Текст книги "Шахматист"

Автор книги: Вальдемар Лысяк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Ему?!

– А ты не знал об этом, брат Стефан? Ему, за наличные деньги и за дочку Шмерля, Лаю. Это та самая девица, что приходит к майору по вечерам, разодетая словно попугай. Тебе придется подкупить арендатора, чтобы он сказал майору, будто знает ирландца как купца, что вел с ним дела. Словом, пускай поручится за него, и тогда, может, его и отпустят. Майору важны хорошие отношения со Шмерлем, он на этом хорошо имеет…

– Но ведь майора нет в Гостыне, он в Познань уехал!

– Надолго?

– Не знаю, отец настоятель, на несколько дней.

– Что же, придется вооружиться терпением и ждать, когда он вернется. Другого выхода я не вижу, брат Стефан.

Совет оказался хорошим. Батхерста освободили через три дня, в ночь с 6 на 7 декабря 1806 года. Ему отдали трость, документы и приказали убираться прочь [257]257
  В этом месте в Мемориалене было половины листа, оборванного сверху. В первой версии книги я заполнил этот пробел разговором монаха с арендатором, но теперь отказался от него, поскольку то была чистая литературная фантазия, не слишком существенная для последующего развития событий.


[Закрыть].

Той же ночью Бенджамен с монахом сели на лошадей (коня для монаха предоставил арендатор) и отъехали от города настолько быстро, насколько это было возможно. Только ночью далеко уехать было никак нельзя. Переночевали в крестьянской хате. Утром в воскресенье (7 декабря) они направились в Познань по дороге, обсыпанной быстро тающим снегом. В городе переждали несколько часов, поскольку постоянно идущие службы не позволили англичанину сразу же оставить письмо-вызов («Буду во вторник»). До Шамотул добрались к вечеру. Им навстречу вышел Юзеф.

– Все в порядке? – спросил Бенджамен.

– Почти, сэр. Я только приказал посадить Робертсона в подвал.

– Что он сделал?

– Нажрался. Могут быть неприятности.

– Какие неприятности? То, что упился, это еще нормально, он за это получит.

– Он нажрался с управляющим, сэр!

– Что-то выболтал?

– Мы не знаем. Но он с ним разговаривал, а по пьянке…

– Слишком много он и не знал, – совершенно бессмысленно утешил себя Бенджамен.

– Достаточно уже того, что он упомянул про Лондон, сэр, – вмешался стоящий рядом Хейтер.

– Ты прав, этого достаточно. Будем надеяться, что таким уж кретином он не был. Ладно, утром посмотрим.

Бенджамен повернулся к монаху, который молча стоял у него за спиной.

– Джозеф, это отец Стефан. Приготовь ему постель, он будет спать рядом с Сием.

– Так точно, сэр.

Юзеф с монахом ушли, а Батхерст обратился к Хейтеру:

– Вас беспокоили?

– Нет, сэр.

– Никаких солдат, французов…

– В замке были лишь пара поляков, но никаких подозрений у них не возникло.

– Что за поляки? Зачем они здесь?

– Не знаю, сэр, но с нами это никак не связано. Поляки организовывают в городе какую-то свою власть, потому они и приходили.

– То есть, все в порядке?

– Почти в порядке, сэр.

– Ты про Робертсона? Я его накажу, как и обещал, но не думаю, чтобы…

– Я имею в виду Джозефа, сэр!

– Джозефа?

– Да, сэр, он как-то странно изменился. Это не он посадил Робертсона под замок, это я с Томом и Мануэлем заставили его сделать это.

– Ты с ума сошел, Брайан? Что ты имеешь в виду?

– Мы говорили об этом. Я, Мануэль и Том. Они тоже заметили.

– Да что заметили, черт подери!

– Трудно объяснить, сэр, но присмотритесь к нему, пожалуйста. Ходит мрачный, косится, ворчит или же задумывается целыми часами и тогда как бы глохнет.

«Проклятые девки», – подумал Батхерст, а сам сказал:

– По-моему, я знаю, что произошло, сам заметил еще раньше. Все потому, что Мануэль отбил у него женщину.

– Сейчас она с Томом, сэр.

– Чтоооо?! Сто чертей, ну и шустрая. И когда твоя очередь?

– Сэр, это не шутки, и речь идет не про Диану. С Джозефом происходит что-то нехорошее, а про Диану он уже забыл. Как смотрю на него, мне просто страшно становится, сам не знаю почему.

– Я скажу тебе, почему, Хейтер. Вы завидуете, потому что его я сделал своим заместителем, и когда меня здесь нет, вы обязаны его слушаться. Иди спать, завтра покажешь свою работу.

Утром он вместе с Томом и Мануэлем спустился в подвал, где разбудили Робертсона.

– Оооо, день добрый, сэр! Этот братишка Джозеф плохо со мной поступил, сэр. Так нельзя! – жалобно простонал шотландец, выбираясь из под тряпок, которыми был накрыт.

– Что же такого он тебе сделал? – спросил Бенджамен.

– Закрыл меня как зверя и держал в этой темнице, сэр!

– То есть, сделал именно то, что от него и требовалось. Сейчас же, браток, я сделаю тебе кое-что похуже. Помнишь, что я обещал тебе за пьянку?

– Клянусь святым Патриком, сэр! С тем братиком я выпил, чтобы разогреться, оно ж холодно так, что костенеешь! А еще для того, чтобы его аккуратненько к нам привлечь, ведь он же волком смотрит, а как выпьет – так душа человек.

– Том! – приказал Батхерст.

Том «Веревка» и старший Диас схватили Робертсона за руки, бросили на сундук, заткнули рот тряпкой, так что шотландец не успел и вскрикнуть, и стащили с него штаны, несмотря на отчаянное сопротивление. Моряк уселся сверху и держал, в то время как цыган угостил Робертсона десятком не слишком сильных ударов палкой. Когда его отпустили и вынули тряпку, монах остался в том же положении и только тихо плакал. Батхерст поднял его, посадил и сказал:

– На следующий раз, Робертсон, сам понимаешь?… То, что ты вытворяешь, грозит всем нам смертью, поскольку пьяный не знает, чего говорит. Я люблю тебя, гад, но предпочту, чтобы ты был мертвым, чем пьяным. Осталось несколько дней, мы уже близки к концу, потом можешь весь свой заработок пропить. Чем ближе к концу, тем опаснее, и потому я убью любого, кто сделает ошибку хотя бы даже случайно, потому что нам уже нельзя совершать ошибок, даже самых малых! Ладно, возьми себя в руки!

Из подвала он отправился на первый этаж, чтобы осмотреть работу Хейтера и Диаса. Угол, в котором те работали, был закрыт шкафом и занавеской. Стенные панели были почти готовы, но за «Турка» еще и не брались.

– Брайан, если будешь так медлить, то не успеешь!

– Хлопоты, сэр. Мне не хватало клея, но я уже достал. Сегодня стенку закончим.

– Что с автоматом?

– Разобрать цацку было не сложно, сэр, а вот сложить! Мы с Мануэлем почти что не спим. И мне нужна краска…

– Какой цвет?

– Коричневый.

– Скажи Робертсону, чтобы еще сегодня устроил со своим родичем. Через три дня ты должен закончить, или мы все проиграем!

– Уже через три дня, сэр?

– Не знаю, возможно, и через неделю, но мы должны быть готовы в любой момент. Это зависит не только от меня. Поспешите!

Он оставил Хейтера с Диасом и вместе с Томом отправился во двор. Когда они остановились возле повозок Миреля, из дома вышел мужчина в кожухе с огромным воротником и в лохматой меховой шапке на голове. Он коротко глянул на Батхерста и прошел к воротам.

– Что это за тип?

– Понятия не имею, сэр.

– Когда он здесь появился?

– Вчера. Наверное, у него какие-то дела с управляющим.

– Слишком много здесь крутится незнакомцев!

– Не можем же мы останавливать и проверять каждого, кто здесь шатается, сэр!

– Не можем, но когда кто-то шатается, вы на двор не выходите, – ответил Батхерст, глядя на силуэт мужчины, уже исчезающий в воротах.

Сразу после этого он закрылся со священником и разговаривал с ним несколько часов. Член ордена филиппинов не был удивлен тем, чего от него потребовали. Без тени аффектации он согласно кивнул и сосредоточенно выслушал объяснения Батхерста, очень редко перебивая каким-нибудь замечанием или вопросом. Они согласовали множество проблем, и только одно беспокоило Бенджамена – что этот человек слишком мягкий, он не владеет властным голосом, у него нет абсолютно необходимой царственной надменности. Он приказал священнику произнести несколько фраз нужным тоном, но результат был мизерным. Нет, эту проблему обязательно необходимо решить! – подумал он. Зато он был восхищен памятью монаха. Всего лишь раз услышав какое-нибудь имя, какую-нибудь деталь, чье-либо описание, число или слово, ксендз Стефан безошибочно запоминал это и мог, не раздумывая, повторить в любой момент.

Батхерст достал из багажа пачку бумаг и подал священнику со словами:

– Вот код Наполеона. Все время читайте его, отец, и спите с ним, чтобы любая мелочь впечаталась в вашу память, словно собственное имя.

Монах, сомневаясь, покачал головой.

– Достаточно ли будет этого, сын мой? Как можно полностью воплотиться в другого человека, лишь читая о нем, но не увидев его хотя бы раз?

– Вы правы, отец, я думал об этом…

Он задумался и улыбнулся собственным воспоминаниям:

 
Обдумаем полней,
Какие могут ждать нас вероятья.
Допустим, план наш белой ниткой шит
И рухнет или выйдет весь наружу.
Как быть тогда? Нам надобно взамен
Иметь другое что-нибудь в запасе.
 

– Чьи это слова, сын мой, которых я не понимаю, но которые столь красиво звучат? – спросил священник.

– Шекспира, монах… Бога мы тоже во всей полноте не понимаем, как и его слов, хотя они звучат для нас так красиво… Шекспир мой Бог, возвышающийся над всеми земными божками, а его сын – Гамлет, мой единственный брат. Как же я люблю его, отец мой! Он приходит ко мне, когда у меня неприятности, или же когда мне плохо, это он делает так, что мне уже не так тяжело…

– Стихами, сын мой, ты убираешь неприятности?

– Я питаюсь стихами, отче, получая в них совет или силу, а неприятности убираю пинками. Бывает, что это пинок прямо по совести, но бывает, что другого способа и нет. Именно так со мной и сейчас. – Он замолчал, впав в свойственное ему иногда состояние задумчивости. А потом вдруг опять обратился к священнику: – То есть, необходимо обдумать нечто такое, что даст нам гарантию результата. Недостаточно, чтобы вы выучили всю эту писанину наизусть, даже если бы вы запомнили ее столь же хорошо, как я – каждое слово из «Гамлета». Но я знаю, что нам следует сделать. Приготовьтесь к выезду, отец Стефан. Мы отправимся в Познань.

Утром 9 декабря (вторник), разбуженный Сием пораньше, Бенджамен помчался в Познань один. Филадельф уже ожидал его, но их обоих ждала неожиданность – двери в собор кармелитов были закрыты. Тогда они пошли дальше и уселись у бернардинов, в соборе возле монастыря, под стенами которого уже начали устраиваться шумные торговки. Гвардеец осмотрелся еще раз и вынул из-за пазухи свернутые бумаги.

– Ознакомьтесь с этим и как можно скорее уничтожьте, – сказал он. – Это список лиц, из которых состоит ближайшее окружение узурпатора. Слуги, секретари, охрана, министры, штаб, военные, которые сейчас пребывают в Познани – с описаниями лиц и характерных признаков. Не думаю, чтобы все это было нужно двойнику больше, чем на несколько часов, так как затем мы перехватим все нити и будем ими дергать. А вот здесь досье на Шульмайстера…

Пока тот говорил, Батхерст просматривал отдельные листки. Услышав фамилию Шульмайстера, он буркнул:

– Убогое это досье…

– Это все, что мы успели собрать.

– …но занимательное… Ну вот, сын пастора, вот оно как…

Он хотел сказать: «как и я сам», но вовремя сдержался.

После этого он перелистывал страницы одну за другой, читая некоторые сведения тихо вслух, как будто разговаривал сам с собой:

– Псевдонимы: «Господин Карл», «Рыжий Карл», «Почтмейстер»… Мания величия… Ясное дело, без нее он был бы мальчиком на посылках, как и всякий, кто ее лишен… Везунчик! Много раз вырывался из лап австрийцев. Жестокий и не знающий сомнений. Следовательно – умный… Ооо, любит театр! И еще… что здесь написано?… Любит детей! Замечательная смесь! [258]258
  Сведения, сообщенные Батхерсту агентом филадельфов можно проверить. Шульмайстер, как и Батхерст, был сыном протестантского священника. Его побеги из тюрем были своеобразными шедеврами. Он удочерил двух девочек-сирот и воспитал их. По его инициативе в Вене поставили пьесу Анахореты.


[Закрыть]

Увлеченный таким сходством между собой и Шульмайстером, Батхерст впал в некий транс, он читал и комментировал вполголоса, все время в стиле беседы с самим собой, пока филадельф не перебил его:

– У нас нет времени, вы прочитаете это потом! И вообще, не понимаю, какое это вообще может иметь значение! Сами мы Шульмайстером заниматься не будем и, конечно, не потому, что знаем его как любителя театра! Нас же он тоже не тронет, поскольку не имеет о нас понятия!

– Вот в этом никогда нельзя быть уверенным, – заметил Бенджамен.

– Мы в этом уверены. Доказательством является то, что мы до сих пор живы. Если бы он хоть что-то о нас знал, мы все уже делили бы общую могилу! Пока что он ничего не знает. А узнает, когда будет стоять перед расстрельным взводом! Поэтому я и не понимаю, зачем все это…

«Ты и не должен», – подумал Бенджамен. Даже если бы он и хотел, то не объяснил бы этому человеку, что ему доставляет буквально физическое наслаждение иметь такого противника, как Шульмайстер, соль всей этой игры, брата-близнеца по другую сторону баррикады, и чтобы иметь возможность обмануть его с помощью прекрасной, словно симфония Бетховена, комбинации, он хочет знать о нем все – как мужчина желает познать любимую женщину. Ну как бы он мог все это объяснить?

– Сколько у нас времени? – спросил он.

– Не знаю, – ответил агент филадельфов. – Но несколько дней – наверняка. Раньше, чем к концу недели он отсюда не тронется. Все ускорилось…

– И от чего это зависит?

– От захвата постоянных переправ на Висле, Буге и Нареве. Наши войска, переправляющиеся через Вислу, попадают в тесный угол между австрийской границей, Наревом и Вислой. Чтобы получить свободу маневра, необходимо овладеть переправами на Нареве или Буге, а вот этого пока не удалось [259]259
  Пехота маршала Даву форсировала Нарев через несколько часов после разговора Батхерста с филадельфом, ночью с 9 на 10 декабря 1806 года.


[Закрыть]. Русские Беннингсена крепко удерживают противоположный берег, а от Белостока подходит новая русская армия Буксгевдена. Развитие событий на этом участке, естественно, будет иметь свое значение, но главную роль играет мост на Висле, который сейчас восстанавливает Мюрат. Можно сказать практически наверняка: как только этот мост будет готов, Бонапарт выедет из Познани через двадцать четыре часа.

– Имеются ли какие-нибудь донесения, на основании которых можно было бы определить, сколько времени займет восстановление этого моста?

– Как я уже говорил, дня четыре… или пять. И это все наше время. На большее лучше не рассчитывать, потому что можно и поскользнуться. Там, в Варшаве, они рвут все жилы, работают день и ночь… Вы готовы, О'Лири?

– Почти. Послезавтра буду готов наверняка.

– То есть, даже в самом худшем случае, это будет еще перед планируемым отъездом. Но мне кажется, все не так уж и плохо. Я думаю – у нас есть пять дней. Когда мы должны начать действовать?

– Послезавтра. Вам нужно будет напомнить ему про «железную маску», а если этого будет мало, упомяните еще и про «Шахматиста» фон Кемпелена.

– Хорошо, это будет несложно. Почти каждый день он куда-нибудь выезжает и часами шастает по округе.

– В мундире полковника конных егерей?

– Всегда. Плюс плащ и шляпа.

– Какая охрана?

– Около тридцати человек. В основном, польские гвардейцы, от нас – с десяток человек. Но два раза он был только с нами и с тремя поляками, всего двенадцать человек. Так что, бывает по-разному [260]260
  Эти рейды Наполеона по окрестностям Познани очень интересно описал в своих воспоминаниях ( Путем Легионов) генерал Дезидерий Хлаповский, который сам участвовал в них и завоевал симпатию императора.


[Закрыть].

– Во сколько он выезжает?

– Утром или до полудня. Очень редко – позднее одиннадцати. Точного времени я сообщить не могу, точно на него положиться нельзя. Несколько дней назад он играл в Гарун-аль-Рашида: бродил по городу вечером в гражданском платье и наблюдал. Его сопровождало трое наших и один поляк, переводчик. Он обожает подобные штучки, в Париже частенько так делает.

– Зачем?

– Говорит, что таким образом, инкогнито, может слышать глас народа без посредников.

– Когда вы мне сообщите? – спросил Батхерст.

– О чем?

– О дне приезда императора в Шамотулы.

– Мне трудно сказать заранее. Может, за час, а может – за трое суток. Мы кого-нибудь пришлем. От часа ноль, о котором сообщит вам наш посланник, вы должны быть готовы постоянно, вплоть до приезда корсиканца.

– Кто, месье, будет контролером замены с вашей стороны?

– Я. Постараюсь быть в эскорте. Но этого мало. Чтобы мы поверили, то есть, чтобы я был совершенно уверен и мог донести начальнику, что замена все-таки совершилась, кто-то из наших будет и вместе с вами, чтобы следить за операцией с вашей стороны. И еще одно: перед тем мы должны увидеть двойника.

– Очень хорошо складывается, – сказал Бенджамен, – поскольку я как раз хотел просить, чтобы вы провели двойника ко двору, на час или на два, как можно дольше. Затем, чтобы он как можно лучше присмотрелся к Наполеону.

– Что?! – отшатнулся филадельф. – Это невозможно!

– Это обязательное условие.

– Повторяю, это невозможно!

– Ах, так? Для вас это невозможно?… Я боюсь, месье, что невозможно, чтобы организация, для которой такая мелочь невозможна, была способна перехватить власть! И только не стройте оскорбленных мин, ибо – либо все это просто комедия, и тогда я выхожу из игры, либо мы играем серьезно, и я знаю, что у меня имеются надежные партнеры, которые сотрудничают со мной, и которые не пустят все сделанное мною псу под хвост уже через час после моего отъезда!.. Так как?! Вы же, вроде бы, контролируете и штаб и двор!..

Гвардеец молчал, но на его лице рисовалось бешенство.

– Прошу понять, – продолжал Батхерст, – просто необходимо, чтобы двойник не выдал себя еще до того, как перехватит власть! Он обязан увидеть императора вблизи, присмотреться, как Бонапарт разговаривает, как он движется, как держит руки, как глядит на людей, как выговаривает слова. Этого не заменить никаким описанием!

Он долго ожидал ответа. Филадельф насупился и молчал, уставившись в картину на алтаре. Затем он обернулся и, цедя слова сквозь зубы, произнес:

– Слушай, англичанин… Ты бросаешься словами, за которые у меня в стране…

Бенджамен чуть не рявкнул: Только не пугай, ничтожество! Но он сдержался, а француз продолжил:

– … Но ты нам нужен, и ты знаешь об этом, потому такой наглый! Мы сильнее, чем тебе кажется, а отказался я лишь затем, чтобы всего не испортить. Провести двойника ко двору для нас это сущая мелочь, но что будет, если его случайно узнают?

– Сейчас он носит бороду, и может надеть рясу. Так что нет и речи, чтобы его узнали.

– Ладно, ты сам этого захотел. На днях состоится сборная аудиенция, и мы проведем двойника на нее. За ним придет человек, который представится как «приятель Морис». Тот же самый человек отвезет его к вам и останется, чтобы следить за заменой. Есть ли еще какие-то проблемы, которых мы не обсудили?

– Пока что это все, – ответил Батхерст.

Француз поднялся и ушел, не попрощавшись.

Работавший по двадцать часов в сутки Хейтер был готов к утру 11 декабря (четверг). Механизм западни работал как следует: человека, находящегося в сундуке шахматного автомата, можно было вытащить на платформе, что перемещалась на роликах, одним рывком в соседнее помещение, а именно – на галерею над воротами, где Том должен был сразу же набросить петлю. Механик, хотя он и падал с ног от усталости, тут же получил новое задание: изготовить для похищенного «коляску» с такой подвеской, что бы ее могли нести между собой две лошади.

А вот лошадей им и не хватало. Робертзон купил для них шесть лошадей, итого, их было девять, но Батхерст хотел, чтобы у каждого была еще и сменная.

– Герр О'Лири, – объяснял Робертзон, – ну поймите же, сейчас война, все поляки просто с ума посходили, потому что война для них – это как девочка в постели. Все побежали к Наполеону. Генерал Домбровский организовывает вспомогательные польские легионы для французов, а ко всему прочему еще и реквизиции! Бонапарт готовит какое-то новое наступление, и ему нужны пополнения. И они не в бирюльки играют, забирают лошадь, дают тебе квиток и конец. От всего сердца советую вам спрятать своих. Я и вправду ничего сделать не могу, во всей округе ни одного приличного коня не осталось, одни дохлые клячи. А если даже и остался, то хозяин не продаст его ни за что на свете. Я уже расспрашивал, где только мог…

Батхерст поглядел ему прямо в глаза и сказал, выговаривая слог за слогом:

– Робертзон. Мне нужно больше лошадей. Можешь достать их из-под земли, родить, сотворить. Делай, что хочешь, но ты обязан мне их доставить. Это мое последнее слово.

Тот только пожал плечами:

– Герр О'Лири, я уже говорил…

– Да пошел ты к чертям со своими разговорами! Не верю, что во всей округе нет приличных лошадей!

– Ну… парочка имеется, но они краденые.

– Если хорошие, я их беру!

– Не советую, герр О'Лири. Они у одного дезертира, пруссака, который прячет их в имении неподалеку от Оборника (Оборников), но его явно ищет полиция и жандармерия. Это опасно… [261]261
  Все указывает на то, что речь шла о Фридерике Омере, лакее, который украл двух лошадей. Правда, познаньский Директорат Полиции опубликовал сообщение о поиске Омера только 20 декабря 1806 года (в «Газете Познаньской, № 108 – номер вышел с датой 17 декабря), но тогда это не было чем-то необычным. Полиция публично обращалась за помощью лишь тогда, когда не могла найти преступника сама. Например, объявление об исчезновении 11-летнего Юзефа Зейдля, который сбежал из дома 1 декабря, было напечатано только 27 декабря.


[Закрыть]

– Берите этих лошадей! – решительно заявил Батхерст. – Только осторожно, как-нибудь ночью.

Тем же утром в башне объявился «приятель Морис», старый сержант с глуповатой рожей, но с очень хитрыми глазками, и сообщил, что на следующий день, после обеда, заберет двойника на аудиенцию, а привезет вечером, и что «час ноль» – это шесть утра в субботу, 13 декабря. И вот тут появилась новая проблема…

Бенджамен предполагал, что между аудиенцией и «часом ноль» будет больший временной промежуток. Тем временем, оказалось – что у них не больше пары десятков часов. Сама же проблема состояла в том, что монах не должен был брить бороду и обрезать волосы в самый последний момент, поскольку это сразу же бросилось бы в глаза. Кожа должна привыкнуть, недавно бритые места будут светлыми… Но раньше щетину тоже нельзя было сбривать, поскольку борода была необходима для камуфляжа во время аудиенции. Подумав, Бенджамен попросил посланника, чтобы тот задержался у них на часок, после чего отправился к отцу Стефану. Он застал его перелистывающим полученные ранее бумаги.

– Отец, завтра вы отправитесь в Познань, чтобы приглядеться к Наполеону, – сообщил Батхерст. – Но не со своей бородой, а с искусственной. Эту необходимо немедленно сбрить, а волосы срезать.

Парикмахерская операция заняла у сержанта и Мануэля почти час. «Приятель Морис» уложил знаменитую прядку Бонапарте как следует и воскликнул:

– Mon Dieu! Cest vraiment lui! [262]262
  Богом клянусь! Это и вправду он!


[Закрыть]

Удовлетворенный таким восхищением Батхерст попрощался с сержантом, после чего выбрал из своих запасов подходящую бороду и парик для отца Стефана. Еще утром 12 декабря (пятница) он осмотрел «коляску», изготовленную Хейтером и Мануэлем, оговорил с коммандос последние подробности операции, определил, где утром должны стоять лошади, следить за которыми он назначил Хуана, и приказал всем прийти к нему в шесть вечера, сразу же после ужина. Затем он поел сам, после чего еще раз просмотрел карты. Наконец он вытянулся на кровати и вздремнул. Сий разбудил его после полудня, когда «приятель Морис» приехал за священником.

Ровно в шесть вечера все собрались в комнате Батхерста. Он начал без вступлений:

– Как я и говорил, завтра с пяти утра – боевая готовность. Если все удастся, вы станете богачами, получите намного больше, чем вам обещали. Если только нам удастся довезти до Лондона… императора Наполеона Бонапарта, парни!

Все сорвались с места. Кто-то даже воскликнул: О, Боже! а потом стало тихо. Батхерст продолжил:

– Я обязан был сказать вам об этом, чтобы вы не повели себя точно так же завтра, когда увидите его. Да не тряситесь вы, словно старые бабы! Охрана замены не заметит, потому что наш поп – его чистая копия, они похожи как две капли воды. А через пару часов власть уже будет в руках у других людей. Вы же станете народными героями, причем – героями, сидящими на мешках с золотом!

– Сэр, – обратился к нему Хейтер, – лично мне все равно. Если нас зацапают, то что за офицера, что за императора – смерть одна и та же. Но вот чувствую я себя как-то по-дурацки, что самого Наполеона, за шкирку, словно котенка…

– Вся наша слава, как раз в том, что не котенка, но императора.

Хейтер покачал головой и усмехнулся.

– Мне это даже начинает нравиться, сэр. Моя малая полюбит меня, как узнает, что я прилапал Наполеона!

Том «Веревка» и Мануэль Диас расхохотались, и атмосфера разрядилась до состояния нормального напряжения перед делом. Впервые за несколько дней улыбнулся даже Робертсон:

– А ты, браток, скажешь, что это ты один его так аккуратненько прилапал. Я же знаю…

В двенадцать с минутами «приятель Морис» привез монаха. Отец Стефан вошел в комнату твердым шагом, словно выбивая ритм сапогами, сорвал бороду и парик, откинул волосы, одну руку отвел за спину, вторую же, с оттопыренным большим пальцем, поместил на границе живота и грудной клетки, делая вид, будто сует ее в разрез жилета, после чего начал мерным шагом прохаживаться от стены к стене.

– Superbe! [263]263
  Великолепно!


[Закрыть]– шепнул сержант, который не мог оторвать взгляда. Батхерст рассмеялся.

– Вижу, отче, что вы отличный актер. Когда вы уже станете императором, не забудьте о своем покорном слуге, который мечтает о чине маршала.

Наполеон в виде шахматной фигуры. Рисунок Вальдемара Анджеевского

Монах остановился, сделал резкий разворот, вонзил пронзительный взгляд в лицо англичанина и убедительным тоном процедил:

– Soit! [264]264
  Согласен, договорились, пускай так и будет (любимый способ выражения согласия у Наполеона).


[Закрыть]

– Браво! – прокомментировал Бенджамен. – А теперь всем спать.

Он обратился к сержанту:

– Ваш сенник лежит возле постели монаха. Спите спокойно, мой слуга вас разбудит.

Сам же он не мог заснуть еще несколько часов. Он лежал и думал. О Джулии, о пройденном пути, снова о Джулии, а еще – о человеке, носящем фамилию Шульмайстер, и понятия не имеющем, что завтра он будет скомпрометирован, а самое позднее послезавтра – расстрелян. Завтра 13 декабря 1806 года. Это будет историческая дата, как день победы под Ла Гуг [265]265
  Победа англо-голландского флота над французским 4 июня 1692 года. Считалось, что она сорвала планируемую высадку на Островах войск сторонников претендента на английский престол Иакова II Стюарта.


[Закрыть]. Дети в школах будут заучивать ее на память… Тринадцатое… Ему вспомнилось, как он вытащил чертову дюжину из колоды, которую подсунула ему Джулия. «На счастье или на несчастье?… Для одних так, для других – нет… Ты веришь в эти глупости?… Нет, но иногда они верят в нас». Невозможно убежать, нельзя, нельзя…

К полуночи его сморил беспокойный сон. Ему снился мужчина с пухлым лицом, с умным издевательским взглядом. У мужчины были гладкие рыжие волосы, и он смеялся во весь голос, оскалив зубы: ха, ха, ха, ха, ха, ха!!!.. Смех его набирал сил, и эхо его, словно в нефе собора, грохотало и усиливалось, пока не превратилось в гром.