Текст книги "Тутанхамон"

Автор книги: В. Василевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)

Старый жрец опустился на колени, приложил руку к груди Тутанхамона, потом снял с его шеи многоцветный воротник-ожерелье, чтобы облегчить дыхание, велел принести холодной воды, мягкого белого полотна, трав, останавливающих кровотечение. Пока исполняли это приказание, кто-то успел доложить о случившемся царице, она прибежала из своих покоев и бросилась к ложу фараона. «Что с тобой? Что сделали с тобой, любимый?» Старая кормилица Тэйе, вбежавшая следом за ней, обхватила её за плечи, прижала к своей груди, увела, почти оттащила от ложа Тутанхамона. Кто-то тронул меня за плечо, я обернулся и увидел царевича Джхутимеса. «Раннабу, что случилось? Что с фараоном?» Что я мог ответить? Я услышал голос Эйе, глухой, странный голос, в нём звучали тревога и боль, я поднял глаза и увидел его лицо, смертельно бледное, лицо постаревшего отца...

Мернепта никого не замечал. Стоя на коленях у ложа, он одной рукой сжимал запястье Тутанхамона, а другой гладил его по щеке, как захворавшего ребёнка. «Мальчик мой, мальчик!» Я стоял рядом, я слышал его горестный шёпот, я видел смертельно бледное лицо фараона, я вонзил ногти в свою грудь, чтобы облегчить боль, рвущую её изнутри. Вот донеслись до меня звуки молитв и заклинаний, вот послышался жалобный женский крик, вот закричал кто-то, обращаясь к небесам: «Боги, боги!» Ни призыва, ни мольбы не было в этом крике, одна только бесконечная ярость, и с уст моих сорвался древний вопль моего народа, вопль затерянных в бесконечных степях племён, обращённый ко всем богам и к тому, кто допустил злодейство: «Ай-я! Ай-я!» Но не только мои кулаки сжимались в бессильном гневе и не только мой крик источал скорбь и гнев, их было много, и царь хатти должен был услышать и содрогнуться за двойными стенами своей проклятой Хаттусы. Я вдруг почувствовал, что мои руки влажны, и, взглянув на них, содрогнулся, хотя увидел то, что должен был увидеть: на моих ладонях и пальцах, даже на моих браслетах была кровь, царственная кровь Тутанхамона....

ЖРЕЦ МЕРНЕПТА

Он жил ещё долго, мой мальчик, мучительно долго – целый день и целую ночь. Жестокий удар, нанесённый обыкновенным камнем, был так силён, что ничто уже не могло вернуть несчастного юношу к жизни, даже вмешательство богов, к которым возносили молитвы жрецы и народ во всех святилищах Мен-Нофера и окрестных поселений, до которых долетела уже горькая весть.

Тутанхамон, мой мальчик, при рождении которого я читал заклинания, мальчик, чья любовь была единственной отрадой моего Ба и моей одинокой старости, умирал у меня на глазах, умирал в кольце зажжённых светильников, в облаках благовонных курений, умирал совсем молодым, прекрасным и полным здоровья и силы. Несколько раз он открывал глаза, несколько раз приоткрывал губы, словно собирался заговорить, и тогда я наклонялся к нему и спрашивал: «Скажи, кто был с тобой? Кто ударил тебя, мой возлюбленный, мой божественный фараон, мой мальчик, солнце моего сердца? Скажи, кто?» Но он не мог ответить, и только глаза его выражали безмерное страдание, которое он переносил как воин, без единого стона. Я спрашивал: «Скажи, кто это? Эйе? Маи? Раннабу? Туту? Маху? Закрой глаза, если услышишь имя злодея, дай мне знать, кто разбил моё сердце на тысячи мелких осколков!» Но он ни разу не закрыл глаз, хотя от слабости с трудом держал их открытыми, крепился изо всех сил, чтобы невольной слабостью не обречь на смерть невинного. Несколько раз он терял сознание и уже был похож на того, кто отправляется в путешествие к вратам Аменти. Жизнь угасала в нём, как угасает на небосклоне призрачная утренняя звезда, уходила медленно, но беспощадно, уносила с собой зрение, слух, осязание, час за часом отнимала частицу дыхания, и последние несколько часов он уже не открывал глаз, только дышал тяжело и прерывисто, и вот дыхание стало затихать и наконец замерло, и в груди остановилось благородное сердце, чистое и доброе сердце великого фараона, молодого и прекрасного, как солнце, свет которого отныне должен был освещать лишь его Дом Вечности. Страшно, отчаянно закричала царица Анхесенпаамон, и дворец наполнился воплями и рыданиями, которые выплеснулись за его пределы и потекли по улицам Мен-Нофера, зажигая огни в домах, будя спящих горожан. И не было в ту ночь дома, в котором не оплакивали бы безвременную кончину божественного фараона, любимца Кемет, бывшего для своих подданных сладостным дыханием северного ветра и тёплым солнечным лучом. А наши лица поистине окаменели от горя и казались менее живыми, чем навеки застывшее прекрасное лицо молодого властителя, который уже смотрел на нас откуда-то издалека, оттуда, где никто не мог очутиться раньше положенного богами срока. Жрецы, окружившие ложе умершего владыки, монотонно читали главы из «Книги Мёртвых»[149]149
  «Книга Мёртвых» — сборник погребальных молитв и заклинаний, один из лучших памятников древнеегипетской религиозной литературы, относящийся ко времени Нового царства.


[Закрыть], и светильники горели ровным светом, разрушая ночную мглу, но бессильные развеять мрак смерти. Мой взгляд случайно упал на один из светильников, и я содрогнулся – две крошечные раскрашенные фигурки фараона и царицы, заключённые в слое полупрозрачного алебастра, протягивали друг к другу руки и улыбались, более живые, чем все мы. И тогда я погасил светильник, и образы юных властителей Кемет исчезли.

С наступлением вечера золотая погребальная ладья, на которой покоилось тело фараона, отплыла на западный берег Хапи, в Город Мёртвых. Волны великой реки несли множество цветов, которыми жители Кемет в последний раз выражали свою любовь к фараону, и в волнах отражался свет больших и маленьких факелов, превращая Хапи в поток сплошного света. Эйе, Джхутимес и я находились на палубе погребального судна, ибо нам предстояло перенести погребальное ложе через порог заупокойного храма, где семьдесят дней должны были готовить фараона к путешествию в Страну Запада. В последний раз могли мы видеть его лицо, такое прекрасное и в смерти, ставшее совсем юным, ибо исчезла с него печать взрослой усталости и тяжких ежедневных забот. Его величество покоился на золотом ложе в полном церемониальном облачении, окружённый букетами и венками. Один из них – я видел это собственными глазами – был сплетен руками безмерно скорбящей Бенамут, другой – руками бедной митаннийской царевны. «Мальчик мой, возлюбленный сын мой, – шептал я ему, – прости меня, недостойного, того, кто не уберёг тебя, кто не призвал на себя твою гибель, кто не принял на себя удара, отнявшего солнце у Кемет! Прости меня, дряхлого старика, провожающего тебя к Месту Правды, того, кто должен был опередить тебя на много лет. Прости...» И я смотрел, смотрел на его черты, которые вскоре должны были навек скрыться под золотой маской, стать ликом воссоединившегося с Осирисом, ликом бессмертного божества. И, поправляя на груди его ожерелье, касаясь украшений на диадеме, я ощущал безжизненность его тела, воистину прекрасного сосуда прекрасного сердца. Мне хотелось в последний раз приласкать его, в последний раз выразить свою бесконечную любовь к нему, и я смотрел, всё ли сделали для моего мальчика жрецы, обряжавшие его, не забыли ли они что-либо из того, что любил он при жизни? Вот золотая диадема с украшениями из сердолика, вот ожерелье из золотых и тёмно-синих фаянсовых бус, вот перстень с печаткой, на которой изображена лунная барка – точно такой же подарил он нежной и прекрасной Бенамут, дочери скульптора Хесира, с которой провёл свою последнюю ночь. Вот кинжал из золота особой закалки, вложенный в роскошные ножны с изображёнными на них сценами охоты, которую он так любил и на которой бывал так удачлив.. Вот браслет из слоновой кости, на котором животные пустыни, как живые, глядят друг на друга и на охотника, готового поразить их копьём, – этот браслет надела на ручку маленького царевича вечноживущая Нефр-эт, и теперь он сопровождает его в загробное царство. Вот ещё один браслет из маленьких скарабеев, с узором из цветов – он был поднесён его величеству царевичем Джхутимесом в день празднования нового года... Нет, ничего не было забыто преданными и любящими сердцами, обряжавшими своего господина для путешествия к вратам Аменти! Я смотрел на прекрасное лицо юноши, похищенного смертью, с которого уже исчезли следы последнего земного страдания. Вот маленький шрам на щеке, возле левого уха – его оставил наконечник боевой палки, это было во время военных занятий... Вот едва заметный след хананеянской стрелы на руке, чуть пониже локтя. Вот длинные ресницы, поражавшие своей красотой, придававшие такую выразительность взгляду молодого фараона. Они опущены и не трепещут, и под ними – неподвижный взгляд, неподвижное чёрное озеро... Рука моя, дрогнув, коснулась губ Тутанхамона, единственного, что ещё казалось живым на застывшем лице. И мне не верилось, что никогда, никогда больше не увижу я его улыбки, так часто обращённой ко мне, что губы эти навсегда останутся сомкнутыми, строгими и прекрасными. Встретимся ли мы там, на полях Налу, и смогу ли я и в загробном мире быть верным слугой моего возлюбленного фараона, я, недостойный жрец Мернепта, посмевший смотреть на солнце после того, как погасло солнце Кемет?..

Вот и свершилось то, чего не должно было свершиться, вот затворились тяжёлые ворота заупокойного храма, и я расстался с моим мальчиком, моим возлюбленным сыном, свидеться с которым мог теперь лишь в царстве Осириса. Страшный вопль народа потряс стены храма, когда в последний раз блеснуло золотое шитьё ложа, когда жрецы с закрытыми лицами приготовились замкнуть тяжёлые ворота. И вопль этот сопровождал обратный путь золотой ладьи, хотя на ней не было уже фараона. Военачальник Джхутимес, принадлежащий к царской семье, и мы, два жреца, связанные с ней узами не менее священными, чем кровные, стояли возле опустевшего царского шатра, не глядя друг на друга, не размыкая уст. В полном молчании достигли мы дворца, в полном молчании совершили все полагающиеся обряды, и когда удалились к себе, каждый из нас долго ещё мог слышать крики и рыдания людей, оплакивающих своего фараона. Я знал, что не смогу заснуть, я знал, что должен обратиться к звёздам. Приказав подать носилки, я велел отправляться к храму Пта, с крыши которого обычно вёл свои наблюдения. Когда я садился в носилки, какая-то маленькая уродливая фигурка вынырнула из темноты, и я узнал карлика Раннабу. Жестом я пригласил его сесть рядом со мной, и он так же молча поблагодарил меня кивком головы. Мы проделали путь до храма в полном молчании и молчали, поднимаясь на крышу храма, над которой распростёрлось во всей своей красоте и бесконечности звёздное небо. Долго стояли мы, глядя на беспощадные звёзды, которые не могли ни назвать нам имя убийцы, ни вернуть нас в то время, когда ещё можно было стоять вот так на крыше храма, ощущая близость молодого фараона, когда можно было видеть живой взгляд его блестящих глаз и ощущать живое тепло его руки. Потом Раннабу тихо сказал:

– Царица Анхесенпаамон запёрлась в своих покоях и никого не хочет видеть, только глядит, не отрываясь, на алебастровый светильник, который не разрешает погасить. Глаза её безумны, она онемела от горя. Что теперь ожидает её? Кого бы она ни выбрала себе в мужья, второго такого повелителя у нас не будет. Она ещё не думает об этом, но завтра уже придётся подумать. И мне кажется, я знаю имя будущего фараона...

– Мне всё равно, кто теперь будет фараоном. Для меня великая река превратилась в высохшее русло, и я увидел обращённый к нам лик чудовищ Аменти. Я уже стар, Раннабу, и, к счастью, мне недолго осталось жить. А ты можешь воспользоваться случаем и покинуть дворец.

Раннабу тяжело вздохнул и развёл руками.

– Куда же я пойду? Моя родина далеко, и на ней никто не ждёт меня, встретят лишь позор и унижения. Я подумал когда-то, что останусь с фараоном до конца, и я не покину его и в смерти, ибо он одарил меня бесценным сокровищем – любовью и доверием. И у меня никогда не будет другого такого господина...

– Сохрани свою одежду, Раннабу, на которой осталась кровь фараона, и отдай её мне. Я очень прошу тебя...

– Я сделаю это, Мернепта.

Вдали послышался женский плач, к нему присоединились другие голоса, мужские и женские, и мы поняли, что в каком-то доме неподалёку тоже произошло несчастье, угасла чья-то жизнь. Вдруг мне отчего-то вспомнились давние слова Раннабу о том, что человеческая память лучше сохраняет имена разрушителей, чем тех, кто поднимает из праха поверженные руины. «Пройдёт время, – подумал я, – и Кемет забудет имя того, кого так любила и так горько оплакивала, а сохранит память о смельчаке Эхнатоне, разрушившем святилища неугодных ему богов. Кто бы ни вступил на престол Кемет, ему осталось сделать совсем немного, ибо всё уже сделал юноша Тутанхамон». И так горько стало от этой мысли, что слёзы увлажнили мои давно уже потускневшие глаза.

– Кто-то не хотел, чтобы началась война с хатти, – тихо сказал Раннабу, – кто-то всеми силами пытался помешать фараону двинуть войска к границам Ханаана и прийти на выручку царю Митанни. Кто-то рассчитывал, что молодой фараон не устоит, что его легко будет заставить переменить своё решение, кто-то пытался перехватывать гонцов и действовать через близких фараону людей, ибо он постоянно слышал о нежелательности и невыгодности войны с Супиллулиумой. Ничто не помогло, и враг прибег к последнему средству; улучив миг, использовав то, что было под рукой, ибо это было последнее, что могло удержать в полёте стрелу войны. Но кто же рассказал этому тайному врагу о том, что Хоремхеб уже отправился в путь, что фараон собирается послать гонцов к царям союзных государств и объявить войну хатти? Я всё время размышляю над этим – кто? Выдать тайные намерения фараона мог и человек, преданный ему, ибо враг мог вкрасться к нему в доверие, мог опутать тайными сетями обмана, ведь это могла быть и женщина, которой неведомо коварство искушённых людей.

Плохо то, что мы никогда не увидим лица убийцы, даже если узнаем его имя, потому что он, скорее всего, давно уже покинул дворец... Кстати, божественный отец, не припомнишь ли ты, кто отсутствовал на церемонии прощания во дворце?

– Не припомню, Раннабу. Я ни на кого не смотрел...

Раннабу горестно вздохнул.

– В этой толпе и впрямь трудно было рассмотреть лица придворных, и я не поручусь, что видел или не видел Маи, Миннехта, Туту или Небутенефа. И всё же, всё же... – Карлик покачал головой, потом посмотрел на звёзды и снова опустил голову. – Как мог я оставить его одного на берегу, как мог допустить, чтобы... – В его голосе послышались мне сдерживаемые рыдания, и, хотя сердце моё разрывалось от горя, я хотел утешить его.

– Ты не мог ослушаться приказа фараона, Раннабу. И я, я сам поступил бы так же.

Раннабу только покачал головой.

– Где был тот человек, что нанёс удар? Он должен был следить за нами и действовать очень быстро, ибо не мог знать, что я не успею позвать телохранителей. Он подошёл сзади, фараон не видел его. Кто встретил нас, когда мы вошли во дворец?

– Не помню.

– Потом вошли Эйе, Джхутимес, Маи, ещё Яхмес, Ипи, Сеннехеб, Амени... Не знаю! Не помню! – Карлик в отчаянии потёр лоб. – Смотрел только на фараона, не видел тех, кто входил и выходил, думал только об одном, проклинал себя... Кто же теперь вернёт этот миг? Кто?

– Отчего ты уверен, Раннабу, что тайный враг фараона нанёс ему страшный удар своей рукой? Это мог быть подкупленный стражник, телохранитель, раб...

– Этот человек, если только он не собирается взойти на трон Кемет, понимает, что в случае раскрытия тайны ему грозит страшная, мучительная казнь, от которой ещё не спасался ни один человек, к тому же при дворе Супиллулиумы его ждёт щедрая награда. Его величество Небхепрура Тутанхамон не отдаст приказа о переходе границ Ханаана, не объявит войны хатти, и Хоремхеб целые сто лет может простоять на границах, не делая ни единого шага. Всё сбылось! Супиллулиума может торжествовать победу, ибо теперь никто не придёт на помощь царю Митанни, никто не станет угрожать двойным стенам Хаттусы. Кто-то вовремя нанёс удар, который остановил бег колесниц войска Кемет... И всё-таки я должен узнать, кто совершил это злодеяние, должен! – Раннабу с силой ударил кулаком по каменной ограде, которая приходилась ему как раз по росту. – Ты очень любил его величество, божественный отец, я тоже. И пока в жилах Раннабу течёт кровь, убийца фараона не будет чувствовать себя в безопасности! Я отправлюсь за ним в погоню, я обыщу всё царство Хатти, от хижин до дворцов, вот этим кинжалом, тем самым, который не сумел защитить Тутанхамона, свершу возмездие. Мернепта, это будет так, хотя бы мне пришлось провести в поисках двадцать лет и найти убийцу, когда оба мы уже будем глубокими стариками. Это будет так! Если я остаюсь жить, то только для этого!

Кто-то принялся отчаянно стучать в ворота храма, и несколько младших жрецов со светильниками в руках бросились отворять. Мы с Раннабу недоумённо и встревоженно переглянулись – не случилось ли новое несчастье? И когда по лестнице к нам взлетел мой верный слуга Пареннехеб, задыхающийся и покрытый пылью, мы были уже готовы услыхать из его уст нечто неприятное, только неприятное, ибо не было на свете ничего страшнее уже свершившегося. Пареннехеб даже не поклонился, так он был возбуждён, и мы с трудом разобрали его слова:

– Совет верховных жрецов, собравшихся в храме Амона, провозгласил фараоном отца бога Эйе, который выполнит все погребальные церемонии уже не в качестве верховного жреца, а преемника Осириса Тутанхамона! Он предложил молодой царице разделить с ним трон, и она... она согласилась!

Раннабу пожал плечами.

– Этого следовало ожидать – за неимением наследника кто имеет больше прав на престол, чем бесконечно преданный царскому дому отец бога Эйе? А царица Анхесенпаамон... Что ж, ей всего семнадцать лет, она одинока и несчастна. Ты меня не удивил этим известием, Пареннехеб.

Я тоже не был удивлён, теперь мало что на свете могло удивить меня. Потрясённый нашим равнодушием слуга растерянно поклонился и уже начал спускаться вниз по лестнице, как вдруг, вспомнив что-то, вновь обернулся к нам.

– Ещё одна новость, божественный отец, уж не знаю, плохая или хорошая... Исчез из дворца один высший сановник, приближённый его величества, исчез без следа, бежал поспешно, в покоях его беспорядок...

Раннабу вдруг напрягся, как готовящийся к прыжку зверь, рука его стиснула рукоятку висевшего на поясе кинжала.

– Кто? – яростно выкрикнул он. – Кто?!

Пареннехеб недоумённо посмотрел на него.

– Господин Туту, бывший верховный жрец Дома Солнца.

1998—1999 гг.

ОБ АВТОРЕ

Вера Евгеньевна Василевская родилась в 1968 году в Москве. Занималась журналистикой, печаталась в различных периодических изданиях. С 1988 года – художественный руководитель театра исторической драмы, в 1991 году закончила режиссёрские курсы ГИТИСа. В 1999 году окончила РГГУ по специальности «историк-архивист».

Исторический роман «Тутанхамон» – первое крупное произведение. Издаётся впервые.