Текст книги "Зверь Лютый. Книга 20. Столократия"
Автор книги: В Бирюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
– Мне бы с епископом муромским потолковать.
– С Ионой-то? Так позову. Он, вроде, в городе. Только он не епископ, он наместник епископский. А на что? Отпевать кого, или венчаться надумал?
– Не, княже – крестить. Парочку иудеев дорогой подцепил. Надобно их в веру христову привесть.
Живчик глянул уважительно: не частое явление в древнерусском обиходе. Потом попытался спросить о новостях, о дороге.
Тут – конспективно. Совсем промолчать – нельзя, врать – нельзя. А намекнуть... на близость к...
– Ты ж, княже, знаешь: мне на Святую Русь хода нет. Но ежели Андрей Юрьевич повелел... Пришлось сбегать. В Кучково на Москве-реке... Да ты, верно, слышал: литваки городок спалили. Не слыхал ещё? Было дело. Ну, я оттуда во весь дух...! Тыщу вёрст лодочкой в одну харю... Тут эти иудеи... Хоть полегче стало. Теперь вот домой.
Живчику, конечно, интересны дела мои с Боголюбским, но понял, что об этом говорить не буду. Да и не то в первую голову для него важно:
– А Рязань как проходил? Калауз как там?
– Не знаю. Даже и не заходил. Вот мимо твоего дома – мне не пройти, душа не велит, а рязанский князь... Не до того, неколи.
Тут привели на двор моих спутников. Момент был... острый.
Ещё ночью, когда мы пристали к бережку, замученные гребцы вырубились и мгновенно заснули, а я... Не могу вспомнить – то ли у О'Генри, то ли у Твена читал рассказ... Но суть – помню.
Отвёл Софью в сторону, подал небольшой булыжник:
– На. Стукни им себя по лицу.
– ???!
Именно так – сам себя стукнул – у классика и было. И пошёл в суд. С наглядным доказательством противоправных действий собеседника. Ещё второй камень должен быть. Которым – растереть.
Нам – в суд не надо. Но видок у Софочки – должен быть.
– Утром будем в Муроме. Пойдём на княжий двор. Живчик сам, да и из слуг кто – тебя в лицо знают. Они в Боголюбово бывали. Хочешь, чтобы Андрею донесли? Что ты в Москве не сгорела?
– Да не... да ну...
Всё-таки, она себя очень любит. Особенно – внешность. Но я своего добился. С третьей попытки. Две предыдущие тоже дали синяки. Так что, при появлении во дворе, выглядела Софочка... на себя не похожей. Живчик, который, между прочим, Софью на её свадьбе ещё видал, да и позже не раз за одним столом сиживал, просто мазнул взглядом по склонившейся в глубоком поклоне стриженной голове с расцвеченным синяками опухшим лицом.
Но куда важнее была не внешняя маскировка, а поведение Софьи. Переломить её прежнюю манеру ходить, стоять, смотреть, говорить... Впрочем, говорить ей не пришлось:
– Слышь ты, убоище, отнеси своим мужикам полотенцы в баню. Ну, ты! Корявина! Уронишь – другой глаз подправлю! Бегом!
Баня, естественно, не прошла без "познавательной странички".
– Беня, что ты хочешь разглядеть у меня в этом месте?
– Э... Я прошу прощения, но очень хочется знать. Вы, таки, из наших...? Или как?
***
"Гусь свинье не товарищ" – русская народная мудрость.
Только я такой "гусь", что мне любая "свинья" – помощник. А "гоготать" в тон – выучу.
***
– Если это сделает для вас более ярким солнце и радостнее жизнь, то "да". И учтите, что я из таких "ваших", которых вы никогда в жизни не видели, про них не слыхивали, рядом не сиживали. И второго такого – никогда в жизни не встретите.
– Но я же вижу...
– И я вижу. В какой неземной восторг вас приводит эта изящная линия кожного покрова, скромно приоткрывающая вот эту часть тела. Так вот. Я буду вас радовать. Три раза в день я буду размахивать вот этим – перед вашими глазами. Чтобы вы могли восхититься, насладиться и умилиться. Бесплатно. В смысле – даром. Так же, как вы будете работать на меня. Зачем вам презренный металл, когда вы удостоены счастья лицезрения?
Или здесь правильнее не "лице..."?
– Н-н-нет... Мы так не договаривались...
– Тогда мойтесь быстрее и пошли.
***
Интересно: может мне гастроли устроить? "Чёс" по "кагалам"? Ездят же всякие... фокусники. Слепим шоу. Такое... непритязательное. А кульминацией... из Маяковского: "Я достаю из широких штанин...". И негромкий звон серебра, сыплющегося в пущенную по кругу шапку... Хотя вряд ли: у них там это не экзотично, у своих такое же.
Опять же – Всеволжск, нужды-заботы, этногенез выкипает...
Вот так, движимый исключительно чувством долга перед жителями моего города, я был вынужден отказаться от лестного предложения. Предложения, которое я сам себе сделал: стать бродячим фокусником-эксгибиционистом. Но серебро меня, всё равно, догнало.
***
Иона – Муромский наместник Черниговского епископа Антония, уже пришёл. Маскируя суровостью тона некоторую растерянность, начал, было, задавать каверзные вопросы. Типа:
– А веруете ли вы во святую Троицу?
На что Беня немедленно отвечал в своём стиле:
– А шо, вы сами не видите? А во шо ещё и веровать-то? Окромя её, родимой? Неделимой, несливаемой...
Из меня рвалось продолжение: "Без аннексий и контрибуций... помешанной и посоленной". Но постепенно нарастающая толпа прихожан, с Ионой и моими иудеями во главе, повалила внутрь церкви. А я, напомнив окружающим про персональный восемнадцатилетний запрет на "вхождение в храм", гулял на солнышке по церковному двору. Пытаясь представить себе: как оно тут будет в 19 веке. В 21 – тоже интересно, но не настолько.
Наконец, все, под колокольный звон – для новообращённых и в колокола позвонили! – отправились обедать.
Неофиты в длинных белых рубах имели вид ошалелый и глупый. Пресвитер – глуповато-благостный. Как после хорошего секса. Я бы не стал мужику кайф портить – годы его уже... когда он ещё в следующий раз... Но – дела-заботы.
– Иона, как бы у тебя попами разжиться?
– Чего?! Какими попами?!
– Нормальными, православными. Городок мой растёт. И людьми и землями. Нужны пастыри. И для проповеди, и для крещения, и для окормления.
– Так у тебя ж есть. Аггей-то служит?
– Служит. И не худо. Но я его хочу в другое место перевести.
– Х-ха... Священнослужителей с места на место переводить – дело епископское. Коего персону в здешних землях я представляю.
– В здешних – каких? Ты – Наместник Муромский. Стрелка – не Муром.
– Моего благословения на переход Аггея не дам!
Пресвитер! Твою в бога, гроба, душу...! Что ты ломаешься?! Как институтка в борделе: дам, не дам, дам, но не вам...
– Так мне к Феде Бешеному в Ростов гонца слать? Или прямиком в Царьград? Стрелка-то и не Русь.
Ставить священника на приход в чужую епархию – нельзя. В здешних краях – две епархии. По Оке – Черниговская, по Волге – Ростовская. Стрелка моя... Даже и не думая, не желая, не планируя ничего, я снова попадаю в положение "на лезвии", на границе двух, вот в этом месте враждебных, сил. И начинаю торговаться, набивать себе цену.
"Смотри! А то уйду к другому!".
Причём, как и в ситуации между Ибрагимом и Боголюбским, реально у меня выбора нет: под Федю Ростовского я точно не пойду.
Теоретически можно что-то замутить с новгородским архиепископом. Или, вправду слать гонцов в Царьград, уходя вообще из-под Русской церкви? Дорого, долго, проблемно. Вот я и наезжаю на бедненького Иону.
Хотя какой он бедненький?! Крепкий рослый старец с длинной узкой седой бородой, здоровенным высоким лбом с залысинами и впалыми висками, пристальным, прожигающим взглядом тёмно-карих глаз.
Профессия у него такая: глазом души вынимать. Как некоторые глазом пивные бутылки открывают. Или – взад вбивать. Как некоторые – молотком гвозди вколачивают.
Иона завёлся с пол-оборота. От контраста.
То он пред Господом души иноверческие, подобные оскверненному сосуду, омыл водою освящённой в купели крестильной, дабы могли они восприять млеко благодати. И возрадовался Господь. И душа раба его Ионы, просветлилась и возликовала.
А то – какой-то хрен лысый, без роду, без племени, ни бороды, ни ума – пальцы гнёт, палки вставляет, указывать вздумал!
Иона, уже малость принявший на грудь, по-свирепел лицом и рявкнул:
– Аггей – раб божий! В воле моей! Где я скажу – там и будет! А ты вздумаешь перечить – прокляну!
И грохнул об пол своим резным посохом.
Полы – деревянные, звук... – как по бас-барабану.
Застолье – довольно обширное, человек 30. Включая Живчика и его жену с двумя маленькими сыновьями. Живчик ещё и не сказал ничего, а княгиня поднялась, всем улыбнулась. Детишек – за ручки, слуги-служанки – спереди-сзади:
– Доброй вам трапезы, гости дорогие, господин муж мой, сыночки малые на воздух просятся...
Подолами пошелестели, головами покивали, ветерком дунули и... пол-стола – пустые.
Им-то хорошо. На дворе. На солнышке. А мне тут, в полутьме да угаре трапезной – старца этого седобородого... нагибать в удобную административную позу. Причём резко. Так, чтобы и до Живчика дошло. Ежели прежде до "корней души" не достал. И людям его наука быть должна.
– Ты, Иона, глупость сказал. Всяк человек – раб божий. Так ты что – всякому господин? И князю своему? А?
Закипает. На "глупость". Соображает. Про "князя". Посох жмакает. В поисках ответа.
Продолжим. "Доставать и извлекать".
– Аггея мне Господь в руки отдал. Что ж ты, пастырь многославленный, раба своего – язычникам на муки страшные бросил? Я тебя там, когда мы с князем "конюхов солнечного коня" резали – не видал. А прежде, когда те "конюхи" в земли Муромские пришли? Ты ж его на смерть лютую оставил! Князя в те поры здесь не было, да ведь ты-то в Муроме обретался! Что ж не вышел к народу русскому, не воздвиг крест православный, не воззвал к силам божьим, силам высшим, непобедимым? Ты – не сделал. Не смог, не схотел... Я – схотел и смог. Я Аггея из смерти вынул.
Ну, Наместник Муромский! Заори по-дурному, ударь меня посохом, прокляни по четвёртое колено! Ну же! Внеси определённость. И одна веточка на "кусте возможностей" – отсохнет, отвалится. И тогда я пойду дальше чуть другими тропками. В Новгород? В Перяславль Южный? Там тоже епархия есть и мужик, вроде, разумный. Как это отзовётся на моих отношениях с Боголюбским? С новгородцами, с Живчиком, с Ибрагимом?
– Не дело, Иване, пастырю мирному – воев в брани водить. (Живчик обозначил "свою" сторону. Пока – в тоне примирительном. Ссориться с Ионой из-за меня он точно не будет).
– А я не про "водить". Я про его прямую заботу: души человеческие, избитые, израненные, словом божьим умиротворять да излечивать. Не говорил прежде. Аггею так досталось, что он... руки на себя наложить хотел. О смерти меня просил. После – опознал в том Окском караване, который я... Опознал мучителя своего. Руками голыми порвать рвался. Еле остановили.
Я вспомнил своё тогдашнее состояние, гридней, повисших у Аггея на плечах, острое ощущение опасности: вот сейчас, вот чуть-чуть, лишнее слово, громкий звук... и булгары ударят. Возьмут горсть моих людей в ножи...
– Что смотришь, Иона?! Твоему "рабу" преисподняя раз за разом в лицо смотрела, на ушко шептала! А ты... Пастырь...
– Ты! Сопляк, мальчишка! Меня, старца, сединами убелённого, жизнью умудрённого – стыдить-учить будешь?! Да я таких...
– Учить – не буду. Бог даст – сам поймёшь. "Таких как я...". Не смеши Иона – других таких нет. Вон, пример живой сидит, на нас с тобой в четыре глаза глядит. Кто ещё к тебе кха-анимов с Киева – креститься приводил?
Все посмотрели на нижний конец стола, где в белых рубахах, у Изи уже заляпанной на груди, сидели два новообращённых. Вот так, с одинаково вылупленными от общего потрясения глазами, видно: они – родственники.
– Давай, Иона, не будем письками примеряться – о деле поговорим.
– Эгрхк... О каком деле?! Попов по приходам поставляю я! Понял?!
– Собирайся, поехали.
– Куда?!
– Туда, за Волгу. Поставлять будешь. Заодно и приходы нарежешь, и церковки поставишь. У тебя есть полста попов?
– С-Сколько?! (У Живчика глаза к рублёвым тяготеют. Уж, вроде бы, и нагляделся на мои... выверты. И в походе, и у меня на Стрелке, а вот же.... Хороший повод отвести взгляд. И – сменить тон. А то мы с Ионой – как два барана).
– В эту зиму, княже, приняли мою волю заволжские мари. Не все, но многие. И новые приходят-кланяются. Из мещеряков роды – кто ко мне пришли, кто на своих селищах моих тиунов приняли. С соседями эрзя разговоры ведём... многообещающие. К меря на Унжу люди мои пошли, с Руси, ты сам видал, караван пришёл... Народ – прибывает. По моему разумению – к зиме надо считать три тысячи дворов...
– Сколько-сколько?! Да у нас во всём княжестве Муромском – едва ли вдвое!
– Муром – твоя земля. Стрелка – моя. Они просто разные. Господом так сотворённые. Чего ровнять-то? По моему счёту надо ставить церковку на 60 семей. Вот и выходит полста приходов.
Живчик из беседы выпал. Наглухо. Ушёл в себя.
Как-то совместить... что было осенью, когда Ванька сидел на Стрелке голый-босый-малолюдный, с тем, что будет... Или – врёт...? – Так ведь – лжа-то заборонена! Ну, приврал... – Но не в десятки разов же! Дурость сказывает...? – Так ведь не дурак! – А как же тогда так?! Ведь не было ничего! Ведь пустая дикая земля была! Ведь своими глазами столько раз видел! А тут – раз... Ежели у Ваньки за год – в половину моего на голом месте народу выросло, так через год-другой – он же больше меня будет!
С ничего! С песка речного на бережку Окском... и так поднялся... Или вправду: "Зверю Лютому" – Богородица помогает...? А если так, то тогда как? В смысле – мне с ним...?
***
Вот едете вы в "Запорожце". Велосипедистик, там, по переходу вихляется. Вы так это благостно, снисходительно притормозили:
– Езжай, убогий. Лисапед для здоровья пользителен.
А на следующем перекрёстке рядом с вами притормаживает хромированное чудовище. У которого под капотом – 12 горшков по литру в каждом. И давешний велосипедистик, доброжелательно машет вам ручкой из-за руля. Улетая вперёд и оставляя вас в пыли и чаде.
Можно, конечно, посочувствовать. Типа:
– Бензин-то нынче дорог, не укупишь. Разорится, бедненький, на ремонте-страховке...
Но себе-то...
Хотя, конечно, бывают и философы.
***
Живчик – загрузился, а вот до Ионы не дошло, он "закусил удила" и продолжает "нести по пням и кочкам":
– Молоко не обсохло, а туда же! Города ставить, земли устраивать, приходы, вишь ты, нарезать вздумал. Бестолочь несмышлёная! У нас в приходе и по сту, и два ста дворов бывает! У меня тут, на тыщ пять дворов и сорока приходов нету!
– Ну и чем ты хвастаешь? Нищетой да неустроенностью?
***
Очередной ляп "как бы умного попаданца". Норматив: "60 дворов – приход" – из расцвета Российской империи. Как в голову засело, так и леплю. А того что вижу – не вижу. Точнее: вижу, понимаю и... пропускаю мимо. Не осмысливаю.
На "Святой Руси" – 700 тысяч крестьянских хозяйств. И тысяч 120-150 – всяких прочих. Частью – тоже в сельской местности. Так вот, половина, если не больше, разного рода духовных – в городах. На 50 тысяч киевского населения, на семь тысяч дворов – четыре сотни церквей. А, к примеру, во вдвое меньшем по населению Новгороде – 80.
Духовенство концентрируется в городах, в боярских усадьбах, в монастырях. В немногих устойчивых, оседлых, богатых сёлах. А основная масса населения живёт в весях на 2-5 дворов. Маленьких и далеко разбросанных. Которые ещё и кочуют. "Кочующие земледельцы".
В Европе картинка другая.
Во французских округах (baillages) Ко, Руан и Жизор в 1328 г. 164519 домохозяйств в 1891 приходе; четыре века спустя на практически идентичной территории насчитывалось 165871 единица в 1908 приходах.
Очень стабильное соотношение: 1 приход – 87 дворов.
Постоянство численности населения и его распределения по территории, несмотря на серьезнейшие потрясения – эпидемию чумы и Столетнюю войну, объясняется практически одинаковым количеством природных ресурсов и неизменностью их распределения.
Такая стабильность отмечается во многих сельских районах, где количество ресурсов, связанное с правами собственности на землю, практически не менялось.
У нас "право собственности на землю" присутствует... лапидарно. Вотчины, монастырские земли... В остальных случаях собственностью является не земля, а используемые "пятна": пашни, луга, ловы, борти. Конкретное дерево в лесу – не сам лес. Остальное... "Всё вокруг – народное, всё вокруг – моё". Ну, или – божеское.
Уже и в 17 веке, "испомещая" дворян, Государь даёт не территорию, а "чети пахотной земли". Убивая, тем самым, у землевладельцев всякое стремление к расширению запашки – повинностей больше станет. Положение меняет Пётр Первый, вводя подушную подать. Народ отвечает закономерно: население, как объект налогообложения, резко уменьшается. А вот пашни становится больше.
На восемьсот тысяч дворов должно быть 13-14 тысяч приходов. А их нет и половины. И приходы "на земле" – становятся ещё больше, ещё безразмернее и неподъёмнее. Я уже говорил: во многих местах христиане-крестьяне видят попа раз в три-четыре года. Когда такой пастырь "чёсом" паству объезжает.
Попов – нет. А те, что есть – сидят не там. Результат – основная масса паствы остаётся не "окормленной". Как воинствующий атеист – я "за". А вот как "отец-основатель"...
***
– Хреново дело, Иона. У меня там язычники. Их по полному профилю окучивать надо: крестить, венчать, отпевать... Молебны всякие, праздники... Учить людей надо! Всему! С крестного знамения начиная. И – не откладывая. Нынче же.
Иона снова начал, было, хмуриться да злобиться. Но мне уже стало неинтересно попа нагнуть – интереснее задачу решить.
– Слушай, ну пяток-то попов я у тебя выцыганю. Не морщись – по сусекам пометёшь, по амбару поскребёшь... Но дело-то серьёзное. Надо решать. Вообще. Та-ак. А откуда на Руси попы заводятся?
– Что?! Ты...!
– По делу давай! Откуда?
Всё – штатно. Форма вопроса оскорбительна. Но мы уходим от лобового столкновения. В котором продавить меня он не смог, а сам уступить... пока не может. А вопрос... Как я понимаю – больной для иерархов на "Святой Руси". И это вопрос по делу. А Иона – профессиональный просветитель, на вопросы – отвечальник.
– "Попы заводятся"... Дурень бестолковый! В священники – рукополагают! Ибо сказано: "Рукоположение сообщает человеку власть и силу Создателя. И вот эту-то силу Свою, возносясь от нас, даровал Он нам через установленное Им священство. Так, когда-то поставив нас над всеми тварями, теперь Он делает нас через священство распорядителями всех благ. Сказано: поставивши я князи всей земли. Ибо Господь вручил нам ключи от Неба".
Теократия, факеншит. Стремление приобщить души человеческие к царству божьему неизбежно ведёт к узурпации власти "небесными ключниками" в царствах земных. Бедный царь Саул...
Я внимательно посмотрел на Живчика. И сочувственно улыбнулся. Если священники – "князи всей земли", то кто тогда князь Муромский? При пресвитере – хвостов заносильщик? "...делает нас через священство распорядителями..." – означает, что всякую команду – только через попа? "Сабли вон! Рысью марш!" – исключительно через диакона-репетитора?
Иона чуть смутился. Но просветительский запал был сильнее:
– В иереи ставят из диаконов. Лучших! Достойнейших!
– А в диаконы?
– Из монашествующих. Из поповичей. Из людей добрых...
– Тогда я не понял: в землях Муромских нет добрых людей?
Иона снова зашипел, но тут вступил Живчик:
– Попа вырастить – дело долгое и дорогое. Пока выучишь, пока ума-разума вложишь... А кормить-то надо. В попы идут поповичи. Они с малолетства при родителе в церкви помогают, науку священническую постигают. После иные идут в монаси, другие – в чтецы, в слуги к боярам, к купцам богатым. И у меня такие есть. Грамотеи-то надобны. А иные – к нему на двор. (Живчик кивнул в сторону мрачного, злого Ионы). Да только казна церковная – не бездонна...
– Я сирот священнических принимаю! Им и вовсе...! Ни есть, ни жить, ни ума восприять...
– Вот и я про то. Иона бы и более отроков принял, да кормить-то с чего? Кто выучится, годный окажется – того в диаконы поставляют.
– Погоди. Рукоположение, как я слышал, только от епископа. В Чернигов новиков посылаете?
– Вот и я про то. А прикинь-ка сколь стоит с отсюда до Чернигова сбегать? Да на тамошнем подворье владыкином годик-другой пожить? Ума-разума набираючи. А ведь Антоний-то не всех пришедших – рукополагает. Иные, говорит, негожи. Ума нет или духом слаб. А сколь юнотов на том пути помирает! Пешки-то за две тыщи вёрст...! Это, коль повезёт, купчина какой в лодею возьмёт. А самим-то...! А семейство-то как? Ожениться-то – допрежь надобно. Кинуть жену с деточками – вдовой с сиротками? А ну как не вернётся-то кормилец? А после, уже из диаконов в иереи, в ту же дорогу вдругорядь...
– Погодите! Что, нельзя собрать таких, уже обученных, но не положенных? Нанять лодейку с доброй охраной да довести до Чернигова?
– Нанять?! На что нанять?! Я мальков, которые у меня на дворе живут – одеть толком не могу! Это ты... шпынь лысый! Ты вон княгине по три платья дорогих из парчи-шёлка подарил вольно! А у меня и сермяги для страждущих нету!
Глава 423
Иона завёлся нешуточно. Снова ляпнул не подумавши. Попрекать меня платьями княгини... в присутствии самого князя... Неумно. Хотя, возможно, у них тут свои счёты. Может, он так из князя дополнительные ресурсы выдавливает?
И вспоминался мне изукрашенный посох Феди Ростовского, чётки янтарные лесенкой, синий огонь бриллиантов на белой шапке... Тут поповичей в сермягу не одеть, а там... серафимы и херувимы, золотом шитые по белому шёлку... Ведь свои же, поповские! Или Ростовскому епископу сироты в Черниговской епархии, хоть бы и своего, духовного сословия – не свои?
Иона орал мне в лицо. Я, естественно, заорал в ответ:
– Чего кричишь, сиротка казанская?! Вот же беда, горе муромское! Вот же поставили в наместники убогого! Ума – палата, да на столе – пустовато! По злату-серебру топаете, ногами попираете-попинываете! А сами ж и плачетесь! Ой, я бедный, ой, я голый, ой, мне сироточек кормить-поить не на што! Сдуру – можно и хрен сломать, у каравая сидючи – с голоду сдохнуть, от полной мошны – об нищете плакаться!
– Что?! Какое такое злато-серебро?! С воды на квас перебиваемся! Что ты несёшь?!
– Какое?! Я тебе покажу какое! Я тебе, поп муромский, глаза-то разуть помогу! А ну пошли на двор!
Застолье, возглавляемое несущимся широкими шагами, старательно имитирующим крайнее раздражение, вашим покорным слугой, обрастая дорогой примкнувшими и любопытствующими, ломанулось на церковный двор.
– Это у тебя что?! Церковь Богородицкая? И ты при ней ещё об бедности плачешься?! Алтарь у неё где?! Ты брызги-то не брызгай! Сказать нечем – рукой покажи! Да я знаю, что внутри! От стены шагов сколько? А то что? Дом твой? А ну пошли все прочь! На тридцать шагов! Смотреть – можно. Кто сунется ближе – бить буду нещадно! Эй, слуги! Новокрещённым сегодняшним – мотыгу да лопату. Живо!
Я мрачно осмотрел умножающуюся, уплотняющуюся толпу по периметру площадки. Подумал нервно. Как бы не лажануться...
"Всякий экспромт должен быть хорошо подготовлен" – широко известная лекторско-поэтическая мудрость.
Насколько у меня тут "хорошо"?
Тщательно, демонстративно перекрестился на церковный купол. И стал раздеваться.
Народ роптал и выражал недоумение. Но я всё меньше интересовался народным мнением. "А пошли вы все". Лишь бы под руку не лезли. Оставшись босым, в одних подштанниках и платочке, прихватил ножик и подошёл к рябине, росшей у крыльца пресвитерского дома.
Площадка – задний двор церкви. С одной стороны – полукруглый выступ церковной алтарной части, с другой – дом Ионы. Дом большой, крепкий, из брёвен в обхват. Дальше за ним – поповский двор. Но мне туда не надо. Мне надо...
Поговорил негромко с рябинкой. Погладил по листикам. Поклонился ей в пояс. Да и срезал веточку. Вернулся к стене церкви, ободрал листья, обрезал лишнее.
Вот она – рогулька кладо– водо– рудо-... искательская. Никогда с такой не работали? Лучше бы, конечно, ивовая, но – какая есть. Доводилось мне в первой жизни с такой штукой похаживать. Одно время была модная тема. Лозоходчество.
Тут самое главное – отключка. Я проверял: все эти эффекты, хоть с веточкой, хоть с гайкой на нитке – спокойно гасятся сознанием. Не захочу – и не будет у меня в руках ничего ни – крутиться, ни – качаться. Или будет, но не там, не так и не в ту сторону. А вот наоборот... Убрать мысли, убрать сильные чувства... Всё хорошо, мир прекрасен, солнышко светит, птички поют... Всё радует и ничего не интересует...
«Если вы можете целую минуту ни о чём не думать – вы Бог».
Как всё легко! Просто не думай, и ты – Он. Только кувалдой по темечку – проверять не надо.
Прижался к церкви спиной. Точно напротив алтаря. Глаза закрыл. Лопаточки об стенку почесал. И, благостно улыбаясь, не торопясь... топ-топ... До Иониного дома. Потом – обратно, потом снова... Потом подумал и три раза прошёлся поперёк.
Вроде бы, место нашёл. Рогулька, вроде бы, отозвалась. Вроде бы там, где рассчитал. Вроде бы...
– Беня, Изя, берите лопату и мотыгу, идите сюда. Вот здесь надо снять грунт. На три локтя вглубь. Поехали.
Хорошо, что я очертил на земле большой квадрат – метра три на три. Толпа, предводительствуемая Юрой и Йоней, в смысле: князем и иереем, постепенно перетекла к моим Бене с Изей. Но черту не переступала.
Софочка смотрела на меня преданными глазами, старательно изображая готовность всячески споспешествовать. В деле одевания.
Любопытная: боится, что прогоню. Но подать шнурок с костяным пальцем – не рискнула. Так что я вволю подурачился с ним, на глазах у взволнованных подглядывателей. Погладил, поздоровался, подул, изобразил его нападение на меня, успокаивание, водружение на шею и накрытие крестом. Противозачаточным.
Князь с пресвитером стояли на краю раскопа и, кажется, уже утратили интерес. А вот у меня...
– Беня! Стоп! Дай-ка...
Я спрыгнул в неглубокую яму, забрал мотыгу, которой рыхлили землю, отсёк ещё кусок, присел, отгребая песок и камушки...
Да. Попали.
Однако.
Аж вспотел!
– Давайте тут. И рядом смотри. Аккуратненько.
Выбрался из ямы, стал рядом с Живчиком, разглядывая моих землекопов.
– Ну и чего тут... эта вот... откопали?
– То, чего Ионе твоему, княже, для счастья не хватает – серебра чуток. Ты, Иона, его каждый день ногами топчешь, а мне про бедность плачешься...
– К-какое с-серебро?
– Арабское. Давнишнее. Вон – камень белый. Под ним будет кувшин красной глины. Рядом должен быть второй: медный, шаровидный с узким горлом. Да, Изя, молодец. Это тот самый. Дальше осторожненько. В них одиннадцать тысяч семьдесят семь дирхемов и фунтов 14 обрезков. Всего – два пуда и 23 фунта серебра.
– Сколько?!!
Иона не выдержал. А я не пропустил:
– Столько, пресвитер. Столько, что ты не только поповичей, ты всех сирот в княжестве прокормить смог бы. Ты по нему каждый день топтался. Своими ногами. И не замечал. Своими глазами. А ещё учить меня взялся... Эх ты...
– Серебро на моей земле найдено! Стало быть, моё!
– "Русскую Правду" вспомни. Тут – церковный двор, твой – там, за забором. Тут земля общая. Как дорога. По "Правде" – если кто шёл по дороге первым и на пути ценное нашёл – делить на всю артель. А если последний нашёл – найденное его. Вы тут, всем причтом, из дня в день, из года в год – туда-сюда толклись. Я последним сюда пришёл. Я – нашёл, и находка – моя.
***
Находка и впрямь – богатая. Кажется, самый богатый монетный клад в русской домонгольской истории.
«В 20 саженях от алтаря Богородицкого собора и в 4 саженях от каменного дома духовного правления, на глубине 2 аршин в остатках деревянного сруба, под белым камнем, были найдены красноглиняный гончарный кувшин cо сливом и медный шаровидный кувшин с узким горлом, содержавшие 11 077 куфических серебряных дирхемов и 14 фунтов их обрезков, общим весом 2 пуда 23 фунта. Обнаруженные дирхемы датировались временем с 715 по 935 гг. 91 % клада – монеты Саманидов».
Эх, чем только не приходится интересоваться «эксперту по сложным системам»! Вот такая манера: закопать на дороге, присыпать пылью, придавить сверху чем-нибудь тяжёлым – типична при установке определённого типа взрывных устройств. Два аршина – это глубина находки в 19 веке. На церковном дворе культурный слой нарастает быстро. Моим землекопам хватило просто снять слой почвы. Зачем было в 10 веке закапывать деньги в стиле минирования пути следования грузового конвоя? – Не знаю.
А мне-то знать про этот клад зачем? – Так ведь серьёзный эксперт попеременно работает то – "самоходным комбайном, 4 метра захвата", то – "отбойным молотком". Сбор информации в первой фазе идёт не только по конкретному событию или явлению, но значительно шире. Поиск не решения – его всё равно самому придётся придумывать, но всевозможных аналогий, ассоциаций, связей, инструментов... построение и отбраковка гипотез... А уж потом – долбить в нужную точку.
Так и с этим кладом. Побочный эффект одного исследования. На тему: а как люди прячут разное?
В РИ это серебро найдут в 1868 году при расширении бульвара. Указание на местности – точное. Если только ориентиры не сдвинулись. Я предположил, что и алтарь церковный, и дом духовного управления – сидят на прежних местах. Только храм другой, да вместо дома Ионы – будет каменный.
Кто и по какому поводу его закопал? – Не знаю. На уровне 940-х годов по Русской истории известно о походах Игоря Старого на Царьград. Не сюда. Какая ж беда пришла в тот раз в этот город?
Монеты преимущественно одной страны, но двухвекового периода? Купец персидский? – Объём слишком велик. Купеческий "общак"? – "Не кладите все яйца в одну корзину" для любого торговца – азбука. И – 14 фунтов обрезков... Это русская манера. Отсюда специальное слово – "резана".
Общий вес 103 фунта соответствует примерно восьми сотням кунских гривен, чуть больше. Но у меня теперь есть Изя.
Одна мелочь: содержание серебра в Саманидских монетах обычно 85-95%. Иногда падает до 60%, а бывают вообще – только поверхностный слой. Тут монеты первых эмиров-Саманидов до 935 года. У них – стабильная проба 92.5%. Позже пошли... вариации.
Если вспомнить "Лейденский папирус" с его "удвоением веса серебра"... Русские князья этим древнеегипетским фокусом вполне владеют. Почему народ так гоняется за "серебрениками" Владимира Крестителя и Ярослава Мудрого? – Чеканка тех монет была вызвана не экономической необходимостью, а "гонором" – демонстрацией независимости и могущества Русского государства. Поэтому серебро в них – качественное.
Чеканить свою монету мне нельзя – незачем напрашиваться на неприятности. По теме: "а откуда это у нас ещё один суверен вылез?". А вот куны на "Святой Руси" бьют в нескольких местах. Можно, пожалуй, и под новгородские "горбатые" замаскироваться. С таким кладом и с таким мастером у меня и сотен двенадцать кунских гривен получится.
***
Присмотрели за упаковкой кожаных баулов. "Деревянные новгородские замки" из палочки с дырочками – классная вещь! После срезания концов шнура – тайное вскрытие невозможно. Гридни в княжью скотницу баулы потащили – пусть под охраной пока полежат.
