Текст книги "Тутанхамон"

Автор книги: В. Василевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Тэйе всегда занимала высокое положение, но сейчас возвысилась необычайно, ведь она была женой чати, высшего сановника в государстве. И ни для кого не было секретом, что Эйе нередко советовался с ней, излагал ей свои мысли. Поэтому меня всегда настораживало, когда Тэйе в моём присутствии и особенно в присутствии Тутанхатона упоминала как бы вскользь о важных государственных делах. Вот и сегодня она сказала, подавая мне питьё, сказала беспечным тоном, вовсе и не глядя ни на меня, ни на фараона, который сидел в кресле возле моего ложа:

– Каковы эти военачальники Мехи и Нахт-Атон, да ещё и его высочество Джхутимес! Когда это было под солнцем Кемет, чтобы военачальники не слушались слова высшего начальника? Остались в Ахетатоне, хотя он давно повелел им отправиться в путь, ползают в пыли у порогов дворца... Поистине, такого ещё не бывало! Господин Хоремхеб ведь знает, что делает...

Тутанхатон взглянул на старую кормилицу, нахмурил брови. Он выглядел утомлённым после целого дня приёмов и разбора судебных дел, требовавших голоса фараона. Не оставляя своих военных упражнений и учёных занятий, он едва находил время не только для дневного, но и для ночного отдыха и потому выглядел старше своих лет с этой взрослой усталостью на юном лице. Я была бесконечно ему благодарна за эти краткие часы, которые он мог проводить у моего ложа, чтобы царица Нефр-эт не чувствовала себя такой одинокой. Присутствие дочерей не могло утешить меня так, как утешал его взгляд, его голос, хотя я и чувствовала, что после того, теперь уже давнего, нелёгкого разговора он не всё говорил мне и не до конца открывал свои мысли. Но так было легче мне, вдове великого Эхнатона, и мы оба знали это... Слова Тэйе неприятно поразили Тутанхатона, он не смог скрыть этого.

– О чём ты говоришь, Тэйе? Что ещё повелел Хоремхеб? Я ничего об этом не слышал...

– Неужели, твоё величество?! Твои слуги скрыли от тебя это?

Тутанхатон нетерпеливо встал со своего кресла:

– Приказываю тебе говорить яснее.

– Твоё величество, я всего лишь женщина и мало понимаю в делах государства, но я хорошо знаю жену Мехи, госпожу Ити...

– Ты напоминаешь мне вавилонского посла! Говори яснее, что там произошло с Мехи и Нахт-Атоном?

– Хоремхеб велел наказать их плетьми и погнать в пустыню, как простых воинов, за то, что они будто бы не почитают великого Атона.

– Быть не может, Тэйе! Они стояли рядом с колесницей великого Эхнатона, принимали пищу из рук его... И потом, разве Хоремхеб верховный жрец, призванный решать такие дела?

– Говорят, твоё величество, что Хоремхеб потому и обрушился на этих военачальников, что они были из тех, кого называют сиротами его величества Эхнатона, вечноживущего...

– Так не поступают с лучшими военачальниками, сколь велика не была бы их вина! Хоремхеб обязан был доложить мне об этом, выполняя свою прямую обязанность правителя Дома Войны! – Тутанхатон горячился, его пальцы нервно теребили висящий на поясе кинжал. – Почему Эйе не доложил мне об этом?

– Твоё величество, Эйе хотел разобраться в этом деле сам и не желал беспокоить твоё величество по такому пустячному поводу...

– Пустячному? Когда лучшие военачальники подвергаются гонениям?!

Он был огорчён и рассержен, и я могла бы напомнить ему его же собственные слова о верных советниках, но отчего-то мне не хотелось делать этого. Наконец Тутанхатон опомнился и сказал с виноватой улыбкой:

– Прости меня, мать, я не должен был тревожить тебя. Сегодня краски твоего лица нравятся мне гораздо больше, в глазах твоих появился живой блеск, и я надеюсь скоро увидеть тебя во время праздника моего восхождения на престол. Не нуждаешься ли ты в чём-либо? Если так, я готов исполнить любое твоё желание...

– Прими мою благодарность, твоё величество, мне ничего не нужно.

Он покинул моя покои, и я осталась наедине с Тэйе, которая принялась вновь хлопотать надо мной, умащая мои виски ароматным маслом. Что побудило её начать разговор о военачальниках в присутствии юного фараона? Желание Эйе? Но Эйе мог сам начать его, не возбуждая подозрений, даже был обязан сделать это как чати, как первый из друзей царя. Что-то руководило им, если он решил действовать через свою жену. Дела новой и старой знати были самыми серьёзными и запутанными из всех государственных дел. Но оба они, и Эйе и Хоремхеб, принадлежат к знатным родам Кемет, хотя местная знать всегда почиталась ниже столичной. Если Хоремхеб решил действовать в одиночку, рьяно утверждая культ Атона... Но он, человек, даже не изменивший своё имя, никогда не был в рядах новой знати Эхнатона, да и не мог быть в силу своей принадлежности к древней знати Хутнисут. Никто не замечал за ним и особенного усердия в поклонении царственному Солнцу, Эхнатон нередко бывал недоволен им. Или эти два первых советника Тутанхатона готовят что-то, объединившись, или каждый из них обманывает другого, стремясь приобрести влияние на юного царя. Чего они хотят? Свергнуть тех, кого возвысил Эхнатон? Но каким странным способом – используя имя Атона!

– Тэйе, позови ко мне Джхутимеса, – сказала я, когда кормилица закончила свои хлопоты. – Он во дворце?

– Во дворце, царица. Примешь его в кресле? Какой головной убор прикажешь подать тебе?

Голова кружилась, и всё тело было слабым, точно сотканным из воздуха, но я сидела прямо в своём кресле с высокой спинкой, похожая на саму себя в дни своей славы и молодости. Царевич Джхутимес по моему знаку опустился в кресло напротив и с волнением, которое не мог скрыть, ожидал начала разговора. Я не торопилась, молча наблюдала за ним. Джхутимес не был красив, черты его лица были, пожалуй, слишком мягки и невыразительны, но глаза были хороши, и я знала, от кого он унаследовал их – от своего отца, Аменхотепа III. Странная судьба была у этого царевича, сына великого фараона и митаннийской царевны, странная и грустная судьба человека, которого никто никогда не принимал всерьёз. Только Тутанхатон, привязавшийся к нему ещё в детстве, дарил его своей дружбой, Эхнатон же и Хефер-нефру-атон порой его просто не замечали. Что он мог знать о хитростях чати и правителя Дома Войны кроме того, что было известно Всем? И всё же мы сидели друг напротив друга, разделённые не только по-разному прожитыми годами, но и отношением окружающих людей. Царица Нефр-эт всё ещё была царицей, а Джхутимес был не больше, чем обыкновенным военачальником.

– Джхутимес, я хотела поговорить с тобой о Мехи и Нахт-Атоне. Ты слышал что-нибудь об этом?

– Слышал, твоё величество. Знаю, что Хоремхеб обрушил на них свой гнев. И ещё знаю то, что, возможно, тебе ещё неведомо: Хоремхеб отослал к границам Куша военачальника Небутенефа, прославившего себя в сражениях с хабиру, отослал без всяких почестей и наград туда, где скоро, если исполнится желание его величества Тутанхатона, наместником станет Кенна.

– Если?

– Прости, твоё величество. Правитель Дома Войны многое может сказать фараону. Если вспыхнет вражда между Небутенефом и Кенна, это будет только на руку Хоремхебу...

– Почему, Джхутимес?

– Небутенеф возвеличен вечноживущим Эхнатоном. Кенна родом из старой знати Она.

Опять! Понять бы, только понять, чего добивается Хоремхеб и какую роль играет в этом Эйе. Поссорить новую знать со старой? Вызвать недовольство в народе, но кем – выскочками или теми, кто силён одним только именем своего рода?

– Ты говорил об этом фараону, Джхутимес?

– Нет.

– Почему же?

– Я не советник фараона и не друг Мехи, Нахт-Атона и Небутенефа. У меня достаточно своих забот, – сказал он, нахмурившись. – Прости мою дерзость, твоё величество...

– Разве тебя не волнуют дела Кемет?

– Если бы от воли царевича Джхутимеса что-либо зависело, царица! – Горечь, искренняя горечь прозвучала в голосе Джхутимеса, и мне стало жаль его. – Я бессилен помочь тем, кто нуждается в моей помощи, бессилен изменить то, что кажется мне несправедливым, почему же я должен заботиться тех, кого не знаю и кого не могу назвать своими друзьями? Разве они замолвили бы за меня слово, если бы я подвергся гневу его величества и был бы изгнан?

В его тоне звучала ещё и вековая неприязнь человека древнего знатного рода к тем, чьи отцы с трудом находили средства на постройку гробницы, на дорогие смолы для бальзамирования и погребальные дары своим богам-покровителям. Он и не мог думать по-иному, он, всегда остававшийся в тени и принуждённый видеть, как не имевшие циновки становились обладателями ложа. Они не всегда были приятны и мне, эти новые люди, которыми окружал себя Эхнатон. Они нередко вели себя чересчур нагло, без удержу хвастались своим низким происхождением, выставляя напоказ свои собственные достоинства. Они окружали себя неумеренной роскошью, без разбора становились людьми наградного золота. Но военачальники, хотя бы и происходившие из низов, всё же были людьми иного рода. Они зарабатывали своё золото в сражениях, и каждое украшение на их панцире могло быть оплачено кровью.

– Меня огорчают твои слова, Джхутимес. Ты должен, как и все мы, думать прежде всего о благе Кемет и о благе Великого Дома. Если за спиной фараона творятся такие дела, можно ли быть спокойным за царствование Небхепрура Тутанхатона? Когда-то Хоремхеб был дорог тебе, и ты превозносил его перед всеми, не боясь, что на тебя косо посмотрят новые люди. Эта презренная женщина, имя которой я не хочу называть...

– Прошу тебя, не говори так, царица!

Это был крик, вырвавшийся из самой глубины сердца, отчаянный и безнадёжный крик. Джхутимес овладел собой почти сразу же, отнял руки от лица. Лицо его было серым и походило на лик древнего сфинкса, лишённое собственных черт, застывшее среди разрушительного бега веков.

– Прости... – Он сказал тихо, очень тихо. – Я любил её всегда, царица. И хотя она принесла много горя тебе и всей Кемет, я готов был лишиться загробного блаженства за один её взгляд.

– Так писали в древних папирусах, Джхутимес.

Неуловимое отчуждение, дыхание обжигающего ветра разделило нас, и оба мы беспомощно искали дороги, которая привела бы нас друг к другу. Только одно было, что теперь соединило бы нас – фараон...

– Ты разуверился в Хоремхебе, ты понял, что никакая доблесть не стоит верности. Это хорошо... Теперь думай о его величестве Тутанхатоне. Если советники втянут его в войну с новой знатью, не устоит не только он, не устоит Кемет. Именно этого, по-моему, добиваются Эйе и Хоремхеб, священное имя Атона служит им только щитом, до поры до времени они будут укрываться в лучах царственного Солнца. Но если поднимется старая знать, поднимутся старые боги! Примирить старое и новое – для этого воистину нужно быть богом! А Тутанхатон так молод...

– Он молод, но обладает умом опытного мужа. Порой мне кажется, царица, что с ним говорит Тот и поверяет ему тайны своей мудрости...

Он спокойно произнёс имя Тота, словно это не могло уже меня оскорбить. Дожить до того дня, когда и Тутанхатон открыто произнесёт его? Пусть! Только бы не слышать имени проклятого Амона!

– Ты думаешь, что он способен на это?

Джхутимес не торопился с ответом. Молча ждала я, напряжённо всматриваясь в его лицо, пытаясь прочесть в нём тайные знаки, благоприятные для меня или для фараона. В быстро наплывающем сумраке ночи благодатного времени перет расплывались очертания предметов, гасли краски. И лицо Джхутимеса уплывало от меня, становясь совсем неопределённым, лицом, не обладающим Ка.

– Многие уже боятся того, что Тутанхатон будет на это способен... – Медленно заговорил Джхутимес, медленно, чётко выговаривая слова. – И больше всех боятся Эйе и Хоремхеб. Если бы они видели возможность управлять волей фараона, они не действовали бы так хитро, они сразу принялись бы убеждать Тутанхатона возвратиться к старым богам. Но он сделает это, если сочтёт нужным, и ему будет под силу то, что не удалось даже вечноживущему Эхнатону...

– Что же, Джхутимес?

– Примирение, царица.

Слышать это было больно, и странно слышать от Джхутимеса, казавшегося неспособным рассуждать так серьёзно и глубоко о делах Кемет. Но в нём текла кровь фараонов, и сейчас говорила она, выстоявшаяся, как густое вино, в жилах благородного военачальника, сердце которого было чистым и преданным. Даже Кийа, эта презренная Кийа, не могла бы заставить его изменить фараону, своему кровному родственнику, взошедшему на престол Кемет благодаря хитрой и умной поспешности Эйе. А ведь Кийа могла сделать его опасным, очень опасным... Мне не могло быть покоя, пока была жива она. Она, чьё имя в царском картуше[120]120
  ...чьё имя в царском картуше... — Картуш – ободок, в который при написании заключались царские имена.


[Закрыть] было проставлено на каменных плитах поверх моего собственного! Она, носившая корону царей, она, приносившая вместе с Эхнатоном жертвы его великому отцу, она, обладавшая сенью Ра в самом центре Ахетатона, обжигавшая плоть фараона своей красотой, вершившая свои тайные дела на ложе любви. Мог ли быть моим искренним другом царевич Джхутимес, любивший её? И как могла бы она вернуться в Ахетатон, если бы не пользовалась чьим-то могущественным покровительством и поддержкой? Но Джхутимес не был таким влиятельным лицом, а Хоремхеб её ненавидел. Кто же тогда?

– Скажи мне, Джхутимес, – я заговорила ровно, очень спокойно, как бы не придавая особенного значения своим словам, – ты не женишься именно потому, что любишь эту женщину?

Он вздрогнул и посмотрел на меня в упор, так, что мне стоило больших усилий не опустить глаза под его взглядом. Он мог бы не отвечать и хорошо знал, что имеет на это право, но гордость побудила его быть откровенным.

– Это так, царица.

– Так отчего же ты не введёшь её госпожой в свой дом? Уезжайте в дальние степаты, никому уже не нужно искать гибели этой женщины...

– Никому?

Я ответила твёрдо:

– Никому.

– И я могу верить твоему слову?

– Ты оскорбляешь меня, Джхутимес.

– Даже великая Нефр-эт – всего лишь женщина, твоё величество.

Много сил потребовалось мне, чтобы вынести этот удар, но я сжала рукой своё сердце и запретила ему говорить. Кому-то в столице понадобилась Кийа, и Джхутимес мог быть игрушкой в чьих-то опытных и искусных руках.

– Я могла бы оставаться ею, Джхутимес, если бы рука вечноживущего Эхнатона ещё лежала на моём плече. Но может ли существовать любовь, если сердце умерло? Скорбь моя непреходяща, Хапи не поворачивает свои воды вспять. Я сказала тебе: женись на ней, увези её далеко из Ахетатона, подальше от царского дома, где она была всем ненавистна. Если даже великий Эхнатон поддался любви, кто обвинит в неверности царскому дому царевича Джхутимеса?

Он вздрогнул, как от удара плетью.

– Откуда тебе известно, что она в Ахетатоне?

– Оставлю это своей тайной, Джхутимес.

– Значит... – Он в волнении прошёлся по покою, ещё раз, и ещё, потом остановился передо мной. – Ты обещаешь мне своё покровительство, царица?

– Назовём это так.

– Ты великая, благородная женщина! – Голос Джхутимеса звучал растроганно, и мне почудилось, будто на его глазах блеснули слёзы. – Никто, даже сам Эйе, не мог бы оказать нам большей поддержки...

– Эйе? Почему ты говоришь – Эйе? Разве он причастен к тому, что Кийа вернулась в Ахетатон?

Молчание повисло в тревожном пространстве сумрачного покоя, молчание, разившее подобно острому мечу. Вот и Джхутимес, влюблённый безумец Джхутимес, невольно выдал свою тайну. Он был слишком умён и благороден, чтобы продолжать тёмную и запутанную игру с царицей Нефр-эт, и он наконец заговорил откровенно.

– Царица, Кийа была в Опете, когда скончался его величество Хефер-нефру-атон. Эйе знал, что она там, он приказал ей явиться к нему. Потом он повелел ей тайно вернуться в Ахетатон и обещал испросить для неё прощения у фараона. Она обещала мне, что выйдет за меня замуж, когда его величество простит её и разрешит жить, не скрываясь, в одном из дальних степатов. Она предана памяти вечноживущего Эхнатона, она оплакивает свою вину и беды, которые невольно причинила Кемет, она полна раскаяния, полна чувства благородной вины. Будь же милостива к ней, царица, прости невольно причинившую тебе зло, одари и меня счастьем, которое столько лет было моим самым сладостным мечтанием!

– Ты требуешь от меня слишком многого, Джхутимес. А я всего лишь женщина...

– Великая женщина! – Он приник к моим ногам, целовал пол у ног моих, словно был рабом, облагодетельствованным мною. – Ты, ты одна – в вечности супруга вечноживущего Эхнатона, божественная, сияющая Нефр-эт! Если бы только знал Эйе, он не мог бы кичиться своим благородством. Столько времени прошло, а он не сказал ни единого слова фараону, хотя много раз мог бы сделать это. Он хотел заслужить благодарность, тем большую, чем больше пройдёт времени, но даже он не предвидел благородства царицы Нефр-эт. Мне всегда казалось, что Эйе...

ОТЕЦ БОГА ЭЙЕ

При утреннем одевании фараона не было заметно жреца Мернепта, его величество был обеспокоен отсутствием учителя. Ему почтительно доложили, что старый жрец нездоров и просит простить его, и Тутанхатон подробно расспрашивал о болезни учителя и о способах её лечения. Фараон уже просмотрел донесения гонцов, особенно внимательно те, что прибыли из Ханаана, от Хоремхеба. Обещанная Великим Домом щедрая награда раззадорила воинов, заставила их плотнее сомкнуть щиты и решительнее натягивать тетивы луков; Хоремхеб вовремя покинул столицу, ибо навлёк на себя недовольство фараона и, что было для него ещё хуже, – моё. Развязанная им история с военачальниками была опрометчивым и глупым шагом, открытая война с новой знатью, да ещё именем Атона – что могло быть глупее? Хоремхеб был плотью от плоти мелкой местной знати, нос которой всегда глядел в небеса. От истинных носителей золотой крови Кемет эти люди отличались неумеренным тщеславием и нетерпимостью. Хоремхеб сделал первый ход, но через Тэйе мне удалось предупредить фараона, и неумеренный пыл ретивого полководца был остановлен ощутимым щелчком по носу. Новая знать, конечно, должна была исчезнуть, но время ещё не пришло, и глупые выходки мнимого союзника могли погубить всё дело. До поры до времени, решил я, пусть Хоремхеб существует и мнит себя парящим столь высоко, что стрела охотника ему не опасна. Но огненные лучи солнца могут опалить перья слишком высоко взлетевшей птицы, и ожоги эти часто бывают смертельны. Он действовал неумело и грубо, этот Хоремхеб, который давно, с нашей первой встречи в его доме, был в моих руках. Была в моих руках и Кийа, которая могла понадобиться и в борьбе против новой знати, и в борьбе против самого Хоремхеба. Мои расчёты не могли быть ошибочными, ибо прожитые при царском дворе годы одарили меня опытом, которого Хоремхеб не мог приобрести у себя в пустыне. Стать защитником сирот Эхнатона до поры до времени было выгоднее, чем открыто восставать против них. Я говорил себе одно: моё время ещё не пришло...

Тутанхатон слушал донесения правителей областей, пока придворные мастера полировали его ногти и подводили глаза. Донесения были пустые и повторяли друг друга: состояние дамб и каналов, урожаи пшеницы и ячменя, поголовье скота, состояние садов и виноградников, строительство зданий, рабы... Фараон слушал внимательно. Услышав о том, как правитель восьмой области земли Нехебт жалуется на нерадивость рабов-огородников, по вине которых погиб урожай бобов, он обратился ко мне с неожиданным вопросом:

– Правда ли, что рабы в царстве Митанни могут жениться на свободных и даже усыновлять свободных, чтобы передать им своё имущество?

– Это так, твоё величество.

– В книгах Дома Жизни есть сведения об этом?

– В книгах Дома Жизни есть всё, твоё величество. Прикажешь доставить тебе необходимые сведения?

– Приказываю.

– Будет исполнено, твоё величество.

Хранитель царских украшений осторожно застегнул на шее фараона ожерелье из золотых и лазуритовых бус с застёжкой в виде крыльев сокола, очень красивое и искусной работы. Потом поднёс другое, тоже золотое, с подвесками из яшмы и карнеола. Сегодня наряду фараона надлежало быть особенно роскошным – ожидался приём митаннийских послов. Хоремхеб едва не испортил отношений с митаннийцами, столкнувшись с ними на границах Ханаана. Тутанхатон тщательно изучал договоры с Митанни и письма митаннийских царей. По его желанию я подробно изложил ему всё, что знал об отношениях с Митанни, начиная со времён Джхутимеса[121]121
  Джхутимес (Тутмос) I – фараон XVIII династии (правил 1493 – ок. 1482 гг. до н. э.). Завоевал часть Куша.


[Закрыть], установившего памятную плиту на митаннийской границе. Способность этого мальчика-фараона слушать с небывалым вниманием и извлекать из услышанного то, что соответствовало его мыслям и подтверждало их, нередко удивляла даже меня, многоопытного Эйе. Он и сейчас обратился ко мне с вопросом, желая получить подтверждение какой-то собственной мысли или догадки. Третий год своего царствования Тутанхатон желал отметить не только победой над кочевниками-хананеями, но и выгодным союзным договором с державами, во время правления Эхнатона разуверившимися в могуществе Кемет.

Хранитель царских сандалий надел на ноги фараона лёгкие сандалии из позолоченной кожи, и фараон встал. Распростёршись ниц, придворные приветствовали его, и вместе со всеми приветствовал его и я, первый из друзей царя, носитель опахала по его правую руку, распорядитель всех коней владыки, отец бога Эйе. На моём веку он был уже четвёртым фараоном, и спина моя гнулась легко, привычным движением. Хранитель царского пояса с испуганным и подобострастным видом протянул руки к золотой пряжке с царским картушем, пряжка чуть сбилась набок. При Эхнатоне и даже Аменхотепе III за такие мелочи можно было лишиться должности...

Моление фараона в дворцовом храме Атона длилось долго и закончилось принесением ежеутренней жертвы, потом фараон проследовал в зал для трапез. Здесь его уже ждала маленькая, изящная царица Анхесенпаатон, у которой глаза вспыхнули радостью при виде фараона. Меня она одарила иным взглядом – ревнивым, настороженным. Как ещё могла смотреть на меня юная жена, уверенная, что именно я отнимаю у неё мужа, что только ради меня он жертвует часами отдыха и свиданий с нею? Здесь была и царица Меритатон, не было только Нефр-эт. Гордая вдова Эхнатона тихо угасала в своих покоях, ещё сумеречно мерцая, как подводная звезда, но уже далёкая, уже уходящая в пучину вод...

Фараон и царица сидели на возвышении за своим маленьким столиком, чем-то неуловимо отличные от всех. Тем, что были так юны? Царица-вдова Меритатон тоже была молода. Было что-то особенное в том, как эти юные супруги смотрели друг на друга, как искали случая, чтобы руке сойтись с рукой на столе или под столом. Были времена, когда в этом же зале Эхнатон и Нефр-эт так же искали руки друг друга. Потом – Сменхкара и Меритатон. Когда-то в своём роскошном дворце в Опете Аменхотеп III так же искал руки жаркой красавицы Тэйе. И вот одни из них – только бледные тени, другие немногим отличаются от теней. И я смотрю на это невозмутимым, спокойным взглядом опытного человека – человека, который ждёт своего часа...

– Кто прибыл сегодня, господин? – спросила маленькая царица.

– Послы Митанни, моя госпожа.

– Это их колесницы я видела у дворца? Они большие и роскошные. И ещё я видела, как рабы вели под уздцы прекрасных коней, ослепительных, как самая лучшая слоновая кость...

– Этих коней Душратта прислал нам в подарок, моя дорогая госпожа. В Митанни прекрасные кони, ещё лучше, чем у хатти. В силе они не уступают коням ретенну[122]122
  ...не уступают коням ретенну... — Ретенну – древнеегипетское название Ассирии.


[Закрыть], а красотой превосходят их. Два самых лучших будут впряжены в твою колесницу.

Разговор фараона и его жены был хорошо слышен мне, сидящему за соседним столиком. В последнее время одна мысль занимала меня – всегда ли так безмятежны и незначительны разговоры юных супругов? Кому-то Тутанхатон поверял свои мысли, кому-то раскрывал тайны своего сердца. Раньше я думал, что поверенной его тайн была царица Нефр-эт. Но Нефр-эт никогда не одобрила бы той мысли, о которой только вчера Тутанхатон упомянул вскользь: даровать прощение всем осуждённым во время владычества Эхнатона, всем, кто не поднимал меча против Великого Дома. Эта мысль и мне показалась опасной и уж, во всяком случае, несвоевременной. Как этот мальчик представляет себе дарование свободы сосланным в каменоломни Хенну и на Синайские рудники, как представляет себе возращение их имуществ? Немало среди них тех, кто не желает признавать власти фараона, любого, не только Эхнатона, тех, кто полагает себя слишком хорошо разбирающимся в делах своего степата. Эти люди опасны, будь они всецело преданы Амону, Хатхор или Пта или со спокойным сердцем приносят жертвы Атону. Нужно удержать фараона от этого гибельного шага... Нужно, ибо преданность Эйе царскому дому безгранична. Нужно, ибо ещё не пришло его время...

Царица пожелала присутствовать на церемонии приёма митаннийских послов, фараон был доволен. Он сидел на золотом троне великих фараонов Кемет очень прямо, спокойно и уверенно. Тутанхатон походил на статую, нарядную и привлекательную. Только глаза у этой статуи были живые, умные, способные многое охватить своим взором. Фараону полагалось быть неподвижным, производить впечатление на иноземцев своей царственной неподвижностью и невозмутимостью. Тутанхатон быстро выучился этой неподвижности, она как будто не стоила ему никакого труда. Царственная кровь!

Послов было пятеро, они распростёрлись перед троном владыки Кемет все разом, словно сметённые порывом могучего ветра. Пёстрые одежды, серьги в ушах и курчавые бороды выглядели странно в строгом Зале Приёмов, и маленькая царица смотрела на жителей Сати с удивлением, хотя она уже видела их во времена своего отца – его величество Эхнатон, как известно, даже в Зале Приёмов дозволял дочерям стоять у его трона – они всякий раз удивляли её своим видом и поведением, столь отличными от тех, к каким привыкли жители Кемет.

Митаннийские послы явно были удивлены юностью фараона, но, конечно, и мысли не допускали о том, что можно говорить с ним менее почтительно из-за отсутствия глубоких следов прожитых лет на его красивом лице.

Я видел их насквозь, этих истинных сынов Сати... Они справились о здоровье митаннийской царевны Тадухепы, бывшей одной из жён великого Эхнатона, и получили ответ, что царевна здорова, получает пищу из рук фараона и желает своему отцу Душратте многих лет царствования и процветания. Послы представили дары – превосходные изделия из серебра и бронзы, прекрасный кинжал из редкого металла, называемого железом, упомянули о колесницах и упряжках коней, также посланных в дар владыке Кемет. В качестве ответных даров были представлены великолепная мебель, сделанная искусными мастерами из ценного дерева аш[123]123
  ...мебель, сделанная искусными мастерами из ценного дерева аш... — Дерево аш – некоторые исследователи считают, что этим термином назывался знаменитый ливанский кедр, большинство же склонно видеть в нем киликийскую пихту.


[Закрыть] и украшенная золотом и слоновой костью, и драгоценные ларцы с тончайшей золотой инкрустацией, которые вызвали изумлённые возгласы послов. Но это было лишь преддверием настоящего разговора, и нельзя сказать, чтобы сердца бились спокойно в ожидании его. Царство Митанни вело хитрую, а порой и жестокую игру, пытаясь вернуть себе утраченные во время владычества Джхутимеса III земли, захватить Гебал[124]124
  ...захватить Гебал... — Гебал – Библ, один из крупнейших финикийских городов.


[Закрыть], продвинуться глубже в ханаанские земли. Кемет ответила союзом с царством Ретенну. Это-то и возмутило митаннийского царя Душратту, считавшего жителей Ретенну своими подданными. Эхнатон поступил опрометчиво, едва не разорвав связь с Митанни, которую спас только его поспешный брак с царевной Тадухепой, но теперь митаннийцы, видимо, не хотели довольствоваться полумиром и стремились добиться ясности. А предлог у них был – наглые выходки хатти, стремившихся отыграться за прежние поражения в борьбе с Митанни. Хатти угрожали и Кемет, и этого было вполне достаточно для союза двух мощных держав. В долгой беседе я стремился доказать фараону, что союз с Ретенну в борьбе против хатти был бы более выгоден. Но Тутанхатон решил иначе, проявив необычайную твёрдость. Тронули ли его слёзы царевны Тадухепы, бросившейся ему в ноги при известии о прибытии митаннийских послов? Или так сильно было его предубеждение против хатти, что он не желал отказывать в помощи тем, кто был их врагом? Мальчик-фараон внушал мне опасения своей решительностью. Он был молод, и этим было сказано всё, но моей мудрости не хотелось вступать в борьбу с молодой силой, ибо преданность Эйе царскому дому была безгранична, ибо он любил фараона и желал ему добра...

Наконец послы в цветистых и запутанных выражениях изложили цель своего приезда. Его величество Душратта желает узнать намерения своего брата Небхепрура Тутанхатона по поводу союза с Ретенну, которую никак нельзя считать государством, ибо она находится под скипетром митаннийского владыки. Его величество Душратту интересовало также и то, чем он заслужил такое недоверие со стороны Великого Дома. И наконец, он предлагал в жёны его величеству Тутанхатону свою внучку, славившуюся не только красотой, но и изумительным искусством танца. Все достоинства юной митаннийской царевны были расписаны послами со свойственной жителям Сати пышностью и бесстыдством, словно речь шла о породистой лошади, которую её хозяин стремится продать подороже. Я бросил взгляд на маленькую царицу – она сидела, потупив взор.

– Отвечаю моему брату Душратте, – отчётливо сказал Тутанхатон, – что царство Митанни внушило недоверие к себе союзом с правителями в Ханаане, которые искали ослабления Кемет. Отвечаю моему брату Душратте, что в намерения Великого Дома не входит война ни с Митанни, ни с Ретенну. Отвечаю моему брату Душратте, что в знак дружеского расположения принимаю его предложение и открываю двери моего женского дома для митаннийской царевны.

Ответ был таким отчётливым и недвусмысленным, что послы, привыкшие к увёрткам и длинным ничего не значащим фразам, растерялись. Тутанхатон действовал смело, слишком смело... Он явно стремился показать царю Митанни свою силу и твёрдость Великого Дома Кемет в отношении сопредельных государств. Это было опасно, хотя и верно...

– Его величество Душратта, – начал один из митаннийских послов, когда немного оправился от изумления, – не может довольствоваться обещаниями Великого Дома государства Кемет, не скреплёнными договором. Его величество Душратта огорчён тем, что его брат Небхепрура Тутанхатон дарит своим милостивым взором окраины великого царства Митанни.

– Под окраинами великого царства Митанни мой брат Душратта подразумевает Ретенну? Отвечаю моему брату Душратте: когда дворец владыки Митанни ощетинился копьями, хижины встали между ним и Великим Домом.

– Его величество Душратта огорчён опрометчивыми действиями его предшественников и военачальников, неверно истолковавших его повеления.

– Отвечаю моему брату Душратте: пусть прикажет своим военачальникам уйти из ханаанских земель и не приближаться к границам Ретенну в знак доказательства своих добрых намерений. Пусть предоставит Ретенну самой решать свои дела с царским домом Вавилона. Пусть будет уверен мой брат Душратта, что Великий Дом не откажет ему в помощи, если стрелы хатти перелетят через границы великого царства Митанни.