Текст книги "Позывные — «02»"

Автор книги: Валерий Гусев

Соавторы: Валерий Нечипоренко,Ким Немировский,Кудрат Эргашев,Владимир Болычев,Наум Мильштейн,Вильям Вальдман,Махмуд Атаев,Михаил Лихолит
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Нет, – отрицательно покачала головой Люся.

– Мы так и думали, – ободряюще улыбнулся Соснин. – Припомните, пожалуйста, о чем вы говорили в дороге с шофером?

Калетдинова напряглась, пытаясь вспомнить, но по всему было видно, что это ей не удается. На лице девушки отразилась досада. Врач многозначительно кашлянула. Николай забарабанил пальцами по колену, чуть слышно произнес:

– Все ясно…

– Вы любите музыку, Люся? – спросил Туйчиев, меняя тему.

– Очень.

– А какая вам нравится больше – классическая или легкая?

– Знаете, та и другая, но классическая мне ближе.

– Ходили на концерты?

Соснин понял замысел друга: исподволь подойти к магнитофонной записи и ее владельцу.

– Старалась не пропустить ни одного. Правда, не всегда получалось. Знаете, – оживилась она, – мы ходили даже на отчетные концерты в консерваторию.

– Кто мы? – поинтересовался Арслан.

– Я и… – Люся запнулась, но тут же добавила, – девочки из группы.

– Только ли девочки? – шутливо спросил Соснин.

– Ребята к классике равнодушны…

«А он? – подумала Калетдинова, устало закрыв глаза. – Ему нравилась классика. – При воспоминании о нем, она чуть заметно улыбнулась. – Милый, любимый… Где ты сейчас? Мне так плохо. Помнишь, ты называл меня березонькой, и мир был прекрасен. Почему ты не приходишь? Рассердился… Но разве можно сердиться на любовь? Глупенький…»

– Вам нехорошо? – донесся до нее голос врача.

– Нет, нет. Просто очень ярко светит солнце. Пожалуйста, задерните штору…

Туйчиев вопросительно посмотрел на Рахиму Хакимовну. Она кивнула, разрешая продолжать беседу.

– А кто ваш любимый композитор? – возвратился снова к теме о музыке Арслан.

– Как вам сказать? Каждый хорош чем-то своим.

– Ну, например, магнитофонные записи, пластинки классической музыки вы собирали, отдавая предпочтение каким-то определенным или одному из композиторов?

Калетдинова удивленно вскинула брови:

– Я этим не занималась… Я любила слушать, но не коллекционировать, – пояснила она. – У меня и магнитофона нет.

– А проигрыватель?

– Тоже нет.

– И все же, Люся, я повторяю свой вопрос: какому композитору вы отдаете предпочтение? – Туйчиев настойчиво шел к поставленной цели.

Юлдашева недоумевала.

«И что это они о музыке да о музыке? Можно подумать, что они не следователи, а музыканты. Ведь все ясно: девушку ограбили, чуть не убили – так вот и выясняй. А им какой-то композитор нужен, как будто если она его назовет, то сразу поймают грабителя! Чудеса да и только».

– Пожалуй, Гайдн, – подумав, ответила Калетдинова.

– Прекрасный композитор, – согласился Николай.

– А что вам больше всего нравится у Гайдна? – уточнил Арслан.

– Мне? – переспросила она. – «Прощальная симфония». – Грусть отразилась в ее зеленых глазах, она закрыла их и отвернула голову.

«Тогда внезапно пошел дождь, поэтому мы зашли к нему, – опять нахлынули на нее воспоминания. – Кофе, который он заварил, был так ароматен и вкусен… Потом… Потом он обнял меня и, целуя, сказал: «Закрой, березонька, глаза и только слушай…» Он включил проигрыватель. Какая чудесная была музыка. Не открывая глаз, я спросила: «Что это?» – «Симфония Гайдна, симфония нашей любви», – ответил он и погасил свет… Я осталась у него… Он был сама нежность. А потом… Почему он охладел ко мне? Нет, он ласкал и целовал меня, но это было уже не настоящее, не как прежде… Почему же? Когда это случилось? Да, я сказала ему, что у нас будет ребенок, значит, он теперь мой навсегда… Боже! Что он тогда говорил? Это было кошмарно!.. Ах, да! Он все упирал в материальную обеспеченность, вернее – необеспеченность, свою и мою. Его нельзя было узнать! Я тянулась к нему, а он отталкивал меня… Боже мой! Зачем я только стала угрожать ему? Зачем я сказала, что никогда не избавлюсь от ребенка, никогда не убью свое дитя? Но ведь и в самом деле – я люблю его и хочу иметь от него ребенка. Он испугался, он стал невыносим и потребовал, чтобы я перестала его преследовать…»

Калетдинова открыла глаза. Они были полны слез, гримаса страдания исказила ее лицо. Туйчиев и Соснин уже не сомневались, что избрали правильную нить беседы. Где-то здесь, совсем рядом, лежит разгадка этой истории с симфонией Гайдна, записанной на пленке взорвавшегося магнитофона.

Соснин порывался задать Калетдиновой еще несколько вопросов, – они ведь не выяснили, кто такой Алексей, – но врач была неумолима. Напрасно он шептал Юлдашевой, что хочет спросить совсем о другом, Рахима Хакимовна решительно направилась к двери, приглашая их с собой.

Уже у дверей Туйчиев вдруг повернулся, подошел к кровати больной и, показав на средний палец левой руки, спросил:

– У вас здесь было колечко.

– Семейная реликвия, досталось от бабушки… Бриллиантовое, очень красивое, – вздохнула она и разгладила след от кольца на пальце.

– Где же оно?

– Не знаю, – Люся показала на голову и вяло улыбнулась.

– Арслан Курбанович! – нетерпеливо позвала Туйчиева врач.

– Иду, иду, – отозвался он и приветливо махнул девушке рукой. – Поправляйтесь, мы еще увидимся.

* * *

Несмотря на всю очевидность совершенного, ребята отрицали факт ограбления Лялина. Магнитофон отсутствовал, и это вселяло в них уверенность. Их расчет, в общем-то невинно-детский, строился на количественном соотношении доказательств: их трое, а Лялин один. Значит, правда на их стороне и поверить должны им.

И Славка и Колька не раз порывались рассказать следователю всю правду и сбросить с себя тяжкий груз, давивший душу все это время, но их удерживало от этого шага мальчишеское понимание товарищества, и они упорно ни в чем не хотели признаться. Димка же решил твердо: ни слова, а то ему худо придется.

Их молчание задерживало расследование по взрыву. Туйчиеву и Соснину важно было выяснить дальнейшую судьбу магнитофона – в чьи руки он попал потом. Только проследив до конца путь этого злополучного магнитофона, можно было выйти на преступника. Сами мальчики исключались: вахтер Гурина никого из ребят не опознала, связи с Калетдиновой у них никакой не было.

И вместе с тем именно этот магнитофон, который Димка отобрал у Лялина, предназначался в итоге, со своим смертоносным зарядом, Калетдиновой.

Путь к неизвестному, доставившему магнитофон в институт, могли открыть только ребята, но они молчали. Необходимо было срочно выйти из этого тупика.

Арслан собрал их вместе, посадил перед собой, внимательно ощупывая взглядом каждого. Мальчишки смотрели по сторонам, изучая стены кабинета.

– Давайте говорить как мужчины, – предложил Арслан.

Ребята удивленно посмотрели на следователя, а Колька насмешливо спросил:

– А это как же?

– На равных, – спокойно разъяснил Арслан.

Колька заерзал на стуле. Димка продолжал оставаться безучастным и сидел, понурив голову, а Славка недоверчиво заявил:

– Не получится. – И, усмехнувшись, добавил: – Мы же – дети…

– Получится, – уверенно произнес Арслан. – Да и какие вы дети, если школу кончаете? Но мне хотелось, чтобы сейчас, в этот момент, вы успешно сдали самый важный экзамен – на человеческую зрелость.

Арслан поднялся из-за стола, взял стул и подсел к ребятам.

– Слушайте, – решительно сказал он, обращаясь к мальчишкам. – 13 января в пединститут пришел молодой человек. Сославшись на занятость, он попросил вахтера тетю Клашу передать посылку студентке Калетдиновой. В посылке был магнитофон… – От взгляда Туйчиева не укрылось, как при этих словах вздрогнул Димка. Колька закрутил головой, и Славка еще больше вжался в стул. – Это был тот самый магнитофон, который ты, Дима, вырвал у Лялина. Калетдинову не нашли, так как она уехала на каникулы, и потому решили временно сдать его на хранение. Комендант оказался человеком дотошным: пока не проверю исправность магнитофона, заявил он, ни за что его не возьму, быть может, он поломан, а с меня потом будут требовать. Никто не возражал. Но когда магнитофон включили… – Арслан нарочно сделал паузу, внимательно следя за выражением лиц ребят, – раздался взрыв…

Изменившись в лице, Славка вперил в Туйчиева острый взгляд.

– Есть убитые? – срывающимся от волнения голосом спросил он.

– К счастью, нет, но могли быть, и в первую очередь Калетдинова. А вы своим нелепым молчанием по сути помогаете убийце, скрываете, кому и зачем вы отдали отнятый у Лялина магнитофон. Корчите из себя героев, а на деле… Короче, оценку себе попробуйте дать сами…

– Димка! – решительно потребовал Славка. – Расскажи!

Димка в ответ пролепетал что-то невнятное и с мольбой посмотрел на товарища, но Славка был непреклонен.

– Это могу сделать и я, но лучше, если ты сам расскажешь, – посоветовал Славка.

Колька, теребя Димку за колено, быстро зашептал:

– Давай, давай…

Димка растерянно переводил взгляд со Славки на Кольку, ища поддержки, но, не встретив ее, понуро склонил голову. Слезы отчаяния навернулись на глаза, он зло смахнул их. Арслан подошел к юноше, положил руку на плечо и дружелюбно предложил:

– Говори, Дима. Я слушаю тебя.

И Дима заговорил. Быстро и счастливо, словно торопясь освободиться от тяжести не покидавших его в последнее время дум. Он рассказал Туйчиеву в подробностях все-все, ощущая при этом большое облегчение.

* * *

Григорьев – высокий, худой мужчина, с большой лысиной и сильно выступающим на жилистой шее кадыком – долго вспоминал, куда он ездил в тот день, и кто из знакомых водителей попадался ему в пути. Наконец он назвал несколько фамилий, в числе которых была фамилия Самохина. Где он его встретил? Возвращался в город и около автовокзала навстречу ему попался Самохин.

– Сколько километров вы проехали от автовокзала, прежде чем встретили Самохина? – спросил Николай.

– Так ведь я его встретил, не доезжая автовокзала, – ответил Григорьев.

– Вы не ошибаетесь?

– Да нет, я хорошо помню это. Я еще не доехал до автовокзала, как у меня машина забарахлила. Чихала, чихала и остановилась. Ну, думаю, бензопровод опять засорился. Вылез я из кабины, и в этот момент как раз мимо меня Самохин проезжал. Он притормозил свою машину и спросил, не нужно ли помочь.

Друзья переглянулись, с трудом сдерживая волнение. Если Григорьев не ошибается, то это означает, что к моменту его встречи с Самохиным последний уже миновал автовокзал, ведь автомашины обоих водителей двигались навстречу друг другу.

Вот она, решающая минута! Арслан задает Григорьеву вопрос, от ответа на который так много зависело.

– Был ли у Самохина в кабине пассажир?

– Женщина была какая-то. В красном пальто, – уточнил Григорьев.

– Вы хорошо рассмотрели ее? Сможете узнать?

Григорьев неопределенно пожал плечами.

– Если увижу, возможно, и узнаю. Точно сказать не могу.

Соснин разложил на столе веером около десятка фотографий.

Григорьев внимательно вглядывался в каждую из них, но на одной задержал взор и после небольшого колебания протянул Николаю фото Калетдиновой.

– Вот эта женщина, по-моему, была в кабине Алексея.

Да, это была удача, настоящая удача! И как ни казалось парадоксальным, никто иной, как сам Самохин вложил в руки следователя оружие против себя. Конечно, ночью, лежа в камере, готовясь к допросу, он перебирал в уме все возможные варианты вопросов, на которые должен подготовить нужные ответы, и все же следователь сумел пробить брешь в его позициях. У обескураженного обвинением в совершении наезда Самохина сработал рефлекс самозащиты – пытаясь доказать свое алиби, он невольно предоставил в распоряжение следствия доказательство своей причастности к ограблению Калетдиновой. Правда, он быстро спохватился и попытался тут же убедить следователя, что встреча с Григорьевым произошла до того, как он достиг автовокзала. Он надеялся, что Григорьев забыл о месте их встречи или просто не припомнит, была ли в машине Самохина пассажирка. Все это, разумеется, могло быть, но вышло иначе: расчет Самохина не оправдался. Расследование ограбления Калетдиновой вступило в последнюю фазу. Предстояло дать Самохину решающий бой.

Вызванный на допрос Самохин держался внешне спокойно. Лишь изредка он бросал мимолетные взгляды то на Туйчиева, то на Соснина.

«Ничего, ничего, – думал про себя Арслан, – спокойствие-то твое напускное, и стоит оно тебе немало, но только о Григорьеве мы поведем речь в самом конце. Посмотрим, чьи нервы сильнее».

Расположившись на стуле напротив Туйчиева, Самохин попросил разрешения закурить. Несколько раз глубоко затянувшись, пристально посмотрел Туйчиеву прямо в глаза. Не отводя взгляда, Арслан спокойно спросил:

– Расскажите, Самохин, когда и сколько раз вы возили «левый» гравий с карьера?

На какой-то миг в глазах Самохина промелькнуло недоумение. «Ага! – с удовлетворением отметил про себя заметивший это Арслан. – Не ожидал такого начала!» Вслух же он, не меняя интонации, продолжая свой вопрос, уточнил:

– Постарайтесь припомнить даты.

– Эх, была не была, – махнул рукой Самохин, – один раз всего, но не в декабре, а в январе.

– Вы опять, Самохин, говорите неправду. Восемнадцатого января вы сделали два рейса, причем оба «левые». Это обстоятельство нам доподлинно известно. Вот, можете познакомиться с показаниями Лоскутова по этому вопросу. Надеюсь, знакомство с Лоскутовым отрицать не будете?

Самохин даже не сделал попытки заглянуть в протянутый ему Туйчиевым протокол допроса. После небольшой паузы он медленно произнес:

– Зачем же спрашивать, если знаете…

– Хотим узнать, в каком объеме сохранилась у вас честность.

– Какая уж там честность. Я же не маленький, знаю, что за три машины другая статья положена. Повторность, так, кажется, у вас это называется? – Самохин усмехнулся и с раздражением продолжил: – За три машины срок побольше небось, а мне не все равно, сколько отбывать. Не все равно, понимаете! – вдруг с яростью выкрикнул он. – Ну, да ладно, ваша взяла. – уже вяло, как-то сразу сникнув, закончил Самохин.

– Вот и хорошо, что признались, – Арслан не скрывал удовлетворения. – И самому легче стало. Правда ведь? Я по себе знаю, если что скрываешь, то очень тяжело на душе. А расскажешь – и полегчает. Так. Давайте теперь запишем в протокол ваше признание.

Взяв ручку, Арслан склонился над протоколом, но вдруг поднял голову и, будто что-то вспомнив, обратился к Самохину:

– Между прочим, чуть не забыл. Вы оказались правы, Самохин. Григорьев действительно подтвердил, что встретил вас восемнадцатого. Значит, в Янгикургане в это время вы не были, наезд совершил кто-то другой. Ну, ничего, найдем и его. – Туйчиев выдержал небольшую паузу, глядя на повеселевшее лицо Самохина. – Кстати, почему ваши покрышки оказались на машине Бражникова?

Самохин, провел ладонью по лицу, на миг прикрыв глаза. Затем, глядя куда-то мимо Арслана, устало ответил:

– Эх, семь бед – один ответ. Продал я их, гражданин следователь. Продал Бражникову. У меня еще мои старые были не так уж плохи, и я решил немного подзаработать, вот и продал их Бражникову.

– Когда это было?

– Или в конце сентября или в самых первых числах октября, но скорей всего в сентябре.

– А точнее?

– Точнее не могу сказать. Да вы, гражданин следователь, сами, наверное, точнее знаете. Вы ведь все знаете, – с явной издевкой ответил Самохин.

– Вы правы. Мы знаем это. Только не продавали вы их Бражникову. Просто подкинули ему, зная что ему нужны покрышки. Сделали же вы это девятнадцатого января, Самохин. А теперь расскажите, почему вы так поступили? – спокойно и твердо спросил Туйчиев.

Самохин ничего не ответил.

– Может быть, вы объясните, почему сделали это именно девятнадцатого января, а не раньше или позже?

– Не знаю.

Самохин избрал, своеобразную тактику: там, где он считал, что может сказать что-либо в свою защиту, – он говорил. Если же вопрос ему не нравился, то он молчал или, в лучшем случае, отвечал односложно: «Не знаю».

– Придется вам помочь. Вы прибегли к этому трюку, чтобы отвести от себя подозрение и бросить тень на Бражникова. Вот они – следы протектора вашей автомашины, – Арслан протянул Самохину фотоснимки. – Ну как, припоминаете?

Взглянув на фотоснимки, Самохин изменился в лице и спросил:

– Откуда видно, что это следы протектора именно моей автомашины?

– Из заключений экспертов, Самохин. Можете ознакомиться. Согласно заключению экспертизы следы протектора шин на месте преступления оставлены колесами вашей машины. Вот заключение химической экспертизы: обнаруженная на растущем неподалеку дереве краска идентична краске вашего автомобиля: дерево вы задели бортом, когда уезжали оттуда. Так кто был с вами в машине?

Самохин помолчал, а затем раздраженно ответил:

– Никуда я не ездил. Кто там на моей машине был, не знаю.

– Тогда вы, наверное, помните пассажирку, которую восемнадцатого января привезли в это место?

Арслан показал фотографию места, где обнаружили Калетдинову.

– Никаких пассажиров я не возил.

– А вот Григорьев даже сумел ее опознать. Вот она, посмотрите. – Арслан вынул из ящика стола и придвинул к Самохину фотокарточку Калетдиновой. – Узнаете свою пассажирку?

Самохин долго рассматривал фото, затем ознакомился с показаниями Григорьева, только после этого он произнес:

– А-а, вспомнил, в самом деле, около автовокзала подобрал одну девушку, просила очень. На каникулы, сказала, едет.

– У нее были с собой вещи?

– Чемоданчик был. В общем, довез я ее до райцентра, там она и вышла.

– Опять, Самохин, лжете. Не довезли вы ее до райцентра. Я напомню вам, как это было.

Туйчиев, не торопясь, будто присутствовал при этом, стал рассказывать о том, как Самохин завез Калетдинову в сторону от дороги с целью ограбления, как она сопротивлялась, и он ударил ее монтировкой по голове.

– Вот протокол. Потерпевшая опознала вас по фотографии. Дальше будете рассказывать сами и не забудьте про бриллиантовое кольцо.

Самохин молчал.

– Что же вы молчите, Самохин? Или нечего сказать?

Наконец. Самохин прерывающимся голосом выдавил из себя:

– Хватит. Да, я все сделал…

* * *

Во время допроса Левшин вел себя странно: он то становился рассеянным, то, точно собираясь с силами, чрезвычайно внимательным. Он беспрестанно путался в показаниях, особенно в подробностях, связанных с передачей подарка, но в одном оставался постоянен.

– Это недоразумение, – твердил он. – Калетдинова мне ничего плохого не сделала, зачем же мне было так поступать? Я только передал магнитофон, выполняя просьбу неизвестного мне мужчины.

С необычайной легкостью он мог свидетельствовать и «за» и «против» себя, и это заставляло насторожиться, потому что было непонятно, зачем ему это, если он не признается в главном.

– Значит, Левшин, свое знакомство с Калетдиновой вы не отрицаете? – еще раз уточнил Туйчиев.

– Разумеется.

– Расскажите о ваших отношениях, – попросил Арслан.

Левшин надолго замолчал.

– Это были хорошие отношения, – наконец произнес он и грустно улыбнулся. – Мы встречались около двух лет, – он снова умолк.

– Я слушаю вас, Левшин, продолжайте.

– Все не так просто… Где-то с полгода назад нашей дружбе пришел конец.

– По чьей инициативе?

– Не по моей.

– Она стала встречаться с другим?

– Не знаю.

Когда же Левшин, улыбнувшись, признался, что, конечно, при необходимости он мог бы раздобыть у себя на работе немного взрывчатки, это совершенно обескуражило Туйчиева.

«Что за странный тип? – думал Арслан. – Неужели он не понимает всей серьезности своего положения. Надо же! С Калетдиновой он встречался, потом разрыв; заряженный магнитофон в качестве подарка для Калетдиновой вручает Гуриной именно он; взрывчатку нужно достать – пожалуйста, и это он может… А главное, у него есть далеко не абстрактное основание мстить Калетдиновой: ведь его отвергли. Неужто он так хитер и дальновиден, что правдиво рассказывает нам отдельные детали, не сознаваясь в главном, понимая, что мы больше ничем против него не располагаем? В кошки-мышки играет с нами! Тоже мне любитель острых ощущений! Может быть, у него такая авантюрная натура! Не похоже. Очень уж он простодушен. Тонкая игра? Вряд ли. В чем-нибудь он бы себя разоблачил, мы же его буквально со всех сторон прощупали… Что же тогда? Тогда остается одно: он говорит правду. Был, выходит, некий незнакомец, попросивший его выполнить небольшую просьбу, тем более, что Левшин сказал ему о своем знакомстве с Калетдиновой. В самом деле, почему не мог Левшин быть таким промежуточным звеном в преступном замысле гражданина ИКС, если только он вообще существует? Оказал любезность, ничего не зная, ни о чем не ведая. Хорошо, пусть так. А если все же месть? Но мало ли расстаются юношей и девушек? Что ж, убивать за это? Чепуха. Тогда какой же мотив, каковы побудительные причины? Пусто… Выходит, должно было совершиться безмотивное убийство, но зато столь тщательно подготовленное… Да это же, как говорится, сапоги всмятку… Ладно, продолжим по порядку. Во-вторых, зачем Левшину было показываться у себя в институте, где он учится и где его все знают.

Мало-мальски разумный человек на это не пошел бы.

…Значит, Левшин в этом деле лицо случайное, на его месте мог при известных обстоятельствах оказаться любой другой студент, к которому ИКС обратился с подобной просьбой. Самохина он не опознал, стало быть, надо искать дальше. Неужели Николай прав и Самохин не причастен к взрыву?»

– Скажите, Левшин, а не кажется ли вам странным, что незнакомец обратился к вам, – продолжил допрос Туйчиев. – Разве он сам не мог передать адресату свой подарок?

– Конечно, – согласился Левшин. – Только, знаете, он очень спешил. Билет мне показывал на самолет, и машина его ждала…

– Какая машина? – перебил его Туйчиев, потому что о машине Левшин упомянул впервые.

– Такси… Номер вот не запомнил… Собственно, я и не собирался запоминать его: мне ни к чему это было. Он страшно торопился, – зачем-то опять повторил Левшин. – А я шел в институт… Вот так и вышло…

Туйчиев внимательно следил за выражением лица Левшина, но, казалось, каждая его черточка излучает правдивость.

«Чертовщина! – ругнулся про себя Арслан. – С него можно ваять скульптуру «Искренность». Но где же правда? Как добраться до нее?»

* * *

На допросе у Туйчиева ребята рассказали…

…Вырвав у Лялина магнитофон, Димка почувствовал себя настоящим героем. Подойдя к ребятам, он снисходительно посмотрел на Славку и Кольку, которые опешили и растерянно таращили на него глаза, оценивающе похлопал по крышке и поднял указательный палец.

Первым пришел в себя Колька. Он внимательно стал рассматривать магнитофон.

– Хорошая машинка, – прицокнул он языком.

Димка горделиво выпрямился: «Знай наших!»

– Зачем это ты?.. – отчужденно спросил его Славка. – Не знаешь, что за это бывает? Мало тебе было скандала с классным журналом, так еще и это!

– А что? – задиристо ответил Димка.

– А то, что это уже не школьные шалости, а знаешь чем пахнет?!

Но Димку уже несло, он не мог остановиться и упивался тем, что сумел ошеломить ребят своим поступком, еще раз доказать свою значимость. Никто из них не осмелился бы на такой шаг, а вот он, Димка, «Шкилет», открыто продемонстрировал свою смелость. И хотя на душе было не совсем хорошо, особенно от Славкиного вопроса, но Димка решил не поддаваться этому чувству.

– Мы тоже любим хорошие магнитофончики, – процедил он сквозь зубы, давая понять, что ему все трын-трава. – Может, съездим к Саше, он сегодня дома? – предложил он и, видя, что Славка продолжает молчать, вызывающе спросил: – Или, может, в милицию сообщить хотите. Тогда валяйте…

– Я товарищей не выдаю, – зло оборвал его Славка. – Поехали к Сашке!

Ребята быстро перебежали через дорогу к остановке и вскочили в троллейбус.

Они не ошиблись: Рянский был дома. Поздно ночью он прилетел из туристической поездки в Ленинград, куда ездил в качестве сопровождающего, и поэтому сегодня на работу не пошел.

– Ну, племя молодое и знакомое, не искрошились ли ваши уже не молочные зубы о гранит науки? – встретил он ребят.

– Новые записи есть? – деловито осведомился Димка.

– Чего, чего? – удивился Рянский.

– Записи хорошие, говорю, есть? А то надо проверить один аппарат.

С этими словами Димка торжественно поставил на стол магнитофон, который до этого держал за спиной. Саша удивленно посмотрел на ребят и отрывисто спросил:

– Это чей «Филлипс»?

– Наш, – небрежно бросил Димка.

– То есть чей это ваш? – не понял Саша.

– Да Димкин он, – поспешно вставил Колька.

– А-а, – понимающе протянул Рянский, – тетя из Америки прислала любимому племяннику.

– Какая тетя? – не понял Колька. – Димка сейчас одного теленка-ребенка в телефонной будке зажал… И он ему…

– И он на память оставил мне магнитофон, – стараясь сохранить невозмутимость, закончил Димка.

Рянский на мгновение онемел и вопросительно уставился на Славку. Тот кивнул, подтверждая…

Зло сощурив глаза, Рянский подошел к Димке и, схватив его за подбородок, запрокинул ему голову назад, процедил сквозь зубы:

– Ты давно был на приеме у психиатра, ребенок?

Колька хихикнул.

– Кретин! – тихо, но жестко сказал Рянский. – Любишь хорошие вещички, грабишь средь бела дня и с награбленным прешься ко мне? Подвести меня под монастырь хочешь? Ну-ка, бери свой магнитофон и убирайся! А когда за тобой придет милиция…

– Зачем милиция? – испуганно забормотал совсем растерявшийся Димка.

– Это они тебе сами объяснят, а пока – гуд бай, мой бесстрашный грабитель. Кстати, попробуй сообразить, хотя это, вероятно, очень трудно для тебя, что пользоваться этим магнитофоном, а тем более прийти с ним домой в ближайшие десять лет не совсем безопасно… – С этими словами он подтолкнул Димку к двери.

Страх обуял Димку, зажал его в клещи так, что подогнулись колени. Он с мольбой и надеждой смотрел на Рянского.

– Саша, Саша… – только и бормотал он.

– Иди, иди, – властно приказал тот.

– Что же мне делать? – взмолился Димка. – Помоги, пожалуйста, я же не знал, не подумал… Больше никогда… Поверь…

– Я, кажется, ясно сказал, – отмахнулся от него Рянский. – Бери магнитофон и топай домой, не заставляй ждать представителей власти.

Димка был опустошен и раздавлен. Поступок, смелостью и дерзостью которого он только что гордился и кичился перед ребятами, показал, оказывается, еще большую его никчемность. Страх перед наказанием надвинулся на него черной тучей. Слезы отчаяния брызнули из его глаз, он с мольбой и надеждой смотрел на Славку и Кольку.

Славка за все это время не проронил ни одного слова. Глупый, по его мнению, поступок Димки удивил его, но Димку, такого беспомощного, плачущего, ему было сейчас искренне жаль.

– Ему надо помочь, Саша, – глухо проговорил он.

– Ладно уж, – смилостивился вдруг Рянский. – Только в силу моих добрых чувств к вам! Оставьте аппарат. И забудьте вообще, что он существовал…

– …И вы оставили его у Рянского. А потом, потом видели вы когда-нибудь этот магнитофон у него? – выслушав Димкину «исповедь», спросил Туйчиев.

– Никогда! – в один голос ответили ребята.

* * *

Свойственная Рянскому двойственность ярко проявлялась в ходе допроса. Временами он становился наивно-простодушен, прикидывался эдаким рубахой-парнем. Охотно, с ненужными подробностями рассказывал о знакомых девушках, чувствовалось, что он гордится своим успехом у них. На эту сторону его жизни Туйчиев и Соснин обратили внимание во время обыска.

Один из углов комнаты Рянского оказался завешанным цветными фотографиями женщин. И в этом углу, среди десятка женских лиц, в центре, улыбалась с фотографии Жанна. На свою необыкновенную любовь к ней он делал особый упор и даже сетовал на то, что свадьбу приходится отложить до окончания ею школы.

Но по мере углубления задаваемых ему вопросов, он становился все более внимательным и хитрым, старался предугадать каждый следующий ход следователя.

– Вы забыли, Рянский, рассказать еще об одной вашей знакомой, – прервал его любовные излияния к Жанне Туйчиев.

– Вполне возможно, – широко улыбнулся Рянский, – ведь их было немало. – Он вздохнул и скромно потупил взор.

– Да, но эта знакомая совсем недавняя. Как же вы могли о ней забыть? Странно…

– Недавняя, говорите? – переспросил он и, задумчиво сощурив лоб, сделал вид, что старается вспомнить. Потом развел руками: – Простите, не знаю, о ком речь.

– А Калетдинова? – быстро спросил Соснин.

Легкая тень испуга, не ускользнувшая от Арслана и Николая, пробежала по лицу Рянского, но он тотчас же небрежно бросил:

– О, это ничтожный эпизод в моей жизни. Так, мимолетное знакомство.

– Так ли? – спросил Туйчиев, и под его пристальным взглядом Рянскому стало не по себе.

Когда же Соснин, обращаясь вовсе не к нему, а к Туйчиеву, высказал твердую уверенность, что он сейчас все вспомнит и напоминать ему не придется, Рянский понял, что связь с Калетдиновой скрыть не удастся. Он лихорадочно стал обдумывать, как ее лучше преподнести, но в это время Туйчиев положил перед ним фотографию Калетдиновой, повернув ее обратной стороной, где ее рукой было написано:

«Моему родному Шурику от безгранично любящей Люси».

– Вы понимаете, что покушались на убийство двух человек? – Туйчиев сделал ударение на последних словах. – Один из них ваш будущий ребенок. Второй – мать ребенка.

– Это еще надо доказать, – ощетинился Рянский. – И чей это ребенок, я не знаю…

– Бросьте, Рянский! Вы уже доказали все своими действиями. Вы остановили у института Левшина, который, кстати, вас тотчас опознал, и попросили передать магнитофон Калетдиновой. Вот, ознакомьтесь, – Туйчиев протянул Рянскому заключение эксперта. – Экспертиза пришла к выводу, что запись на обрывке магнитофонной ленты произведена с обнаруженной у вас при обыске пластинки с «Прощальной симфонией» Гайдна. На пластинке имеется характерная щербинка…

Рянский внимательно прочел заключение, вытер ладонью выступивший на лбу пот.

– А вот еще одно заключение эксперта. Магнитофон был перевязан бельевой веревкой, остатки которой также найдены у вас дома.

– Люся жива, я знаю. Она ведь жива? Я не хотел ее смерти, не хотел ее смерти, не хотел. Вы все неправильно формулируете…

– Не хотели смерти? – переспросил Туйчиев. – Чего же вы хотели?

– Не знаю… Понимаете, она угрожала… Сказала, что никогда не избавится от ребенка. Никогда… Но я не хотел ее смерти. Просто, думал: взрыв, случайность, могут быть какие-нибудь увечья… Она сама решит, что ребенок не нужен… Что она не может теперь быть моей женой… увечная. Поймите, я не хотел ее убивать. Я ведь любил ее… – Рянский уронил голову на грудь, замер.

– Да, она жива, – подтвердил Арслан, – но это, если можно так выразиться, не ваша заслуга. Что касается любви к ней, то, согласитесь, несколько необычна форма ее проявления. Вы правы в одном, что ваша цель – женитьба на Жанне Брискиной. Все остальное – ложь. Вы шли к своей цели путем, который казался вам самым простейшим. Убрать с дороги человека, который мешал осуществлению плана.

Здесь Рянский сделал протестующий жест.

Туйчиев сделал паузу и продолжал: