Текст книги "8. Догонялки"

Автор книги: В. Бирюк

Глава 172

Мне это тоже… дико. «Гумнонизм», знаете ли, довлеет. Но если свои «общечеловекнутые ценности» я могу, по нужде и обстоятельствам, и ногами запинать, то свой личный имущественный интерес – нет.

Я не могу прямо сейчас заткнуть сразу все дырки предкового маразма. Некоторые – и вообще не смогу. Но… «дорогу осилит идущий». Начнём с простого: воровать – нельзя. Как этого избежать? В конкретно Рябиновской вотчине?

Нет, туземцы все вполне разумные люди. Если поймают людолова – до княжеского суда не доведут, забьют насмерть. Но вот придумать систему защиты, организовать нормальный контроль поголовья и обеспечить быстрое силовое реагирование… Пейзане… Они скотину «пасут» более плотно, чем своих детишек! А я ничего пока придумать не могу.

Тогда… нормальный инженерный приём – выворачиваем задачу наизнанку. Если мы не можем дать каждому ребёнку мобильник с отслеживанием текущего местонахождения и физического состояния, если за «дичью» в этой «охоте на людей» – не уследить, то почему нельзя взять под контроль «охотников»? Если нельзя навесить ботало на корову, то почему бы не навязать бубенцов на волков?

Сначала снова пошёл хай. Но тут вступил Аким:

– Так. Замолкли все. Ну-ка, сынок повтори не торопясь.

Аким – не крестьянин, он – воин, воинский начальник. Причём – не линейной части, а специального подразделения – «сотни смоленских стрелков». Аналога, как минимум, егерей более позднего времени. Понятия – охрана объекта, посты, патрули, секреты, наблюдение за перемещением противника, скрытное сопровождение… ему понятны. Вплоть до разведки боем и досмотра транспортных средств. Вот это последнее – не надо. Это для нас – явное превышение полномочий. Пока.

«Пока» – потому что я очень хочу поковыряться в этих лодейках. Потому что, если какие-то… придурки у меня девку украли, то ведь такие же… деятели и в других местах подобные акции устраивают. Тут я князю Ярославу Мудрому, который хвалился, что Русь поставляет в Византию великое множество рабов – верю.

Решение, для начала, мы придумали простое: 4 парных наблюдательных поста на высоких местах вдоль реки. Набрали мальчишек, дали каждой паре по рожку – ух как противно поют! Аким им старательно мозги промыл. Чувствуется – «славный сотник». И вперёд – каждый день через день. А мне – посты проверять. Ох, и набегаюсь я за день!

Вот так, из мальчишек-наблюдателей, начала формироваться моя первая служба. Первая, пока ещё – иррегулярная, «силовая структура» – ВОХРА.

Странно мне: серьёзных проработок по этой теме у попаданцев не встречалось. Я понимаю – вохровцы в попадизм… избегают. А другие? Что, с охраняемыми периметрами дела не имели? А просто подумать? Опыт-то – у каждого. Общенациональный и многолетний. По ту и сю сторонний. Как у Владимира Семёновича о поездке в рай, в «Райских яблочках»:

 
«Прискакали – гляжу – пред очами не райское что-то:
Неродящий пустырь и сплошное ничто – беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап – тысяч пять – на ворота глядел.
…
И огромный этап не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Здесь малина, братва, – оглушили малиновым звоном!
Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел».
 

Тут некоторые господа-товарищи старательно открещиваются. «Совковость» поругивают. Пытаются, знаете ли, явить свою кондовую двадцатьпервовекость. Полностью пренебрегая предшествующим наше-народным опытом. Зря, товарищи, зря. «Выплеснуть ребёнка вместе с водой» – английское народное выражение. Не надо нам этого… англичаньяния. У нас и свои мудрости есть.

Вот к примеру: «Навык карман не тянет».

Или вот ещё: «Не садись на пенёк, не ешь пирожок».

Смысл-то очевидный: съел не тот «пирожок» – сядешь не на «пенёк», а на существенно более продолжительное время. И тогда «навык», который «не тянет» – очень даже пригодиться. Навык работы с охраняемыми периметрами. Как с той, так и с другой стороны.

Есть же очевидные вещи: контроль целостности, визуальное наблюдение, система оповещения, форма и время реагирования… Понятно, что полностью «закрыть» объект типа «Вотчина Рябиновская» я не могу, но некоторые меры принять сам бог велел.

 
«Предо мною икона
Да запретная зона,
А на вышке всё тот же
Надоевший чекист».
 

Икон тут полно, запретку я сам устанавливаю. Вот только чекистов нет. И вышек пока не построил. Но – есть подходящего размера деревья в удобных, для организации постов наблюдения, местах.

Охраняемые периметры бывают разные. Разницу между зверинцем и дурдомом понимаете? Если открыть клетки зверей – они побегают и возвращаются. К месту кормёжки. А вот психи – расползаются по планете. У меня тут… – зверинец для психов?

На следующий день Елица убила выздоравливающего голядского «куча».

Донесли эту новость до меня весьма драматическим образам. Прямо говоря: «сногсшибательно».

Только я заявился после своей ежеутренней многокилометровой пробежки во двор своей Пердуновской усадьбы, только собрался поинтересоваться у стоящей там толпы моих людей:

– И чего мы тут толпимся? Заняться нечем?

как один из них кинулся на меня с ножом.

Самый старший из голядин, восемнадцатилетний парень, вдруг, в три шага, подскочил ко мне. Нож в его руке, направленный снизу в мой живот, я увидел уже в движении.

Один из великих физиков, насмотревшись вестернов в компании своих более молодых коллег, как-то выдвинул гипотезу: «Положительный герой побеждает злодея потому, что не думает».

Вывалившаяся из кинотеатра дебатирующая гипотезу компания, немедленно накупила игрушечных револьверов и устроила посреди ночного благопристойного европейского городка – «Дикий Запад». Экспериментальная проверка показала справедливость гипотезы: великие физики чисто инстинктивно употребляют «Смит энд Вессон» эффективнее, нежели просто талантливые – обдуманно.

Злодей планирует своё злодейство, потом приступает к его реализации. В этом процессе задействована кора головного мозга. А «Белый рыцарь» – сплошные инстинкты, «всадник без головы». Он инстинктивно вытаскивает револьвер и инстинктивно, не думая, давит на курок. Мозги – не работают, процесс – не тормозят, пуля – вылетает раньше. Очевидное следствие: безмозглость при стрельбе – признак благородных намерений и возвышенной души.

Вот и у меня так – ничего подумать я не успел. Просто, совершенно инстинктивно, закрылся левой рукой. С зажатым в кулаке дрючком. Мой кулак попал под кулак нападающего, и дрючок снёс его кисть вправо от меня. Его нож проскочил мимо моего живота и воткнулся в полу моей овчинной безрукавки. Насквозь. Парень, продолжая движение, попал мне плечом в лицо и локтем в грудь. Сшиб меня с ног, и сам свалился сверху.

В следующее мгновение его с меня снесло. «Как пушинку ураган сметёт с ладони». «Ладонь» здесь изображал я. А «ураганом» был мой зомби.

Хорошо, что Сухан на наши пробежки берёт жердь, а не рогатину. При такой силе удара… был бы «шампур насаженный». Хотя здесь говорят – «вертел».

Я, видимо, имел очень целеустремлённый вид, когда стал подниматься. Потому что подскочивший ко мне Фанг, начал, быстро мешая голядские и русские слова, нервно плясать передо мною, старательно демонстрируя разведённые в стороны, пустые руки:

– Господине! Нескубиките! Дуоти пасакути! Твоя мергина убила карус!

– Назад! Отойди назад, Фанг. Не прыгай. Ноготок… этого связать. Я говорю – не прыгай! Фанг! Я – в себе. Ивашко, спокойно. Убери саблю. Всем заткнуться. Всем сесть. Быстро! Мать вашу!

Ну вот. Почему-то я снова живой. Вот в безрукавке – дырка здоровенная. А во мне – нет. Тут – дырка есть, а тут… кажется, нет. И мокрого ничего нет. В смысле – крови не видно. Странно. Расстояние до проскочившей мимо «костлявой» – около 12 сантиметров. Половина – снаружи – до острия ножика, половина – внутри – в брюшной полости. Вот бы был он на эти 12 сантиметров ближе и… и вскрыл бы меня как консервную банку. Дальше… Ну, понятно.

Глубокие ранения в живот в эту эпоху, практически всегда и мучительно смертельны. Исключительно по гигиенистическим показаниям. Заражение, блин. «Антонов», извиняюсь за выражение, огонь. Что-то мне… подташнивает… где бы тут присесть… а то ножки-то у меня… и утереться. За ушами, блин, течёт, и в промежности, извиняюсь, того, хлюпает… Как-то я… потею сильно от такой… физкультуры. Вот сюда на брёвнышки… И тихохонько при… прибревниться.

У-ух. Даже, пожалуй, и 10 сантиметров хватило бы. Всего-то… А вот и Домна квасу несёт. Стандартное святорусское успокоительное. Пока глотаешь – не дуреешь. Выпью и очухаюсь. Или восьми достаточно? Найду свою кольчужку, и буду носить не снимая. И в баню, и на женщину… И вообще – танк бы мне. Или космический корабль. Без этих всех… предков. Кха-кха. Да, уже писка нет, горло звук держит. Можно и полюбопытствовать.

– Что случилось? Рассказывайте.

Рассказали. Шестнадцатилетний парень-голядина, которому я так удачно сотряхнул мозги при первой встрече, уже практически закончил свой курс лечения у Мараны, и та посылала его в качестве сопровождающего в лес с девушками. После нашего возвращения, я оставил Трифену у себя в Пердуновке. Ну уж очень мне понравилось, как она страстно шепчет «ещё, ещё». Да и грамоте подучиться надобно. А Елица отправилась на заимку. Сегодня с утра Мара погнала молодёжь за кое-какими травами в лес, а часа через три из леса прибежала «вся из себя вне себя» Елица. И сообщила… ну пусть будет – «сообщила», что она убила своего напарника.

Мара подняла второго выздоравливающего голядина, у которого «ахилл» был порван, и отправила его на костылях в Пердуновку. Теперь здесь и я появился. Появился и узнал эту сногсшибательную новость. Вот таким 12-сантиметровым способом. Или – восьми? Хотя, наверное, и шести хватило бы.

Всё это очень интересно, ребята, но у меня возникла более важная задача. Более насущная. В смысле – вопрос существования. Существования меня, любимого.

– Фанг, почему этот парень хотел меня убить?

Быстрый обмен репликами на голядском. Парень… крепкий. Похоже, у него сломано плечо, но виду не подаёт. Только – весь белый и пот выступил. «Белый индеец» – будет петь песни у пыточного столба в окружении злобных врагов.

– Он говорит: «Ты нарушил договор. Ты обещал нам защиту. А твоя… кале… убила одного из наших юношей». Он говорит: «Никогда кале не может одолеть воина. Только колдовством. Ты дал ей волшбу, и она убила человека. Ты хочешь перехитрить нас – ты делаешь вид, что ты – друг, но ты – враг. Ты уничтожишь нас всех. Ты крестами закрыл для нас тропу Велеса. Теперь ты отправишь нас к твоему богу. Твоему богу нужно много душ людей. Тех из вас, кто приводит к нему много душ – ваш бог награждает». Он хотел убить тебя – тогда договор кончится, тогда мы сможем уйти тропой Подземного бога.

Ребята! Как вы все мне надоели! Я же нормальный человек из 21 века! Я просто хочу спокойно жить, а не разгадывать ваши семантически-символические загадки сакрально-астрального толка! Кто такой «Подземный бог»? «Тропа» этого… «метростроевца» – это что? Путь в свиту Велеса, смерть вообще или подземный ход к «Звёздным вратам» в районе пирамид египетских? Почему женщина не может убить мужчина? «Нажал на кнопочку и человек готов». В смысле – получил уже всё, ему по жизни уготованное. Что такое «кале»? Пролив между Францией и Англией? Тогда почему «моя»? Нефига мозги не варят. Раз я не понимаю их смыслов – попробуем предложить им мои.

– Он солгал. Он сказал, что я делаю вид, будто я вам друг. Эта ложь. Я никогда не делал вид, что я вам друг. Я вам не друг – я вам господин. А вы – мои рабы. Он раб, который поднял руку на своего господина. Ивашко, каково наказание за такой проступок?

– Так это… Смерть. Господине.

– Фанг, этот раб повинен смерти. Убей его.

Фанга трясло не меньше, чем меня минуту назад. Я смотрел ему в лицо. Который раз я смотрю в твоё лицо, боевой волхв? На грани твоей смерти, на грани – моей, теперь – ещё чьей-то. Жил ты себе спокойно в своём святилище, жертвы приносил, христиан резал. Так бы и дожил до старости. Но явился Ивашка-попадашка. И нет ни святилища, ни медведя, ни Велеса. А есть непрерывная мучительная последовательность отказов от истин, «впитанных с молоком матери» и принятия новых, чуждых, непонятных. Личный «Рагнарек», персональный «Конец Света». Цепочка болезненных, выворачивающих твою душу, решений.

Вот и ещё одному время пришло. Или ты отвечаешь за свои слова, как и должно мужчине, тогда ты – раб, ты должен выполнить приказ господина и убить своего, соотечественника, сородича. Или ты безответственный инфант, и тогда ты просто говорящий кусок мяса. Тоже раб, но с более ограниченными функциями, для вспомогательно-хозяйственного применения. «Орудие не-мычащее».

Мара его немножко подлечила – гной по лицу уже не течёт, струпья по краям менее насыщенного цвета. Жаль будет потерять мужика.

– Какой смертью ты хочешь его казнить? Господин.

Вот только теперь, после вопроса Фанга, парень издал стон. А мои вокруг выдохнули. А я нет. Как-то я не сомневался. Или я так его хорошо понимаю, что могу точно просчитать его решения? Да нет, просто устал, просто мне всё как-то… одночленисто сейчас – один будет покойник или два. Или больше. Душевные переживания есть функция отдохнутости. А у меня пока организм реагирует чисто минимально, на уровне фактов: Фанг остаётся рабом, парень становится покойником.

– Любой. На твой вкус. Более быстрой, менее болезненной, без большого пролития крови.

Убивать надо легко. Не умножая количества боли в этом мире. Он и так… весь больной. Чисто функционально: «нет человека – нет проблемы». И хорошо бы… поменьше грязи на дворе. А то опять мухи слетятся.

– Ты хочешь, чтобы я выбрал смерть своему воину?! Которого я учил 7 лет?! Которого я воспитывал как младшего брата?! В которого вложил свою душу?!!!

Вона как… Он вложил… И чего мне с того?

– Ты вложил в него мало души, Фанг. Ты не сделал его способным меняться. Он остался душой там, в лесу. Для него старый закон – месть за родича, сильнее нового – защита господина. Ты научил его твёрдости, ты не научил его изменчивости. Мир – изменился, а он – остался. Теперь – навсегда. Его вина – твоя вина, его смерть – твоя казнь.

«Твоя казнь» – это когда ты казнишь, или – когда тебя? Впрочем, для Фанга сейчас верны оба смысла.

Волхв сглотнул, подошёл к связанному парню. Кажется, тот что-то спросил. Фанг развернул его, стоящего на коленях, ко мне лицом, чуть прижал ему шею, тот опустился, почти касаясь травы грудью. Бывший учитель перекинул через своего бывшего ученика ногу, будто усаживаясь верхом на связанные за спиной парня руки. Положил ему свою левую ладонь на затылок, кажется, даже погладил, запустил пальцы в волосы. Потом, чуть нагнувшись, взял в ладонь правой безбородый ещё подбородок осужденного. И резко рванул обеими руками в разные стороны. Одновременно и поворачивая голову слева направо, и чуть поднимая её снизу вверх. Негромкий хруст был почти заглушён ахом зрителей, пронёсшимся по двору. Лицо парня было у меня перед глазами, и я хорошо видел, как его глаза сначала резко распахнулись после рывка палача, а затем начали медленно закрываться. Из уголка рта через расслабившиеся мышцы губ побежала струйка слюны.

Фанг осторожно опустил тело на землю, несколько мгновений постоял над ним согнувшись. Потом выпрямился и уставился мне в глаза. Кажется, он плакал. Нет, ни – всхлипов, ни – текущих слёз. Просто… блестят глаза.

– Спасибо Фанг. Ты хорошо исполнил мою волю. Пошли дальше. Потаня, отправь людей копать могилы. Я же говорил – две нужно всегда держать готовыми. Запрячь телегу. Ноготок, Сухан – со мной. Поедем на заимку, заберём тело и проведём разбирательство. Фанг?

– Я… я останусь… подготовлю… умершего. Если позволишь. Господин.

– Хорошо. Поговори с остальными мальчишками. Я не хочу терять своих… людей.

В толпе народа, собравшейся во дворе, я видел и троих мальчишек-голядин, которых я оставил здесь и использовал то для мелких работ, то в качестве рассыльных, то, в последние дни, на постах наблюдения за рекой. На крыльце сидел последний из «старшей группы воспитанников Велеса», последний из юношей-свидетелей нашего «исторического договора» с Фангом. Нога стянута лубками, рядом костыли. Тогда этот парень первым кинулся на меня. И досталось ему больше всех. Что и сохранило ему жизнь. Кто будет следующим «шахидом-малолеткой»?

– Ты останешься здесь. Фанг, Потаня – устройте парня. Вещи его мы привезём. Ну, долго там ещё запрягать будут?

Через час мы заявились на заимку. Я был рад, что с нами нет голядин – нет уверенности, что не будет какого-то нового… взбрыка. Разобраться я хочу сперва сам.

– Ну, Марана, сказывай. Как живёшь-можешь. И почему у тебя люди друг друга насмерть режут.

Елицу пришлось поднимать со сна – Мара накачала её успокаивающими отварами так, что у девчонки постоянно закрывались глаза. Опухший от слёз вид привлекательности не добавлял. Сонное встрёпанное чучело изложило нам собственную версию произошедшего.

Пошли собирать травы, остановились отдохнуть, болтали, шутили. Парень начал приставать, она отказала, он накинулся, она отбивалась, случайно подвернулся под руку ножик, случайно попала по горлу… Испугалась, кровь вытекала так быстро… Когда поняла, что ничего сделать не может – кинулась на заимку. Всё.

Чистой воды несчастный случай на основе юношеской гиперсексуальности и взаимного непонимания.

Елицу после очередной литровой кружки отвара отправили «на – горшок и – спать», Ноготок с Суханом повели телегу к месту событий – забирать тело и оставленные вещи. А мы остались с Марой с глазу на глаз.

– Выпьешь узвару, волчонок? Я такой узвар варю… пальчики оближишь.

– Благодарствую, Мара. Что-то не хочется.

Я что, псих полный, пить неизвестно что на ведьминой кухне?! Тут даже колодезная вода – пять минут постояла и уже… возможны сюрпризы. Мара поняла, что я понял насчёт предлагаемого «узвара» и несколько расстроилась… Интересно, а что именно она хотела в меня влить? Но она мгновенно сняла с лица всякие свои специфические расчёты и перешла в режим болтовни доброжелательной светской дамы.

– А чего там у вас слыхать? Как там твои кирпичи лепятся?

Умная женщина. «Старика расспрашивай о здоровье, женщину – о детях, мужчину – о его делах». Азбука тактики построения диалога, вызывающего положительные эмоции у собеседника.

– Кирпичи – лепятся. А головы – валятся. Фанг только что, по моему приказу, сломал шею старшему из голядин.

Я изложил Маре сюжет сегодняшней казни на Пердуновском подворье. Марана перестала улыбаться, но старательно помалкивала, делая вид, что всё это дерьмо, в котором я оказался, её не касается.

– А теперь, Мара, я хочу узнать, что там было на самом деле.

– Волчонок, тебе ж девка всё сказала, ни словечка не соврала. А я ж там не была, сама не видала…

– Марана! Сколько ещё ты будешь меня за придурка держать! Мы ж с тобой вроде договорились – по честному.

– А я что? Я ж там не была… А ты? Ты сам-то! Какое – по честному! Печка не сложена! Зельев нет! Девку грамотную забрал! Амбары эти…

– Кончай ныть-крохоборничать. На Кудряшка становишься похожей. По делу. Что там было?

Я люблю рассматривать Марану. Это зрелище не для слабонервных, так что каждый раз у меня появляется некоторая внутренняя гордость:

– А – вот. А я – могу.

Но когда она пребывает в столь глубокой задумчивости, когда оба её глаза – и вертикальный, и нормальный – полуприкрыты, а по лицу прокатываются волны неконтролируемых её сознанием гримас… Мда… Когда всё это закончиться – моя гордость будет сильнее обычного.

Мара вдруг спрыгнула со своего довольно высокого сидения и быстро пробежала в противоположный угол поварни. Когда она перемещается на своих чудовищно, неестественно вывернутых ногах… Какое-то гигантское насекомое стремительно прыгает на копытцах-пуантах, сметает всё вокруг ненормально широкой юбкой и вдруг замирает. Поднятый ветерок успокаивается, но чувство смертельной угрозы не исчезает. Стремительность и неестественность дают в сумме опасность. Или – в произведении?

– Ты сам в этом виноват! Это твоя вина!

Здрасьте. Девка прирезала юнца, а вина – моя. Даже я на Фанга наезжал более обоснованно. Не, Марана, я – где, а они – где? Что-то ты не…

– Что глядишь? Ты вспомни-то тот день, когда ты гречанку свою вызволял. А, волчонок? У Елицы душа и так-то… покарябана да на сторону скрючена. А тогда… Она ж сперва до смерти, до рвоты перепугалась, когда её эти… людоловы схватить пробовали. Потом – когда ты её подружку выручать идти не хотел. Не хотел, не хотел. Девка-то мне всё по-рассказывала. Потом ты её в мужское платье одел. В первый раз в жизни. Ей это… Да любой девке такое – вспоминать надолго хватит. Потом она чуть не утонула, перед вами раздеваться пришлось, косу расплетать. Да у иной бабы и за всю жизнь такого позора не бывает! А дальше ты её, считай, в бой послал. От первого боя и взрослые мужи слезьмя ревут и к мамке просятся! А тут… её, одну, голую, перед ворогами оружными, злыми, чужедальними… плясать заставил. Да любая бы – в сопли растеклась! Белугой бы выла, ручками-ножками сучила. Она же через себя, через всю душу свою, через все страхи – тебя ради перешагнула. В узел всё своё естество завязала да в кулачок зажала. А ты? Ты хоть доброе слово ей сказал? Хоть похвалил как, прикрасу бы какую, подарочек за труды её? Хоть бы по головке погладил. А ты… Там ведь и твоя голова под мечом лежала. Чурбан берёзовый.

Мда… Крыть нечем. Как сказал Наполеон: «Только правда – оскорбительна». Но это ж не по-нашему! Не по ГГуйскому! Это ж нас, очень ГГуёвых мужиков, принцессы должны… «одаривать благодарностью». А если ГГуиня – то принцы. А благодарить служанку, рабыню… за исполнение моих команд… за исполнение корявое и с взвизгами… Это её должностная обязанность! Она за это деньги получает! Ну, не получает – рабыни не на зарплате. Но всё равно – скотинка двуногая, «орудие говорящее». А что, Ванюша, ты собаку за добрую службу по ушам не потреплешь, кусок повкуснее не подкинешь? А тут… хомосапиенка. Хоть бы кумачку кусочек.

Не, можно, конечно: «пальцы – веером, зубы – шифером»… И морду – кирпичом. Я-де, не хрен собачий, а «пришелец из будущего». Во мне куча всякого-разного научно-технического и социально-морального… прогресса. Как-бы мудрость, где-то тысячелетия. И вы тут все, по мановению пальчика моего… Но туземцам весь этот попадуйский трындёж… «как пришелец, так и ушелец».

Можно и по-туземному: я – Иван, почти боярский сын. Тут, конечно, «Святая Русь». И такое же население. Но… это ж люди! Которые, конечно, разных сословий и состояний бывают. Но остаются всё той же бесшёрстной обезьяной… Хоть бы блестяшку какую… А я так глупо… Но-но! Не надо всё на меня, помахивай там…

– И Елица от моей неблагодарности воткнула нож голядине в горло? Так, что ли?

– Дур-р-рак ты, волчонок. То, вроде, смысл какой имеешь, а то… Ты дальше-то вспоминай. Елица с Трифеной встретилися. Обнялись подруженьки, поплакали. И тут ты явился. Елицу из тепла, от души близкой… – долой. А подруженька-то, изменщица, и сама рада. И все муки-страхи, Елицой пережитые – всё попусту. И тебе не надоть, и подружке закадычной… так это. А вот что у тебя уд крепкий да ручонки жадные… враз и дружба, и смелость – будто не были. Была подруженька – и не стало. Сколько волнений пережито, да бед вытерплено, да трудов сделано, а как кончилось надобность… «Коли нужен – сарафан пригожается, а прошла нужда – по подлавью валяется».

Да уж. Я там в себя приходил да любовным утехам предавался, а в двух шагах геройская девка обидой да тоской-печалью мучилась. Коряво как-то у меня получилось. Глупо, грубо и неблагодарно. Стыдновато… Но.

– Мара, ты не ответила. Почему девка убила парня?

– Почему-почему… Потому. Она парней боится. А ты в один день ей столько страхов всунул, сколько у неё и с рождения не было. А напоследок заставил голой к чужим мужикам идти, всякие срамности перед ними выплясывать. И что вышло-то? Она себя переломила, она по твоему сделала, да и поняла: в ей власть есть. Власть над мужиками. Тут покрутила, там повертела, а он встал да и пошёл. И долг свой сторожевой забыл, и товарища бросил. Как бычок на верёвочке.

– И она решила проверить свою власть над этим парнем?

– А ты чего ждал? Она-то после всех страхов ваших только одну прибыль и получила: вот это, тобой ставленное научение. И чтоб не проверить, не попробовать?! Ну, знаешь, «нашему уроду все не в угоду».

 
«Если сам вам шпаги дал
Как могу остановить я
В грудь влетающий металл
Кровопролитье, кровопролитье».
 

Мушкетёрка… А что мы втроём вокруг неё в темноте сидели, пока она выплясывала? Что того мокшу только Сухановская рогатина остановила? Не подумала.

Хотя она и сама, когда её повязать пытались, от одного-то отбилась. А тут, вроде, свой же, был больным, лежачим, выглядел слабым. Не рассчитала, заигралась… Насмерть.

Дать ребёнку в руки пистолет, и чтобы он не попробовал «а громко ли бабахнет?»… Ей же 13 лет. Я постоянно об этом здесь забываю. Я и сам-то ростом не велик. Вот и кажется, что и все, выглядящие моими сверстниками, такие же, как я сам. Да, здесь полно тринадцатилетних замужних женщин. Есть уже и детные. Но сами-то они ещё дети…

И чего теперь делать? Преступление, совращение с убийством – должно быть наказано. А убийство в целях самозащиты – нет. Но женщина, убившая мужчину – да. А рабыня, убившая раба… на усмотрение рабовладельца. Но женщина, овладевшая властью над мужчинами, доказавшая эту свою способность…

Сегодняшний покойник был прав: я дал девочке «волшбу» – «кокетство» называется. Навык провоцирования молодого самца хомосапиенса на сексуальную атаку. За это в мужском мире… Наказание в особо жестокой форме. Публичное унижение, избиение, изнасилование, изуродование, калеченье, «выбивание глупостей», «избавление от гордыни», втаптывание в грязь, подавление психики, приведение к состоянию забитой скотинки. «Чтоб другим неповадно было», «дабы закон божий не забывала», «по естеству своему жила»… Мужской шовинизм как выражение стайной иерархии. Инстинкты самосохранения, саморазмножения и социализации – в одном флаконе, в массовом выражении. Цирцеи выживают только на неоткрытых островах.