Текст книги "Огненная арена"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Польщенная толпа заметно заволновалась. Виданное ли дело, чтобы сам начальник уезда хвалил грузчиков! Наиболее известные на базарах амбалы, богатыри с виду – персы Реза и Мухтар, стоявшие в первом ряду, захорохорились сразу. Реза, выйдя вперёд на шаг, выпятил могучую грудь, затем сжал пальцы в кулак и, засмеявшись, проговорил:

– Начальник, клянусь, вот этим кулаком могу ишака убить!

– Экий ты хваткий! – польстил ему Куколь-Яснопольский, и ещё больше раззадорил Резу. Реза подошел к арбе, в оглоблях которой стоял ишак и, взяв животное за хвост, потянул вверх и поднял заднюю часть ишака.

– Эй ты, дурак безмозглый! – взвизгнул оскорбленный хозяин повозки. – Да ты же вырвал ему хвост! Господин начальник, если мой ишак подохнет, с вашего позволения, я сдеру с этого дурака полную стоимость скотины!

Ишак, словно понимая возмущение своего хозяина, жалобно заревел на весь базар, а толпа пришла в восторг и захохотала,

– Тише, господа амбалы! – закричал Куколь-Яснопольский, едва ишак прекратил рёв. – Тише, прошу вас! Так невозможно вести разговор. Господа амбалы, я хотел сказать вам, что собрал вас, чтобы вы помогли нам… – Куколя вдруг осенило и он заговорил шутливо и непринуждённо. – До сих пор, господа амбалы, вы носили только тяжелые грузы. Но сегодня я предлагаю вам поднять над головами самый лёгкий груз, причём за работу получите хорошие деньги. – Куколь повернулся к Пересвет-Солтану и спросил: – Поскольку там на душу?

Пересвет-Солтан тотчас крикнул толпе:

– В среднем по пятьдесят копеек!

– Какой груз, господин начальник?! – заинтересовались из толпы.

Куколь-Яснопольский приосанился на коне, огладил ладонью черные свисающие усы и произнёс важно:

– Груз необычный, господа амбалы. Правительство Закаспийского края доверяет вам нести портреты государя-императора Николая Второго, а также российские флаги и знамёна!

По толпе прокатился гул: недоумение, радость, протест – всё слилось воедино. И начальник уезда, подняв обе руки вверх, вновь прокричал:

– За портретами царя, за флагами и прочим бутафорским материалом прошу вас явиться в уездное военно-народное управление завтра! Всё ли понятно, граждане амбалы?

Начались всевозможные, бестолковые вопросы, и Куколь-Яснопольский, мудро решив, что все вопросы можно выяснить завтра у него в управлении, развернул коня. Пересвет-Солтан, оставшись не надолго с амбалами, разъяснил самое необходимое: в какое время прийти, когда получить деньги, и тоже удалился с базарной площади…

* * *

Вечером 17 октября забастовочный комитет асхабадского союза железнодорожников получил на имя начальника Закаспийской области генерал-лейтенанта Уссаковского правительственную депешу о принятии государем-императором Николаем II Манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка». Члены забастовочного комитета тотчас приняли решение объявить народу об уступках царя. Лживо патетические фразы манифеста о конституционных уступках, о незыблемой основе гражданской свободы, неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов – «оглушали» своей трескотней. И не всем сразу было дано разглядеть, что манифест не решал экономических требований. Эсеровская группировка железнодорожного союза, однако, быстро поняла, что это тот самый документ, который сплотит силы либеральной буржуазии. Ещё не наступило утро, и горожане не успели узнать о царском манифесте, а уже над улицами, поперёк дороги, появились транспаранты: «Да здравствует манифест 17 октября! Да здравствует гражданская свобода!»

До наступления утра была вручена депеша о Манифесте начальнику области. Уссаковский, переживавший все эти дни своё фиаско, воспрянул духом. Тотчас он послал за Куколь-Яснопольским, Пересвет-Солтаном и прочими начальствующими лицами, чтобы шли в канцелярию. Сам, собравшись наспех, сел в карету и поспешил на службу. К шести утра, ещё и не рассвело, а все уже были в сборе.

– Ну, вот, господа, – потирая руки, сказал генерал. – Свершилось великое событие в жизни России… – И сам, не доверяя депешу никому, зачитал её от первой до последней фразы.

Господа, однако, далеко не все разделили радость начальника области. Куколь слушал «царскую волю» с опущенной головой, а затем сказал упавшим голосом:

– Гражданская свобода, ваше превосходительство, она даст знать о себе… Придётся подтянуть пояса.

Пересвет-Солтан добавил к сказанному:

– Если будет свобода собраний и союзов, да выберут в Думу рабочих, да интеллигенцию, тут получится полная неразбериха. Я, господа, с вашего соизволения… смею усомниться: подумал ли государь о незыблемости трона? Нынешний произвол столкнёт самодержавную Россию в пропасть, я бы сказал.

– А я бы сказал, господин полицмейстер, – строго одёрнул его Уссаковский, – вам немедля надо пересмотреть свои взгляды на окружающую действительность. Прежде всего, вам, да и всем остальным, надлежит понять, что над манифестом России трудились самые умнейшие головы. Витте, например. Надеюсь, всем известна эта фамилия?

– Да, конечно…

– Ещё бы!

– Как не знать? – согласились все сразу.

И генерал, удовлетворённый понятливостью господ, пояснил:

– Не претендуя на глубокий анализ, скажу всё-таки, господа, о главном значении усовершенствования государственного порядка. Значение его состоит в том, что царизм вступил в союз с буржуазией вообще, и особо что важно – с либеральной буржуазией. А это отколет её от рабочего движения. Сегодня же, господа, мы призовём всю буржуазию нашей закаспийской столицы провести открытые патриотические манифестации в честь дарованной народу свободы. Вам, господин полковник, – обратился к Куколь-Яснопольскому, – надлежит побывать в забастовочном комитете железнодорожников и приказать от моего имени окончить смуты.

Далее Уссаковский распорядился: коротко, до получения официального разрешения публикации полного текста Манифеста, напечатать во всех газетах области о дарованной свободе корреспонденции граждан. Куколь-Яснопольский тотчас спросил:

– Ваше превосходительство, а что прикажете делать с газетой «Асхабад», запрещённой министром внутренних дел? Смею доложить, что господин Любимский при содействии социал-демократов соизволил незаконно выпустить один номер… Но теперь, когда забастовка вот-вот прекратится, мы могли бы вновь ввести в силу приказ министра внутренних дел, а Любимского привлечь…

– Не спешите, господин полковник, – подумав, решил Уссаковский. – Свобода печати, дарованная императором, думаю, снимает все прежние санкции министерствва внутренних дел, и газета «Асхабад» – не исключение. В крайнем случае, прикажем Любимскому, чтобы сменил название газеты.

– Однако плут с тройной изнанкой этот Любимский, доложу я вам, ваше превосходительство! И жена его, не приведи господи, самых радикальных противоправительственных взглядов.

– Очень даже с вами согласен, – торопливо ответил начальник области. – Но есть ли у вас время на посторонние разговоры? Приступайте к делу, господин полковник, и прошу докладывать мне обо всём через каждый час.

– Слушаюсь!

Спустя час, начальник уезда, в сопровождении охраны, выехал прямо через перрон на железнодорожные пути, осадил коня перед входом в желтый вагон с литерой «Ж», в котором размещался штаб забастовочного комитета. Не слезая, Куколь-Яснопольский постучал в окно рукояткой плётки. Вскоре дверь тамбура открылась, и служащий железной дороги растерянно улыбнулся:

– Честь имею, господин полковник… Гратковский Феликс Антонович.

– Доброго здоровьица, господин Гратковский, – про. гремел полковник. – Если не ошибаюсь, вы член ЦК союза железнодорожников?

– Да-с, ваше высокоблагородие. Чем могу служить?

– А тем, что пора сворачивать все эти забастовки и комитеты тоже? Вам известно о государевом манифесте?

– Разумеется, господин полковник. Лучшая, организованная часть служащих с великой радостью приемлет великий акт о свободе граждан. Что касается остальных, тут возникло осложнение.

– Какое ещё осложнение! Кто руководит вашей забастовкой? А ну-ка позовите сюда!

– Господин полковник, руководство забастовочного комитета в сии минуты находится в депо. Советую вам заглянуть туда.

– А чего ж голову морочил?.. А ещё член ЦК, мать твою так! – выругался Куколь-Яснопольский и погнал коня в депо.

Он подъехал к огромному распахнутому настежь цеху как раз в тот момент, когда, поднявшись на паровоз, Нестеров приподнял руку и прокричал зычно:

– Товарищи рабочие, попрошу тишины!

– Опять митинг! – сказал злобно и сплюнул полковник. – И до чего же они падки на эти митинги. Ну, как саранча на капусту!

Увидев его, рабочие повернулись и тотчас понеслось по рядам: «Куколь приехал, Куколь пожаловал». Нестеров тоже увидел начальника уезда с охраной. Понял, по какому делу пожаловала власть, и заговорил громко и чётко, охватывая почти трёхтысячную аудиторию железнодорожников, пришедших на митинг.

– Товарищи рабочие! Только что телеграф принёс нам Обращение Центрального Комитета Российской социал-демократической партии ко всему русскому народу! Руководство эсдеков считает, что уступка царя – действительно величайшая победа революции, но эта победа далеко ещё не решает судьбы всего дела свободы! Большевики и партия рабочего класса призывают вас продолжать всеобщую Всероссийскую забастовку и готовиться к всенародному вооруженному восстанию!

Сразу же зашумела, заволновалась толпа,

– Даёшь всеобщую забастовку!

– Даёшь социализм!

Нестеров подождал, пока немного поутихнет народ и сказал с насмешкой, рассчитывая на Куколь-Яснопольского.

– Много говорили о Манифесте, а Манифест-то оказался куцым. Царь провозгласил гражданскую свободу, свободу слова и союзов, и о думе даже не забыл… а самих рабочих не вспомнил! Как ишачили они по двенадцати часов в сутки, так и должны! Как получали копейки, так и будут. Нет, уважаемые господа, мы не согласны с такой куцей свободой и с таким усовершенствованием российского порядка!

Начальник уезда подъехал к самому паровозу. Вот его плётка потянулась к ногам Нестерова. Нет, не хлыстнул его, а лишь ткнул рукояткой в носок ботинка.

– Ну, чего опять заартачились? – проговорил сердито. – Неужто опять вам мало свободы? Да облопаться же можно от жадности! А ну-ка, прекращай бунтовать! Я приказываю заканчивать говорильню! – И он было полез на паровоз, но рабочие тотчас оттолкнули его и оттеснили опять к стене.

– Значит, отвергаете царскую грамоту, так надо понимать? – закричал Куколь-Яснопольский»

– Не отвергаем, господин полковник, но и забастовку не собираемся прекращать, – ответил Нестеров. И вновь прокричал зычным голосом. – Всероссийская забастовка продолжается!

– Ну что ж, коли так, – злобно пролепетал начальник уезда, – придётся принимать иные меры… – И процедил сквозь зубы: – Я тебе припомню, черноглазый! Ох, припомню! Попадёшься ты мне в руки! – И выехал из депо.

– Итак, товарищи, – не обращая внимания на угрозы полковника, продолжал Нестеров, – по Среднеазиатской дороге пока что не будут ходить поезда и ни один рабочий не выйдет – ни в депо, ни в мастерские! Наша задача: не дать развернуться черносотенцам! Они сколачивают свои черные отряды, чтобы приступом взять наши рабочие бастионы! Защитим дело революции, товарищи!!

Рабочие долго ещё не расходились: шум от тысяч голосов стоял невероятный.

– Ну, разошлась губерния, – сказал удовлетворённо Вахнин, когда Нестеров спустился с паровоза. – Разве этакую публику успокоишь одним манифестом. Тут и живого царя мало.

– Этот красавец откуда взялся? – спросил Нестеров, имея в виду начальника уезда. – И когда они успевают пронюхать о наших делах? Как крысы рыскают!

– Да, Иван Николаевич, тебя он заприметил, – раздумчиво произнёс Вахнин. – Теперь спи и думай, как бы не пришли ночью.

– Ладно пугать-то. Не из пугливых. Давай – в железнодорожное собрание!

* * *

На Скобелевскую площадь потекли «патриотические» колонны крупных и мелких буржуа: чиновники банка, акционерных обществ, служащие почты и телеграфа, учителя гимназий и училища, школы садоводства и огородничества. Лжепатриотическая волна смыла забастовочные пикеты рабочих, и почти во всех коммуникационных узлах города вновь воцарился старый порядок. В руках забастовщиков оставались лишь железная дорога с её телеграфом и воинские подразделения асхабадского гарнизона. Но эти объекты как раз и были основной силой, держащей начальника Закаспийской области «на цепи». Из окна канцелярии Уссаковский видел несметные толпы с флагами, транспарантами, знамёнами, с портретами императора и иконами, но выйти к народу и даровать ему свободу не решался: на площади не было ни одного воинского подразделения! Начальник области, командующий войсками Закаспийского края должен был выехать на коне, но к кому? Где его славная рать? Вот уж, поистине, полководец без войска! И Уссаковский, теребя белые перчатки и покусывая губы, ждал: может быть хоть артиллеристы местной батареи выйдут? Но и этого не произошло. Вошел взволнованный полковник Куколь-Яснопольский и доложил с некоторой укоризной:

– Ваше превосходительство, народ ждёт.

– Чего ждёт? – не понял генерал.

– Дарованную свободу ждёт. Вам необходимо выйти к толпе и вручить представителям города царский манифест.

– О чём вы говорите? – возмутился генерал. – Где войско? Не вы ли мне твердили, что солдаты теперь так насытятся свободой, что весь век бунтовать не будут? Вы что же, полковник… Сначала обнадёжили меня, а теперь ещё хотите высмеять перед всем народом? Вот, дескать, генерал без воинства явился!

– Упаси бог, ваше превосходительство. Я вовсе не желаю этого.

– Ну так идите и вручите народу манифест сами! А солдат за неповиновение проучить следует…

– Ваше превосходительство, а если отрядик патриотов направить к ним? Пусть поговорят любезно с солдатиками? Может, уговорят? А если солдатики не согласятся принять манифестик, так можно будет их и силой из казарм вытащить?

– Действуйте, полковник, – согласился Уссаковский. – В конце-концов должна же разрядиться эта двусмысленная обстановка.

Куколь-Яснопольский взял текст манифеста и отправился на площадь, а начальник области вновь подошел к окну и стал наблюдать за манифестацией. Вот Куколь

сел на коня, переехал арык и остановился перед пёстрой толпой. Слышно было, как он выкрикнул несколько слов, затем три представителя от служащих города подошли к нему, и он им небрежно сунул бумагу. Толпа на площади заликовала и пришла в движение. «Сучьи дети, – подумал генерал, глядя в окно. – До чего же глупы. Дали им конфетку в красивой обёртке – они и рады до смерти!»

На манифестации были и железнодорожники: деповцы и служащие управления. Но они, пока что верные решению забастовочного комитета, – забастовку не прекращать, – пришли без царских портретов и икон. Они на. блюдали за манифестацией со стороны и взвешивали свои силы: могут ли противостоять натиску вот этой многочисленной либеральной буржуазии, перешедшей в лагерь царизма и предавшей революцию? Были здесь и гнчакисты. И вообще, армян пришло на площадь много. Одни – в патриотических колоннах, другие в качестве зрителей. В числе зрителей находился и сам руководитель асхабадской организации «Гнчак» Арам Асриянц. Он следил за «актом дарования гражданской свободы», стоя на тротуаре с товарищами. Тут его повстречали Нестеров и Вахнин; руководители забастовочного комитета тоже пришли взглянуть, как выразился Нестеров, «на общенародную трагикомедию».

– Добрый день, Арам, – приветствовал его Нестеров. – Жив-здоров?

– Всё в порядке, Ваня! – отозвался приподнято Асриянц. – Как у тебя самочувствие?

– Сносное пока. Почему не пришел со своими на балку?

– Но в тот день была служба в церкви. Большинство наших были у Гайка. Я не мог собрать людей, Ваня.

– Зато на это позорное представление вся твоя организация явилась, – бросил упрёк Нестеров.

– Почему «позорное», Ваня? – удивился и обиделся Арам. – Ты сам слышал: манифест провозглашает свободу слова, свободу союзов и собраний. Теперь, как я думаю, совсем не нужны нелегальные сходки. Будем собираться открыто.

Нестеров усмехнулся:

– Кого же ты будешь собирать? Почти вся твоя организация из мелких буржуйчиков, а они добились того, чего хотели. Вон они плывут в мутном потоке шествия. Они растворились в нём!

– Ваня, но не все же там! – возразил Арам. – Посмотри сколько ребят на тротуарах! Они не захотели нести царские транспаранты.

– Арам, ещё раз тебе предлагаю: пока не поздно введи в ряды нашей РСДРП оставшуюся часть гнчакистов. Вы обретёте силу, и наши ряды усилите. Поодиночке нас могут разбить, но вместе – никогда.

– Ваня, зачем волноваться? – попробовал смягчить разговор Асриянц. – Ты осуждаешь манифест, называешь это шествие позорным представлением и, по сути, говоришь злые слова. Не надо волноваться… Поживём – увидим, Ваня. Не понравится царский манифест – откажемся от него, другой потребуем.

– Бороться надо, – расстроенно проговорил Нестеров. – Сообща бороться, а для этого необходимо учить товарищей революционной борьбе.

– Ну, ладно, не преувеличивай, дорогой. Пойдём лучше покера выпьем, – предложил Арам. – Черт с ним, с манифестом. За дружбу выпьем… Между прочим, Аризель тоже среди манифестантов. Вышла со своим благотворительным обществом. Давай найдем её. Она спрашивала о тебе, интересовалась, пойдешь ли ты в колоннах или нет?

В то время как друзья вели беседу, Вахнин с несколькими гнчакистами стояли рядом и с любопытством рассматривали движущиеся толпы.

– Плетутся, как овцы на бойню, – с досадой заметил Вахнин. – Вот уж, поистине, толпа слепа и безрассудна.

Но вот с Базарной площади на Гоголевскую, пристраиваясь к колоннам, вышло не меньше сотни обывателей с царскими портретами и знамёнами. Миновав здание гостиницы «Гранд-Отель» и приблизившись к собору Михаила Архистратига, ярые патриоты начали скандировать:

– Даёшь царский манифест! Долой забастовку! Выкрики повторялись беспрестанно. Их подхватывали другие, и вот уже на всю площадь неслось

– Долой забастовку! Да здравствует всенародный манифест!

Нестеров, Арам и все, кто стоял с ними рядом, примолкли, начали прислушиваться к выкрикам.

– Вот она самая суть дарованной свободы, – сказал сурово Нестеров. – Они хотят задавить подлинную свободу лживо-патриотическими лозунгами. Ну, что ж, поглядим, что будет дальше. Думаю, Арам, это только начало. Лжепатриоты не остановятся на этом. Наверняка, предпримут атаку на нашу забастовку.

– Ваня, я думаю, всё обойдётся, – не очень уверенно отозвался Арам. – Покричат и разойдутся. Пойдёмте, друзья…

Манифестация продолжалась весь день. И на следующее утро вновь по городу шествовали «патриотические» колонны всё с теми же портретами и иконами. Но уже не наблюдалось вчерашнего ликования. Словно опившись зелья и теперь перенося мучительное похмелье, манифестанты, восхваляя милость императора, выкрикивали злостные слова против социал-демократов!

– Долой забастовку!

– Гони в шею босяков, поднявших руку на государя!

– Даёшь дорогу всем паровозам!

Деповцы наблюдали за этим шествием с нескрываемым интересом. И не верилось им, чтобы эта полудикая, полуподкупленная властями толпа, состоящая в основном из амбалов и уголовников, может броситься на рабочих. Но предпосылки к тому были, и деповцы начали собираться в группы у вокзала. К ним присоединились гнчакисты.

Шествие черносотенцев, вероятно, свернуло бы возле городского сада влево, к железной дороге, если б не наткнулось на толпы рабочих, загородивших Анненковскую улицу. Железнодорожники, устроив живой заслон, тотчас потребовали, чтобы манифестанты шли прочь из зоны пикета. Амбалы – а это была та самая толпа черносотенцев, завербованная начальником уезда, – остановились в нерешительности. И пока раздумывали, Вячеслав Вахнин вышел на крыльцо здания Управления железной дороги и прокричал в огромный металлический рупор:

– Именем забастовки, приказываю манифестантам освободить перекрёсток! Освободите перекрёсток, чего разинули рты! – крикнул он вновь.

Грузчики попятились и стали разворачиваться, унося иконы и портреты. В колонне у них начался беспорядок: выкрики, матерщина. И вот разнёсся грубый, властный голос Реза-амбала:

– Ай, до станции тоже доберёмся! Давай – к артиллеристам!

И колонна черносотенцев, уже превратившись в бесформенную толпу, ринулась, с каждой минутой ускоряя шаг, к казармам местной батареи.

Предвидя неладное, большая часть деповцев и вся группа армян двинулись по тротуарам следом за черносотенцами. И вот амбалы остановились у артиллерийского двора. Черноволосые, в разноцветных одеждах, персы с православными иконами и портретами царя не на шутку перепугали часового, стоявшего возле будки. Пренебрегая уставом, солдат бросился с поста во двор и заорал ошалело:

– Братцы, беда! Братцы, окружают!

Артиллеристы все эти дни, пока город шумел над манифестом, были начеку. Забастовочный солдатский комитет, отстранив от руководства батареей офицеров, взял под охрану казённый ящик с деньгами, выставил часовых у складских помещений и ждал, когда же раздается революционный клич рабочих-железнодорожников «К оружию!». И вот нежданно-негаданно для солдат – появилась у ворот толпа персов, да еще с иконами.

– Братцы, беда, ей-богу! – испуганно орал часовой, вбегая в казарму.

– В ружьё! – скомандовал унтер. – За мной, батарея!

Около сотни вооруженных солдат кинулись к воротам и остановились в изумлении. Персы, опустившись на колени и держа перед собой иконы и портреты, запели российский гимн.

– Свят, свят, – перекрестился унтер и посмотрел на своих товарищей, словно спрашивая: «Не во сне ли сие происходит?»

Другие артиллеристы тоже перекрестились. Затем, несколько освоившись, стали посмеиваться и переговариваться между собой. Смешки вскоре перешли в откровенный дружный смех, и унтер спросил:

– Эй, вы, бусурманское племя, вы часом не рехнулись? Чего вы на нас богу-то молитесь? Или другого места не нашли подходящего? А ну-ка проваливайте прочь!

– Солдат, не сердись, – выйдя вперёд, сказал Реза-амбал. – От генерала к вам пришли. Давайте, по-хорошему, кончайте бастовать! Люди от радости по городу туда-сюда ходят, песни поют, целуют друг друга, а вы сидите, как дураки! Свободу, что ли, не хотите?

– Экий ты, приятель, прыткий! – засмеялся унтер. – Часом не подкупили тебя? Что-то со скоморошеским представлением явился.

– Ай, дорогой, купили – не купили, в этом разве дело? Генерал сказал привести вас на площадь – вот мы и пришли. Давай, выходите, хватит дурака валять!

– А вот это не хочешь? – показал унтер кулак и прибавил – Ну-ка, убирайтесь прочь, нехристи продажные!

– Убирайтесь, пока не поздно!

– Гони их, братва!

– Вон отсюда! – закричали артиллеристы. Реза от этих криков только больше разозлился.

– Ну ладно тогда, – свирепо вращая глазами, сказал он. – Тогда мы вас вытащим отсюда… Хей, айда за мной! – И толпа кинулась к воротам.

– Стой! – не своим голосом прокричал унтер. – » Стой, стрелять буду!

Вскинув над головой винтовку, он выстрелил вверх, но толпа не остановилась. Тогда ещё несколько человек вскинули винтовки и дали залп поверх толпы. Амбалы, явно не ожидавшие такого отпора, попадали, напуганные свистом пуль. Тут же вскочив, начали пятиться назад. Солдаты, осмелев, выкатили пушку и выстрелили вверх, в сторону гор. Толпа ринулась по улице, сметая зазевавшихся прохожих, и столкнулась с деповцами и гнчакистами. Схватки не произошло, поскольку перепуганные амбалы позорно бежали с поля брани. И, вероятно, не следовало стрелять в них, но артиллеристы не удержались: послали вдогонку из винтовок несколько пуль. Троих убили наповал, нескольких ранили. Затем, когда черносотенцы с воплями скрылись, а артиллеристы вновь вернулись на казарменный двор, к месту побоища прискакал пристав Тонакевич и с ним полицейские. Троих убитых, среди которых оказался и Реза-амбал, увезли в госпиталь, раненых – тоже. И на улицу, где только что гремели выстрелы и разносились дикие вопли, легла зловещая тишина…

Не прошло и часа, как о свершившемся доложили начальнику области.

– Только этого мне не хватало! – рассердился он. – Солдаты расстреляли мирную демонстрацию. Персы теперь взвоют, начнут писать петиции, дело дойдёт до туркестанского губернатора. Чёрт знает что творится! Запомните, Куколь, убил амбалов кто-то ещё, но только не солдаты!

– Армяне, ваше превосходительство, – быстро сообразил начальник уезда. – Армяне, ей-богу! Кому как ни им враждовать с персами! Они и убили, пользуясь заварухой!

– Хорошо. Так и объяви персам, чтобы на артиллеристов подозрений не пало.

Поздно вечером Куколь-Яснопольский с полицейскими появился в персидских кварталах. Персы, ходившие к артиллеристам, тотчас окружили его.

– Начальник! – гневно заявил чернобородый амбал, растолкав всех и приблизившись к полицейским. – Твои солдаты кровью нам заплатят за смерть Реза-амбала и других! Клянусь, я не успокоюсь, пока вот этим не вспорю им животы! – Он потряс над головой кинжалом и хотел говорить дальше, но начальник уезда, налившись гневом, закричал:

– Амбалы, побойтесь бога! О каких солдатах вы говорите?! Персы застрелены армянскими мечеными пулями!

Толпа сразу притихла. Куколь, поняв, что своего добился, повторил ещё раз «убили армяне» и уехал.

– Спасибо, начальник! – прокричал ему вслед амбал. – Ты открыл нам глаза! Эй, друзья, поднимайте всех на ноги!..

Ночью к Нестерову постучали. Стук был торопливый и настойчивый. Нестеров встал с кровати и выглянул в окно. На дороге, в свете луны, он различил фаэтон и людские силуэты. «Какой-то фаэтон, женщины какие-то!» – подумал с недоумением. Но надо было выйти и узнать, что происходит, и Нестеров вышел со двора.

– Ванечка, это мы! – торопливо заговорила Аризель, припав к его щеке. – Мы с Ксаной к тебе… Беда, Ванечка: персы всю Нефтоновскую окружили!

– Идёмте в дом, Ксана, отпусти фаэтонщика…

– Ни в коем случае, Ваня! – возразила Стабровская. – Надо что-то предпринимать… Фаэтон нам дал Арам. Сказал, чтобы мы ехали к тебе!

Нестеров ввёл женщин в комнату, зажег лампу. Аризель убавила фитиль, чтобы было не так светло, проговорила со страхом:

– Страшно представить… Все персидские кварталы поднялись. Персы с ножами и палками. Арбы погнали к железной дороге. Там нагружают в них камни… На рассвете нападут на армян. Арам послал к тебе, Ванечка. «Поезжай, говорит, к Нестерову, там у него день или два побудешь, пока резня кончится. А Ване скажи, что беда на армян надвигается, пусть поможет».

– Из-за чего всполошились персы? – спросил Нестеров, снимая с Аризель плащ.

– Не знаю, Ванечка, но они всегда на наших армянах отыгрываются. Чуть чего, сразу у них армяне виноваты, – недоумённо отвечала Аризель.

– Не в этом дело, – возразила Стабровская. – Вчера же столкновение было. Ты же должен знать: солдаты с амбалами сцепились. Троих персов застрелили солдаты, а власти свалили грех на армян. Примерно час назад явились два головореза к Араму и заявили: «Асриянц, извини, но сегодня под утро мы вас всех перережем. Тебе, мол, как другу сообщаем, чтобы семью спас, а всех остальных отправим на тот свет». Пригрозили и ушли. Арам посадил нас в фаэтон и отправил к тебе. Мы отвезли тётю Ануш к её сестре, а потом специально проехали по персидским кварталам. Видели сами: в каждом дворе толпы, а на железной дороге камни собирают и грузят в арбы.

– Да, обстановка сложнейшая, – задумался Нестеров. – Буча, наверняка, будет. Такое в Асхабаде уже случалось… Года два назад… Аризель, наверное, помнит…

– Нет, мы тогда ещё в Шуше жили, но мамина сесира нам рассказывала, – подтвердила Аризель. – Не дай бог, опять такое случится.

– Случится, Ариль, наверняка случится, если мы не сможем предотвратить это… Власти рассчитали точно! сыграли на национальной розни, – он помолчал и спросил, не обращаясь ни к кому – Чёрт возьми, но неужели персы так легко поверили?! Ведь видели же и сами амбалы, что именно солдаты стреляли из винтовок, а не армяне!

– Знаешь, Ванечка, – упавшим голосом произнесла Аризель, – эти два главаря, которые приходили к Араму, сказали, что Куколь, будто бы, их убедил, что в убитых найдены армянские, меченые, пули.

– Меченые пули, говоришь? – переспросил Нестеров. – Ну, этого никак не может быть. Откуда у артиллеристов меченые армянские пули? Да и кто извлёк из убитых эти пули? Не сами же персы! Вероятно, какой-нибудь врач! И ни какой-нибудь, а госпитальный хирург. Убитых отвезли в военный лазарет… Отвезли туда, чтобы скрыть следы истинного преступления… Надо немедленно ехать в лазарет и разыскать хирурга!

Нестеров торопливо надел плащ и шляпу. Аризель и Ксана тоже стали одеваться.

– Дорогие барышни, вам лучше остаться здесь, у меня, – сказал Нестеров. – Неизвестно, как обернётся и чем дело кончится. Аризель, прошу тебя, останься. Будь умницей, это совсем не женское дело. Ксана, и ты тоже…

– Ваня, я поеду! – решительно заявила Стабров-ская.

– Я тоже, – сказала Аризель.

Он не стал больше отговаривать их, вышел во двор и заспешил к фаэтону.

Кучер взмахнул вожжами, и коляска покатилась к железнодорожному переезду.

Добравшись до лазарета, вызвали дежурного врача: им оказался майор Колповский – он производил вскрытие трупов.

– Чем могу быть полезным? – спросил он, усаживая всех в своём кабинете.

– Господин военврач, – взволнованно проговорил Нестеров. – Дело очень серьёзное. Необходима абсолютная истина. Начальник уезда утверждает, что амбалы убиты мечеными армянскими пулями. С минуту на минуту в городе может вспыхнуть резня между персами и армянами. Персы уже вооружились и ждут лишь приказа своих главарей.

– Какая чушь! – возмутился врач. – О каких меченых пулях может быть речь, когда это самые обыкновенные боевые пули!

– Господин военврач, вы должны поехать вместе о нами к семьям убитых и помочь предотвратить резню.

– Но если она действительно назревает, то я готов хоть сейчас.

– Пойдёмте, господин военврач. Вы окажете неоценимую услугу делу справедливости. Кровь не должна пролиться… Её и без того много течёт!

Спустя полчаса слезли около двора, возле которого толпилось, по меньшей мере, человек триста. В самом дворе стояли и сидели только родственники и близкие погибшего Реза-амбала. Покойник лежал в комнате, на софе, дверь была открыта. Несколько женщин, в том числе и жена погибшего, тихонько плакали, причитая.

Среди собравшихся были и те, что приходили с угрозой и предупреждением к Асриянцу. Стабровская их узнала и показала Нестерову:

– Вон те двое были у Арама…

– Здравствуйте, друзья, – тихо приветствовал собравшихся Нестеров.

Персы также тихонько ответили, зашептавшись между собой. Гостей приняли настороженно, однако, по закону гостеприимства, не выказали никакой враждебности.