Текст книги "Взлет индюка (СИ)"

Автор книги: Вадим Проскурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– В мире нет справедливости, – автоматически сказал Герман.

– Раньше не было, а теперь будет, – улыбнулся Джон.

В дверном проеме появилась Алиса, она больше не скрывала лицо. Ее синяк чудесным образом рассосался, но зеленые орочьи татуировки оставались на месте. Разве что чуть-чуть поблекли.

– Джон, оно не действует! – воскликнула Алиса.

– Успокойся, милая, все нормально, – сказал ей Джон. – Быстро только зайцы плодятся. Подожди до утра, потерпи, будь человеком.

– Пойдемте, что ли? – предложил Джозеф. – Тернер там уже, небось, извелся. Джон, ты когда говорил, что эльфов рядом нет, ты через спутник смотрел?

– А то! – улыбнулся Джон. – Я всегда через спутник смотрю, а то мало ли что. Ладно, пойдемте. В принципе, могу чудеса прошлого показать…

– Ну уж нет! – воспротивился Слайти. – Незачем мальчишкам чудеса прошлого смотреть. Злее будут.

– Как знаешь, – пожал плечами Джон. – Тогда пойдемте. Выход там же, где вход, двери я открою. Тут внизу робот живет, паукообразный такой, я его с собой прихвачу, вы не пугайтесь. И еще один робот наверху бродит, его тоже не пугайтесь.

– Зачем нам в походе эти роботы? – спросил Герман.

– Лишних бластеров в походе не бывает, – ответил Джон.

Когда они шли к выходу, Седрик старался держаться подальше от полковника, но в темном гроте Дубовый Джозеф его настиг. Ухватил за локоть, прислонил спиной к стене, придвинулся вплотную и угрожающе прошипел:

– Запомни, парень, все тайное рано или поздно становится явным. Никогда не стучи на друзей, никогда, понял! Не слышу ответа!

– Так точно, – пробормотал Седрик.

– То-то же, – ухмыльнулся полковник.

Поднял руку и отвесил Седрику щелбан.

– Все, капитан, мы с тобой в расчете, – сказал он. – Больше на меня никому не стучи. А то я буду очень, очень недоволен.

3

Как и предупреждал Дубовый Джозеф, силовое поле, отчетливо видимое только через очки, на короткое время исчезло, и стало видно, что под ним прячется разрушенный дом. Удивительный это был дом – не деревянный и не кирпичный, а из эльфийского пластика, это сразу видно по тому, что обгорелые стены не обуглились и не растрескались, а оплавились. Но в целом полковник был прав – нет в нем ничего интересного или опасного, дом как дом.

Армией временно командовал Билл Тернер, остальных офицеров Росс увел в каменные руины показывать что-то важное. А Билла не взяли. Потому что Дубовый Джозеф его не любит и не уважает. Хороших людей мало кто любит и уважает, не зря мама говорила маленькому Биллу: «Только нахалам и мерзавцам благоволят боги, только плохим людям дается счастье, а хорошим – нет». Тогда Билл не верил маме, думал, она преувеличивает, но теперь он твердо знал, что она была права. Ничего, Билл себя еще покажет.

Дурацкая суета, неизбежно возникающая, когда большое подразделение переходит из одного режима функционирования в другой, отняла больше времени, чем Билл поначалу рассчитывал. Расставить караулы, распределить смены, отрядить дозоры к дохлым эльфам для сбора скальпов и иных трофеев, а потом еще уроды из второго взвода нашли большое кострище, вроде, погребальное, дескать, извольте осмотреть, сэр лейтенант. Тьфу на вас, козлы! А что делать, пришлось осматривать. Слушать доклад и кивать с умным видом: да, по всему видно, погребальный костер, вот зола, вот кости, вот остатки кожаной одежды… А время-то идет!

Но не все так плохо. Бестолковые рутинные дела, которым, казалось, никогда не будет конца, как-то внезапно все сделались, и Билл оказался предоставлен сам себе. И тогда он, наконец, смог приступить к тому, чем следовало заняться в первую очередь. Сказал бойцам, что пойдет кое-что проверит, и направился в заранее облюбованную расщелину у самого обрыва, где внизу раньше река была. Перед входом в расщелину остановился и сорвал три больших лопуха, чтобы наблюдатели не сомневались, с какой целью сэр лейтенант пошел проверять эту расщелину. Забрался внутрь, убедился, что снаружи его не видно, и вытащил из-под камзола радиостанцию.

Это была не просто радиостанция, а настоящее чудо техники. Артефакт ушедшей эпохи с микроядерным аккумулятором внутри, добивает до спутника из любой точки вселенной, надо только антенну правильно расположить. Вначале вытянуть на всю длину, следя, чтобы не запуталась, и закинуть, например, вот на это дерево. Вот так. И теперь нажать вот эту кнопку.

Обычно лампочка готовности загоралась через одну-две секунды, но сейчас этого не произошло. Билл выждал десять секунд и стал смотреть, в чем дело. Передатчик исправен, процессор исправен, аккумулятор не разрядился, разъем антенны в порядке, в чем еще может быть дело? Перезагрузка… То же самое, только в профиль, как говорится. А в журнале что пишут? Гм… помехи… что за помехи? Каменные стены экранируют? Нет, не должны, сверху вон какой просвет. А в чем тогда дело?

Шорох за спиной отвлек Билла от мрачных мыслей.

– Кто там? – крикнул он, безуспешно пытаясь смотать антенну, зацепившуюся за колючую ветку. – Пошел прочь, козел, увижу – отжиматься заставлю, пока не сдохнешь!

Люди – идиоты, почти как орки, никому ничего нельзя доверить. Приперся какой-то урод с очередным идиотским вопросом, вот увидит он сейчас Билла не в позе орла со спущенными штанами, а с рацией, и что подумает? Все правильно подумает, такие вещи любому идиоту понятны. Как начнет орать: «Стукач! Джудас!», и не объяснишь ему, что донос, обращенный к святой церкви, по сути, не донос, а та же исповедь, и к такому доносу обычные понятия о хорошем и дурном неприменимы, и потому… Да пошли они, козлы!

Шорох усилился, и стало ясно, что это не шорох, а шаги, но не человеческие, не двуногие. Слава богам, не зря на вас уповал! Лисица какая-нибудь или мокрица эльфийская…

Это была не лисица и не мокрица, а мифический робот, железный, восьминогий и паукообразный. Он стоял на тропинке, и, казалось, смотрел на Билла, хотя никаких глаз на его корпусе не было. Были там какие-то пимпочки и стеклышки, но глаза это или не глаза – Сэйтен их разберет.

– Чего уставился, урод? – обратился Билл к роботу.

– Сам ты урод, – отозвался робот шипящим нечеловеческим голосом. – Джудас ты недотраханный.

– Ах ты сука! – заорал Билл и потянулся к кобуре с бластером, которую носил не подмышкой, а на бедре, как мифический ковбой, но не чтобы покрасоваться, как все думали, а потому что подмышкой у него пряталась рация, а ее на бедре на всеобщее обозрение не вывесишь.

Робот прыгнул. Билл отскочил, увертываясь, камень под ногой дрогнул и поехал, антенна выскользнула из ладони, бластер выпал из расстегнутой кобуры, а сам Билл с диким воплем рухнул вниз. Хрустнули шейные позвонки, и снова стало тихо.

Робот не прыгнул на Билла, ему только показалось, на самом деле робот сделал обманное прыгательное движение и остался стоять, где стоял. Постоял так еще секунд пять, затем ловко вскарабкался по вертикальной стене, поджал ноги и притворился камнем.

Через пару минут в расщелине появились двое часовых, привлеченных воплем лейтенанта.

– Фигасе, – сказал один, глядя вниз.

– Ты лучше сюда посмотри, – посоветовал ему другой.

– Фигасе, – снова сказал первый. – У, сучара!

– Боги не лохи, – сказал второй. – Они все видят.

– Доложить надо, – сказал первый.

– Пока Дубовый из подземелья не вернется, некому докладывать, – заметил второй.

– И то верно, – согласился первый. – А я все же думаю, там в подземелье золото спрятано.

– Да пошел ты в жопу! – воскликнул второй. – Какое на хрен золото! Наноскрижали там с древними технологиями!

Они удалились, продолжая бессмысленный спор, временно прерванный нелепой кончиной лейтенанта Тернера. Рация так и осталась висеть на собственной антенне – бойцы забыли, что ее надо забрать, а когда вспомнили, то, не сговариваясь, сделали вид, что не вспомнили. Возвращаться было лень, да и доставать ее стремно – почти над самой пропастью болтается.

Через полчаса в расщелине появились Джон Росс и Герман Пайк.

– Рацию прибери, – распорядился Джон. – Хорошая рация, в хозяйстве пригодится.

– Надо еще вниз бойца послать, бластер подобрать, – сказал Герман.

– Лучше не надо, – покачал головой Джон. – А то тоже сорвется, расшибется, будет внизу два бластера. Потом третий полезет…

– Джон, я тебе кое-что сказать хотел, – прервал его Герман. – Ты говорил, у тебя мозг прочипован… Можно мне тоже такое сделать?

– Нельзя, – покачал головой Джон. – Извини, Герман, я тебя очень люблю и уважаю, доверяю тебе во всем, но… лучше не искушайся.

– Я ждал этого ответа, – мрачно произнес Герман. – Извини.

– Хрен тебе, а не извини, – сказал Джон. – Это ты меня извини.

Герман вздохнул и сказал:

– Смотрю я на тебя, Джон, и знаешь, что думаю? Клоун ты, а не великий правитель.

– Любой великий правитель – или клоун, или палач, – сказал Джон. – Третьего не дано. Люди знаешь, когда смеются? Когда слишком больно становится, настолько больно, что с серьезным лицом терпеть уже невозможно. Можно себя пересилить, попробовать сохранить серьезность до конца, но боль все равно надо куда-то девать, хоть ты тресни. А куда ее девать? Или смеяться над ней, или передавать другим. Вот и получается: или клоун, или палач.

– Демагог ты, Джон, – сказал Герман. – А я – дурак. Ты меня столько времени за нос водил…

– Зато ты первый, кого я перестал водить за нос, – сказал Джон. – Можешь гордиться оказанным доверием.

– Это Скользкому Джеку надо гордиться, – возразил Герман. – Если бы не он, хрен бы ты мне открылся.

Джон покачал головой и сказал:

– Все равно открылся бы, но попозже. Это мероприятие в подвале я уже очень давно запланировал. Знал бы ты, как я мечтал об этом дне…

– Догадываюсь, – хмыкнул Герман. – Может, трубку мира раскурим?

– Давай, – кивнул Джон. – Только не здесь. Там внизу Невилл с Алисой мнутся, тоже хотят на Джудаса поглазеть, а нас беспокоить стесняются.

– Через спутник углядел? – спросил Герман.

Он очень старался, чтобы в этом вопросе не прозвучала затаенная зависть, но зря старался, не получилось.

– Угу, – ответил Джон.

Некоторое время они молчали, затем Герман сказал:

– А интересно, этим людям новоявленным, им же какие-то фамилии придумать нужно…

– Они уже все придумали, – сказал Джон. – Россы они теперь, как я. Говорят, ты, типа, нам как бы отец, потому и фамилия у нас будет, как у тебя.

– Оригинально, – хмыкнул Герман. – А сам что думаешь по этому поводу?

– А мне пофигу, – сказал Джон.

– Пойдем, что ли, отсюда? – предложил Герман. – Слушай, Джон, прикажи Невиллу, пусть он эту антенну распутает, а то я как на нее гляну, сразу поджилки трястись начинают. Того и гляди сам вниз сверзишься. О чем этот мудила предательский думал, когда сюда лез? Предавать тоже надо с умом!

– Когда он сюда лез, тут был ровный камень, – сказал Джон. – Сверху ни одной трещины не было видно.

– Тоже через спутник углядел? – спросил Герман.

– Нет, через робота, – ответил Джон. – Вон он сидит.

И указал пальцем наверх.

Герман задрал голову и не увидел ничего, кроме камней. Один камень выпростал металлическую руку, помахал в воздухе и снова спрятал.

– Тот самый, которого лопоухие богом Каэссаром прозвали? – спросил Герман.

– Да, тот самый, – кивнул Джон.

– Я тебя ненавижу, – сказал Герман. – Как вспомню, что ты успел уже натворить… Это же в голове не укладывается!

– У меня тоже в голове не укладывается, – сказал Джон. – И я тоже сам себя ненавижу. А что делать? Если бы оставил все как есть – ненавидел бы еще больше.

– Тяжела участь героя, – сказал Герман.

– Тяжела, – согласился Джон. – И это совсем не смешно.

– А я не смеюсь, – сказал Герман. – Я тебе сочувствую. Не дай боги на твоем месте оказаться!

Они покинули расщелину, и следующие несколько минут в ней не было никого, если не считать робота, по-прежнему изображавшего камень. А потом в расщелине появились Невилл и Алиса. К этому времени их орочьи татуировки поблекли почти до неразличимости, а кожа вокруг раскраснелась от прилива крови. У Невилла правая щека была расчесана и кровоточила, время от времени он слизывал очередную капельку крови.

– Чего ты чешешься все время, как орк шелудивый? – обратилась к нему Алиса. – Не чешись, имей силу воли!

– Сама ты орчанка шелудивая, – пробурчал Невилл в ответ. – Сейчас я тебя поимею, а не силу воли.

– Не поимеешь, – возразила Алиса. – Джона побоишься.

Невилл облизал палец в очередной раз, постоял в задумчивости, затем кивнул.

– Ты права, побоюсь, – сказал он. – Ревновать тебя он вряд ли будет, но все равно побоюсь.

– Почему это вряд ли? – возмутилась Алиса. – Он меня любит! А кто любит, тот ревнует! Это закон природы!

– Ну-ну, – пробормотал Невилл. И вдруг воскликнул: – Ого!

– Чего ого? – не поняла Алиса.

– Рацию увидел, – объяснил Невилл. – Над самой пропастью болтается. Легко говорить: «Пойди, сними»…

– Да ладно тебе, чего тут сложного? – сказала Алиса. – Ловкость рук и больше ничего.

Она подошла к краю обрыва, и тут непрочный пористый камень затрещал и захрустел под ее сапогами.

– Ой! – воскликнула Алиса и отпрыгнула назад.

Они стояли и молча глядели на каменный карниз, такой прочный с виду, и такой предательский по сути. Невилл подумал, что многие люди подобны этому камню – на вид надежные, а чуть сильнее надавишь – сразу вся личность в труху рассыпается. А другие люди, наоборот, на вид мерзавец мерзавцем, а приглядишься получше и понимаешь, что это не мерзавец, а герой. А бывает, что человек на первый взгляд мерзавец, на второй взгляд герой, а на третий – снова мерзавец. И чем глубже проникаешь в его душу, тем больше глубинных слоев тебе открывается, и слои эти попеременно то черные, то белые, как шкура мифического зверя зебры. И в конце концов ты вообще перестаешь понимать, какой ярлык следует навесить на эту многообразную личность с богатым внутренним миром, в котором высокие чувства перемешаны с таким мерзким дерьмом, что даже издали смотреть противно. Не зря говорят, что великие люди велики во всем, в том числе и в объеме гадости на дне души. Не зря Джизес говорил: «Кто погубит свою душу ради меня, тот спасет, а кто спасет, тот погубит». И не зря святой Маркс говорил, что в борьбе противоположностей утверждается их единство. Когда Джон цитировал это высказывание, он очень хорошо понимал, о чем говорил. Очень хорошо понимал.

– Чуть, блин, не убилась, нафиг, – сказала Алиса.

– Хреновая из тебя коза, – сказал Невилл.

Алиса посмотрела на него подозрительным взглядом и спросила:

– Ты чего несешь? Какая, блин, коза! Ой, у тебя опять кровь течет!

– Это я чешусь, – сказал Невилл и слизнул очередную каплю. – Чешется жутко.

– У всех чешется, – сказала Алиса. – Но я же не чешусь!

– Значит, слабо чешется, – сказал Невилл.

– Значит, у меня сила воли есть, – возразила Алиса. – Сила воли – она в том и заключается, чтобы не делать то, что хочется, но вредно.

– Потому ты и не куришь, – поддакнул Невилл.

– Да иди ты! – воскликнула Алиса. – Ты тоже куришь! Только за последний час два косяка скурил!

– И хоть бы хрен, – вздохнул Невилл. – Я вот думаю, может, эта микстура, которую нам робот вколол, может, она наркотики отключает? Куришь, куришь, а тебя все равно не прет, потому что эти нано… как их там…

– Наночастицы, – подсказала Алиса. – Биоморфные наночастицы с псевдогенетическим кодом третьего поколения. Вот.

– И зачем ты всю эту фигню запоминаешь? – спросил Невилл.

– Не знаю, – пожала плечами Алиса. – Наверное, потому что память хорошая.

– Память хорошая, а ловкость плохая, – сказал Невилл. – Не получится из тебя коза.

– Да что ты заладил: коза, коза! – возмутилась Алиса. – Причем тут коза?

– Коза – очень ловкое животное, – объяснил Невилл. – На Земле Изначальной козы паслись на горных склонах, отсюда и ловкость.

– Ерунду ты говоришь, – заявила Алиса. – Во-первых, Земля Изначальная – миф. Мне Рон Вильямс говорил, что Земля Изначальная – отражение наивных мифологических представлений о счастливом золотом веке в начале времен, когда цвел райский сад и все такое.

– Не знаю, что тебе говорил Рон Вильямс, – сказал Невилл. – Но Джон мне говорил, что Земля Изначальная – это планета у маленькой звезды в созвездии Каракатицы, и что с этой планеты прилетели на Барнард наши предки. И что на Земле Изначальной солнечный свет был не красный, а желтый, как от костра, даже желтее, и неделя длилась не семь дней, а триста с чем-то, и каждую среду становилось так холодно, что вода становилась твердой как камень.

– Это миф, – заявила Алиса. – Твердой воды не бывает. А козы на горных склонах не пасутся, что они, дуры, по горам лазить? На пастбище удобнее пастись.

Невилл не стал отвечать на последнюю реплику. И вообще, зря он стал спорить с Алисой. Всем известно, что самки не признают поражений в спорах, потому что самка – существо низшего порядка, и оттого испытывает чувство, которое ученые люди называют комплексом неполноценности, а неученые орки – вожжа под хвост попала. И это касается не только орочьих самок, но и человеческих женщин. Вообще, самки и женщины не так уж сильно отличаются.

– У тебя новая татуировка уже проклевывается? – спросила Алиса.

– Не знаю, не смотрел пока, – пожал плечами Невилл.

– Так посмотри! – потребовала Алиса.

Невилл расстегнул рубаху и посмотрел себе на грудь. Ничего там не проклевывается.

– Вон он, прячется! – внезапно вскрикнула Алиса

Протянула руку, отодвинула полу рубахи, и под ней обнаружился красный нарисованный индюк, точь-в-точь, как у Джона. Сейчас индюк повернулся к зрителям толстым задом и покачивал им туда-сюда, будто танцевал под неслышимую музыку. Затем погадил.

– Ух ты! – воскликнула Алиса и расстегнула свою рубаху.

– Ты что-то насчет ревности говорила… – начал Невилл, но внезапно осекся и расхохотался.

На правой груди Алисы, прямой над соском, сидела большая и жирная нарисованная жаба. Большую часть левой груди Алисы занимала нарисованная навозная куча, над которой кружили нарисованные мухи. Время от времени жаба выстреливала нарисованный язык через ложбинку между грудями (язык при этом прикольно изгибался), подцепляла очередную муху и втягивала себе в рот.

– Ты бы, помылась, что ли, – сказал Невилл, отсмеявшись. – Развела тут зверинец…

У него мелькнула мысль: какая же Алиса красивая! Особенно когда стоит вот так, полуобнаженная, поддерживает груди руками и вертит их туда-сюда, силясь разглядеть татуировку полностью. То, что ниже сосков, видно ей гораздо хуже, чем Невиллу. Впрочем, ничего интересного там нет: с одной стороны болотная кочка, поросшая зеленой осокой, с другой – основание навозной кучи. Хотя нет, вот червячок прополз…

– Это что же он со мной сделал… – всхлипнула Алиса.

Из-под левого соска Алисы вынырнул нарисованный красный индюк, молодцевато подмигнул Невиллу, склевал червячка, распинал кучу, перетек на правую грудь, жаба атаковала, обмотала язык вокруг шеи мифической птицы, но индюк лихо напрыгнул на жабу, клюнул в темечко и стал выедать мозг. Жаба побледнела и растворилась, индюк гордо выпрямился, улыбнулся до ушей (в клюве при этом появились зубы) и на коже Алисы рядом с индюком проступила надпись. Алиса сделала странное движение, будто хотела выкрутить собственную грудь, подобно тому, как прачка выкручивает свежевыстиранное белье.

– Я не могу читать вверх ногами! – отчаянно вскричала она.

Надпись поползла наверх и исчезла в районе ключицы. Нарисованный индюк перестал кривляться, принял благообразный вид и замер, как обычная татуировка, на правой груди над соском.

– Ненавижу его! – воскликнула Алиса. – За что он так надо мной издевается?

– Уже не издевается, – поправил ее Невилл. – Джон чувство меры знает, поиздевался и хватит. Это было смешно.

– Тебе-то смешно… – вздохнула Алиса. – А ты подумал, как я теперь буду говорить разным людям: «Глядите, я человек!», и что я им показывать буду? Сиську?!

– У тебя красивые сиськи, – сказал Невилл. – Не понимаю, почему ты стесняешься их показывать. Сэр Рейнблад с удовольствием поразглядывает. Еще пощупает, я полагаю.

– Да иди ты! – всхлипнула Алиса. – Хоть ты-то не глумись! Если уж подражаешь Джону, так в хороших вещах подражай! Не надо копировать его чувство юмора дурацкое, мне и так от него тошно! И не только от него!

– Прости меня, – серьезно сказал Невилл. – Я тоже нервничаю. Мне тоже тяжело. Я за последние дни такого натворил… Хочешь, расскажу по порядку, что я делал, когда Джон меня в Эльфланд отправил?

Алиса посмотрела в его глаза и сразу отвела взгляд. Запахнула расстегнутую рубаху, поежилась. Невиллу захотелось обнять ее, погладить по пыльным растрепанным волосам, приложить прохладную ладонь к воспаленному лбу, где догнивала почти уже неразличимая орочья жаба, склониться к милому ушку, прошептать что-то ласковое…

– Не надо мне ничего рассказывать, – тихо произнесла Алиса. – У меня в душе своего дерьма хватает. И нечего на меня так смотреть, будто под куст затащить собрался!

– Прости, – сказал Невилл. Немного помолчал и добавил: – Может, пойдем отсюда? Не буду я рацию эту вытаскивать, жизнь дороже. Пусть Джон сам вытаскивает, раз такой ловкий и могучий.

Они ушли. Паукообразный робот, наблюдавший за ними все это время, перестал прикидываться камнем, ловко спустился по вертикальной стене, одной рукой подхватил рацию, другой срезал антенну, запихнул артефакт в собственное брюхо через специальный лючок и затрусил к лагерю.