Текст книги "Потерявшиеся в России (СИ)"

Автор книги: Валерий Анишкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Глава 31

– Володя, вы в бога верите? – спросил Виталий Юрье-вич.

Владимир Сергеевич сидел в кабинете Виталия Юрь-евича и листал 'Энциклопедический словарь' издания Ф. Павленкова 1905 года. Он оторвался от книги и удивленно посмотрел на тестя. Тот сидел за письменным столом вполоборота к Владимиру Сергеевичу и тер стекла очков замшевой салфеточкой.

– Сложный вопрос, – Владимир Сергеевич отложил книгу разворотом вниз на диван рядом с собой. – Если в примитивном его понимании, то есть в того Бога, которого в экзотерических религиях люди наделяют ревнивостью, нетерпимостью, который радуется или испытывает гнев, – категорически нет. А если следовать понятию о Боге, кото-рый не имеет личных качеств, потому что в своей сущно-сти не имеет личности, то скорее да, чем нет. Но это уже другая вера, это ближе к теософии , которую в советское время называли мистикой, а ее распространение на Западе признаком упадка и вырождения культуры. Если по Лени-ну, то Бог – это 'комплекс идей, порожденных тупой при-давленностью человека'.

– Ну, в Советское время всякая вера была не в чести и считалась признаком невежества, а церковные обряды – мракобесием. А по Ленину, религия вообще усыпляет классовую борьбу, а какой же коммунизм без классовой борьбы?

– Нет, почему же? Вера в коммунизм и счастливое бу-дущее очень даже приветствовалась, – серьезно сказал Владимир Сергеевич.

Виталий Юрьевич улыбнулся краешком губ:

– Ну, идеалы одной земной жизни, будь они трижды возвышенны, не гарантируют счастья. Я спрошу по-другому. Вы верите в жизнь после смерти?

– Условно говоря, в Ад и Рай?.. Или в реинкарнацию? – Владимир Сергеевич пытливо посмотрел на Виталия Юрьевича.

– Ну, в Ад и Рай – примитивно. А в реинкарнацию? Не слишком ли просто? Душа улетела, душа прилетела, то есть переместилась в другое тело.

– Так ведь и Ад – не жаровня со сковородкой и кипя-щей смолой, а Рай – не сад с его райскими кущами, а веч-ные муки или вечное блаженство души. Современные тео-логи – люди весьма образованные, мыслят категориями разумными и не отрицают основополагающего влияния теософии. Но теологи, по-моему, пребывают в сложном положении. Ведь учение Христа искажено. Взять хотя бы то, что церковь обещает вечные муки или вечное блажен-ство за совершенное в течение одной жизни на земле. Но тогда это значит, что каждый из нас заслуживает вечные муки. Уже одно это заводит учение в тупик... Мне, напри-мер, больше по душе понятия теософии. Они, во-первых, не противоречат привычным для нас материалистическим представлениям, потому что говорят о материи. Только материалисты ограничивают понятие 'материя' Миром Плотным, Физическим, а оккультисты же, соглашаясь с понятием 'материя' в этом смысле, добавляют, что 'мате-рия' – это философская категория, служащая для обозна-чения объективной реальности, отображаемой не только известными человеку чувствами, но и теми, которые есть у него в потенциальном состоянии. Во-вторых, они объяс-няют многое непонятное, что является следствием непо-знанного. Мы, конечно, можем принимать или не прини-мать основные тезисы теософии, но другого логичного и разумно построенного понятия в религиозных схемах нет.

– Вы, Володя, имеете в виду. 'Тайную доктрину' Бла-ватской?

– Ну, Блаватская только доступно изложила главную концепцию теософского учения, но есть еще масса при-верженцев и пропагандистов теософии. Истоки теософии лежат очень далеко и под этим названием скрывается древ-нейшая из наук. Элементы теософии мы встречаем еще в древних религиозно-философских системах: и в брахма-низме, и в буддизме, или у Платона, например. Но, по уче-нию теософов, тайное содержание этих религий скрыто от непосвященных. В этом, по-моему, и содержится мисти-цизм учения.

– Я смотрю, вы хорошо знакомы с этой темой. Вам тоже вопрос о душе покоя не дает? – улыбнулся Виталий Юрьевич.

– Да нет, не в этом дело... Мы же на каждом шагу сталкиваемся с явлениями, которые не может объяснить наука. Ученые пытаются объяснить необъяснимое с помо-щью догм традиционной науки. Но это не вписывается в общепринятые рамки. В результате, получается невнятное бормотание. Это другая наука. Здесь нужно допустить не-допустимое. Как у Лобачевского, который доказал, что возможна геометрия, отличная от Евклидовой. Он назвал эту геометрию 'воображаемой'. Между тем, развивая вы-воды из сделанного им допущения, Лобачевский ни к ка-кому противоречию не пришел. Вот и я попробовал поис-кать ответ в другой плоскости. Естественно, не обошел и мистиков. Мне импонирует то, что в теософском учении основной составляющей эволюции перевоплощения чело-века является духовность.

– Перевоплощения в другом теле? – уточнил Виталий Юрьевич.

– В общем, да. Если человек в земной жизни доста-точно пробудил свою духовность, освободившись от мен-тального тела, он пребывает на высшем из доступных ему на данном этапе эволюции Миров. В конце концов, фор-мируется, так называемое, Высшее Я, которому предстоит многократно облекаться в ментальные и астральные тела, чтобы затем рождаться, жить и умирать на Земле.

– Не понимаю, а какой смысл в этих превращениях?

– А смысл в необходимости развития всех способно-стей и сил, изначально находящихся в человеке в непро-бужденном состоянии. Высшее Я – это и есть божествен-ная или, другими словами, космическая сила, которая ле-жит в основе всего существующего, и называется Духом.

– То есть, душой? И душа, значит, переходит от объ-екта к объекту после физической смерти. Это и есть реин-карнация? Так?

– Где-то так, где-то не так. В двух словах не объяс-нишь. Я дам вам книгу Николая Рериха 'Семь великих тайн космоса'. А еще лучше прочтите 'Основы миропо-нимания новой эпохи' Клизовского.

– Спасибо. С удовольствием прочту. Только объясни-те, где предел этих превращений? Где начало, где конец?

– Ну, хорошо. Согласно учению теософии или Тайной доктрины, все во Вселенной обладает сознанием. И мы должны помнить, что, если мы не улавливаем признаков сознания, скажем, в камнях, то все же не имеем права го-ворить, что сознание в них отсутствует. Это, кстати, одно из отличий от материалистического восприятия. Вот если мы это принимаем, как принял Лобачевский свой допуск, то пойдем дальше. Вечная жизнь предполагает замену от-живших форм более совершенными. Беспредельность не имеет конца. Смерть – это не конец, и будущее человека находится в постоянном совершенствовании, которое дос-тигается сменой жизней то в Физическом мире, то в неви-димом, Тонком... Когда духовный человек оставляет свое физическое тело, сознание его не прекращается, а его тело принимает только высшие эмоции, так как его любовь вы-росла в сверхличную божественную любовь.

– Володя, любовь к ближнему, любовь всех ко всем проповедует и христианская религия.

– Правильно. Во всех религиях основные заповеди ос-таются незыблемыми, потому что древние священные пи-сания, включая Библию, являются изложением одной и той же Древней Мудрости – теософии, специально приспособ-ленной для экзотерического пользования. Общая черта у всех истинно духовных действий человека в том, что они идут не от ума, а от сердца. Йоги утверждают, что в словах 'красота, любовь, радость, восторг, сострадание' заключе-на глубочайшая истина, которую, к сожалению, не пони-мает большая часть человечества.

Владимир Сергеевич замолчал. Он подождал с мину-ту, что скажет его визави, потом снова взялся за свой 'Эн-циклопедический словарь'.

Виталий Юрьевич думал о чем-то своем, и только пальцы его тихо и ритмично барабанили по столу. Но вдруг он спросил:

– Значит, Володя, вы верите в жизнь после физической смерти?

Владимир Сергеевич снова поднял глаза от книги:

– Я верю, что распад физической оболочки – это не конечная форма существования. Верить в существование одного только физического мира – слишком скучно. Если я верю во Вселенский разум, я обязан верить в многообразие форм. Это так же, как нельзя утверждать, что жизнь может существовать только в биологическом виде. Разумная жизнь может принимать самые немыслимые формы: от га-зообразной до плазменной и еще бог знает какой. И потом, мой разум не хочет мириться с фактором смерти, как пол-ным прекращением своего бытия. ... А в общем, понятие человека о Боге эволюционирует вместе с эволюцией че-ловечества. Чем выше культура людей, тем возвышеннее понятие их о том высшем начале, которое называется Бо-гом.

Больше Виталий Юрьевич ничего не спрашивал. Ка-залось, он был удовлетворен разговором с Владимиром Сергеевичем. Оба углубились каждый в свое: Виталий ут-кнулся в свою рукопись, а Владимир Сергеевич опять в 'Энциклопедический словарь'.

Но тема жизни и смерти долго еще не давала покоя Виталию Юрьевичу, и он вернулся к ней у Алексея Нико-лаевича, когда они с Ольгой Алексеевной сидели у Чер-нышевых по случаю какого-то торжества. Как это вошло у них в привычку, после застолья они уединились в профес-сорском кабинете, оставив женщин с их женскими разго-ворами, и повели привычную беседу, отводя душу в бла-женстве поиска истины. Виталий Юрьевич успел прочи-тать и Рериха и Клизовского и теперь горячо доказывал другу состоятельность концепции теософии.

– Ну, вот возьмем астральное тело, – объяснял Вита-лий Юрьевич. – Оно отделяется от физического и переме-щается в пространстве. То же происходит иногда во сне. Только мы не придаем этому значения. Наша память не фиксирует это.

– Ну и почему же мы этого не ощущаем и не фиксиру-ем?

– Да потому, что обыкновенный интеллект по своей природе способен только к ограниченному восприятию. Неисчислимое и беспредельное – это сфера интуиций и более высокого сознания. В этом и таится главная труд-ность интеллектуального объяснения метафизических ис-тин.

– Сомнительно, однако, – снисходительно хмыкнул Алексей Николаевич. – Этого никто не видел, потому что не способен воспринимать. Значит, это никто не может подтвердить.

Скучный ты человек, Алексей. Если бы никто ничего не видел, не возникло бы самого теософического учения.

– Я трезвомыслящий человек и привык оперировать фактами. Ты дай мне факты, и я поверю и в Бога и в Дья-вола.

– Ну, это ты точно как в том споре: 'Где Бог? Что-то я его нигде не видел', так ведь и 'тот, кто оперирует боль-ных, вскрывая черепную коробку, ума там тоже не ви-дит'... Страшно жить без веры. Ты, Алексей, во что-то ве-ришь?

– Конечно! Верю в человеческий разум, в совершенст-во мироздания.

– А в Космический разум?

– В том смысле, что в Космосе происходят закономер-ные процессы, и все в мире подчинено строгим законам.

– Ты говоришь о физическом восприятии. А я говорю о чувственном. Ты же веришь, что существуют явления, которые не может объяснить традиционная наука. Это го-ворит о невозможности познания объективного мира.

– А это агностицизм . То есть, убеждение, что наука может познать лишь явления, но не сущность предметов и закономерностей развития природных процессов...

– Ну, это ты признаешь?

– В какой-то степени, да.

– Значит ты в какой-то степени агностик.

– И что из этого следует?

– Да то, что человеку нельзя без веры. Ведь страшно умирать, ни во что не веря. А наш народ семьдесят лет жил без веры.

– Ну, без веры народ не остался. Ему дали взамен ре-лигии идеалы и вождей. Вот я расскажу тебе случай. Об этом писали газеты. В одном поселке после известных со-бытий в 1991 году бюст Ленина сбросили с пьедестала, на котором он простоял лет пятьдесят с гаком. Какой-то му-жичонка, намертво воспитанный советской властью, нашел бюст вождя в овраге и притащил домой. Из кирпича сло-жил новый постамент, побелил его и водрузил Ильича на новое место в огороде против своих окон. Так и смотрел вождь мирового пролетариата в огород. По утрам мужик здоровался с Ильичом, рассказывал ему о своих печалях и даже советовался с ним. Ребятишки из хулиганства по но-чам сбрасывали многострадальный бюст с его нового мес-та, и тогда мужик приковал его цепью к постаменту, а на цепь повесил замок.

Виталий Юрьевич серьезно выслушал рассказ, и даже тени улыбки не обозначилось на его лице.

Я думаю, – сказал он, – нашел бы мужик любой бюст и тоже поставил бы его возле своего дома, и также молился бы ему. Советская власть, отняв у него религию, посеяло в душе хаос, а демократические начинания отняли у него ве-ру в вождей и тоже ничего не дали взамен. Веры-то в Бога уже не было. А без веры теряется смысл жизни. Ты, на-пример, сможешь ответить на извечный вопрос: 'В чем смысл жизни?'

– А никакого такого особого смысла нет. В глобаль-ном значении, с точки зрения мироздания, смысл жизни всего живого в воспроизводстве себе подобных, чтобы не оборвалась биологическая цепочка.

– И опять ты рассуждаешь исходя лишь из чисто фи-зических представлений о мире. А есть еще один смысл. Если мы верим в продолжение жизни в тонком мире, то есть, если мы верим в бессмертие души, то жизнь на земле разумного человека должна подчиняться смыслу нравст-венного улучшения себя, подготовке к следующему, более высокому перевоплощению в другом мире. Вот почему нужна вера.

– Послушай, Виталий, а какая мне радость от того, что там будет с неким моим астральным подобием, если меня не станет в моем физическом выражении?

– Алеша, жизнь в физическом теле – это мгновение перед лицом вечности. Знаешь, древние египтяне в самый разгар пиршества вносили мумию: знай, мол, смертный, удовольствия кончатся, и не все тебе радоваться, помни, что жизнь скоротечна, и смерть все равно придет к тебе. Тот смысл жизни, который сводится только к воспроизвод-ству себе подобных, делает человека малозначительным. Вот Лев Толстой искал смысл жизни, метался, 'спорил' с Богом и не мог согласиться с тем, что человеку уготовано то, что и зверю, то есть, размножаться и этим продолжать свой род. Для чего? Стоит почитать философские работы Толстого 'Критика догматического богословия', 'В чем моя вера', 'Исповедь', которые дают представление о его Вере. К концу жизни Толстой достиг высокого духовного уровня и хотел видеть высокую духовность и исключи-тельность в человеке. Потому, когда он увидел дерущихся пьяных мужиков, то с дикой тоской воскликнул: 'Господи, как все это незначительно!'

– Однако Толстой сам был в молодости кутилой и во-локитой. Да и уже в зрелом возрасте, будучи известным писателем, мог сквернословить и позволять себе скабрез-ности. Ты же мне сам давал книгу 'Горький о литературе', где есть его рассказ о том, как он пришел к Толстому, как к учителю, с робостью и почтением, а Толстой говорил с ним грязно о совокуплении нищего с нищенкой на дороге в пыли, употреблял матерные слова, будто Горький другого языка был не способен понять.

– Это ни о чем не говорит и к духовности не имеет от-ношения. Толстой – писатель и, рассказывая о грязном, мог пользоваться земными словами.

– Так чем же, в конце концов, по-твоему, отличается человек от животного? Это же один тип биологического существования. И те, и другие имеют по тридцать две ты-сячи генов. И разница лишь в том, как эти гены располо-жить. А то, что человек немного умнее обезьяны, для Высшего разума, если мы о нем говорим, вряд ли имеет значение. Наши небоскребы и автоматы для него – все равно, что муравьиные кучи для человека, если не меньше.

– Вот. Животная природа препятствует проникнове-нию сознания человека в более высокие миры. Земные достижения и духовные качества определяют дальнейшую судьбу человека. От животной ограниченности, унаследо-ванной из далекого прошлого, человек ведется к божест-венной красоте того Мира, достижение которого и есть цель и смысл существования человека. Йоги вообще счи-тают, что согласно известным им законам природы, эво-люция однажды создаст животных с интеллектом совре-менного человека, люди же к тому времени продвинутся в сферы сознания, о которых пока они не могут иметь пред-ставления.

– Все складно и понятно, но сомнительно, – повторил Алексей Николаевич. Он встал с кресла и потянулся, раз-миная затекшие члены. – Теорема, которую еще требуется доказать. Ну, ты – писатель. У тебя особый склад ума, и хотя твои мозги работают интересно, в них много мусора.

– Ну, спасибо, – обиделся Виталий Юрьевич. – Не знаю только, как принимать. Как комплимент или как кри-тику.

– Принимай, как данность, – засмеялся Алексей Нико-лаевич и после недолгой паузы сказал – У меня к тебе дру-гой вопрос... Когда ты начнешь публиковаться? У тебя ин-тересные вещи. Ты талантливый писатель, я же читал твои рукописи. Честно говоря, мне за тебя обидно, Ты посмот-ри, сколько хлама выдается 'на гора'. Появилась целая армия писак, которые работают по принципу 'бумага все стерпит', а 'народ все проглотит'.

– Ты же знаешь, Алексей, теперь во главу угла постав-лена прибыль, а прибыль приносят детективы, эротическая и эпатажная литература со скандалами и матом. Да и руко-писи крадут. Вон, даже Нобелевские лауреаты плагиатом занимаются. Ты же читал об инциденте в Испании?

– Так-то оно так. Только что же ты собираешься свои романы с собой в следующие Планы унести?

– Ну, почему? Вот куплю компьютер, открою свой сайт, помещу главы из книг. Может быть, издатели заинте-ресуются. А пока 'в стол'. Мне спешить некуда. Я радость от творчества получаю. И это неплохая компенсация за труд. Тем более, что денег моей литературой не заработа-ешь.

– 'И, обладая гипертрофированным чувством совести, он собирал рецензии на свои повести и рассказы и писал 'в стол', – продекламировал Алексей Николаевич. – А знаешь, почему 'в стол' писать плохо?

– Не знаю. 'В стол' пишут бескомпромиссное и вкла-дывают душу. Пишут то, что невозможно оставлять в себе.

– Витя, дорогой! Новое имя, появляющееся в искусст-ве, принимается осторожно. Только настоящий ценитель, обладающий воспитанным вкусом, отметит истинную цен-ность продукта. А основная масса будет ориентироваться на реакцию в прессе. На какой-то ажиотаж. Поэтому чита-теля нужно постепенно приучать к своему творчеству, за-являя о себе. Как сказал в одном из интервью Борис Гре-бенщиков: 'Народ – это такая масса, чьи вкусы понизить невозможно: просто некуда'. Так что, будь ты сто раз ге-ний, сразу тебя воспринимать не станут.

– Реклама? Как на 'тампаксы?

– А как же? Уж на что детективы пользуются повы-шенным спросом, а тоже требуют раскрутки. Или, возьмем хотя бы Малера. Его симфонии растянуты на два-три часа. Нудистика. Но постепенно он занял свое не последнее ме-сто в музыке. Он приучил людей к своему творчеству. Приучил временем. Люди нашли определенную прелесть в его музыке, ту изюминку, которую при первом знакомстве могли и не заметить. Ты пишешь серьезную литературу, и тебе придется пробиваться к своему читателю. Можно и опоздать. Или ты надеешься на посмертную славу?

– Ну, я же не могу написать дурь под названием 'Я – Эдичка' и бегать по всем издательствам Америки. Это стыдно. Мне это претит.

– Ладно, Виталий, с тобой все понятно. Ты можешь доверить мне свою последнюю книгу? Она у тебя отпеча-тана?

– Да, только надо кое-что поправить.

– Вот и хорошо. В Москве есть одно молодое изда-тельство. Директор издательства – мой старый знакомый еще по докторантуре. Я ему звонил по своим делам и, ме-жду прочим, говорил о тебе. Он готов посмотреть твою книгу. Я через неделю еду в Москву и, если ты не возража-ешь, возьму книгу с собой.

– Конечно, конечно, – смутился Виталий Юрьевич. – Только как-то все неожиданно. Мне бы еще поработать над ней. Она хоть и отпечатана на машинке, но я бы кое-что в ней еще поправил.

– Нечего там править. Если в план включат, у тебя еще будет время ...

Вопрос о жизни и смерти, о смысле жизни так и ос-тался открытым... И то: лучшие умы человечества веками ломали головы над этими вопросами, а Виталий Юрьевич с Алексеем Николаевичем вдруг взяли и решили неразре-шимое, поставив на этом жирную точку?

– Сомнительно, – повторил про себя с усмешкой Вита-лий Юрьевич слова друга и вдруг неожиданно спросил:

– Алексей, тебе снится 'благодать'?

– Что еще за 'благодать'? – Алексей Николаевич с удивлением посмотрел на Виталия Юрьевича.

– Ну, это трудно объяснить. Какая-то абстрактная лю-бовь ко всем и ни к кому. Неземная красота и полное бла-женство. А после этого просыпаешься и от умиления хо-чется плакать и делать только доброе.

– Нет, такого мне не снилось. И делать только доброе мне в голову не приходило. А что?

– Да мне всего два раза приснилось. Это так хорошо. А больше не снится.

– Ну, это в церковь надо ходить. Бабки говорят, что там всегда 'благодать', – серьезно сказал Алексей Нико-лаевич.

Виталий Юрьевич только развел руками, мол, не при-учены.