Текст книги "Зверь Лютый. Книга 20. Столократия"

Я пропустил кучу интересного. Прежде всего, сразу после моего ухода, между Звягой, Горшеней и Прокуем был крупный скандал. Потом Гапа им высказала. По простому. Что она об каждом думает. Во всём богатстве русского языка, Священного Писания и немалого жизненного опыта. Когда не просто: "мать твою ял!", а ещё: "мыл, полоскал и выкручивал".

Мастера обиделись страшно, помирились, между ними "установились тёплые, дружеские отношения". И начали "купно думати об своём мастершинстве". Прежде, видимо, я им в этом занятии – мешал.

Многие вещи замыкались на меня – мне и плакались, через меня ругались, меня рассудить звали. А теперь остались Терентий, Чарджи да Гапа. Баба, она, конечно, умная, но понимать в мастеровых делах не может по определению.

Чарджи – инал:

– Ваши смердячьи дела... Ты, как там тебя, две пары стремян. К завтрему. Пшли вон.

Что воинов своих я люблю не менее, чем связистов – общеизвестно, нарываться никто не хочет. Правда, и вояки мои ведут себя корректно. Ноготок – он того... на всех один. Прокуй, конечно, "мечет икру". Но его "дядька" – кузнец черниговский, покивает, по-вздыхает, но стремена будут.

– Ты...! Как ты посмел! Эта морда нерусская...!

– Ты, Прокуй, парнишка горячий, а мы видали виды. Стремена не ханычу нужны – не лошадь. Стремена нужны войску. Воевода вернётся – заругает. Он тебя, конечно, любит, воли даёт... немерено. Но ежели вдруг что... Мы ж с тобой в бой верхами не пойдём? Во-от.

Терёха – чинуша:

– Мне про то Воевода не сказывал. Делайте как сами надумаете. "Зверь Лютый" вернётся – спросит.

А заказчики-то не переводятся. "Отсендиный Дик" пришёл с Боголюбова – полез с предложениями по улучшению "Ласточки", Альф гонит свои пятистенки с теплушками и у него там тоже. И ещё есть. Не чисто – "сделай вещь". "Сделай так, чтобы я сделал продукт". Конечный продукт – почти всегда смешение ремёсел. Кузнец в кузне – с железом работает. Но и ему нужны стол, верстак, стеллажи... просто – двери! От плотника.

Мастера могли ссориться, но... Воеводы нет. Или – договорись, или – утопись. Вокруг – уже сложившийся коллектив из "моих людей" с уже установившейся "культурной традицией": "делай дело" и "решай вопросы". А если нет – ты мне неинтересен. И тебя в поле моего зрения – больше не будет. Потому что и без тебя от "особо интересных" – в глазах рябит.

У меня нет "незаменимых людей". В том смысле, что каждый человек – уникален. Незаменим, необходим. Но если – "нет", помер, там, или задурил сильно, или просто не тянет – я всегда находил "обходные пути". "Мои люди" это годами видели и манеру усвоили.

"Ничто не стоит так дёшево и не ценится так дорого как вежливость" – Сервантес прав. Но если вежливо – "не понимает", то есть другие методы. А кормёжка у всех одна, "доменная" – от Домны.

Кроме постоянно называемой мною троицы, во Всеволжске рядом с ними и ещё мастерового народу немало толчётся. Молодёжь из их команд сперва дралась. "За честь своего мастера". Потом Гапа, в очередной раз разгоняя "мокрым полотенцем по глазам" высказалась в сердцах:

– Лучше бы вы что доброе придумали! Хоть бы хрень каку, чтобы Воеводу порадовать.

Тема изобретательства во Всеволжске внезапно стала популярной. Как внутри "корпораций", так и на стыке. Понятно, что большая часть подростковых выдумок так и осталась мечтаниями. Но несколько серьёзных вещей было сделано. Из ярких примеров комплексного подхода – "водомерка".

Моё отсутствие, необходимость построения новых каналов коммуникаций между моими "ближниками", обилие уже сделанных инновушек, сработали катализатором "технологического взрыва". На это наложилось присутствие множества полу-обученных подмастерьев.

Они же не знают – "невозможно"! Смотрит на тебя такое чудо и удивляется:

– Дык... Ну... я месяц назад про рубанок не слыхивал. А тута есть. А давай мы евоных лезвий на колесо набьём! Пущай крутится и стружку снимает!

Моё философское стремление к вращающимся механизмам взамен естественных, природных, возвратно-поступательных, для мальчишек из лесных ешей... Открытие Америки и ядерный синтез в одно флаконе!

А бить-то мальков за каждое бредовое слово – некому! Мастеров-то – недостача!

Нормально так: вот мастер – вот ученик. Ученик слово сказал – мастер подзатыльник дал. "Волна гаснет". Но если учеников десяток, то мастер не успевает весь ученический бред "отподзатыльничать".

Интеграция на нескольких уровнях, форсирование обмена информацией, стихийное формирование команд, "мозговые штурмы" в сортире и в любом другом месте, комплексные решения...

Все-таки общение – базовая человеческая потребность. Любое улучшение в этой сфере сразу дает «плюс сто» к социальному самочувствию и оптимизму. Поэтому все так подсаживаются на совместную деятельность.

Мальчишки, выдранные голодом из лесных селений, за эти месяцы успели обжиться, "принюхаться" друг к другу, к остальным. Научиться сотрудничать между собой, с мастерами. Доверять. Это сразу увеличивает оптимистические настроения, так сильно, что ничто не может перебить эффект эйфории, которую чувствует человек, вдруг обнаруживающий себя не в одиночестве, не в лесу "лицом к лицу" с белкой на ёлке, не в жёстко стратифицированном кудо, а свободно связанным с другими людьми. С равными. Хоть – и другими.

"Согласно всемирному обзору ценностей... Россия всегда находится в спектре, где ценности выживания гораздо выше ценностей самовыражения...

...У нас вообще ценности безопасности и сохранения радикально превалируют над ценностями прогресса и развития".

Всеволжск сломал, в сознании множества принятых за зиму сирот, эту, повсеместную для Руси, систему ценностей.

Безопасность, выживание, прежде всего – мир, хлеб, жильё – гарантированы. Ну так – прогресснём и само-выразимся!

***

Так уж получилось, что в моей первой жизни "День самовыражения" – был целое десятилетие одним из самых любимых праздников. Каждый раз приходилось напрягать нашу коллективную соображалку. И получать от этого кайф на весь год.

***

Ребятишки, освобождённые мною от их патриархальных семей, просто хмелели от воздуха свободы, который давал им мой город.

***

"...нет существа более стесненного обычаями и традицией, чем дикарь при первобытном демократическом правлении... представление о дикаре как о свободнейшем из людей противоречит истине. Он – раб, но раб не какого-то отдельного господина, а раб прошлого, духов умерших предков, которые преследуют его от рождения до смерти и правят им железной рукой. Деяния предков являются для него настоящим неписаным законом, которому он слепо, без рассуждений повинуется".

Фрезер несколько академичен. А фольк просто наполнен аналогичными максимами: «Где посадят, там сиди, а где не велят, там не гляди!», «Не нами уставилось, не нами и переставится», «Обычай не клетка – не переставишь», «Повальный обычай, что царский указ».

"При такой ситуации одаренные люди почти не имеют возможности заменить древние обычаи лучшими. Наиспособнейший человек тащится за слабейшим и глупейшим, которого он по необходимости берет за образец, потому что последний не может подняться, а первый может упасть. Поскольку естественное неравенство и огромные различия во врожденных способностях сводились в такого рода обществах к поверхностной лживой видимости равенства, внешняя сторона жизни первобытной общины представляет собой абсолютно монотонный ландшафт. Поэтому если иметь в виду действительное благо общества, то заслуживает одобрения все, что, давая таланту возможность выдвинуться и приводя таким образом обладание властью в соответствие с естественными способностями людей, помогло обществу выйти из того неразвитого и косного состояния, которое демагоги и мечтатели позднейших времен прославляли как Золотой век и идеальное состояние человечества...

Сосредоточение высшей власти в руках одного человека дает ему возможность за время своей жизни провести такие преобразования, которые не смогли осуществить целые предшествующие поколения. А если к тому же это человек незаурядного ума и энергии, он легко воспользуется представившимися ему возможностями. Даже прихоти и капризы тирана могут оказаться полезными и разорвать цепь, которой обычай столь сильно сковывает дикаря".

Мои инновушки – «прихоти и капризы тирана» – оказались полезными. Они разорвали «цепь, которой обычай... сковывает дикаря»". «Цепь» – в мышлении. В мозгах детей и подростков. В тех мозгах, в которые она уже успела врасти, ибо «инфицирование обычаем» происходит изначально, впитывается «с молоком матери». Но ещё не успела закаменеть, стать неотъемлемым, неустранимым элементом личности.

"Едва лишь племенем перестают управлять нерешительные, раздираемые внутренними противоречиями советы старейшин и власть переходит к одному сильному и решительному человеку, оно начинает представлять угрозу для своих соседей и вступает на путь захватов, которые на ранних ступенях истории нередко благоприятствуют общественному, промышленному и умственному прогрессу. Расширяя свою власть отчасти силой оружия, отчасти путем добровольного подчинения более слабых племен, это племя в скором времени приобретает богатство и рабов, которые, освобождая целые классы людей от постоянной борьбы за выживание, дают им возможность посвятить себя бескорыстному приобретению знаний – этого благороднейшего и сильнейшего орудия – с целью улучшить жребий человека.

Интеллектуальный прогресс, который выражается в развитии науки и искусства и в распространении более свободных взглядов, неотделим от промышленного и экономического прогресса, а этот последний, в свою очередь, получает мощный толчок от военных побед и завоеваний. Не случайно самые мощные взрывы интеллектуальной активности человека следовали по пятам за победами, и для развития и распространения цивилизации больше всего делали, как правило, расы победителей. Таким путем в мирное время они залечивали раны, нанесенные войной".

Рабов – не надо. И «раны»... хорошо бы – не глубокие.

«... первые большие шаги в направлении цивилизации, например в Египте, Вавилоне и Перу, были сделаны при деспотических и теократических правлениях, когда высший правитель в качестве царя и бога требовал от своих подданных рабской преданности и получал ее... деспотизм в эту раннюю эпоху является другом человечности и, как это ни парадоксально, свободы. ... при самом абсолютном деспотизме, при самой мучительной тирании, свободы в лучшем смысле слова, например свободы мыслить и решать собственную судьбу, больше, чем в свободной по видимости жизни дикарей, у которых личность от колыбели до могилы заключена в прокрустово ложе наследственного обычая».

Фрезер, типа, очень про меня пишет. Нет, конечно: «высший правитель в качестве царя и бога требовал от своих подданных рабской преданности...» – это не я. Ну, я ж не бог. И даже не царь. И рабской преданности... а зачем? Я и повеселей способы знаю. «Добровольно и с песней». «И как один один умрём в борьбе за это». «Этим» – буду я. Наверное. Других-то таких... не видать.

***

А пока, в моё отсутствие и в присутствии скачка свободы в сознании нескольких сот мальчишек-подмастерьев...

Количество перешло в качество, появился кумулятивный эффект, пошла цепная реакция. А тут ещё весна.

"И каждый пень

В весенний день...".

Я уже объяснял: в это время в наших краях появляется зелень, усиливается фотосинтез, хлорофил, знаете ли, в рост идёт, содержание кислорода в воздухе подскакивает...

Как в "Из пушки на Луну" серьёзные дяди кислорода нанюхались и с курами безобразничали...? – У нас, примерно, также.

Свободный труд освобождённых мозгов на фоне сезонной эйфории.

В разговоре в моём балагане о новинках речь была беглая, по недостатку времени. Многое я не понял, но зрелище водолазного шлема на основе глиняного горшка с вставками из бычьего пузыря... Им, вишь ты – так раков ловить интереснее!

– Какие раки в это время?! Вода же холодная!

– Дык... потеплеет же!

Аэроплан не построили исключительно из-за ссоры между сторонниками орнитоптера и сторонниками геликоптера. Хотя попытки были... По счастью – без жертв.

Хорошо, что успел вернуться. Но они же не остановятся! Только сменой целей...

– Экие вы, ребятки... линейные. До параплана так и не додумались.

– Пара... чего? Это который на пару? На дровах?

– Это который... Так. После расскажу.

Зря сказал. Они слово услыхали и запомнили. Теперь придётся делать. "Лыко в строку" – мой принцип. Надо исполнять. Вот мне только воздухоплаванием сейчас...!

Помимо вспышки подросткового "велосипедо-изобретательства" происходила и обычная "взрослая жизнь".

Недели три тому из Боголюбова пришёл Дик на "Ласточке". Слава богу – без приключений. Привёз кучу полезных в хозяйстве вещей. Малоразмерных, естественно. Скот, семена, ткани... – позже, в Клязьменском караване вместе с Николаем.

Все – в делах-заботах, земли под пашни расчищают, строятся, трудятся, учатся, берёзы доят, этногенезятся под каждым кустом... Тут, с неделю назад, пришёл Аким. С караваном, полным моих остатков, приспособлений, скотов, запасов из вотчины... И толпой в две сотни семей переселенцев! Половина по дороге пристала.

Что Аким ведёт "активную переселенческую политику" – я заподозрил ещё в Коломне. В принципе – правильно. Апрель – самое лучшее время. Уже тепло, но ещё голодно. Человека и сманить легче краюшкой хлеба, и довезти можно без больших потерь.

Зачем эти хлопоты Акиму? – Я так понял, что он собирался меня "многолюдством задавить". Типа:

– У Ваньки там, поди, народ повымер, поразбежался. Намале осталось. А тут я. Со своими людьми во множестве. Кто в домушке главный – и вопроса нет.

Не скажу, чтобы он так осознанно и хитроумно планировал. А ему и думать особо не надо! Это у местных вятших – на уровне инстинктов. "У кого слуг больше – тот и вятшее".

***

Один из византийских императоров парой столетий раньше, посетил как-то, во время путешествия, дом своего вассала. Вассал, вельможа какой-то, нижайше припадал и верноподданнейше лобызал. Но император увидел в поместье 30 тыс. слуг. Больше, чем императорская армия. И разрыдался от унижения.

***

А тут – облом. У меня Всеволжск прирастал не только переселенцами из Пердуновки, но и из других мест. Чисто "числом превозмочь" – не вышло. Гонором боярским наехать... Опять – "нет". Большинство жителей Всеволжска Акима – первый раз в жизни видят. Лесовикам вообще – русский боярин – как фазан заморский.

– О! Оно ещё и разговаривает!

Диковинка расфуфыренная.

Он им – никто. А те кто в Рябиновской вотчине живал... Они, в большинстве своём, от его же вздорности и убежали! Да и все мои насельники, хоть и не в парче – отнюдь не "голы и босы", чтобы на коленях с придыханиями и стенаниями подползать.

Всеобщего подчинения и поклонения Аким Янович на Стрелке не увидел. "Спаситель! Избавитель! Благодетель! Солнце ясное! Свет очей, звук ушей и стук зубов!" – отнюдь, из-под каждого куста – не доносится.

Хотя, конечно, уважение – явлено было. А вот смешение людей из вотчины с приставшими по дороге – создало проблемы.

Первые знают, что такое сан.обработка, первичный мед.осмотр, что у меня "всякое лыко – в строку". Вторые – нет. У них "обманутые ожидания" после "речей сладких". Они возмущаются и бегут к Акиму:

– Господине! Владетель наш! Обижают! Моют-бреют-напрягают! Ты ж обещал! Реки молочные, берега кисельные! Защити и оборони!

Аким, брызжа слюнями и гневом праведным, кидается к Терентию:

– А! Итить тебя ять! Холоп наглый бездельный! Ты чего людишек моих муками мучаешь?! Запор-р-рю!

Терентий... С того раза, как ему лицо топором подправили – совсем молчуном стал. Говорит только по делу и необходимое:

– Иван Акимыч велел всех приходящих мыть. Против воли Воеводы Всеволжского кто пойдёт – будет кирпичи лепить.

И смотрит равнодушно. Типа:

– Ты как? В лепильщики собравши?

А поверх его головы смотрит Салман. На неотлучного при Акиме Якова. Заинтересованно.

– А вот что будет если мои палаши с его полуторником скрестить?

Не в смысле генетическом, типа – "ужа с ежом", а как и положено клинки скрещивать – с лязгом и скрежетом.

"Чёрный ужас" с "Чёрным гриднем" испытывают друг к другу глубочайшее взаимное тяготение. Не любовное, конечно, а профессиональное. Эксперты такого уровня знают, что в их поединке живых не останется. Но подробности процесса – представляют интерес.

Аким дёргается и злобится, а масса местных и пришедших пердуновских – вообще проблем не видят. Артёмий, к примеру, ходит и радуется:

– Ух, какое у него стрельбище! Во каких он тренажёрин настрогал! Экие у него хитрые приёмы по-придуманы! А горка зачем? Конного болвана на колёсиках пускать? Ну, даёт! А дай-ка я встану...

Куча привезённого из Пердуновки оборудования принимается на "ура". С искренней благодарностью.

– Спаси тя бог, благодетель ты наш!

И немедленно растаскивается по местам для установки. Без спроса и согласия Акима.

– А чего спрашивать-то? Ванька ж расписал – где, чего, как. Иль ты, Аким Яныч, больше понимаешь?

Такой уровень планирования, подготовки, проработки... здесь не принят. Здесь, прежде всего – "аллах акбар". Не может грешник смертный наперёд знать как оно будет. Лишь господь может прозревать грядущее.

А я не спорю. "Прозревать" – божье дело. А вот планировать, и делать так, чтобы по планам получилось – моё.

На "Святой Руси" бывает долгосрочное детальное объёмное планирование. Церкви так ставят, крепости. Вон, монастырёк в Смоленске: глину нашли, печек поставили, сотни тысяч кирпичей выпекли, в стенки сложили, изукрасили... Но это единичные примеры уровня суверенного княжества. Нормально так: пришёл начальник, посмотрел "по месту"

– Тут – копать, там – ровнять. Три дня сроку. И смотрите у меня, ироды!

Остальное – по обычаю.

Это – правильно. Строительства сложных объектов у подавляющего числа жителей – нет. А есть обычай, для имеющегося уровня сложности выработавшийся. Церкви и крепости строят мастера, масоны. У них, для этих типов объектов, наработан иной, их собственный, обычай. У русских мастеров-кирпичников одних только мерок-саженей – штук шесть разных. И они знают куда их прикладывать. "Что обеспечивает удивительную гармоничность объёмов, выполненных в разных мерах длины". В рамках очередного храма Успения, или, там, Вознесения.

А у меня...

Бежит Аким по косогорам. Видит: соломотряс тянут. Что вещь – уникальная, на весь мир – единственная – он уже смирился. Возгордился даже. А тут какие-то смерды...

– А! Мать вашу...! Куды тащите?!

– Дык... Эта... На место. Ставить будем.

И что характерно: никто шапок не ломает, спину не гнёт. Аким за плеть да по десятнику. Десятник идеи не понял – поймал на руку да и дёрнул. Яков – за меч, мужичьё – за... за детали соломотряса.

Понятно, что шасталкой, к примеру, доброго гридня не зашибёшь. А зачем?

Начинаются разговоры, и обе стороны друг друга не понимают. Десятник напоминает:

– Воевода крепко-накрепко заборонил, в службе пребываючи, хоть перед кем шапки ломать, спины гнуть, на коленки падать. Иль ты, Аким Янович, запамятовал?

Давняя разница между Пердуновкой и Рябиновкой. При моём стремлении быть всегда везде, если люди кланяться мне будут – работы вовсе делаться не начнут. За последний год Аким Янович... несколько к более привычному людей привёл. А те и рады: постоят на коленях, на господаря рты поразевавши, глядишь – и отдохнули.

– А тянем туда, где ему и стоять указано. Воевода и место выбрал, тама уже и ямы выкопаны.

В конце зимы, понимая, что по весне мне землемеров понадобиться немерено, я учил и гонял мальчишек на съёмке местности. У меня тут, на десять вёрст от Стрелки, каждый шаг промерен! Дальше-то пятнами – то война, то снег глубокий, то половодье, а здесь – детально. Естественно, площадки под ожидаемое оборудование – размечены. Земляные работы – частично выполнены.

Снова, как уже было в Пердуновке, Аким влетает в осознание собственной... некомпетентности. Он, княжий сотник, боярин, просто умудрённый жизнью долгой "муж добрый" – не догоняет. Не по тупости: что ему десятник говорит – понятно.

– Тута соломотряс, тама молотилка, с той стороны подвоз, здеся – амбары...

Понять – понятно. А вот указать... сперва надо разобраться. А ему это тяжко! Учиться... – у кого?! У смерда сиволапого?!

Аким собирался благостно поучить "ублюдка плешивого уму-разуму", взять на себя "труды тяжкие" по обустройству и к процветанию, ежели бог даст, общины приведению. А тут, ему в лицо не говорят, но он же и сам не дурак – как пятое колесо в телеге: даром не нужен.

И тут пришёл Клязьменский караван.

Вот это дела понятные! Досмотреть, указать, построить, взыскать...

Люди пришли купецкие, гонористые. Им и Терентий не ровня. А "обшапкнутый" боярин (с законно полученной от князя-рюриковича боярской шапкой) на весь город один – он, Аким Яныч. Вот тут – без него никак!

Инструкцию мою ему пытались прочитать – он не дослушал. Да и бестолку: я писал для Терентия и Чарджи. Но суть Аким уловил: жёстко. А ему, после всех местных нелепиц да несуразностей явить свой вятшизм и уникальность боярскую – аж кипит и из ушей свистит.

Три десятка лодей-рязаночек выкладываются по бережку в рядочек аккуратненько. У каждой на носу – ленточка красная повязана. Благостные, праздничную одежду одевшие, караванщики сходят на берег. Сейчас, де, "Зверь Лютый" прискочит.

Будем кланяться низко, лыбиться умильно да хихикать тихонько: продался Воевода за серебрушки. Как шлюшка пристанская. Чуть дороже, но это поправимо. Уж мы-то своё возьмём! А ты так курвёнкой продажной и останешься, "зверюшечка". Ути-пути... грозненький ты наш...

"Береги сапоги с нову, а честь с молоду" – русская народная...

На этих косогорах Дятловых – никаких сапог не убережёшь. А сейчас и "честь"... – туда же.

Деталь: в караване шли три тяжёлых учана Николая. С железным шлаком, со скотиной, с разным товаром и людьми. Почему Николай не повёл лоханки к общей пристани, где разгружать удобнее, встал на версту выше – не знаю. Николай потом какие-то объяснялки придумывал... Туфта. "Инстинкт купца-невидимки". Почему и сохранил головы своих гребцов и свою.

Корабельщики по бережку – похаживают, каблучкок об каблук – поколачивают.

Тут – там-тарарам! – едет сверху "фурункулёр". Гром – гремит, свист – свистит, пыль – летит. Впереди стоит славен грозен боярин Аким Рябина. Брони вычищены – огнём горят, борода вычесана – клином торчит. Архангел божий снисходит с небес на грешную землю.

Не-не-не! Сам сын божий!

А архангел, с мечом карающим, у него за плечом стоит, звать – Яков, смотрит... равнодушно-презрительно. Ну и ещё с пяток херувимов – приказчики-прислужники.

Все играют заранее известные роли: грозный начальник сурово приказывает, "меньшие людишки" суетятся, кланяются истово, всякое господское слово ловят и несутся исполнять скоренько, имея ввиду получить милость боярскую и за всё – прощение.

– Всем с лодеек сойти!

– Да вот же... уже-с... как ваша милость велеть изволила-с...

– Ножи, топоры, сабли, мечи – на песок вон!

– Да как же ж можно-то...! Иль мы порядков не знаем-с...?! Мы ж завсегда понеже...! Не извольте беспокоиться-с...!

– Воры, тати, робы, холопы...?

– Господи помилуй, упаси Богородица...! Никак нет...! Ни единого! Даже и близко не стояло! Ни в одном глазу...! Как на духу...! И в мыслях – отнюдь...!

Врать на "Святой Руси" – всегда горазды. А хвостов, как я уже указывал – ещё не выращено.