Текст книги "Взлет индюка (СИ)"

Автор книги: Вадим Проскурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– И как, помогает? – заинтересовался Джакомо. – А от чего?

– От всего, – ответил Длинный Шест. – Когда как. Слушай, не трави душу! Мне и так хреново.

Джакомо уже знал, что «хреново» по-орочьи означает «плохо». И отчего Длинному Шесту плохо, он тоже знал. Единственное, чего Джакомо не мог понять – почему Длинный Шест позволяет, чтобы ему было плохо.

– Не понимаю я вас, орков, – сказал Джакомо. – Я ведь вижу, что наша миссия тебя тяготит. Я бы тоже страдал, если бы оказался на твоем месте. Предать собственную расу – дело нешуточное.

– Не трави душу, – повторил Длинный Шест.

– Странные вы существа, орки, – продолжал травить Джакомо. – Вот у нас, богоизбранного народа, нет ни рабов, ни господ, все равны перед богами и перед законом.

– Особенно королева, – добавил Длинный Шест. – Помню я, какие вы не рабы. Стоит ей пальцем шевельнуть – сразу все бегать начинают. У нас такого послушания от самого последнего раба не дождешься.

– Леди Анжела – не королева, – возразил Джакомо. – У нашего народа нет единого правителя, у нас совет комиссаров. Простые решения может принимать любой комиссар, а если ему трудно принять решение в одиночку, он зовет товарищей, чтобы помогли. Но ни один комиссар не является ни королем, ни вождем. Они все равны.

– А если два комиссара поссорятся? – спросил Длинный Шест. – Один будет говорить одно, а другой – другое. Чья правда победит?

Слова Длинного Шеста шокировали Джакомо.

– Комиссары никогда не ссорятся! – воскликнул он. – Потому что они не дети неразумные, а комиссары! Да хоть наш отряд взять, ты хоть раз видел, чтобы кто-то с кем-то поругался или подрался?

Действительно, Длинный Шест ни разу не видел, чтобы эльфы ругались или дрались. Раньше он думал, что у них железная дисциплина, но теперь он понял, что это скорее воспитание, чем дисциплина.

– Ни разу ты такого не видел, – ответил Джакомо на свой собственный вопрос. – Потому что среди охотников такого не бывает. Когда вверяешь товарищам судьбу и жизнь, только последний дурак позволит себе обижать и унижать этих товарищей, которым ты все это вверил. А дураков на охоту не берут.

– Все равно не понимаю, – покачал головой Длинный Шест. – Ты говоришь, что цель ваших набегов на Оркланд – просветление и самосовершенствование. Но почему нельзя просветляться и самосовершенствоваться, никого не убивая?

Этот вопрос поставил Джакомо в тупик, он прямо-таки растерялся.

– Не знаю, – ответил он после долгой паузы. – Традиция такая. Каждые четырнадцать дней из каждого тоннеля выходит отряд, состоящий из трех опытных охотников за удачей и семнадцати юношей. Эти юноши – лучшие из тех, кто еще не выходил в поганые пустоши. Когда отряд выполняет миссию и возвращается в благословенные леса, юноши показывают священную добычу, и все понимают, что они уже не юноши, но мужи.

Неожиданно подал голос бог Каэссар.

– Стало быть, единственной целью всех этих походов является юношеская инициация? – спросил он.

– Не знаю, что такое инициация, – ответил ему Джакомо. – Целью охоты является то, о чем я говорил минуту назад, и более ничего.

– Понятно, – сказал бог Каэссар.

Некоторое время Джакомо и Длинный Шест молчали, ожидая продолжения, но его не последовало. Тогда Длинный Шест сказал:

– Когда вы напали на Иден, в той армии не двадцать особей было, а гораздо больше.

– То не охота была, а разведка, – объяснил Джакомо. – Сейчас нас тоже больше, чем двадцать, и бестолковых юношей в отряде нет. Охота и разведка – совершенно разные вещи. Разведка делается, когда в прериях обнаруживается что-то непонятное и угрожающее. Или не угрожающее, а наоборот, очень полезное. Или не полезное, но любопытное. В Иден наши разведчики пришли на зов бога Каэссара.

Длинному Шесту показалось, что он ослышался.

– Чего? – переспросил он. – На какой зов пришли?

– Ты разве не знаешь? – удивился Джакомо. – Ты, вроде, говорил, что присутствовал при том зове. Ну, когда слуга этого бога истребил весь охотничий отряд, кроме вождя, а вождю сказал, что бог вернулся, и отпустил. Комиссары не сразу поняли, что хотел сказать бог, долго обсуждали, и решили в итоге, что бог решил помочь высокорожденным.

– Они ошиблись, – подал голос бог Каэссар. – Тогда я еще не принял никакого решения.

– Тогда мы этого не знали, – сказал Джакомо. – Очень много людей погибло из-за этого незнания.

– Пойду, по нужде отойду, – сказал Длинный Шест.

Отошел в кусты, убедился, что никто не видит его и не слышит, и тихо спросил, обращаясь непонятно к кому:

– Так, значит, то нашествие ты устроил?

– Я, – ответила Длинному Шесту серьга, вдетая в его левое ухо. – Надо же было как-то объяснить Герману, что я не простой сельский рыцарь, а реально крутой пацан. Такие вещи трудно объяснить без большой крови.

– Это было грязное дело, – сказал Длинный Шест. – Погубить бессмертную душу…

– Я гляжу, ты начинаешь проникаться, – сказала серьга.

– Какой же ты мерзавец… – пробормотал Длинный Шест.

– Какой есть, – отозвалась серьга. – Чистыми руками политика не делается, привыкай. То ли еще будет, когда я министром обороны стану.

– С чего это вдруг? – удивился Длинный Шест. – Почему именно обороны?

– Таков мой хитрый план, – сообщила серьга. – Возвращайся в строй, а то отстанешь.

Длинный Шест вернулся к колонне и занял свое место между роботом на лошади и Джакомо. Догонять колонну пришлось бегом, Длинный Шест запыхался.

– Ты разве не знал, что ту войну бог Каэссар устроил? – спросил Джакомо.

– Не знал, – ответил Длинный Шест.

– Я гляжу, он тебя не сильно уважает, – сказал Джакомо. – Впрочем, чего ждать от орочьего бога? Сами друг к другу относитесь, как к скотине, и боги ваши такие же.

– Какие есть, – зло произнес Длинный Шест. – Расу и богов не выбирают.

– Как это не выбирают? – удивился Джакомо. – Разве ты не знаешь о цепочке перерождений? Если человек жил плохо, его душа после смерти переселяется в новорожденного орка или мокрицу какую-нибудь, а если орк жил хорошо, его душа переселяется в человека. Разве у вас не знают этого?

Длинный Шест вспомнил, что где-то уже слышал эту концепцию. Кажется, Герман рассказывал.

– Мы верим в разных богов, – сказал Длинный Шест. – А наши души после смерти идут тем путем, какой выбрали при жизни. Моя душа отправится в края удачной охоты, где правит Никс Милосердная.

– Экие вы варвары, – брезгливо произнес Джакомо.

– Какие есть, – сказал Длинный Шест.

Он подумал, что после этого разговора вряд ли захочет предать свою расу, как предсказывал Джон Росс. Джон был прав, эльфы – не исчадия ада, а разумные человекообразные существа, почти нормальные и в чем-то даже симпатичные. Но какие же они чужие…

3

Патти Трисам устроила в новом поместье большую вечеринку по случаю новоселья. Гости стали стекаться в Драй Крик сразу после полудня, и было гостей столько, что на дороге образовался большой затор из карет.

– Гляди, Патти, пробка, – сказал Герхард Рейнблад, глядя на подъезжающих гостей.

– Чего? – не поняла Патти.

– Пробка, – повторил Рейнблад. – На Земле Изначальной было очень много карет и очень узкие дороги. Из-за этого часто возникали подобные заторы, для них даже специальное слово придумали – пробка.

– Ты такой умный! – сказала Патти. – Так много легенд знаешь!

– Мне по должности положено, – сказал Рейнблад.

Среди прочих гостей на вечеринку был приглашен рыцарь по имени Джон Росс, чиновник для особых поручений при бишопе Адамсе. В отличие от большинства подобных чиновников, Джон Росс не прошел рукоположения, на его лбу не было горизонтальных красных полос. Это многих удивляло, ведь по должности и авторитету Джон Росс вполне мог претендовать на титул дьякона. Говорят, что когда его спросили, почему он не желает принять священный сан, Джон Росс ответил:

– Скромный я слишком.

А когда его спросили, нет ли в его скромности скрытого неуважения к религии или, паче того, атеизма, Джон Росс возмутился и воскликнул:

– Конечно, ничего такого нет! Я человек простой, если говорю, что скромный, значит – скромный! А если кто в моих поступках скрытые мотивы ищет, так я могу нос укоротить, чтобы больше не искал.

Джона Росса повсюду сопровождала рабыня-орчанка по имени Аленький Цветочек, которая, впрочем, на свое имя не откликалась, а откликалась на человеческое имя Алиса. У нее было забавное сумасшествие, она считала, что является не орчанкой, а человеком, так всем и говорила: «Я не самка, а женщина с орочьей печатью!» Это сильно забавляло ее хозяина и других людей. Аленький Цветочек была несомненной полукровкой, но о ее экстерминации никто никогда не заговаривал, потому что Джон Росс однажды сказал по этому поводу: «Среди моих рабов я сам решаю, кто полукровка, а кто нет!» Говорят, покойный бишоп Марволо однажды сказал Джону Россу, что тот незаконно владеет богомерзкой полукровкой, тогда Джон Росс обозлился и вскоре его святейшество Вольдемар Марволо помер, а его место занял бывший олигарх Рокки Адамс. Не вполне понятно, насколько эта история достоверна, но разумные люди предпочитали не замечать, что Джона Росса всюду сопровождает незаконно существующая полукровка.

Говорят, раньше Джон Росс заставлял ее прикрывать морду вуалью в общественных местах, чтобы не смущать добропорядочных граждан. А потом перестал заставлять, и теперь зеленые жабы, вытатуированные на челе и ланитах Аленького Цветочка, были доступны всякому любопытному взору. Некоторые стыдливо отводили взгляд от непотребства, а некоторые – наоборот, пялились во все глаза. Честно говоря, тут было на что пялиться, Аленький Цветочек – самка очень пригожая, особенно когда одета в человеческое платье.

Сейчас Джон Росс и его богомерзкая самка любовались статуей богини Эпоны. По традиции эта богиня изображается в виде кобылы, иногда с крыльями, иногда без. Эта конкретная статуя была изваяна без крыльев.

– Какая прекрасная статуя! – говорил Джон Росс своей орчанке. – Алиса, что тебе больше всего в ней нравится?

– Ну… пропорции, например, – ответила Алиса. – Она такая стройная, шея очень длинная, как у мифического гуся-лебедя, изогнута грациозно… Ресницы еще… очень тоная работа… Интересно, как скульптор вообще сумел их изваять?

– По-моему, тут проволока припаяна, – предположил Джон Росс. – Но точно утверждать не берусь, слишком плохо видно с такого расстояния. Если на статую залезть и руками пощупать – тогда ясно будет, а так – не видно.

– Хочешь, я залезу? – предложила Алиса. – Я ловкая!

– Уже накурилась? – подозрительно спросил Джон Росс. – Весь день глаз с тебя не спускал…

– Я чуть-чуть, – сказала Алиса и глупо хихикнула.

– На статую богини залезать нельзя, – заявил Джон Росс. – Это будет неуважение к религии и вообще неприлично. Статуей надо любоваться, а залезать надо на живую кобылу. О, гляди, какой тут постамент интересный!

– А чего тут интересного? – не поняла Алиса. – Постамент как постамент, ничего особенного.

– А вот, гляди, какая тут забавная площадка перед статуей, – указал пальцем Джон. – Как будто алтарь. В первую эпоху было поверье, что статуи богов как бы олицетворяют этих самых богов, и была традиция совершать жертвоприношения на алтарях перед статуями. Наверное, эту статую изваяли по древнему чертежу. Точно, гляди сюда!

Алиса пригляделась и увидела, что по углам площадки в камень вделаны большие металлические кольца, а посередине площадки вдоль всей ее длины идет узкая неглубокая канавка.

– Кровосток, – пояснил Джон. – Сюда укладывали человека, привязывали руки-ноги вот к этим кольцам, а в эту канавку кровь стекала. Гляди, тут внизу специальная выемка есть! Наверное, сюда кувшин ставили или какой-нибудь другой сосуд, чтобы в него кровь собирать.

– А зачем ее собирать? – спросила Алиса.

– Понятия не имею, – пожал плечами Джон. – Я на этом алтаре жертвы Эпоне не приносил.

Алиса окинула алтарь долгим взглядом, затем брезгливо поморщилась.

– Дикость и варварство, – заявила она. – Простая каменюка без украшений… Вот сейчас алтари делают – совсем другое дело! Резьба, роспись, узоры всякие… Помнишь, как электростанцию открывали? Какой там алтарь был…

– Ерунда, а не алтарь, – сказал Джон. – Походный, одноразовый…

– О чем я и говорю, – кивнула Алиса. – В наше время даже одноразовый алтарь такой красивый, а тогда… Дикие были наши предки…

– Кого я вижу! – донесся сзади пронзительный женский голос. – Это же сэр Джон Росс со своей знаменитой рабыней!

Алиса обернулась и увидела, что рядом с ними стоит невысокая пухлая женщина неопределенного возраста, которую можно было бы назвать симпатичной, не будь она так вульгарно обмазана косметикой. И похудеть ей не помешало бы.

– Леди Патриция! – воскликнул Джон. – Какое счастье и какая честь лицезреть вас воочию!

Низко поклонился, затем сделал шаг вперед, встал на одно колено, взял женщину за руку и поцеловал в запястье. Леди Патриция хихикнула и сказала:

– Какой ты галантный! А мне говорили, ты нахал и грубиян!

– Клянусь, они лгут! – воскликнул Джон, поднимаясь на ноги. – Если вашей высокородности будет угодно назвать поименно тех негодяев, что возводят на меня напраслину, я им повыдергиваю языки, засуну в жопы и скажу, что так и было!

Леди Патриция заливисто расхохоталась. Джон покосился на Алису, скорчил страшную гримасу, пнул орчанку в щиколотку и прошипел:

– На колени, дура!

Алиса помедлила секунду, затем неуклюже опустилась на колени.

– Экая она у тебя нескладная, – прокомментировала леди Патриция. – Как Буратино мифический.

– Она ослеплена красотой и величием вашей солнцеподобности, леди Патриция, – объяснил Джон. – А обычно она очень ловкая и хорошо танцует. Эротическим танцам, правда не обучена, только рок-н-ролл танцует. Все как-то недосуг.

– Какая милая полукровочка, – сказала леди Патриция.

Вытянула ногу и легонько ткнула Алису носком туфли под подбородок, чтобы лучше рассмотреть мордашку. Зубы Алисы клацнули.

– Симпатяга, – констатировала леди Патриция. – Джон, подари ее мне.

Джон выпучил глаза и открыл рот, но тут же закрыл, улыбнулся и поклонился.

– Конечно, божественная леди Патриция! – воскликнул он. – Как же я сам не догадался ее предложить вашей ослепительности! Не иначе, ослеплен красотой и величием, и все такое.

Леди Патриция улыбнулась, милостиво кивнула и сказала:

– Можешь называть меня просто Патти.

– Это великая честь для меня! – провозгласил Джон. – Спасибо, Патти!

– Ты такой милый, – сказала Патти.

Она обняла Джона и некоторое время целовала его в губы. Затем, когда Патти прервалась, чтобы вдохнуть, Джон аккуратно отстранился и быстро произнес:

– Патти, я прошу милости. Можно мне выделить маленькую комнатенку в твоем чудесном дворце? Я так очарован тобой, что хотел бы продолжить знакомство.

– А уж я-то как очарована! – воскликнула Патти. – Давай вот как сделаем. Сейчас у нас будет обед, потом перекур, танцы, фейерверк… А потом мы устроим оргию! Маленькую, такую, камерную, на троих. Хотя, можно Герку пригласить…

– Давай пригласим! – согласился Джон. – Его божественность будет счастлив сделать бутерброд из моей прекрасной рабыни!

Патти нахмурилась.

– Нет, Герку приглашать не будем, – сказала она. – Только мы втроем. Слушай, Джон! А эта телочка домашнему хозяйству обучена?

– Нет, – покачал головой Джон. – Только ассасинскому ремеслу. Но она быстро учится.

– Это хорошо, что быстро учится, – кивнула Патти. – А то была у меня рабыня одна, Бродячкой ее звали, тоже полукровка, она других рабов погоняла, да как хорошо… А потом пропала, то ли свели, то ли сама сбежала… Теперь приходится людей-погонщиков нанимать, а они у меня надолго не задерживаются. У одного дочь заболела, у другого мать, третий сам заболел… Может, кто порчу наводит?

– А ты попроси его божественность провести расследование, – предложил Джон. – Лучше него в ведьмостве никто не разбирается.

– Просила уже, – вздохнула Патти. – Короче, как там тебя, Алиса, что ли? Иди, Алиса, вон в тот флигель, скажешь, что ты новая погонщица. Если встретишь Грега Дрейна, скажешь, чтобы проваливал к бесам, он меня достал.

– Только сформулируй более уважительно, – уточнил Джон. – А то повторишь дословно, а он расстроится.

Алиса встала и пошла в указанном направлении. Ее лицо застыло маской, а глаза смотрели тускло и невыразительно, но очень грозно.

– Ты с ней поосторожнее, – посоветовал Джон. – Очень дерзкая девчонка и опасная. Может, я за ней в первое время присматривать буду? Боюсь, как бы не вышло чего…

– Присматривай, – согласилась Патти. – Можешь поселиться в том же флигеле, он хоть и считается теперь рабским, но обстановка внутри нормальная, не говно. У Пауэра там наложница жила.

– Тогда пойду распоряжусь, – сказал Джон. – А то скоро, наверное, уже обед начнется.

– Давай, – сказала Патти.

Обняла его, прижалась всем телом и смачно поцеловала в губы.

– Жду не дождусь вечера, – сказала она. – Ух, как я тебя трахну!

Когда Джон вошел во флигель, предназначенный для их с Алисой проживания, Алиса стояла в просторном холле и недоуменно оглядывала окружающую роскошь: пальмы в кадках, статуэтки, фонтанчики, эротические иконы на стенах и все прочее. Заметив Джона, она перестала недоумевать и начала ругаться. Ругалась она долго и витиевато.

– Зря ты так злишься, – сказал Джон, когда она выдохлась. – О покойниках надо говорить добродушно и уважительно, а если не можешь ничего доброго сказать – лучше промолчи.

– О каких еще покойниках? – не поняла Алиса. – Погоди… Ты ее убил?!!

– Пока нет, – улыбнулся Джон. – Но до утра она, думаю, не доживет.

Алиса промокнула глаза носовым платком, высморкалась, и когда она отнимала платок от лица, на ее губах сияла улыбка.

– Какой ты умный! – воскликнула она. – Ты меня прости, я думала, ты перед ней по-настоящему пресмыкаешься, а ты затаил обиду и ждешь удобного случая! А можно, я ее сама убью? А то ты говоришь, что я ассасинскому ремеслу обучена, а я своими руками так никого и не убила еще. Неудобно…

– Ты не будешь ее убивать, – сказал Джон. – И я тоже не буду. Мы это дело более затейливо обставим. Мне от тебя кое-какая помощь потребуется. Пройдись по поместью, дескать, дела принимаешь, и особое внимание обрати на кухню. Типа, чистота, гигиена, а то вдруг, не дай боги, министра или депутата какого злой понос проберет… Нужно добыть кровь или, на худой конец, сырое мясо или внутренности какие. А еще лучше и то, и другое.

– Кровь нужна орочья? – уточнила Алиса.

Джон расхохотался.

– Экая ты кровожадная, – сказал он. – Нет, свиная или баранья вполне сгодится. Давай, милая, действуй. Я тебя люблю.

Он поцеловал ее, и Алиса произнесла с обиженной интонацией:

– С этой жирной коровой ты куда энергичнее сосался!

– Энергично – это чтобы не стошнило, – поморщился Джон. – Редкостно противная баба, дурная, наглая, похотливая и к садизму склонна. Надеюсь, трахаться с ней не придется. А кстати! У нас в карете большая фляга со спиртом под сиденьем припрятана, попробуй ей в сок забодяжить, глядишь, уснет прямо за обедом и одной проблемой меньше будет.

Алиса просияла.

– Так и сделаю! – воскликнула она.

И убежала.

Джон прошел в спальню, завалился на кровать и стал медитировать. Судя по состоянию затора на въезде, обед начнется не раньше чем через час, так что сейчас самое время передать Длинному Шесту новые инструкции.

4

Колонна рабов растянулась по тракту мили на полторы, если не на две. Караван давно уже покинул дикие пустоши Оркланда, поэтому рабы двигались в компактном строю – в колонну по два. Судя по тому, что колонна не была разделена на отдельные подразделения, все рабы происходили из одного стада. Почти у всех руки не были связаны, многие тащили на себе увесистые тюки с каким-то барахлом.

– Это и есть рабы? – спросил Джакомо.

– Угу, – ответил Длинный Шест. – Они самые.

– Прямо как скот… – пробормотал Джакомо. – Как это у вас называется, табун вроде?

Позавчера эльфы так же хоронились в траве, а мимо перегоняли огромный табун лошадей, голов триста, если не больше. Это зрелище сильно потрясло эльфов, раньше никто из них ни разу не видел столько лошадей в одном месте. Длинный Шест тоже раньше не видел.

– Не табун, а стадо, – уточнил Длинный Шест. – У лошадей табун, у рыб косяк, у птиц стая, у всех остальных стадо. Так правильно.

– Мне казалось, ты говорил, что орочьи стада бывают только в Оркланде, – заметил Джакомо.

– Обычно так и есть, – согласился Длинный Шест. – Расформировали, наверное. Недавно в земляных недрах нефть нашли, электростанцию построили, спрос на рабов возрос, цены тоже выросли…

– Цены – это то же самое, что деньги? – спросил Джакомо.

Длинный Шест вздохнул. В некоторых вопросах эльфы потрясающе наивны, настолько наивны, что даже завидно становится. Невозможно поверить, но у эльфов реально нет денег, они просто не нужны. И рабов у них тоже нет. Впрочем, в некотором смысле они все рабы, исключая королеву и комиссаров.

– Спишь? – спросил Джакомо.

– Нет, задумался, – ответил Длинный Шест, помотав головой. – Нет, цены и деньги – это разное. Деньги – это монеты, которые обменивают на вещи, а цены – то, сколько монет какая вещь стоит.

– Очень сложно, – вздохнул Джакомо.

– Чужое всегда сложно, – понимающе кивнул Длинный Шест. – Мне в вашем эльфийском образе жизни тоже многое непонятно. Вот, например, кто, по-твоему, главнее: бог Каэссар или генерал Умберто?

– Конечно, Каэссар, – ответил Джакомо. – Он же бог.

– Тогда гляди, что получается, – сказал Длинный Шест. – Бог Каэссар изрек тебе откровение и повелел распространить его среди вождей твоей расы. А генерал Умберто отменил приказ бога и ты послушался. Получается, для тебя генерал главнее, чем бог. Противоречие.

– Генерал не главнее, – объяснил Джакомо. – Генерал ближе.

– Так у нас рабы рассуждают, – сказал Длинный Шест. – Глупый чистокровный орк всегда выполняет приказ ближайшего полубосса, даже если понимает, что приказ неправильный.

– Не мое дело судить, какой приказ правильный, а какой нет, – заявил Джакомо.

– Опять рассуждаешь как раб, – сказал Длинный Шест. – Рабы не принимают на себя ответственности, и если вдруг потребуется отринуть все писаные законы и поступить по справедливости…

– Кто я такой, чтобы судить о справедливости? – перебил его Джакомо.

– Ты разумный человекообразный, – сказал Длинный Шест. – Боги дали тебе право судить о чем угодно. А ты слепо повинуешься…

– Ты тоже слепо повинуешься, – перебил его Джакомо. – Твой бог заставляет тебя предать собственную расу, а ты подчиняешься.

Длинный Шест невесело усмехнулся.

– Ловко ты меня уел, – сказал он.

– Извини, – сказал Джакомо. – Знаешь, за последние дни я кое-что понял. Мы, высокорожденные, презираем и ненавидим вашу низшую расу, но это только лишь от непонимания. Непонятное всегда кажется противным, но на самом деле вы, орки, такие же, как мы, просто вы еще не знаете о пути Геи. Вы как маленькие дети. Неразумный ребенок считает себя центром вселенной, для ребенка нет ничего более важного, чем его примитивные неразумные желания. Он стремится к самоутверждению, и его неразвитому разуму не всегда под силу оценить, какие средства для этого приемлемы, а какие нет. Дети дерутся, унижают друг друга, отбирают личные вещи, иногда даже насилуют… А потом ребенок становится взрослым, проходит инициацию и отвергает детскую дурь. А вы остаетесь детьми до самой смерти.

– Инициация – это убить орка? – уточнил Длинный Шест.

– У кого как, – ответил Джакомо. – Всего существует девять ритуалов, пять для мальчиков, четыре для девочек. Когда ребенок приближается к возрасту зрелости, наставник выбирает подходящий ритуал. Если юноша вынослив, дисциплинирован и решителен, его берут на охоту, это самый почетный вариант.

– Твоей инициацией была охота? – спросил Длинный Шест.

Джакомо кивнул.

– И как это было? – спросил Длинный Шест. – Тебе понравилось?

Джакомо замялся, затем ответил:

– Если честно, я не почувствовал ничего особенного. Это произошло очень быстро, я даже не сразу понял, что уже все сделал. Там так темно было…

Длинный Шест скептически хмыкнул.

– Мы, высокорожденные, тоже не в каждой темноте нормально видим, – пояснил Джакомо. – А той ночью было особенно темно, небо облаками затянуло, дождь моросил… Я так и не разглядел того, кто сделал меня мужчиной, только жабу на лбу разглядел. И сразу томагавком по ней… По-моему, это женщина была.

Джакомо немного помолчал и добавил:

– Сейчас, когда я рассказываю тебе это, мне почему-то стыдно. Наверное, потому что ты тоже низкорожденный.

– Догадливый ты, – проворчал Длинный Шест.

– Извини, – сказал Джакомо. – А ты когда-нибудь убивал высокорожденного?

– Убивал, – кивнул Длинный Шест. – Одного или двух. Одного точно убил, а второго, по-моему, только оглушил. Это когда ваша армия на Иден набежала, мы тогда из окружения прорывались. Тогда бог Каэссар на ваших бойцов с неба бомбы сбрасывал.

От нахлынувших воспоминаний Длинный Шест поежился, и, к его удивлению, Джакомо поежился тоже.

– Помню тот бой, – сказал Джакомо. – Я тогда в резерве был, тем и спасся. Те, кто в первых рядах шли, погибли почти все. Горизонт так полыхал, глаза разболелись – ужас.

– Глаза разболелись – это не ужас, – возразил Длинный Шест. – Ужас – это когда ты скачешь на лошади, и вдруг темнота, открываешь глаза, а ты на траве валяешься весь избитый, а на тебя огненная стена бежит. Вскакиваешь, перепрыгиваешь, поворачиваешь голову, а тебе в лоб томагавк летит. Вот это – ужас.

– Ты просто не знал, что вас хранил бог Каэссар, – сказал Джакомо. – Знал бы – не испугался бы.

– Не скажи, – возразил Длинный Шест. – Хранить-то он нас хранил, а Сухого Перца не сохранил. И Майкла Карпентера тоже не сохранил. Из того ада нас только четверо выбралось.

– Хотел бы я оказаться на твоем месте, – мечтательно произнес Джакомо.

Сначала Длинному Шесту показалось, что эльф шутит. Но нет, он говорил серьезно.

– Такой огромный духовный опыт… – продолжал мечтать Джакомо. – Наблюдать собственными глазами, как высвобождаются исполинские силы, встать лицом к лицу с превосходящим противником, томагавк против томагавка, воля против воли… Убивать не механически, как деревья срубают, а в предельном напряжении тела и разума, каждое мгновение рискуя быть убитым самому… Какое просветление…

Длинный Шест не нашелся, что ответить на эту тираду. Только что ему казалось, что рядом с ним идет почти нормальный человек, пучеглазый и лопоухий, но в целом разумный, и вдруг он говорит такое…

Джакомо тем временем продолжал бредить.

– Я вот еще о чем подумал, – сказал он. – Наверное, рабство тоже может стать путем к просветлению. У нас взрослому человеку не приходится повиноваться несправедливости, потому что у нас каждый взрослый постиг путь Геи и твердо знает, что такое хорошо и что такое плохо. Но если тебе неведом путь бытия, ты следуешь не этому пути непосредственно, а пути того, кто, по твоему мнению, следует этому пути, и тогда… Я что-то неправильное говорю? У тебя такие глаза…

Длинный Шест отвел взгляд.

– Ты все говоришь неправильно, – сказал он. – Не знаю, о чем думает бог Каэссар, но мы никогда не сможем понять друг друга. Мы слишком разные.

– Богу виднее, – сказал Джакомо и пожал плечами.

Неожиданно паукообразный бог подал голос.

– Расскажи мне о культе Геи, – потребовал он.

– Это не культ! – возмутился Джакомо. – Культы бывают у злых и кровавых богов, а у Геи культа нет и быть не может! Гея – истина, Гея – любовь, Гея – одно во всем и все в одном! Каждый цветок раскрывается по воле Геи, каждая букашка следует путям Геи и славит Гею в меру своего разумения. Тут, правда, возникает интересная теологическая проблема, у нас ее в школе изучают. Если упорядочить все творения Геи по возрастанию разумности…

– Оставь это, – прервал его бог Каэссар. – Мы не в школе, чтобы постигать теологию. Лучше ответь мне на один простой вопрос: кого ты любишь?

Джакомо нервно рассмеялся.

– Ваша божественность шутит, – сказал он. – Простой вопрос… Это тоже изучают в школе. Всего существует девять видов любви…

– Короче, – снова прервал его бог Каэссар. – Просто перечисли всех живых существ, которых ты любишь.

– Не понимаю, – растерялся Джакомо. – Как можно любить живое существо? Я люблю Гею, люблю Родину…

– Мать свою любишь? – спросил Длинный Шест.

– Нет, конечно, – удивленно ответил Джакомо. – Я ее вообще не знаю. Наставника любил, но это так давно было…

После этого Джакомо стал рассказывать удивительные вещи. Оказывается, у эльфов принято, что мать, откормившая ребенка до положенного веса, отдает его на воспитание в так называемую школу. Но это заведение ничуть не похоже на школы, в которых детей богатых людей учат грамоте и устному счету. Бог Каэссар, выслушав сбивчивые объяснения Джакомо, охарактеризовал эльфийские школы эзотерическим словом «инкубатор». Длинный Шест хотел переспросить, что это такое, но не успел, потому что Джакомо сказал:

– Все правильно, школа и инкубатор – это почти одно и то же. Лесные трепанги подрастают в инкубаторе, а человеческие дети подрастают в школе. Лесные трепанги линяют и отращивают щупальца, а человеческие дети постигают путь Геи.

– А как насчет любви к женщине? – спросил бог Каэссар.

– Это признак варварства, – ответил Джакомо. – В откровении Геи сказано: да не будет у вас возлюбленных, кроме меня, и да не искусит вас никто, кроме меня. И если искушает тебя палец – отрежь палец, а если искушает рука – отрежь руку. И да не будет в благословенном парадайзе ни жен, ни мужей, ни родителей, ни детей, а будут лишь три главные добродетели и три второстепенные. И будут главные добродетели таковы: свобода, равенство и братство. И не будет у них пределов, кроме тех, что наложены человеческой природой. Ибо идущий путем Геи волен идти в любом направлении, лишь бы оно вело к благословению. И все, идущие путем Геи, равны друг другу во всем, кроме того, из чего проистекают их различия. И да будут они друг другу братья и сестры, ибо природа сущего едина, как открыл святой Дарвин и подтвердил святой Докинз. Сам посуди, как можно любить конкретного человека сильнее, чем других? Это нарушает добродетель равенства и добродетель братства, а значит, недопустимо. Все просто.

– Тогда какой смысл имеет свобода? – спросил Длинный Шест.

– Смысл свободы прост и понятен, – ответил Джакомо. – Допустимо любое действие и намерение, не нарушающее трех главных добродетелей. Это принцип политической корректности, он в учении Геи один из трех главных. Есть еще принцип толерантности и принцип нетерпимости.

– Разве толерантность и нетерпимость – не взаимоисключающие понятия? – удивился бог Каэссар.

Джакомо улыбнулся и ответил:

– Этот вопрос часто задают дети. Здесь есть парадокс, но он легко разрешается. Толерантность и нетерпимость применяются к разным субъектам. Толерантность следует применять к тем, кто следует пути Геи, а нетерпимость – к тем, кто отклоняется от него, осознанно или неосознанно. Это как откровение святого Ньютона о противодействующих силах, приложенных к разным телам.