Текст книги "Тутанхамон"

Автор книги: В. Василевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

– Хорошо.

Я невольно засмотрелась на огни царской барки, такие праздничные и яркие. Мне захотелось вдруг быть рядом с мужем, хотя я и знала, что вокруг него собрались мужчины и искусные танцовщицы фенеху, прекрасно умеющие не только танцевать, но и ласкать мужчин. Но ощущение это было мимолётным, и оно скоро прошло.

– Тутанхамон очень любит тебя, – задумчиво сказала Меритатон, – он ласков с тобой, всегда заботлив и нежен... Или не всегда?

– Всегда, Меритатон. Всегда.

– Это поистине благо, сестра.

Она произнесла это очень грустно, и я поняла, что она вспомнила о своём возлюбленном Хефер-нефру-атоне. Теперь никто не называл бы его так, все звали бы его Сменхкара, но вот Меритатон не захотела менять своё имя, осталась Возлюбленной Атоном. Она и сама осталась в том времени, когда была лишь царевной Меритатон, юной и влюблённой. И будущего у неё не было, как не было его у её солнцепоклоннического имени.

– Мы много раз видели нашу мать печальной, со слезами на глазах, – сказала Меритатон. – Как она ни пыталась скрывать их от нас, мы все видели. Только порой не понимали, отчего она плачет, и пытались утешить её поцелуями и подарками. Она очень любила отца, а ведь он не всегда бывал справедлив и добр с нею.

– Как ты можешь так говорить, сестра? Разве мы вправе осуждать нашего отца?

– Ты права, Анхесенпаатон. Не вправе! И всё-таки... Теперь я знала бы, что сказать ей, теперь бы, наверное, сумела утешить её.

– И я тоже сумела бы, Меритатон. Быть женой фараона нелегко... Даже такого фараона, так Тутанхамон.

Меритатон улыбнулась, покачала головой, и глаза её стали ещё нежнее.

– А ведь я говорила тебе об этом, помнишь, Анхесенпаатон? Когда вы оба были ещё детьми...

Она несколько раз подряд назвала меня моим старым солнцепоклонническим именем, и я поняла, почему она это сделала. Там, в стране нашего детства, куда Меритатон заглянула и куда пригасила заглянуть и меня, произнести имя Амона было бы невозможно. Атон, царственное Солнце... Он протягивал свои руки-лучи к нашим колыбелям, и мы были обойдены вниманием семи Хатхор.

– А помнишь, как однажды вечером отец всех нас позвал в беседку и одарил чудесными серебряными зверями, присланными царём Митанни? Каждой достался свой, и Сетепенра заплакала, потому что у её пантеры была свирепая морда и слишком длинные когти, которые её пугали, а тебе досталась смешная улыбающаяся обезьяна.

– Помню, Меритатон. И другую обезьянку помню – которая умерла на наших руках, моих и Тутанхамона. Она была очень маленькая и всё время дрожала, как будто боялась чего-то. Эйе тогда сказал, что в ней не было духа жизни, что она, едва родившись, уже была обречена на смерть. Кийа тогда увидела нас, когда мы давали воду обезьянке, и, рассмеявшись, сказала, что наша вода ей не поможет, что остаётся только одно – устроить ей роскошные похороны, достойные обезьянки царских детей. Это было горько и тогда, и теперь грустно вспоминать.

– Вспомни что-нибудь радостное, Анхесенпаатон. Например, как в день празднования своего восхождения на престол отец разрешил нам присутствовать в Зале Приёмов, когда прибыли иноземные послы. Среди них были кочевники шасу с длинными волосами, в которые были воткнуты гребни, помнишь?

– И кушиты с кольцами в носу, которых все мы испугались.

– Ну, пожалуй, кроме меня, – засмеялась Меритатон, – я-то была старше всех вас...

Мы долго перебирали в памяти картины нашего детства, казавшиеся в большинстве своём яркими и весёлыми. И было грустно от того, что время это безвозвратно прошло и что нет уже среди живых ни отца, ни матери, ни трёх сестёр. Музыка, звучащая то тише, то громче, казалось, внимала нашей беседе и сопровождала грустными переливами воспоминания о грустном, радостными – безмятежные и полные добра.

– Тебе никогда не бывает страшно за твоего мужа? – спросила вдруг Меритатон, обрывая на полуслове предыдущий разговор.

– Почему должно быть страшно?

– Слишком высоко он взлетел. Слишком многое уже совершил и ещё собирается свершить. Никто не верил в него, я не верила тоже. Но он как будто послан на Чёрную Землю для того, чтобы восстановить образы богов и примирить враждующих, всех до единого. Думаю иногда, что его устами говорит какой-нибудь бог...

– Боги покровительствуют ему, они оберегают его.

– Я слышала, он не запретил даже поклонение Сетху?

– Не запретил.

– И ты не понимаешь, почему должно быть страшно?

Я удивлённо посмотрела на неё, её голос прозвучал странно. Бояться за мужа? Я никогда не думала об этом, покровительство, оказываемое ему богами, казалось столь явным, что страх был в моих глазах ненужным и даже глупым чувством. Вся Кемет, все простые и знатные люди любили его – разве их любовь не была надёжным щитом?

– Кого следует бояться, Меритатон – богов или людей? – спросила я.

– И тех и других, – ответила она, – и тех и других. Когда-то мне казалось, что над троном Хефер-нефру-атона тоже распростёрты оберегающие крылья...

Я вздрогнула, ибо воспоминание о ранней смерти Хефер-нефру-атона было мне неприятно. И странным казалось то, что сестра говорит об этом, как будто хочет предостеречь или подготовить к чему-то, кажущемуся ей возможным, а мне – невероятным. Невольным жестом я положила руки на свой живот, как будто оберегая ребёнка от внезапно сгустившейся мрачной тени. Меритатон заметила это и поняла, что со мной, но не стала спрашивать, а только погладила меня по животу, как это сделала когда-то мать, угадавшая мою первую беременность. И, уткнувшись головой в её плечо, я почувствовала, что мрачные тени отлетают от меня. В самом деле, не была ли я счастливее всех женщин своей семьи, счастливее матери и сестёр? Мне захотелось говорить о радостном, и я сказала:

– Если у меня родится сын, он будет носить имя Аменхотеп, если же дочь – будет названа Нефр-эт. Муж говорил, что охотно выдал бы свою дочь замуж за одного из царевичей хатти. Но теперь, как мне кажется, он думает иначе. Боюсь, именно с хатти он собирается воевать, хотя и не говорит об этом прямо. Мне грустно будет, если он покинет меня...

Меритатон явно была удивлена, её тонкие подведённые брови взлетели вверх.

– Воевать? С хатти? Почему?

– Я не знаю... Нужно будет спросить у Туту, он хорошо знает хатти.

– О своём намерении воевать Тутанхамон уже объявил?

– Нет, да и мне не сказал определённо, только намёком.

– Тогда лучше никому не говори об этом. Пусть тайное остаётся тайным до поры до времени. Ты помнишь, отец всегда всё решал сам и не посвящал в свои дела никого, даже мать. Он говорил, что никто не может знать его окончательного намерения, только его великий отец.

– Но мой муж не похож на нашего отца.

– Тем более не нужно никому выдавать его намерений. Люди бывают очень хитры... Ты всё-таки ещё очень молода, Анхесенпаатон.

– Ты так часто это повторяешь...

– Повторяю, потому что это так и есть. Быть царицей труднее, чем тебе кажется... Не сердись на меня, – сказала сестра, заметив, что мне неприятно слышать её слова. – Нам нельзя сердиться друг на друга, ибо из всех дочерей великого Эхнатона нас осталось только двое...

Она протянула ко мне свои тонкие ласковые руки, и мы обнялись, как когда-то давным-давно, в Ахетатоне, когда поверяли друг другу свои тревоги и горести. И хотя было печально, печаль эта казалась светлой, ибо вся она была обращена в прошлое, казавшееся чем дальше, тем чудеснее. Мы долго ещё сидели обнявшись и слышали музыку, доносившуюся с реки, и огни праздничных факелов танцевали между ночными облаками и гладью тёмной воды, и на глаза наворачивались слёзы, необъяснимые, томительные и прекрасные, как музыка...

* * *

Иноземцы прибыли в Опет с богатой данью и предстали перед фараоном, владыкой Обеих Земель. В большинстве своём это были светлокожие и голубоглазые ливийцы, высокие и широкоплечие, с густыми бородами, они привезли изделия из бронзы, пёстрые ткани и кожи, привели могучих коней. Я видела по лицу моего мужа, что он остался доволен, и ливийцы покинули Зал Приёмов, обрадованные столь явной милостью г фараона. Прибыли и чёрные кушиты, которые привезли золото и слоновую кость, потом арамеи с изделиями из бронзы и серебра и тоже с упряжками коней. Его величество внимательно просмотрел донесение наместника Куша Аменхотепа и остался им очень доволен. Наконец прибыли посланцы хананейских племён, которые привезли серебро и олово. Его величество пожелал спросить, не испытывают ли они каких-либо притеснений со стороны хатти, и хананеи, переглянувшись, ответили, что уже много лет не знают покоя и мирной жизни, ибо их правители, верные Великому Дому Кемет, живут в постоянном страхе перед набегами хатти. Казалось, фараон только и ждал этого ответа, он выразил своё удовлетворение и уже хотел отпустить посланцев, как вдруг Эйе, наклонившись к уху повелителя, тихо зашептал какие-то неведомые слова. По едва заметному движению головы Тутанхамона я поняла, что он даёт чати разрешение на что-то. И правда: Эйе пожелал, чтобы посланцы задержались, и спросил их:

– Было ли так, чтобы хатти исполнили свою угрозу и хотя бы раз переступили границы вашей земли?

– Нет, – ответил старший из посланцев, – но вооружённые отряды хатти никогда не удаляются более чем на один день пути от наших границ.

– Чего они требовали от вашего правителя?

– Дани.

– Платили ли вы им эту дань?

– Платили, хоть и не в тех размерах, каких требовали от нас хатти.

– И после этого они напали на вас?

– Они пригрозили, что в следующий раз не пощадят ни нашего правителя, ни наших земель. Но они напали на земли соседнего племени и разорили их дотла...

– Вы видели это своими глазами?

– Нет, но мы знаем об этом.

Эйе удовлетворённо кивнул.

– Твоё величество, я узнал всё, что мне требовалось. Прикажешь отпустить их?

– Приказываю.

Посланцы Ханаана покинули зал, явно удивлённые вопросами чати. И я тоже была удивлена. Разве Эйе не знает лучше, чем кто-либо другой, что хатти чаще действуют угрозами, чем силой? В том, как поступали они с одним из мелких ханаанских правителей, не было ничего необычного. И всё-таки мой муж угадал какой-то тайный смысл вопросов Эйе, ибо посмотрел на него сурово и нахмурился. Лицо чати оставалось невозмутимым, он даже и не пытался сделать вид, что собирается объяснять и тем более постараться оправдать свой поступок. Его величество сделал то, чего я и ожидала – приказал Эйе остаться в Зале Приёмов и отпустил всех остальных придворных, телохранителей и слуг. Я тоже хотела удалиться вместе со своими прислужницами, но мой муж удержал меня.

– Останься, Анхесенпаамон. Ты, царица, должна знать всё, что вершится в государстве.

Эйе стоял перед нами, скрестив руки на груди, и выглядел очень величественно и спокойно. Он мог себе позволить это невозмутимое спокойствие, которое было оправдано долгими годами верной службы царскому дому и бесконечной, известной всем преданностью, и всё-таки меня охватывало чувство удивления и даже досады, когда я смотрела на него. Мой муж не стал ждать долго, он спросил прямо:

– Зачем тебе понадобились эти вопросы? Разве ты плохо знаешь через наших лазутчиков, как обстоят дела в Ханаане?

– Твоё величество, я лишь хотел воспользоваться случаем и услышать истину из уст тех, кому невыгодно лгать. И я услышал то, что услышал, божественный фараон.

– Что же, по-твоему, мои лазутчики могут лгать?

– Лазутчики хорошо служат Великому Дому, – спокойно сказал Эйе.

Эта фраза прозвучала до того двусмысленно, насмешливо и дерзко, что я почувствовала, как в моей груди закипает гнев. Я взглянула на мужа, его губы сжались и побелели.

– Говори прямо, Эйе. Или хочешь, чтобы я сказал?

– Твоё величество, прости меня за дерзость, прости, если тебе показались непочтительными мои слова. Ты готов пойти войной против Супиллулиумы, а ведь хананеям живётся не так плохо, как воображают те, кому выгодно втянуть Кемет в войну. Ты слышал сам: их правителю пришлось уплатить дань хатти, разве это не обычная судьба кочевых народов?

– Вся дань должна идти в казну Великого Дома! – твёрдо сказал Тутанхамон.

– Да, твоё величество, но война с хатти окажется разорительной и для хананеев, которые уже не смогут выплачивать даже ту незначительную дань, которой откупаются сейчас.

– Как ты не понимаешь, Эйе, – горячо сказал Тутанхамон, – что дело не столько в дани, сколько в... Ты предлагаешь мне стать трусом?

– Твоё величество, война всегда разорительна.

– А разве в казне фараонов мало золота?

– Божественный фараон, восстановленные святилища нуждаются в нём....

– Я обогащу их из своей военной добычи.

– Ты уверен, твоё величество, что войско Кемет находится в хорошем состоянии?

– Хоремхеб уверил меня в этом.

– Хоремхеб... – Эйе презрительно махнул рукой. – Разве ты не знаешь, божественный господин, что Хоремхеб прежде всего думает о сооружении своей роскошной гробницы в Мен-Нофере и о красивых наложницах? Он мало разбирается в государственных делах...

– А Джхутимес?

– Царевич Джхутимес? Твоё величество, мне трудно сказать...

– Говори как есть.

– В его жилах течёт не только кровь великих фараонов, но и...

– Разве кровь божественных владык Кемет не освящает всякую другую, даже будь она варварской? Мне странно слышать такие слова от тебя.

– Твоё величество, – резко сказал Эйе, – если твоими советниками стали Джхутимес и Хоремхеб, то как могут их советы ужиться с моими? Я не хотел бы, чтобы решённое ими было скреплено моей печатью...

– Эйе, решаю только я!

– Прости, твоё величество, божественный Небхепрура. Но с недавних пор ты вообще не нуждаешься в моих советах. Зачем же иметь при себе чати?

– Кто-то должен же просматривать многочисленные и глупые донесения правителей областей! – улыбнулся Тутанхамон, но улыбка его вышла грустной. – Ты знаешь, Эйе, как ценю я твою преданность и твоё умение разбираться в делах, но ты не одобряешь войны, а я стою за неё. Ты же прекрасно понимаешь, что второго такого случая может и не представиться. Сейчас в Кемет спокойно, и она сильна, она преисполнена решимости вернуть себе утраченное. Кемет, Митанни, Ретенну, верные союзники из числа ханаанских царьков – разве этого мало? Мы не только вернём себе былое могущество, но и сотрём царство Хатти с лица земли, вероломное, злобное царство, от которого любая держава может ожидать только беды. Нельзя упускать такой возможности!

– Твоё величество, ты говоришь как полководец...

– И очень доволен этим! Я не хочу, чтобы мой брат Душратта мог обвинить меня в нарушении договора. Я не хочу, чтобы земли верных Кемет правителей Ханаана подвергались разорению. Разве этого недостаточно?

– Твоё величество, но война будет стоить очень дорого!

– Всё окупится за счёт военной добычи, особенно за счёт пленников, а к тому же... Разве тебе неведомо, что именно хатти в союзе с нечестивыми племенами хабиру угрожают торговым путям и ведут себя как разбойники с вавилонскими и митаннийскими караванами? Ты хочешь, чтобы торговля прекратилась? Не для этого я переезжал в Мен-Нофер. Хатти слишком помешали мне! Больше мне нечего сказать, Эйе. А что думает моя царица?

Я не ожидала, что он обратится ко мне, я даже и не понимала, зачем он приказал мне остаться. Может быть, просто потому, что хотел ощутить поддержку? Ведь я не была подобна моей матери, великой царице Нефр-эт. И я сказала:

– В одиночку справиться с хатти было бы трудно, но, объединившись с Митанни и Ретенну, Кемет победит их. Мирные пути для торговли будут расчищены, и те мелкие царства, что в былые времена отошли от Кемет, снова увидят её силу и присоединятся к ней.

– Ты хорошо сказала, моя госпожа! Мы вернём доверие Джахи и Аккада – разве этого мало? Это очень важно! Никто ещё не был силён в одиночку. Эйе, мы когда-то говорили с тобой о том, сколько власти надлежит дать правителю каждой области. Никто не в силах охватить взором всего, но стать многооким...

Эйе вдруг взглянул на фараона почти насмешливо.

– Твоё величество, а как отнесутся к войне немху? Ты уже знаешь их мысли?

Рука Тутанхамона сжала царский жезл так сильно, что я подумала – он сейчас переломит его. Только Эйе мог позволить себе так разговаривать с фараоном, но и для него это было слишком уж большой дерзостью.

– Ты полагаешь, великий чати, что я во всём спрашиваю совета у немху?

– Многие из них – Маи, Туту, Миннехт, Яхмес, Небутенеф – стали твоими советниками, твоё величество. Отчего бы тебе не посоветоваться с ними?

– Я ни с кем не собираюсь советоваться! Это дело должно остаться тайной до поры до времени, ибо нельзя предоставить хатти возможность подготовиться или убрать свои войска из пределов Ханаана. Никто не должен знать об этом, а то, что ты говоришь о немху, оскорбительно для моего слуха. Немху так же служат мне, как и вы, люди золотой крови Кемет. Если прикажу пойти им на войну – пойдут...

– Пойдут, божественный фараон, если пообещаешь им богатую добычу. Вечноживущий Эхнатон этого, конечно, не понимал...

Мне не понравился тон, которым чати произнёс эти слова, в нём почудилась насмешка. Но мой муж ответил серьёзно:

– Вечноживущий Эхнатон не хотел войны. Он не во всём был справедлив к немху, он мог бы дать им в руки оружие и направить против врагов Кемет, и тогда сегодня не пришлось бы раздумывать над тем, помогать или не помогать царю Митанни. Но ещё не поздно! У всех – у немху и у людей золотой крови – крепкие руки. А теперь довольно! До поры до времени приказываю тебе сохранять тайну и не советую препятствовать мне. В моей руке священный скипетр джед!

Эйе низко склонил свою бритую голову и стоял так долго, как будто ждал иного, более милостивого слова фараона. Я видела, что муж огорчён, но понимала, что ему необходимо было проявить твёрдость, хотя для этого и понадобилось обидеть вернейшего из его советников. Я не знала всех тонкостей, мне было непонятно, что за помощь понадобилась царю Душратте, но спрашивать не хотелось, особенно при Эйе. Хатти очень сильны, даже такая держава, как Кемет, не могла бы противостоять им в одиночку. Что же говорить об утратившем своё былое могущество царстве Митанни, на престоле которого сидел престарелый правитель, не отличающийся ни умом, ни смелостью! Мне вспоминались слова Тутанхамона: «Если у меня будет дочь, выдам её замуж за царского сына Хатти». Брак – сильнейший и безопаснейший союз. Это надо помнить всегда...

– Позволишь ли ты мне удалиться, божественный Небхепрура? – спросил Эйе после некоторого молчания, и голос его звучал сухо. – Мне больше нечего сказать...

– Ты рассердился, Эйе.

– Верный слуга не сердится на своего господина, – сказал Эйе, – он лишь огорчается за него. И да позволено мне будет сказать, твоё величество, сказать в последний раз, что война невыгодна для Кемет, она выгодна только для хатти. Вспомни, твоё величество, ты всегда говорил о мире с ними...

– Говорил, когда Кемет была слишком слаба и когда союзники не находились в смертельной опасности! Я не могу быть предателем, я не могу нарушить условий договора. И достаточно об этом, Эйе. Я хочу остаться один, с моей божественной госпожой...

Эйе удалился.

Мы долго не смотрели друг на друга. В Зале Приёмов было душно, у меня начала слегка кружиться голова, внезапная слабость мешала мне заговорить, хотя бы двинуть рукой. Мой муж не смотрел на меня, он только взял веер и поигрывал им, тихонько ударяя о подлокотник трона, и мы оба, должно быть, выглядели странно в своих церемониальных нарядах, властители в пустом зале, владыки без подданных. Но их было так много за пределами дворца, их было так много за пределами Южной столицы! Очнувшись от задумчивости, мой муж повернулся ко мне, и на его лице я не увидела обычной приветливой улыбки. Он сказал:

– Так я борюсь с чати, так правлю великой страной Кемет. Ты видишь, как бывает тяжело...

– Я это знаю, мой господин.

– Не спрашивай меня ни о чём. Я хотел только, чтобы ты всё это увидела своими глазами. После расскажу тебе обо всём, после, когда вернёмся в наш добрый Мен-Нофер. Теперь тебе нужно удалиться в твои покои, моя госпожа, у тебя усталый вид. Пусть прислужницы проводят тебя, и пусть побудет с тобой Тэйе, меня беспокоит твоя бледность. Ты не ощущаешь недомогания?

– Только кружится голова.

Тутанхамон хлопком призвал слуг и носителей опахала, меня окружила свита моих прислужниц. С горьким чувством покинула я Зал Приёмов, в сердце осталось что-то, похожее на разочарование и немного на обиду, только я не могла понять, на кого. Я с трудом дошла до своих покоев, сразу легла и велела позвать Тэйе, старую кормилицу моей матери, верную советчицу и подругу, всегда умевшую утешить и приласкать. Я думала о том, что меня ожидает судьба моей матери – всегда быть рядом с могущественным властителем и не произносить ни слова, только слушать, слушать и молчать. «Пусть бы так, – думала я, – только бы чувствовать, что сердце его рядом, что любовь его не проходит, что нет для него никого на свете превыше Анхесенпаамон!» И когда пришла Тэйе, я велела ей сесть в кресло возле моего ложа и поговорить со мной о чём-нибудь простом и весёлом, таком, чтобы отдохнуло сердце, чтобы отвлеклось от грустных мыслей. Тэйе повела речь о моём раннем детстве, о смешных моих привычках, о сказках, которыми я всегда бывала недовольна и сама придумывала их концы. Тэйе знала, что нужно делать, Тэйе всегда умела утешить меня...