Текст книги "Сильнее страха (СИ)"
Автор книги: Улия Воронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
Тоно против воли, чуть не рассмеялся, до того нелепо было это представление. Но перед ними стоял не просто сумасшедший, а психопат, в чьей полной власти они теперь оказались, и это уже было совсем не смешно. Тоно проклял себя за беспечность, которая, может быть, будет стоить им жизни.
Рене, не смотря на отстраненный вид, хорошо осознавала, что происходит. Она понимала, что змееногий не лжет. У людей при одном лишь упоминании о крови участилось дыхание, и начали раздуваться ноздри. Когда она изучала патопсихологию, им говорили об этом синдроме. «Вампиры»! На самом деле всего лишь их поверхностная имитация, сопровождаемая психопатологической зависимостью от крови, как некого символа вечности, мощи, энергии, способствующего избавлению от страхов, особенно страха смерти. Один из самых распространенных синдромов их времени. Они не успокоятся, пока не попробуют кровь, сегодня же. Чтож, значит, пришло ее время.
– А, так вот оно что!.. А я подумал было, что ты – просто гад ползучий, ползаешь везде и гадишь, – спокойно сказал Тоно.
Вампиры «зарычали» от ненависти, сверкая глазами и глотая слюну, Даккрейдердак побледнел от оскорбления, его желтая змеиная кожа стала тусклой, узоры почти исчезли. А Рене подумала, что Тоно не заслуживает той страшной смерти, которую сейчас обдумывает это существо. Тем более из-за нее.
Она поймала его напряженный взгляд и прошептала одними губами: «Уходи». Тоно поднял брови – «Но как?»
То, что она выкинула, изумило даже Тоно. Она вдруг завораживающе медленно начала раскачиваться и опускаться на землю. Так медленно и осторожно, что никто не бросился на нее сразу. На лице застыла отстраненная маска, она словно против воли воспроизводила какой-то ритуал, таинственный и ужасный. Все с изумлением смотрели, как она, не торопясь, почти торжественно, сняла обувь и вытянулась на грязном тротуаре, лицом вверх, словно ведьма, вызывающая стихию. Даккрейдердак насторожился, и все напружинились, с суеверным страхом ожидая от Рене всего, что угодно, готовые схватить ее и растерзать без промедления, но не в состоянии начать делать это первыми. Она знала, как много страхов у этих существ, как легко они пугались и как сильны были эти страхи. Именно поэтому, большинство из них стали такими подонками. Все просто: чтобы бояться меньше, нужно самому внушать страх, «перейти на темную половину». Это самое простое. Ее незамысловатые движения казались им магическими, ритуальными, жуткими, ведь страх, как известно, заслоняет разум от реальности. Ни одна из их многочисленных жертв так себя не вела, и они смотрели на нее, беззащитно, но таинственно распростершуюся на земле, застыв от ужаса.
Тоно осторожно отступал назад. Секунда – и, оказавшись у них за спинами, он помчался по улице. Главное было добежать до угла. Вампиры, конечно, не сообразили, но змееногий – очень быстро понял, что произошло. Он начал стрелять, но убить Тоно сразу, не дав ему пережить унижения, и тем самым лишить себя наслаждения от его мук, от победы над ним, ему все же не хотелось, он стрелял по ногам, и промазал. Только поэтому Тоно удалось уйти. Рене тотчас быстро поднялась и застыла, ожидая их мести. Стоя принять боль легче.
– Черт! Он ушел, идиоты! Скоты безмозглые!.. – Даркрейдердак хлестнул вампиров хвостом, как плетью, и те взвыли от боли. Далее последовал поток отборной брани на вселенском.
– Это она, она отвлекла нас, сука! Она специально, легла на землю!.. За это ты ответишь!
Они надвигались на нее, ноздри раздувались, глаза налились кровью. Один из них резко взмахнул рукой, и ее щеку остро засаднило – он умел причинять боль. Остальные приблизились вплотную… Кто-то занес руку для следующего удара…
Еще секунда и вампиры набросились бы на нее все и сразу, если бы не их главарь. Он желал большего. И прежде всего, ее испуга, унижения и торжества своей власти над ней.
– Нет, стойте!.. Стойте, я вам говорю! Если она умрет сейчас, ее дружок не вернется, но если мы заберем ее в Лабиринт, он скоро окажется в нашей власти, так же, как и она сейчас, он придет за ней, тогда и поквитаемся!
– Он струсил, он не вернется!
– Возможно. Но тогда мы расквитаемся по полной программе с ней, а его найдем позже, и расскажем, как она умирала! Даже лучше, мы запишем ее смерть, и ему покажем!.. А потом запись продадим!
– Да! Да, он оставил ее нам!
– И мы поиграем с ней!.. Ей понравиться!..
– А потом мы поймаем и его! И ему понравиться, когда он будет смотреть, что мы с ней делали!
– А потом продадим запись! Это большие деньги!
– И попьем, вдоволь попьем его крови!
– Крови!
– Да, но сначала мы отыграемся за этого подлого труса на его подружке!.. Слышишь, ты, шлюха, на тебе живого места не останется, это я, Даркредердак, обещаю тебе! Знаешь, если он не вернется, я сам тебя по кусочкам разберу! Медленно. Для него.
– Она наша! Крови! – заорали вампиры.
В предвкушении удовольствия, они начали свой ритуальный танец, стараясь вызвать в ней ужас. Вампиры двигались вокруг нее, потрясали огромными ножами прямо у нее перед лицом, резали одежду на ней, царапая кожу, приближали вплотную свои жуткие погасшие, как у мертвецов, лица и облизывались. Даркрейдердак смеялся от радости и удовольствия, когда она вздрагивала или уклонялась от прикосновения лезвия. Но Рене делала это, скорее инстинктивно, и ей не было по-настоящему страшно. Это была не та боль, которую бы она не смогла бы вынести, не тот страх, что нельзя пережить. Перед ней были лишь обычные садисты, которые изголодались по насилию, не больше. За то потом, ее ждала смерть. Дакрейдердак это понял по ее лицу довольно быстро. И ему это не понравилось.
– Довольно. Нам пора в Лабиринт. К Лебруку! Я, Дак Даркрейдердак, даю слово, что вы сегодня получите вдоволь свежей крови! Мы славно попируем!
– Да! Крови!.. К Лебруку!
Он снова щелкнул хвостом, точно плетью, и все помчались в сторону тьмы – в Лабиринт. Один из людей перекинул ее через плечо и последовал за остальными. Все перевернулось у нее в сознании – они двигались так быстро, что Рене не могла ориентироваться, не могла что-либо запомнить. Она ничего не видела во тьме и только чувствовала усиление мерзкого запаха старых нечистот, как в норе хищников. И чем дальше они шли, тем тесней становились улицы, потому что теперь она время от времени задевала плечом противоположную стену. Еще она почувствовала изменения силы тяжести – видимо, они то поднимались вверх, то резко спускались, то шли прямо, то сворачивали и петляли. Как они сами ориентировались в полной темноте – неизвестно. Тоно никогда не сможет найти ее здесь. По-крайней мере, она уже под землей, значит, ближе к могиле.
Они снизили скорость, и внезапно ее ослепил свет – дверь! Они вошли в большое помещение, где видимо, находился трактир. На земляном полу под низким каменным потолком стояли столы и лавки, сидели, стояли, валялись люди и планетники. Все это освещалось множеством чадящих свечей. К запаху нечистот теперь примешивался запах отвратительного вина, курева и рвоты. Ее бросили на пол, потому что Даркрейдердак пошел договариваться с хозяином, а остальные присели за стол, чтобы освежиться тухлым вином, тотчас поданым безносой от смертельной болезни служанкой. Рене оказалась среди мусора, застарелых помоев, и свежих еще пятен крови. Кто-то из вампиров ради смеха наступил ей на руку тяжелым сапогом, тогда она отползла под стол, и осмотрелась.
Хозяин в баре разливал вино– это был огромный похожий на студень планетник, полупрозрачный с головы до ног как огромная медуза, холодно и без эмоций он слушал жестикулирующего хвостом Даркрейдердака, маленькие глазки едва скользнули по ней, и он что-то коротко ответил, на что Даркрейдердак в свою очередь ответил пространно. Видимо, они торговались. Рене посмотрела вглубь зала – несколько пьяных, и озверевших от винного возбуждения людей избивали красного от крови планетника. Он лежал на полу, как и Рене, вперив безумный от боли и отчаянья взгляд вверх. За соседним столиком обнималась парочка, рядом еще несколько компаний с удовольствием пили вино и закусывали жарким, шумно смеясь над собственными шутками. У дальней стены были прикованы женщины для развлечений, жалкие, грязные, в лохмотьях, с тусклыми от отсутствия алкоголя, наркотиков и еды взглядами. Они сидели или лежали прямо на полу, тупо разглядывая посетителей, в ожидании очередного клиента. Взгляд Рене задержался на молоденькой девушке, лет шестнадцати. Она сидела на корточках, и, глядя в осколок зеркала, энергично расчесывала длинные грязные волосы, стараясь сделать их более привлекательными. Жалкие обрывки одежды на ней выглядели все же аккуратнее чем у других, а взгляд был живым и подвижным. Правая половина ее лица была изуродована, кожа стянулась безобразным рубцом, искажая черты, и лишая ее привлекательности. Теперь ее возьмет, скорее всего, только какой-нибудь извращенец или садист, но по всему было видно, она надеялась, все еще надеялась на лучшее. Может потому, подумала Рене, у которой защемило от жалости сердце, что не успела еще ничего хорошего увидеть в жизни и отчаянно нуждалась в этом.
Тем временем, Даркрейдердак договорился с хозяином. Все поднялись из-за стола. Один из людей небрежно схватил ее за волосы и потащил за собой. Они взяли с собой и ту девочку, с изуродованным лицом, и еще одну женщину, постарше, всю в ссадинах и шрамах от регулярных побоев. Обе они оживленно вскочили, предвкушая еду.
Они спустились по каменной лесенке в маленький зал, очевидно предназначенный для небольших частных вечеринок. Посредине стоял большой грязный стол и две скамьи, пол был почище, чем в большом зале, и покрыт грязной соломой.
Женщин посадили за стол вместе со всеми, а Рене цепью пристегнули к кованному кольцу торчащему из стены. Вокруг этого кольца и другого, рядом, и на полу, под ними, полумесяцем расползлись бурые пятна. Очевидно, на частных вечеринках в Лабиринте было принято жестоко развлекаться с жертвами, и записывать это – на противоположной стене был установлена старая видеокамера. Хозяин сам внес поднос с едой и вином, и на какое-то время о Рене почти забыли, разве что вампиры кидались объедками и костями, от чего женщины приходили в полный восторг и радостно взвизгивали, когда Рене морщилась… Они думали, ей больно и страшно, но это было не так. Нет, она и не видела их. Сейчас она была далеко, в своей памяти. Она радовалась, что скоро придет смерть, что сейчас она может подготовиться к уходу, раз судьба дает такую возможность. Да, нужно вспомнить все: ошибки, чувства, что– то исправить, хотя бы в мыслях, простить. И впервые смерть показалась ей бездной, падать в которую придется, возможно, довольно долго, потому что придется вспомнить и то, что она помнить не хотела, и то, что просто не помнила. Да, пожалуй, ей не вспомнить последние пять лет, такими пустыми они были. Все эти годы после плена она не жила. Жил ее страх, не она сама. Тогда что ей вспомнить? Детство, юность? Эти воспоминания обезличил и, возможно, исказил Аалеки. Она не хотела думать сейчас о родителях, потому что боялась, что вспомнит мысли, навязанные Аалеки, об их невольной вине за ее судьбу. Нет, это конечно не правда… но может, часть правды, поскольку все корни судьбы уходят в детство… Пустое. Кого теперь винить?! В одном она была уверена, ее родители бы никогда бы не пожелали дочери такую судьбу. Все это было слишком далеким прошлым, не стоило его тревожить. Что же тогда?… Ее экипаж тоже был ее семьей. Да, с ними она обрела настоящую семью… Она тепло подумала о всех них, но за месяцы плена она привыкла к мысли, что они ушли. Аалеки говорил даже, они бросили ее, пусть, и не желая этого. Он внушал ей, что они невольно выбрали ее в жертву Эгорегозу, чтобы заслужить быструю смерть… Нет, конечно, это было не так, это был только яд, которым отравлял ее сознание Аалеки, проводя свои эксперименты. Кроме того, ему доставляло удовольствие наблюдать ее страдания от сомнений. Нет, никто из ее семьи не смог бы ее бросить!.. Они любили ее, а она любила их!.. Но и это воспоминание было осквернено, поругано… Что же тогда? Эгорегоз. Аалеки. Одиннадцать месяцев он был рядом с ней, ближе чем кто-либо. Он гладил ее руки, кормил, заботливо расчесывал ее волосы, не отдавал своим коллегам извергам, несколько раз просил совет Эгорегоза, чтобы она оставалась у него в лаборатории, и потом, когда она уже не была полноценным объектом, даже прибегал к влиянию Зоонтенгена, осуждавшего такие привязанности. Он по-своему заботился о ней… Но такое существо как он, просто не способно на чувства. Все чего он жаждал – славы, пусть она стоила другим такой адской боли. И поэтому, он не достоин того, чтобы она помнила его имя, особенно сейчас, он – ничто!.. Сейчас она впервые почувствовала, как внутри от предчувствия освобождения появилась сила, и не та, которую она боялась и подавляла, другая, сила духа… Неужели?! Она, наконец, избавиться от своих болезненных воспоминаний, обретет покой!.. Нет, покой придет только со смертью. Только бы это случилось!
Боясь вспугнуть надежду, она погнала от себя эти мысли, продолжая думать о том, что она пережила за свои тридцать два года.
Так что же достойно отсрочки смети?… Ответить было трудно. Рене вдруг расстроилась: неужели ничего?!.. Спустя пять лет после плена она все еще находилась в плену. В плену у страха. Это было так, как если бы все это время она просто спала в лабораторной клетке… Нет, нет, она ведь недавно удивлялась себе, потому что кроме привычного страха почувствовала что-то еще… Тоно!.. Тоно? Да, она хотела его вспомнить. В последнее время ей было почти спокойно рядом с ним. И он знал, почти все знал о ней. И он, кажется, хорошо к ней относился… Чтож, это хорошо, что он убежал, что будет жить. Рене мысленно пожелала ему счастья. Мысль о том, что он расстроится, узнав о ее смерти, была, как ни странно, довольно приятной. Больше у нее ничего не было. Эмм был прав. Только это у нее и есть, ни прошлое, ни будущее, ничто ее так не волнует теперь, только это. Кажется, она начала жить, только-только начала, с того дня, как Тоно узнал о ней правду… Удивительная, опасная мысль вдруг пришла ей в голову и тут же была изгнана прочь, но… ошеломила. Она вдруг подумала, что хотела бы остаться, еще ненадолго, совсем ненадолго, просто чтобы пожить рядом с ним, потому что рядом с ним было иначе, не как в клетке. Он каким-то образом отвлекал ее от страхов, заставлял желать… И все же думать о нем, как о близком человеке, было неправильно. Тем более сейчас. И это хорошо, что она умрет, ведь она может навлечь беду и на него.
Тем временем, голод физический был утолен. Пришла пора развлечений. Вампиры и Даркркейдердак вышли из-за стола. Горячительные напитки сделали свое дело, и мутные, алчущие взгляды жадно уставились на нее. Словно стая голодных зверей, они окружили ее.
– Итак, дорогуша, ты готова? Нет?.. О, мне так жаль, но запись уже началась, да и парням не терпится!.. Мы не станем больше ждать твоего дружка, пожалуй, приступим. Итак ты готова умереть, медленно и в муках, как один из забытых богов, уж не помню какой?.. – спросил Даркрейдердак, таинственно улыбаясь.
Женщины, довольные тем, что не им адресованы эти слова, что сами они в безопасности, радостно засмеялись. Вампиры глухо завыли, почуяв кровь.
Даккрейдердак приблизился к ней в плотную, и даже в этом месте, посреди целого букета отвратительных запахов, она почувствовала его запах, запах мертвечины, крови его жертв, едкого пота, и мочи.
– Что же ты молчишь, моя прелесть? Забыла слова от страха?… Чтож, страх правильное чувство… вполне адекватное ситуации. И все же, подай голос, а то, я забуду, о том, что я Великий, я сам, собственноручно отрежу от тебя несколько лакомых кусочков! Вот так…
Даркрейдердак провел по ее щеке, шее и животу кончиком заточенного под нож ногтя.
– Пустить ей кровь! – рычали вампиры возбужденно.
– Пустить ей кровь! – кричали женщины, размахивая кружками с вином.
– Снаружи ты вся такая сладкая, беленькая, прямо Белоснежка, а внутри? Какого цвета у тебя кишечник? Что если нам вытащить и посмотреть, помните, как у той девки, из парфюмерной лавки, которая так громко кричала, что пришлось запихнуть его ей в рот!..
Это все уже было. И не раз. И Рене оставалась невозмутима.
– Ты, я вижу, смелая девочка. И все же, тебе придется умереть дважды, моя дорогая: за себя и за своего труса-дружка. Он оказался так жалок, что даже и не попытался тебя спасти! Уверен, его штаны до сих пор сырые от страха!
Ничтожества поддержали его слова хохотом. Она не сдержалась и подняла глаза на Даккрейдердака.
– О, это взгляд! Смотрите все, как она на меня смотрит! Держу пари, она влюбилась!.. Но на снисходительность не рассчитывай, даже если я прощу тебя, мои ребята должны расквитаться за твоего дружка, жалкого труса!
У него были очень мутные белки. Рене вдруг поняла… все было так просто!..Как же это она не догадалась раньше?
– Я знаю, кто ты, – негромко сказала она по-унессенски, – ты – мутант! Ты родился на Унессе, планете– катастрофе. Сразу множество отрицательных факторов воздействия… эксперименты… Ты никогда не знал своих родителей, тебя никто не любил. Насилие, насилие… Да, ты тоже носишь свою боль… И садизм, это только средство снятия напряжения, ведь так?… Другого способа, чтобы тебя отпустил страх, ты не знаешь.
Зрачки его глаз дрогнули, глаза сузились. Значит, она угадала.
– Какого черта она там бормочет? Даркрейдердак! – заорали вампиры, лениво скалясь, – Она, что, посылает нам проклятье на ведьминском языке, или признается тебе в любви?
Женщины снова захохотали, вампиры, ухая, вторили им, предвкушая радость расправы, и еще более возбуждаясь, но Даркрейдердак не смеялся. И не останавливал ее. Он смотрел ей в глаза, не мигая – Рене видела, как сужаются и расширяются от ее слов зрачки, как волнение судорогой пробегает по его телу, как дрожит кончик хвоста, занесенный для удара. Она поняла, что он готов броситься на нее в ярости в любой момент. И ее начала пьянить близость легкой смерти, в возбуждении она говорила и говорила. Не останавливаясь. А он слушал, точно прислушиваясь к голосу внутри себя и поворачиваясь к ней лучше слышащим ухом.
– Так вот откуда твой страх и ненависть ко всем! Тобой с детства брезговали, презирали, ненавидели… ты каждую минуту боялся проявлений жестокости! Ты до сих пор живешь этим страхом. Именно поэтому, ты покрасил кожу и выдаешь себя за выходца с Зена, но есть признаки, которые выдают тебя с головой. Например, страшные сны. Тебе снятся кошмары, не прекращаясь! Ты скрежещешь зубами и покрываешься холодным потом, ты стараешься мало спать, но ничего не можешь поделать… и ты мочишься в постель, поэтому, все или почти все твои женщины – мертвы, ты не прощаешь им своего позора! Ты, сильный и яростный днем, ночью становишься маленьким беззащитным мутантом, которого истязали в детстве… ты часто плачешь от страха и одиночества, не так ли?.. О, я знаю, только смерть избавит тебя от прошлого!
Дыхание сбилось, она задохнулась от своих слов. Ей стало страшно, потому что это жуткое существо было так похоже на нее, те же страхи… Ее затошнило.
Даркрейдердак приблизил к ней безобразное, желтое с выступившей испариной лицо и взволнованно прошептал:
– Ты знаешь меня… Меня всего, словно я стою перед тобой без кожи. Ты знаешь мою жизнь, как никто!.. Никто еще не познал меня до этих пор, никто. Но ты смогла. Этому есть только одно объяснение – ты не человек, ты… тоже мутант!.. Поэтому там, в баре ты обожгла длинного, поэтому, ты не убежала, поэтому до сих пор жива… Ты – мутант, как и я, и ты умеешь выживать в этом мире разными способами! Ты равна мне – и в смелости, и в знании!.. Так вот мой дар: я не убью тебя, ты останешься жить! Со мной!.. Я разделю с тобой славу и величие, посвящу тебя в свои планы, я приближу тебя, как никого другого! Мы останемся вместе, вместе пойдем к великой цели, ты станешь помогать мне, я – защищать тебя! Иди, садись со мной за стол, как равная!
Ударом хвоста он рассек державшие ее наручники, она освободилась, и в недоумении теперь стояла у стены, не веря своим ушам. Вампиры, наблюдая за ними, зловеще молчали.
– Не бойся, теперь ты – под моей защитой, ибо никогда у меня не было рядом того, кто меня понимает, и кому я бы мог доверять…
Он усадил ее за стол рядом с собой и сел сам, не отводя горящего взгляда. Вампиры зарычали от негодования:
– Даркрейдердак! Ты сказал – мы поквитаемся с ней! Ты нарушаешь обещание! Ты идешь против своего слова! Ты идешь против нас!.. Даркрейдердак, ты обещал ее нам!
– Болваны, что я обещал вам? – провизжал Даркрейдердак, приходя ярость оттого, что его отвлекали от Рене, вокруг которой теперь сосредоточились все его интересы.
– Крови! Горячей, не успевшей остыть крови! Ты обещал!
– Ну, так получите, что вам обещано, глупцы!
Внезапным ударом вытянувшегося хвоста, он сбросил со скамьи изуродованную девушку, не подозревавшую об опасности, а затем и другую. Обе сильно ударились о стену и, не смотря на выпитое вино, сильно испугались. А когда увидели устремленные на них жадные взгляды, они побелели и завизжали от ужаса… Вампиры бросились на беспомощных женщин и моментально разодрали их на части, они просто рвали их беспомощные тела руками, терзали плоть, испытывая дикое возбуждение и наслаждение от совершаемого. И тут же все пространство вокруг окрасилось в красный цвет. Кровь залила стены и даже капала с низкого потолка, кровью заполнилось часть пола… Из двух худеньких женщин ее выпустили всю. Вампиры это умеют… Они пили кровь, пожирали останки, выдавливая из них капли в рот, катались и ползали по растерзанной плоти, и визжа от восторга. Сейчас они чувствовали себя властителями вселенной, богами, потому что по первому же побуждению, без раздумий прервали жизнь двух живых существ. Им казалось, теперь весь мир может рухнуть к их ногам, умоляя о пощаде, но они не остановятся, ничто их не остановит от этого наслаждения – лишать жизни. Весь их искаженный, однообразный мир, полный мрака, озарялся только муками жертв и их кровавой смертью. И Рене показалось, что она в бреду плывет вместе со столом по реке из крови, с барахтающимися в ней вампирами.
И жизнь в очередной раз обесценилась. Она и раньше не верила, что все это заслуживает тех мук, которые она испытала, а глядя на это кровавое безумное пиршество Рене просто отчаянно ненавидела жизнь за то, что она дана и таким вот существам. Почему?! Зачем им жизнь – все что они несут только разрушение и боль… Ничто не заставило бы ее жить по собственной воле после этого. Смерть рисовалась ей такой желанной, что устоять она не могла. Рене повернулась к Даркрейдердаку сказать, что он ничто, сквозняк, помет, пыль под ногами… но тут вдруг дверь отскочила в сторону. В комнату влетел, как огромный метальный снаряд хозяин заведения, весь белый от удара о дверь и страха. Даркрейдердак моментально выхватил оружие и убил его. Вслед за хозяином в комнату влетел человек, открывший огонь по вампирам быстрее, чем они встали с пола. Даркрейдердак что-то закричал ей, она не поняла его, она видела только Тоно, потом, мутант дернул ее к себе и тесно прижался к ней сзади, закрываясь от оружия Тоно, только не успел схватить за горло, а может, не захотел. Она резко наклонилась вниз, и Тоно убил его одним выстрелом. Теперь она стояла посреди тел и крови, глядя на все отрешенно, словно издалека, чтобы не сойти с ума от неистового и невыполнимого желания умереть.
Тоно, едва отдышавшись, протянул к ней руки:
– Рене!.. Иди сюда…
Она сделал над собой усилие и подошла. И Тоно прижал ее к себе так крепко, что перехватило дыхание. Потом, вспомнив про то, что она испытывала боль от прикосновений, отпустил и заглянул в глаза:
– Надо уходить. Мы все еще в Лабиринте. Сможешь идти?
Рене кивнула.
На улице Тоно кому-то свистнул и, не выпуская ее руки, бросился по темным коридорам улиц. На следующем повороте она споткнулась, и Тоно, не останавливаясь, поднял ее на руки, как ребенка. Они продолжили бежать по зловонным улицам, дышавшим на них опасностью и смертью. Наконец, забрезжил свет. Они вышли в Нижний город. Тоно, наконец, осторожно опустил ее на ноги, и Рене увидела, что по Лабиринту их вел мальчик, тот самый, из лавки Минхея. Тоно пожал ему руку на прощанье, как взрослому, и тот с достоинством исчез в лавке, унося оружие и деньги для своего отца, а они продолжили путь уже одни.
– Это был сын Минхея, помнишь его? Я не мог убежать далеко, чтобы найти помощь, я боялся, что из-за меня они начнут расправу над тобой прямо там, на углу… Когда они потащили тебя в Лабиринт, я бросился к Минхею, и уговорил его дать мне провожатого. Мальчик хорошо знает Лабиринт, Минхей поставщик и перекупщик товаров в Лабиринт и из Лабиринта уже много лет. Они знают и притон Лебрука, а я слышал, как они заорали, что идут туда. Только поэтому я так скоро нашел вас.
Рене ничего не ответила, она все еще переживала разочарование, слишком близко была смерть, смириться с жизнью было непросто. Тоно тоже находился еще под впечатлением от пережитого за нее страха, он не выпускал ее руки, непроизвольно сжимая ее время от времени, точно хотел убедиться, что она действительно рядом.
Уже сидя в вагончике, по пути на «Лего», Тоно наклонился к ней ближе, осматривая царапины, а потом спросил, с нежным участием заглянув в глаза:
– Ну, как ты?
Рене пожала плечами и отвернулась. Она не могла сейчас говорить о том, что случилось, жизнь по-прежнему тяготила ее. Она почти умерла, почти освободилась, но вместо этого, вместо нее, погибли невинные люди, как раз те, кто хотел жить, кто должен был жить и найти свое счастье!.. Да что же это!.. Даже думая о Тоно, она понимала, насколько лучше ей умереть. Она так долго желала этого, она думала, что заслужила, наконец, смерть, и вот вместо нее убили девочку, у которой было все впереди, которая так отчаянно надеялась на счастье!.. Разве это похоже на справедливость?!.. Разве этот мир достоин того, чтобы хотеть в нем жить?.. Невыносимая тоска терзала душу Рене.
Она думала, что Тоно поймет, и оставит ее в покое… Рене знала, он был способен на подобную чуткость, но в этот раз, поступил иначе. Тоно, опасаясь, что после пережитого она замкнется в себе окончательно, решил разговорить ее, во что бы то ни стало.
Он продолжал говорить с близкого расстояния, точно, испытывая на прочность ее нервы:
– Они не причинили тебе вреда?
– Нет.
Тоно снова смотрел на нее живым проникающим взглядом, она опустила глаза, но чувствовала это всей кожей лица. Господи, как выдержать это новое испытание? Ему не заставить ее желать жизни, пожалуйста, пусть он это поймет, и оставит ее в покое!..
Тоно снова сжал ее руки и тихо спросил:
– Что они делали, до того, как я пришел? Там, у стены?..
Он удерживал ее, и ей пришлось резко выкрикнуть, чтобы освободиться от его прикосновения и настойчивого взгляда:
– Они разорвали на части двух женщин, катались по внутренностям, и пили их кровь, выжимая ее из кусков плоти.
Тоно сразу притянул ее к себе и крепко обнял. Он думал, что заставив ее сказать это, он сломал эту ее защитную стену, за которой она всегда прячется, переживая свои страхи совсем одна, и что сейчас, она снова станет обычной испуганной девчонкой, которую он сможет, наконец, утешить…
– Господи!.. Знаешь, я не особенно верил в бога раньше, он остался равнодушен к моим детским просьбам оставить мне семью, но пока бежал за мальчиком Каина по этим зловещим туннелям, я молился, все время молился!.. Меня сводила с ума мысль, что мы не отыщем тебя вовремя, и что я не успею! И это могло случиться! Господи, спасибо!.. Наверное, не случись этого, я бы… не смог выйти оттуда, не захотел бы… Слышишь, я бы не стал жить без тебя!.. Ты боялась, что я брошу тебя и сбегу?
– Нет.
– Что я не успею?
– Нет.
– Нет?… Чего же ты боялась?
– Что останусь жива.
Вопреки его ожиданиям, Рене не плакала, и не дрожала. Она лишь терпела его объятия, как очередное испытание. Он посмотрел в ее лицо, и понял, что снова ошибся, так просто трактуя ее переживания. Она не нуждалась в его защите, она даже не видела его сейчас. В ее голосе прозвучало такое искреннее глубокое разочарование, что Тоно изумился.
Его надежда на доверие и близость в отношениях снова рухнула. Он отпустил ее, наконец, и выпрямился.
– Жаль, что я помешал, да?
Она не ответила, а он больше ничего не сказал, с обидой отвернувшись к окну.
На корабле, когда она готовилась лечь спать после этого длинного, как кошмарный сон, дня, Тоно устыдившись своей эгоистичной нелепой обидчивости, нелепой в сравнении с тем, что она пережила, и заглянул в каюту:
– Ну, как ты?
В его голосе звучала забота, но Рене еще никак не могла справиться с разочарованием, и гневом на судьбу – избавление было так близко…
– Все хорошо.
– Может, выпьешь чего-нибудь, чтобы легче заснуть? Принести тебе сохо?.. Или просто теплого молока?
– Я засну. Спасибо.
– Я хотел сказать, что, понимаю, что слишком спешу и давлю на тебя… Я еще не всегда могу себя сдерживать, прости. Я ведь понимаю, ты боишься, поэтому и хочешь умереть. Но если бы ты только поговорила со мной, доверилась… Тебе стало бы легче!.. Я разберусь со всем, поверь, тебе не нужно будет бояться!
– Я хочу умереть, потому что другого выхода не вижу, Тоно. Там, в грязном зале у Лебрука, я должна была умереть, я была готова к этому, я этого хотела. Но вместо меня погибли две женщины, одна из них сосем юная, и, я видела, как она хотела жить… Я давно не верю в бога, но то, что погибли они, а не я, так несправедливо по отношению ко всем нам, и так жестоко!.. Но жаловаться не на кого. Судьба. Мне придется жить. Умереть и не видеть больше Эгорегоз, и таких вот подонков, вроде Дакрейдердака, это слишком просто. Я всегда знала, что легкая смерть не для меня.
– Рене, я никогда не брошу тебя, я защищу тебя, обещаю!
– Этого не нужно. Спасибо.
– Черт возьми, ну почему ты не веришь мне? В чем я тебя подвел? – вскричал Тоно, чью душу разрывали глубокая жалость, желание помочь, принять на себя ее боль, и свое полное бессилие перед этой невыносимой холодностью и упрямством.
– Я верю тебе. Ты – хороший человек. Просто это моя судьба, не твоя.
Тоно опустил голову, и прежняя мальчишеская обида заставила его изменить тон. Теперь он заговорил с ней холодно.
– Чтож, дело твое. Завтра я уйду с утра по делам… Если хочешь, на вход поставлю защиту. Впрочем, теперь тебе особо некого бояться. Надеюсь, ты не забудешь, мы идем с Тесс в ресторан вечером. Будь готова к шести тридцати.
