Текст книги "Позывные — «02»"

Автор книги: Валерий Гусев

Соавторы: Валерий Нечипоренко,Ким Немировский,Кудрат Эргашев,Владимир Болычев,Наум Мильштейн,Вильям Вальдман,Махмуд Атаев,Михаил Лихолит
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава четвертая

– Сотворите божескую милость, товарищ капитан, перекиньте на другой участок, – жаловался Манукян. – Я уже виток вокруг нашей старушки-планеты накатал на этих проклятых троллейбусах. По ночам снится, что меня в компостер засовывают. Между прочим, вы знаете, что там творится в часы пик? Запросто могут придавить при исполнении, рискуете оголить уголовный розыск…

– Не паясничай, – нахмурился Николай. – Катайся дальше.

И Манукян продолжал троллейбусные поездки с Венькой Лялиным – искали грабителей, которые в тот день вскочили с магнитофоном в троллейбус у остановки «Горбольница». Самое трудное заключалось в том, что они могли не обязательно сесть в «свой» троллейбус. Венька не заметил номера маршрута, а здесь останавливались четыре троллейбуса, которые шли в разные конце города. Вот и приходилось ездить по всем направлениям.

Сегодня Манукяну попался «счастливый» билет – «555483». Женя улыбнулся сидевшей напротив девушке в очках. «Интересно, если поцеловать ее, очки будут мешать? Наверное, будут. Тьфу, опять ерунда в голову лезет… Так какова же вероятность встречи? Очень просто: в числителе – количество троллейбусов, умноженное на число остановок. Ну, а в знаменателе? Что в знаменателе? Пассажиры? Разумеется. При таких шансах преступника можно ловить, только имея в руках счастливый билет».

Венька стоял у кабины водителя, изредка бросая рассеянный взгляд на Манукяна.

* * *

Перед Туйчиевым сидел Брискин. Немолодой, полный мужчина, с холеным лицом, густой седой шевелюрой, в очках. Сегодня утром внезапная проверка расположенного у вокзала комиссионного магазина выявила семь незарегистрированных вещей, в том числе три каракулевых манто и два импортных транзистора. После проведенной вскоре очной ставки с Лялиной Брискин заговорил.

– Вы знаете, гражданин следователь, я в своем роде рекордсмен: уже много лет не попадался. У меня свой метод – я не у всех беру и не все беру. О, далеко не все! – Брискин приветливо смотрел на следователя сквозь толстые стекла очков. – Суровый урок прошлого, когда меня взяли, извините, с французскими комбинациями, пошел на пользу. Разрешите, – он кивнул на лежащие на столе сигареты.

– Курите, Брискин, – Арслан пододвинул ему пачку.

– Благодарю. Когда я вышел последний раз из колонии, решил – завяжу. Нет, нет, это не оправдание. Можете даже не заносить в протокол, – Брискин снял очки, тщательно потер их белоснежным платком. – Тем более, что не завязал. Стал брать только ценные вещи. Вы себе не представляете, – доверительно сказал он, – как хлопотно пристроить надежно вещь и не оставить за собой шлейфа.

– Вы отвлекаетесь, Брискин.

– Простите, но я должен постепенно настроиться. Такая конституция, иначе я вам нагорожу чушь. Правда требует настроя, ведь мне ее не часто приходилось говорить. А теперь все равно. Лучше конец с ужасом, чем ужас без конца.

– Хорошо, – Арслан улыбнулся одними глазами.

– И что мне помешало завязать? Ни за что не угадаете. Женитьба. Никогда не думал, что придется так мучиться. – Брискин закашлялся и потушил сигарету. – Можете поверить, я не юнец и судьба-злодейка не раз поджидала меня с кирпичом в руках в темных подворотнях. Но на этот раз, – он поднял указательный палец, – мне угрожало одно из самых страшных порождений человеческого бытия – брак. Как пел куплетист в моей молодости: «Дамы, дамы, дамы, дамы, через вас одни лишь драмы». Простите, вы женаты? – спохватился Брискин.

Туйчиев утвердительно кивнул.

– Нет, вы правильно поймите, я не развратник и не проповедую полигамию, но и моногамия, извините, не подарочек. Одно время я даже хотел бросить жену, – он улыбнулся. – Но и здесь собственник победил: боязнь, что кто-нибудь подберет брошенное, была слишком велика. Потом жена умерла, но к тому времени появилась Жанна, и я нашел смысл в жизни.

– Вас за что первый раз судили?

Брискин горестно хмыкнул, пригладил рукой шевелюру.

– Правильнее спросить: из-за кого. Виной всему конкретная историческая личность – Филипп Македонский.

Туйчиев недоуменно посмотрел на Брискина.

– Филипп? Это кто – родственник Александра Македонского?

– Отец. Вычитал я в молодости в книге одной, до сих пор наизусть помню, Филипп Македонский говорил: «Никакую крепость, в которую есть тропинка для осла, нагруженного золотом, нельзя считать неприступной». Люди глупцы: осаждают крепости, ведут подкопы, гибнут в атаках, а, оказывается, ничего этого не надо… Так вот, дал я взятку одному полуответственному товарищу и неплохо нагрел руки, но вскоре все рухнуло. Молодость, неопытность, – вздохнул Брискин.

– Вам не надоело это?

– Простите, не понял… – извиняющимся голосом произнес Брискин.

– Я имею в виду ваш образ жизни, – уточнил Арслан.

Брискин грустно улыбнулся. «Запрячут снова, – подумал он. – Их лозунг: «Мы не мстим, а исправляем». Но ведь я неисправимый, какой же смысл меня сажать. И этот симпатичный следователь верит, что я исправлюсь».

«А он вряд ли выйдет из колонии святым – с нимбом над головой, – думал Арслан. – Наверняка возьмется за старое. Ну и что? Зло должно быть наказано. Предположим, эту часть задачи мы выполним. А как быть с перековкой? Никакая система не дает эффекта, если не будет главного: желания исправиться. Преступник должен захотеть жить по-другому, и мы помогаем ему в этом. Конечно, КПД здесь не стопроцентный, но стремиться к его повышению надо».

– Так, значит, человек, принесший магнитофон, вам хорошо знаком? – возвращаясь к началу допроса, спросил Туйчиев.

– Насколько хорошо может быть знаком человек, который несколько раз приносил мне различные вещи по божеской цене и никогда не называл себя. У нас, знаете, не принято интересоваться анкетными данными «своих клиентов». Все построено на доверии. И только…

– Откуда вы его знаете? Почему он приносил вещи именно вам?

– Его привел мой хороший знакомый, фамилия которого вам уже ничего не скажет. Он умер год назад. Грудная жаба. Но помочь следствию – мой долг, тем более, что этот долг будет оплачен – я «заработаю» смягчающие вину обстоятельства. В детстве я неплохо рисовал. Разрешите листок бумаги. Как я понимаю, мой клиент вас интересует больше, чем я.

Брискин быстро набросал на бумаге что-то и протянул Туйчиеву.

На Туйчиева глядел довольно симпатичный молодой мужчина, с несколько удлиненным лицом. Внизу каллиграфическим почерком Брискина было написано:

«Рост невысокий, светловолосый, глаза карие. Особые приметы – на левой щеке большая родинка».

Арслан чуть не подскочил на стуле.

– Ну что ж, Брискин, на сегодня, пожалуй, хватит, но, думается, вам есть что еще вспомнить, – Арслан нажал кнопку.

Подойдя к двери, Брискин обернулся и обронил:

– Между прочим, однажды я видел его в районе клуба хлопзавода.

Туйчиев еще раз внимательно посмотрел на рисунок. Он уже не сомневался: на листе Брискин довольно умело изобразил лицо Самохина.

* * *

После того, как выяснилось, что Самохин неожиданно оказался тем человеком, который совершил квартирную кражу у Рустамовых, его причастность к взрыву магнитофона, по глубокому убеждению Николая, отпадала сама собой. Соснин уже нисколько не сомневался в том, что путь к выяснению всех обстоятельств покушения на Калетдинову с помощью заряженного аммонитом магнитофона надо начинать с розыска грабителей Лялиной. Только они могут указать на последнего владельца магнитофона.

– Пойми же наконец, – убеждал он Туйчиева, – что Самохин не может иметь никакого отношения к взрыву.

– Почему?

– Да потому, что он продал его Брискину, а Брискин продал магнитофон Лялиной, а у сына ее в декабре похитили его неизвестные ребята.

– Все это верно, но где гарантия, что грабители не связаны с Самохиным и магнитофон, пропутешествовав, не вернулся к нему снова? – не сдавался Арслан.

– Где? Да там же, где гарантия того, что он к нему не вернулся. Ведь Гурина не опознала Самохина.

– Но разве из этого не следует, что Самохин сделал это через кого-то другого?

– Нет! – возмутился Николай. – Это уж слишком! – он нервно заходил по кабинету. – Фантастика! Нельзя же находиться, вопреки очевидному, в плену своих ошибочных предположений. Встать на твою точку зрения – значит, допустить, что Алексей Самохин, будучи, исполнителем воли другого Алексея – знакомого Калетдиновой, в свою очередь, перепоручает дело взрыва еще кому-то. Не чересчур ли? Да зачем, объясни мне, это все понадобилось Самохину?

– Во-первых, любая из выдвигавшихся нами версий есть не более, как предположение, требующее проверки. А во-вторых, заданный тобой вопрос не нов. Мы поставили его перед собой сразу же, как начали расследование. Кому мешала Калетдинова? Увы! Нам и сейчас это неизвестно.

– В общем, вернулись на круги своя, – иронически подвел итоги Соснин.

– Почти, ибо только поимка Самохина, возможно, поможет выяснить, были ли у него какие-либо связи с Калетдиновой, хотя я не могу не согласиться с тобой, что при нынешних условиях его причастность к взрыву сомнительна. Но учти, – заметив торжествующий взгляд Николая, поспешил добавить он, – что раз есть сомнения, то нужна проверка, а не просто отбрасывание Самохина как возможного организатора взрыва.

– Значит, будем его ловить и выяснять…

Николай не скрывал, что доволен. Все же Арслан согласился с ним, что причастность Самохина к взрыву призрачна. И, как бы подтверждал это, Туйчиев подытожил:

– Поймать его надо в любом случае, даже если окажется, что он имеет отношение только к квартирной краже.

– Только к краже? – усмехнулся Николай. – А ограбление Калетдиновой?

* * *

Это была ошибка. Он не должен был входить в этот дом. Ведь он шел не на задержание, а на разведку, до сих пор не было известно, где скрывается Самохин, и, памятуя брошенное Брискиным «в районе хлопзавода», он уже несколько дней бродил здесь один, стараясь не привлечь внимания. Но понял свой просчет слишком поздно. Еще не успев закрыть за собой дверь, он получил сокрушительный удар в челюсть. Очнулся Николай, оглушенный и обезоруженный, на полу в очень узкой и темной комнате без окон. Соснин с трудом встал, держась одной рукой за раскалывающуюся от боли голову.

Их было двое, но смотрел он лишь на одного. Самохин тоже с интересом, почти дружелюбно, рассматривал его и вертел в руках пистолет Соснина. Второй, худой и сутулый, сидел на табуретке у стола, уставленного разномастными бутылками.

– Из-за меня влип, бедолага, – сочувственно произнес Самохин. – Ну, ничего, не ты первый. Я лучше думал о вашей службе, а ты как кур во щи. Повидаться захотелось? – Он сощурился. – Что ж, давай погутарим. Слово тебе даю. Последнее слово, – добавил он насмешливо.

Сутулый негромко загоготал:

– Ну, ты даешь!

– Я тоже лучше думал о тебе, Самохин, – сказал Соснин. – Неужели ты мог предположить, что я приду один? Дом окружен, и самое лучшее для тебя – сдать оружие и не брать на душу еще один грех.

Ни один мускул не дрогнул на лице Самохина. Не поворачивая головы, он бросил сутулому:

– Ну-ка, глянь вокруг. Сдается мне, что на пушку лягавый берег. Да поаккуратней, без шума.

Тихо скрипнув дверью, сутулый вышел. Соснин нагнулся, стал зашнуровывать ботинок.

– Марафет наводишь? – подошел к нему Самохин.

Молниеносно перехватив лодыжку Самохина, Николай резко рванул ее влево и вниз, успев нанести удар головой в живот падавшего на него шофера. Подхватив выроненный пистолет, Соснин попятился к окну.

Дверь открылась. Вошел сутулый.

– Заливает он, Леха, кончай разговоры, уходить надо…

– Руки на стену! – зло прошептал Николай сутулому парню. Тот, увидев направленный в грудь пистолет, послушно вытянул вдоль стены длинные худые руки с черными ногтями.

На полу тихо стонал Самохин.

* * *

… Возбужденный, держась рукой за скулу и сморщившись от боли, Соснин спросил:

– Ну как? Будем начинать?

– Давай, раз тебе так не терпится.

Ввели Самохина.

Это был плотный светловолосый мужчина, невысокого роста, с правильными чертами лица. Он внимательно осмотрел кабинет, бросил мимолетный взгляд на Туйчиева и стал тщательно изучать свои ладони.

– Почему вы бросили свою машину, Самохин? – начал допрос Туйчиев.

Самохин поднял голову, широко зевнул, прикрывая рот рукой.

– Испугался, – выдохнул он.

– Это вы-то испугались? Вы, который ранил нашего сотрудника и меня чуть не укокошил? – спросил Николай и выразительно потрогал скулу.

– Вызова вашего испугался.

– А нельзя ли яснее?

– Почему же нельзя, – с готовностью отозвался Самохин. – Тут ведь как получилось? Последние дни на автобазе слухи разные ходили: дескать, водителя какого-то, который гравием левачит, милиция ищет. Ну, я, как услыхал такое, мигом развернулся. Почему, спросите. Да ведь грешен: одну машину гравия и я раз налево пустил. – Самохин горестно вздохнул. – Судимый же я! – с надрывом произнес он, ударяя себя в грудь. – Поэтому и дал деру. – Самохин помолчал немного, ожидая новых вопросов, но, поняв, что Соснин и Туйчиев ждут его дальнейших объяснений, горестно закончил: – Глупо, конечно. Машину загубил, всех переполошил, даже домой появиться боялся – родные, наверное, с ума сходят. Короче, дурак дураком. Вы уж сообщите им, так, мол, и так, дурак ваш родич. Одним словом, лукавый попутал, а ущерб обязуюсь возместить.

– Так сколько машин гравия вы всего продали?

– Я же сказал, одну всего, – он наморщил лоб, вспоминая. – И было это в конце декабря, – уверенно добавил Самохин.

– Сами возили или с кем еще?

– Сам, конечно.

– Значит, больше за вами таких случаев не числится?

– Точно.

Было ясно, что Самохин относится к той категории допрашиваемых, которые, по известным соображениям, стремятся как можно меньше рассказать следователю о себе. Будучи же изобличенными в ложности своих показаний, они меняют их, объясняя это забывчивостью, ошибкой или другим каким предлогом. Все же остальное они по-прежнему продолжают упорно отрицать, пока новыми доказательствами не будет установлена их ложь в следующем, новом пункте.

– Хорошо. – Соснин подошел к Самохину. – А теперь расскажите, как брали квартиру Рустамовых?

Самохин вскинул голову и, встретив внимательный и, как ему показалось, насмешливый взгляд Соснина, словно говорящий, что ему все известно, но интересно услышать, что придумал по этому поводу Самохин, хрипло переспросил, стараясь выиграть время и осмыслить линию своего поведения:

– Это что еще за квартира?

– Комсомольская, четырнадцать, – уточнил Арслан.

– Не знаю, о чем говорите, – злобно ответил Самохин.

– Как же не знаете? – Самохин снова встретился со взглядом Соснина. – Там еще магнитофон был, импортный, комиссионщик взял его потом у вас. Вспомнили?

– Отдохнуть бы мне. Голова что-то гудит…

– Хорошо, – согласился Арслан. – Поговорим об этом завтра.

– Почему ты отправил его? – Соснин с трудом сдерживал гнев. – Что за поблажки этому типу?

– Никаких поблажек, – добродушно ответил Туйчиев. – Разве ты не видишь, что он сегодня больше ничего не скажет. Бесполезная трата сил и времени.

Николай продолжал настаивать на том, что Самохина как раз и следовало допрашивать сразу после задержания, «по горячим следам», не дав ему возможности опомниться и подготовиться к допросу.

Туйчиев категорически возражал, доказывая ошибочность такой тактики в сложившейся обстановке.

– Пойми, – убеждал друга Арслан, – Самохин уже с момента побега не исключал возможности своего задержания и поэтому наверняка заготовил более или менее удовлетворительное объяснение своим действиям. Кроме того, он немало передумал за тот час, который прошел со времени его задержания до той минуты, когда он переступил порог этого кабинета.

Арслан подошел к окну и открыл форточку. В комнату вместе со свежим воздухом ворвались звуки улицы. Он потянулся, с удовольствием подставляя лицо прохладной воздушной струе, потом, встряхнувшись, решительно направился к столу.

– Мы провели сейчас нужную, очень нужную, – подчеркнул Туйчиев, – разведку боем, вселили в Самохина сомнения, показав ему, что нам о нем немало известно. А теперь давай готовиться к завтрашнему допросу. Нам предстоит предугадать все возможные выходки и увертки Самохина. – Он сделал паузу. – И пожалуй, главная наша цель – Калетдинова.

* * *

Арслан вышел из дома рано. Сначала он хотел пойти пешком, но, увидев, что к остановке подошел почти пустой автобус, изменил намерения. Он сел и закрыл глаза. Как всегда перед сложным допросом, он расслаблялся, чтобы потом, у себя в кабинете, собраться, сконцентрировать в единое целое ум, волю, выдержку и энергию. Ему вспомнились почему-то слова любимого всеми студентами профессора криминалистики Фишмана. Лекции тот читал в свойственной только ему манере: расхаживая по аудитории, он неторопливо, словно рассуждая вслух, а не обращаясь к студентам, говорил:

«Допрос преступника… Одно из многочисленных, но, пожалуй, самых ответственнейших и сложнейших следственных действий. Если хотите, это поединок двух мировоззрений, столкновение двух полярных идеологий. Да, да. Это сражение, и следователь не вправе его проиграть, хотя в своей повседневной борьбе с правонарушителями он часто находится в менее выгодном положении, чем последние. Судить об обвиняемом нужно не по тем чисто внешним признакам, которые зачастую лишь маскируют его подлинное состояние, а по целой гамме прямых и косвенных признаков, черточек, едва уловимых штрихов, дающих возможность проникнуть в тайну человеческой души. Следователь должен научиться видеть «второй план», действительный образ человека, которого он допрашивает… Умный, наблюдательный следователь все это заметит, заметив – поймет, поняв – запомнит, запомнив – сделает необходимые выводы. Защищаясь, преступник может прибегать практически к любым уловкам, ухищрениям, подлости, лицемерию. А вы, мои дорогие коллеги, – внезапно остановившись, обращался профессор к аудитории, – вправе в этом поединке использовать лишь исключительно законные методы расследования. Да, да. Только и только в рамках закона. Что? Неравенство? – задавал он себе вопрос. – Безусловно. И единственно, чем можно его компенсировать, это высокой профессиональной подготовкой. Да, да. Именно это ваше основное оружие, мои уважаемые коллеги, его слагаемыми являются – внимательность, быстрота восприятия, критический характер мышления, позволяющий выделить основное звено, разобраться в противоречиях, правильно оценивать обстановку, проанализировать происшедшие события и понять механизм преступления. Не обладая этими качествами, нельзя всерьез рассчитывать на успех в психологической дуэли с преступником».

Арслан отчетливо видел все трудности предстоящего допроса Самохина: надо было построить допрос так, чтобы сам Самохин восполнил бреши в материале, имеющемся у следствия. А оно, к сожалению, располагало минимумом необходимых доказательств. Прежде всего обращал на себя внимание факт категорического отрицания «левых» ходок восемнадцатого января, затем следы протектора на месте обнаружения Калетдиновой и странная метаморфоза с покрышками на автомашине Самохина, наконец, его побег, и на этом улики кончались. Правда, была еще интуиция, профессиональная интуиция, подсказывавшая, что именно на этом человеке замыкается круг с ограблением Калетдиновой и, возможно, со взрывом, хотя последнее все более казалось проблематичным. Никаких иллюзий Арслан не питал, прекрасно понимал, что интуиция хороша лишь как вспомогательное средство для поиска и сбора доказательств. Делу же нужны только доказательства, и добиться их придется в ходе допроса Самохина.

– …Итак, Самохин, начнем с того, что вы внезапно бросили свою машину. Расскажите подробно, что толкнуло вас на этот шаг, чем он был вызван.

– Я же вчера говорил. Испугался. Можно? – он показал глазами на сигареты.

Арслан пододвинул к нему пачку. Осторожно вынув из нее сигарету, Самохин размял ее короткими толстыми пальцами, закурил и с наслаждением затянулся несколько раз подряд.

– Давайте уточним, – предложил Арслан, – сколько раз и когда вы возили гравий для продажи?

– Один раз, гражданин следователь, в декабре. Число точно не помню.

– Не ошибаетесь? Разве больше не было?

Самохин помедлил с ответом, затем решительно произнес:

– Как на духу, не было больше.

– Ложь, Самохин. Следствие располагает данными, что вы и в этом месяце возили «левый» гравий. Какого же числа были вы на карьере?

Туйчиеву показалось, что после этого вопроса Самохин едва заметно вздрогнул.

– Не был я там.

И тут произошло нечто невероятное для Самохина.

Туйчиев, нарушая вдруг тщательно разработанный план допроса, начал задавать бессмысленные, по мнению Николая, не относящиеся к делу вопросы.

– Ну что ж, а теперь расскажите, как вы совершили наезд? – спокойно спросил Арслан.

Удар был неожиданный и совсем не с той стороны, с какой можно было ожидать. Самохин широко раскрытыми от удивления глазами смотрел на Туйчиева.

– Наезд? Какой наезд? Что вы, гражданин следователь, я знать не знаю и ведать не ведаю ни о каком наезде.

Не менее удивленно глядел на Туйчиева и Соснин. Николай встал за спину Самохина и стал делать Арслану знаки: дескать, что все это значит. Но Арслан, не обращая на него никакого внимания, продолжал уточнять детали какого-то неведомого Соснину наезда.

– Наезд, который вы совершили на девочку восемнадцатого января около Янгикургана примерно в половине одиннадцатого утра.

– Ничего такого не было! – срывающимся голосом выкрикнул Самохин. – Неправда это!

«Арслан совсем с ума сошел, – зло подумал Соснин, – какой еще тут Янгикурган, это же совсем в другой стороне».

– Спокойнее, Самохин. Ваша машина сбила девочку и на большой скорости, не останавливаясь, скрылась. Свидетели происшествия запомнили номер машины 66-00. Сами посудите, откуда бы мы его иначе взяли? Мы лишь ждали, пока вы вернетесь из рейса.

– Как я мог наезд совершить около Янгикургана, если там вообще не был в тот день?

– А где вы были? – быстро спросил Николай, начиная понимать суть тактического хода Туйчиева.

– Как где? На карьер ездил, – автоматически ответил Самохин.

– Вы же только что говорили, что не были там восемнадцатого. Где же правда?

Самохин понуро опустил голову, поняв, что проговорился, глухо произнес:

– Был я там, гравий возил.

– В котором часу?

– Точное время запамятовал, но до обеда был.

– Сколько ходок сделали?

– Одну.

– Гравий возили, конечно, по документации? – усмехнулся Соснин.

– Чего уж там, «левый», – махнул рукой Самохин.

– То, что «левый» гравий вы возили в этот день, мы знаем. Только было это во второй половине дня. Утром же, между половиной одиннадцатого и одиннадцатью, вы были в районе Янгикургана, где и совершили наезд.

– Не был я вообще там в это время. – Самохин судорожно провел рукой по лицу.

– А где же вы были в это время? – Туйчиев настойчиво повторил вопрос. – Ну, где? Кто подтвердит это?

– Григорьев… – отрывисто произнес Самохин и тут же испуганно замолчал. Но было уже поздно.

– Кто это Григорьев и что он подтвердит? – не проявляя охватившего его волнения, спросил Арслан.

– Шофер наш, 67-32 его машина. Встретил я его как раз в это время. – Самохин замолчал и, оживляясь, добавил: – Не доезжая автовокзала.

Когда Самохина увели, Соснин улыбнулся.

– А я не сразу понял, почему ты решил «обвинить» его в наезде.

– Знаешь, Коля, в какой-то момент я почувствовал, что наш план допроса дал трещину: Самохин уходит, как вода между пальцами. Я вдруг понял, что дальше признания факта перевозки «левого» гравия с карьера он не пойдет. А это признание недорого стоит, мы и без того знали, что он там был. Для нас важно было установить другое, кто, когда и где видел Самохина до того, как он приехал за гравием. Ну, я и решил сымпровизировать.

– А вообще неплохо получилось, – перебил его Соснин. – Сам того не ведая, Самохин дал нам существенное доказательство.

– Ты зря празднуешь победу. Самохин же ясно сказал, что встретился с Григорьевым, не доезжая автовокзала, значит, в кабине у него не могло быть Калетдиновой. Самохин тертый калач, вряд ли он признается в чем-либо, не будучи уверенным, что это ему ничем не грозит. Посмотрим, – задумчиво протянул он, резко встал и подошел к Соснину. – Ну, что, сразу будем вызывать Григорьева на допрос или на завтра отложим?

– Только сразу…

* * *

Девушка в очках вышла через остановку, и Манукян с сожалением проводил ее взглядом. Они доехали до конечной и пересекли площадь. У газетного киоска встали в очередь.

– Ты, что ли, крайний? – спросил у Веньки кто-то сзади.

От этого голоса Венька похолодел, и у него, как-тогда у телефонной будки, предательски задрожало веко. Венька наконец отважился и поднял глаза. «Да, это тот, только тогда он был без очков». Боясь оглянуться, он украдкой посмотрел на Манукяна так, что тот все понял.

– Не крайний, а последний, – поправил Манукян, отвечая за Веньку. – Чему вас только в школе учат! Ты за газетами? – в свою очередь спросил он у высокого рыжеватого парня.

– Нет, за сигаретами, – удивился рыжий. – А что?

– Зачем в очереди стоять? У меня есть, – похлопал по карману Манукян. – Пойдем, времени в обрез, – он протянул ошарашенному парню удостоверение…

…«Что-то нащупал Женя, – думал Соснин, глядя на нарочито медленно приближавшегося к нему Манукяна. – А здорово он похудел, прямо вешалка ходячая».

– Велика беда – похудел, ты на себя глянь, – усмехнулся ему в лицо Манукян.

Ну, талант у парня! Чужие мысли, как семечки, разгрызает. Но все-таки неприятный осадок от такой прозорливости остается. Соснин поежился.

– Ну, кончай свои телепатичные пасы. Выкладывай, с чем пришел?

– Не «с чем», а «с кем». И не пришел, а приехал… на троллейбусе… – скромно уточнил Манукян и приоткрыл дверь, впуская в кабинет Димку Осокина.

* * *

Оторвавшись от вязания, Клавдия Никитична Гурина посмотрела на входную дверь и обомлела: прямо на нее шел он. Сердце у нее бешено заколотилось, спица выпала из рук, но она даже не заметила этого, мысли лихорадочно сменяли одна другую, но все они сводились к одному вопросу: что делать?

«Господи, боже мой, точно – он… И пакет опять у него в руках… Кажется, такой же… Что будет-то? Надобно быстро сообщить, да кому? В милицию позвонить, что ли? Пока проканителюсь со звонком, он и уйдет…» И Клавдия Никитична решила проследить, куда пойдет этот парень, где оставит он теперь свой «подарок».

К ее немалому удивлению, парень не проявлял и тени беспокойства – он деловито шел по коридору. Подойдя к двери с табличкой «Методисты заочного отделения», уверенно открыл ее и вошел в кабинет. Клавдия Никитична несколько минут покрутилась около двери и, наконец, решившись, приоткрыла ее. Она увидела, как парень что-то шепчет на ухо Гале Мефодиевой: самой молоденькой из методистов и очень хорошенькой, а та улыбается.

– Ну, что, Галочка, договорились? – отодвинувшись несколько от Мефодиевой, спросил парень.

– Посмотрим на ваше поведение, – кокетливо ответила девушка.

– Тогда договорились. Хорошее поведение – моя слабость. Значит, на той неделе? – полувопросительно подытожил он. – Побежал я, счастливо.

Мефодиева кивнула ему головой и склонилась над стопкой контрольных работ.

– Слышь, Галка, что это за парень к тебе сейчас подходил? – Клавдия Никитична подсела к столу Мефодиевой и старалась пытливо заглянуть ей в глаза, но та, не отрываясь от контрольных работ, коротко бросила:

– Заочник наш.

– А ты фамилию его знаешь и все прочее? – продолжала допытываться Клавдия Никитична.

Мефодиева удивленно вскинула голову:

– Чего вам, тетя Клаша, дался этот парень?

– Зря спрашивать не стану, стало быть, надобно мне, – решительно потребовала Клавдия Никитична.

– Пожалуйста, – Мефодиева язвительно скривила губы, – если вам так надо, могу сказать.

– Ты, милочка, лучше сама на листочке напиши. – Теперь, после случая с Калетдиновой, Гурина уже не доверяла себе.

Пожав плечами, Мефодиева взяла листок бумаги. Написав, она прочла вслух:

– Левшин Алексей, четвертый курс, физмат. – Протянув листок Гуриной, она не удержалась и съехидничала: – Будут еще вопросы?

– Будут, – уверенно пообещала ей Клавдия Никитична, пряча листок. – Только опосля и не от меня.

* * *

– …Левшин Алексей Трофимович, студент-заочник, холост, работает водителем в СМУ «Взрывпрома». Короче, познакомься сам с установочными данными, – и Соснин протянул Арслану справку.

– Та-ак, – выдохнул Туйчиев, прочитав документ. – Интересно, а? – обратился он к Николаю.

– Ты имеешь в виду его место работы.

– Вот именно! – подчеркнул Туйчиев. – Прямо или косвенно, это мы еще уточним, но доступ к взрывчатке он, видимо, имел. При нашей бедности – это уже ниточка.

– Только бы не оборвалась, – вздохнул Соснин.

* * *

У двери палаты лечащий врач остановилась и еще раз повторила:

– Значит, недолго и очень осторожно. Ей ни в коем случае нельзя волноваться.

Арслан согласно кивнул головой.

– Не беспокойтесь, Рахима Хакимовна, по первому требованию прервем беседу, – заверил Соснин.

От предстоящей беседы Туйчиев и Соснин не ожидали открытий. По факту ограбления Калетдинова вряд ли порадует сообщением ценных сведений. Собственно, врач предупредила их, что этот эпизод полностью выпал из памяти девушки, и просила не пытаться здесь нажимать, что-либо выяснять. Она опасалась, как бы волнение не ухудшило и без того тяжелое состояние больной. Но Соснину и Туйчиеву крайне важно было с помощью Калетдиновой пролить свет на историю со взрывом магнитофона. Ее окружение, знакомые и, главным образом, недруги, вот что хотели они сейчас выяснить.

– Какие могут быть у девушки-студентки недруги? – еще до беседы недоумевал Соснин. – Да не просто недруги, а такие, которые хотят ее смерти! Нет, мне этого не понять.

Арслан соглашался с ним. Но факты, непреложные и непоколебимые факты, говорили об обратном. Необходимо было выяснить все связи Калетдиновой, установить ее знакомого Алексея, пропустить всех через самый плотный фильтр, и найти ту единственную ниточку, которая сможет привести к преступнику. Без помощи Калетдиновой решить эту задачу было невозможно.

– Калетдинова, – обратилась к больной Юлдашева, – с вами хотят побеседовать следователи. Вы не волнуйтесь, просто им нужно кое-что уточнить, – подсчитывая пульс, объяснила врач.

Девушка открыла глаза, тускло посмотрела на пришедших, но спустя минуту глаза ее пояснели, зажглись, впустили в усталый мозг беспокойный и горячий мир.

– Как вы себя чувствуете, Люция? – спросил Соснин.

– Спасибо. Сейчас лучше. – Она помолчала и попросила: – Зовите меня Люсей.

– Почему? – не понял Туйчиев.

– Так все меня зовут, я привыкла к этому имени.

– Прекрасно, – подхватил Соснин. – Люся так Люся. Имя вполне подходящее.

Больная слабо улыбнулась.

– Скажите, Люся, в чемоданчике были какие-нибудь ценности? – начал Туйчиев.