Текст книги "Подвиг продолжается"

Автор книги: Валериан Скворцов

Соавторы: Виталий Мельников,Николай Лысенко,Владимир Гольдман,М. Кононенко,Василий Гуляев,Ефим Гринин,Анатолий Евтушенко,Василий Юдин,Владимир Кошенков,Вениамин Полубинский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

А когда в канун двадцатилетия победы Герой Советского Союза Морозов получил от имени Советского правительства вторые именные золотые часы и появился очерк о нем в газете «Красная звезда», еще чаще стал стучаться почтальон в двери его квартиры. И письма приходят отовсюду. Вот это – из далекого Красноярского края от Варвары Петровны Патрахиной:

«Дорогой сынок! Прочитала я про тебя в газетке и порадовалась за твоих отца-мать. А мой сынок, хоть война и миновала, а пропал. Уехал работать в ваш город и забыл мать, не пишет. Уж и не знаю, жив ли...»

Пришлось заняться поисками. Зато ушло к матери желанное письмо:

«Ничего не случилось с сыном, жив, здоров».

Нелегкая, но яркая жизнь коммуниста Морозова заставляет людей видеть в нем человека, с которым можно и поделиться наболевшим и опросить совета. И вот молодой солдат Виктор Залозный написал в далекий Волгоград:

«Я долго не решался отправить это письмо. Но мне так хочется найти настоящего старшего товарища. Я смотрю на ваш портрет и думаю, каким сильным должен быть человек, испытавший столько горя и невзгод».

И еще один ответ, написанный тонким, но твердым почерком, унесла почта:

«Человек делает себя сильным сам».

...Совсем недавно я вновь увидела Ивана Васильевича. Это было на строевом смотре милиции, посвященном 50-летию Великого Октября. Герой Советского Союза подполковник И. В. Морозов шел во главе оперативного мотомеханизированного полка милиции.

Ан. ЕВТУШЕНКО
ЧИТАЮЩИЙ СЛЕДЫ

Обрывок карты

В телефонной трубке слышалось что-то невнятное. Человек, звонивший в Урюпинский райотдел милиции, явно волновался. Наконец, разобрали. В поселке Салтынь несчастье. Кто-то застрелил сторожа.

Расследовать происшествие поручили Владимиру Яковлевичу Покидушеву, молодому оперуполномоченному. И это было его первое серьезное задание.

...Прихоперская степь подпоясалась размокшей проселочной дорогой. Машину чуть-чуть юзит. Тают под колесами последние километры. В низине огородные плантации совхоза. На возвышенности шалаш...

Дед Никанор лежит кверху лицом, наполовину вывалившись из шалаша. Вместо глаз – черные воронки от ружейных выстрелов в упор. Раны на груди и на затылке. Рубашка и волосы старика до сих пор мокрые, а ведь дождь шел вчера. Значит преступление совершено более суток назад, перед дождем. Это уже хитрость.

Убийца был жестоким... стрелял трижды в непосредственной близости. Выстрелы в глаза сделаны, вероятно, с умыслом...

Кто он, чья рука несколько раз нажимала на спусковой крючок? Кто он, стрелявший после того, как дед Никанор уже был мертв?

У старика, вероятно, был враг. Надо искать врата. Но для этого нужны следы.

Неужто убийца был до конца хладнокровным, делая все продуманно и осторожно? Нет. Злоба или азарт должны были лишить его хоть на миг холодного рассудка. Следы должны быть.

Раны пахнут охотничьим порохом, в запекшейся крови войлочный пыж... Что же еще оставил убийца для уголовного розыска. Дробь. Мало этого... мало.

О, это интересно... Клочок бумажного лыжа. Обрывок ученической карты... вероятнее всего, из учебника географии или истории. На обороте буквы... «География».

Старик Никанор любил пошуметь на всякого, кто косо поглядывал на общественное добро. Но на отходчивого старика не сердились.

За огородами лес. У лесника Митяя на лице что-то недоброе. За плечом двустволка. Митяй не хочет говорить. Наверное, оттого, что кое-что знает. Надо иметь в виду...

В хуторе около двадцати ружей. В каждом доме ученики. У них много учебников. Владимир ощупывает каждое ружье, листает тысячи страниц учебников. Из какого ружья убит Никанор? Из какого учебника вырваны листы для бумажного пыжа?

Часы и дни поисков – никаких результатов. Везде один и тот же разговор. Нет. Не слыхали. Нет.

Перед Покидушевым стоит юнец с невинным взглядом. Просто, доверительно отвечает на вопросы.

– Где ружье?

– Нет.

– Где?

– Выбросили в озеро.

– Зачем?

– Оно плохое.

– Патроны где?

– Отдали.

– Кому?

– Гольку...

– Кто такой Голек?

– Серёнька Саранин...

– Где твои учебники?

– Вот они.

И снова листает страницы упрямая рука оперуполномоченного. И снова ничего. Но выброшенное ружье? Где-то здесь начало. Надо уметь схватить за невидимую ниточку. Клубок где-то рядом.

У Саранина глаза переменчивы, как у кошки. На Покидушева смотрят то бессмысленно пустые, то добрые, то хищные зрачки. В поселке никто не зовет его настоящим именем, а только по-уличному – Голек. Он не отвечает на вопросы, огрызается. Он не любит вопросов. Живет он, как хочет. Соваться к нему нечего. Видали таких умненьких. Подумаешь, шишка какая, уголовный розыск.

Голек похабно оплевывает. Руки в карманах. Стоит, слегка изогнувшись. Парню всего шестнадцать. Живет хотя и с матерью, но по своему мальчишескому произволу. Он в доме главный. Ему не перечь. Он сильный и злой – умеет работать кулаками.

Голек уже встречался с Покидушевым. «Дело было пустячное, – вспоминает Голек. – Все обошлось штрафом».

– Поговорим? – опрашивает Владимир Яковлевич.

– Нету времени.

– А ты не торопись. Пойдем в хату.

Голек, нехотя переваливаясь и что-то ворча, плетется вслед за Покидушевым.

– Где ружье?

– Еще чего!...

– Дай досмотреть ружье.

Голек лезет куда-то в угол, долго копается, достает ружье.

Покидушев чует острый запах пороха, смотрит ствол.

– Что же ты не почистил?

– Еще чего!..

– Когда стрелял?

– Недавно.

– Где?

– На озере... один патрон был... по уткам...

Голек достает пустые гильзы, показывает. Вот, мол, все мои, незаряженные.

– Чем заряжаешь?

– Конечно, не соплями – порохом.

– Пыжишь чем?

Гольку не хочется отвечать на этот вопрос. Он юлит. Глаза наливаются кровью.

– Пыжишь чем? – переспрашивает Владимир.

– Пальцами. – Саранин дерзит. За дерзостью легче упрятать волнение. Этот опер не такой уж волк, чтобы заметить, как он, Голек, перекладывает ногу на ногу. Дернулась какая-то жилка, Надо ее унять.

На полатях жиденькая стопочка книг. Покидушев потянулся к ним, краем глаза заметил, как нахально улыбается Голек. Стервец, прячет волнение. Если улыбнулся, значит понял, зачем понадобились книги.

Среди учебников нет «Географии».

– Где учебник географии?

– Мать растопила печку.

– Где обложка?

– Не знаю.

– Страницы из книг для пыжей используешь?

– А чего на них смотреть-то? Конечно.

– А из «Географии»?

– А хоть бы и из «Географии»?

Голька не покидает спесь. Его не смущают вопросы Покидушева. Он с минуты на минуту наглеет. Он неуязвим. У него все крыто. Чего этому «оперу» надо?

Чем же сломить тебя, Голек? Покидушев перебирает все косвенные улики. Из ружья ты стрелял. Пыжи из бумага делаешь. «Географию» ты сжег не случайно. Клочок пыжа, найденный на месте преступления, был кусочком страницы из учебника по географии для седьмого класса. Это уже установлено. Ты, Голек, закончил семь классов. Но ты наглец! Ты знаешь, что у меня нет прямых улик. Ты это знаешь и потому петушишься. Тебя надо озадачить.

Покидушев достает лист бумаги, садится к столу и пишет, многозначительно поглядывая на Голька.

Эти взгляды Гольку не по нутру. Он ерзает на стуле, тянется заглянуть на стол. Что пишет опер? Чего он мудрит?

Если Гольку не все равно, что пишет он, Покидушев, то это уже неплохо. Надо придать всему этому еще большую загадочность.

Покидушев перехватывает взгляд Голька, прикрывает ладонью написанное.

– Сядь, Саранин, подальше. Подсматривать негоже. Напишу и прочитаю. Ты узнаешь много интересного.

Гольку все равно, но... Он встал со стула и развалился на кровати. Лежать ему не хочется, но приходится играть. Он не выдерживает шуршания пера по бумаге. Тишина тоже не по нему. Он вскакивает с кровати, садится на стул, проделывает то же самое в обратном порядке.

Покидушеву нравится нервозность Голька. Он заканчивает писать, усаживается поудобнее и начинает преспокойно читать протокол освидетельствования.

Голек не верит собственным ушам. В висках что-то неудержимо забилось. Такого он не ожидал.

Опер все знает или берет «на нахалку»? Откуда ему известно, что я рубил ольху? Да, ведь деревья-то во дворе... Дед Никанор хотел донести леснику Митяю... Это тоже было... Опер говорит, что я стрелял в глаза сторожу, чтобы милиция не опознала убийцу по застывшему отражению в глазах. В ране убитого найден кусочек двадцать четвертой страницы из «Географии», той самой, которую я сжег.

Покидушев перестал читать. Голек обмяк до неузнаваемости. В кошачьих глазах – растерянность. Теперь от Голька надо ждать саморазоблачения. Он должен раскрыться, он, кажется, прочно прижат. Он думает, что его сейчас заберут. Уже собирается идти, но Покидушев вдруг говорит ему «до свидания» и уходит.

Голька надо оставить одного. Забирать его нет ни смысла, ни прямых оснований.

Покидушев доложил о результатах поисков преступника и получил разрешение арестовать Саранина по подозрению в убийстве.

Голек лежал на чердаке. Его сильно рвало: рядом с ним лежал пузырек. В кармане у него Покидушев нашел записку:

«Никого не обвиняйте в убийстве деда Никанора. Это сделал я. Он хотел на меня донести».

Отравление не удалось. Голька напоили молоком, привели в себя и посадили на скамью подсудимых.

Он рассказал о том, как замыслил и осуществил убийство.

Нового в его показаниях ничего не было.

Борисов на свете много

У каждого дела своя отмычка. Повернешь ею чуток и сразу открывается многое, наступает ясность. Но попробуй подобрать ее, эту самую отмычку.

В хуторе Вишняки совершено крупное ограбление магазина. Взломаны замки. Связанный сторож отнесен на кладбище. Рассыпанные конфеты, опустошенная по случаю удачи бутылка «Московской». Вот и все, нет даже отпечатков пальцев на бутылке.

Владимир Яковлевич Покидушев увидел сторожа ползущим с кладбища к магазину. Сторож не смог хоть сколько-нибудь помочь делу. Его связали так быстро, что он не увидел ни одного преступника.

Одна версия сменяет другую. Местные? Соседи? Или гастролеры.

Первая версия отпала сразу. Вторую и третью надо проверять долго и настойчиво.

Пущены в ход все средства глубинного сыска. Проходит месяц, два, три, год. Нераскрытое дело повисло на райотделе, потом перешло в разряд преступлений прошлых лет. А Владимир Покидушев параллельно с текущей работой продолжает проверять возможные варианты. Воры взяли в магазине несколько дорогих пальто и костюмов. Должно же всплыть хоть что-нибудь!..

У Ивана Коржина отличная производственная характеристика. Его фотокарточка висит на заводской Доске почета. Это человек уважаемый. Никому и в голову не приходило, что у него «двойное дно».

Коржин с дружками попался с поличным. Опять ограбление сельского магазина. Покидушева потянуло к Коржину. Он оказался уроженцем Вишняков. Там и сейчас живет его мать. Коржин навещал ее, занимался ремонтом мотоциклов. Если не он «брал» хуторской магазин, то, может быть, наводил на «дело»...

Коржин сидит перед Покидушевым, спокойно отвечает на его вопросы, обращается с оперуполномоченным на «ты».

– Ты брось валить на меня этот магазин. Что я брал, то все я выложил. Ты ко мне не приставай. Я не дурак. Стану брать магазин в хуторе, где живет моя мать. Я же знаю, что ты тут же подумаешь на меня. Честное слово, не я.

Коржин знает цену своему честному слову. Он дает его редко и просит верить.

– Ты меня в чужую работу не путай, с меня своего дела хватит. Чего ты на меня нацелился?

Покидушев добродушно улыбался.

– Искать воров среди воров – это мое правило. Мы с тобой найдем общий язык. Я твоему слову поверю. Но дай намек или загадай загадку.

– Отстань!

У палки, говорят, два конца. Один у Коржина, второй у Покидушева. Если Коржин ничего не скажет, значит, возьмет на себя чужую вину. Этого он не хочет. И наводить Покидушева на след ему тоже не хочется.

Покидушев играет на «честности» Коржина. Он ему «верит». Это нравится Коржину. Но разве может он оказаться подлецом? Нет, он ничего не скажет.

«До чего же надоедливый опер, всю душу вымотал!» У Коржина кончается терпение.

– Слушай, два слова окажу, но больше не приставай.

– Говори, – соглашается Покидушев.

– Борис. Поворино. – Коржин закусил губу и отвернулся. Хватит, и этого много.

В Поворино много Борисов, и все не заслуживают подозрений. Покидушев познакомился со всеми. Поворинские Борисы – настоящие ребята.

Коржин подвел. Неужто возвращаться к началу? А может, того Бориса уже нет в Поворино?

Борис Юрин работал раньше экспедитором, а теперь уехал в Керчь. У него много сестер, и все они дружно, в один год, вышли замуж. У одной из них муж хуторской. Кстати, из того самого хутора Вишняки.

В Поворино его теперь уж нет. Он с женой уехал в Урюпинск. Строит дом.

На Покидушева смотрят торопливо бегающие глаза. Илларион Цепляев очень занят. Скоро осень, а там и зима. С жильем надо поспевать вовремя. А тут пришел какой-то, отрывает от дела.

У Ларьки Цепляева, говорят люди, мощная материальная база. Он строит приличный дом. На нем брюки хоть и грязные, но из дорогой мануфактуры.

Покидушев меряет Ларьку взглядом. Штаны ему приглянулись.

– Что же это ты в бостоновых брюках черную работу делаешь?...

– А, старье, – небрежно бросает Ларька.

– Давно купил?

– Давно.

– А что ж не свой размер?

Цепляев начинает нести околесицу. Он уже почуял человека из милиции.

– Покупал не я, а дядя.

– Дядя? Какой?

– Да там один...

– А кто укорачивал?

– Сам.

– Ты что, портной?

– Да нет, так... в общем-то, могу отрезать...

Покидушев доволен этим знакомством. Цепляев «портной», сам себе укорачивает дорогие брюки, точно такие, как те, что исчезли из магазина в большом количестве.

Надо обыскать. Цепляева и всех его поворинских родственников.

Работы оказалось много. Изъятые вещи едва поместились в машину. Здесь были «концы» многих ограблений.

...В Керчи взяли Бориса. Он тоже строил себе дом.

Покидушев встретился с ним, как с давнишним знакомым. «Вот ты какой? Я искал тебя почти два года. Даже Керчь тебе не помогла. Нашли».

Борис держится просто. Он этого ждал. Строил там дом, готовился жить. Но спалось плохо. В Поворино остались сестры. Он их одел с ног до головы, сработал им приданое, выдал замуж, а они...

На руке у Бориса золотые часы. Он говорит, что купил их в 1953 году, после демобилизации, на собранные за службу деньги.

Покидушев просит позволения посмотреть механизм, открывает крышку и снова переспрашивает:

– Когда куплены часы?

– Я же сказал: в 1953 году.

– Точно?

– Точно.

– Ох, не совсем. Часы изготовлены в 1954 году. Через год после покупки. Видите, на крышке изнутри дата изготовления. Где паспорт на часы?

– Затерялся... Давно это было.

Покидушев связывается по телефону с соседним отделением милиции. Кажется, у них есть какой-то паспорт, найденный в ограбленном магазине.

Номер часов в точности совпал с номером паспорта. Дальше лгать нельзя... Клубок распутан, можно поставить точку.

Да, у каждого дела своя завязка, но развязка у всех одна. Иное требует времени, иное раскрывается моментально. Главное, иметь хоть маленькую улику, уметь оценить ее и пойти по верному следу.

А следы надо уметь искать. Умеющему читать их они расскажут много интересного, помогут установить истину.

В. СЕРДЮКОВ
ДРУЗЬЯ ЛЕЙТЕНАНТА ВОСКАНЯНА

1

Автобус, визжа тормозами, подкатил к остановке.

– Ну, пока, Саша, Ждем звонка, как договорились.

Коренастый крепыш крепко пожал Александру руку и юркнул в автобус. Второй хлопнул Сашу по плечу.

– Не забудь, смотри. Билеты покупаем на девять тридцать...

Суров проводил взглядом автобус и не торопясь побрел по улице. Неожиданно из переулка выскочил малыш. Шапка-ушанка сбилась на затылок, черное пальтишко распахнулось.

– Саша, Саша, – задыхаясь, прокричал он, вытирая нос рукавичкой.

– Что случилось, Коля?

– На Морфлотской пьяный с ножом деньги у прохожих требует...

В ту же секунду пацан, придерживая шапку, стремглав летел за Суровым. У киоска пожилая женщина пыталась вырвать из цепких рук пьяного свою авоську.

– Отстань! Чего схватился за сумку?

– Гони трешку, получишь! – шипел верзила в сдвинутой на ухо кепке, с красными, навыкате глазами, и грубо подталкивал женщину к забору.

– А ну, брось сумку! Слышишь!

Перед грабителем, не доставая ему даже до плеча, бесстрашно стоял хрупкий на вид Александр Суров.

Женщина, воспользовавшись поддержкой, вырвала сумку и побежала. Оторопевший от неожиданности хулиган кинулся на Сурова.

– Ну, защитник, удушу, как щенка... – И вдруг, взвизгнув, как-то странно обмяк. Правая рука оказалась за спиной, а левая цепко зажата. Опустив голову, он прохрипел: – Не дури, приятель.

– Так-то лучше, – добродушно усмехнулся Суров, отпуская руки хулигана. – Пойдем-ка в штаб дружины...

– В какой-такой штаб? – изумился верзила.

– Там узнаешь. Быстрее.

Они зашагали рядом. Ничто не предвещало беды. Хулиган вроде покорно твердил:

– Пошутил я. Сдались мне эти три рубля... У меня свои есть...

И вдруг сзади закричал малыш:

– Берегись, Саша!

Суров мгновенно отскочил в сторону. В руках грабителя блеснул нож.

– Ишь ты, в штаб захотел. Опробуешь моей стали, попомнишь Абраменко...

Двое прохожих беспокойно уставились на схватку пьяного здоровяка с интеллигентным пареньком.

Точным ударом Суров отвел руку бандита. И все-таки нож скользнул по рукаву пальто и ткнулся в бок. Но боли не было. Суров ударил вторично и снова зажал руку противника.

– Молодец, Саша! – сказал кто-то сзади. – А я думал – опоздаю, Коля поздно прибежал...

Абраменко обернулся и растерянно выронил финку в снег. Круглолицый смуглый лейтенант милиции, усмехнувшись, поднял трофей.

Суров расстегнул пальто. В рваную дыру повыше кармана ладонь влезла свободно.

– До тела не достал? – опросил лейтенант Восканян.

– Нет, – грустно сказал Суров, – но вот пальто попортил. Как теперь ехать в город? Мы же с ребятами в кино собрались.

2

Яков Восканян родился незадолго перед войной в горном ауле Зардахач, в Азербайджане. С детства он слышал о легендарном Сталинграде и после демобилизации приехал сюда. Со значком «Отличник Советской Армии», с нашивками младшего сержанта и партийным билетом в кармане он пришел в Советский райком партии.

– Хочу работать в вашем городе, – сказал он. – Правда, гражданской специальности нет, я – артиллерист...

– А куда бы вы желали? – опросила секретарь райкома.

– В милицию...

– Вон как! Подождите минуточку.

Она быстро набрала номер телефона.

– Михаил Георгиевич, здравствуйте. Демобилизованный сержант изъявляет желание служить в милиции. Член партии. Я поддерживаю. А вы? Ну и отлично, – она повернулась к Восканяну. – Подполковник Скачко ждет вас в райотделе. Желаю всего доброго...

Перед октябрьскими праздниками постовой милиционер Яков Восканян вышел на службу. Месяцы летели незаметно. А в августе следующего года он зашел в кабинет подполковника Скачко и сказал:

– Хочу поступить в вечернюю школу, товарищ подполковник.

– Что же, это хорошее дело. У тебя, кажется, семь классов?

– Так точно! Армянской школы.

– Трудно тебе придется. Русский ведь плохо знаешь.

– Постараюсь догнать.

– Быть тому. Не возражаю.

Еще через три года Восканян, имея аттестат зрелости, уезжал в Саратов с направлением в специальную школу милиции.

3

Поздний визит лейтенанта милиции был по меньшей мере неожиданным. Но директор школы № 53 Николай Кузьмич Сизов почему-то сразу обрадовался. Среднего роста, чернявый, лейтенант приветливо улыбнулся и приложил руку к козырьку фуражки.

– Восканян, Яша Саркисович, новый участковый уполномоченный, – представился он. – Шел мимо. Гляжу, свет горит. Дай, думаю, загляну на огонек...

– Вы очень кстати пришли. Ваша помощь будет нам необходима

– А мне ваша, Николай Кузьмич.

Оба засмеялись.

– Недавно я встретил двух девчонок, – сказал Восканян, – шикарно одеты, никак не по возрасту шикарно. И обе навеселе. Одна из них, как я узнал, ученица вашей школы, Люда Г.

– Наша, наша, – с горечью промолвил директор. – Подружку ее, Люду Ш. тоже знаем. Беда с этими двумя Людами. Вызывали родителей, толковали, убеждали. Родители только руками беспомощно разводят...

Восканян нахмурился, вспомнив свое детство. Ему было семь лет, когда умерла мама. Мачеха сначала ласкала Яшу, гуляла с ним, интересовалась его школьными делами. А потом ее словно подменили. Она стала кричать на мальчика, давала подзатыльники. Отец по слабости характера не перечил ей. Предоставленный сам себе, мальчик зачастил на улицу.

Однажды его встретили два подростка, оба курили, ругались.

– Ты нам понадобишься, понял, – сказал старший. – Поедем в субботу в город. Ты никогда там не был?

– Нет, – сознался Яша.

Соблазн был большой, и в субботу они втроем отправились в город. Походили тю магазинам, потолкались по улицам, оказались на базаре. Один из парней куда-то исчез, а потом появился с колбасой и бутылкой водки.

– Пей, – предложил он Яше.

– Я не-е...

– Пей, будь мужчиной!

Яша выпил полстакана и закашлялся. Парни засмеялись.

То, что было потом, Яша плохо запомнил. Он стащил какую-то сумку с повозки, втроем они куда-то бежали. Мачеха даже не спросила у мальчика, где он пропадал сутки.

А потом его новых приятелей судили за кражу. Яша был на суде. Милиционер-конвоир вполголоса долго убеждал мальчика уйти с этой скользкой дорожки. Душевным человеком был этот милиционер, не забыл о мальчике, несколько раз приходил к нему домой, бывал в школе. Навсегда сохранил Яша благодарное чувство к нему.

В блокноте Восканяна появлялись все новые фамилии. Директор школы охарактеризовал каждого подростка, дал их адреса.

– Будем работать вместе, – сказал на прощание лейтенант.

Днем, а больше вечерами Восканян ходил по домам, стучал то в одну, то в другую квартиру. Беседовал с родителями, с ребятами. А перед самым началом учебного года Восканян собрал всех восьмерых председателей уличных комитетов своего участка. Пригласили сюда и некоторых родителей. Разговор получился серьезный. Мать Вали С. расплакалась. Дочь совсем отбилась от рук. Были случаи, когда она не приходила ночевать домой. Не раз ее видели в компании мужчин. Учиться отказалась наотрез.

– Помогите устроить ее на работу, – просила мать.

– Пожалуй, вы правы, – сказал Восканян. – Я говорил с Валей. Боюсь, что в школу она не вернется. Постараюсь подыскать ей работу...

В уголке скромно сидела пожилая женщина.

– А мне можно сказать? – застенчиво спросила она. – Меня не приглашали, но я увидела объявление и пришла. Я почему-то не вижу здесь коменданта общежития второго кирпичного завода. Безобразия там творятся, товарищи. До поздней ночи горланят песни, крутят пластинки, пьянствуют.

– Общежитием я займусь сам, – пообещал Восканян...