Текст книги "Шахматист"

Автор книги: Вальдемар Лысяк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Если бы не черты лица, я бы подумал, что вы сын Гимеля.

– Ах, так… – собеседник усмехнулся. – Догадываюсь, что и Гимель на вас подзаработал.

– Точно так же. Продал мне нечто большее.

– Он поступил правильно. У вас, англичан, много золота, с помощью которого вы вмешиваетесь в наши дела в качестве союзников по общей борьбе против Бонапарта. Если вы сумеете меня убедить, что делаете это без всякого заднего интереса, то отдам вам «Турка» бесплатно.

В этих словах снова была издевка, но теперь уже более явная. Батхерст ответил одним предложением, после которого тот глянул иначе и больше не применял подобный тон:

– За такие игры, француз, не берутся ради денег или ради идеи, поскольку заранее известно, что, как правило, из них живыми не выходят.

Теперь уже он не дождался ответа, поэтому спросил сам:

– Когда я могу забрать автомат, и где?

– И вас не интересует, за сколько?

– Заплачу, сколько попросишь, француз. Когда и где? У меня мало времени.

– Когда пожелаете. Игрушка уже за городом, за Силезскими воротами, на мельнице неподалеку от имения вдовы Саломон. Вот этот человек, – француз указал на сидящего товарища, – проведет вас туда и выдаст товар после получения надлежащей суммы.

– На каком это берегу?

– На левом.

– Мне он нужен на правом.

– Это хуже. Там имеется мост Обер Баум, но это мост между двумя охраняемыми воротами, Силезскими и Мельничными, нет смысла рисковать. Нужно найти другой выход.

Он обратился к толстяку:

– Нужно будет перебросить товар на другой берег. Сможешь устроить?

– Почему бы и нет? – толстяк говорил сонным голосом, медленно и лениво, как будто бы думал о чем-то совершенно другом.

– Сколько тебе нужно времени?

– Дня два-три.

– Два или три?

– Три. Ночью со среды на четверг будет большая лодка. Но пускай он даст людей.

– Слышали? – обратился француз к Батхерсту. – Вам это будет стоить не слишком много, зато очередная проблема вас уже не будет касаться.

Несколько минут они обговаривали финансовые условия и детали переброски «товара» на другой берег Шпрее. Перед уходом Бенджамен кое-что вспомнил и сказал французу:

– А где человек фон Кемпелена? Тот самый шахматный мастер?

– Работает во дворце. Нам он уже не нужен.

– Он нужен мне, причем, довольно сильно. Хотя бы затем, что он должен ознакомить моих механиков с конструкцией автомата. Я хочу увидеться с ним как можно скорее.

– Ладно, послезавтра в десять будьте в церкви Святой Марии на Нойе Маркет. Он хромает на левую ногу. А мы, видно, уже не встретимся. Прощайте.

Когда же Бенджамен был почти у двери, француз громко сказал:

– Если можно, еще один вопрос.

– Слушаю.

– Сколько вам лет?

– Двадцать три года.

Удивление и еще нечто в глазах – это был последний образ «Жан-Барта», который запомнился Бенджамену.

Церковь Мариенкирхе стояла на площадке, «оградой» которой была разрезанная четырьмя улочками трапеция жилых кварталов. Готическая башня возвышалась над окружением – самые высокие дома, окружающие кирху, пятиэтажные, были в три раза ниже её.

Бенджамену до церкви было недалеко. Он добрался за несколько минут и появился раньше, чем было оговорено. В пустынном, величественном нефе, проколотом иглами разноцветных лучей из вытянутых витражей, каждый шаг отражался эхом. Слишком массивные, оскорбляющие чистый готический стиль колонны высоко несли ряды перекрестных сводов, похожих на надутые ветром латинские, косые паруса. Амвон, поросший золотой растительностью и выпученный, словно щека трактирщика, неприятно поражал мезальянсным барокко, чуждым настроению интерьера.

Бенджамен ожидал почти полчаса, сидя на скамье и всматриваясь в росписи Роде. Ждал он, не поворачиваясь, на слух. Время от времени кто-нибудь входил, один или с кем-то, но он сразу же слышал, что это не шахматист.

Ровно в десять он услыхал калеку. Батхерст позволил ему прохромать через весь неф до главного алтаря, свернуть под стену и повернуть обратно, внимательно следя за тем, не проскользнул ли кто-то в церковь за стариком. Но ничего не заметил, они были практически одни, если не считать нескольких погруженных в молитву женщин. Когда пожилой мужчина проходил мимо, Бенджамен дал знак рукой. Разговаривали они шепотом.

– Есть две вещи, которые вы можете сделать, и за которые вам заплатили, – сказал Батхерст. – Научите моих людей обращаться с «Турком», как его монтировать, как он действует и все такое.

– Согласен, майн герр, но когда?

– В четверг, за городом, в заброшенном доме возле Нойе Вельт.

– Майн герр, но ведь у меня же служба!

– Меня это не касается, к утру вы должны быть свободны. Будет лучше, если поедете с нами ночью со среды на четверг, а в Берлин возвратитесь днем. Притворитесь, будто заболели, или придумайте что-то другое. Завтра, к вечеру, подойдите в трактир «Король Португалии» на Бургштрассе и скажите хозяину, что вас ждет комедиант. Но это не все. Видите этот перстень? Отдадите его конному егерю из эскорта Наполеона, зовут его N… [172]172
  Так в Мемориале.


[Закрыть]

– Господи, но ведь это же невозможно, у меня нет доступа к егерям эскорта, я работаю в прихожей, открываю и закрываю двери!

– Но ведь это во дворце, так что вы сможете спросить этого человека!

– У кого я должен спросить?

– У кого угодно, у первого встречного офицера, нужный нам солдат может быть и вашим знакомым. Не бойтесь, никаких подозрений это не вызовет. Можете сказать, что вы должны передать ему весточку от какой-нибудь берлинской красотки, короче, причин можно придумать сотню! Идея с девицей была бы самой лучшей, поскольку, когда встретитесь с ним, вы должны сказать, что его хочет видеть маленькая Маргарита. Запомните хорошенько: Маргарита! Можете сказать это ему даже при свидетелях, но тогда сделайте соответствующую гримасу и засмейтесь. Если вы приведете его ко мне, получите кошелек.

– Куда я должен его привести, майн герр?

– Сюда. Завтра я буду здесь в начале каждого часа, с семи утра. Если он не сможет подойти, приходите вы и расскажете, что произошло, и когда он сможет со мной увидеться.

То утро, 19 ноября 1806 года (среда), для Батхерста было истинной мукой. В целях безопасности, каждый час он входил на церковную площадь по разной улице. На шестой раз, в полдень, в церкви появился шахматист и сообщил, что гвардеец обязан присутствовать на каком-то торжестве, и потому придет на встречу только между пятью и шестью вечера. Так это и случилось. Военный вошел в церковь и встал на колено в боковом нефе, под небольшим окошком. Батхерст подождал несколько минут, подошел и, коснувшись его плеча, сказал:

– Я тот, кого вы ждете. За вами никто не следил?

– Если бы это было так, я бы сюда не вошел, – ответил солдат, поднимаясь с места.

Они уселись на скамье.

– Остановится ли император в Познани? – спросил Батхерст.

– Да, вскоре мы переведем главную квартиру туда.

– Когда?

– Этого я не знаю. Скоро, но не раньше, чем через десять дней.

– Это точно?

– Что он отправится в Познань? Несомненно. Странно, что вы этого не знаете, поскольку об этом знают, видимо, все. В начале ноября он принял польских представителей [173]173
  Генерала Генриха Домбровского и Юзефа Выбицкого. Любопытно, что берлинская квартира Домбровского находилась неподалеку от трактира «Король Португалии», на Бургштрассе 25.


[Закрыть]и поручил им написать воззвание о том, что собирается войти в польские земли. Воззвание уже напечатано [174]174
  3 ноября 1806 года.


[Закрыть]. Даву вошел в Познань две недели назад, и уже несколько дней город готовится к въезду Бонапарта. Сегодня состоялась аудиенция с польской делегацией [175]175
  Это была делегация великопольского дворянства.


[Закрыть], я при этом присутствовал.

– То есть, все складывается хорошо. А вы готовы? – спросил Бенджамен.

– Готовы.

– Это хорошо. Чтобы наша операция прошла успешно, мне будет нужна ваша помощь. Но я не знаю, что встречу в Познани, неизвестно и то, что мне удастся организовать. Поэтому, пока я не могу сказать, в чем будет заключаться ваша роль. Нам нужен контакт в Познани, но вот какой?

Он задумался.

– …Знаю. Я пошлю к вам девушку. Черноволосая, зовут Джулия. После того, как устроитесь в Познани, я прошу вас уходить со службы в город с самого начала, и так часто, как только будет возможно и хвастаться перед сослуживцами своими успехами у девиц. Когда она вас спросит, никто не станет удивляться.

Поздним вечером того же дня Том «Веревка», Брайан Хейтер и Руфус Браун, предупрежденные посланником Коха, появились на правом берегу Шпрее с повозкой, которая должна была забрать изобретение фон Кемпелена. Вся операция продолжалась менее часа. Воспользовавшись темнотой, их перевезли лодкой на левый берег, там они погрузили автомат и вскоре он очутился на правом берегу, чтобы исчезнуть в повозке. Фигура мусульманина, стол и часть внутренностей были отдельно упакованы в белое полотно. Вместе с ними поехал и старичок-шахматист.

Мирель, при виде Батхерста, которого не видел уже несколько дней, обрадовался.

– Ооо! Мирель как есть рад! Нужно уже выезжать, синьоре, тут плохое место, приходили солдат, кричали, приказывать цирк! И солдат ничего не платили, синьоре, niente. Sono i veri malandrini! I cornuti! I bastardi! [176]176
  Это истинные разбойники, рогачи и выродки!


[Закрыть]

Бенджамен прервал этот поток ругательств и провел Миреля к повозке с «Турком».

– Гляди, Мирель, – приподнял он ткань, – это новый театральный реквизит. Понял? Передай это своим людям.

– И в он там есть бомба? – с опаской спросил Мирель, вглядываясь в фигуру мусульманина.

– Нет, в он там бомба нет, – передразнил его Батхерст, – но взорвется прямо под тобой, если ты сам и твои люди начнут слишком интересоваться, или если кто-то из вас забудет, что это ваш старый реквизит, с которым ездите уже несколько лет.

От Юзефа он узнал, что по дорогам постоянно проходят военные отряды, и что вчера к ним пришла группа солдат, которые приказали комедиантам представить свое умение.

– Я уже думал, что будет драка, сэр. Мы даже приготовили с Брайаном гранаты… А потом, потом я чуть от смеха не лопнул. Этот их фокусник, Симон, маэстро Сиромини, показывал штучки с исчезающей табакеркой, ну а тут Мануэль отклеился со своего места, подошел к нему и…. Ха-ха-ха! Прошу себе представить, что табакерка исчезла на самом деле! Ха-ха-ха! Нужно было видеть рожу этого типа! Мануэль дал ему такой урок, что в жизни не забудет! Теперь Симон его возненавидит!

– К женщинам приставали? – спросил Батхерст.

– Немножко. Эта блондинка, Диана, клеилась к ним. А мисс Джулия от них спряталась. Впрочем, напрасно: офицер держал своих солдат достойно, а потом вежливо так поблагодарил за выступление. Мисс Джулия очень приличная девушка, сэр, и…

– Про это я тебя не спрашивал! – рассердился Бенджамен и отошел.

Когда все уже легли спать, он заглянул в повозку к женщинам.

– Спит? – спросил он, хотя прекрасно знал, что девочка спит, но ничего более умного на ум не пришло.

– Спит. Она скучала по вам.

Бенджамен хотел спросить, только ли Анна скучала, но не спросил.

– Завтра утром выезжаем, – сообщил он.

– Куда?

– За Одер, в Познань.

– Никогда не была так далеко на востоке. Неужели там точно так же гадко и холодно?

– Видимо, так.

– Боже, как бы мне хотелось вернуться в Каласетта!

– Так почему ты не возвращаешься туда?

– Еще не могу. Вот когда отложу хоть немного денег, тогда и вернусь. Еще год, может, два… Боюсь, чтобы Анна не заболела, здесь так холодно… Мирель говорил, что вы привезли новый реквизит. Это ради него вы так рискуете жизнью?

– Ради него.

– Ради этой куклы? И стоит?

– По-видимому, да, иначе я бы сюда не приехал. Но теперь не жалею.

Он положил свою ладонь на ее. Она позволила ему держать их так всего несколько секунд, потом убрала руку, а когда Бенджамен вдруг приблизился к ней, сказала:

– Нет!

Они замолчали, оба чувствовали себя неловко. Бенджамен не понимал, что с ним происходит, и почему он чувствует все то, чего не испытывал в подобных ситуациях. Почему, ведя себя словно романтический болван рядом с этой танцовщицей, которая, должно быть, прошла через столько рук, он дает ей перевес над собой. Это его злило, и он не знал, что делать.

– Зачем мы едем в эту Познань? – спросила она. – Зачем мы вам нужны, и что вы хотите сделать?

Он не отвечал.

– Вы мне не доверяете?

– Я никому не доверяю. И научился этому еще до того, как научился читать. Потом узнал, что, прежде всего, нельзя доверять женщинам.

Джулия рассмеялась.

– Как глупо! Каждый мужчина так говорит, хотя среди мужчин предателей больше.

Вновь она была права. Бенджамен попрощался и ушел.

Его разбудил разговор. Уже светало. Старый шахматист, сидя в ящике автомата, объяснял склонившимся Хейтеру и Мануэлю:

– …шах же объявляют трехкратным наклоном головы «Турка».

– А каким образом, сидя в этом ящике, можно ориентироваться в ходах противника. Ведь доску не видно, – спросил Хейтер.

– Вы ее видите, только снизу, и…

– Ну а ходы?

– Я уже говорил, что для этого служат вот эти шнурки. С каждой клетки свисает шнурок, законченный металлической пуговицей. Нескольких не хватает, нужно будет сделать. Основания фигур и пешек сделаны из сильных магнитов. В исходной позиции магниты притягивают тридцать две пуговицы, остальные свисают свободно. При выполнении хода пуговица отпускается, но тут же притягивается другая, так что пуговицы говорят о ситуации.

– Но вы же видите только свисающие или притянутые пуговицы! Как сориентироваться, где стоят фигуры и какие? То же самое с пешками. Нужно помнить каждый ход с самого начала игры, а у кого может быть такая память?! – заметил Мануэль.

– Для этого служит вот эта маленькая доска, на которую переносятся все ходы, о которых сигнализируют пуговицы… Да, противника нужно предупреждать, чтобы он ставил фигуры точно в центре клеток, иначе магнит может и не сработать.

– Но ведь этого я ему не скажу, – буркнул Хейтер.

– Понятно, что нет. А говорят, будто все это нужно для того, чтобы заведенный «Турок» не сбросил какие-нибудь фигуры. И помните, перед игрой нужно убрать из правой руки трубку, а под левую положить подушечку. Да, во время игры тот, кто стоит снаружи, должен время от времени открывать дверцы, делая вид, что заводит механизм, чтобы сидящий внутри не задохнулся. Но не слишком часто.

– Не слишком часто!? Да ведь там можно задохнуться, сидя в этой тесноте, да еще и со свечкой! – воскликнул Диас.

Хейтер прикрыл ему рот рукой и прошипел:

– Тиииихо!

Все трое обернулись, чтобы увидеть, что начальник уже не спит. Старик, вылезая из внутренностей ящика, прошептал:

– А я столько лет сидел, и как-то живой…

«Да как ты живешь, бедняга», – подумал Батхерст. Старик распрямился и сказал:

– Я пойду, майн герр. Я им объяснил все, что нужно, а мне пора во дворец. Где мой кошелек?

На восток они отправились утром 20 ноября 1806 года (четверг). Поначалу повозки двигались в тумане, словно белые гуси, скрипя осями, и этот звук только усиливал призрачность тишины. Потом взошло солнце, тракт заполнился мундирами, флажками и веселыми криками солдат. Они ехали полями, среди которых часто попадались деревни и городки, и лесами, деревья в которых печально кивали, переживая собственную наготу.

– Вам погадать, синьоре? – спросила Джулия. – Дайте руку.

Бенджамен подал ей руку, злясь на то, что за его спиной Хейтер и остальные весело переглядываются. Джулия взяла его руку и молча изучала ладонь.

– О тебе думают две женщины, синьоре.

– Всего лишь двое? – напыщенно спросил Батхерст.

– Одну ты не любишь, вторую не хочешь любить. Ой!

– Что случилось?

– Линия жизни раздваивается так, как я ни у кого еще не видела. Что это значит? У тебя будут две жизни?

– Естественно! Не менее двух. Я же колдун!

– А теперь возьмите карту, синьоре. – Джулия дала ему выбрать из гадальных карт, обозначенных только номерами. Бенджамен выбрал. – Тринадцать. А теперь я выложу пасьянс.

Она разложила другую колоду, с фигурами, в сложную мозаику.

– Ты, синьоре, бубновый валет.

– А почему не вот этот, выше?

– Этот выше, это рыжий червовый валет. Это твой враг. Ты же бубновый. А теперь отсчитай тринадцать сверху. Ты же сам вытянул тринадцатый номер, синьоре.

– На счастье, или на беду, Джулия? Говорят, что он приносит неудачу.

– Одним так, другим – нет.

– И ты веришь в те глупости, которые предсказываешь?

– Нет, но иногда они верят в нас. И потому от них не всегда можно сбежать, синьоре.

Глава V
Джулия

По хорошему тракту они ехали на Мюнхеберг, через Бердорф, Махльсдорф, Фогельсдорф, Херцфельде, Лихтенов, а затем на юг, в сторону Франкфурта (Батхерст обдумывал возможность переправиться через Одер в Кюстрине, но потом решился на Франкфурт) через Хайнерсдорф, Петерсхаген, Троплин, Бооссен и Клестов. Хороший тракт здесь означал дорогу, называемую в то время «chaussee» (шоссе), на которой колеса не вязли по оси в грязи, не ломались в ямах и которая позволяла передвигаться достаточно быстро.

Во Франкфурт въехали через ворота Лебузер вечером 23 ноября (воскресенье) и решили переночевать в трактире «Золотое Солнце». Они заняли весь боковой, меньший зал и подкреплялись мясом с вином, шутя и распевая песни. Том «Веревка» возбуждал всеобщее веселье своими попытками признаться в любви золотоволосой Диане, приме-наив или женщине-змее, в которой было гораздо больше от пресмыкающегося, чем от наивной барышни, но которую Господь не обделил яркой красотой. Но сама Диана предпочитала поляка Юзефа, давая ему это понять агрессивным кокетничанием. Мирель, который во время пути просил Батхерста дать разрешение на несколько представлений во Франкфурте (Бенджамен категорически отказал), был зол как собака, ругался с женой, что правда не мешало ему, как всегда, обжираться без меры. Братья Риккардо и Томмазо, канатоходцы, забавляли своими шуточками вольтижировщицу Люцию, желая таким образом отвлечь ее внимание от Мануэля; Робертсон убеждал матушку Розу в превосходстве святого Патрика над святым Дамианом, впервые с момента отъезда из Лондона хорошенько закладывая за воротник, на что Бенджамен смотрел сквозь пальцы. Бартоломео, сын Пинио и Люции, перебрасывался огрызками костей с Хуаном, с которым давно подружился.

Сам Батхерст расслабился и совершенно не участвуя в общем веселье, оставался наедине с собственными мыслями. Впервые за долгое время у него появился аппетит. Раз за разом малышка Анна, сидящая между ним и матерью, обращалась к нему. Когда же Джулия уложила ее спать, на лавке между ними осталось свободное место, которое они, неизвестно почему, не заполняли, хотя это и выглядело более странно, чем если бы они прижались друг к другу у всех на виду.

Батхерст понимал, что все его попытки смешны, во всяком случае, он пробуждает, пусть и скрытые, насмешки всей компании, но не мог понять, почему ведет себя как мальчишка. Он не жаловался на отсутствие успеха у женщин, но еще никогда в жизни не встречал женщину, которая бы действовала на него таким образом. Он думал о ней каждую ночь, взбешенный тем, что это отвлекает его от операции. Все это он анализировал своим холодным умом, который внезапно перестал быть холодным, но не мог понять, что весь этот гипноз – это влюбленность. Но даже если где-то глубоко, подсознанием, он это понимал, то гнал от себе эти мысли. Впрочем, возможно, как раз это он бы и мог понять, но вот одного – не мог никак: почему, безотносительно к состоянию опьянения, он обязан вести себя словно влюбленный шут! Ведь это так не соответствовало тому стилю поведения, который он принял для себя и навязывал другим, и который ему был так к лицу. Чертово невезение! Именно сейчас, да еще и к ней! Ведь тип ее красоты не был из его любимых!..

И как раз во Франкфурте Батхерсту был выставлен счет за эту любовную слепоту.

Погруженный в собственные мысли, Бенджамен не заметил, что за столом не хватает иллюзиониста Симона. «Маэстро Сиромини» куда-то пропал и появился в зале где-то через час, словно кролик из шляпы в одном из своих фокусов, когда все остальные уже собирались идти спать. И сразу же после него вошел французский офицер. Его прибытие закрыло всем рты. Француз какое-то время стоял, внимательно приглядываясь к сидящим, затем направился к Батхерсту и бесцеремонно занял свободное место между ним и Джулией.

– Вы не против, если я присоединюсь к вашей компании, – сообщил он.

В воцарившейся тишине, Бенджамен вспомнил, что Мануэль Диас публично посмеялся над иллюзионистом, доказывая, будто он лучше его, а так же слова Юзефа: «Теперь Симон его возненавидит»… И еще слова Джулии: «Признается мне в любви». Молчание прервал Мирель, громко и нервно заговорив:

– Ну конечно, конечно! С радостью просим! Siamo felici, felicissimi [177]177
  Мы счастливы, очень-очень счастливы.


[Закрыть]. Честь это есть большая у нас радовать господин офицер! Пожалуйста!

Француз не удостоил Миреля взглядом. Он взял кружку и, повернувшись к Батхерсту, выпил.

– Ваше здоровье, мсье…

– Но ведь этот человек, – Бенджамен указал на сидевшего, свесив голову, иллюзиониста, – сообщил вам, кто я такой.

– Да, сообщил. Вот только у меня паршивая память, мсье…

– О'Лири.

– О'Лири? Так вы англичанин?

– Ошибаетесь, капитан. Я ирландец. А это большая разница. Я ирландский революционер, сбежал с Острова после поражения восстания 1798 года.

– Браво! – хлопнул в ладоши офицер. – Мы, французы, обожаем ирландцев. В девяносто восьмом мы сражались на одной стороне, против Лондона, точно так же, как и сейчас. Предлагаю выпить за то, чтобы король Англии Георг позорно сдох вместе со своими вонючими протестантами!

Чувствуя внимательный взгляд офицера, Бенджамен широко оскалился и поднял свою кружку:

– Пускай сдохнут, и поскорее!

Они выпили. Офицер отер губы рукавом, вытянул руку с кружкой за спину, давая знак, чтобы налили еще, и, уставившись на Батхерста, продолжил расспросы:

– И вы, конечно же, мечтаете вернуться на родину, мсье О'Лири?

– Естественно.

– На цирковой повозке?

– Не понял, – удивился Бенджамен.

– Видимо, мы оба не понимаем, поскольку меня учили, что из Гамбурга в Ирландию дорога идет по морю, причем – на запад, а совсем не на восток!

– Вас прекрасно учили, капитан, но трудно требовать, чтобы я возвращался на родину, оккупированную лондонскими скотами! Сначала их нужно победить.

– Правильно. Очень верное замечание, мсье О'Лири. Что же, тогда за победу!

Они снова опорожнили кружки. Батхерст старался пить осторожно. Офицер же снова подставил кружку, чтобы ее наполнили, и напор не сбавлял.

– Кстати, мсье О'Лири, каким же образом вы сражаетесь за победу? Оружием или мисками жонглируя?

– Вы смеетесь надо мной, капитан?

– Вам так показалось? Да что вы! Я говорю очень даже серьезно. Можно сказать, смертельно серьезно, мсье О'Лири… Но я же вижу вас в компании циркачей…

– Просто, я воспользовался данным транспортным средством, капитан. Временно. Мои собственные повозки были реквизированы пруссаками. Сам я уже несколько лет занимаюсь торговлей, ведь чем-то зарабатывать на хлеб надо… Сейчас же мне хотелось бы установить торговые связи с Силезией и Австрией. Сейчас мы направляемся на юг: Глогув, Вроцлав, Прага.

– Ваша откровенность достойна похвалы, О'Лири. Вот если бы вы мне еще и документы свои показали…

– С удовольствием. – Бенджамен сунул руку за пазуху. – Вот они, пожалуйста.

Офицер внимательно просмотрел бумаги и вернул их Батхерсту.

– Они в порядке, в чем я, собственно, и не сомневался. Другое дело, что самыми настоящими документами всегда располагают английские шпионы.

– Это плохая шутка, капитан, – резко ответил на это Батхерст, – решительно протестую! В девяносто восьмом я сражался вместе с Тоном [178]178
  Адвокат Тиболд Уолф Тон, вдохновитель восстания в Ирландии, схваченный англичанами в 1798 году и осужденный на повешение, покончил с собой, перерезав горло.


[Закрыть], чудом избежал смерти! После этого ваша родина предоставила мне опеку и гостеприимство, став моей второй родиной. К сожалению, она не предоставила мне средств на содержание, вот мне и пришлось сделаться купцом.

– Это и вправду печально, – растрогался француз с издевкой в голосе.

– Гораздо печальнее то, капитан, что вы оскорбляете меня без каких-либо оснований! Я не шпион!

– Вы в этом уверены, О'Лири?

– Повторяю, это нонсенс! Я не шпион!

– Но я и не говорил, будто вы шпион! С чего вы это взяли? В связи с этим, кто же вы?

– Я уже говорил – купец!

– Правда, правда, говорили…

Француз почесал в голове, как бы удивляясь собственной рассеянности.

– Ну да, да… Еще, О'Лири, вы говорили, будто бы направляетесь в Силезию и в Прагу. А на этом маршруте, что я уже понял, контрабанда буквально цветет.

– Ну это уже слишком, капитан! – взорвался Батхерст. – Со шпионскими штучками не удалось, так теперь вы заявляете, будто я контрабандист!

– Что-то вы разнервничались, О'Лири. И, опять же, это только ваши фантазии – я вас еще ни в чем не обвинил.

– Зато раз за разом делаете инсинуации относительно моих преступлений.

– О'Лири, хотите ценный совет. Не кричите на меня, я этого не люблю. Я разговариваю с вами вежливо. И, вопреки тому, что вы заявляете, я пока что ни в чем вас не обвиняю. Если бы я что и хотел сказать, то заметил бы, что купцы, как правило, плохо владеют оружием, а вы перестреляли полк пруссаков.

– Что?… Это вам этот придурок рассказал?! – Бенджамен глянул на иллюзиониста. – И вы, капитан, поверили?

– Говоря откровенно, в полк – не сильно. Но пару десятков… Везете с собой оружие?

– А как иначе в такое время?! Везде полно прусских дезертиров и грабителей. Не забывайте, капитан, что я со своими друзьями несколько лет сражался с англичанами за свободу. Так что оружием мы владеть умеем.

– Не сомневаюсь в этом, и прошу мне поверить, О'Лири, что я ничего не забываю. Ничего. Выпьем за ваше умение! И за здоровье императора!

Офицер встал по стойке смирно и рявкнул:

– Vive l'empereur!.. Вы не пьете, О'Лири?

– Почему же, с удовольствием. За здоровье императора, мы всегда… Но только пускай это будет последний тост, я не хочу слишком упиться…

– За императора стоит упиться, О'Лири! Но вернемся к теме. Этот человек сообщил, будто вы перевозите какой-то таинственный товар, взятый в Берлине.

– Здесь нет никаких тайн – это новая театральная декорация. Фигура мусульманина.

– И все же, что-то здесь имеется странное. Вы, О'Лири, сообщили, будто повозками этих циркачей пользуетесь лишь временно, и что вы сами купец, а не комедиант. Тогда почему же этот реквизит купили вы, а не управляющий труппой толстяк?

– Просто я ему помог, действуя по его указанию. Обычная мелкая услуга.

– Интересно, а вот этот ваш фокусник утверждает, будто все наоборот, это труппа выполняет все ваши приказы.

– Полагаю, мсье, этот фокусник не рассказал вам, как несколько дней назад один из моих людей, парень с золотыми руками, скомпрометировал его в присутствии французских солдат, которым труппа давала представление.

– Нет, об этом он мне не говорил.

– Именно в этом я не сомневался! Спросите его, говорю ли я правду.

Француз глянул на Симона, и ему даже не пришлось спрашивать, бегающие глазки фокусника сказали ему все.

– Так вот оно как! – буркнул он про себя.

– Именно так, капитан. Этот несчастный фокусник – записной лжец, оскорбленные профессиональные амбиции которого толкают к мести.

– Гммм, вот оно какие сапоги!.. Ну вот, О'Лири, сами видите, что все можно спокойно объяснить, и совсем не нужно нервничать и злиться. Правда, ваше умение так гладко объяснить любую проблему вызывает у меня истинное удивление. Итак, вы говорите, будто дали представление для французских солдат. Где же?

– В Берлине. И представление закончилось бурными аплодисментами.

– Замечательно. Во Франкфурте тоже много солдат, соскучившихся по развлечениям.

– Мне весьма жаль, капитан, но мы спешим.

– Я не спрашивал о том, спешите вы или нет, О'Лири. Труппа не ваша, и она выступит.

– Временно труппа принадлежит мне, капитан. Я арендовал повозки на все путешествие, а повозки – это их дом. Мсье капитан, прошу вас понять и простить. У меня срочное дело во Вроцлаве.

– Ваша спешка. О'Лири, начинает меня интересовать. Равно как и ваш багаж. Придется его осмотреть.

– Протестую! – заявил Батхерст. – Я буду вынужден обратиться в жандармерию.

– Тогда вам не надо далеко ходить, можете сразу обратиться ко мне. В этом городе жандармерии еще нет, полицейские функции выполняет армия. Я один из ответственных за порядок и безопасность во Франкфурте. Завтра или послезавтра жандармерия здесь уже будет [179]179
  Бригада жандармерии была образована французами во Франкфурте 24 ноября 1806 года.


[Закрыть], но ведь до завтрашнего дня еще целая ночь. Поэтому, – француз снизил голос до шепота, – предлагаю обратиться ко мне. Если я проведу обыск, то наверняка чего-нибудь да найду, а уж контрабандой могу посчитать все, что только захочу. Опять же, я могу вас арестовать на несколько дней и допросить с использованием специальных средств. Вы меня понимаете, О'Лири?… А во время такого рода допросов люди рассказывают все, даже то, чего они и не знают – за это я ручаюсь. Военное положение такие методы оправдывает. Так как? Если бы я не был настроен к вам по-дружески, О'Лири, то пришел бы сюда с солдатами, но я здесь сам. Вам это должно что-то сказать…

Слова этого человека «что-то» говорили Батхерсту. Конкретно же то, что капитан желает подзаработать, в последний раз перед приходом жандармерии, которая возьмет на себя как полицейские функции, так и взятки. Все было не так уж плохо, как он думал, а ведь еще секунду назад он полагал, что все совершенно паршиво. Бенджамена беспокоило лишь то, что француз с каждым мгновением все больше пьянел.

– Я понял вас, капитан, – шепнул он, – все мы должны как-то жить. Думаю, что мы договоримся, и вы останетесь довольны.

– Я всегда верил в то, что ирландец с французом способны договориться. Давайте выпьем за братскую дружбу между нашими народами!.. Ииик! Пардон… Так как… sante! [180]180
  Твое здоровье.


[Закрыть]

– Сколько? – спросил Бенджамен, – отставляя полную кружку. Француз поглядел на него сквозь щелочки век, почесал краснеющий нос и рявкнул:

– Эй, О'Лири, почему не пьешь? Я все вижу, sacre nom de nom! [181]181
  Проклятие.


[Закрыть]

Батхерст послушно сделал несколько глотков и повторил:

– Сколько, капитан?

Тот ничего не сказал и начал разглядывать лица окружающих, молчаливых и напряженных, и взгляд француза заставлял прикрывать веки или отводить перепуганные глаза. Джулия хотела было встать из-за стола, но офицер грубо дернул ее за руку и вернул на место, так что даже лавка хрустнула.

– Куда это ты, ma petite? [182]182
  Малышка.


[Закрыть]

– Ребенок спит, мне надо за ним присмотреть, – ответила та, глядя в сторону.

– Успеешь! Пускай спит, не мешай. Я прав, ирландец?

– Конечно, капитан. Так сколько?

– А тебя, О'Лири, на мякине не проведешь, а я… иикк! Пардон… Сколько? У нас еще время есть. Деньги это… иккк! Это еще не все, счастья они не дарят. Не хотите выступить для солдат великой армии его императорского величества, тогда выступите для… иккк!.. для представителя этой армии… передо мной выступите… Фокусы, скачки, хождение по канату – мне это не интересно. А вот дамочка, – обратился он к Джулии, которую уже обнимал рукой, – чем занимается?

– Танцую.

– Si, si, signor capitano, – вмешался Мирель, – она есть чудесно танцевать может, a meraviglia [183]183
  Чудесно.


[Закрыть], она уметь танцевать на яйца! Джулия, давай, станцуй, per favore! [184]184
  Пожалуйста.


[Закрыть]