Текст книги "Зверь Лютый. Книга 20. Столократия"

– Каждый ранг имеет два уровня: старший и младший. К примеру: старший полковник, младший сотник, старший писарь.

"Старший полковник" – звучит странно? Вы с НОАК не работали?

"Полу-полковник", "полу-сотник" – на Руси бывали. Но единообразие потребует и полу-тёмника... Это который – "выйти из сумерков"? А полу-смотритель – который с одним глазом? Полу-советник... из анекдотов про внутренний голос: "Вот тут-то тебе и пи... э-э... окончание жизненного пути!".

– Чины даются за службу и для службы. Кто как поработает, тот так и чиниться будет. "Дабы тем охоту подать к службе и оным честь, а не нахалам и тунеядцам получить". За требование почестей и мест выше чина при публичных торжествах и в официальных собраниях полагается штраф, равный двухмесячному жалованью штрафуемого; ? – в пользу доносителя, остальное – на содержание детских приютов. Да, люди добрые, да. И в церкви – тоже. Именно! Не по бороде, да по брюху, а по чину, мною даденному. А кто будет упорствовать – вовсе всякого чина лишу и из города вышибу!

Народ бухтел ошарашенно. Родовитостью хвастать некому, но есть привычная иерархия. Вековечные критерии статусности. "Мудрость народная". По возрасту, авторитету, полу, сроку пребывания в Всеволжске, мастерству, размеру кулака...

"Мудрость"? – Пшла в задницу!

Патриархальность, семейственность, родство...? "Чти отца своего"? – Туда же!

Всё это никуда не денется. Но – в своём дому, за закрытыми дверями, после "чинопочитания", после "почитания" государевой службы.

"Чинопочитание"?! Да я сам...! Дерьмократ, либераст, свободогей и вольнопоц! В смысле – гейзер свободы и поцчитатель вольностей. Но – не в боевых условиях. Мы существуем в условиях войны. Или – подготовки к ней. Мобилизационная экономика, мобилизованное общество.

Пётр чётко указывал область действия "чинопочитания": "при публичных торжествах и в официальных собраниях". Остальное... в меру личного душевного холопства.

– Для удобства понимания: что за человек перед тобой, какого чина – введены мною особые кафтаны и знаки различия. Глянул – понял. То ли – тебе вперёд идти, то ли – встречного пропускать. Образцы с разъяснениями будут у дома боярина Акима Яновича вывешены.

Вот тебе, Аким Янович, и занятие для души: учить бестолочей уму разуму. Это займёт тебя с утра до вечера. "Это" – человеческая глупость и непонятливость.

– Кроме людей, которые по чину служат и службу правят, есть люди которые в делах особенно отличаются. Тем даны будут отличительные наградные знаки.

"Коммерции советник" или "Герой социалистического труда" – пока рано. Но мысли – есть.

***

Изначально я задумывал что-то типа ордена Андрея Первозванного:

«...в воздаяние и награждение одним за верность, храбрость и разные нам и отечеству оказанные заслуги, а другим для ободрения ко всяким благородным и геройским добродетелям; ибо ничто столько не поощряет и не воспламеняет человеческого любочестия и славолюбия, как явственные знаки и видимое за добродетель воздаяние...».

Однако, как любому понятно, воинская храбрость, или многолетние успехи на ниве просвещения, или дотошность при проведении налогообложения – требуют разных человеческих качеств. Разумно и награды таким людям давать разные. Позже мы ввели ещё несколько орденских наград. Уравнивая их, по приоритету в общественном отношении, с соответствующими рангами «Табели».

Работу по составлению статутов наград я взвалил на Акима. Предоставив ему полную свободу фантазии. В разумных пределах, конечно. "Святослава" – за храбрость, "Ольгу" – за человеколюбие, "Владимира" – за гос.строительство, "Ярослава" – за мудрость. Интересно, что он сам предложил четырёхуровневую систему степеней для каждого ордена, "бант". Как это было принято в Российской империи, а не трёхуровневую, как в Советском Союзе.

А вот "Андрей" так и остался без степеней. Как и в РИ. Носили его на груди, над сердцем.

Опережая лет на 200 английского Эдуарда Третьего с его Подвязкой, я не видел смысла в ленте из темно-синего бархата с вытканной золотом каймой и золотой надписью: "Honi soit qui mal y pense", носимой ниже левого колена, прикреплённой золотой пряжкой.

Мда... Коротенькие чулочки были у Эдуардовых дам.

"Андрей" явился высшей наградой. Выдавался лишь за дела исключительные. Имеющие для "Святой Руси" значение чрезвычайное. У меня, к примеру, его нет. Сперва – некому было давать. После – как-то... нескромно стало.

Введение системы рангов уменьшило количество конфликтов внутри общины, наглядно "взвесило" людей, усилило мотивацию к службе и к обучению. Наградные знаки, дававшиеся не только чиновникам, но и работникам, подняли производительность труда.

***

– Теперь вернёмся к началу. Народу у нас всё больше. А где народ – там и заботы. Все идут с заботами ко мне. А у меня, кто не заметил – ушей только двое. Более – господь не дал. Всех не переслушать. Да и не надобно: многие дела и без меня сделать можно. А то иные спрашивают: можно уже на свою жёнку залезать иль погодить малость? Объявляю: на свою жену лезть – Воеводы Всеволжского дозволения не требуется.

Достали. С какой только хренью не идут! Там, на самом деле, был вопрос имущественный, насчёт жилья:

– А ежели вдруг дитё? Тогда как?

И не в том дело, что людям жить негде – строимся мы быстро, а вот пришёл мужичок удостовериться. На всякий случай.

– Для дел, кои и без меня сделать можно, а совет иль приказ, однако, надобен, решил я учредить во Всеволжске приказы. Поставить над ними приказных голов – начальных людей. Кои по делам, им порученным, сами бы решали да проверяли да указывали.

Министерства, наркоматы, коллегии... слова-то всё заимствованные. У нас из родного – приказ и прибор. "Наш прибор – вашего прибора прибористее"... звучит двусмысленно.

– А приказы у нас будут такие... Где тут они... А, вот. Первый приказ – Дворцовый. Все дела, какие в другие приказы не попадают – нести в Дворцовый приказ. Ещё за ним – сам я, да скотинка моя, серая да хвостатая. Курт, покажись. Корм, уход, содержание. А головой Дворцовому приказу в чине старшего советника по велению моему быть... Агафье.

А хорошо я паузу выдержал! Прямо МХАТ получился.

У большинства зрителей – челюсти отпали. Это... Намёк, пинок, плевок, скачок и в морду зае... заехалово. Как хотите.

Не может баба быть головой!

Мои – могут.

Не может жена идти поперёд мужа!

У меня может!

"Волос долог – ум короток"!

Пострижём и научим!

Очередное моё отрицалово. Жестокое. Ересь, бред, беспредельщина. Разрушение основ, разрыв скреп и надругательство на истоками. "То, чего не может быть". Потому что не может быть никогда!

Против Закона Русского, Торы и обоих Заветов Божеских, шариата с адатом, с дедов-прадедов заведённого... Противу – всех!

Плевать. Утритесь и умойтесь. Здесь – мой закон, моя воля, моя земля. Здесь – я хозяин. Не любо? – Вон – бог, вон – порог.

Вновь я отделяю Всеволжск от всего окружающего человечества. Поднимаю "барьер вхождения" для "традиционалистов":

– Не... Тама Иначе... ЧуднО. Не...

И усиливаю привлекательность для "новаторов":

– Тама – не как тута. Невиданно. Хоть бы одним глазком глянуть...

А ещё, между делом, устраиваю "проверку на вшивость" своим "ближникам". Одно дело – из воеводовых полюбовниц бабёнке головой кивнуть, другое – равному "старшему сотнику" поклониться.

Который – баба!

Самому старшему сотнику во Всеволжске!

При равенстве званий – старшинство по времени присвоения. Агафья введена в чин первой.

И теперь этого – никому не изменить!

Вот сколь будет Русь стоять, сколь бы всяких хеппенсов не заелдыривали, на века установлено: первый чин на "Святой Руси" – баба. Хоть какие рюшечки на ткань истории нашивайте, хоть крестом, хоть гладью – сделано.

Что, впрочем, не ново: "Ольга – королева руссов". Первая.

Как часто у меня бывает, кроме разных "глобальных" рассуждений есть и конкретные. У Гапы редкий талант – она чует ложь. Я про это уже... Просто слушая человека, улавливает моменты, где пытаются солгать. За эти годы талант проверен многократно. Сбои – крайне редки. Это – одна из причин, почему у меня мало воруют:

– Ну его нафиг. Гапка-то спросит. А ей-то не сбрешешь.

Да я больше скажу! Моё наглое – "мне лжа заборонена" – тоже на ней держится. Иной раз и хочется... Но как представлю, что она-то просечёт... а мне потом стыдно будет... Ну его нафиг.

Введение Агафьи в чин даёт ей официальное право появляться во всяком собрании. И распознать там обман. Ежели вдруг. От чего всем нам будет немалая польза.

Ещё маленькая провокация: бабы часто завистливы. Найдутся персонажки, которые решат, что "честь" Гапа "дыркой выслужила". Появится ряд кандидаток. На – "аналогично". Очень старательных. В постели. Это и приятно, и познавательно.

– Так-то Гапа. Быть тебе во Всеволжске первым приказным головой. Ты ныне многим – кому "берега указываешь", кому пути-дороги открываешь. В твоей заботе живу, тобой шитые порты ношу. Выдь сюда. Поклон тебе, домоправительница "Зверя Лютого". А в знак чести твоей – вот кафтан приказной. Со звёздочками на плечах. То знак, что ты ныне не просто ключница в дому чьём, а старший советник. По воинскому – старший сотник. Все слыхали? Вот чтобы так – и впредь обращалися.

Гапа вышла ко мне, потрясла, скептически разглядывая, кафтан, поковыряла шов, скинула свой летник и подставила мне плечи. Завернулась, не вдевая руки в рукава, в него в моих объятьях и, давясь от смеха, поинтересовалась у ближайших зрителей:

– Ну и как оно? С колтами с моими? Глядится-смотрится?

Смотрелось оно... увлекательно. Так бы и уволок. Хоть в постель, хоть под кусток.

Ещё бы! Она сама его шила, под себя подгоняла. Напримерялась...! Со всеми нарядами да прикрасами, какие в городе нашлись... Там, кстати, есть такие интересные костюмные сочетания... Сегодня вечерком обязательно попрошу примерить. И по опочиваленке погулять. Пусть ничего не делает! Пусть просто ходит. Туда-сюда, туда-сюда...

– А шапку-то дашь, воевода? Иль мне так в платке и ходить?

– Дам, Гапушка, дам. И шапку, и сапоги, и ремень добрый. Нынче же и прикинем. Как оно лучше... сниматься-одеваться-смотреться...

– Вот и поглядим.

Она вывернулась из моих рук, задорно улыбнулась прямо в лицо и, подхватив летник, сбежала к своим в первый ряд на своё место.

"Женщина должна выглядеть так, чтобы её хотелось съесть, а не покормить" – международная мужская мудрость.

Чего-то кушать захотелось...

– Эгх... кхх-а... В горле запершило.

Я попытался извиниться за кашель, а из зала немедленно озвучили наблюдение:

– То не – в горле запершило, то – в штанах заершило.

Народ грохнул. Отсмеялся. И административная реформа покатилась дальше.

– Объявляю об учреждении Лекарского приказа. Коему вменяется в обязанность, чтобы мы все были здоровенькими. А головой оного приказа назначается Мара.

Мара... Мы с ней поругались три раза. Сначала она напрочь отказалась. Невместно, де, богине смерти и болезней – в сотниках ходить. Хоть бы и в старших. Потом – согласилась. И мы снова поругались. Потому что она требовала для своих будущих подчинённых превосходства в два чина перед прочими. Как в гвардиях Чингисхана и Российской империи. Потом она увидела проект формы одежды, и мы поругались уже по мелочам. Утихомирилась только когда я пообещал сделать блямбу на рукав кафтана с её портретом. В виде змеи со стаканом.

– Объявляю об учреждении Учебного приказа...

Именно так. Понятие "образование" пока не имеет педагогического оттенка. А понятие "просвещение" – монополизировано церковниками.

Трифа скромно поклонилась, приняла кафтан и ушла в зал.

Сразу скажу: это была ошибка. Умная, вдумчивая, ответственная, знающая, образованная... добрая, наконец! Прекрасный учитель, хороший методист, великолепная любовница... Администратор – никакой. Уже осенью её пришлось заменить.

Не-не-не! Только на посту приказного головы!

Моё исконно-посконное джентльменство – исполнено, женщин вперёд – пропущено, теперь мужики гоноры ровнять начнут.

– Для сношения с землями сопредельными. Для до государей их – наших забот доношения, и от них – слов приношения, учреждается Посольский приказ. А головой ему быть старшему советнику боярину Акиму Яновичу Рябине. Прими, батюшка, труды великие на стезях опасных.

Аким фыркал, но был доволен. Он-то и так сотник. Но теперь – старший... Кафтан форменный, звёздочки тут... Посчитал, проверил. А то Ванька-то бестолочь, мог и перепутать, недодать. В смысле: недонашить. Опять же – должность. Главный всех соседей "сношатель". В смысле: по сношениям. Есть где развернуться.

Это ещё одна моя ошибка. Вынужденная. Из Акима дипломат...

Я уже несколько раз объяснял: в средневековье человека чтут по родословной. Аким – старший. По аборигенским понятиям. Из того что есть. Посылать другого, хоть бы "семи пядей во лбу" – оскорбление собеседнику с порога. А так... Хоть с крыльца вышибать не будут. Начнут говорить... Может быть...

Что для политесов Аким Янович не годен – было понятно сразу. Первая же его серьёзная акции на этом поприще дала эффект... ядерного удара – на «Святой Руси» стало одним княжеством меньше. Он довёл дело до лобового конфликта. Из которого мне пришлось выворачиваться. С немалым напряжением сил и нервов. И с большой выгодой для Всеволжска.

Деятельность Акима началась не с посольской.

К этому моменту мне уже было понятно, что Саморода надо снимать с марийцев. И ставить туда Акима. Дел посольских "вот прямо сейчас" – не вырисовывалось. Оставлять без "достойного", по его понятиям, занятия – опасно. Как нельзя не дать ему чин и должность – из первейших.

О том – позже. А пока я продолжал.

– А коль слово доброе, Аким Янычем сказанное, соседушкам нашим невнятно будет, то придут люди с другого приказа. Для защиты от худых находников учреждается Воинский приказ. А головой ему быть славному ханычу, иналу из рода ябгу, доброму воину и старшему сотнику Чарджи.

Чарджи принял кафтан, пристойно поклонился, даже каблуками прищёлкнул. Но свой чёрный чекмень снимать не стал. Так и унёс кафтан в руках.

Тут тоже всё не просто. У ханыча есть его собственная родовая форма одежды. Которую он, как изверг из рода, носить – права не имеет. Но – носит. И тут я с униформой...

Понятно, что я не мог забыть своего верного Ивашку. Гурду я ему дарил, сотником называл. Теперь – кафтан со звёздами, чин старшего сотника и Разбойный приказ. Функция – поддержания порядка на землях Всеволжска.

Ещё одна моя ошибка. Объём и разнообразие задач превосходили Ивашкины возможности. Скоро пришлось сузить его функции до управления моей собственной безопасностью, охраны дворца. Я был уверен в его безусловной преданности, уважал бойцовское искусство. Но предвидеть "злую волю", "думать как враг" – Ивашке соображалки не хватало. А уж командовать таковыми "умельцами", организовывать их... С годами он несколько отяжелел. Положи на порог – будет сторожить даже ценой своей жизни. А вот куда-то бежать, искать, упреждать... Не его.

Дальше были учреждены ещё три приказа.

Торговый приказ с Николаем. Он толкнул в ответ прочувственную благодарственную речугу. С уместным цитированием Евангелий и Апостолов. Сравнивал меня с Моисеем, но ставил выше. Ибо на Мойшу только еда падала, а на меня серебро рушится. В завершении пал мне на грудь, и сам же прослезился.

Городовой приказ с Терентием. Этот наоборот. Сумеречно промолчал. Даже спасибо не сказал. Только дёргал изуродованной щекой.

Поместный приказ, во главе которого поставлен пришедшим с Акимом Потаня.

Это отдельная история. Точнее – каскад историй. Начиная с тех времён, когда я его, "изверга из рода", чисто для отвода "паучьих" глаз, обвинил в Рябиновке в измене и сунул в поруб. А его дочка Любава кричала мне:

– Батяня не изменник! Он хороший!

А потом Любаву убили. Вот здесь, на этом Окском берегу...

А тогда я трахал его жену Светану. В очередь с другими... деятелями. Похолопил его, вылечил руку, поставил тиуном, заставил выворачивать мозги и идти против всего... "правильного"? Стать управителем Пердуновки в противовес его отцу в Паучьей веси. Помириться с отцом, выбросить из сердца юношескую любовь, управлять поселением, где каждый день... что-нибудь случалось.

Взять в жёны Аннушку, смоленскую боярыню!

Не боярин, не боярский сын, боярский... "муж"? Но не боярин – "муж вятший". – Да не бывает такого! – Он сам – стал "небывальщиной".

Потоптался я по его судьбе... А теперь и Плаксень – его сын? приблуда? – исчез.

Потаня в Пердуновку врос. Он знал – наощупь! – каждое поле в округе, знал всех лошадей "в лицо", и какая как в борозде идёт, где на дороге ямка и сколько надо земли, чтобы её засыпать...

Я был уверен, что пока хоть какая-то жизнь в вотчине теплится – он оттуда не уйдёт. Но Аким Янович...

Год назад, когда Аким достал моих ближников в вотчине, отчего они рванули хоть куда, хоть на Стрелку, Потаня ушёл в лес. Пасеку делать. Это дело долгое, изощрённое, неспешное. Можно хоть всю жизнь заниматься.

Манера исчезать при приближении начальства – в русском народе развита до уровня инстинкта. Потаня демонстрировал это неоднократно и виртуозно. В редких случаях, когда Акиму удавалось поставить тиуна "пред свои грозны очи", Потаня просто молчал.

Вот папашка его, Хрысь, староста "Паучьей веси" – с блеском исполнял заготовки, наработанные русским крестьянством за века общения с боярством. Шапка "ломалась", спина склонялась, глаза опускались. В моторике неразборчивое шевеление совмещалось с невнятным перетоптыванием. В акустике шли тяжёлые вздохи и заунывно-покорное бурчание. Отдельные слова понятны, но ничего, чтобы можно было бы потом припомнить – не звучит. Сплошное болото.

Потаня с нетерпением ждал – когда ж наконец Аким свалит из вотчины. Уже прикидывал, как будет восстанавливать хозяйство после выдранного, ободранного и увезённого владетелем... многого чего.

По сути, он да Хрысь и оставались бы хозяевами в Рябиновском владении. И тут Аким приказал идти с ним.

У Потани – планы. У него всё поместье – в распоряжении. Терем мой трёхэтажный, с громоотводом, погреб – тоже трехэтажный, с электрошокером, службы и мастерские, посевная вот-вот... И тут: "встал, пошёл".

Аким – самодур, но не дурак. Он много чего изобразить может. Но про себя понимает, что в земледелии... С боярского седла – глазом окинуть:

– А хорошо ныне зеленя пошли. Пущай того... подымаются.

Предполагая подмять под себя Всеволжск, он нуждался, естественно, в эксперте по самому важному на "Святой Руси" делу – хлебопашеству. Немалая часть колонизаторских попыток князей и бояр в русской истории плохо заканчивались потому, что воевать, разрушать... даже – строить – мастера были. А вот "землю делать"... Вятшие были уверены, что это просто. Занятие для смердов. Такие – везде есть.

Отнюдь. А при переходе на новые земли, где часто требовалось изменить агротехнологии – ещё меньше.

Аким это уловил – имел перед глазами в Пердуновке массу наглядных примеров. И, не задумываясь о подробностях "вспашки зяби, внесения подкормки", выдернул подневольного человека, который это умеет.

– А "нет" – запорю.

Боярин в своей земле обладает достаточной властью, чтобы исполнить такое обещание.

Абсолютно правильная начальственная манера. Феодал, землевладелец управляет не землёй, а людьми, которые на ней живут. Так и в 21 веке: зам по производству управляет не производством, а людьми, которые выполняют технологические операции. Вот земледелец – тот именно "землю делает".

Потаня пришёл с караваном, старался держаться подальше от Акима, видел нашу посевную и мучился:

– Что ж они творят-то?! Здесь же ленок сеять надо было! А пшенички и вон той делянки довольно. А запашка-то...! Глубину-то...!

Посреди этих страданий он и попался мне.

Такого тотального "замолчалова", как с Акимом – не демонстрировал. Знал по прежнему опыту – не поможет. Поскольку – и достану, и извлеку. Зануда я.

Поэтому он ныл. Долго. Рассказывал как у меня всё тут неправильно, какие возможности я упустил, как тут "давно надо было"...

Мы с Акимом – во многом схожи. Только слова говорим чуть разные:

– Понял, Потаня, я дурак – ты умный. Не спорю. Берёшь это дело под себя?

Это дело... Становление сельского хозяйства. При отягчающих обстоятельствах.

Из первых на ум пришедших. Этногенез. Со всеми его взбрыками и особенностями лесных племён. Агро-революция. Где трехполка – просто первая стадия. А надо бы – семиполье. Животноводство. Которое – на нуле. Даже с привезённым из Пердуновки скотом. С выведением новых пород, где – "ещё вчера надо было" – рефрен ежечасный. Форма расселения. Сёлами в 60, а не деревнями в 2-5 дворов. Новые ландшафтно-климатические зоны. Чуть юго-восточнее – степи, чуть севернее – тайга. Климат... континентальный. Куда жёстче, чем на Угре.

По совокупности... можно уелбантуриться. Самостоятельно, добровольно и априорно. Честно скажу: я бы сам – не пошёл.

А помимо вещей глобальных – сегодняшняя текучка. Мелочёвка типа: нет тяглового скота.

Ага. Расскажи пахарю, что безлошадность – досадная мелочь.

Что говорит нормальный человек, видя такой "фронт работ"? Как вы догадались? Тоже нормальные?

Потаня говорит – "нет" и отмахивается от меня крестным знамением, будто чёрта вживую увидал.

– Не! Ты чё?! Да ну! Тиуном куда-нить в починок. Ну, ежели уж очень... Кудыкину Гору, бог даст, потяну... Не...

Мужик внятный. Понимает. Если он нынче скажет мне "а", то "б" сможет проблеять только посередь зимы – прежде ни сил, ни времени не будет.

Мне деваться некуда – других-то гожих нет. Я начинаю "песни петь, пляски плясать" – рассказываю вот про приближающуюся "административную реформу", про некоторые надежды (в тот момент – не более смутных как бы мыслей) на мордовский скот, и, когда он малость остыл и отвлёкся, спрашиваю в лоб:

– Не надоело, что "запорю" – про тебя? Вот Аким Янович станет приказным головой, старшим советником. А другим – станешь ты. Кафтан – такой же. Ранг – один. Он, конечно, годами и титулом тебя выше, но... Вспомни, как я тебя научил руку спасти, как заставил грамоту выучить да левой рукой писать выучиться. Ты – смог. Потому с тобой и разговариваю.

По Петровской "Табели" все носители чинов, кроме последнего четырнадцатого в гражданской службе, не могут быть подвергнуты телесному наказанию. У меня – аналогично и без исключений. Если чиновника пора пороть, то более чиновником он быть не может. Сперва лишить чина, потом – хоть кнутом "мало не до кости".

Потаня тряс головой, отмахивался от меня, как от беса-искусителя. А я и вправду искушал. Трудом, ответственностью. Властью, свободой. Он пытался отнекиваться, просил время подумать...

Как клещ. Выводится только огнём или одеколоном. Я.

– О-ох, господине. Который раз ты мою жизнь переламываешь. То из готовой могилы вынимаешь, то снова в яму сталкиваешь. Коль нужда у тебя такая – сделаю. Всё, что смогу. Должен я тебе. Да и дочка, Любава, тебя очень любила. Согласный я.

"Наши мёртвые нас не оставят в беде"... Мои – и в посмертии – мне помощники.

***

Потаня не зря переживал. Не надо иллюзий – мы оказались не готовы. "Поднятая целина" в стиле Никиты Сергеевича – не случилась.

Ещё: селения, что мы строили, были необычны, не соответствовали традициям, "не-русские". Полтыщи гектаров пахотной земли в одном месте – это много.

Для сравнения: по разрядным книгам 16-17 веков полагалось выставлять в поместную конницу полностью вооружённого кавалериста со ста четей пашни (около 55 га). То есть, 6-8 крестьянских семей кормили и обеспечивали помещика, его семейство, прислугу, коней и вооружение.

Развитие хлебопашества несколько тормозилось нашей ценовой политикой. Для крестьянина "хлеб – всему голова", настолько, что он другого не понимает, даже видя примеры перед собой. Об этом ещё Энгельгардт писал. Мне важнее лён и конопля. Опять же по Энгельгардту. Но не на вывоз, а на переработку. Для них у меня есть технологии, которые обеспечивают относительно эффективное получение качественного продукта. А хлеб мы и купить можем у рязанцев.

***

Вот такие идеи-соображения я вывалил на Потаню. И принялся расцвечивать дальше.

Уничтожение амбарного долгоносика (самого стойкого вредителя) – 60 °C, экспозиция 55 мин. Избавление от головни пшеницы и ржи – замачивание при 47 °C в течение 1 часа с последующей сушкой.

Градусников для таких дел у меня пока нет. Мои биметаллические для других температур. Но стекло мы варить будем обязательно. Спирт уже есть, ртуть... будет.

Вымачивание зерна в солёной воде. Солеварни в Балахне ставят – соль будет. Тут есть два варианта: 17 века – в холодной воде и 18-го – в горячей. С добавкой извести. Попробуем.

Избавиться от основных вредителей... это никакому мужику два раза повторять не надо.

Местные по науке не скажут, но все понимают: зерно с головнёй – поражение алколоидами, возможно – смертельно, нервные заболевания, слабоумие детей.

Вспомнил про веялки.

Тут... Прямо скажу: умнеть мне пришлось постепенно.

Провеевание зерна подбрасыванием лопатой на ветру... не оптимально. "Все так живут". И это – плохо.

Пока снопы идут через мою молотилку – разделение есть. Но осенью мы получили цепами на току обмолоченное зерно от рязанцев. Потом нам его пришлось всю зиму ручками перебирать. Задалбывает. Но пускать зерно с головнёй или спорыньёй в помол – потравить людей. А уж высевать пополам с плевелами...

Я, конечно, псих, но не дурак. И чуток понимаю, когда мужик на ладони зерно пересыпает и показывает:

– Вот это – овсюг, вот это – костёр ржаной, а вот с пшеничкой – плевел пьяный. Из него "пьяный хлеб" получается. Коли вызрел – ядовит.

Мужичок про алкалоид темулин не знает. Но знает про последствия употребления.

– Как эту пакость от доброго зерна отделить?

– Посади баб да девок – пусть перебирают.

Мне это... как плевок в лицо. Я ж прогрессор или что?!

У меня ещё в Пердуновке была мысль на основе своего вентилятора построить нормальную веялку. Идея простая: вместо того, чтобы кидать зерно на ветер, лучше загнать ветер в узкое пространство и сыпать туда намолоченное. Лёгкие частицы летят дальше. Тяжёлая рожь или пшеница, сыпятся ближе к вентилятору.

Построили такую... коробку. Три аршина в длину, два в высоту, ладонь в толщину. Вентилятор с велосипедным приводом. Работает.

Потом вспомнил о решётах. Типа – решето дрожит, зерно по нему ползёт, мелкое просыпается в дырочки, крупное – в конечный накопитель. Бабы примерно так и работают. Я тоже построил... хрень с эксцентриком.

Прикидывал комбинированные варианты. Даже центрифугу пытался. Типа моих стиральных бочек.

У всех таких конструкций общий недостаток – нужен двигатель. Дуть, крутить, трясти. А с двигателями тут... "Одна человеческая сила". Со всеми свойственному такому движку недостатками.

А тут Прокуй. Ноет и ноет. Скучно ему, вишь ты. Ну и на. Я ж попандопуло или где?!

Склепали такую... трубу. Квадратную, железную, сборно-разборную, в две сажени ростом, пол-аршина – сторона квадрата в сечении. Внутри – лабиринт. Из висящих сплошных и пальчиковых лепестков. Типа обычных вил и шахтёрских лопат, изогнутые, но тоньше. Вперемежку, с перекрытием. С приёмными карманами и выходными отверстиями по высоте. Сыпанешь внутрь зерно – оно летит, на поворотах – изгибах лепестков – его заносит, оно по карманам раскладывается. Согласно своему весу. Железо лепестков в потоке "играет" – зернышки не разбиваются.

С лепесточками – пришлось повозиться. Форму, изгиб, расположение... Первую-то трубу маленькую сделали – в аршин высотой, в ладонь шириной, только на пшеницу. Третья – уже полноразмерная, с возможностью настройки.

200 тонн в час! Никаких движущихся частей! Никаких двигателей! Сила притяжения. Всемирного! По закону того самого, общеизвестного, Исаака.

Ни естественного ветра, ни искусственного. Зачем воздух колыхать, когда можно в стоячий – зерно сыпать?

Зерна у нас зимой было много – наэксперементировались.

Мы существенно повысили качество не только пищевого зерна, не только исключили отравление алкалоидами сорняков. Всхожесть семян – подскочила существенно. В средневековье очень высокая норма высева. На гектар надо 5-6 млн. зёрнышек приличного качества. 15-20 пудов зерна. А здесь идёт 30-40.

Вместо обычного сам-трет, получаем сам-пять. Просто потому, что большой "сам" – не нужен.

Все радуются, в ладоши хлопают. Я весь из себя... как индюк расфуфыренный. Ещё бы: не часто мне доводиться местных хлебопашцев в их крестьянском деле – уму-разуму поучить.

И тут же понимаю, что мы "влетели по ноздри": у сеятеля это движение – руку в торбу, взять семя в кулак, вынуть, махнуть... Отработано не годами – поколениями.

На этот труд в общинах часто зовут стариков. Кто умеет. Чтобы не было по полю проплешин: "где густо, где пусто". Накатано до долей миллиметра. А тут... Сменить хват-мах... как если всю жизнь ел ложкой, а теперь нужно китайскими палочками. Даже не душа – пальцы не принимают.

– И ты, Потаня, этому людей научишь. Потому что зарывать лишнее зерно в землю – глупость.

Мужик ахнул, хрюкнул. Зря.

Я немедленно вспомнил о поросятках – Аким привёз. Изложил своё видение. "Домик поросёнка должен быть крепостью". Перешёл к животноводству. К птицеводству. К пчеловодству, которое здесь не надо – бортей полно, но забывать – не следует. К шелкопрядству. Которого – нет, но очень хочется. К рыбоводству. Хотя на Волге это неактуально.

Потаня, старательно не издавая звуков, только хлопая губами как тот сазан, осторожно, будто налитый под горлышко, двинулся к выходу. Помигал на прощание глазами и удалился. Думать. Как сделать лучше.

У меня нет людей. Нет людей, знающих как решать такие задачи. Потому что никто в мире, в обозримом пространстве Русской равнины – точно, таких задач не ставил и не решал. Хоть какого-то сходного опыта... Потаня – единственный. Как Звяга или Отсендиный Дик в своих делах.

Уникален не только тем, что знает больше и лучше. Потому что я его годами долбал. Но и выучен думать. Потому что я его годами... Так, об этом я только что...