Текст книги "Энциклопедия загадочного и неведомого. Полтергейсты."
Автор книги: В. Винокуров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)
Арина явно подлаживалась под своего стражника, призывая его от имени дьявола охранять ее ночью как можно строже, чтобы послабление не заметили якобы стоящие под окном люди, и обещала сообщить Угримову о проявленном им усердии. Когда же наступил день, сообщает Переводчиков, в келью, где содержалась Арина, пришла игуменья Доминика с келейницей Федосьей, а Арина "легла на лавку и в тосках своих говорила, что ей приходится лихо, а тот дьявол с полчаса стонал человеческим голосом, а потом кричал громко и говорил келейнице Ирине так: "Арина, прости меня". И игуменье говорил так же: "Матушка, прости". Также и с девкой Федосьей и с матерью ее Мариной, которая в то время лежала на печи, прощался. И на то игуменья его спросила: "Куда ты идешь?" И дьявол отвечал ей: "Я иду в воду".
Далее казак сообщает, что дьявол велел отворить двери кельи, и, как только их открыли, у Арины, которая лежала на лавке, "уста широко растворились, и пошла мокрота". Потом изо рта вышел как бы дым, который покинул келью через дверь. Арина же после этого объявила, что "из гортани ее незнамо что вышло подобно вороне мокрой и наваждения в утробе не стало".
Угримов, отписав начальству про "извет" Переводчикова, одновременно сообщил, что "того же числа Арина Иванова в Томской воеводской канцелярии осмотрена, а по осмотру во утробе у ней, девки, дьявольское наваждение ныне имеется ли, того познать не можно. Токмо по вопросам христианским, – добавляет Угримов, – оный дьявол ни о чем не отвечает".
В 1880 году один из интерпретаторов этого поразительного случая предположил, что Арина, обладая «блаородной способностью чревовещания" и случайно обнаружив ее у себя, вначале вздумала попугать хозяина и стала шалить, но потом, смекнув, что дело неладно, решила уверить окружающих, что дьявол из нее вышел. Во всяком случае, великолепно разыгрываемая сцена с "улетучиванием" дьявола из кельи свидетельствует в пользу такого предположения. Но если же в одиночку она с таким сложным делом не справилась бы, были нужны если и не сообщники то помощники – вольные или невольные. Похоже, что вольным помощником и, возможно, советчиком стала сердобольная и мудрая игуменья, невольным – пеший казак Федор Переводчиков. По крайней мере, так следует из дальнейшего развития дела.
Однако колесо следствия уже неумолимо раскрутилось. Ведь ему было строго-настрого предписано установить истину. Надлежало нейтрализовать не только носителя дьявольского наваждения – Арину, в лице которой лукавый осмелился высказываться даже по религиозным вопросам, но и того, кто "во щах ли или в другом каком зелье" посадил его ей в утробу – с каким умыслом, по чьему наущению.
24 октября 1737 года из Сибирской канцелярии в адрес воеводы был послан дополнительный указ с предписанием обратить особое внимание на девку Василису Ломакову, подозреваемую в том, что она подсадила дьявола в утробу Арине: "Даже если ничего подозрительного за ней найдено не будет, то ее держать до особого указа в Томске под караулом".
Не дремала и Тайная канцелярия. Обсудив, даже при участии Сената, обстоятельства дела, она распорядилась поставить о нем в известность самого губернатора Сибири, а всех подозреваемых, в том числе и свидетелей, сосредоточить в Тобольске. В их число входили Алексей Мещерин, девка Василиса, Арина и мать ее Марина, а также принимавшие, согласно доношению воеводы, участие в освидетельствовании: Алексеевского монастыря наместник Рафаил, соборной церкви священник Прокопий Дмитриев, подьячий Петр Комаров, посадские люди Петр Андреев и братья Тимофей и Василий Степановы, трое драгун из Красноярска, караульный казак Федор Переводчиков, игуменья Доминика, келейница Федосья и мать ее Марина и, наконец, келейница Ирина.
Согласно распоряжению Тайной канцелярии дело предписывалось "наикрепчайше исследовать", с подозреваемыми проводить следственные действия, токмо с таким осмотрением, дабы от жестоких розысков из оных кто не померли и от того такое важное дело не могло бы скрыться". Одно из распоряжений гласило: "Пока то следствие не закончится, означенных девок и Других, кто еще по тому делу дополните юно ярится, держать впредь до особого указа под крепком караулом".
Тайная канцелярия также достаточно подробно указала, кого и как допрашивать. В частности, "девочку Арину привесть в застенок и расспросить с пристрастием накрепко, кто ее научал таковое вымышленное дело показывать, и в каком намерении, и как из того вымысла якобы себе пользы надеялась получить. А если она будет все подтверждать, тогда, подняв ее на дыбу, вместо кнута, за несовершенством лет ее, бить розгами, а буде и потом об означенном истины и вины своей не объявит, что как она после розыску от болезни свободу получит, двоекратно розыскивать ее против вышесказанного".
Алексея Мещерина предписывалось "расспросить в застенке накрепко <…>, ибо по всему видно, что об означенном вымышлено и ложно <…> показал". Прочих предстояло увещевать тобольскому архиерею судом Божьим, чтобы они "показали сущую правду о дьявольском якобы в утробе Арины наваждении". Архиерею предписывалось выявить, "с чего умыслили показывать ложно вымышленное их показание". Если же не сознаются, всех расспросить в застенке порознь "с пристрастием накрепко".
Итак, в числе подозреваемых оказались и свидетели. В чем же они-то подозревались. Видимо, у следствия к тому времени уже возникли сомнения в тобольском происхождении голоса, и оно взялось за свидетелей, предполагая неискренность с их стороны.
По окончании следствия, – завершала Тайная канцелярия свои предписания, – об оном о всем обстоятельный экстракт переслать в Тайную канцелярию, и кто по тому делу виновны явятся, тех до указу держать в Тобольске под крепким караулом".
13 февраля 1738 года всех привезли в Тобольск. 22 февраля в тобольском застенке допросили Арину. Она к тому времени твердо стояла на своей версии: дьявол был, но убыл, полагая, что это освободит ее от наказания, ведь на нет и суда нет! Но следствие искало истину и не очень-то верило ей. На допросе она объявила, что "подлинно испорчена тому назад года с три Василисою таким случаем. Попросила она, Арина, у нее, Василисы, есть щей, и она-де, Василиса, налила тех щей в ставец и подала ей есть, и притом избранила: "Трескай-де, черт с тобой!" – и после того времени в третью неделю она, Арина, занемогла и услышала, что в утробе у нее, Арины, стал кто ворчать как щенком, и то ворчание слышал хозяин ее, Алексей Мещерин, и мать его, Степанида Ивановна, и подлинно-де у нее, Арины, было в утробе дьявольское наваждение и человеческим языком вслух говорило?. Ее подняли на дыбу, посекли розгами – подтвердила то же самое. Но в чревовещательстве не признавалась, справедливо полагая, что за святотатство, связанное с толкованием "вопросов христианских", наказание последует и того круче.
Мещерин же в застенке объявил, что не знает, кто испортил Арину, так как более года провел в Якутске и домой прибыл лишь в июле 1737 года. О порче Арины ему сказала ее мать, а в августе, "как только услышал он сам, что дьявол кричит в утробе Арины человеческим голосом", тотчас же и отвел ее к Угримову.
1 марта 1738 года была составлена духовная комиссия, и архимандрит Геннадий и протопоп Матвеи принялись увещевать обвиненных. Марина мать девочки, "калмыцкой породы", показала, что та болела оспой, потом была в горячке, после – в ослаблении и в исступлении ума, и в той болезни у нее было истечение крови из носа и безвременное стенание". Василиса объявила, что действительно года четыре тому назад жила у Мещерина месяцев десять, но Арина в то время была здорова, а о дьяволе тогда ничего слышно не было. Архимандрит Рафаил объявил, что при освидетельствовании Арины не присутствовал. В деле же записано: "После оказалось, что вывода Угримов фальшиво на него показал". Архимандрита тут же освободили.
Священник Прокопий Дмитриев показал при увещевании, что при освидетельствовании не присутствовал, но позже был приглашен Угримовым и слышал, как тот при нем расспрашивал Арину: "Ответы будто бы дьявола человеческим языком слышались издалека, а не так ясно и близко, как от уст ее самой происходило, а он, поп, сам ее не спрашивал и заподлинно оного действия, кроме действия мечтания, не признает". Под актом освидетельствования, признался Дмитриев, он подписался через неделю "по приводу и принуждению Угримова".
Посадский человек Петр Андреев объявил, что лично сам "не свидетельствовал дьявола, а присутствовал, когда подьячий Комаров расспрашивал девочку, и ничего из того за правдивое не признает и не утверждает, а под актом освидетельствования подписался по принуждению Угримова". Посадские люди братья Тимофей и Василий Степановы заявили, что "В освидетельствовании Арины не были и под актом не подписывались. Трое красноярских драгун приняли, что, будучи в доме воеводы проездом, присутствовали при допросе Арины подьячим, а под актом освидетельствования подписались через неделю под давлением Угримова.
Наиболее интересным было сознание караульного, казака Федора Переводчикова от 1 сентября 1737 года он показал, что услышал от матушки игуменьи, с ее слов, так как якобы стоял вдалеке от кельи и видеть того не мог. Но, похоже, и здесь он не был до конца искренен: кое-что он все-таки слышал – матерную брань в свой адрес.
Игуменья Доминика рассказала на увещевании что 31 августа 1737 года, войдя в келью, нашла Арину на лавке: девочка стонала, прощалась с ней, потом ее вырвало, и она уснула. Проснувшись, объявила, что дьявол из нее вышел. И больше игуменья ничего не видела и не слышала. А ведь сколь образно, с какими подробностями и со знанием дела, как именно выходит дьявол, рассказала Переводчикову! Видно, знала, что тот тут же кинется докладывать начальству, и от своего имени. Ведь это такой шанс отличиться перед Угримовым!
Келейницы Ирина и Федосья объявили, что, дескать, когда из Арины выходил дьявол, их в келье не было.
При увещевании подозреваемых выяснились обстоятельства, противоречащие показаниям Арины, данным 22 февраля 1738 года, которые она в тот же день подтвердила на дыбе с розгами: дьявол был, но вышел. Пришлось следствию 24 марта допрашивать ее повторно. На этот раз дыба с розгами не понадобилась – едва попав в застенок, Арина тут же во всем чистосердечно призналась: на Василису она наговорила, в животе у нее была болезнь, выражавшаяся в том, что там "ворчало", и что "дьявольского наваждения в утробе у нее никогда подлинно не бывало, и означенное, что будто в утробе у нее был дьявол и говорил человеческим языком, все она, Арина, затеяла на себя напрасно <…>; когда воевода Угримов спрашивал дьявола, кто-де ты такой, в то время отвечала она своим языком, тайно скрывая себя" Спрошенная об эпизоде с "вороной мокрой", что якобы вышла из нее 31 августа 1737 года, ответила "В то время, лежа на печи, матерной бранью бранила сама собою, то есть призналась, что материла караульного сама – то ее собственные, а не дьявола проделки. Когда же пришла в себя спросонья, попросила ее дверь кельи открыть, чтобы Дьявол вышел наружу.
У следствия в связи с показаниями Арины появились вопросы к игуменье, и 12 июля матушку Доминику доставили в застенок и допросили. Вот что та рассказала: "Мокрой вороны не видела, а голос издалеча слышала". И еще одно ее любопытнейшее признание: "К девочке приходил в монастырь со многими посторонними Угримов и спрашивал: "Скоро ли будет Илья Греченин с казаком?"' Голос с печки отвечал лениво: "Скоро будет".
Угримов же, спрошенный об этом эпизоде, начисто отрицал его. Видно, ему было стыдно и боязно признаться, что задавал вопросы дьяволу.
18 июля 1738 года девочку вновь доставили в тобольский застенок перепроверить сказанное ею 24 марта. И на этот раз обошлось без дыбы и розог Арина подтвердила второе показание – все делала она сама, дьявола у нее в утробе не было.
Но у следствия оставались сомнения в ее искренности, и оно решило для надежности еще раз прибегнуть к пытке. На дыбе с розгами Ирина показала 8 августа:
"Дьявольского наваждения в утробе ее подлинно не было, и человеческим языком оно в ней, Арине, не говаривало, и учинила то она, Арина, сама собою, притворно скрывая себя, а каким подобием она, Арина, то чинила, того не помнит, понеже в то время была без памяти, и никто ее на то подлинно не научал, и о том она утверждает подлинно".
По окончании следственных действий было решено самых виновных – Арину и ее мать Марину, Мещерина, девку Василису, казака Переводчикова, келейниц Ирину и Федосью – оставить в Тобольской тюрьме, игуменью же заключить "под крепким караулом" в Тобольском девичьем монастыре. Затем был составлен "обстоятельный экстракт" по результатам следствия, который немедля отправили в Тайную канцелярию. Теперь обвиненным и следствию только и оставалось, что ждать в тюрьме решения высочайшей инстанции.
Оно пришло не скоро – лишь 15 марта 1739 года. Самое крутое наказание выпало на долю несчастной чревовещательницы:
"Девке Арине за ложный вымысел дьявола, в чем она в застенке с подъему (на дыбу. – И. В.) и с битья розгами винилась, что об оном о всем затеяла она вымысел от себя ложно, – хотя она и несовершеннолетняя, однако же, за вышеобъявленные злоумышленные богопротивные дела, на страх другим, на основании блаженного и вечнодостойного Петра Великого указа учинить наказание: бить кнутом и, вырезан ноздри, сослать в Охотский острог и определить ее в работу вечно на рассмотрение тамошнего командира".
Девку Василису Ломакову, признанную невиновной, ведено было освободить.
Алексея Мещерина за ложные показания "вместо кнута бить плетьми нещадно и послать в дальней сибирский город в нерегулярную службу".
Мать Арины "за ложный рассказ Мещерину, что ее дочь испорчена, бить плетьми и освободить".
Досталось и воеводе: "С майора Угримова за то, что так, как бы должно было, не расспрашивал о дьяволе и о видимом уже вымышленном притворстве, о сущей правде подлежащего следствию не производил, за ложное в Сибирскую канцелярию доношение. Да еще за разглашение такого вымысла, взять штрафу 100 рублей и по взыскании освободить и до указа задержать под караулом".
С подьячего же Комарова взять штрафу 50 рублей, а ежели не заплатит, бить плетьми и освободить". «Пешего казака Федора Переводчикова» за то, что он мог весьма усмотреть, что не дьявол в Арин говорит, но сама собой притворно то чинила и прочее, взять штрафу 100 рублей, а если платить не будет, бить плетьми нещадно".
Игуменье Доминике за то, что "признавала притворство Арины за дьявольское наваждение, следовало бы нещадное наказание, но как по следствию оказалось, что она в престарелых летах (семьдесят два года. – И. В.), то ее за вину лишить игуменства и послать в братство вечно в другой дальний монастырь".
Келейниц Ирину и Федосью приказано было бить плетьми. Всех свидетелей, подписавших акт освидетельствования, "оштрафовать с каждого по 100 рублей, а если платить не будут, бить плетьми и освободить".
Последний пункт решения Тайной канцелярии от 15 марта 1739 года касался абсолютно всех привлеченных к этому уникальному для истории лжеголосовых проявлений делу не только виновных или признанных невиновными, на и вообще всех, вплоть до мастеров заплечных дел:
"Всем объявить указом, под страхом смертных казней, чтоб они впредь о вышеупомянутом том не токмо никому не разглашали, но и разговоров бы о том ни с кем не имели".
О том, что было далее, известно немного. Воевода и подьячий Комаров штрафы уплатили. Казак Федор Переводчиков, священник Прокопий Дмитриев и красноярский драгун Злобин сумму штрафа не осилили и были биты плетьми. Доминику определили в Тюменский монастырь. Бедной Арине, видимо, пришлось вынести все предписанное Тайной канцелярией, вряд ли у кого из исполнителей возникла мысль смягчить ее участь, как это пытались сделать в начале процесса матушка Доминика и ее келейницы Ирина и Федосья, за что жестоко пострадали. Залечило ли время душевные и физические муки бедной Арины, или ей довелось до конца дней своих нести тяжкий крест последствий своей необдуманной шалости, вряд ли мы когда о том узнаем. Время, конечно, лечит прошло с тех пор на Руси без малого два с половиной столетия, и та давняя томская история повторилась в славном русском городе Курске. И голос непонятно чей звучал, и розыски велись, и следствие было, и суд скорый. И в деле фигурировали восприемники тех давних государственных мужей и инстанции: ГБ (Тайная канцелярия), первый секретарь Kypcкого обкома КПСС(губернатор), начальник Управления внутренних дел Курского облисполкома (воевода). И слух о том неведомом голосе пошел по всей Руси великой. И всем причастным к правде уж не указом ли каким, и не под страхом ли чего-то такого, что равносильно смертной казни, объявили под расписку о неразглашении страшной тайны той до конца дней своих. Истина, во всяком случае, стала известна лишь через десять лет.
Конечно, были и отличия. На дьявола почти никто не грешил, разве что домового иногда поминали, потом прознали о полтергейсте, и с подачи исследователей этого феномена сначала пресса, а потом и народная молва возложили всю ответственность за странные голосовые проявления на шумных духов. На том и успокоились. И лишь в 1990 году узнали правду. О том, как все это было, мой следующий рассказ.
Курский соловей. С 25 мая 1981 года из стен и близлежащих кустов сирени дома номер сорок пять по улице имени Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, что в древнем городе Курске, а также в самом доме вдруг стал раздаваться голос, источник которого никак не поддавался обнаружению. Правда, голос касался вопросов христианских, зато достаточно точно комментировал некоторые политические. Да и в каких выражениях! Доставалось, страшно сказать, и тогдашнему первому лицу государства – как говорится, Самому. Однако сквернословие и угрозы были адресованы в основном жильцам «говорящего» дома, а также всем тем, кто пробовал найти, как думали некоторые, человека-невидимку. Иногда объектом критики становилось руководство городского и даже областного масштаба – в последнем случае это были государственные мужи, занимавшие должности как бы губернатора и воеводы.
Чтобы читатели имели представление, с чем пришлось встретиться людям, я приведу без всяких купюр лишь одно из ранее записанных на магнитофон голосовых высказываний, предназначавшихся квартирантке Лене:
"– Ты что, б…, спишь? Двадцать шестой съезд идет. А ты, б…, спишь! Ты что, б…, спишь! Или ты, б…, думаешь, что за тебя Пушкин работать будет? Хлеб ешь, а пользы никакой трудящимся. Ну, б…, вставай, на х… Бери метелку и вдоль по улице. Пошла! Или иди вон на стройку кирпичи лепи. Стены возводить. Ишь ты, я с твоим Колей тружусь на объекте в поте лица. Ты кто, с…? Коля вон ест, а мне и поесть некогда, потому что я тружусь в две смены".
О творившихся тогда в Курске чудесах московские исследователи узнали летом того же 1981 года от одного своего коллеги, вернувшегося оттуда из командировки. Мне же о том событии вскоре поведал известный уфолог А. С. Кузовкин, который включил краткое сообщение своего корреспондента в самиздатовский сборник "Московский полтергейст-82", после чего то происшествие стало именоваться курским голосовым полтергейстом. Вот что сообщалось в сборнике:
"В одном из тихих уголков на глухой улице Курска, которая расположена недалеко от вокзала, частном домике жила молодая семья. С некоторых пор она стала преследоваться странным явлением. Из стен их квартиры стали раздаваться голоса, вернее, голос, хриплый, похожий на мужской. Он насмехался над их интимными переживаниями, бытом и прочим. Подозрения пали на их соседку, полусумасшедшую старуху.
Супруги заявили в милицию. Приходившие милиционеры ничего не обнаруживали. Один из них решил некоторое время подежурить, надеясь зафиксировать источник голоса. Действительно, ему удалось дождаться того момента, когда раздался вдруг хриплый голос, как раз такой, о котором ему рассказывали супруги. Голос, казалось, исходил из стен. По мере приближения к нему он удалялся, оставляя людей в недоумении. Он вещал: "Все равно вы меня не найдете!" – и сообщал подробности личной жизни милиционера. С тех самых пор в доме установили дежурство милиционеров. Голос всегда сообщал об их личных тайнах, издеваясь над привычками каждого из них. Явление ширилось.
Улица и ее окрестности стали местом, притягивающим массу любопытных. Соседние улицы наводнились приезжающими машинами с людьми из других городов, и требовались усилия администрации и милиция чтобы преодолеть стремление множества любопытных.
Поиски источника голоса, который часто выступал с дискредитирующими сообщениями об отдельных лицах администрации, даже с привлечением специалистов из Москвы, ничего не дали.
Лишь спустя неделю после поисков удалось, как официально сообщили, разоблачить соседку, полусумасшедшую женщину, которая якобы ранее работала в исследовательском институте, а в последнее время, благодаря гениальному открытию, создала инициирующий опасный феномен. В наше время указанный "изобретатель" находится в одной из клиник. Таковы сведения, которые официально сообщались в лекциях, посвященных разъяснению этого феномена".
Памятуя, что о проделках курмышского черта в 1813 году курмышане помнили и в 1867-м, и сознавая, что официальным путем мне ничего не узнать я стал медленно и кропотливо восстанавливать картину тех событий. То же самое делал и мой коллега В. Н. Фоменко, который познакомил меня с содержанием письма одного из своих курских корреспондентов от 22 июня 1986 года. Он сообщал о голосе на улице ВЧК в Курске следующее:
"Сам я голоса не слышал и на месте не был, так как дом был оцеплен большим количеством милиционеров. Были там и сотрудники КГБ с различной аппаратурой. Из показаний очевидцев следовало, что все было похоже на человека-невидимку. Голос перемещался внутри дома и в саду возле него. Голос хрипловатый. Вступал в диалоги и перебранки с людьми. Оскорблял в споре начальника УВД Курской области генерала Д. К. Панкина, который грозился его поймать и посадить. Подобная угроза вызвала у голоса бурный восторг.– он поносил В. К. Панкина всячески. Беседовал он и с постовыми милиционерами.
Замполит УВД имел глупость тиснуть статейку в "Курской правде", что, дескать, это какая-то бабка носила в сумочке магнитофон, чем вызвал дружный смех всего города. Если усиленные наряды милиции и КГБ не могли в течение недели отловить бабку с магнитофоном, то как же они шпионов ловят?
А с работников милиции, стоявших в оцеплении, взяли подписку о неразглашении.
Между тем годы шли, слухи о том происшествии ширились, иногда обрастая любопытными подробностями. Так, 26 января 1988 года Фоменко сообщил мне, что, по его сведениям, тогда, в 1981 году, с целью обнаружить голос отключали дом от электропитания и привозили радиопеленгаторы. Также, нa всякий случай, решили проверить высказывания голоса, компрометирующие заместителя первого секретаря обкома партии, и по результатам проверки его будто бы сняли с работы.
5 октября 1988 года в газете "Труд" появилась знаменитая статья О. Квятковского и И. Могилы "Разговор с невидимкой". Напомню, в ней речь шла об общении с Барабашкой посредством стуков. Могила, зная о моем жгучем интересе к тому курскому происшествию, вскоре передал мне отклик на свою статью в виде письма одного из жителей Курска. Тот сообщал следующее:
"3 начало лета 1981 года у нас в Курске на улице ВЧК в частном доме появился "голос". Встревоженные жильцы обратились в милицию. Приехали "нижние чины". Выслушав от него грубости, уехали. Потом эта картина повторялась по мере посещения все более и более высокими руководителями. Целую неделю искали "японскую аппаратуру". Естественно, ничего не нашли.
Чтобы успокоить людей, "Курская правда" опубликовала сообщение о старушке с магнитофоном в кошелке за подписью участкового уполномоченного. Народ посмеялся нелепости сообщения, посудачил и успокоился.
Я вступил с автором в переписку. В одном из последующих писем он советовал мне связаться с бывшим начальником УВД Курского облисполкома В. К. Панкиным, который сейчас работает в Москве, но в 1981 году "при сем присутствовал и даже выслушивал грубости от "голоса" в свой адрес (молва народная), одним словом, руководил "разоблачениям" Если он "снизойдет", – писал мой корреспондент, – можете получить ценную информацию".
И хотя я не был уверен, что генерал до меня снизойдет", я стал искать, где же он работает. Надо же было случиться такому удивительному совпадению: место работы Вячеслава Кирилловича Панкина мне стало известно буквально через несколько секунд!
Дело в том, что письма от моего курского корреспондента я хранил вместе с газетой "Труд" (5 октября 1988 года, в которой была напечатана статья "Разговор с "невидимкой". Газета была сложена так чтобы текст статьи не выцвел от света (она была на третьей странице); газета лежала четвертой страницей вверх. Нечаянно бросив на нее взгляд, я вдруг увидел нужную мне фамилию! Вчитался: это было интервью с начальником Главного управления уголовного розыска МВД СССР генерал-лейтенантом милиции В. К. Панкиным. Сразу же осознал, что генерал до меня не снизойдет: его дело – ловить уголовников, мое барабашек.
Но как-то все же надо узнать, что происходило в 1981 году в Курске? Я решил довериться народной молве и поискать тот самый номер "Курской правды", где говорилось про бабушку с магнитофоном в кошелке. Мне казалось, что поиски Трои основывались на гораздо более достоверной молве, чем слухи о статье с таким идиотски примитивным объяснением. Неужели, в самом деле, она могла быть напечатана?
Пришлось ехать к черту на кулички – в газетный отдел Ленинки – и потратить на поиски целый день. К моему величайшему удивлению, народная молва и на этот раз не ошиблась: в газете "Курская правда" от 16 июня 1981 года действительно напечатана статья участкового инспектора, лейтенанта милиции Н. Головенкова. Она называется "Чудо" без чудес. По следам одного происшествия". Статья достойна того, чтобы быть приведенной полностью:
"Весть о том, что в одном из домов по улице ВЧК вдруг ни с того ни с сего "заговорили" стены быстро облетела весь город, привлекла внимание многих любопытных людей, толпами собиравшихся, чтобы дышать "таинственный" голос.
Вокруг новоявленного "чуда" возникла масса всевозможных домыслов и небылиц. Людская фантазия порождает разговоры о какой-то сверхъестественной, «нечистой силе», "привидениях" и "домовых".
Органы милиции провели расследование по этому поводу. И вот что выяснилось. Оказывается, еще раньше "привидения" обитали в доме номер 5 по Хуторскому проезду. И разговаривали они, эти "привидения", тем же голосом, что и в доме по улице ВЧК, сыпали такие же вульгарные, пошлые фразы.
Вскоре таинственный голос был обнаружен… в магнитофонной кассете. Автором записанного на ней текста, который унижает человеческое достоинство и квалифицируется законом как злостное хулиганство, является хозяйка дома по Хуторскому проезду Д. П. Смирнова.
"Чудо" оказалось без всяких чудес: Дарья Петровна воспользовалась самым обычным бытовым магнитофоном, породив тем самым слухи о "домовых" и "привидениях". Они, эти "привидения", измененным голосом Смирновой сыпали оскорбления в адрес ее молодых квартирантов, терроризируя и лишая их покоя изо дня в день.
Спешу успокоить читателя: Дарью Петровну, бывшую учительницу физики, не вздергивали на дыбу, не секли розгами, а "всего лишь", обвинив в злостном хулиганстве, 17 августа 1981 года решением народного суда направили на принудительное лечение в "медучреждение специального типа", поскольку она была признана невменяемой, то есть не отвечала за свои деяния.
И когда, не выдержав, молодые люди были вынуждены сменить квартиру и переехать на улицу ВЧК, "привидение", спрятанное в сумке Смирновой, отправилось следом за ними.
В каждый визит Смирновой стены и потолок этого дома оживали, и "таинственный" голос с уже заезженной кассеты высыпал очередную порцию нецензурщины.
Этот дерзкий хулиганствующий "домовой" сразу же умолк, как только магнитофон, записанная на нем кассета и сама Дарья Петровна оказались в кабинете следователя.
Какие цели преследовала Смирнова? Подробности станут известны несколько позже. Сейчас же совершенно ясно одно: совершая преступление, она руководствовалась корыстными, низменными целями.
Теперь за свое "радиоизобретательство" 68-летняя женщина будет держать ответ по всей строгости Так, как это предусмотрено нашим советским законом".
А события между тем продолжались своим чередом. Меня, увлеченного голосовыми проявлениями полтергейста, эта история все продолжала интересовать. Правда, настораживало то, что в этом случае проявлялся лишь один-единственный из множества полтергейстных симптомов: только голосовой феномен. Но поскольку большинство сведений было основано на слухах, я предполагал, что в памяти людей осталось самое необычное голос, а другие феномены могли быть опущены. И – тоже попался на удочку.
Надо сказать, что первые печатные сообщения о "курском голосовом полтергейсте" появились не без моего участия: о нем я рассказывал в интервью А. Фину ("Юный техник". 1989. N7) и А. Рувинскому ("Ленинское знамя". 1989. 24 сентября). О том же сообщалось в журнале "Вокруг света" (1989. N 8), брошюре А. Горбовского "Незваные гости? Полтергейст вчера и сегодня" (М., 1990), ленинградской газете "Аномалия" (1991. N 1). Например, Горзовский, рассматривая голосовые полтергейсты, справедливо заметил, что для воспроизведения человеческой речи необходим соответствующий голосовой аппарат; более того, в случае, который он описывал, нужен был голос отсутствующего мужа, со всеми его индивидуальными особенностями. В связи с этим даже эта неразрешимая, как представляется нам, задача – всего лишь деталь по сравнению с другими обстоятельствами, куда более значащими, имея в виду необъяснимую информированность некоторых полтергейстов. Такой полтергейст в Курске, как отмечает исследователь В. Н. Фоменко, проявил полную осведомленность о скрываемой людьми информации и оперативно выдавал при появлении новых посетителей места полтергейста компрометирующие их сведения".
В конце 1990 года мой коллега Ю. Г. Карпенко познакомил меня со статьей Зинаиды и Сергея Чубукиных "Кошмар на улице ВЧК", напечатанной во втором номере журнал "Курский соловей". Разгадка обещалась в следующем номере. Разве я мог ждать! Связавшись, с С. В. Чубукиным, я в феврале 1991 года встретился с ним, получив из его рук и третий номер редактируемого им журнала. Разгадка тайны "голоса" оказалась столь же простой, сколь и необыкновенной, а сами события – еще более фантастичными, чем отражавшие их слухи.
