стояла на земле, прикрученная к столбу проволокой, и столкнулись лицом к лицу с Татьяной, сожительницей Николая.

– Юрьич! – обрадовалась Татьяна. – Ольга Алексеев-на!

И зашептала, испуганно оглядываясь на двери:

– Колька совсем рехнулся. Неделю пьет без продыху. Хоть бы вы ему, Юрьич, сказали. Вас он послушается. Буянит, дерется. Вон, в стекло кастрюлей запустил.

Действительно, одно окно было заткнуто подушкой, и она пузом торчала из створки. Они зашли в дом.

– Здорово, Юрьич! – осклабился в улыбке Николай, показывая щербатый рот. – А я думаю, зайдет или нет. А ты зашел, значит. Молодец.

– Николай уже успел похмелиться и находился в доб-ром расположении духа. Подбородок его был стесан, нос разбит, а нижняя губа припухла.

– Где это тебя угораздило? – сочувственно спросил Виталий Юрьевич.

– Да ерунда, землю пахал! – хохотнул Николай.

– Ночью в уборную пьяный вставал. Так от кровати до дверей летел, – выдала Татьяна.

– Цыц! Поговори у меня! Ну-ка, сгинь с глаз! – при-крикнул Николай, и Татьяна, что-то ворча невнятно, скры-лась в комнате. – Садись, Юрьич. Ольга Алексеевна.

Николай сидел на разбитом топчане, застеленном тряпьем. Это было подобие кухни, потому что напротив топчана стояла печь с двумя конфорками, а у самых дверей – колченогий стол, застеленный рваной клеенкой. С об-шарпанных стен свисали клочья обоев. На полу валялись окурки. Кроме кухни со спальным местом была еще одна, сравнительно большая комната, где располагалась допо-топная полутораспальная железная кровать, стоял засален-ный диван, два стула и черно-белый ламповый телевизор 'Рекорд', который, как ни странно, еще работал.

– Чего надо сделать, Юрьич? Ты говори. Для тебя сде-лаю... Только, если по земле. Ты знаешь. А если по желез-кам, то к Юрке, – с пьяным задором, стараясь быть внуши-тельным, пообещал Николай.

– По земле, Коль! Надо поставить столбы для изгоро-ди. А то лежат в сарае уже года три, ржавеют. Да как бы ни поворовали. И одну соточку вскопать нужно.

– Сделаем, Юрьич! Но не сегодня. Сегодня не могу. Сегодня я еще гуляю.

– А ты всю неделю гуляешь! – высунулась из комнаты Татьяна. – Я его уже боюсь, Юрьич. Он ночью просыпает-ся и, если самогонки не осталось, кричит, скрипит зубами и бьется об пол. Лихует!

– Брысь, отсюдова! Смойся с глаз, сказал, – снова цыкнул на Татьяну Николай. – Сама жрешь не меньше мое-го.

– Во, дурак, – возмутилась Татьяна. – Я выпью, так знаю свою меру, а ночью, тебя, бесстыдника, караулю, чтоб не сдох.

Татьяна опять скрылась в комнате.

– Ты, Николай, все же как-нибудь с этим делом полег-че, – счел необходимым заметить Виталий Юрьевич.– Ну, хоть перерыв делай, что-ли, если совсем без этого не мо-жешь... Так ведь и помрешь, не заметишь.

– И помру, – серьезно сказал Николай. – У нас в де-ревне каждый год от водки помирают... А кому я нужен, Юрьич? Я же сирота горькая. Вот Танька только и жалеет, – на глазах Николая появилась пьяная слеза. Он немного помолчал, жалея себя, и вдруг весело заключил. – Да и Таньке я на хер не нужен.

Ольга Алексеевна смущенно опустила глаза.

– Здесь, Юрьич, скажу тебе, по пьяни чего только не бывает. В марте, шоссейка уже подсохла, Сенька, бабки Тони сын, на той стороне дороги живет, ты у нее в про-шлом году молоко покупал. Так вот, Сенька и Толян, этого ты не знаешь, он из Грачевки, выпили и заспорили, кто первый свернет на мотоцикле. Ночью разъехались и на-встречу друг другу на всей скорости.

– И что же? – нервно спросила Ольга Алексеевна и, предугадывая ответ, покрылась, как от озноба, мурашками.

– Никто не свернул, – довольно заключил Николай. – Лоб в лоб, и оба насмерть.

– Господи, что ж мы за дураки такие? – покачала го-ловой Ольга Алексеевна.

– То-то, я смотрю, на столбе венок висит, – вспомнил Виталий Юрьевич. – Молодые ребята-то?

– Да и одному и другому в армию идти... А Ваську, Юрьич, помнишь? Мы с ним тебе помогали фундамент за-ливать.

– Помню, конечно, помню, – кивнул Виталий Юрье-вич.

– Помер зимой. Не проснулся.

– Он же с тобой где-то одного возраста, – сказал Вита-лий Юрьевич.

– Моложе на год.

– Вот видишь, Николай. Сам понимаешь все. Останав-ливайся, выходи из этого. Давай-ка завтра приходи с утра. Мы сегодня с ночевкой. Ольга Алексеевна обед пригото-вит.

– Приду, о чем разговор? Завтра, как штык. Только, Юрьич, – Николай замялся. – Это. У тебя нет ничего с со-бой?

– С собой нет. На даче есть, – развел руками Виталий Юрьевич.

– Ну, тогда, Юрьич, дай две тыщи рублей. Завтра рас-считаемся.

– Коля, – попробовала направить мужика на путь ис-тинный Ольга Алексеевна. – Ты сейчас опять заведешься, а завтра голова болеть будет, похмеляться начнешь.

– Похмелюсь я обязательно, – заверил Николай. – Без этого я работать не смогу. Но вы, Ольга Алексеевна, будь-те спокойны. Я завтра все вам сделаю.

Виталий Юрьевич вынул из кармана деньги и дал Ни-колаю две тысячи рублей.

– Коля, ты помнишь, какой ты был, когда из армии вернулся? Мы тогда с тобой познакомились. Здоровый, красивый.

– Это после Чечни? – усмехнулся Николай. – Эх, Юрьич, нашел, что вспомнить. Это как в школе учили: 'дела давно минувших дней'

Лицо Николая стало серьезным, и он посмотрел на Виталия Юрьевича неожиданно трезвым взглядом.

– А пошли они все на ...

И он грязно выругался так, что Ольга Алексеевна от неожиданности вздрогнула и покраснела. И было в этом мате такое безнадежное отчаяние и правда, которой он за-клеймил кого-то, кого считал виноватым во всей своей пропащей жизни, что ни Виталий Юрьевич, ни Ольга Алексеевна не осмелились сделать какое-либо замечание своему деревенскому приятелю, считая это бестактным со своей стороны.

За калитку их проводила Татьяна.

– Не знаешь, Юрка дома? – спросил Виталий Юрье-вич.

– Был дома, сейчас не знаю, – пожала плечами Татья-на.

– А где ваша Тоня? – спросила про Татьянину дочку Ольга Алексеевна.

– А в городе, – беззаботно махнула рукой Татьяна. – К какому-то чечену прибилась. С ним живет.

– Так ей же еще пятнадцати нет, – удивилась Ольга Алексеевна.

– Пятнадцать уже есть, – возразила Татьяна. – А пусть живут. Хоть в городе, А здесь что?

Ольга Алексеевна недоуменно пожала плечами.

– Ладно, Тонь, сказала она, – приходи завтра с Нико-лаем. Пообедаем вместе.

– Спасибочки, приду, – рот Татьяны растянулся в до-вольной улыбке. Она любила приходить к ним на дачу, ко-гда для Николая была там работа, но ей всегда требовалось отдельное приглашение, и она стеснялась и ждала, когда они сами скажут, чтобы приходили вместе.

– Зачем ты дал Кольке денег? Это похоже на то, что ты спаиваешь человека, – стала упрекать мужа Ольга Алек-сеевна, когда они шли к дому соседа Николая Юрки.

– Брось, Оль. Мы их почти пять лет знаем. Ему нужно выпить, и он выпьет, дам я ему денег или нет. Отработает. А то будет по деревне лазить.

Юркин дом с крышей, покрытой шифером, выглядел солидно, стоял на высоком фундаменте, но больше похо-дил на странную крепость, потому что стены возводились из заливного бетона, а, кроме того, хозяин каждый год что-то подстраивал то с одной стороны, то с другой; и выходов и входов у Юрки было несколько, как у крота, и вели они из жилой части дома во все сараи, в гараж, где стоял ста-ренький мотоцикл, купленный как металлолом, восстанов-ленный своими руками для сына, и в мастерскую с верста-ком и разными инструментами вплоть до сварочного аппа-рата. Двор отгорожен был невысокой метровой анодиро-ванной сеткой, ворота и калитка сварены из толстого пяти-десятимиллиметрового уголка. Во дворе стояла сварная же теплица без стекол, и торчали два высоченных столба с пе-рекладиной для качелей. Ограда уходила вниз холма, на котором стоял дом, и от холма никакой пользы не было, просто хозяин пометил себе ту территорию, на которую лег глаз. С таким же успехом он мог бы отмерить и в де-сять раз больше, если бы хватило сетки. Земли вокруг ле-жало немерено, с лугами, речкой, посадками, рощами. Здесь каждый имел участок под огород не меньше гектара, а хочешь, бери два, да только, кому они нужны, если не обработаешь.

Вид с холма открывался невероятно красивый. В ка-кую сторону ни глянь – картина, которая так и просится на холст. Внизу – заливной луг, по которому вьется проселоч-ная дорога, и мосток через узенькую речушку. Дорога вела в соседнюю деревню, Грачевку, расположенную на не-большой возвышенности. Из Грачевки, особенно в ранние утренние часы, доносился собачий лай, мычание коров, по-звякивание ведер и голоса сельчан, перекликающихся друг с другом. Справа синел в дымке лесок, где грибов и ягод было невидимо. Для горожанина – рай земной, но все это привычно и обыденно для сельского жителя. И он прозяба-ет в этой красоте.

Юрка сидел в яме, которую выкопал рядом с домом под погреб. Яма уже была залита бетоном и вела, естест-венно, в дом, и это превращало погреб в катакомбы или обширное убежище на случай атомной войны. Рядом ле-жали бетонные плиты для перекрытия. Увидев Виталия Юрьевича, Юрка вылез из ямы. Тощее, но жилистое и гиб-кое тело Юрки украшали наколки, отчего голое до пояса тело отливало синевой. Здесь была и русалка с женскими грудями и рыбьим хвостом, и орел, несущий жертву в виде голой женщины, и могила с крестом, и... черт знает, что еще. Юрка когда-то сидел. За что, Виталий Юрьевич не спрашивал, а Юрка не любил об этом вспоминать. Раз только, когда зашел разговор о тюрьме, от которой у нас, как и от сумы, нельзя зарекаться, он поморщился и сказал, что сидел недолго и по глупости. Больше этой темы они не касались.

– Пойдем в дом, Виталий Юрьевич, – позвал Юрка.

Дома у Юрки с прошлого года ничего не изменилось. На кухне стоял тот же старый прямоугольный стол под вы-тертой клеенкой, две табуретки у стола, и два облезлых кресла с деревянными ручками. Стены были выложены самодельным кафелем с золотым тиснением по синему фо-ну... Юрка за многое брался, многое умел, но все затеи его оканчивались ничем. Он быстро охладевал к очередной за-тее, уходил в запой, выходил из него с новой идеей и со страстью принимался за ее осуществление, пока опять не терпел крах. Так было с кафелем, который он задумал про-давать в деревне, так получилось с кроликами, идеей раз-ведения которых он увлек председателя, и тот под идею выделил ему деньги на сетку для клеток и на корм. Из крольчатины Юрка собирался делать тушёнку, для которой уже стал собирать пол-литровые стеклянные банки и купил тысячу металлических крышек за счет колхоза. Кролики через полгода отчего-то передохли, и Юрка бросил это де-ло, а председатель после этого не то, что здороваться, на порог сельсовета перестал его пускать.

– Подожди, Виталий Юрьевич, сейчас чифирчику сва-рю. Я ж неделю уже не пью, а без чифира, ты знаешь, не могу.

Юрка достал пачку чая, высыпал ее в литровую эма-лированную кружку, залил водой и поставил на газ.

– У Кольки были? – спросил Юрка.

– Заходили, – ответил Виталий Юрьевич.

– Пьяный? – поинтересовался Юрка.

– Пьет, – неохотно пояснил Виталий Юрьевич.– Татья-на говорит, неделю.

– Да какая неделя? Кабы не месяц! – сообщил Юрка. – Точно дом пропьют.

– Какой дом? – удивилась Ольга Алексеевна.

– Так у Таньки дом в Грачевке. Они этот дом продают.

– А как же Тьянина дочь? Они же не имеют права. Ущемляется право ребенка.

– Какой ребенок! – засмеялся Юрка. – Ее здесь, в де-ревне уже все мужики, прошу прощения, Ольга Алексеев-на, переимели. И в город уезжала, по несколько дней до-мой не показывалась. Теперь, говорят, с каким-то чучме-ком снюхалась, с ним, вроде, живет. А он на базаре фрук-тами торгует.

– Ну, все равно. Мало что случится? Ей жить-то где-то надо, – пожалела девочку Ольга Алексеевна.

– Да Колька вроде все устроил, прописал Таньку с Тонькой и все что нужно оформил,... Пропьют дом, как пить дать. Это они еще деньги не получили. Дай только деньги в руки попадут, – уверенно сказал Юрка.

– А ты как? – поинтересовался Виталий Юрьевич. – Где домочадцы? Жена на работе?

– Ушла от меня Алка, подлюга. С дочкой к матери ушла. А мы с Пашкой вдвоем хозяйничаем. Я последний раз, когда запил, побил ее. Мне давно говорили, что она к мужику одному ходит. Да это, хрен с ней, пусть ходит. Только на посмешище зачем выставлять? Вся деревня зна-ет... Я пошел к тому, знаю я его. Так, мол, и так, ты чего к моей бабе лезешь? А ты, говорит, пропил свою бабу. Я ему в рыло, а они с брательником меня и отму..., прошу про-щения, отходили... Ну, это я пьяный был. Теперь трезвый пойду. Меня в деревне знают. Когда я трезвый, меня трое не осилят. Я как угорь, меня не зацепишь. А один на один еще никто не одолел.

– Брось, не связывайся, – посоветовал Виталий Юрье-вич. – Ты тоже виноват... Этим жену не вернешь.

– Да я и возвращать не хочу. Мало что ли баб в дерев-не? Девки молодые сами лезут... А только не срами! – уп-рямо стоял на своем Юрка. – А мужика я уделаю. Он меня попомнит.

– Ну и сядешь! – попытался вразумить Юрку Виталий Юрьевич.

– Не сяду. Моя правда.

– Да какая ж правда, если ты пьешь? – возмутилась Ольга Алексеевна.

– Я пить пью, а дело знаю. Это Колька не просыхает. А я напился, утром встал, и мне похмеляться не надо. Только чифиру выпью и пошел...А насчет пьянки. Зимой мы поспорили с Кузьмичом, его дом стоит за Колькиным, у шоссе. Сам-то он малопьющий. А его жена и говорит: 'Юр, ты пьешь, как лошадь, ты дня без водки не прожи-вешь'. Тут я взвился: 'спорим, говорю, что раньше твой Кузьмич выпьет, чем я'. Тут Кузьмич обиделся: я, мол, мо-гу вообще не пить. И поспорили мы на пять тыщ на полго-да. Кто первый выпьет, тот проиграл.

– Кто ж проиграл? – смеясь, спросила Ольга Алексе-евна.

– А никто. Три месяца не пили. Ни я, ни Кузьмич. Мне что? Я чифирчику заварю и нормально. Выпить, конечно, тянуло, но не так уж, чтоб невмоготу. Потом Кузьмич го-ворит: 'Юр, может, ну ее совсем с этим спором. Праздник скоро. Все пьют, а мы как дураки ходим'. Ну, мы с ним, не дожидаясь праздника, и долбанули. В общем, нажрались – лучше некуда... Однако, Виталий Юрьич, хоть я и выпи-ваю, в работе никого не подвел. Если обещал – сделаю.

– Это ты, конечно, молодец, – похвалил Виталий Юрь-евич. – Но, согласись, от трезвого тебя твоя Алка не ушла бы. А ведь у вас дочь – невеста.

– Ладно, Виталий Юрьевич, разберемся. – Юрка криво усмехнулся. – Ты скажи, что тебе надо сделать?

– Да заштукатурить бы стены внутри. Так все сделано, а стены голые.

– Если сказать честно, не люблю я это дело. Занудст-во, а не работа. Особенно окна и двери обходить. А у тебя их там полно. Вот сварить бы чего, или крышу покрыть – это мне в кайф. А штукатурка, копка – западло.

– Юра, на тебя только и надежда, – льстиво заговорила Ольга Алексеевна. – Ты скажи, сколько?

– Столько у вас не будет. В городе за квадратный метр по пять тыщ берут.

– Я буду помогать, – пообещал Виталий Юрьевич.

– Да чем ты, Виталий Юрьевич, поможешь, – скепти-чески усмехнулся Юрка.

– Ну, раствор мешать, подавать.

– Ладно, – отмахнулся Юрка. – Не надо мне ничего мешать. Возьмусь, потому как люди хорошие. Бесплатно, конечно, не могу: с калыма и живу, но за сто тыщ сделаю. Только, чтоб пока работаю, был чай для чифира. Листовой, а не труха. Теперь, выпить, но не много, перед обедом. Ну, и, само собой, хавка, поесть, то есть.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю