Текст книги "Шахматист"

Автор книги: Вальдемар Лысяк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– Не советую, Джефф.

– Чего?! Это почему же?!

– Парнишка должно быть хорош, если не испугался вашего рычания. Будь осторожнее, Джефф. Опять же, мне не нравится, когда трое против одного.

– Чего?! Ты мне еще будешь тут… Что, не слыхал, как эта салонная вонючка…

Рука Батхерста с выпрямленными пальцами выстрелила словно пружина и ударила скандалиста в лоб, в результате чего бородач без сознания свалился на землю.

– А ну, сидеть! – крикнул великан бросившимся с мест собутыльникам Джеффа, после чего подошел к Бенджамену.

– Это я Том «Веревка», – сообщил он. – А ты неплохо справился, парень, вот только плохо встал. От стенки далеко, спина не прикрыта.

– За спиной мой человек, и такую стенку он голой рукой пробьет. Мой удар, по сравнению с его, это мелочь.

– Ого! Это хорошо, ты не такой зеленый, как мне сразу показалось. Чего хочешь?

– Тебя порекомендовал мне Уилсон. Вроде бы, ты желаешь подышать свежим воздухом. Через несколько дней я отправляюсь на континент поиграть с французами. Тебя бы я взял.

– Вот так, просто за доброе слово?

– Нет. Можешь заработать столько, что выпивки тебе хватит до конца жизни. Первая работа у тебя может быть уже завтра, я хочу посчитаться с бандитами со Сторегейт.

– Вот это мне уже не нравится, – буркнул моряк. – Сторегейт я люблю. На меня не рассчитывай.

Бенджамен хотел было уйти, как вдруг вспомнил слова старого нищего.

– Ты знал Пегги Джонс? [110]110
  Пегги Джонс – черноволосая красотка, во второй половине XVIII века – эксклюзивная куртизанка, впоследствии оказалась на улицах подозрительных кварталов Лондона, занялась мелкой торговлей и проституцией. Она была одной из наиболее популярных фигур преступного мира; в 1805 году исчезла при загадочных обстоятельствах.


[Закрыть]– спросил он.

– Еще как! Кто же тут ее не знал, отличная деваха, только что ты…

– Я узнал, что ее прикончил Док. Если хочешь отплатить ему за это с моей помощью, ожидай завтра в шесть вечера на углу Март Стрит и Джеймс Стрит. Но если решишь прийти, сначала научись обращаться ко мне «сэр». Бывай.

Бенджамен развернулся на месте и вышел, чувствуя за собой дыхание Сия. По Темзе ходили отблески луны и звезд. С моря дул соленый ветер. Из-за спины раздалось хоровое пение:

«When the wine is in…»

Глава III
Удачливый глупец

Церковь Святой Марии вырастала чуть ли не посреди улицы, разделяя широкую дорогу Странда на два неровных ответвления. Она выпячивалась вперед классическим двухуровневым фасадом, увенчанным круглым портиком, который был покрыт похожим на крышку супницы куполом и уходила вглубь пятиярусной колокольней, у которой каждый последующий ярус был меньшим параллелепипедом, чем предыдущий до самого верхнего малыша, на котором высился крест. Само здание церкви по бокам охранялось рядами трехэтажных жилых домов совершенно одинакового размера. Лишь справа Сомерсет Хаус, выделявшийся коринфскими колоннами фасада и группой муз на крыше, нарушал своей величественной тушей унылое однообразие улицы. Можно было сказать: как резной столб в простенькой ограде.

Чтобы оказаться здесь до того, как часы, размещенные над тимпаноном в самом нижнем, цокольном элементе башни, пробьют пять, Робертсону пришлось побить собственный рекорд применения поговорки «Кто рано встает…» Эта максима не принадлежала к его любимым; обычно он вставал около девяти, очень редко раньше. Но ведь он и крайне редко получал приказы от таких людей, как молодой Батхерст.

На месте он был без двадцати пять, во всяком случае, именно так он впоследствии «аккуратненько» сообщил Батхерсту. На площадке перед церковью, днем шумной, заполненной колясками и телегами торговцев, теперь было пусто и тихо. Впервые он видел Лондон таким: спящим, серым от редкого предрассветного тумана, с лампами над занимавшими первые этажи зданий лавками, освещавшими выкрашенные желтой краской выпуклые, в густую клетку витрины – и этот Лондон ему понравился. У этого Лондона был необычно чистый, отрезвлящий запах и веяло величественным покоем, поскольку сон мамонта всегда величествен. Теперь язык города можно было слышать гораздо лучше, чем в дневном, оглушающем муравейнике.

С расстояния в несколько ярдов от ворот, втиснутых перед портиком с железной оградой, Робертсон заметил, что он здесь не один, и обрадовался, ощущая, что это ожидает его добыча. Присев на корточках, под воротами неподвижно находился человек еще не старый, даже не имеющий признаков старости, но уже и не молодой, один из тех, кому дают либо двадцать восемь, либо лет на двадцать больше, не имея понятия, какая из догадок более верна. Ужасно худой, словно съедаемый чахоткой поэт из анекдота про нувориша или романа позитивиста, с восковой, прочерченной синими жилками кожей, глубокими ямами глазниц и чуть более высоким левым плечом, выдающим, что его обладатель левша, и что плечо это многократно занималось любовью с прикладом. Этого последнего Робертсон отметить не мог, поскольку с трудом отличал приклад от ствола, зато он тут же заметил, что лицо мужчины покрыто настолько глубокой и отчаянной печалью, словно это было лицо магометанского ангела гробниц Азраила.

Подойдя к воротам, Робертсон попытался толкнуть их, но те не уступили.

– Это что же, еще закрыто? – спросил он в воздух.

– Да, отче, – раздался ответ, – рано еще…

– Как это рано?! – ужаснулся монах. – Молиться, сын мой, никогда не рано. Я тут не мог спать, вот и подумал, что, вместо того, чтобы в кровати валяться, будет лучше аккуратненько святому Патрику помолиться – покровителю всех грешников, а тут на тебе – рано еще! И когда же откроют храм, а?

– Скоро, отец мой, через несколько минут, но только для меня, поскольку я здесь убираю, неф в порядок привожу, полы мою, а для верующих откроют чуточку позднее. Но вам, как лицу духовному, никаких препятствий, думаю, чинить не станут… Простите, отец, вы сказали, что святой Патрик…

– Что, святой Патрик?…

– Будто бы он – покровитель грешников…

– Ну да, сын мой, следует понимать, что так. Но только тех, кто, аккуратненько, переполнен желанием очищения, и которые от покаяния словно лисы, собаками преследуемые, не убегают. Таким вот святой Патрик аккуратненько и покровительствует, ведя к отпущению грехов. У закосневших грешников другие покровители. А зачем ты спрашиваешь, сын мой?

– Почему я… ибо, видите ли, отец… я… я…

– Ты не заикайся, но аккуратненько так выкладывай всю правду! Согрешил?

– Так, отче, но…

– Но если ты желаешь исправиться, святой Патрик аккуратненько так вырвет тебя из сатанинских – гадких, понимаешь – лап. Или ты уже закоснел?!

– Нет! Нет… Отче, я желаю… каюсь ежедневно, именно тут…

– Как же ты каешься?

– Ну… я же говорил уже, убираю, мою…

– А что же ты сделал такого, а?

– Я? Невинного человека убил, отче.

– Убил?! Невинного?! Ой, несчастный!!! За что же ты отобрал у него жизнь?

– Отче, смилуйтесь! Я… это была ошибка, не хотел я! Служил в полиции, мне приказали…

– Замолчи, братец! Думаешь, что такой грех великий смоешь, полы здесь убирая? О, несчастный!

Робертсон обратил глаза к небу, а точнее, к циферблату часов на башне; мужчина же расплакался. Но тут монах прервал каскад слез, коснувшись его плеча.

– Успокойся, сын мой. Слезы твои – видимое доказательство того, что ты аккуратненько желаешь покаяться, вот только метлой и тряпкой такой грех не смыть, о нет!

– Что же… что же мне делать, отче? – всхлипнул мужчина.

– Ты должен проявить аккуратненько так волю к истинному покаянию, это во-первых. Я вот тут думал, как тебе помочь, и с помощью святого Патрика аккуратненько так придумал – но вот найдешь ли ты в себе достаточно сил?

– Отче, я все сделаю, что прикажешь, только помоги мне, ибо такая жалость давит меня, что никак мне не выдержать с таким камнем на душе.

– Ну ладно, сын мой, слушай меня аккуратненько. Плохой поступок можно смыть хорошим, а очень плохой – очень хорошим. Ты лишил свою страну человека, и это огромная утрата. Когда страна на пороге войны стоит и в защитниках нуждается. Этой же, тобою убитой, пары рук в час нелегкий может и не хватить, ведь тяжкие испытания Британию нашу ждут, а все, как тебе ведомо, по причине дракона корсиканского, чтоб ему святой Патрик кости аккуратненько так переломал! По чистой случайности ведомо мне, что готовится против него поход храбрецов. Прими участие в этом походе, положи на алтарь жизнь свою, и поступок этот грех твой перевесит, и святому Патрику повод даст, чтобы тебя аккуратненько спасти.

– Поход? Не знаю я, отче, к кому обращаться…

– А отправишься?

– С охотой. Любую епитимью отработаю, пускай даже смертью придется заплатить, ибо жить с таким грехом на душе не могу уже.

– Я проведу тебя, сын мой, ведь вижу, что ты откровенно покаяться желаешь.

В этот самый момент часы над ними пробили пять ударов, и они услышали шаги с другой стороны калитки. Заскрежетал замок, в двери появился старый церковный служитель.

– Проходи, Лоренс, сегодня много работы после вчерашней службы, опять же, алтарь помыть нужно, поскольку…

– Мы войдем, – перебил сторожа Робертсон, – но чтобы помолиться, а не тряпкой елозить! Не она врата в Царство Небесное открывает, но молитва и покаяние аккуратненькие. Идем!

Через несколько минут они уже шли рядом по еще дремлющим, но уже светлеющим улицам. Внезапно худой остановился и обратился к шотландцу.

– Отче, но ведь церковь та не святому Патрику посвящена была! Скажите, что это за экспедиция, может это…

Монах же, почувствовав нотку сомнения и беспокойства, обнял его рукой и, потянув за собой, успокоил:

– Обо всем узнаешь аккуратненько так, когда прибудем на место. Что же касается святого Патрика, то в силу королевского указа, он уполномочен опекать любую церковь, у которой башня выше ста футов. Ты, сын мой, не беспокойся. Так меня тронуло твое желание исправиться, что, святым Патриком клянусь, да исполнится воля Божья, видно и я отправлюсь, чтобы следить аккуратненько так за ходом покаяния твоего. Вместе отправимся, то есть, я хотел сказать, вместе со святым Патриком.

К шести часам они добрались до дома миссис Джибсон. Им открыл Степлтон. В большой комнате на набитых сеном матрасах лежали избранники Батхерста и немилосердно храпели. Робертсон указал худому одно из двух свободных спальных мест и сказал:

– Поспи хорошенько, братец, ибо ты давненько уже толком не спал.

Сам же отправился в комнату Бенджамена. Он не знал, спит ли их начальник или нет, и что нужно сделать. Постучать? А вдруг тот проснется и станет злиться, что ему перебили сон? Робертсон подошел на цыпочках и приложил ухо к двери. Мертвая тишина. Он нажал на ручку и осторожненько приоткрыл дверь настолько, чтобы в щелку поместился глаз. Он поместился и уткнулся прямиком в нечто круглое, что было отверстием пистолетного ствола.

– А, это ты, Аллан. Что, жить надоело?

– Спасай меня, святой Патрик! – пискнул Робертсон. – Уберите это орудие смерти, сэр! Я только хотел посмотреть…

– Никогда не подходи ко мне украдкой, Аллан, поскольку у крадущегося редко имеются честные намерения. Я же не всегда отличаю друга от врага. Входи.

– Неужели, сэр, вы никогда не спите в такое время?

– Надо было поработать. Присаживайся. А ты что пил, монах? Тянет от тебя!

– Да самую капельку, для разогрева, сэр, утро такое зябкое…

– Я запрещаю тебе выпивать в течение нашей совместной работы. Ни капли, понятно?! А теперь рассказывай. Ты с ним говорил?

– Аккуратненько так переговорил, сэр.

– И что?

Робертсон доложил о встрече со снайпером и закончил:

– Так вот я стал богаче на сотню гиней, сэр, а ваша милость на храброго парня, разве что только несколько умом тронутого, но, думаю, что не головой ему придется добро делать, а ружьем – так тут он аккуратненько и пригодится.

– Когда он появится?

– Он уже здесь, сэр. Я приказал ему чуточку поспать.

– Хорошо. Когда он проснется, приведи его ко мне. Не позднее, чем через три часа… Я доволен тобой, Робертсон, свой экзамен ты сдал.

– Я рад, сэр, а вместе со мной и святой Патрик. Когда я получу экзаменационное свидетельство, сэр?

Впервые Робертсон увидел блеск усмешки в глазах Батхерста, когда тот открыл ящик и вытащил кошелек. После чего подал ему его со словами:

– Ты и сам поспи чуточку, Аллан.

Не прошло и трех часов, как монах влетел в комнату Батхерста в такой спешке, что можно было бы сказать: с всклокоченной лысиной.

– Сэр! – виновато выдавил он из себя, – сэр, братик уходит! Уперся и все! И мы не можем его удержать, ни я, ни святой Патрик, которого позвал я на помощь. Я уже ему еще раз аккуратненько так все объяснил, а он слушать не желает, говорит, будто я его обманул!

– Что же с ним произошло?

– Не знаю, сэр, ничего не понимаю! Хейтер говорит, будто это цыган, что спал рядом с ним, как его там… Парус, Павус… Ну, худой ему аккуратненько так выложил, а тот черный дьявол насмеялся над ним и сказал, что тут никаким покаянием и не пахнет… Святой Патрик, что же делать?

– Заткнись и не трясись будто студень. И приведи ко мне его.

– Кого, сэр? Цыгана?

– Нет, этого парня из церкви.

До девяти оставалось еще несколько минут, когда бывший снайпер с Боу Стрит встал перед столом Бенджамена, обученный по дороге монахом, как следует «аккуратненько» себя вести.

– Имя?

– Ригби. Лоренс Ригби, сэр.

– Ты, кажется, служил в полиции?

– Да, сэр.

– Что делал?

– Стрелял на дальние расстояния, сэр.

– Я нанимаю тебя на несколько недель для того же самого и за деньги, которых ты не заработал бы и за два десятка лет.

– Меня деньги не интересуют, сэр.

– Что же тебя интересует?

– Я хочу покаяться за совершенное мною убийство.

– Там, куда я собираюсь, у тебя будет для этого самый подходящий повод.

– Неправда, сэр! Меня обманули! Теперь я уже знаю, что вам нужен был снайпер, поэтому отец Аллан меня сюда и привел. Я желаю вернуться в церковь, причем немедленно! Я поклялся никогда не брать в руки оружия.

– Никто тебя не задерживает и не заставляет – дело твое. Ты прав, тебя обманули. Но это не отец Аллан обманул тебя, поскольку мы выступаем против французов – безбожников и якобинцев, которые рушат алтари и угрожают нашему королю. Где же тебе найти лучшую оказию заслужить отпущение грехов, как не среди нас? Тебя обманул цыган, и только лишь потому, что он истинный цыган. Ты когда-нибудь слышал про цыгана, который сказал в жизни хоть слово правды? Ну, скажи.

Ригби, которого этот вопрос застал врасплох, начал рассуждать:

– Нет, сэр, не слышал. Это правда, мой дядя Лоример всегда говорил, что цыган, если хоть раз в день не соврет или не украдет, так ночью спать не может, поскольку…

– Вот видишь. В устах цыгана правдивое слово реже, чем магнолии в Сахаре. Он сказал тебе, что мне нужен хороший стрелок? Гнусная ложь. Зачем мне несколько снайперов? Хейтер исключительно стреляет, и Браун, я же вообще самый лучший стрелок в королевстве. То есть, нас трое, а хорошая винтовка всего одна. Признаюсь, что у нас есть винтовочка, о которой можно только мечтать. Держал когда-нибудь в руках пневматическое оружие?

Говоря это, Батхерст открыл деревянный футляр, вынул из него тирольскую винтовку Хейтера, сложил обе части одним движением и подошел к окну. Ригби не ответил на вопрос, но при виде винтовки глаза его наполнились восхищением, что было гораздо более важным ответом. В одно мгновение этот восторг смыл с его лица печальное выражение. Худой голодным взором ласкал приклад, замок и ствол, сглатывая слюну, которая, раздражая пересохшее горло, вызвала кашель. Тем временем Бенджамен открыл окно и что-то высматривал. Ригби, словно автомат, сделал два шага…

– Погляди, – сказал Батхерст, – за тем домом, в глубине улицы, стоит дерево. Видишь ветку, что выступает из-за трубы? Сейчас я ее перебью.

Через пять секунд из-за трубы выступал уже только обломок.

– Заметил, как тихо бьет? Хорошая винтовка, очень хорошая. И, как видишь, для нее мне уже никто не нужен. Впрочем… могу поспорить, что ты так бы не попал. Ставлю десять гиней против пенса, что ты не срежешь ту ветку у самого основания, над самой трубой. Ну как?

Ригби замялся, но работавший у него под черепом проектор, высвечивающий искушающие картинки, заставил его двинуться. Он протянул руку и взял винтовку. Какое-то время он присматривался к ней, затем приложил ее к плечу жестом влюбленного, прижимающего тело женщины, повел стволом…

– Сделай поправку на снос вправо, – шепнул Батхерст, – с такого расстояния сносит на дюйм-полтора…

Раздался тихий щелчок и сразу же – слова Бенджамена:

– Прекрасный выстрел! Держи, вот твои десять гиней. Да, стреляешь ты отлично! Если бы не твой отказ, я бы даже отдал ее тебе для исключительного пользования. Но что же… Отдай ее и прощай.

Ригби стоял неподвижно, превратившись в статую, держа винтовку и не имея сил оторваться. Продолжалось это долго. В конце концов, дрожащим голосом он произнес:

– Я вот так думаю, сэр, может вы и отец Аллан правы…

– Ясное дело, правы, а цыган тебе наврал. Сейчас сам в этом убедишься. – Батхерст открыл дверь и крикнул в коридор: – Парвис, ко мне!

На лице прибежавшего тут же цыгана был страх. От Робертсона он уже узнал, что ему светит.

– Слушаю… случаю, сэр.

– Что ты наплел Лоренсу?

– Я? Что я наплел, сэр?… Ааа, утром… ну… я так, я шутил, а он во все поверил, сэр… Да Богом клянусь, сэр! Я только так, ради шутки…

– Ты плохо поступил, Парвис, поскольку Лоренс принял все это за правду и теперь имеет претензии к Аллану. В следующий раз не ври, а теперь уматывай, болван!

Бенджамен говорил все это очень мягким, милым голосом, словно отец любимому ребенку, который напроказничал. Когда за цыганом закрылась дверь, он повернулся к Ригби:

– Сам видишь. А теперь иди, у меня много работы, а я еще не завтракал. Винтовку положи.

– Сэр…

– Слушаю.

– Сэр, думаю, я отправлюсь с вами.

– Ну нет, спасибо. Мне не нужен человек, который каждые пять минут меняет решение из-за цыганских глупостей. Если бы ты уже был членом группы, это тебе дорого бы стоило. Мои люди обязаны слепо повиноваться мне. Что касается приказов, принятия решений – для этого здесь есть я.

– Сэр!

– Что ты хочешь?

– Сэр, я буду послушным, я выполню любой приказ. Клянусь!

Ригби стоял на месте, не выпуская винтовки из рук, и глядел собачьим взглядом. Батхерст сделал вид, что размышляет.

– Ладно, Ригби, я тебе верю. С этого момента ты мой, твоей же будет только винтовка. Иди к отцу Аллану, пускай покажет тебе Хейтера, или же просто спроси механика, а тот познакомит тебя со всеми ее штучками и способом хранения.

– Благодарю, сэр! – воскликнул снайпер, выходя из комнаты, и даже не удостоив взглядом того, с кем говорил, поскольку глаза его были прикованы только к чудесной пневматической винтовке.

«Каждый влюбленный слепнет и видит лишь ее, – подумал Бенджамен, – а самые счастливые, как этот божественно стреляющий маньяк, те, кто влюбляются в неодушевленные предметы, верные, не ругающиеся и не капризничающие. Она будет дарить ему наслаждение при каждом нажатии на курок. Именно такой человек нам и нужен».

Через какое-то время он снова вызвал к себе Парвиса.

– Слушаю, сэр.

– Мануэль с Хуаном обращаются ко мне: сеньор. Ты говоришь иначе, с другим акцентом.

– Они ведь из Андалузии, сэр, а я родился в Англии. Моя семья жила тут уже издавна. С Мануэлем мы познакомились в тюряге, и с тех пор держимся вместе.

– А на каком языке вы разговариваете друг с другом?

– На романи, сэр.

– А на каком языке ты думаешь?

– Думаю?… Не понял, сэр.

– Все просто. – Говоря это, Батхерст приблизился к цыгану. – Человек всегда думает на каком-то языке. На том, который ему ближе всего. На каком же языке думаешь ты?

– Ну… на романи, сэр.

Теперь они стояли лицом к лицу. Батхерст шептал, и каждое его слово заставляло цыгана дрожать.

– Тогда, Парвис, подумай, на романи, вот что: если я хоть раз сделаю то, что сделал утром, или что-то подобное, что каким-либо образом способно повредить операции, этот человек, перед которым я стою сейчас, поочередно переломает мне все кости и прибьет как бешеную собаку. Поэтому, ради собственного же блага, никогда, пока я нахожусь под его началом, я не позволю себе подобную глупость… Подумай так и запомни. А теперь можешь идти, и если случаем не позабыл английский язык, спроси у Сия, бывало ли такое, чтобы я не сдержал слова… Да, и пришли сюда Робертсона.

Монах пришел с набитым едой ртом.

– Степлтон накрыл завтрак, сэр. Следует отдать справедливость, готовит он аккуратненько…

– Сначала отдай половину своего экзаменационного сертификата, Аллан!

Изумленный Робертсон чуть не подавился. Но протестовать не стал и, вынув кошелек, отсчитал пятьдесят гиней.

– Понял, почему? – спросил Батхерст.

– Да, сэр. Мне не удалось самому завербовать Лоренса. Я начал, а ваша милость аккуратненько закончила, так что мы это сделали вместе.

– Ничего ты не понял. Ты должен был его привести; ты это сделал, а больше ничего и не нужно было. Но не нужно было перед тем молоть языком про задание, которое получил! Откуда Парвис узнал, кто такой Ригби? Похвастался, дурак, вот я и наказываю тебя штрафом. Ровно половина заработка. В следующий раз это может быть половина языка, и даже сам святой Патрик тебе не поможет. Ты мне нужен, Робертсон, и это правда, но справиться я могу и без тебя. Прекращай молоть языком. И выпивать! Иди, жри, но перед тем передай Степлтону, чтобы принес мне завтрак сюда. Через полчаса я приду к вам, пусть все будут готовы.

Во время завтрака к нему вошел Кэстлри.

– День добрый, Бенджамен. Приятного аппетита.

– И вам того же, милорд. Позавтракаете?

– Спасибо, я уже ел. Но даже если бы и был голоден, вид этой банды отбил бы у меня аппетит. Что за типы! Откуда ты их набрал: из Ньюгейт или прибрежных забегаловок? Один вообще на комедианта похож, цветастый, словно уличная девка!

– Из многих мест, в том числе и из тюрем.

– И что, ты им доверяешь? Ведь это же волчья стая! Справляешься?

– Пока что – да.

– И не боишься, что во время операции они начнут брыкаться?

– Если кто начнет, уже не закончит. И они об этом знают. Впрочем, в большинстве своем, это приличные парни, но с самого начала я держу их очень жестко и выбиваю клыки сразу же, как только кто-либо их показывает. От одного моего вида их морозит. А мстить за это они станут тем, на кого я укажу. Это же биологический закон, милорд: каждый ищет более слабого, чтобы отомстить за то, что существуют более сильные. Отец кричит на ребенка, потому что на него наорал начальник, а ребенок терзает своего плюшевого мишку [111]111
  Тут автор допустил неточность. Плюшевые мишки стали любимыми детскими игрушками значительно позже, где-то в 80-х годах XIX века, а знаменитыми – только после выхода произведений А. Милна в 1926–28 гг.


[Закрыть]. Интересно, а на кого раскрывает рот плюшевый медвежонок, как вы считаете, милорд? Так вот, за то, что я их терроризирую, они будут рвать глотки другим. И первую трепку они дадут сегодня же вечером, во время экзамена.

– Я уже говорил тебе, Бенджамен, что не одобряю твоего замысла. А вдруг ты погибнешь?

– Тогда вся эта забава уже не будет меня касаться, милорд. Я даже не узнаю будете вы меня больше жалеть или проклинать. Да, чуть не забыл… Как там с кодом императора?

– Ту небольшую часть, которую мне удалось собрать здесь, на месте, получишь перед отъездом. Остальное – от Гимеля, я выслал к нему его знакомого с зашифрованным письмом по данному вопросу [112]112
  Две информации, одна из Мемориала(см. сноску 154), вторая из МемуаровБурьенна (см. сноску 124), позволяют предполагать, что таинственным «знакомым», который доставил письмо Кэстлри Гимелю, был прекрасно известный полиции Фуше агент роялистов Пьер Людовик Август Феррон, граф де ля Ферроней (1777–1842), адъютант герцога Беррийского, впоследствии (с 1827 года) министр иностранных дел Франции. Как сообщает Бурьенн, в конце октября 1806 года Ферроней прибыл из Лондона в Альтону, где Гимель вел свои дела. О контактах Ферроннея с англичанами свидетельствует факт, что он выбрался из Гамбурга через Альтону в Лондон (в то время его преследовала имперская полиция) в качестве секретаря лорда Киннерда.


[Закрыть]… Ладно, тогда до свидания завтра утром.

В десять тридцать начался очередной, предпоследний инструктаж коммандос.

– В общих чертах задание вам уже известно, – сказал Батхерст, – но со вчерашнего утра кое-что поменялось. Во-первых, я изменяю деление на группы. В первую группу входим мы с Сием. Во второй: Юзеф, Мэтью, Джимми, Руфус и Парвис. Командиром второй группы, пока она будет действовать самостоятельно, является Юзеф. Его приказ в это время имеет такую же силу как и мой. Неисполнение его приказа означает смерть! Ригби будет сдавать экзамен раньше и вернется домой вечером, когда нас еще не будет. Каждый из членов второй группы получит сейчас скорострельный барабанный пистолет, из которого можно выстрелить пять раз, не перезаряжая. Это будет ваше основное оружие – весьма эффективное и очень простое в использовании. Юзеф уже умеет им пользоваться, остальные будут тренироваться в подвале под руководством Брайана.

Еще раз повторяю самое главное: задание второй группы – запугать пару десятков человек в главном зале пивной. Никто из них не может покинуть зал без моего, или Юзефа, разрешения, вплоть до завершения операции. В случае сопротивления – не убивать, это в самом крайнем случае, лучше приложить кулаком. Это все. Вопросы есть?

– Что нам делать, сэр, если эти типы начнут стрелять? – спросил поляк Мэтью.

– Стрелять быстрее и точнее, чем они; до смерти. Что еще?

– Во сколько выходим, сэр? – спросил Липтон.

– Между восемью и девятью. Да, ужина не будет, а обед – очень скромный, после трех. Это потому, что выстрел в полное брюхо означает то же самое, что и выстрел в висок: рана смертельна, так как обязательно загниет. Что еще?… Мануэль с Брайаном участвовать в операции не будут, они остаются дома и заканчивают срочную работу с оружием. Ты, Мануэль, можешь браться за дело сразу, а ты, – указал Батхерст на Хейтера, – раздай пистолеты и начинай тренировку. Юзеф, можно тебя на пару минут?

Он провел поляка к себе в кабинет.

– Выпьешь чего-нибудь?

– Да, сэр, если можно.

Батхерст разлил вино по небольшим бокалам.

– За удачу!

– За удачу, сэр!

– Переходим к делу. Гляди, – Батхерст положил на столе рисунок с сеткой улиц. – вот тут Флит Стрит, а вот здесь – улочка…

– Прошу прощения, сэр, а Лоу Лейн?

– Это уже не актуально. Поначалу я хотел выловить в одной забегаловке кого-нибудь из банды Дока и выдавить из него, где искать их главаря. Теперь это уже не нужно. Я уже догадался, кто такой Док, и мне известно, где его искать. Смотри, на этой улочке, в том месте, где я поставил крестик, имеется пивная «Олд Вайн Хаус». Над ней – этаж, за ней – длинное здание, а потом обязательно двор и дом со второй улицы. Под пивной, скорее всего, имеются подвалы. И вот где-то там и находится берлога Дока. Это заведение только для проверенных людей, не всякий может в него зайти. Твое задание состоит в том, чтобы прижать двух парней, что охраняют вход, немедленно прорваться внутрь и поставить на уши всех, кто находится в зале. Я с Сием займусь барменом, и тот укажет нам дальнейшую дорогу. Там мы Дока и поищем.

– А если его как раз и не будет?

– Будет, наверняка будет. Он уже знает, что мы придем сегодня. Ему кажется, что мы не знаем, где его база, и вот тут он ошибается. Док предположил, будто мы поймаем кого-нибудь из его людей и выдавим из него адрес, после чего по ниточке доберемся до клубка. Так или иначе, но он понимает, что на его базу мы попадем, а поскольку ему не хочется, чтобы мы ее уничтожили, он должен был выбрать единственно возможное решение. Док приготовил ловушку, чтобы прикончить нас всех: часть там, а остальных уже здесь. Никогда Доку не грозила столь серьезная опасность, и потому я уверен, что он сам будет руководить операцией. Для него она слишком важна и он не доверит командование кому-то другому. Самое большее – он может надеть маску. Нашим самым сильным козырем в первой фазе является его уверенность, будто мы понятия не имеем о засаде, будто мы не знаем, кто он такой и ищем его втемную. Мне кажется, что он будет нас даже направлять, во всяком случае, бармен наверняка без сопротивления укажет нам дорогу, куда-то на зады забегаловки.

– И что тогда?

– Это уже мое дело. Твое задание заключается в том, чтобы держать весь зал под прицелом. Отступите только тогда, когда я дам вам знать.

– А если вы погибнете, сэр?

– Думаю, что выживу, Юзеф. Но если ты услышишь выстрелы и поймешь, что со мной плохо, устраивай здесь гранатами мясорубку и отступай домой. В свою очередь, ты сам должен будешь приготовить для него здесь ловушку. Впрочем, Брайан знает, что делать, если они сюда придут. В случае моей смерти лорд Кэстлри будет решать, что делать дальше. И еще одно… Если я и вправду погибну, еще сильнее, чем уничтожить Дока, мне хотелось бы…

– Знаю, сэр. Я ему не прощу. Если выйду живым из этой игры, и если не пришью его там, на месте, мы поищем его с Матеушем и Брайаном. Если же я умру, его поищут другие. Не вывернется! Он, видно, и не догадывается, что нам известно?

– Он не ясновидящий, а Сий способен следить за людьми так, что если бы даже у них были глаза на затылке, все равно не заметят. Он уверен, что пивная, о которой я упоминал на инструктаже, находится на Лоу Лейн, где мы должны были искать людей Дока, чтобы выдавить из них сведения… Ладно, по-моему, это уже все. Соберемся здесь снова в восемь вечера, и тогда я выдам тебе последние инструкции. Вообще-то я рассчитываю еще на одного человека, моряка, но не уверен, придет ли он. Если не придет, кто-то из твоих парней получит отдельное задание, и ему нужно будет его выполнить с Мануэлем.

В пять вечера, когда Хейтер в последний раз проверял стрелковые способности коммандос, Батхерст, Ригби и Мануэль Диас уселись в экипаж (на козлах сидел Бенджамен), и отправились в сторону Ньюгейта, чтобы рядом с мостом Черных братьев свернуть направо, к Флит Маркет. Здесь они остановились на маленькой улочке, темной даже в солнечный день. Диас остался с экипажем, а Батхерст провел Ригби через несколько дворов на зады давно уже не ремонтировавшегося дома, оплакивающего пятнами грязной зелени свою ярко-травянистую молодость. Там они поднялись по скрипучей лестнице на чердак и вошли в комнатку, где Бенджамену пришлось наклониться, чтобы не удариться головой о балки перекрытия.

– Смотри! – указал он Ригби, чуть-чуть приоткрыв окошко. – Вот это вход в нашу пивную. Отойди, а то нас еще кто-нибудь увидит. Следи из-за занавески. С того момента, когда ты увидишь, что мы вошли, а это будет около девяти вечера, тебе нельзя будет выпустить оттуда ни единого живого человека, пока не выйду я. Я или поляк Джозеф, понял? Любого другого, кто переступит порог или выскочит из окна, ты немедленно застрелишь. С видимостью проблем не будет, над входом будет гореть фонарь.

– Простите, сэр, но если я застрелю кого-нибудь, сбегутся зеваки и…

– Ничего подобного. Винтовка бьет практически бесшумно, а по ночам здесь много валяется пьяных или зарезанных. Здесь такое не в новинку. Ладно, держись и не подведи! Когда мы войдем, тебе нельзя даже глаз отвести, палец все время должен быть на курке. Только не стреляй в меня или Джозефа, если мы высунем нос. Запомни, любого другого из наших, кто выйдет перед нами, ты должен застрелить точно так же, как и чужаков.

После этого Бенджамен с Мануэлем проехали по улице, параллельной той, на которой остался снайпер (Это здесь! – сказал в какой-то момент Батхерст, указав на один из домов), и направились в Ковент Гарден. До шести вечера не хватало минуты, когда экипаж приблизился к зданию театра. Бенджамен всматривался в людей с напряженным ожиданием. С облегчением он вздохнул, когда увидал на углу бородатого великана в синей моряцкой куртке. Рядом, сунув руки в карманы, стоял другой, чуть помоложе и ниже, с рожей, столь же стойкой к ветрам, и с таким же лиловым от спиртного носом. Подъехав к ним, Батхерст сказал: