Текст книги "8. Догонялки"
Автор книги: В. Бирюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
– Часть 31. «Спрячь за высоким забором девчонку – выкрадут…»
Глава 165
«Люблю я пышное природы увяданье»… А ещё – стенанье, отползанье и матеренье. В смысле – «матерщинье»…
– Стоять! Зарежу!
Сначала я разглядел на фоне осеннего кустарника Елицу, стоящую в странной позе с запрокинутой головой, а лишь потом сообразил, что эта её стойка обеспечивается третьей «мусорной кучей». Девке вывели руки за спину и приставили нож к горлу. «Держателя» на фоне осенней листвы было видно плохо – если только внимательно присмотреться. Может, тут и ещё кто есть? Из недопрелого и малосгнившего?
Моя первая «вязанка хвороста» почти неслышно подвывала, держась за свой «обработанный мировой энергией» «нижний сучок». Пинок сапогом несколько улучшил его положение с точки зрения нарастающей энтропии видимой вселенной, а приставленный к верхний части засапожник – обеспечил стабилизацию в пространстве. Наверное, у него тут шея. Ну что за «заколдованное место»: то «птицы» всякие с клювами лезли, то вот – мусор прыгающий попался!
– Брось нож! А то сучку твою в куски порву!
– Махнём не глядя? Рви.
Несколько мгновений мы молча переглядывались через полянку. Чудак, валявшийся посередине между нашими неподвижными скульптурными группами, начал шевелиться, охнул и снова затих. В этой тишине особенно чётко прозвучал низкий мужской голос:
– Лейсти. Атсаргиай.
«Лесной мусор», державший нож у горла Елицы, демонстративно чётко отвёл клинок, чуть подтолкнул девку вперёд, так что она, споткнувшись на первом же шаге, почти бегом пробежала всю полянку ко мне. И – исчез! Я ведь только на секундочку отвёл от него глаза, когда Елица чуть не упала! А его уже нет! Хреново. Здесь их как минимум ещё двое на ногах. А я ни одного не вижу. Как слепой.
«Долг платежом красен» – русская народная мудрость. Делаем по мудрости. Тоже демонстративно, с фиксацией промежуточного положения отведённого клинка, я убрал нож и поднялся на ноги, закрывая Елицу личной благородной боярской грудью от центра поляны.
Хотя… Тут с какой стороны смотреть. Для меня важнее, что она закрывает мне спину. От леса, в котором есть два невидимых мне противника. Если нападут сзади – им придётся сначала зарезать девчонку.
– Что будешь делать, ненугалимаш звериш? Убивать или разговаривать?
Хороший вопрос. И – обращение интересное. Где-то я этот «звериш» слышал…
– И то, и другое. В любом порядке.
– Мёртвые не разговаривают.
– У меня?!
Идиотский вопрос. Сверхглупость, сверхнаглость… Но пусть хоть разговаривают. Я же их не вижу! Да где же они тут?!
Пауза. «Мусор» перед моими ногами осторожненько, почти незаметно, собирает в кучу свои конечности. Группируется. Кажется, судя по положению его головы, не для атаки, а для бегства. Хотя… Ни лица, ни глаз под этой маской с разводами и висящими пучками травы разобрать невозможно. Как их учили в их «школе боевого мусора», какая у них там исходная стойка – представления не имею.
Вторая мусорная куча тоже пытается сдвинуться. И снова заваливается со стоном. Движение сбоку. На четверть циферблата вправо от звучания голоса. Блин! Да как же я его раньше не видел! Один посох чего стоит! Чёрный, обгорелый, выше человеческого роста с загогулиной на верхнем конце. Посох жреца Велеса – волхва. Одежонка у него, правда, вполне маскировочная. А вот маска под капюшоном… скорее чисто для эстетики. Белая береста.
– Маску сними.
Снова пауза раздумья. Какой-то сигнал, знак, который я пропустил, но из-за моей спины (блин! – из-за спины!) бесшумно проскакивает ещё один лесовик. Волхв отдаёт ему посох и осторожно, двумя руками снимает маску.
Мда… «следы разлуки на лице». Точнее – встречи. Встречи со мной, любимым. Когда я обижаюсь – я обижаюсь больно для окружающих. В тот раз выражать мою обиду мне помогала горевшая еловая жердина. Торцом которой я проводил бритьё моего нынешнего собеседника.
Ну вот, ещё одна «догонялка». Он пришёл мстить? Ему есть за что. И за своё обожжённое, изуродованное лицо, и за убитых собратьев-волхвов, и за раненного сулицей Сухана божественного медведя, которому меня чуть не скормили. Кстати…
– Как там ваш мишка поживает?
– Убил я его.
Что?! Жрец Велеса убил живое воплощение своего бога?! Это… «медведь в лесу сдох»! Точно, именно – медведь, именно – в лесу. Волхв мотнул головой. Оставшийся на ногах «кучок мусора» приседает над лежащим возле моих ног собратом, пытается помочь ему подняться.
– Елица, помоги.
Девка за моей спиной судорожно вздыхает, но подхватывает лежащего за рукав. Вдвоём они тянут пострадавшего в сторону, к стайке сосен – там суше, а здесь, на полянке, очень сыро.
– Хорошая у тебя девка. Чуткая. И – молчит.
– Хочешь купить?
Елица спотыкается и чуть не падает. Но не оборачивается. Потом продолжает дальше тащить пострадавшую «кучу мусора».
– А продашь? За сколько?
– Нет. Ни за сколько.
Мы внимательно наблюдаем за действиями этих «санитаров леса». Мы же в лесу – значит «санитары леса». Чего ж он тянет? Чего молчит? Ожоги у него на лице явно не зарубцевались, тяжко мужику, больно. Может, ему направление выписать? К Маране?
– К боярину я бы не пришёл. Да вообще – к христианину. Но ты… «ненугалимаш звериш».
– И поэтому ты велел своим людям напасть на меня?
– Прости. Я… Мне нужно было убедиться. Ты убил многих. Ты перебил пришлых людей Перуна. Ты убил цаплю. Ты убил попа. Это хорошо. Ты силён. И твоя сила растёт. Но… Ты невелик ростом. Ты работаешь вместе со смердами, как простой крестьянин, ты бегаешь по лесу как мальчишка…
Они следили за мной?! Идиотский вопрос – ответ очевиден. А я даже не почувствовал слежки. Сколько раз за эти месяцы они могли спокойно меня прирезать? А Сухан? А что «Сухан»?! Я же не спрашивал его о посторонних людях в лесу. Чтобы задать вопрос – нужно знать ответ. Хотя бы подумать о возможности разных ответов. Хочешь увидеть кретина – поглядись в лужу! В любую.
– «Зверь Лютый» – это сила, мощь. А ты… маленький, тощий… Мои люди мне не поверили. Теперь они увидели сами. Ни человек, ни зверь в лесу не встаёт на голову, чтобы ударить ногами. Ты и вправду из другого мира.
Ребята, вы ещё капорейры не видели! И не увидите. Поскольку я и сам не умею.
Резкий вскрик, характерный звук выворачивающихся внутренностей. Елица, ухватившись рукой за берёзку, сгибается в приступе рвоты. Один из лесовиков стонет, лёжа на земле, второй, в явном недоумении, разглядывает мою рабыню.
– Скажи своим, чтобы девку мою не трогали. Она мужиков и парней не выносит. Елица, как закончишь – подойди сюда.
– Кха… ЧуднО… А как же она?… Ну, как же ты её?…
– Вот и я о том. Не продам. Теперь понял?
Волхв настороженно рассматривает меня, потом – Елицу. Ищет глубокий сакральный смысл в наблюдаемом факте пребывания половозрелой девки-рабыни, которая не выносит мужских прикосновений, вблизи непрерывно сексуально озабоченного юноши-хозяина, который, на самом деле, не мужчина, а «Зверь Лютый», пришедший скрытыми тропами из иного мира.
Какой-то тайный смысл, он, безусловно, найдёт. В рамках своего зверячье-божественного мировоззрения. Вернее всего, будет шить мне какой-нибудь вариант зоофилизма по типу, например, истории Минотавра.
По преданию, Минотавр был рождён царицей Пасифией от божественного быка, присланного Посейдоном. Значит, от меня тут потребуется изобразить бычару, а от Елицы – царицу. Как же тяжело с язычниками! У них же постоянно «единение с природой»! Соответственно, всякие отношения-сношения описываются в скотско-зверском контексте. А потом «идея, овладевшая массами, становиться реальной силой», и адептам соответствующих культов приходиться повторять всякие божественные безобразия.
Никогда не понимал, зачем Минотавру с его головой быка и, соответственно, коровьими зубами – кушать пленных юношей и девушек. У него же зубы другого типа! А юные афиняне как жвачка… так опять же – визжат, писаются и воняют.
А вот Пасифея… Царица заставила великого мастера Дедала сделать чучело чудо-коровы, вызывавшее гормональный всплеск у «бычка от бога». И, предварительно надев этот костюм третьей степени защиты, приступила к совокупительному процессу.
Бедный «бычок божественный». Морячок, наверное. Хотя, может быть, и лётчик. Не то – от Посейдона, не то – от Зевса. Вопрос об отце-производителе данного экземпляра – обсуждается уже три тысячи лет. Так вот: скота опять обманули. Вместо нормальной тёлки – двуногая бесшёрстая обезьяна в клёвом прикиде. Что не ново и в моём времени. А уж уровень «дедализма» у визажистов-чучельников 21 века… Один «силикон повсеместно» чего стоит! Чего-чего… Вы столько не зарабатываете.
Кстати… А ведь это интересная мысль! Я не про силикон, а про психов. Не было ли у той самой Пасифеи такой же идиосинкразии на мужчин, как у моей Елицы? Может, если сделать подходящее чучело… Есть у меня в хозяйстве быки подходящего размера? Или какие другие скоты не-хомосапиенского вида? Эх, жаль, по хромосомам мы с крупным рогатым не совмещаемся. А то бы Елица родила, процесс этот здорово меняет обмен веществ и психику женщины – глядишь, и бзик бы прошёл.
А иметь Минотавра в хозяйстве… очень даже полезно. Не в смысле пожирания афинян, а в мирных целях. Мы бы ему сразу кольцо в нос поставили. И применили бы – служебно-охранно. Если есть служебное собаководство, то почему не быть такому же быководству? В прежней своей жизни я постоянно встречал «быковатых» мужиков в охранниках…
Продолжая строит в мозгах бредовые гипотезы, я не забывал внимательно следить за моим визави. Сначала он что-то втолковывает своим спутникам. Теперь я вижу их лучше и понимаю, что все трое – молодые парни, лет 15–18. А где же взрослые мужи?
– Ты пришёл ко мне. Зачем?
– Кха… Ты спрашиваешь так, будто… Ты снова втаптываешь меня, унижаешь. Как тогда, перед священным деревом. Равные так не говорят. Но ты прав – я мал перед тобой.
Волхв медленно, тяжело опускается передо мной на колени. Потом кланяется ещё ниже, прижимается лицом к траве, разбрасывает крестом руки. Ещё совсем недавно, несколько месяцев назад, я бы, едва уловив смысл его движения, кинулся бы останавливать. Поддержать, помешать… «да что вы! Да как можно! Да зачем это! Сядем рядком, поговорим ладком…».
А сейчас взрослый, матёрый мужчина, боевой волхв, распластывается на земле перед тощим, плешивым подростком, и я спокойно выжидаю: правильно ли он примет позу покорности передо мною? Вот так, коленопреклонением, подползанием, лобызанием… фиксируются, оформляются здесь отношения между людьми.
Волхв пришёл просить. Просить у «Зверя Лютого». Здесь даже не отношения обычного, светского господина к своей двуногой скотинке. Здесь высокодуховные отношения. «Сакрал» ползающий в чистом виде.
И я ставлю ногу ему на голову. Да, «Святая Русь» уже многому научила меня. Научила давить сапогом шею ветерана и инвалида. Не испытывая угрызений совести, чувства смущения или неуместности, неприличности такого действия. Потому что здесь так принято. Здесь это нормально, «правильно». Это ритуал. По «закону русскому». Если я не сделаю это – меня не поймут, меня не будут уважать, будут считать слабаком. И исправлять это заблуждение придётся кровью. Немалой кровью здешних человеков. И не важно, что мне, с моими привычками и нормами из 21 века, этот ритуал как… да я собаку так давить не буду! Да это ж глупость и дикость! С обеих сторон! Но они этого ждут. Наглядного выражения собственной униженности. До «Униженных и оскорблённых» – восемьсот лет. Пока – «Униженные и унижающиеся». Маразм…
Не прижимая, не надавливая – что я, садист какой? – прижать лицо, покрытое незаживающими ожогами к траве… – зачем мне делать ему больно? Но отношения обозначены чётко. И его желание подчиняться, и моё согласие принять его подчинение. Договор всегда есть «согласие при непротивлении сторон». Даже договор раба и господина.
Искренне ли его «согласие»? Как далеко оно доходит?
– Как твоё имя?
«Неприличный» вопрос. Имя, в отличие от прозвища, есть личная тайна. Человек открывает его только священникам или жрецам, которые имя и дают. Волхв осторожненько уклоняется. Он распластался передо мной, он принял мою пяту на выю свою. Ритуал подчинения, покорности – вполне исполнен. А вот некоторые мелочи… Кое-какие детали смыслов…
Его тело, его земная сущность – отдаётся во власть мою. Но частицу себя, частицу небесную, или, для жреца Велеса – подземную, он сберегает. Вместо «истинного имени» – прозвище:
– Меня называют Фанг. Балта Фанг.
«Белый клык»? Вроде бы, это волчье прозвище? Хотя и у медведей клыки белые. Я чуть надавливаю сапогом ему на голову.
– Когда говоришь со мной – не забывай добавлять «господин».
Пауза. Мне нужен чёткий ответ. Не сколько – от него, сколько – для остальных. Пауза всё тянется. Слышно, как волхв сглатывает. Никак не может решиться. Напряжённое молчание на полянке. Всё присутствующие затаили дыхание. Выпученные глаза одного из этих мальчишек очень интересно смотрятся в маскировке. Два таких… чайных блюдца с кустиками травы по краям. Лежащие – лежат. Но последний из лесовиков выше, тяжелее, старше меня. Не уверен, что смогу с ним справиться, если… «если что».
– Господин.
– Итак, как мне называть тебя?
– Меня называют Фанг, господин.
Упорствует. Но давить не буду – мало знаю. Разошлись.
Я не стал добивать его с «истинным именем» – волхв «сохранил лицо». Снова пауза. Теперь молчание тяну я. Типа – момент моего торжества и величия. А чего я такого выдающегося сделал? Непонятно. И чего дальше?
Фанг оценил мою способность к компромиссу, он воспринимает мою нерешительность как вопрос и начинает говорить:
– Господин мой, я, Фанг Балта, клянусь служить тебе до смертного часа или покуда ты не прогонишь меня. И если я нарушу свою клятву, то пусть…
Не так. Просто служба мне недостаточна. «Велесоиды» слишком опасны, слишком непонятны и малопредсказуемы. Да я просто не понимаю смыслов, которые они вкладывают в свои ритуальные клятвы! Смыслов, ограничений, подразумеваний. «Служить до смертного часа…» – его? Моего? Если он организует мне «смертный час» в рамках службы – это как? «Отправить экпресс-почтой к Велесу» – концентрированное выражение должностных обязанностей? Просто основание для законного прекращения договора?
Вот он проговаривает формулу подчинения на русском. В моё время большинство национальных законодательных актов в Европе, даже в официальном переводе на русский язык, имеет приписку: «Юридической силы не имеет». Действуют только тексты на местном государственном языке. А здесь как? Только на голядском? Так я просто не пойму! Проще надо быть, проще. И – всеобъемлюще. По Иисусу, знаете ли, нашему, Христу.
– Довольно. Пусть будет твоё «да» – да, а твоё «нет» – нет. Будешь ли ты служить мне?
– Да. Господин.
– А теперь сядь и расскажи мне – какая беда привела тебя ко мне.
Какая-какая… А то я не знаю? «Беда по имени Ванька».
Как всё связано в мире! Какая там «свобода воли»! Меня просто несёт течение. Сплошная обязаловка.
«Без закуски ром не пей:
Очень вредно это.
И всегда ходи с бубей,
И всегда ходи с бубей,
Если хода нету».
Вот я непрерывно и «хожу с бубей». Поскольку «хода» у меня в этой «Святой Руси» – нету. Всей моей «свободы воли» – что очень умирать не хочется. «Очень вредно это». И я как-то изворачиваюсь да уворачиваюсь из всех этих… убивальных для меня хеппинсов.
Но каждый мой «изворот» или «уворот» порождает новую цепочку следствий. Которых я не понимаю, которые возвращаются ко мне. «Догонялочки» мои.
Три месяца назад я пришёл с Марьяшей в Рябиновку. А куда ещё я мог прийти? У меня в этом чужом мире «Святой Руси» нет никакого «своего» места, а для неё – это родительский дом. За время нашего квеста я как-то привык принимать решения, брать на себя ответственность. А как иначе? Ведь мои попутчики – Марьяша, Ивашко, Николай – попадались мне в такие моменты, когда они нуждались в моей помощи. Они привыкли смотреть на меня как на старшего, на главного. Вот и я привык… «решать вопросы». Когда на одного из моих спутников – охотника Могутку наехал местный управитель Доман, ныне уже покойный, то я схватился за свою шашечку, пуганул старого дурня клинком. И оказался в порубе. А Марьяша – в объятьях своего законного мужа. Чтобы не попасть под наказание, не вернуться в состояние холопа, «орудия говорящего», я так накапал её мужу Храбриту на мозги, что тот избил и жену, и тестя – Акима Рябину, и сына своего – Ольбега. Из двух вариантов: «лечь в мать сыру землю» или пойти «двуногой скотинкой на вывоз» – я выбрал третий. И мне пришлось идти убивать пьяного и сонного Храбрита. Чтобы избавить семейство от новых побоев и смерти. За что я получил вдруг открывшуюся вакансию: «родной внебрачный сын Акима Яновича Рябины, принятый им в семью с некоторыми ограничениями в правах наследования». Одним словом – «ублюдок рябиновский».
И всё было так хорошо и благостно, но Аким захотел свежих речных раков. У меня был выбор? Я пошёл, забрёл, сдуру, в чужие владения, подрался с местными мальчишками, захватил в плен девку – Пригоду. А что, нужно было бросить в лесу на тропинке пару полных корзин только что наловленных раков? «Пауки» явились разбираться, пришлось устроить им представление с несколько шокирующими элементами стриптиза. У меня был выбор? Спокойно смотреть, как они разносят Рябиновку? «Пауки» устроили на меня засаду. И стали покойниками. Пошла эскалация конфликта, и они натравили на меня «детей Велесовых» – волхвов голядских и их лесовиков. Мне что, надо было смиренно дать скормить себя ихнему медведю-переростку? Удалось устроить им маленький кошмарик и сбежать. Потом я промыл этому, пленённому мною Фангу, мозги по теме «пришествие Зверя Лютого в мир земной и проистекающие от этого возможные неприятности» и отпустил. С единственной и чётко выраженной надеждой: чтобы вся эта голядская… голядина мне больше на глаза не попадалась.
Но вот – обожжённая голядская морда, с тёмными, мокнущими пятнами ожогов на лице, сидит передо мной, и чего-то от меня хочет. Да я всё сделаю, что смогу, лишь бы тебя больше никогда не видеть! Ни тебя, ни твоих соратников и выкормышей. Лишь бы вы убрались отсюда куда подальше. Потому что получить что-нибудь остренькое в спину из кустов на лесной тропинке… Или влететь в какую-нибудь ловушку… А защититься от этого я не смогу. Я не знаю, не чувствую лес, как они. Я, как всякий горожанин, в лесу – слепой, глухой и бессмысленный. Я и так-то в этой «Святой Руси»… Не надо иллюзий. А уж в лесу – особенно.
Как можно «идти в попаданцы» в доиндустриальные эпохи не имея доведённого до автоматизма навыка распознавания в лесу лёжки – не логова – лиса или волка с двадцати шагов? А медведя или кабана – с пятидесяти? А то эти «милые зверушки» слишком часто бегут не от человека, а наоборот.
В африканской саванне новости передавались барабанным боем тамтамов на 30 вёрст. Этот «барабанный» язык надо знать, чтобы там выжить. Зулусы за 15–20 вёрст по дыму костра определяли, не только – что там жарят и сколько человек, но и – что думает главный охотник. Такое странное сочетание телепатии, условных сигналов, знания местности и образа жизни в ней, интуиции. У лесовиков в русских лесах – другие, но – функционально схожие, средства общения. Надо знать – на что смотреть, надо уметь видеть.
В сибирской тайге неопытный проводник не замечает брошенную поперёк тропы ветку. И караван геологов вляпывается в «мёртвый лес» – «тля пожрала». Вьючные животные остаются без подножного корма, а геологи, очень скоро, без животных и, соответственно, без вьюков.
«Держись геолог, крепись геолог.
Ты ветру и солнцу брат».
Только в лесу – ни ветра, ни солнца. Но задание партии и правительства будет выполнено!
«Правда, трое вчера утонули
А четвёртого, толстого, съели».
Просто не заметили веточку. Одну ветку в лесу. Надо учиться этому с младенчества…
И тут я – «асфальтовый человек» из 21 века… Рассориться с «лесовиками» – отложенная смерть. Ненадолго отложенная. Вот такой «догонялки» мне ну совсем не надо!
Фанг говорил негромко, чуть напевно, чуть покачиваясь на месте. Будто снова выпевал мне очередную священную песню своего народа. Средневековый скальд занимается своим средневековым скальдированием. На меня эти гипно-танцы не действуют – мы в 20 веке перешли к другой, более резкой ритмике. А вот Елица, устроившаяся на коленях за моим плечом в паре шагов, смотрит на волхва неотрывно. И чуть покачивается в такт ритму его речи.
Суть прямо у меня на глазах складывающейся баллады о погибели велесовой голяди на Верхней Угре состояла в следующем.
Пришёл в мир дольний «Зверь Лютый». Но не увидели его волхвы Велесовы. Ибо заплыли жиром глаза их душ, ибо отвыкли они от перемен и покрылись тиной болотной. Паутина самодовольства оплела разум верховного волхва. И попытался старик сотворить глупость невозможную: скормить «Зверя» – зверю. Но священный мишка распознал и воспротивился. Сам Велес обрушился на недостойных прислужников своих и стал убивать упорствующих в заблуждениях. Столь велик был гнев подземного бога на неразумных слуг, что в святилище оставалось только два живых волхва: Фанг и «неудачник».
Помню я этого парня. Когда волхвы из Сухана вынимали душу, «неудачник» то – шёл не туда, то – нёс не то. Но в живых он ухитрился остаться.
Как говаривал бравый солдат Швейк: «если два человека подошли к развилке дороги, то они обязательно выберут разные направления». Когда «священный медведь» вернулся в святилище и начал снова убивать всех попавшихся на его пути хомосапиенсов, «неудачник» убежал, а Фанг ударил медведя рогатиной. «Ибо вышел Велес, в гневе на людей, из своего зверя, и стал тот – просто больной и голодной лесной скотиной». Медведь издох, а спасённые от страшной смерти хомнутые сапиенсы набросились на спасителя с проклятиями: мишка-то – ипостась самого Велеса! «А Велес-то точно из него выходил?!».
Фактически, столкнулись две теологические концепции «правильного поведения» в условиях местного Рагнарека.
Фанг предлагал «строительный» вариант, что-то вроде плаката по технике безопасности: «Не стой под стрелой». Имеется в виду – под стрелой молнии очередного громовержца. Типа: дела начались – божеские, Велес со Зверем сами разберутся. Наше дело – сохранить задницы. И приделанные к ним головы. Пока победитель или союзники не надумают заливать в эти головы новые порции очередной божественной белибердени. Такой пацифически-гуманистически-оппортунистический подход под лозунгом:
«Мы только мошки
Мы ждём кормёжки».
Его противники были ближе к Апокалипсису, предполагая войну «до последнего солдата» с собственным временным поражением, длительным отступлением, последующей всеобщей мобилизацией и, как сказал товарищ Молотов в своей знаменитой речи в полдень 22 июня 1941 года: «победа будет за нами». Но – сильно потом. И – «праведники спасутся».
Здесь тоже довлел оппортунизм, но в «туристическом» варианте:
«А мы уйдём на север.
А мы уйдём на север».
Единственное, в чём все живые представители общины сошлись – само это место проклято. Поэтому отсюда, со старого урочища, с перешейка между двумя болотами в нескольких километрах от Верхней Угры надо уходить. А вот – как и куда…
«Неудачник» собрал своих сторонников, прихватил существенную часть имущества и припасов и рванул в сторону Велесова варианта «Земли Обетованной». Вполне по Блоку и его «Скифам»:
«Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою…».
Типа: туда, где реки текут молоком и мёдом. А медведи – сами собой стригутся и доятся. В общем направлении – куда-то «далеко на север».
Координаты цели указывались столь расплывчато, что речь могла идти и о гипотетической прародине славян, арийцев, гиперборейцев и атлантов. Что-то типа полуострова Таймыр. Я там бывал – могу согласиться. Место с 10 месяцами зимы и выходами природного газа вполне годится на роль вотчины подземного бога.
Другая часть «велесоидов» тоже хотела в «Землю Обетованную», но сомневалась. Не в Велесе! Это-то – не дай бог! А исключительно в собственной способности вот прям счас дойти до конечной станции, где «всем будет счастье».
Тут вот какой демографический фактор: когда 13 лет назад северские гридни Свояка и половцы Гоши Долгорукого вырезали здешнее население – почти все маленькие дети погибли.
«Сон свалил страну зеленоглазую,
Спят мои сокровища чумазые,
Носики-курносики сопят».
Увы, при бегстве – дети не спят. При набегах дети до 4 лет, как правило, погибают поголовно – слишком малы, чтобы бежать или прятаться сами, слишком шумны, чтобы прятаться вместе с родителями. Часто родители сами, или по приказу старейшин, душат своих детей, чтобы те своим плачем не выдали их врагам.
Ситуация не столь «палеолитическая», как может кому-нибудь показаться. В начале 19 века североамериканские индейцы, окружённые отрядами российских моряков в своём становище в Русской Америке, просто передавили всех своих детишек в возрасте до 4 лет, чтобы обеспечить скрытность своего выхода из окружения. В 20 веке… Я ещё помню историю молодой пары немцев из ГДР, пытавшихся сбежать на запад в автомобильном тайнике. Своего годовалого ребёнка они задушили во время прохождения пограничного досмотра.
Итак, в становище велесовой голяди были, большей частью, мужчины от 18 лет и старше, и мальчишки от 12 лет и младше. Мальчишек было относительно немного, потому что и женщин в становище было мало, и дети в окружении этих болот часто умирали. Девочек не было вообще – их или убивали, согласно «божьей воли», или отдавали и продавали на сторону. Но всё равно – тащить малышню в «Велесову Землю Обетованную» никто не хотел. В результате у Фанга на руках осталось около двух десятков сопляков в возрасте до 12 лет, трое молодых людей 15–17 лет, которых я наблюдаю, два старика и старуха. Остальных «неудачник» увёл в свой личный «исход».
Сделать приличных запасов на зиму таким составом – невозможно, перебраться в какое-то другое место за тридевять земель – аналогично. А уйти надо. И тогда Фанг проявил удивительную мудрость и смелость: он решился положить «свой народ» под самую большую силу в округе, как он понял после беседы со мной в Рябиновском порубе, под «Зверя Лютого».
– Наша земля – проклята. Дальше – голодная смерть. Прими моих людей под свою власть, под свою защиту, Ненугалимаш Звериш. Иначе они погибнут.
Я услышал, как за спиной выдохнула, задержавшая в течение рассказа дыхание, Елица. Все три спутника Фанга тоже будто очнулись ото сна. Они чуть шевельнулись, один сразу охнул, другой ощупывает голову – здорово я ему врубил.
Фанг открывает полуприкрытые во время рассказа глаза. А я наоборот – закрываю и задумываюсь.
