Текст книги "Тутмос"

Автор книги: В. Василевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

– Твой отец был родом из Митанни? Это митаннийское имя.

– Митаннийкой была моя мать.

– Араттарна, сделаешь ли ты для меня то, что сделал бы для моего отца и великого Амона? – спросила она, и голос её даже опьянённому любовью Рамери показался странным. – Нет, нет, ещё не пришло время… Если завтра ночью тебе удастся покинуть дворец, я буду ждать тебя в садах храма, там, где растёт маленькая пальма кукушек – она одна такая во всей столице… Приходи в час, когда Ра побеждает своих врагов, я буду ждать тебя. Но поклянись священным именем Амона, которого мы оба любим, что мой отец никогда не узнает об этом.

– Клянусь, Раннаи!

– А моей заботой будет сделать так, чтобы об этом не узнал божественный отец Хапу-сенеб, – сказала она и сухо, коротко рассмеялась. – Идём же, идём быстрее… Ты видишь, солнце клонится к закату?

* * *

Антилопа летела подобно стреле, выпущенной из лука, словно её несли невидимые руки бога Шу или могучие ветры пустыни. Из-под её копыт почти не летел песок, словно она не касалась земли, и казалось невозможным догнать её не только на колеснице, но даже на крыльях – ветер гнал её, и сама она была ветром. Тутмос поднял лук, натянул тетиву, но сразу понял, что стрела не попадёт в цель, и не ошибся. Отчего-то ему безумно хотелось убить именно эту антилопу, высокую, с яркой белой отметиной, ради неё он пожертвовал тремя другими, обыкновенными, которых мог бы подстрелить без особого труда. Солнце уже поднялось так высоко, что жар его становился нестерпимым, по лицу фараона стекали капли пота, но он упорно продолжал бессмысленную погоню, посылая одну за другой беспомощные стрелы. Он знал, что удача либо сопровождает охотника с самого начала, либо так и не приходит к нему, но гордость мешала смириться с сегодняшним не слишком-то приятным уделом, и Тутмос продолжал погоню, криками понуждая коней нестись быстрее. Антилопа, видимо, начала уставать, но устали и кони, один из них споткнулся несколько раз подряд, помешал пока ещё ровному бегу другого. В колчане осталось всего только три стрелы, Тутмос выстрелил наудачу ещё один раз и промахнулся. Вдруг антилопа споткнулась на всём бегу и полетела через голову, и в тот момент, когда она, оглушённая падением, поднялась на ноги, стрела вонзилась ей под лопатку с правой стороны. На этот раз выстрел был удачен, животное рухнуло на песок, смерть прилетела к антилопе мгновенно, быстрее, чем летела она сама, спасаясь от погони. Тутмос остановил коней и соскочил на землю, чувствуя, что и сам дышит, как загнанный конь. Он подошёл к антилопе, осмотрел её, удовлетворённо покачал головой – красавица! Он сел на песок рядом с убитым животным, отстегнул от пояса тыквенную флягу и сделал из неё несколько глотков. Солнце было уже беспощадно, воздух стал неподвижен, и надо было бы укрыться от жара в тени колесницы, но не было сил встать и сделать несколько шагов, и фараон остался возле антилопы, продолжая разглядывать её. Как многим в подобных случаях, Тутмосу казалось, что подобного животного он никогда не видел. Он пожалел, что отправился на охоту один и, значит, придётся самому позаботиться о добыче, самому приторочить её к колеснице, конечно, выждав немного, чтобы отдохнули кони. Солнце палило нестерпимым огнём, жар доходил до того, что сам зной вдруг начинал казаться прохладой, а малейшая тень – обжигающим холодом, и охотника постепенно одолевало ленивое равнодушие, которое нередко становится причиной гибели путника и даже целых караванов. Он вовремя понял опасность этого ощущения и, преодолевая сонливость, встал. Неплохо было бы отыскать какой-нибудь оазис, чтобы напоить коней, но Тутмос понимал, что вернее будет возвращаться назад, хотя бы путь этот был долгим и медленным. Он подумал о том, как тяжело, должно быть, приходится воинам в пустыне, хотя все основные переходы совершаются при свете звёзд. Большое войско движется медленно, но виной тому не только песок, в котором вязнут ноги, и не только жара – путь войска отягощают многочисленные повозки военачальников, набитые посудой, одеждами и драгоценностями, а нередко и присутствие женщин, искусных в делах любви, но совершенно бесполезных и даже опасных в походе. Если фараон совершает поход в своих золотых носилках, войско тянется ещё медленнее. Привалы на пути нередко превращаются в затяжные пиры, во время которых войско совершенно беспомощно – он кое-что читал об этом в старых свитках, оставшихся от деда. Он вдруг ясно представил себе, каким оружием победила его Хатшепсут.

Все эти военачальники, которые понастроили себе роскошных домов в столице, все эти воины с некогда мужественными лицами, на которых ныне лежит печать добродушного спокойствия, достойного вавилонских купцов, – разве способны они оставить свои дома и богатство, своих красивых наложниц ради того, чтобы брести по пустыне под палящими лучами солнца и подвергать опасности свою драгоценную жизнь в стычке с дикими кочевыми племенами? Теперь, должно быть, они брезгливо отвернутся, увидев грязного кочевника хабиру, не пожелают пачкать умащённых дорогими бальзамами рук, пыль на сандалиях из мягкой дорогой кожи приведёт их в ужас, а каким покажется на вкус грубый походный хлеб? И в самом деле, чего ради бросать им свои разукрашенные гнезда, этим холёным соколам, которых давно уже не смущает изящная золотая цепь, приковавшая их к трону женщины! Поднять всю эту изнеженную, благоухающую бальзамами из страны Паванэ массу так же трудно, как сдвинуть с места великую пирамиду Хуфу[88]88
  …сдвинуть с места великую пирамиду Хуфу. – Хуфу (Хуф-и, греческое Хеопс) фараон IV династии (ок. 2575-2465 гг. до н. э.), один из великих фараонов древности, для которого была построена знаменитая пирамида.


[Закрыть]. Опять перед ним стена, на этот раз расписанная чудесными картинами, вся в ярких красках, украшенная затейливой резьбой, но на деле всё такая же непроницаемая, непреодолимая, которую так же трудно разрубить мечом или боевым топором, как летящий по ветру гусиный пух. В одиночку можно построить прекрасный дом, посадить роскошную пальму, высечь из камня статую, но нельзя выйти на бой против целых народов, нельзя построить великую пирамиду, нельзя и произвести на свет ребёнка. У него нет войска, нет сына, нет даже гробницы – Хатшепсут занята постройкой своей, которую начал возводить Сененмут, а теперь неумеренно украшают менее искусные, но весьма ретивые мастера. У него нет ничего, кроме жезла и плети в руках, кроме священного весла в ладье Амона, кроме золотого урея, на который придворные взирают с насмешкой. Друзей так мало, что можно счесть их по пальцам одной руки, военачальник среди них только один, да и тот молод и не имеет в войске никакого веса. Правда, на его стороне мудрый Джосеркара-сенеб, но против насмешек, которыми осыпают незадачливого фараона, бессильна даже его мудрость. Есть верные телохранители, ханаанеи, хурриты и шердани, но с ними не отправишься в поход, да и щиты их опять-таки способны отразить только удары мечей, но не насмешливые взгляды и колкие слова. А ведь он получил благословение верховного жреца Хапу-сенеба, которое тот дал с видимой неохотой, и торжествовал победу – глупец! Хапу-сенеб мог бы дать это благословение и раньше, он ничего не потерял бы – всё дело было в войске, а войско было в руках Хатшепсут. В глазах правителей Сати она оставалась владычицей полумира, хотя в действительности более на словах, но иные послы привозили значительную дань, мирные путешествия в страны, подобные далёкой Паванэ, обогащали дворцы и сады царицы и её приближённых, и до его честолюбивых помыслов никому не было дела. Фараон без власти, военачальник без войска, окружённый кольцом даже не злобы, а презрения – каким жалким он, должно быть, казался своим царственным предкам, могучим Тутмосу и Аменхотепу! Иногда у Тутмоса появлялось странное и немного смешное ощущение, что он, при его небольшом росте, уменьшается каждый день и скоро станет почти карликом или вообще растворится в воздухе – поверх его головы смотрели теперь не только знатные сановники и военачальники, но даже кое-кто из слуг. Вот он останется в пустыне, и скоро солнце сожжёт его или превратит в маленькую ящерицу или бурую змейку, которая оставит только едва приметный волнистый след на рыжеватом песке и обовьётся вокруг священного урея, чьё золото постепенно будет тускнеть и исчезать под песками. У него нет даже наложницы, которая заплачет слезами истинного горя – вот до какой степени унижения дошёл он, единственный сын Тутмоса II, с детства обещавший стать могучим воином, непреклонным и отважным правителем! На днях ему минуло тридцать два года, ещё немного – и ладья жизни переплывёт тот рубеж, за которым жизнь человека начинает постепенно клониться к закату. Вот и все… Горе сухому дереву, не приносящему плодов, и никто не глядит на него с сожалением – разве только тот, кто хотел утолить голод с помощью его плодов или укрыться в его тени. Но и этих людей мало, так мало, что их попытки вернуть засохшему дереву жизнь не могут привести ни к чему. И что бы ни говорил Джосеркара-сенеб, сулящий Тутмосу в будущем великие дары за его страдания и терпение, стена уже доросла до неба и закрыла свет. Закрыть бы глаза самому…

Усилием воли Тутмос стряхнул с себя оцепенение, крепко зажмурил и вновь широко раскрыл глаза. Уже была видна дорога, ведущая ко дворцу, прямая и гладкая, как стрела, обсаженная по краям ровными густолиственными пальмами. Никто не вышел его встречать, да он и не ожидал этого. К чему церемонии, когда фараон лишь по имени возвращается с охоты, на которой был один, без свиты и рабов? Смыв с себя пыль и пот, переодевшись, выпив немного вина и наскоро проглотив обед, который приказал подать в свои покои, Тутмос почувствовал себя вполне отдохнувшим. Можно было заняться излюбленным делом – стрельбой из лука по самым коварным мишеням, но ладони ещё горели, и от затеи пришлось отказаться. В такую жару, пожалуй, хорошо на воде. Тутмос позвал Рамери – в присутствии этого хуррита он чувствовал себя спокойно, было в нём нечто, что внушало доверие и расположение к нему. Было только одно, что смущало Тутмоса: телохранитель был очень высок, и его собственный рост казался от этого ещё меньше. Он снова поймал себя на мысли, что придаёт значение таким мелочам, унизительным для величия благого бога, и усмехнулся – знал бы этот раб, о чём думает владыка Кемет, идя впереди него! А, впрочем, что это значит по сравнению со всем остальным? Гордость уже давно унижена, скоро не станет и самолюбия. Скоро слуги начнут задевать его по лицу, наливая вино в его чашу.

Откуда-то из сада доносился звонкий детский смех – должно быть, маленькая царевна Меритра развлекала себя, как могла, в скучном обществе строгих наставниц. Смех приближался, вот он ещё ближе, ещё, совсем близко, и Меритра показалась на дорожке, тоненькая, хрупкая, похожая на ту самую антилопу, которую Тутмос сегодня убил на охоте. Она замерла, увидев фараона и его телохранителя, но смеяться не перестала – слишком уж силён был восторг маленькой беглянки, ускользнувшей из-под сурового ока наставниц. Чёрные глаза девочки, казавшиеся даже слишком большими, светились таким искренним счастьем, что Тутмос не мог не улыбнуться, более того – улыбнулся даже невозмутимый Рамери.

– Кто это тебя преследует, царевна?

– Львы! Дикие львы пустыни. А я убежала от них!

– Но они приближаются, сейчас тебя найдут.

– Так что же ты стоишь? Помоги мне спрятаться!

Она произнесла это так внушительно, что нельзя было не подчиниться, и мужчины подчинились со смехом – отошли к деревьям, загородили своими спинами девочку. Это было сделано вовремя, преследовательницы уже появились в просвете между деревьями. Наставницы маленькой царевны, избранные самой Хатшепсут, едва взглянули на Тутмоса, ограничившись на бегу лёгким поклоном. Впрочем, лица у них были такие озабоченные, что они легко могли бы оправдать себя беспокойством за неуёмную Меритра, которая однажды едва не утонула в большом пруду, тогда её вытащил из воды один из телохранителей царицы Нефрура. Вскоре голоса женщин затихли, и девочка со смехом выскользнула из своего убежища – спрятанная за спинами мужчин, она не теряла времени даром, уже начала плести венок из мелких алых цветов.

– Ушли? Очень хорошо! За то, что ты спас меня, я щедро тебя награжу, у меня есть волшебный перстень, приносящий счастье. Вот! – Она показала перстень с маленьким синим камнем, давний подарок Сененмута. – Хочешь, исполню любое твоё желание?

– Хочу.

– Тогда загадывай. Тихо, тихо, тихо! Теперь слушай. Оно исполнится через… через… через три дня. Ты смеёшься? Если смеёшься, волшебство потеряет силу.

Тутмос, смеясь, подхватил девочку на руки, она взвизгнула от неожиданности и удовольствия.

– Ах ты, маленький чародей из Джахи! Что же, теперь прикажешь служить тебе?

– Мужчина может служить женщине, если он её любит, – серьёзно сказала девочка, – а так – нет. Ну, отпусти же меня!

– А если не отпущу?

– Я буду как твоя царица. Ой, неужели ты хочешь бросить меня в эти колючие заросли? Отпусти же!

Он опустил её на землю, она кокетливым движением, очаровательным у десятилетней девочки, поправила складки своего белого прозрачного платья. Несмотря на то что эта девочка была дочерью Хатшепсут и Сененмута, Тутмос привязался к ней, как к младшей сестре, и снисходил даже до игр с нею. Да и неудивительно – ведь она была одной из немногих, кто воспринимал его всерьёз, не смеялся над ним. А теперь, когда был изгнан Сененмут и его место занял новый царский любимец, и Меритра была чужой во дворце.

– Куда ты направлялся, Тутмос? К реке? Это очень хорошо! – Девочка захлопала в ладоши. – Покатаешь меня на лодке?

– Хорошо, идём. Крокодилов ты не боишься?

– Я знаю заклинание против подводных чудовищ. Если ты не знаешь, я тебя научу. Ты позволишь мне собирать лотосы? Говорят, где-то напротив храма Хонсу есть совсем лиловые.

– Позволю, только не раскачивай лодку.

– Неужели ты боишься?

– Я-то уж как-нибудь отобьюсь от крокодила. А ты такая маленькая, что он тебя сразу проглотит.

Царевна нахмурилась, но сразу же рассмеялась.

– Если на нас набросится это подводное чудовище, твой телохранитель спасёт меня.

– Почему ты думаешь, что он будет спасать именно тебя?

– Ты же справишься сам!

– И ты справишься с помощью своего заклинания, если только действительно его знаешь.

– А если крокодилов будет много?

– Значит, твоё заклинание убивает их поодиночке?

Жара понемногу спадала, но вода в Хапи по-прежнему была плотной и тёплой, как только что взятое от коровы молоко. И цвет её был густой, сине-зелёный, пронизанный солнцем. Тростниковая лодка скользила быстро, подгоняемая сильными ударами весел, и Меритра была в восторге, воды Хапи всё время отражали её искрящуюся счастьем улыбку. Девочка то опускала руку за борт, то зачерпывала воды и со смехом брызгала ею на Тутмоса, то вдруг затихала, глядя на своё скользящее отражение, или просила подплыть поближе к приглянувшемуся ей цветку, среди которых, однако, не было ни одного похожего на лиловый. Изредка мимо скользили другие лодки, барки, нагруженные товаром, военные суда. Птицеловы расставляли свои силки на берегу, неподалёку от зарослей папируса, иные подплывали к ним в лодке, с луками в руках, то и дело слышался плеск крыльев и испуганный птичий крик. В маленькой узкой лодке, казавшейся совсем невесомой, юноша целовал смущённую девушку, ласково отводя её ладони от лица, нежно говорил ей что-то, а лодку всё ближе и ближе прибивало к зарослям, и вот она уже нырнула в шелестящее царство тростников, скрывшее влюблённых от любопытных глаз. Меритра затихла, подобралась поближе к Тутмосу, доверчиво ухватилась за его руку и задумалась о чём-то, глядя вслед скрывшейся лодке. Потом вдруг спросила:

– Как ты думаешь, скоро я выйду замуж?

– Скоро ты станешь взрослой, и тогда…

– Как скоро?

– Через четыре года.

– За кого же я выйду замуж?

– Это решит твоя мать, – хмуро сказал Тутмос, – я тебе не отец.

– Почему же ты сердишься? Разве не хочешь, чтобы я вышла замуж?

– Какое мне дело, Меритра?

Девочка обиженно опустила голову.

– Правду говорят, что ты грубый и злой! Что я тебе сделала? Если ты когда-нибудь станешь настоящим фараоном, ты же сможешь мной повелевать.

– Могу и сейчас!

Меритра уверенно помотала головой.

– Нет, не можешь! Мой отец мог, а ты – нет. Но потом сможешь. Только не выдавай меня замуж за жреца!

– Почему же?

– Они, наверно, всегда читают молитвы.

Тутмос усмехнулся.

– Вовсе нет! Ты ещё маленькая, глупая девочка. Когда придёт время, никто тебя не спросит. Может быть, отдадут тебя замуж за какого-нибудь ханаанского царевича, уж очень их любит твоя мать, не хочет идти на них войной. И ты будешь повелевать кочевниками пустыни и жить в шатре из львиных шкур.

Меритра готова была заплакать.

– Не смей говорить такое! Ты мне не отец, даже не брат по крови, я не обязана тебя слушаться! Если ты станешь царём, я убегу из дворца и подниму против тебя войско…

– Попробуй, – насмешливо сказал Тутмос. – Твоя мать великая волшебница, она превратила войско в стадо ослов. Бояться мне будет нечего.

Девочка отвернулась, украдкой смахнула слёзы и стала смотреть на воду. Тутмос усмехнулся, но на сердце было неприятно, тяжело. Видно, прав был отец, когда говорил, что у него неуживчивый нрав, слишком гордое и обидчивое сердце. Сколько уже лет он покорно терпит унижения, которыми его осыпают каждый день, и вдруг обиделся на дерзкие слова глупой девчонки! Это уже верный признак слабости, а не силы. И зачем только он взял её в свою лодку? Давно уже решил для себя, что лучше всего быть одному, без врагов и без друзей. И опять, второй раз за сегодняшний день, больно кольнуло воспоминание о войске. Наверное, рана будет кровоточить всегда, пока жив он, пока жива Хатшепсут. Вчера Себек-хотеп в зале для трапез говорил о том, что кочевники напали на одну из пограничных крепостей и уничтожили всех находившихся там воинов, и Хатшепсут слушала с безразличной, оскорбительной улыбкой. «Ты предлагаешь мне идти войной на грязное стадо животных пустыни, Себек-хотеп?» Но даже это не заставило правителя Дома Войны посмотреть в сторону Тутмоса и хотя бы взглядом выразить сочувствие его всем известным планам.

– Послушай, Тутмос! Послушай! – Голос Меритра вывел его из задумчивости, девочка снова подобралась поближе, видно, совсем успокоилась, и по её лицу было заметно, что ею завладела какая-то новая, очень важная мысль. – А ты хотел бы жениться на мне?

– Я?!

– Я же спрашиваю у тебя, а не у твоего раба!

Несмотря на мрачное настроение, овладевшее им, Тутмос улыбнулся, а потом и рассмеялся.

– Послушай, у меня же есть жена, будут и другие. Какой толк жениться на тебе? Да и не будет у меня времени на жён. Как только освобожусь, пойду в Ханаан, буду воевать, там найду себе много женщин.

– Один?

– Что – один?

– Будешь воевать один, без войска?

– Замолчи, крикливый птенец!

Глаза царевны снова начали наполняться слезами, она всхлипнула, но на этот раз отворачиваться не стала.

– Я и сама не пойду за тебя! Ты грубый, думаешь только о войне. У тебя потому и сына нет, что…

– Вот сброшу тебя в воду! – угрожающе сказал Тутмос.

– Я тебя не боюсь. Никто тебя не боится! Все говорят, что ты глуп и никогда не станешь настоящим фараоном, потому что умеешь рассуждать только о войне, но у тебя и войска нет, потому что все военачальники над тобой смеются! – Меритра вдруг осеклась, взглянув в лицо Тутмоса. – Ты рассердился? Прости меня, прошу тебя, прости!

– Испугалась, что брошу тебя в реку, на корм крокодилам?

– Нет, не потому! Прости, я больше никогда не буду говорить таких слов! Это неправда, я не радуюсь, когда над тобой смеются, мне жаль тебя, я хотела бы тебе помочь. Прошу тебя, прости, ради всех богов!

Он сидел, отвернувшись в сторону, стиснув зубы. Нет, это уже слишком! Жалость девчонки, дочери его злейших врагов… Так жалеют больную собаку, которую не хотят лечить, чтобы не продлевать её страданий. Вспышка ярости уже была готова вырваться наружу, он даже сжал кулаки, но Меритра вдруг громко заплакала, продолжая дёргать его за руку, и он сдержался, только высвободил руку и не стал смотреть на девочку. Она пыталась заглянуть в его глаза и погладить по плечу так нежно, как никогда не делала этого царица Нефрура. Что ж, Хатшепсут одержала ещё одну победу, только очередную в ряду своих побед. Эта девочка, которая несомненно любит его, как брата, тоже считает его глупым и грубым и жалеет, как большого и неуклюжего пса, который постоянно мешается под ногами и получает со всех сторон пинки и удары палкой. Девочка, годящаяся ему в дочери, дочь его заклятых врагов – чего же ещё ждать? Может быть, даже этот хуррит, вернейший из телохранителей, вскоре усмехнётся ему в лицо?..

Лодка плыла, покачиваясь, вдоль заросших папирусом берегов Хапи, мимо дворцов и храмов. Люди, проплывавшие мимо, не замечали фараона, да и те, кто были на берегу, не падали ниц, завидев её: мало кто узнал бы царя в загорелом, коренастом, ничем не примечательном молодом человеке, диадему которого украшала, правда, священная змея, но такая тусклая, что её едва ли можно было как следует рассмотреть.

* * *

Он смотрел на лунный диск – не тот, что был в небе, а тот, что отражался в глазах Раннаи. Серебристая капля, слеза или мимолётный огонёк, лодочка из чудесного серебра на поверхности чёрного водоёма, под ней – несказанная глубина. Он держал её на руках, лёгкую, почти невесомую, как лунный луч, и она шептала, запрокинув лицо, глядя на луну: «Араттарна, Араттарна, Араттарна…», словно он был там, в неизмеримой высоте, на этом сверкающем диске. По саду блуждали лёгкие тени ветвей, вспыхивали зеленоватые огни светляков, прохладный ветерок приводил в движение всю эту молчаливую громаду растений, беседок, цветников. Позади возвышался храм, чуть дальше – один из царских дворцов, но место, где встретились Рамери и Раннаи, было совсем уединённым, сикоморы здесь росли так густо, что почти сплетались ветвями, образуя лёгкий колышущийся свод. Неподалёку был прямоугольный водоём, на глади которого тихо покачивались растворенные тьмой тёмно-голубые лотосы, под ногами росла мягкая трава, повсюду – заросли густого кустарника, привезённого из каких-то дальних земель, его крупные цветы белели в темноте, ночью пахли особенно сильно. Правда, жрецы говорили, что они ядовиты, и Раннаи предупредила Рамери об этом, когда он хотел сорвать сильно пахнущий красивый цветок, чтобы украсить им волосы прекрасной жрицы. Она пришла на это свидание, рассеяв все сомнения Рамери, и бросилась к нему в объятия сразу же, как только увидела его, а он, пожалуй, не осмелился бы обнять её первым. Это был не сон, потому что во сне не чувствуешь запахов и не ощущаешь дыхания прохладного ветра, Рамери знал это, но он верил во всемогущество магии – прекрасная женщина могла оказаться призраком, только пленительным Ка некогда умершей красавицы, обманом, забавой бессмертных или посвящённых в таинства храмов. Он и подхватил её на руки для того, чтобы ощутить тепло и тяжесть её тела, Раннаи была очень легка, но он чувствовал её дыхание, слышал живое биение сердца и видел, как луна отражается в прекрасных глазах. Нет, не призрак, но и не земная женщина, каких много было во дворце, и самое великое чудо – то, что он боится назвать по имени, то чувство, которое знатная госпожа не может испытывать к рабу.

– Ты любишь меня, царевич?

– Я не царевич, я твой раб.

– Нет, ты мой господин. Мужчина – всегда господин женщины, я буду делать всё, что ты мне прикажешь… Араттарна, скажи, ты когда-нибудь признался бы, что любишь меня?

– Никогда.

– Верю, так бы оно и было. Я вижу, ты удивлён? Ты, наверное, хочешь спросить, почему я полюбила тебя, почему выделила из толпы дворцовых стражей…

– Потому, что я на голову выше остальных?

Раннаи рассмеялась, плотнее сомкнула пальцы на шее Рамери, крепче прижалась к нему.

– Нет, лев! Не спрашивай об этом. Когда-нибудь я расскажу тебе всё, ты будешь видеть моё сердце так же ясно, как чистую воду в серебряном кувшине. Ты не хочешь опустить меня на землю?

– Не хочу.

– В тот раз ты тоже не хотел отпустить меня…

– Разве тебе было плохо в моих руках?

– Нет, хорошо. И сейчас хорошо. Но я хочу обнимать тебя, а не только держаться за твою шею.

Он опустил её на траву, Раннаи села, грациозно подобрав ножки, жестом пригласила Рамери сесть рядом. Он повиновался, покорный, как ручной лев. Прямо перед ними, в траве, вспыхнул яркий огонёк светляка.

– Ты знал многих женщин? – помедлив, спросила Раннаи.

– Ни одной.

– Это правда?

– Клянусь священным именем Амона, хотя и нелегко мужчине признаться в этом.

– Почему же? Они тебе не нравились?

– У меня не было времени на женщин. И я не видел ни одной, которую хотелось бы любить.

– Я не говорю о любви.

– Раннаи, однажды… – Рамери помедлил, осторожно взглянул на женщину и продолжил, только дождавшись ободряющей улыбки: – Однажды царица Нефрура сказала мне, что я красив, что моя сила влечёт её и страшит. У неё в руке была плеть, и я помимо воли вспомнил о том, как она однажды ударила меня по лицу. Нет, я не боялся! Я знал, чувствовал, чего она хочет от меня. Но я не архитектор Сененмут, который мог посягнуть на жену своего господина.

– Разве долг может когда-нибудь удержать мужчину, если он поддался страсти?

– Я не испытывал страсти. И я не хотел бы обмануть доверие моего господина.

– Араттарна, он и не обратил бы внимания на это! – Раннаи улыбнулась, но тотчас же вновь стала серьёзной. – Я поступаю плохо, отец был бы недоволен мною. Не сердись на меня! Я только женщина, я очень неразумна. И, в отличие от тебя, уже дважды нарушила свой долг.

– Раннаи…

– Не будем больше говорить об этом. Разве для этого мы пришли сюда? Послушай, Араттарна, ты ведь царского рода, и будь ты сейчас царём Хальпы, у тебя было бы много жён…

– Ни одна из них не стоила бы тебя.

– Так часто говорят мужчины… – Раннаи взглянула лукаво, и Рамери смутился.

– Я этого не знал.

– Верю… Вот твои руки. В них я была словно лодка, покачивающаяся на волнах, и они могли бы сокрушить меня, если бы захотели. Дай мне свои руки! Вот так. Они многое могут, ими ты защищаешь трон… Скажи, тебе случалось видеть тайных убийц?

– Ты опять спросишь, готов ли я убить человека во славу великого Амона?

– Нет, нет! К этому мы больше не вернёмся… – Но она опустила глаза, не выпустив, однако, рук Рамери. – Я уверена в твоей любви к Амону, доказательств мне больше не нужно. Воин, владыка мой… Послушай, я хочу пить. Напои меня водой из своих рук.

Он встал, зачерпнул чистой воды из водоёма, опустился на колени перед сидящей Раннаи, и она наклонилась и приникла к его распахнутым ладоням. В тишине жалобно зазвучал голос сонной птицы, потревоженной, быть может, порывом ветра или промельком ночного хищника. Губы Раннаи скользили по жёстким ладоням воина, она не хотела бросать этой чаши.

– Его величество отпустил тебя?

– Иначе бы я не ушёл.

– На рассвете ты должен вернуться во дворец?

– Раньше рассвета.

– Божественный отец Хапу-сенеб молится в тайном святилище бога, я увижу его только завтра утром. Времени у нас много… Ты не боишься, Араттарна?

– Воин не должен бояться.

– А за меня?

– За тебя боюсь, – сказал он тихо.

– Не бойся ничего. Если подаришь мне счастье – чего стоит жизнь? Я знаю, великий Амон дал мне его ненадолго, только затем, чтобы… Но и этого достаточно. Смотри, какое небо! Прямо над нами созвездие Сеху[89]89
  Прямо над нами созвездие Сеху… – созвездие Осириса, греч. Орион.


[Закрыть], звёзды пылают, как зажжённые факелы. Смотри же, смотри!

– Я даже на небо не могу смотреть, когда ты рядом.

– И ты скажешь, что никогда, ни одной женщине не говорил таких слов? – Глаза, полные лунного света, смеялись.

– Никогда, ни одной.

– Любовь ко мне сделала тебя красноречивым?

– Я говорю то, что на сердце.

– Я забыла, что это такое.

– Но разве божественный отец Хапу-сенеб не любит тебя?

– Не всем дано знать, что такое любовь! Этому таинству не учат даже в храмах. Когда-то я была преисполнена любви к Амону, я верила в сияющий чертог… – Раннаи осеклась, заметив, что Рамери опустил глаза и старается не смотреть на неё. – Что с тобой?

– Ты говоришь о других.

– Я говорю о боге, Араттарна.

– Я знаю, – сказал он тихо, – моя ревность преступна, но сердце у меня дрожит, как птица в силках, и я не могу справиться с ним.

– Дай я поглажу эту птицу.

Лёгкие, прохладные пальцы Раннаи коснулись груди Рамери, и он вздрогнул, словно она и в самом деле дотронулась до обнажённой плоти сердца.

– Я боюсь себя, Раннаи.

– Разве ты так себя любишь?

– Нет, не то! – Он в отчаянии сжал руки. – Ты понимаешь, но смеёшься надо мной, потому что я только раб, а ты знатная госпожа. Ты говоришь о своём муже, великом жреце, о самом боге… Но я живой человек, Раннаи, и в груди у меня бьётся сердце.

– Оно слишком сильно бьётся, Араттарна. Бедная птица, золотой сокол! Дай, я поглажу и успокою его…

– Оставь, не нужно!

– Глупый…

Она небольшим усилием, нежной своей волей заставила его лечь, легла рядом и положила голову к нему на грудь. Он чувствовал аромат её волос, которые были так близко от его губ. Прямо над головой, в высоте, он увидел созвездие, о котором говорила Раннаи, оно было ясно видно в просвете между ветвями сикомор. Рамери вдруг показалось, что барка Осириса совсем близко, что можно протянуть руку и коснуться её борта. Она спускалась или он приближался к ней? Тело словно дышало испарениями звёзд, само становилось невесомой светящейся плотью. Вот колдовство, которое творит Раннаи… Она не призрак, но сделала призраком его, Рамери, вынула сердце из его груди, а он даже не заметил этого. Оно как будто уснуло под тёплой щекой Раннаи, его только омывают неведомые прохладные волны, лёгкая дрожь пробегает по всему телу.

– Хотел бы ты, Араттарна, чтобы мы были единственными людьми на земле?

– Я был бы счастливее богов.

– Ты и я. Единственные люди, сотворённые великим Амоном… Мы встречались бы с тобой в садах и в тени пирамид.

– Но кто создал бы эти пирамиды?

– Нет, нам не нужны были бы пирамиды. Только сады и великая река, чтобы плавать в ней. Плоды и вода, и тень от деревьев. И птицы, чтобы пели нам.

– Пожалуй, нужны ещё леопарды.

– Зачем? – Раннаи даже подняла голову, чтобы взглянуть на Рамери.

– Чтобы их шкурами укрывать тебя в холодные ночи.

– Мне было бы достаточно твоего тепла. Ведь ты обнимал бы меня?

– Всегда… Но ведь нужны ещё мастера, чтобы сделали для тебя ожерелья и соткали бы нам одежды.

– Зачем одежды? Мы будем ходить нагими…

Внезапно Раннаи поднялась, встала на колени, и Рамери увидел, что она расстёгивает ожерелье, словно желая показать, как это будет.

– Одежды не нужны и сейчас, любимый… Вот я, я принадлежу тебе. Развяжи мой пояс, я хочу, чтобы это сделал ты. У тебя дрожат руки, царевич? Я помогу тебе. И я не госпожа, нет, ты мой владыка, повелитель всех моих желаний… Не говори ничего. Нут слышит нас…