Текст книги "8. Догонялки"
Автор книги: В. Бирюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
Честно говоря, я как-то в этих играх… Да никак! Смысла никогда не видел. Там же цель – «повышение уровня сексуального возбуждения». Ещё «повышать»?! А жить когда? Ну, там, думать чего-то, делать… да просто – есть и спать когда?! Опять же, и в самом процессе – мешает, отвлекает. Зеркало какое-нибудь на потолок прилепят… Потом вздрагиваешь и оглядываешься – а что это за мужик сверху подглядывает? И с этими сценариями… текст забудешь, из роли выйдешь… Опять же – реквизит… Глупо это как-то.
Но тут… Жертвенность, ожидание, «народ к разврату готов». Обманутые ожидания – это очень нехорошо. Да как же это всё делается-то?!
Вроде, нужны хлысты и плети, наручники и ошейники, какие-то зажимы и шарики. Куда-то… Реквизита – нет, костюмов – нет, реплики – не расписаны, мизансцены – не построены, свет – не поставлен… И никакого суфлёра. Средневековье, одно слово… Ничего нет. Всё сам, всё сам. Сплошная самодеятельность. Импровиз с подручными средствами. Бить-то её чем? Рукой шлёпать? – Я не хочу. Да и вообще – меня с детства учили, что девочек можно прутиком щёлкнуть, а вот ладонью шлёпать нельзя. Хлыст бы мне, как у того Кристиана Грея…
Я покрутил в руке свой родименький дрючок. Тяжеловат, твердоват… Но я три месяца почти непрерывно кручу его в руках. Вроде бы освоился, привык. Может, сойдёт? В рамках этой… сельской самодеятельности? Попробуем.
Кончик посоха опустился на темя Трифены. Потом легонько щёлкнул. Девушка ойкнула и ещё ниже пригнулась. Мда… Как интересно устроена жизнь – всего сутки назад её отец очень похоже лупил меня своим посохом по моему темечку. Только значительно сильнее. Тоже пытался доминировать, дисциплинировать, подчинять, воспитывать… Сволочь. Отомстить дочери за её отца-подлеца? Не, не интересно, не греет. Кстати, она же замёрзла, вон как её колотит.
Пришлось переставить подсвечники поближе к девушке. Они с крышками-отражателями – тепло идёт ощутимо. Она снова безысходно заскулила, услышав мою команду Сухану заложить входные двери – ну просто во избежание неожиданностей, и самому раздеться – сейчас одежонку нашу развесим по стенам, хоть чуть просохнет. Девушка напряжённо вслушивалась в наши шаги, в шорох снимаемой одежды, вздрагивала от каждого резкого звука, но не сделала даже попытки снять повязку с глаз, как-то сдвинуться, сменить позу. И охнула от неожиданности, когда мой дрын берёзовый упёрся ей в спину между лопаток.
– Выпрямись.
Немножко нытья в акустике, мелкие шевеления в моторике. И – всё. И кто это выдумал, что человек, морально готовый подчиняться, способен всегда выполнить приказ? Сначала он должен элементарно уметь выполнять требуемое действие.
Как-то не задумывался, что «воспитание» в этих играх нужно начинать с улучшения осанки. Или я чего-то путаю? С балетом, например? Тоже вполне «садо-мазо»…
Я перебрасываю своей палкой сырую тяжёлую косу девушке на грудь, и снова упираю дрын в выемку в основании черепа. Начинаю медленно вести вниз по позвоночнику. Медленно, чуть царапая кожу краешком торца палки. Чуть-чуть.
Вечная проблема – соразмерность воздействия. Она должна чувствовать, но ровно настолько, насколько я хочу. А рецепторы у людей разные. Она должна чувствовать угрозу боли, предчувствие боли. Но бить-то я её всерьёз не собираюсь. Что я предок какой, который и Домостроя не читал? «…ни под сердце кулаком ни пинком ни посохом не колоть никаким железным или деревяным…».
– Ай!
Это дрючок дошёл до точки между лопатками. И чуть толкнул её. Толчок не сильный, короткий, «хлёсткий». Но – чувствительный. Вот так и будем работать: короткое, резкое, но не проникающее, а поверхностное воздействие. Так, чтобы ничего не повредить, но оставить на коже впечатление. Не – ссадины, синяки, раны, а только лёгкое жжение, напоминание о возможных, но – не случившихся несчастьях. «Урок».
Она выпрямила спину, но так и осталась сидеть внаклонку. Я тут что – балетмейстером нанялся?! «Ванька-попадун – учитель танцев»?! Экзотических… Что, мне ей и правильную постановку всех частей тела отрабатывать?!
– Ой!
Довольно резкий щелчок дрючком по ягодице вызывает взвизгивание и, наконец-то, выпрямление. Переход в нормальное вертикальное положение. Хотя… кто это сказал, что прямая осанка на «Святой Руси» – нормально? В этом мире с прямой спиной ходят только неизлечимые остеохондропаты. Все остальные непрерывно кланяются. Вышестоящим, вятшим, церковникам, иконам, отцу с матушкой…
А вот при выпрямлении тонкого девичьего стана становится видно: ягодички-то у неё… очень даже. Как говаривал барон Пампа благородному дону Румате в ходе их турне по кабакам Арканара:
– Где вы здесь видите приличный зад? У той – висит, у этой – вообще нет зада. Вот у баронессы…
У тамошней баронессы – не знаю. А вот у этой «мученицы» – очень даже неплох. Две таких кругленьких, крепеньких, смугленьких половиночки яблока. Вполне по нашему фолку: «У ей попка как орех – так и просится на грех». Очень хорошо смотрится. И так же – «просится». Что «хорошо» – уже и по мне видно. Отвлёкся.
– Ладони положи на бёдра.
Я не стал выдерживать долгой паузы, ожидая пока, издав очередную порцию слабенького подвывания, она соблаговолит занять нужное положение – сразу щёлкнул её по предплечью. Снова – взвизгивание и ладошки медленно, неуверенно отцепляются от того, чего они там прикрывали неизвестно от кого спереди – я-то у неё за спиной стою – и, подрагивая, устанавливаются в нужное место. Ну, где-то как-то… «Руки на бёдра» – пошла производственная гимнастика. «Утренняя разминка» как стартовая позиция для БДСМ? А почему нет? Смотря – после чего вас разбудили. Или – для чего.
Мой дрючок продолжает блуждать по её спине, позвоночнику, пояснице, бёдрам… Хорошая спинка – чистенькая, ни прыщей, ни жировых складок, ни сколиоза нет, вот, разве что немного сутулость.
А как у неё с другой стороны? Я обхожу её по кругу, не отрывая от кожи «мученицы» своего дрючка. От её чуть выпирающей лопатки, плечика с выступающей острой косточкой, тоненькой ключицы, склонённой шеи…
А спереди она очень даже… тоже. Нет здоровенного висящего живота. Царь Соломон в своей «Песне песней» выдал фразу о «ворохе спелых колосьев» в этом месте, и почти на две тысячи лет христианский мир принялся считать это красивым. У привлекательной средневековой женщины должен быть большой, торчащий вперёд живот, толстые бёдра, ягодицы и ляжки. Это признаки процветания, благополучия, плодородия. А вот верхняя часть тела должна быть «засушенной»: маленькая тощая грудь, узкие плечики, маленькая головка, часто – с подбритыми висками, лбом, затылком, выщипанными бровями, тоненькая длинная шейка. Что выражает неприятие истинными христианами всего плотского, грешного, тварного.
Почти по ВВП: «Общество должно отторгать всё, что связано с сексом». Ну, если его общество «должно отторгать», то придётся поискать другое. Где идеал женщины не настолько похож на… млекопитающий аналог диплодока.
А мне вот так нравится. Когда две небольшие, но вполне… заметные, смугленькие «дыньки» висят «хвостиками» чуть в разные стороны… И размер подходящий – как раз под мои детские ладошки, и форма интересная – не «чашка», можно другой захват применить.
– Сведи лопатки вместе.
Она делает это. Медленно, неловко. Сводя не столько лопатки на спине, сколько локти у себя за спиной. Мой дрючок касается её щеки, скользит по полуоткрытым дрожащим губам, опускается по шее до ямочки между ключицами. Как она дышит! Неровно, с полуоткрытым ртом, чуть привсхлипывая на вздохе. Дрючок опускается ниже и медленно обводит её левую грудь.
– Нет! Не надо! Я не хочу! Я боюсь! Не надо!
Нет, всё-таки связывать их – это необходимость. Девчушка отпихивает мой дрючок, замирает от собственной смелости, затем закрывает лицо ладонями, а локтями пытается прикрыть свои грудки. Сжимается в ожидании побоев. Законного наказания: «бити, и болно и страшно… за страшное ослушание».
Ожидаемое – исполняем. Но несколько модифицировано.
Она получает щелчок по ляжке. Но одной боли – мало, всё-таки промывание мозгов – обязательный элемент человеческих игр. На чём хомнутые сапиенсы переиграли всех остальных… «человекообразных»? – На «а поговорить». Способность к членораздельной речи, «вторая сигнальная система» позволила победить всяких неандертальцев с синантропами. И продолжает позволять. По «Герболайфу» – «с людьми надо разговаривать». Особенно – с женщинами.
«– Ваня, ты бы хоть какое слово сказал. Ласковое, тёплое…
– Фуфайка.
– Ох, Вань, ты и мёртвую уговоришь!».
Малышка натурально рыдает. Жалко девочку. Но:
«Мы себе давали слово – не сходить с пути прямого,
Но так уж суждено.
И уж если откровенно – всех пугают перемены,
Но – тут уж все равно».
Раз уж я вступил на этот путь – надо «дуть напрямки» и дальше. «Тут уж всё равно» – плачет она или нет. «Так уж суждено».
– Когда говоришь мне – говори «господин». Поняла?
Плач – ответом на прямой вопрос не считается. Новый щелчок по другой ляжке. Новый всплеск воя. Чего-то у меня не «по инструкции» получается. Она же должна издавать звуки типа: «йес сэр». «Пароль не тот»? Придётся провести воспитательную беседу:
– Ты зря боишься. Я не хочу тебя мучить. Я не собираюсь тебя убивать, уродовать, калечить. Я только хочу твоего послушания. Ты должна быть просто доброй, открытой и послушной. Просто будь внимательной, просто делай то, что я тебе приказываю. Быстро, правильно и без промедления. Ты же всё это умеешь. У тебя всё это хорошо получиться. Согласна? Да?
Она, не отрывая ладоней от лица, утвердительно трясёт головой. Она – согласна. И взвизгивает от щелчка по внутренней стороне бедра.
– Ты не слушаешь меня, ты невнимательна. Ты очень дурно воспитана. Ты невежлива. Я спросил тебя, а ты не ответила. Неужели тебе так тяжело открыть рот и просто сказать для меня «да»?
– Д-д-да.
Девушка дрожащим голосом произносит эту простейшую фразу из одного слова. И вскрикивает от нового щелчка.
– Я просил тебя называть меня «господин».
– Д-да. Господин.
Она сжимается в ожидании удара. Но я же не садист какой-нибудь, мне просто так бить кого-то, причинять боль – удовольствия не доставляет. Да мне это вообще… «в поперёк»! Только иногда возникает необходимость. Чисто для достижения поставленной цели. А так-то я – «беленький и пушистенький». Зачем мне это «битьё»? Одни лишние физические усилия. Легче же просто сказать или похвалить, например.
– Умница. Хорошая девочка. Видишь как всё просто. И – никакой палки, никакой боли. Всего-то навсего – обычная вежливость, просто обращение с уважением. А вот то, что ты снова ссутулилась – плохо. Выпрямись.
Трифена неуверенно убирает руки от лица, отводит их за спину, пытается сесть прямо. Я понимаю – ей это тяжело, непривычно. Держать гордо поднятую голову в церкви, перед мужчиной, перед господином с палкой в руке, перед иконой за моей спиной,… все рефлексы против. Сочувствую. Но, детка, в цирке и не такое с рефлексами делают. Здоровенные тигры прыгают с тумбы на тумбу через огонь. Просто от дрючка дрессировщика. Но я – добрый, мягкий, интеллигентный человек, ни огня, ни прыжков – заставлять не буду.
Девушка неуверенно отводит руки за спину. Как показал наш недавний опыт: на время обучения обучаемую надо связывать. Как младенцев пеленают. Связывать ей кисти – нельзя. Опояска не очень подходящий инструмент. Если связать сильно, то перекрою кровообращение, если слишком слабо – она легко вырвется. В «Святой Руси» обычно вяжут не за кисти, а за локотки. Меня самого так в самом начале увязывали.
А тут я просто повторяю проделанное сутки назад с её батюшкой – накладываю её предплечья друг на друга, так что пальцы одной руки почти достают до локтя другой, и приматываю их друг к другу по всей длине своей опояской.
Узенький ремешок – универсальное воспитательное приспособление. В отношениях со «святым отцом» – помогло. Поможет и в отношениях с его дочерью. «Святоотеческое наследие», так сказать.
Девочка снова начинает скулить, опускать голову. И получает полновесный щелчок по лопаткам.
– Я просил тебя сидеть прямо. Ты не слушаешься меня. Как я вижу, тебя хочется, чтобы тебя наказали.
Ну вот, спинку держит – теперь другое дело. Подходит Сухан, тащит кучу каких-то тряпок, белых с золотым шитьём, цветных… И пару кувшинчиков. Открыл-таки ризничную. А в одном кувшинчике-то – вино. То самое, что будет при случае претворяться в кровь Христову. Но пока на вкус вполне приличное. Покойничек, похоже, имел тайничок от жены в производственных помещениях. Но-но, Ванюша, не увлекайся. Пара глотков и хватит. Алкоголь в такой ситуации… Тут чисто миллиметрическая работа получается. Даже – микрометрическая.
А во второй посудинке? А тут у нас маслице, елей церковный. Помню-помню. Мне таким в Киеве задницу мазали. Там помогло и здесь пригодится. Обмакнём-ка в него посошок мой берёзовый. Для запаха. Запах приятный, девушки любят, когда хорошо пахнет. И ещё ей надо дать вина. Немножко, чисто «для сугреву».
Я подымаю голову девушки за подбородок, запрокидываю ей лицо и вливаю между дрожащих губ тёмно-красную струйку виноградного вина. Похоже, именно этот, вспомненный отцом Геннадием кувшинчик, и использовал покойник вчера в качестве приманки для меня – в «кошёлке» кувшина с вином мы не нашли.
Она дёргается, выплёвывает, захлёбывается, пытается вывернуться. Вино выливается на её лицо, на шею, на грудь. Приходится отставить кувшин в сторону и взять снова палку. Она пытается откашляться, отдышаться. Наконец начинает что-то говорить… И получает щелчок по лицу.
– Ты плохая. Ты меня не слушаешься. Ты глупая, бестолковая и неловкая. Ты даже пить нормально не можешь. Но главное – ты не исполняешь мои просьбы. Я – просто прошу, а ты – не делаешь. Ты заслуживаешь наказания. Я добрый, я мягкий, я не хочу делать тебе больно. Но мне приходиться. Потому что ты непослушная. Потому что в тебе нет смирения. Ты дерзишь мне. Тебя плохо учили. Теперь я вынужден преподать тебе урок.
Каждая фраза сопровождается щелчком. По скулам, по плечам, по грудям, животу, бёдрам. Спокойно, Ванюша. Тут нельзя увлекаться. Серия моих ударов вызывает серию её усиливающихся взвизгов. Усиление её громкости провоцирует меня на увеличение силы и частоты ударов. А этого делать нельзя. Здесь же «Святая Русь», а не экзотические игры 21 века. У неё же реально нет никакой защиты. Хотя бы на уровне где-то существующих умозрительных общественных норм. Ни её добровольность, ни безопасность – никого не волнует. Меня же, блин, никто и ничто не остановит! А свихнуться по теме садизма мне не интересно. Да и вообще – хоть по какой теме! Может, ну её? Развязать, отпустить? – Уже поздно, «дорогу осилит идущий». Придётся дойти до конца. Или, хотя бы, до удобного места съезда.
– Почему ты выплюнула вино, которым я с тобой поделился?
– Это церковное вино! Его нельзя пить! Я подумала…
Новый щелчок по ягодице. Я постепенно перешёл к ней за спину. Медики, при проведении уколов «внутримышечно», различают по три области на каждой ягодице. А я в этой ситуации вижу 18. Это важно, потому что удары не должны наноситься в одно и то же место. Простой щелчок вызывает короткий болезненный импульс, потом – прилив крови, ощущение жжения. Если попасть снова в то же самое место – восприятие будет другим. Несколько, даже лёгких ударов в одну точку, приведут к серьёзному разрыву кровеносных сосудов, подкожной или внутренней гематоме, длительным болям. А оно мне надо? Портить девочку я не хочу – только обучение подчинению. Подчинению мне.
– Тебе незачем думать. Господин – я. Я решаю. Тебе достаточно повиноваться. Освободи голову, выбрось сомнения, тревоги. Для тебя больше нет законов, правил, обычаев. Только один закон – моя воля. Для тебя больше нет страха, только один страх – расстроить меня. У тебя больше нет стыда, только один стыд – не исполнить слова моего. Только это – беда твоя. Только опечалить меня – твоё горе. Поняла?
– Но ведь…
Новый удар.
– Я спросил, ты не ответила. Это очень дурно с твоей стороны. Ты поняла?
– Д-да. Господин.
– Хорошо. Поднимись на колени.
А вот это моя ошибка. Чётче, Ванюша. Она сидела на пятках. После моей команды Трифена несколько замешкалась. И я автоматически стукнул её по косточке лодыжки. Девка взвыла. Ну, естественно – у меня удар по лодыжкам поставлен по воспоминаниям о Савушкиных приёмах. Но здесь же не палаческий застенок, а просто приведение к подчинению молоденькой девчонки! Зря я так. Но как сразу шустрее она стала двигаться!
– Раздвинь коленки. И пятки. Шире. Ещё. Ты удручающе непослушна. Ты опечалила меня. Мне снова придётся тебя наказать.
– Нет! Не надо, господин! Я сделаю!
Сесть в шпагат здесь мало кто может. Вот и у неё до пола остаётся ещё ладонь. Но уже хоть что-то. Видно, как дрожат от напряжения мышцы на внутренней стороне бёдер возле паха. Осторожно веду дрючок вверх от её коленки по этому дрожащему телу. Дрожащему от мышечного напряжения, от напряжения душевного, от напряжённого ожидания новой боли. Дрючок оставляет на смуглой нежной коже след – полоску церковного масла. Доходит до самых кудрявых волосиков. Осторожно касается завитушек, раздвигает их, сдвигаясь в середину, очерчивая контур женского тела, прикасаясь к чувствительной коже под волосами…
Трифена ахает, резко дёргается и просаживается назад. Нехорошо, неправильно девочка сделала. Такое, знаете ли, крайнее проявление несдержанности. Воспитанные девочки такого себе не позволяют.
Мягонько похлопываю её дрючком по бочку. Щёлкать уже не надо – взаимопонимание на уровне прикосновения уже достигнуто. Она снова поднимается на коленях, выдвигает свой тазобедренный вперёд и замирает. От напряжения у неё снова дрожат натянутые жилы на внутренних сторонах бёдер. Похоже, пока для неё это – предел.
Я обхожу её по кругу и снова возвращаюсь к лицу. С моим движением она вся подтягивается, отводит назад плечи, выпрямляет спину, поднимает голову. Хорошо, но мало, сделаем чуть лучше:
– Поставь ступни на пальцы. Подбери задницу. Втяни живот.
Как там, в «Служебном романе» сказано: «всё – в себя»? Но, вообще-то, правильно – так лучше. Но – не «всё».
– Подними свои сиськи. Я хочу, чтобы они торчали сильнее.
– Но… Господин, у меня же связаны руки! Я же не могу… Ай!
Точный, довольно сильный боковой щелчок исключительно по соску левой груди.
– Если я приказываю тебе – ты можешь. Ты сама не знаешь, что ты можешь. Но если я сказал, то ты – в состоянии сделать это. А если не делаешь – просто ленишься. Лень, по воле господа нашего – смертный грех. Он заслуживает наказания.
Симметрично – по соску правой. Ну вот, девушка несколько напрягла соответствующие группы мышц и… «обводы корпуса» стали ещё более…
Ванюша! Твою…! Не увлекайся! Сохраняй отрешённость и отстранённость. Как мозг в банке. В крепкой такой трёхлитровой банке с маринованными огурцами. В банке из пуленепробиваемого стекла и с закатанной «насмерть» бронированной крышкой. Быстренько меняем фокус внимания, потому что если «крышку снесёт», то вместо «мозговой отстранённости» пойдут «безмозговые действия». Я просто не сумею проконтролировать себя – всё будет слишком быстро и резко. А при её таком… положении… порву-поломаю, блин, чего-нибудь, нафиг! Когда кровь в организме приливает в… одно место, то в другом начинается кислородное голодание. В мозгах, например. Выключаются они.
Спокойно. Спа-а-акойненько. Где тут эта банка с елеем? Для переключения собственного внимания, для запаха, для смазки, для… Факеншит! Не надо о смазке! Лучше давай-ка поговорим о чём-нибудь умно-абстрактном…
Дрючок осторожно скользит по её лицу, оставляя на коже пряные пахучие жирные следы церковного масла. Носик у неё… несколько великоват. Такая носопырка в холодном климате… можно отморозить. Но смотрится вполне. Кончик палки медленно, чуть касаясь, очерчивает её скулы и, опустившись под подбородок, начинает давить вверх. Её лицо поднимается, запрокидывается. Ещё дальше. До допустимого для этого юного женского тела предела.
– Ты чувствуешь положение своего тела?
– Да, господин.
– Молодчина. Хорошая, послушная девочка. Теперь запомни. Каждый мускул. Замри так.
Человеческое тело – оружие. Сильное, выносливое, тренированное тело – оружие против врагов. Слабое – против самого себя. Наказания вида привязывания в различные станки активно применялось, например, в российской армии в 18 веке. «Посадить в рогатки» – для крепостных уже и в веке 19. Фиксация, полный покой – мучительны для человека.
Тремор покоя – нормальное состояние здорового тела. Если вы не мастер спорта по пулевой стрельбы, то ваши мышцы непрерывно отрабатывают цикл сокращение-расслабление, и тело чуть колеблется. Лишить человеческое тело этой возможности – обречь на муки – неподвижные, зафиксированные мышцы начинают затекать, болеть. Я это уже здесь, в подземельях Степаниды свет Слудовны, сам проходил.
Но, кроме вязок ременных, у человека есть ещё путы страха. Собственная душа, которая заставляет мучиться собственное тело. Девочка идёт к балансу страхов: страха меня, боли от моего наказания, страха себя, боли от собственных мышц. Как выходили на баланс электрических потенциалов из-за двух конфликтующих законов робототехники азимовские роботы на Меркурии.
Я не собираюсь доводить девочку до боли, судорог, обморока, но некоторые ощущения, связанные с приливом крови в некоторые места… О! Таки – уже! То она была вся такая мокрая и холодная. А теперь – и высохла, и согрелась и, даже, на верхней губе капельки пота появились. И сам я… не то, чтобы вспотел, но уже вполне согрелся. Аж жарко стало. Так что я там хотел насчёт умно-абстрактного?
– Эта икона у меня за спиной… Это что?
Судорожный всхлип. Немедленное колебательное выравнивание покачнувшегося тела, плечи сильнее отводятся назад, бёдра и соски – вперёд… Блин! Ну! Давай же хоть про какую-нибудь абстракцию! Быстро!
– Это батюшкина сокрытая икона. Называется – перво-Лукинишна.
Лучше я, пожалуй, от девушки отвернусь, а на богоматерь с младенцем посмотрю. Точно – успокаивает и умиротворяет. Очень юная женщина с удивительно счастливой улыбкой склоняется над новорождённым младенцем. А ведь я её видел… И даже помню где… Не эту – сильно побольше. Но… точно такую же. По рисунку, по манере. По лицу изображённой женщины.
– Расскажи.
– Папенька был прислужником у одного очень святого человека. В монастыре в Каппадокии. Однажды папенька зашёл в келью к этому человеку, а тот умер. Папенька обыскал его вещи, нашёл эту икону и унёс её под одеждой. Другие монахи её искали, но не нашли. Потом папеньку прогнали на Русь, потом поставили на этот приход. Он никому её не показывал. Он говорил, что цена этой иконе – целое царство, но если кто её увидит, то икону отберут, а нас убьют. Поэтому он её сокрытой хранил. В том ящике спрятанной. Открывать не дозволял. Он сказал, что перед ней молиться можно, если уже ничего не помогло. Потому как она: «Исполнение».
– «Исполнение» – чего?
– Всего. Желаемого. Благовещения божьего, ожидания Богородицы, предсказанного Спасителя… Всего.
– А что ещё про неё знаешь? Название странное – «перво-Лукинишна».
– В Святой Земле во времена пришествия Иисуса Христа жил святой человек по имени Лука. Он, хоть и был из Антиохии, но хорошо знал и деву Марию, и обручника её Иосифа Плотника, и детей их. Бывал он со Святым Семейством во многих делах их. Например, при введении Иисуса в храм. Будучи греком, а не иудеем, которым изображения людей запрещены, нарисовал он множество икон с Богородицей, а первой – вот эту. Дева Мария, поглядевши на это изображение, его одобрила. После-то Лука и иные её изображения делал. Большие. Они – в миру почитаемы, иконы чудотворные. Во многих славных храмах висят. А вот эта – маленькая. Потому что – первая, потому что Лука не знал – понравится ли, получится ли у него изобразить Богородицу. Потому-то у неё на иконе и улыбка счастливая. Других-то почитаемых икон, где она счастлива – нет. Только вот когда сыночка в первый раз в руки взяла. А Лука увидел и запомнил.
Эх, девочка, я ведь бывал в храме Рождества Христова в Вифлееме. Видел эту икону. Не вот эту именно – такую же, но – побольше. Чудотворную Вифлеемскую. Единственную, на которой юная мать счастливо улыбается над своим младенцем.
Странная икона. И не только этой улыбкой. Подаренная храму царицей Елизаветой, она была сделана в России. Где, кем, когда – неизвестно. Всякие изменения в иконографии крайне редки. Есть канон, стандарты на все детали изображений. Принятые церковью, они потом многократно воспроизводятся поколениями мастеров. А эта так и осталась единственной. Потому что осмелились показать Царицу Небесную – счастливой? Был древний образец? Вот этот? Почему не повторяли? Утратили «исходник»?
В Вифлеемском храме слева от неё на колонне изображён удивительный лик Спасителя – её сына. Говорят, что одни люди видят глаза на этом лике открытыми, а другие, которых Иисус по множеству грехов их видеть не хочет – закрытыми. Говорят – «чудо».
Фигня. На меня, грешного, эта картинка смотрела и открытыми глазами, и закрытыми, и подмигивая то левым, то правым глазом. И такую бурную мимически-оптическую деятельность этот Спас проявляет не только ко мне, но и к трём «мыльницам», на которые мы там снимали. Мы – фоткали, он – подмигивал. Но как это делается – так и не поняли.
С правой стороны там стоят каменные колонны. Внутри одной из них дупло, из которого когда-то вылетали дикие пчёлы и жалили разбойников, пытавшихся ограбить храм. Дырку в эту каменную «пасеку» – видел, пчёл – нет. Хотя… я ж ведь не разбойничать пришёл.
Но главное чудо в этом храме – не это. И не ясли в каменном подвале, в которые положили новорождённого Иисуса, куда к нему являлись с дарами цари-волхвы. Главное – вот эта икона. «Вифлеемская чудотворная». Когда я поставил рядом с ней двух своих самых дорогих женщин, когда они, подобно деве Марии, покрылись шарфами и склонили набок головы… Когда они счастливо улыбнулись мне… Они же совсем разные! Ростом, цветом волос и глаз, возрастом, жизненным опытом… Но… удивительное сходство всех трёх женских лиц было потрясающим!
«Улыбка Джиоконды»… Да видел я её! И, при всём моём уважении…
Что ж это за гений был этот евангелист Лука? Который написал своё Евангелие. И ни одна христианская церковь не может его «переварить». Нарисовал картину. Во времена, когда иудеям это было категорически запрещено, а Иисус ни с кем другим и не общался. И нарисовал юную Деву Марию так, что любая любимая женщина выглядит на неё похожей…
Вот это фантастика! Вот это загадка истории! Попаданцы и пришельцы толпами взволнованно курят в сторонке. Маленький да Винчи нервно подпрыгивает у окошка, пытаясь заглянуть в мастерскую мастера…
В моём времени в России насчитывалось около десятка образов Богоматери, приписываемых Луке. По преданию, и Смоленскую, и Иверскую, и Владимирскую иконы написал он. Причём последнюю – прямо на доске стола, за которым они трапезничали втроём: Мария, Иисус и Лука. Чего трижды вообще быть не может – слишком много запретов у иудеев, связанных с питанием, с иноверцами и с женщинами. Я уж не говорю про повсеместную негативную реакцию на «спереть столешницу из ресторана».
Если рассказ этой девчушки – правда, то мне попалась в руки едва ли не самая первая христианская икона. Как минимум – из первого десятка. Офигеть! Вот уж точно: цена её – целое царство. И такое… приличное царство, без бюджетного дефицита и отрицательного внешнеторгового сальдо.
Как-то вот так просто, в каком-то Угрянском захолустье нарваться на такую редкость… Но у древних, намоленных вещей – собственная история. Часто не менее разнообразная, чем у их создателей или изображённых персонажей.
При крещении Руси царевна-гречанка привезла из Константинополя несколько икон. Богоматерь Оранта («Нерушимая Стена») пребывала в Киевской Софии несколько веков до самого Батыя. Потом исчезла и вдруг, вроде бы, всплыла в 20-х годах 20 века в каком-то захолустном местечке в границах Польши в Западной Белоруссии. И снова пропала.
