Текст книги "Тутанхамон"

Автор книги: В. Василевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

– Он хочет стать полководцем и ни о чём другом не думает, как только взять в руки меч и защищать Кемет от врагов. Но где они, эти враги? Я их не вижу. Это Эйе видит их, знает о них. Эйе и другие советники, а я не хочу знать! Я хочу видеть его повседневно, непрестанно...

– Анхесенпаатон, мужчина есть мужчина, даже если он очень юн. Вот видишь, твой Тутанхатон не владыка Кемет, а его время не принадлежит ни ему, ни тебе. Что же говорить и о чём тогда сокрушаться мне?

Она взглянула исподлобья.

– Кто же установил такой порядок?

– Великие фараоны, Анхесенпаатон. Так заведено, и так будет всегда. Благодари великого Атона за то, что вам не дано изведать государственных забот. Но кем бы ни стал Тутанхатон – полководцем или наместником земли Буто, ты будешь редко его видеть. А ведь он не фараон...

– К счастью! Но я хочу видеть его. Я боюсь, что он захочет отправиться на войну с хатти вместе с Хоремхебом, который вернётся на границы после дней великой скорби. И я буду как жена Хоремхеба, которая не видит его от восхода до восхода звезды Сопдет...

– А разве ты уже жена Тутанхатона?

Она вдруг заплакала – так неутешно и горько, что я пожалела о своих неосторожных словах.

– Разве можно думать об этом в дни великой скорби? Он забудет обо мне, как только взойдёт на боевую колесницу...

– Разве не легче, сестра, попытаться сделать заботы мужчины своими? Думай о том, о чём думает он, заботься о его делах, смотри его глазами. Так ты станешь ближе к нему, так войдёшь в его сердце. Я делаю так всегда, чтобы не быть одинокой...

– А если он погружен в свои думы, если не замечает, что ты рядом, что смотришь на него? Разве тогда ты идёшь к Хефер-нефру-атону, разве говоришь с ним?

– Нет. Но время немощей и трудов проходит, и тогда я вновь желанна моему господину.

– Хотелось бы мне быть такой мудрой, как ты.

– Ты ещё очень юна, Анхесенпаатон.

– А если мужчина просит твоего совета, должна ли ты говорить то, что подсказывает тебе твоё сердце, или то, что он хочет услышать?

– Иногда правда может убить, Анхесенпаатон, а ложь оказаться спасительной. Если ты обладаешь мудрым сердцем, ты поймёшь, когда нужно говорить прямо, когда промолчать или подождать. У тебя есть ещё время научиться этому, сестра.

– Ты уже научилась, Меритатон?

– Давно...

Сестра развеяла мою грусть, разговор с нею позабавил меня. Мне давно было известно желание её сердца, весь дворец знал об этом, а может быть, вся Кемет. Тутанхатон был любимцем, благословение великого Атона лежало на нём. Он был умён, скромен, ласков. Высокий для своих лет, тонкий в талии, красивый, он казался уже взрослым юношей рядом с моей хрупкой сестрой. А то, что говорила она, было правдой: Тутанхатон мечтал стать смелым воителем, подобным Снофру или Джхутимесу. И хотя иным он казался слишком нежным, слишком миловидным, от царевича Джхутимеса я знала, что рука его обладает достаточной крепостью, чтобы уверенно держать оружие. Мне было спокойно, когда я видела его рядом с моим мужем, их дружба была радостна мне. Мальчик Тутанхатон казался сильнее, увереннее молодого фараона. Он ведь был здоров, тяжкий недуг не терзал его, он не знал головокружительного страха перед Кемет Он любил Анхесенпаатон и не скрывал этого, и любовь их была радостна и спокойна. А я ещё помнила те времена, когда желание проклятой наложницы разлучало меня с моим возлюбленным, когда Эйе не отходил от его ложа, когда всякий миг встречи мог быть прерван и не повториться долго, долго... Теперь же я была женой фараона, повелителя Обеих Земель. Счастлива была судьба Тутанхатона и Анхесенпаатон, далёких от трона!

– Эйе сказал, что по прошествии дней великой скорби мы сможем пожениться, – сказала Анхесенпаатон совсем тихо, – и мне стыдно, потому что я очень хочу этого. Эйе даже торопит нас, словно боится, что нам помешает что-то. Может быть, ему ведомы сокровенные тайны?

– Может быть, Анхесенпаатон. Так не тревожься! Тутанхатон не покинет тебя, не поедет вместе с Хоремхебом. Свадьба ваша будет пышной и прекрасной, и в своё время ты узнаешь всё, что полагается знать жене. Да убережёт тебя великий Атон от скорбей и несчастий!

Она ласково прижалась ко мне и коснулась кончиком носа моей щеки, потом щекой потёрлась о мою щёку. Ей не хотелось уходить, да и мне было приятно её присутствие. Она забралась на моё ложе и устроилась в ногах, свернувшись в комочек, как её любимая белая кошка.

– Правду говорят, Меритатон, что можно властвовать над сердцем мужчины, над всеми помыслами его и чувствами? Мне бы хотелось, чтобы это было так. Я бы не стала вмешиваться в дела моего мужа, но я была бы владычицей его сердца и он думал бы обо мне непрестанно. Так ведь бывает, Меритатон?

– Часто бывает, сестра.

Я подумала о Кийе, проклятой, презренной Кийе. Вот она владела сердцем великого Эхнатона, вот она сумела возвести себя на трон Кемет. И не только его сердцем владела она, всем была известна любовь царевича Джхутимеса, который и теперь продолжал любить Кийю, хотя её не было в Ахетатоне, хотя следы её давно затерялись, как теряются в пустыне среди песка следы одинокого путника. А ведь когда-то целовали след ноги фараона-соправителя Кийи и говорили: «Да живёт она!» Среди обитательниц женского дома фараона Хефер-нефру-атона не было ни одной, кто красотой и расчётливостью мог сравниться с Кийей. Да и возможно ли было повторение такого безумства? Мой муж не был похож на своего великого брата. Если не может он сравниться с ним величием, значит, не сравнится и безумством...

Анхесенпаатон засыпала, её дыхание становилось тихим и глубоким. Я не стала будить её, лишь устроила поудобнее на своём узком ложе, погладила нежно по щеке, гладкой и ароматной, как крыло священной птицы. Слишком радостным и беззаботным был наш разговор для дней великой скорби, слишком светлы улыбки, а ведь совсем недавно казалось, что солнце погаснет вместе с уходом нашего великого отца. Что зовём мы человеческой памятью и любовью, что остаётся в мире от человеческой жизни?.. Вот удалился в Аменти великий Эхнатон, вот оставил сиротами своих детей, вот овдовела великая царица Нефр-эт, а дворцы Ахетатона по-прежнему стоят нерушимо, и в небе по-прежнему светит солнечный диск, хотя его возлюбленный сын уже не простирает к нему рук. Вот нога нового фараона вступит на землю Опета, и что-то изменится – неуловимо, но неизбежно. Мне хотелось увидеть моего мужа, но я знала, что моё появление будет тяжело ему, что мы не сможем смотреть в глаза друг другу после того, как так спокойно и легко предали царственное Солнце великого Эхнатона. И только мирный сон моей младшей сестры удержал меня от горьких, безысходных, не приносящих облегчения слёз.

* * *

Всё свершилось по совету Эйе, как и то, чего не должно было свершиться. Отворились и вновь сомкнулись навсегда двери Дома Вечности, и Туту возложил на них печать с изображением царственного Солнца. И мать, гордая царица Нефр-эт, упала как мёртвая на руки прислужниц, когда нельзя было больше быть рядом с погасшим солнцем Ахетатона. Она, вынесшая так много страданий, поистине была великой женщиной, великой царицей. У себя в покоях, в неживом свете маленьких светильников, горевших даже днём, она предавалась отчаянию, страшному и безмолвному, подобному чёрной скале, поглотившей тайну упокоения великого Эхнатона. От глаз её исходил мертвенный блеск застывших слёз, а руки её казались надломленными крыльями птицы бенну[101]101
  ...крыльями птицы бенну. — Бенну – цапля, отождествлялась с сердцем и является одним из воплощений умершего, когда он выходит как душа, живущая после смерти. Гл. 13 «Книги Мёртвых» гласит: «Я вхожу как сокол, я выхожу как Бенну на рассвете». Греки отождествляли эту птицу с Фениксом.


[Закрыть]. Но эта птица уже не могла воспарить к небесам в обновлённом оперении, раненые крылья лежали на земле. Наших утешений она не слушала, они не были ей нужны. Горе её, её великое горе простирало над ней руки охранительным жестом, оберегало ото всех, даже от близких. Она проходила по коридорам дворца подобно тени и появлялась только в Доме Солнца и в заупокойном храме великого Эхнатона. Нас разделила невидимая стена, выше тех, которыми окружён Мен-Нофер[102]102
  ...стена, выше тех, которыми окружён Мен-Нофер... — Мен-Нофер – в описываемое время название города Мемфиса – древней столицы Египта, находившейся южнее Каира. С XVI в. до н. э. был важнейшим торговым центром, а также центром почитания бога Пта.


[Закрыть], выше тех, которыми обычно отгораживается от житейских забот обыкновенное маленькое горе. И мы впервые ощутили себя чужими своей матери. Всех нас она легко бы отдала за своего возлюбленного супруга. Но разве мы сами не понимали, сколь неравноценно его величие и наше ничтожество?

Вместе с избранной свитой преданных царедворцев его величество Анх-хепрура Хефер-нефру-атон навестил старую столицу Кемет, обитель отверженного Амона, город Опет. Ни мать, ни сестры, ни Тутанхатон не сопровождали нас, мы были одни, одни, как повелось с первых дней царствования. Мой муж страдал от участившихся приступов своей болезни, сердце его, казалось, порой замирало в груди и отказывалось гнать по жилам больную кровь. Он не в силах был взойти на колесницу и весь путь от Ахетатона до Опета проделал в своих золотых носилках. Порой он впадал в забытье, и Эйе, сопровождавший нас, давал ему пить целебные травы, действие которых когда-то было волшебным, а теперь оказывалось бессильным. Лекарства уже не помогали, нужно было что-то другое, более сильное, нужны были молитвы о здоровье фараона во всех храмах Кемет, нужны были священные заклинания, ведомые служителям Солнца. И я боялась, что трудная дорога убьёт моего господина.

Во время остановок в пути я приходила к нему, садилась рядом, обнимала его, и мы молчали. Что-то огромное и страшное, как великая Западная пустыня, вторгалось в нашу жизнь, отделяло нас друг от друга, хотя не было ещё дней, когда бы мы с такой горькой нежностью смотрели друг другу в глаза. Мы покинули великого Атона, и он покинул нас. Могло ли быть иначе?

Полулёжа на подушках среди леопардовых шкур, Хефер-нефру-атон молча наблюдал за тем, как восходит на небосклон и заходит царственное Солнце. Его красивое лицо казалось уже неживым, уже лицом статуи – стража гробницы. Эйе, сопровождавший нас, подходил тоже молча, молча кланялся, подносил фараону чашу с питьём. Если бы в чаше был смертельный яд и Хефер-нефру-атон знал об этом, он бы, наверное, всё равно выпил её до дна. Решение, каким бы оно ни было, должно быть принято сердцем и всей его мудростью, а если этого нет, двойная тяжесть обрушивается на человека, последовавшего чужому совету, хотя бы этот совет и был спасителен. И теперь эта двойная тяжесть была на плечах Хефер-нефру-атона и усугублялась его болезнью, слабостью его тела. Так вступал в старую столицу великих фараонов, находящуюся под покровительством проклятого Амона, молодой владыка Кемет Анх-хепрура Хефер-нефру-атон, бледный и печальный, как умирающая звезда. И вопреки обычаю, фараон не показался толпе, бурно приветствовавшей его.

Перед отъездом из Ахетатона Эйе настоял, чтобы начались приготовления к свадебной церемонии Тутанхатона и Анхесенпаатон. Это было против обычаев, ибо не миновали ещё дни великой скорби. Но Эйе торопился, и Мернепта поддерживал его в этом, и даже Хоремхеб, вдруг воспылавший отеческой нежностью к юному царевичу. Свадьба должна была состояться сразу по возвращении его величества в Ахетатон, ибо предполагалось, что окончательный переезд в старую столицу займёт много времени. Окончательный переезд! Это было решено. Решено Эйе, молчаливо принятое фараоном, с болью в сердце одобрено мною. Это был странный способ – спасаться в гнезде ядовитых змей, которые угрожающе шипели, пугая трепетом своих жал. Но это был способ, указанный Эйе, а значит, он был верным. И мы подчинились оба, почти безмолвно, словно у нас уже не было своей воли. Что значило по сравнению со всем этим незначительное нарушение старых обычаев! Помолвка была оглашена в присутствии самых близких людей и немногих избранных придворных. Присутствовала и мать, впервые за всё это время надевшая платье царицы и даже улыбнувшаяся уголками бледных губ, когда Тутанхатон надел на шею невесты свадебное ожерелье. Они были так юны и так лучились счастьем, что даже те, кто сами были ранены горькой любовью, не могли не радоваться, глядя на них. И хотя человеческая мудрость ограничена собственным опытом, всем казалось в тот день, что великая любовь так же необходима и естественна, как ежеутреннее восхождение на небосклон царственного Солнца. Оставшись потом вчетвером – его величество Хефер-нефру-атон, моя сестра, я и Тутанхатон, – мы говорили о будущей свадьбе, о церемониях и жертвоприношениях, вели неторопливый разговор, который в иное время был бы радостным и лёгким, а теперь – лишь необходимым. Я заметила горькую печаль в глазах Хефер-нефру-атона, которую он старался скрыть за своей обычной застенчивой улыбкой. Он сказал:

– Я рад, что исполнилось желание ваших сердец. Великий Атон благословляет любовь, великий Атон радуется, когда видит счастье своих детей. Вы оба очень юны, но юность – единственный недостаток, который исправляется без участия нашей воли и вопреки нашему желанию. Хорошо, что вашему счастью не помешает ничто – ни люди, ни тяжкие заботы...

Он остановился, ему было тяжело говорить, и он прижал руку к груди, в которой медленно и больно билось его сердце. Тутанхатон поднял на фараона сияющие глаза, глубокие, как воды великого Хапи, и сказал, тщательно подбирая слова, медленно выговаривая их, словно каждое было драгоценным камнем:

– Твоё величество, да пребудешь ты жив, цел и здоров, клянусь тебе именем великого Атона, что и на полях Налу я буду любить Анхесенпаатон, клянусь, что никому не передам её руки, не отвергну, не забуду, не приму жизни, если за неё должна будет заплатить она. Пусть врата Страны блаженных затворятся передо мной, если я солгу или в чём-либо изменю своей клятве...

Хефер-нефру-атон ласково кивнул головой и коснулся рукой подбородка юного царевича, выражая свои тёплые чувства к нему и доверие к его словам. Анхесенпаатон, сидевшая на полу на вышитой подушке, казалась статуэткой, выточенной из золота солнечных лучей. Слушая Тутанхатона, она прижала руки к груди и опустила голову, и в розовых мочках её ушей медленно покачивались круглые серьги, отмеряя такт едва уловимых движений. Она ждала, что его величество обратится к ней, и не ошиблась. Хефер-нефру-атон сказал:

– А что ты скажешь, дорогая сестра?

– Сердце велит мне сказать, твоё величество, что оно бьётся сильнее всякий раз, когда Тутанхатон произносит моё имя. Моё сердце велит мне сказать, что оно верит, верит каждому слову Тутанхатона и хотело бы стать достойным его любви...

Речи влюблённых обычно не балуют разнообразием, и на этот раз было то же, но слова эти звучали очень убедительно в устах юного царевича и моей сестры. Так всегда бывает при рождении новой любви – как при рождении нового солнца.

– Примите от меня в подарок Южный Дворец, – сказал Хефер-нефру-атон. – Я хочу, чтобы ваша жизнь была окружена прекрасными вещами. Ведь это так приятно, когда превосходные вещи радуют нас своей красотой...

– Прими нашу благодарность, твоё величество.

– Эти дары достойны тебя, Тутанхатон, и твоей возлюбленной сестры. Кроме того, вы получите в подарок часть военной добычи Хоремхеба и дани арамейских племён. Кстати, – лицо Хефер-нефру-атона вдруг оживилось, – один подарок я преподнесу вам сейчас же. Слыхали вы что-нибудь о кочевниках шасу? Правитель Угарита прислал мне в подарок карлика, который родом из этого самого племени. Это совсем не то, что карлики госпожи Бенремут, изображающие сановников земель Нехебт и Буто. Приведите карлика Раннабу! – приказал он слугам, явившимся на его зов. – Сейчас вы увидите, как он умён и забавен. И ты ведь ещё не видела его, моя госпожа!

Анхесенпаатон захлопала в ладоши от восторга, когда увидела карлика. Ростом он был немногим больше двух локтей[103]103
  ...немногим больше двух локтей... — египетский локоть в описываемое время составлял приблизительно 51 сантиметр.


[Закрыть], но на короткой шее сидела крупная голова взрослого мужчины, казавшаяся ещё крупнее из-за обилия чёрных косматых волос, подобных львиной гриве. Огромные, почти неестественно огромные чёрные глаза карлика смотрели спокойно и с каким-то внутренним достоинством из-под густых чёрных бровей, а нижнюю часть его лица закрывала столь же густая борода, непривычная для жителей Кемет. С первого взгляда было заметно, что он очень силён, мускулы его рук и ног казались отлитыми из бронзы. Набедренная повязка, вышитая разноцветным бисером лента на голове, деревянное ожерелье и круглые серьги в ушах составляли его наряд. Карлик распростёрся на полу у ног фараона и вновь поднялся по милостивому знаку его величества. Сложив руки на груди, он спокойно ждал дальнейшего, и мне было не по себе под этим невозмутимым проницательным взглядом. Точно ожившая статуя карлика Бэса, смотрел он на меня, и я опустила глаза, боясь, что ему станут ведомы тайны моего сердца.

– Раннабу хорошо владеет языком жителей Кемет, – сказал фараон, обращаясь к нам, – и умеет читать и писать. Будь он повыше ростом и не так космат, он мог бы стать хорошим писцом. Но всемогущий Атон повелел, чтобы он жил для забавы лучших людей. Спой нам, Раннабу! – приказал он, приветливо улыбаясь карлику. – Я уже слышал его песни, от них становится грустно и хорошо на сердце. Спой, Раннабу, спой песню любви для тех, кому ты отныне будешь принадлежать, для его высочества царевича Тутанхатона и её высочества Анхесенпаатон. Они будут повелевать твоим дыханием, и из рук их ты будешь получать пищу.

Карлик распростёрся на полу перед Тутанхатоном, и я заметила, что чёрные глаза этого уродливого существа внимательно следят за каждым движением юного царевича. Тутанхатон никогда ещё не обладал такой редкостью, и глаза его засияли от восторга. Он протянул руку и нерешительно коснулся косматой головы, как касался голов своих охотничьих собак. Раннабу вновь почтительно поклонился и, отступив немного назад, запел. Странное чувство рождал этот голос, низкий и хриплый, пугающий и в то же время удивительно приятный, казавшийся исходившим из глубин сердца. Он пел на своём языке, но и не понимая слов, можно было почувствовать нежность и грусть этой песни, от которой веяло диким ветром далёких степей и благодатным дыханием затерявшихся в песках оазисов. Раннабу раскачивался из стороны в сторону, и казалось, что все мы находимся на палубе корабля, совершающего таинственное и приятное плавание. Анхесенпаатон закрыла глаза и всем телом вторила ритму, а Тутанхатон удивлённо смотрел на карлика, словно пытаясь угадать, что за сила таится в уродливом теле и необыкновенном голосе. Его величество Хефер-нефру-атон слушал, опустив голову на грудь, тихо перебирая ряды золотых бус. И не хотелось, чтобы кончалось таинственное плавание, чтобы замирала в обширных пространствах царских покоев песня далёких кочевых племён, рождённых, чтобы служить подножием трона великих фараонов Кемет. И когда кончилась песня, все мы ещё слышали её, никто из нас ещё не вернулся из таинственного путешествия в страну неведомых богов. Раннабу всё ещё тихонько раскачивался, и от этого, должно быть, казалось, что песня продолжает звучать. Его величество поднял голову и посмотрел на нас, и я увидела в его глазах прозрачный влажный блеск исторгнутых из глубины сердца слёз.

...Теперь, в Опете, мне часто слышалась эта песня, ибо она будила воспоминание о счастливом дне в Ахетатоне, дне, полном любви и покоя. По настоянию Эйе мой муж повелел открыть двери храма Амона, но не приносить жертв и не отправлять богослужений. Он делал всё ощупью, как слепой, он шёл медленно и неуверенно, снедаемый великой печалью и великим страхом. Он не находил в себе сил охотиться и совершать пешие прогулки, он начинал задыхаться, когда из пустыни дул горячий сухой ветер, а в иные дни не показывался из своих покоев, отказываясь от пищи, приказывая не беспокоить его. Ба его страдало и насыщало страданием слабое тело, которое уже не в силах было выносить бремени государственных забот. Он перестал читать донесения, их прочитывал Эйе. Отказывая в приёме иноземным послам, он отказал даже правителю Тира, пожелавшему прислать ему в жёны свою дочь. Ни женщины, ни даже любимые им древние папирусы не трогали его, не привлекали его внимания дольше, чем на миг. Он угасал, как утренняя звезда при первых лучах солнца, он таял, как тает на солнце мягкий воск, руки его были так слабы, что уже не могли ни сдерживать, ни погонять. Эйе продолжал давать ему свои травы, но теперь от них делалось только хуже. Во всех храмах, посвящённых Атону, жрецы возносили молитвы о здоровье фараона, но и это уже не помогало. И тогда пришла пора испробовать последнее средство, самое сильное и опасное. Ночью царская барка отплыла на западный берег Хапи, в Город Мёртвых. В барке, кроме гребцов, были только трое – мой муж, Эйе и я. Мы направлялись к одному из таинственных заупокойных храмов, имени которого не дозволялось произносить. Мне велели остаться у порога, ибо женщине было запрещено входить туда. Шатаясь от слабости, Хефер-нефру-атон шагнул в темноту, вслед за ним, бесшумно и легко, в темноту шагнул Эйе. Там, в тайном святилище, должен был совершиться магический обряд, призванный исцелить страдания владыки. Я осталась одна – среди тишины, темноты, присутствия мёртвых. Я опустилась на камень и закрыла лицо руками, не в силах видеть изредка вспыхивающих далёких огней, не в силах слышать шелеста крыльев летучих мышей. Долго ли я просидела так – не знаю... Я услышала шаги, подняла голову, и тогда увидела Эйе, который поддерживал молодого фараона, бессильно склонившегося к нему на плечо. Я не осмелилась спросить, всё ли прошло так, как должно, я должна была помочь моему возлюбленному дойти до барки и возлечь на приготовленное ложе. Мы с Эйе не смотрели друг на друга, только руки наши соприкасались, помогая медленным, неверным движениям моего несчастного Хефер-нефру-атона. И по прибытии во дворец мы не сказали друг другу ни слова, ибо не было возможности сказать, ибо мой возлюбленный впал в тяжёлое забытье и долго не приходил в себя. Эйе приказал зажечь благовонные курения вокруг ложа фараона, приказал херхебу читать заклинания, отгоняющие злых духов немощи, сам долго втирал в виски владыки целебный бальзам, привезённый из страны Офир[104]104
  ...бальзам, привезённый из страны Офир. — Страна Офир – эта страна лежала, видимо, на пути в Индию, на юго-восточном берегу Африки, на юге Аравии.


[Закрыть]. Никто будто не замечал моего присутствия, я, царица и супруга повелителя Обеих Земель, сжалась в комочек в дальнем углу покоя, как какая-нибудь простая женщина, наложница или рабыня. Мой возлюбленный, мой несчастный супруг казался вернувшимся издалека, когда он открыл глаза. И, несмотря на неудовольствие Эйе, я подошла к его ложу, я опустилась возле него на колени, как когда-то давно, тысячу лет назад, в прекрасном дворце Ахетатона, под строгим взглядом моего отца, под злым взглядом Кийи, под суровым взглядом того же Эйе. Это было на исходе ночи, когда уже близился рассвет. Мой возлюбленный ничего не сказал, только взял мою руку и положил её себе на грудь, и в его глазах вдруг увидела я страшные образы цветов с полей Налу. Это было всё, и это был один миг. И когда над фараоном наклонился Эйе...