Текст книги "Шахматист"

Автор книги: Вальдемар Лысяк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– На яйцах?… Иккк!.. И что это значит? – спросил офицер, широко раскрыв пьяные глаза.

– С завязанными глазами, между яйцами, раскиданными по столу. И ни одного не разобьет, – объяснил Батхерст.

– А ты, ирландец, не вмешивайся, не с тобой говорят… икк!.. И как тебя зовут, красотка?

– Джулия.

– Mademoiselle Julie… pour moi Juliette… иккк!.. Eh bien… Toi, petite crapule! [185]185
  … для меня, Юлечка… Замечательно… Эй, ты, босяк малый!..


[Закрыть]– указал капитан на Хуана. – Тебе говорю. Бегом к хозяину за яйцами, vite! [186]186
  И бегом.


[Закрыть]

Батхерст перевел приказ, и цыган выбежал из зала.

Через мгновение Джулия уже кружила на столе, с которого убрали все, заменив бутылки и тарелки регулярно разложенными Мирелем яйцами. Оборка ее длинной юбки поднималась вверх, обнажая ноги до бедер и касалась лиц сидящих, поднимала ветер, который мигал огнями свечей. Все это пробуждало страстные желания. Кастаньеты щелкали, вторя дроби каблучков, сбивавших соломины с дубовой столешницы, под мелодию фламенко, которую наяривали на гитарах Пинио с Рикардо. Француз вскочил с лавки и теперь бегал вокруг стола, перекосив от страсти усатое и мокрое лицо, отбивая ритм хлопками в ладони. Представление было громким и красочным, но казалось, будто в зале царит кладбищенская тишина; сам танец был словно перенесен с ведьминого шабаша.

Засмотревшийся на волну черных волос, что закрывала глаза и щеки Джулии так плотно, что не нужно было и повязки, Батхерст услышал вдруг рядом голос Юзефа:

– Сэр!

– Что такое?

– Он хочет ее, сэр.

– Вижу. Но, возможно, этого удастся избежать – он пьян. Пил еще до того, как пришел.

– Не удастся, сэр. Это гарнизонный солдат, голодный… Я в этом разбираюсь, много лет торчал в гарнизоне и потому с такой охотой согласился идти с вами.

– Только лишь поэтому? А я думал, что тебе нужны деньги.

– Это тоже, сэр. Но это было до того, сейчас же иду с вами по другой причине. Потому что узнал вас… Ведь я даже не знаю, какая ставка в этой игре! Но вас, сэр, я полюбил.

– Ладно, не распускай сопли.

– Не распускаю, сэр. Но потому, что испытываю к вам то, что испытываю, и поскольку продался вам весь, как грешник сатане, не за деньги… потому имею право напомнить вам, сэр, что и вы не должны распускать сопли. Иначе мы все тут сдохнем, а наше дело пойдет псу под хвост!

Поляку дорого стоило выдавить это из себя, и когда он закончил, то в испуге замолчал. Батхерст же, не веря собственным ушам, забыл на мгновение о пытке фламенко, повернулся к Юзефу и прошипел:

– Что ты сказал?!

– Прошу простить мою смелость, сэр. Я понимаю, что она для вас, и потому молю… Молю вас, если он пожелает ее, не пробуйте сопротивляться, отдайте ее! Убрать его легко, но убивая его, мы убили бы самих себя и погубили всю операцию. Как далеко убежали бы мы на этих повозках, где бы могли укрыться? Куча людей в зале видела, как он входил. У нас нет ни малейшего шанса, сэр! Я понимаю, что его сейчас не купить, он возьмет и золото и ее, но нам придется ему все отдать!.. Есть много женщин, сэр, да и эта, впрочем, не девственница, так что не будет…

Батхерст перебил поляка, пронзая его взглядом:

– Заткнись! Я сам знаю, что мне делать! Уматывай, ну!..

Но он еще не знал, как отреагирует француз, прекрасно понимая, как он должен был отреагировать. Тем не менее, Бенджамен еще питал надежду, что капитан искусится золотом.

Француз все еще бегал вокруг стола, требуя, чтобы Джулия не прерывала танца, но когда бросил гаденькую шуточку про яйца, между которыми девушка кружила, и загоготал, танцовщица, то ли от стыда, то ли от усталости, наступила на одно из них и, поскользнувшись, упала прямо в его объятия. Капитан сорвал повязку с глаз Джулии и попытался поцеловать. Та вырывалась, отчаянно царапаясь. Взбешенный ее неуступчивостью, капитан ударил женщину, сбив ее на пол. Тут вскочил с места Браун. Оскалив зубы, он сунул руку за пазуху, но поляк с Хейтером зажали его на месте.

– Nom du chien! [187]187
  Грубое ругательство.


[Закрыть]– рявкнул офицер. – Бунт?! Сопротивление властям?! Я арестовываю эту женщину! Вставай, проститутка, ты идешь со мной!

Он силой потянул Джулию за руку. В этот же миг рядом появился Батхерст.

– Капитан, я дам за нее выкуп.

– Выкуп будешь давать за себя, ирландец, иначе я раздавлю тебя как вошь! Comprenez?! [188]188
  Понял?


[Закрыть]Сотня золотых монет, причем – немедленно, или я возьму своих людей и перетряхну ваши телеги, а потом, уже в каталажке, перетрясу ваши кишки! Не бойся, девку тебе верну, – издевательски осклабился он, – завтра утром. Ну, пошла!

Бенджамен поднимался по лестнице в свою комнату – медленно, ступенька за ступенькой, воспринимая их скрип словно уколы клинка. Затем он спускался, и чувствовал себя при этом так, словно спускался в ад. Он не был пьян вином, но был пьян ненавистью, в той ее наивысшей концентрации, которая соседствует с бессилием. Перед глазами все время мелькали кровавые картинки: вот он подходит к каналье и вместо того, чтобы отдать золото, всаживает ему пулю в брюхо, нет, мало, бьет ножом, тоже мало, ломает ему кости, вырывает из его глотки вопль боли, вытаскивает наружу кишки – все красное, стены, потолок, пол, лавки, кровь, кровь, кровь на руках и на одежде! Боже!!! Временами он просто ненавидел. Так он ненавидел Литтлфорда. Но ему еще не известна была истинная ненависть, как до сей поры ему не была известна любовь… Если отдать ее, то мы уже никогда не сможем посмотреть друг другу в глаза, не говоря уже про совесть. А что такое совесть? Кучка риторического дерьма. На самом деле считается только» твое-мое»! Ну, именно, она моя! А не отдать, это означает провалить операцию. «Мы все тут сдохнем, наше дело пойдет псу под хвост… у нас нет ни малейшего шанса, сэр! Ни малейшего! Умоляю, сэр!». Кэстлри так рассчитывал на его хладнокровие, на уверенность в себе. Да к чертовой матери Кэстлри! И поляка к чертовой матери! И всю операцию! «Умоляю, сэр! Вы не должны распускать сопли!.. Мы убьем сами себя и погубим всю операцию, сэр!» Да к черту операцию, я не отдам ее, не позволю ее коснуться, чтобы эта пьяная свинья… Он встал перед французом и вручил ему кошелек с деньгами, избегая взгляда Джулии.

– Сотня? – спросил офицер. – Ты не ошибся в подсчете, ирландец?

– До гроша.

– Если соврал, я приду в гости еще раз.

Француз потянул девушку к выходу и уже на пороге обернулся, чтобы, поклонившись, сказать:

– Adieu, mes amis! Ииккк! Merci a tout le monde! [189]189
  До свидания, приятели. Всем большое спасибо.


[Закрыть]

Двери закрылись, и десяток рук протянулись к сжавшемуся иллюзионисту.

– Оставьте его! – крикнул Батхерст. – Всем спать!

Он подошел к поляку.

– Проследи за дверью в их комнату. И за окнами, чтобы этот фокусник не улизнул. Головой отвечаешь!

Джулия вернулась на рассвете и закрылась в комнате женщин. Оттуда доносились крики Дианы, Люции, Элеоноры, только ее голоса не было слышно.

В восемь утра к Батхерсту пришел Юзеф.

– Все готово, сэр. Выезжаем?

– Нет, остаемся.

– Зачем?

Батхерст не спал всю ночь. Впервые в жизни на столь долгое время он превратился в комок нервов. Услышав вопрос, он вскочил с кровати и схватил поляка за лацканы сюртука.

– Слишком много вопросов задаешь! И вмешиваешься слишком часто! На будущее – придержи язык, потому что я за себя не ручаюсь. В последний раз предупреждаю! А теперь иди и скажи Мирелю, что выезжаем завтра или послезавтра, пока что не знаю. И пускай не беспокоится, за постой плачу я.

Успокоился он лишь к обеду, после встречи с Джулией. Она уставилась в стену и не желала отвечать на вопросы Бенджамена.

– Джулия, – настаивал он, – ты должна мне сказать, иначе я бессилен… Прошу, всего несколько деталей, как туда идти, где он живет?… Только это… Почему ты не отвечаешь?! – Он склонился над девушкой. – Рассказывай, чтоб я на крыльях мог со скоростью мечты иль страстной мысли пустится к мести…

– Не понимаю, синьоре, – ответила она. – Это на твоем языке.

– Не на моем, но на языке бога сцены, Джулия. Пожалуйста, скажи, я должен узнать!

– Зачем вы меня мучаете?

– Чем быстрее ты ответишь, тем скорее я перестану. Куда он тебя отвел? Говори же!

– Разве это так важно? – еле слышно ответила она вопросом на вопрос.

– Важно, иначе не спрашивал бы. Ну ради Бога, отвечай же!

– В дом, где он стоит на квартире.

– Вход общий или отдельный?

– Общий.

– Первый или второй этаж?

– Первый.

– Окно с улицы?

– Сзади, со стороны сада.

– Какая это улица, номер?

– Не знаю.

– А вспомнишь?

– Да, это неподалеку от церкви святого… по-моему, святого Николая… Он говорил так. Говорил, что если захочу, то могу прийти снова.

– Тогда придешь, сегодня вечером.

– Как хотите, синьоре, как хотите… – глядя в окно, прошептала Джулия.

– Но ведь я же не для того, чтобы… я…

– Уйди! – закричала она.

Бенджамен ушел. И с этого времени он уже был спокоен. Сердце перестало бешено биться, мозг работал холодно, без каких-либо эмоций. Батхерст вызвал поляка.

– Вечером я выйду с Джулией, Сием и Томом. Если не вернусь до утра, или если ты услышишь, что в городе что-то происходит, и поймешь, что дело касается меня, собирай людей и постарайся выехать из города. В самом крайнем случае – всех распустишь.

– Так что, сэр, мы заканчиваем игру?

– Еще утром я тебе говорил, что ты слишком много задаешь вопросов!

– Помню, сэр! Можете меня убить, но рот мне не закроете. Я считаю, что мстить сейчас – это безумие!

Когда Батхерст подошел к нему, поляк подумал, что повторится утренняя сцена, а то и что-нибудь похуже. Но англичанин обнял его рукой, провел к окну, и какое-то время они вместе глядели на крыши домов и плывущие по небу облака. Потом Бенджамен мягким голосом сказал:

– Послушай, Джозеф. Цель нашего путешествия, хоть я и желаю ее достичь, для меня менее важна, чем путь к ней, сам результат зависит для меня от способа его достижения. И месть является частью этого. Знаю, что ты этого не поймешь, не важно… У каждого имеется своя страсть, некий наркотик, который его возбуждает; у каждого есть какой-то голод, который необходимо утолить. Для Миреля это жратва, лишь бы было много и жирно; для Хейтера – возможность мастерить, для Ригби – оружие, для Мануэля – цветастые тряпки и женщины. У каждого имеется что-то такое, и у тебя тоже, хотя твоей страсти я не знаю. Сам я люблю театр, актерство, игру и несколько других вещей, среди которых присутствует и месть. Я не ищу ее, но когда она приходит и говорит: я твоя, полюби меня, соверши меня, я слушаюсь, как слушаются женщину, когда она просит ночью. Понимаешь? Если бы я не послушал, то предпочел бы и не просыпаться, потому что днем солнце сожгло бы меня стыдом. Вот теперь сам скажи, мог бы я жить после того, что случилось, если бы не отомстил?

Последние разговоры перед тем, как отправиться на дело, Батхерст имел с Томом. Он застал его за постоялым двором, на небольшом склоне, неподалеку от выгребной ямы. Гнильем тянуло на несколько ярдов, но моряку это как-то особо и не мешало. Не мешало это и Хуану. Том жевал табак и учил мальчишку метать нож. Раз за разом клинок свистел в воздухе и вонзался в доску, когда метал учитель, и отскакивал от нее, когда бросал ученик.

– Убирайся, Хуан, мне нужно поговорить с Томом, – сказал Батхерст.

Цыганенок исчез, а Бенджамен подтолкнул Тома в сторону сада.

– Давай-ка пройдем дальше, за те деревья, потому что тут от вони сдохнуть можно. Вечером идем на дело: я, Сий и ты. Все в бронежилетах. Через два часа будь готов. И чтобы ни капельки, понял?

– Ай-ай, сэр, – процедил моряк сквозь табачную жвачку.

– Это не все. Выходим с тыла и направляемся к этим деревьям. Здесь переоденемся в мирелевы лохмотья и парики, а также возьмем тележку из дровяного сарая. Перед тем погрузи на нее сундук, тот самый, коричневый. И не забудь про висячий замок.

– Ай-ай, сэр! У меня вопрос, сэр.

– Говори.

– Если нас остановят на улице, то паспорта не будут соответствовать парикам. Что тогда?

– Тогда наверняка идем на дно. Что-то еще?

Моряк слегка покачался на ногах, как будто под ними все еще была палуба, и бесстрастно ответил, продолжая жевать свою коричневую дрянь:

– Ничего, сэр.

– Тогда слушай дальше. Я хочу, чтобы ты накинул человеку петлю на шею и стиснул так, чтобы он и моргнуть не успел. Это возможно?

– Возможно, сэр. Есть у меня одна такая петелька из индийской веревки. Я привез ее из Бомбея. Там такими пользуются бандиты. За несколько секунд они способны задушить несколько человек, и никто не рыпнется [190]190
  Том «Веревка» имел в виду тхугов, членов индийской секты «thagu, thugi». Это, существующее с раннего средневековья, объединение профессиональных убийц, почитателей богини преступлений Дурги или же Дэви, и «по ее приказу» они грабили купеческие караваны и путешественников, особенно в северной Индии, мастерски и беспощадно убивая с помощью удавки (romal). Тхуги никогда не оставляли в живых свидетелей своих нападений. На европейцев они никогда не нападали. Разгромлены они были только в 1828–35 годах британской администрацией по инициативе генерал-губернатора Уильяма Бентинка (William Bentinck).


[Закрыть].

– Здесь дело не в том, чтобы убить. Том, его нужно вытащить из дома в полной тишине, чтобы никто не заметил. Самым главным должен стать первый момент – ты должен его придушить до того, как он сможет крикнуть. Конечно, можно было бы его оглушить, но тут есть риск, что ударишь слабо, и тогда будет шум, или слишком сильно, и тогда у нас на руках будет труп. А он мне нужен живым, Том, обязательно живым!

– Это та усатая сволочь, что вчера забрала Джулию?

– Именно.

Моряк раскачался еще сильнее, сплюнул свою табачную жвачку и ответил медленно и тихо, с ненавистью в голосе:

– Ай-а-ай, сэр!

Часом позже, в шесть вечера, он постучал в комнату Батхерста.

– Тележка и сундук готовы, сэр.

– Прекрасно. Встречаемся через два часа у этой ведьмы Розы. Она нас загримирует.

– Сэр, она, вероятно, делает это теми же мазями, которыми и лечит! Мальчишки, Рикардо и тот второй, как его там?… Пинио… Так они смеются…

– Ну и ничего страшного не случится, если тебя раскрасят, а при случае, возможно, вылечат от пьянства. Иди, отдохни.

– Еще одно, сэр.

– Слушаю.

– Руфус хочет идти с нами.

– Проболтался?

– Нет, сэр, но ведь он не дурак. Пронюхал, что кое-что готовится и догадался. Всю ночь бурчал будто раненый кашалот, а когда уже сполз с кровати…

– Нет, и речи быть не может.

– Он может пригодиться, сэр.

– Я же сказал: нет! Я и так вытащил его из камеры. Знаешь, за что он сидел?

– Нет, сэр.

– Зарубил начальника, какого-то офицера, который соблазнил или изнасиловал его дочку. Теперь понял? Он бы все испортил – взял бы и оторвал башку нашему приятелю-французу. Джозеф с Хейтером едва удержали его вчера. Нужно сказать поляку, чтобы он проследил, и не дал ему идти за нами.

Вышли они в девять вечера. На узкой улочке, неподалеку от центра Франкфурта, они пробрались в сад, куда выходили задние окна двухэтажного дома с фасадом из «прусской стенки». В одном из окон первого этажа горел огонь, но это было не то окно. Во втором пламя свечи замерцало где-то через час. Батхерст заглянул внутрь и увидел капитана с другим офицером. Они ссорились, потом играли в карты, затем снова ругались. Нужно было ждать до полуночи. Откуда-то появился пес и начал лаять на них. Сий убил его своим ножом-стрелой. К полуночи дружок капитана проиграл свои часы и вышел, хватаясь за стенки. Подождали еще четверть часа, и Джулия постучала в окно. Раз, другой – без результата.

– Черт, заснул, скотина! Целый дом разбудим, только не его! Чертов сукин сын! – ругнулся Том.

Наконец после очередного удара в стекло француз пришел в себя и приподнял голову со стола. Увидав руку за окном, он схватил пистолет и приоткрыл форточку.

– Qui vive?! [191]191
  Вопрос, соответствующий нашему запросу часового: «Кто идет?». Здесь: «Кто там?»


[Закрыть]

– Это я, Джулия, синьоре капитан.

– Аааа! Джульетта! Я так и знал, что ты вернешься к своему Августу, ха-ха-ха… J'aime beaucoup ramoner une poule avant de me coucher! Viens, ma chere! [192]192
  Люблю ощипать курочку перед сном! Иди сюда, дорогая.


[Закрыть]

– Я не могу подтянуться, синьоре капитан, помогите мне, пожалуйста.

– Viens, ma chere! [193]193
  Иди скорее, мой цыпленок!


[Закрыть]

Отложив пистолет, француз высунулся из окна и протянул руки. Свистнула петля и вырвала из горла едва слышимый и краткий хрип. Француза вытащили наружу. Батхерст сунул ему под нос тряпку, пропитанную раствором, который получил от матушки Розы, после чего они подтащили добычу к спрятанной в кустах тележке, сунули в сундук, закрыли на ключ и начали отход. Бенджамен не забыл погасить свечу в комнате и забрать все ценное, включая и свой кошелек. Зато забыл про собаку. О ней он вспомнил только на улице, обозвал себя дураком и послал за ней Тома.

Пса и все, что забрали из комнаты француза, до рассвета закопали в саду. Было еще темно, когда Батхерст разбудил Миреля.

– Мирель, где ты прячешь контрабанду? – спросил он. – В какой повозке?

Толстяк скорчил мину обиженного ребенка.

– Что ви говорить? Мирель есть порядочный, честный attore! Это есть оскорблений, синьоре. Мирель не делать контрабанда товар, mai, signore, mai! [194]194
  Никогда, синьоре, никогда.


[Закрыть]

Батхерст притянул его к себе.

– Слушай, дурак! Мне плевать на то, что, когда и сколько ты незаконно перевозишь, главное – как? Я должен знать это скрытое место и спрятать в нем человека. Это дело жизни и смерти! Если не скажешь, будем висеть оба.

– О, Мадонна! – простонал Мирель.

– Так как? Наверняка в какой-то из повозок двойное дно.

– Так, синьоре.

– В какой?

– В каждой, синьоре. Но это узкий место, синьоре. Там никакой человек не спрятать!

Пришлось Батхерсту выходить из ситуации по-другому. Он приказал сбрить спящему капитану усы и волосы на голове, после чего заполнил паспорт на имя Челотто.

Утром 25 ноября Бенджамен отправился в участок новообразованной жандармерии. Его принял толстый майор, развалившийся за столом в прибранном до блеска кабинете. Рядом сидел молоденький лейтенант.

– Господин майор, – начал Батхерст, – меня зовут О'Лири. Вот мои документы. Сам я ирландец, в девяносто восьмом, после поражения восстания в Ирландии сбежал во Францию. Теперь я езжу по Европе и зарабатываю на жизнь торговлей. Сейчас направляюсь во Вроцлав и Прагу.

– Так что с того, – нетерпеливо буркнул офицер. – В чем дело?

– А дело в том, господин майор, что позавчера вечером ко мне, на постоялый двор «Золотое Солнце», пришел французский капитан и сказал, что представляет в городе полицейскую власть, после чего начал угрожать мне арестом и пытками, если не уплачу ему выкуп. В результате, он отобрал у меня всю наличность. Он был пьян и…

Майор побагровел и поднялся со стула.

– Что такое?

– Я говорю, как было, господин майор. Сейчас я остался без гроша, а у меня контракт во Вроцлаве. Молю вас о помощи.

– Как зовут этого капитана?

– Я не знаю, господин майор. Но его имя – Август.

– Как он выглядел?

– Среднего роста, усатый, длинные волосы до плеч. Ага, возле левого уха шрам, как будто от удара саблей.

Майор обратился к лейтенанту.

– Слышишь, Боншамп?! Это тот самый, что сдал нам вчера службу! Немедленно приведи его сюда! Погоди, сейчас получишь письменный приказ.

Он нацарапал на листке несколько предложений.

– Я забыл, как его фамилия, узнаешь а потом впишешь! И поспеши, парень!

Лейтенант вышел.

– А вы, мсье?…

– О'Лири, господин майор… К вашим услугам.

– Если соврал, О'Лири, то пожалеешь! Ведь ты обвинил в грабеже французского офицера.

– Прошу простить, господин майор, я же не ради шутки. Я просто в трагической ситуации!

– Посмотрим, посмотрим… Обождите в коридоре.

Через минут сорок майор вызвал Батхерста к себе.

– Мсье О'Лири, я тут подумал над вашей жалобой, и меня удивило, что вы обратились с ней только через тридцать шесть часов.

– Поймите, господин майор, я не совсем в курсе административных процедур в этом городе, я здесь проездом. Я был уверен, что тот офицер представляет единственную власть в городе, и не мог обратиться к нему с жалобой на него же. Только сегодня я случайно узнал, что во Франкфурте была образована бригада жандармерии, и потому пришел к вам. Вы моя последняя надежда!

– Ну ладно, ладно, – буркнул майор. – Поглядим, что можно будет сделать. Подождите в коридоре.

Внезапно дверь распахнулась. Это был лейтенант.

– Мсье майор! Его нет!

– Как это – нет? С ума сошел, Боншамп?!

– Вот так – нет, господин майор! Собрал вещички и смылся! Я уже сообщил в штаб его полка. Один из офицеров рассказал, что этот разбойник хитростью выманил у него золотые часы.

– Черт подери! Выходит, у него было с чем смываться. Это уже третий случай дезертирства за месяц. Этих уродов из линейной службы на галеры надо высылать!..

– Но ведь это они победили под Йеной, – заметил лейтенант.

– Ta geule [195]195
  Заткнись.


[Закрыть], Боншамп. Я тебя не спрашиваю. Сам только что пришел из линейной службы, вот и защищаешь своих, но я то знаю…

Тут до него дошло, что рядом стоит иностранец, который знает французский, и перед которым не стоит вываливать грязное белье. Свое замешательство он покрыл грубым голосом:

– Ну что же, мсье О'Лири, пока что дело ваше безнадежное. Можете у кого-нибудь пока одолжиться?

– Ну… вообще-то, могу. Я езжу с труппой комедиантов, поскольку мои повозки отобрали пруссаки, но вот брать в долг у этих паяцев!..

– Боюсь, другого выхода у вас нет, О'Лири. Как только мы схватим нашего бандита, дадим вам знать. Вы можете оставить нам какой-нибудь адрес?

– Какой? – изумленно воскликнул Батхерст. – Я же все время в дороге. Впрочем, даже если вы его и схватите, все равно, от моих денег не будет и следа.

– Тоже правильно, – покачал головой майор. – Сочувствую, О'Лири, но больше ничего сделать для вас не могу. И не забывайте, это только одна паршивая овца. Французская армия – это армия рыцарей!

– Понимаю, господин майор… Что же, не везет… Благодарю за то, что вы занялись этим делом. До свидания.

В десять утра повозки с комедиантами добрались к мосту на Одере, вдоль берегов которого шли люди, которые тянули лодки против течения. Повозка Миреля остановилась возле военного поста. Молодой унтер-офицер с парой солдат прошел в конец линии и начал осматривать содержимое повозок. От него Батхерст узнал про новые таможенные предписания, касающиеся уничтожения запрещенных товаров – это была Континентальная блокада [196]196
  В силу изданного 21 ноября 1806 года в Берлине декрета Наполеона о Континентальной блокаде, берега Европы были закрыты для товаров английского происхождения. Все подобные товары, обнаруженные на континенте, тут же конфисковали и сжигали.


[Закрыть]. В повозке Бенджамена унтер обратил внимание на лежащего без движения человека, клоуна, лицо которого было размалевано яркими полосами и спиралями, с громадным ярко-красным ртом от уха до уха.

– А этот лысый? – спросил он.

– Это наш клоун, Челотто, господин сержант, – объяснил Батхерст. – Пьяница, нажрался после вчерашнего выступления и даже не умылся. До полудня теперь его и пушками не разбудишь. Хуан, возьми у него из кармана паспорт.

Через полчаса они получили разрешение на проезд. Посреди моста им пришлось остановиться минут на пятнадцать, поскольку одно из перекрытий моста поднимали, чтобы пропустить парусную барку. За рекой они проехали еще несколько километров на юг, а потом съехали с тракта и полевой дорогой направились к северу. В лесу между Кунерсдорфом и Дренцигом Батхерст остановил повозку, приказал, чтобы фокусник пересел на нее, а Мирель – ехал с остальными дальше и подождал их на опушке. Вместе с Мирелем поехали Хуан, Робертсон и Юзеф.

Когда мерный скрип осей замолк вдали, можно было слышать только пение птиц и порывы ветра в кронах деревьев. Солнце, которого не было вот уже несколько дней, теперь прогрело внутренности повозки. Коммандос вышли на поляну, чтобы размять кости. Фокусник выскочил с ними, и Батхерст остался сам с «клоуном» и раненым Мануэлем. Погруженный в свои мысли он время от времени бросал взгляд на лицо спящего француза.

Через час тот дрогнул и перевернулся на другой бок, и тогда Бенджамен встал и позвал Тома с Руфусом.

– Вытащите его и облейте водой. А этому, – указал он на иллюзиониста, – дайте лопату, пусть копает могилу.

Фокусник Симон разрыдался. Но после того, как моряк пару раз врезал ему по морде, он взялся за дело, не переставая отчаянно всхлипывать.

Когда размалеванный и лысый француз очнулся, сел и начал удивленно оглядываться, Батхерст подошел и склонился над ним.

– Ты говорил, приятель, что раздавишь меня как вошь и вытряхнешь всем нам кишки. Сейчас я докажу, что ты сильно ошибался. Я буду терпеливо следить за тем, как ты сдыхаешь, и длиться это будет долго…

– Что?! – рявкнул офицер. – Что это должно означать!? Где я!?… Боже, где мои усы, мои волосы!? Что вы со мной сделали, сволочи?! Что это у меня на лице!.. Спасите, помогите!.. Это насилие, оскорбление мундира!.. На помощь, au secours, au secours!!!..

Он сорвался с места, но Батхерст одним ударом отправил его на землю.

– Насилие, говоришь? Но ведь ты любишь насиловать, приятель. Ramoner une poule, сам так говорил.

– Оставьте меня, я французский офицер!

– Ты каналья, приятель, недостойная какого-либо мундира.

– Вы еще заплатите за это, дорого заплатите!

– Ты прав, приятель, заплатим, причем – немедленно. Именно затем я и привез тебя сюда, чтобы расплатиться. Хотя, сказать по правде, полностью расплатиться мне будет сложно, поскольку за сделанное тобой достаточного наказания нет.

Он присел рядом с французом и шепнул ему на ухо.

– И даже не за то, приятель, что ты забрал ее у меня, но потому, что из-за тебя я впервые в жизни заплакал. Это останется нашей тайной, хорошо?… Я должен был тебе это сказать, чтобы ты знал, за что так долго и мучительно будешь сдыхать. Я долго размышлял над тем, какую смерть для тебя выбрать, и предпочел обычную петлю на ветке. Ты повиснешь, но со свободными руками и сможешь держаться за веревку. И будешь держаться так долго, сколько сумеешь. Этими своими руками купишь себе несколько минут жизни. Но перед тем…

Бенджамен не стал заканчивать. Он встал и крикнул:

– Браун, ты хотел его. Бери! Отдаю его тебе на пару минут. Только не убей и не переломай ему руки!

Браун бить умел. Сначала, двумя ударами он выбил зубы и превратил губы француза в бесформенную кровоточащую массу, прекратив его отчаянные вопли. Потом перешел к ребрам и диафрагме. Он бил обеими руками-молотами, методично и регулярно словно машина. У него были отсутствующие глаза безумца, он издевался над французом, наслаждаясь его муками. Ригби хотел подскочить и оттянуть англичанина, но на пути встал Сий и остановил его одним взглядом. Француз падал, но Браун поднимал его и, придерживая одной рукой, продолжал уродовать другой.

Батхерст глядел на бойню с каменным спокойствием, и только время от времени поглядывал на часы. Две минуты уже прошли, но избиения он не прекратил. Внезапно за спиной он услышал голос:

– Прекратите это зверство!

Не повернувшись, Бенджамен рявкнул:

– Молчать!

И только потом до него дошло, чей это голос; он повернулся. Она стояла рядом, в шаге от него. Они поглядели друг другу в глаза. И она, с презрением, бросила:

– Мясник!

Браун, уже ничего не слышавший, продолжал наносить удары.

– Хватит! – крикнул Батхерст, но видя, что Браун ко всему глух, подскочил и оторвал его от жертвы.

Француз упал рядом с ямой, которую выкопал фокусник. Все застыли, будто марионетки. Женщина сделала шаг вперед и спросила:

– Для кого эта яма?

Ответа она не дождалась.

– Если коснешься его хотя бы пальцем, – указала Джулия на Симона, умолявшего залитыми слезами глазами, то уже ни словом со мной не обмолвишься; просто перестанешь для меня существовать, а Анне скажу, что ты бандит!

Она повернулась и по тропинке, которой пришла, пошла вглубь леса. Бенджамен стоял и будто загипнотизированный смотрел ей вслед. Он не дрогнул даже тогда, когда из горла Тома вырвалось запоздалое предупреждение:

– Сэр! Берегитесь!

Засмотревшись на Джулию, все слишком поздно заметили поднимающееся с земли подобие человека. На залитом кровью лице демонично горел один глаз, и казалось, что эта развалина не удержится на ногах даже мгновение. Но француз нашел в себе некую сверхчеловеческую, не отбитую Брауном силу, вырвал у Симона лопату и замахнулся. Только этот момент все и заметили. Крик Тома опередил свист лопаты, падающей на голову Батхерста, буквально на долю секунды. Только Браун оказался быстрее. Инстинктивно, словно автомат, он сделал шаг и заслонил Бенджамена, приняв удар на себя. Острие раскроило его череп до подбородка, и в то же мгновение нож Сия прикончил француза.

Все длилось пару-тройку секунд. Бенджамен все глядел в спину Джулии. Она не обернулась.

Брауна и капитана похоронили отдельно. Хейтер вырезал из ветки два креста, а Робертсон прочитал краткую мессу, в которой Батхерст не принимал участия.

Ночью исчез Ригби. Его даже не пробовали искать. Да и как, на ломовых лошадях? Он забрал все свои вещи, но духовое ружье оставил [197]197
  Ригби пропал окончательно и, скорее всего, в Лондон ему вернуться не удалось, поскольку автор Мемориалабольше о нем не упоминает.


[Закрыть]. Батхерст разругал монаха:

– Идиот, ты должен был следить за ним! Накажу тебя при выплате!

Робертсон, совсем другой, чем обычно, спустил глаза и тихо сказал:

– Хорошо, за разные вещи нужно платить в жизни. Лишь бы меня святой Патрик не покинул и охранял аккуратненько, так я и жаловаться не стану, сэр. Но у братишки мягкое сердце было, вот и не выдержал он того, что увидел. Возможно, другие, небесные дары он пожелал сохранить… Я видел, он один плакал, когда я молился за их грешные души.

Поляк тоже опускал глаза и старался не попадаться Батхерсту. Джулия, закрывшись в своей повозке, не показалась в течение следующих двух суток вплоть до того, как они проехали Зилентциг (Суленцин) [198]198
  Zielentzig (Sulęcin). Названия местностей, за исключением основных, таких как Познань, я даю сначала в немецкой версии, поскольку именно так они были указаны в Мемориале.


[Закрыть]. Там они провели ночь с 26 на 27 ноября. Утром Батхерст купил у местного еврея трех коней. Одного он передал Юзефу со словами:

– Я еду с Робертсоном в Шамтер (Шамотулы), чтобы ознакомится с ситуацией. Карта у тебя имеется. Как мы и решили, поедете через Мезеритц (Мендзыржеч) и Пинне (Пневы). Удерживай темп. В Шамотулы ты должен прибыть не позднее, чем через пять дней, первого декабря.

– Сэр, так ведь дождь. Через пару часов все дороги превратятся в болото.

– Знаю, но постарайся. Если будут какие-то хлопоты, оставляй Миреля и едь только на нашей повозке, потому что вы будете мне нужны. Оставишь кого-то одного, чтобы присматривал за толстяком. Меня можешь и не застать, потому что, если все будет в порядке, я уеду из Шамотул на пару дней. Вас примет Робертсон и передаст все мои приказы. Все ясно?

– Так точно, сэр.

Батхерст с Робертсоном сели на лошадей и направились вдоль каравана. Когда проезжали вторую спереди повозку, и Батхерст увидел машущую ему рукой девочку, он подъехал поближе. За Анной он увидел смотревшую на него Джулию. И заметил, что под глазами у нее были круги от усталости.

– Спрячься, Анна, а то промокнешь! – крикнул Бенджамен и поднял коня в галоп.

Монах оказался неплохим наездником, хотя дорога была нелегкой. Ветер бил им в лицо струями дождя, пронизывающий холод пробирался под одежду. Ехали сгорбившись, касаясь подбородками застежек на воротниках. Мимо них проходили печальные, мертвые пейзажи, все чаще обозначаемые соломенными крышами, которые, как казалось, лежали прямо на земле, и которых в Германии они почти не видели. Через Шермейснель (Ржемешно Любуске?), Грохув [199]199
  Такой местности, Грохув (?), на современных картах нет.


[Закрыть]и Темпель (Темплево) Батхерст с Робертсоном доехали до Мендзыржеча. Сразу за мостом их нагнал заглушаемый ветром крик:

– С дороги! Пропустите Его императорское Величество! С дороги!

Они съехали на обочину. Мимо них промчался конный гвардеец с обнаженной саблей в руке, а через несколько секунд – целая кавалькада, разбрызгивающая фонтаны грязи. Внутри отряда конных егерей двигалась карета с императорской монограммой на дверцах. Мелькнул белый тюрбан сидящего на козлах мамелюка [200]200
  Это был Рустам Раза (1780–1845), приближенный к Наполеону мамелюк, которого он привез из Египта.


[Закрыть], затем еще несколько карет, и вот уже все исчезли за стеной дождя, будто призраки. Батхерст успел заметить, что через открытое на мгновение окошко императорской кареты вылетел какой-то предмет. Он сошел с коня и поднял тонущую в грязи книжку [201]201
  Эта сцена может вызвать удивление, но только не у знатоков эпохи. Наполеон имел привычку читать во время дороги книжку за книжкой, и выбрасывать прочитанное за окно кареты. Дороги после его проездов были усеяны книгами и документами.


[Закрыть]– том из собрания сочинений Макиавелли. Opere di Nic. Machiavelli cittadino e secretario fiorentino; Discorsi sopra prima Deca di T. Livio [202]202
  Собрание сочинений Николо Макиавелли, секретаря во Флоренции. Комментарии к первой декаде Тита Ливия.


[Закрыть], гаагское издание 1726 года. На полях десятки замечаний и подчеркиваний [203]203
  Макиавелли был любимым автором Бонапарта, который даже перевел Государяна французский язык. Как сообщает императорский посол в Варшаве, епископ Прадт в своей Histoire de l'ambassade dans le Grand Duche de Varsnvie en 1812(История посольства в Великом герцогстве Варшавском в 1812 году), Париж, 1815 г., Наполеон, якобы сказал: «Макиавелли – это единственное, что стоит читать». В 1816 году в Париже была издана книга Machiavelli commente par Napoleon Buonaparte, Manuscrit trouve dans le carosse de Buonaparte apres la bataille de Mont-Saint-Jean le 18 juin 1815(Комментарии Наполеона Бонапарта к Макиавелли. Рукопись, найденная в карете Бонапарта после битвы под Мон-Сен-Жан 18 июня 1815 года). Мон-Сен-Жан – первоначальное французское название битвы при Ватерлоо.


[Закрыть], сейчас испачканных грязью и расплывающихся в воде. Бенджамен укрылся под деревом и попытался оттереть страницы платком, но только размазал записи еще сильнее. Он отряхнул книжку, завернул в платок и спрятал в седельную сумку, после чего крикнул шотландцу: