Текст книги "Энджелл, Перл и Маленький Божок"

Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Глава 6

Они переслали Годфри его вещи из Хэндли-Меррик. Кое-чего он не досчитался, да черт с ним. Он не разбирался в законах. Мелкий адвокат, к которому он обратился, подтвердил слова Энджелла и сказал, что ему, возможно, придется целый год ждать своих денег.

Что же касается дома, то поскольку леди Воспер не могла им распоряжаться и, исполняя условия завещания третьего виконта Воспера, усадьба была незамедлительно передана опекунами четвертому виконту Восперу.

На этой стадии Энджелл попытался воспрепятствовать тому, чтобы компания «Земельные капиталовложения» немедленно воспользовалась своим правом купить данную собственность. Он особенно упирал на неудачное стечение обстоятельств: Флора умерла почти в тот самый момент, когда было объявлено о плане строительства. Если бы между двумя этими событиями прошло хотя бы несколько месяцев, это не наводило бы на мысль об их предварительной осведомленности, и он считал, что право на покупку осуществлять немедленно не следует, иначе откроется их тайный расчет.

Фрэнсис Хоун об отсрочке и слышать не хотел.

– Разумеется, у нас был тайный расчет: только так и делаются дела. Ясно, что Воспер будет возмущен, но он ничего не может поделать. Он получил юридически законное предложение, и он его принял.

– Я оказываюсь в несколько деликатном положении…

– Не преувеличивайте, Уилфред. Вы лучше меня знаете, что стряпчий покупателя никоим образом не обязан передавать информацию стряпчему продавца. В обязанности стряпчего продавца входит раздобыть все нужные сведения. Вот почему вы весьма мудро уговорили Воспера не пользоваться услугами швейцарского стряпчего, в противном случае, как вы говорите, процессуальные установки были бы нарушены. Мы живем в мире суровой коммерческой борьбы, у нас тут не детский сад. Если у Воспера есть претензии, пусть предъявляет их Холлису, поскольку тот не проявил достаточной бдительности.

У Клода Воспера на самом деле оказались претензии. Он прилетел в Лондон и понял, что ему следовало это сделать гораздо раньше, и справедливо, но совсем незаслуженно, сделал выговор Холлису, который устроил ему долгое совещание с адвокатом. Адвокат детально изучил условия соглашения о продаже и сообщил им, что, по его мнению, ничего нельзя предпринять для его расторжения. В соответствии с условиями документ о передаче имущества должен быть представлен другой стороне в течение двадцати восьми дней после получения уведомления. В их распоряжении по-прежнему оставался двадцать один день – в течение этого времени они могли получить дальнейшие консультации.

На следующий день, без предварительной договоренности, виконт Воспер посетил Энджелла. Сначала Энджелл отказался его принять, прикрываясь этическим соображением, что вести дело с лордом Воспером он может на законных основаниях, лишь через посредничество мистера Холлиса. Воспер сообщил, что мистер Холлис больше не является его стряпчим. После некоторых колебаний Энджелл решил принять Воспера, и разговор произошел в высшей степени неприятный. Он закончился угрозой Воспера направить подробное изложение дела Обществу юристов.

Энджелл держался с достоинством, но в душе испытывал крайнюю неловкость. Он строго берег безупречность своей профессиональной репутации и, хотя знал, что ему ничто не грозит, все же испытывал страх. Через неделю он с огромным облегчением узнал, что Воспер уехал обратно в Швейцарию. Казалось, теперь все было улажено.

По крайней мере, на деловом фронте. Что же касалось домашнего фронта, то там по-прежнему царил беспорядок. Впервые за их совместную жизнь Перл казалась вялой и апатичной. Чтобы рассеять ее тоску, развеселить, пробудить интерес, он приготовил для нее особый сюрприз. Выход «в свет». Он сказал, что купил на следующий вторник два билета в первые ряды на боксерский матч в Йорк-Холле в Бетнал-Грин. Их знакомый Годфри Браун будет гвоздем программы.

Перл недоуменно посмотрела на него.

– Что вы надумали?

– Надумал? Купил билеты. Хотел вас обрадовать.

– Я не люблю бокса. И никогда не любила.

– Но ведь вы как-то ходили в Альберт-Холл. Одна. Помните? Кажется, это было в октябре? – Энджелл улыбался, пыхтел, приглаживал волосы, а сам внимательно наблюдал за ней. – Вы думали, я не знаю, но билет и программка валялись у вас в комнате. Все это, разумеется, не так важно. Я не придаю этому абсолютно никакого значения.

– То… то был бой на титул чемпиона. Мне было нечего делать, и я из любопытства пошла.

– И я иду на этот матч тоже из любопытства, дорогая. Чтобы посмотреть, насколько с нашей помощью преуспел наш чемпион-недоросток.

– Я думала, он вам не нравится, вы… потеряли к нему интерес.

– Меня он никогда не интересовал. Он интересовал вас.

– Он явился сюда в первый раз, чтобы увидеться с вами.

– Да… Верно. Так было удобней… Но, с другой стороны, он страшно невоспитан. И не блещет умом. Истинный продукт трущоб. От такого субъекта, видимо, нельзя слишком многого требовать.

– Тогда зачем идти на матч?

– Мы его крестные. Это его первый серьезный бой. Я подумал, будет интересно…

Перл разглядывала свои ногти, только что покрытые лаком.

– Я не хочу идти, Уилфред.

– Но, дорогая, я купил билеты. Заплатил баснословную сумму, по пять гиней за каждый. Это просто возмутительно, почти в три раза дороже, чем партер в театре.

Перл раздражало что-то в тоне Уилфреда. Пять гиней. В этом крылся какой-то смысл, но какой – она не знала. Трата подобной суммы, несомненно, свидетельствовала о повышенном, особом интересе.

– Откуда вы об этом узнали? – спросила она.

– О чем?

– О матче. Вы никогда не читаете спортивных газет.

– Он сам мне сказал. Он недавно заходил ко мне в контору, забыл вам сказать. Хотел проконсультироваться по поводу наследства, которое думает получить от леди Воспер. А как вы об этом узнали?

– Я ничего не знала – услышала только от вас. Что это за матч?

– Если не ошибаюсь, он встречается с боксером по имени Токио Кио. Чемпионом Японии. Весьма крупное событие.

– У него есть надежда победить? Я хочу сказать, у Годфри. Такого боксера, как этот японец.

– Он держится уверенно, – Энджелл удовлетворенно хмыкнул. – Весьма и весьма уверенно. Но мы сами все увидим.

– Я бы предпочла не ходить.

– Брауну хотелось бы видеть нас там вдвоем.

– Он так сказал?

– Да. Именно так.

Желая выиграть время, Перл встала и принялась махать руками, чтобы высох лак.

Она спросила:

– Значит, она оставила ему наследство?

– Не знаю. Я отказался заниматься этим делом. Не думаю, чтобы крупную сумму, у нее почти ничего не было.

– Он все еще выступает под ее именем?

– Видимо, да… Пожалуй, отношения между ними были более тесные и серьезные, чем казалось на первый взгляд.

– Почему вы так думаете?

– Она, возможно, была его любовницей, – заметил Энджелл, наблюдая за ее лицом.

– Ах, вы вот о чем, – отозвалась Перл.

На той же неделе «Боксерские новости» поместили о Годфри короткую заметку: «Годфри Воспер, ранее Годфри Браун, почти неизвестный двадцатитрехлетний боксер полулегкого веса, после всего шестнадцати профессиональных боев неожиданно избран антрепренером Сэмом Виндермиром в качестве замены неудачливому Кевину О'Шеа в матче из десяти раундов с чемпионом Японии Токио Кио в Йорк-Холле в следующий вторник. Воспер, выигравший все, за исключением одного, профессиональные бои, стал профессионалом четыре года назад, после успешного выступления в качестве любителя. («Новости» не стали вдаваться в подробности, отчего боксер провел всего шестнадцать боев за четыре года.) Воспер, приютский воспитанник, сменил свое имя «Браун» в начале года в знак благодарности к недавно скончавшейся бывшей автомобильной гонщице и покровительнице спорта леди Воспер, которая никогда не сомневалась, что Браун станет одним из ведущих имен в современном боксерском мире. Воспитание молодого боксера, обладающего большими задатками, разумеется, задача не из простых. Слишком часто мы являемся свидетелями того, как молодой боксер, лелеемый словно тепличное растение, одерживает одну за другой легкие победы, чтобы потом, в час испытания, оказаться не на уровне и вообще опозориться. Однако, несомненно, это большой шанс для Воспера, так как Кио впервые приезжает в Европу и обладает репутацией боксера большой подвижности и ударом смертельной силы. Из проведенных им сорока трех схваток он выиграл тридцать девять, причем двадцать один его противник вообще не довел бой до конца. Одна ничья, два проигрыша по очкам и один раз четыре года назад бой был прерван за явным преимуществом тогдашнего чемпиона мира Сальдивара – вот весьма внушительный перечень его побед. Карлу Хейсту придется немало потрудиться, чтобы удержать свою недавно завоеванную корону. Тем временем 4 февраля британские болельщики будут иметь возможность увидеть Токио Кио в действии».

– Что это за человек, с которым я буду драться? – спросил Токио Кио на своем певучем японском языке. – Как это так, что он седьмой в своем весе среди английских боксеров? Не бросает ли это тень на мою репутацию? Может, это оскорбление?

– В телеграмме ничего об этом не говорилось, – ответил менеджер. – Там просто сказано, что ирландец получил травму и что Воспер оказался наилучшей заменой, какую они могли подыскать. Я положился на честность Виндермира. Положение в списке не обсуждалось. Виндермир обязался заплатить тебе три тысячи американских долларов. Я не вижу тут никакого оскорбления.

– Сэм очень сожалеет, что не мог лично встретить вас в аэропорту, – сказал Эд Меркс, не выпуская изо рта сигары. – Но сегодня благотворительный спектакль, и он Не мог отказаться. Он шлет вам привет и предлагает нам всем встретиться попозже вечером.

– Что он говорит? – спросил Кио.

Менеджер перевел.

– Все в порядке, – сказал он, улыбаясь Эду Мерксу. – Мы понимаем. Все в порядке.

– Какие здесь маленькие автомобили, – сказал Кио. – Я хочу сказать, после Штатов. Англия чем-то похожа на Японию. Только дома уродливые и старые. Ты поговоришь с Виндермиром сегодня вечером? Может, я откажусь от этого боя.

– И потеряешь деньги?

– Я мог бы выступить в показательном матче.

– Это нарушит контракт. Не стоит торопиться. Воспер может оказаться куда лучше своего места в списке.

– Вы о Воспере? – спросил Эд Меркс. – Даю слово, он себя хорошо покажет.

– Что он говорит? – спросил Кио.

Менеджер перевел.

– Все в порядке, – сказал он, снова улыбаясь Эду Мерксу. – Мы понимаем.

– Седьмой среди английских боксеров, – сказал Кио. – Вот не думал, что можно найти семерых хуже этого шотландца – как там его зовут?

– Послушай, Кио, – сказал менеджер, – это разминка перед твоей встречей с Хейстом. За дорогу и гостиницу нам уплачено. Для нас чистая выгода. Хочешь провести показательный бой, проведи его с Воспером. Твоему престижу это не повредит.

– А как отнесутся к этому японские газеты? Кио дерется с каким-то паршивым боксером. Это покажет им, как Кио ценят в Англии.

– Я поговорю сегодня с Виндермиром. Но, мне кажется, уже поздно что-то менять. И нам тоже не следует откладывать.

– Женщины на вид интересные и не скрывают своих прелестей. У нас найдется время с ними познакомиться?

– После вторника, – нервничая, ответил менеджер. – После вторника.

Такси остановилось, застряв в пробке, и некоторое время все молчали.

Эд Меркс закашлялся, не вынимая сигары изо рта.

– Сэм предлагает встретиться вечером в «Колонии». Скажем, около одиннадцати. К тому времени спектакль окончится, и мы можем роскошно поужинать. Ну как?

– Что он говорит? – спросил Кио.

– Он говорит, я должен встретиться с Виндермиром вечером после спектакля у него в конторе. Там мы сможем поговорить о деле. – И, обращаясь к Эду Мерксу, менеджер Кио с вежливой улыбкой сказал: – Все в порядке. Сочту за честь. Но Кио должен рано лечь спать. В десять часов. Сочту за честь пообедать с вами.

– Седьмой среди английских боксеров, – повторил Кио, кладя в рот конфету и с хрустом разгрызая ее. – Думаю, это оскорбление мне как японцу. Англичане все еще ненавидят японцев. Они ненавидят нас за ту трепку, какую мы им задали в прошлой войне. Мой отец умер от перенесенных на войне лишений.

– Много людей умерло, – сказал менеджер. – Много людей пострадало. Успокойся, пожалуйста. Я вечером поговорю с Виндермиром. Может, у него были основательные причины выбрать этого Воспера.

– Еще бы, весьма основательные!

– Мне говорили, что с О'Шеа ты бы слишком легко справился. Он сходит с ринга. А этот молодой боксер, пусть неизвестный, может заставить тебя поработать.

– Наверное, ему придется поработать в одиночку – будет сам себя поднимать с пола.

– Вот это уже другой разговор. Но помни, решающая встреча не эта, а следующая.

– Каждая встреча решающая, – сказал Кио. – Особенно против англичанина. Но я еще не знаю, буду ли драться. Посмотрим, что скажет Виндермир. Мне не нравится человек, который пришел нас встречать. Он не из главных, и сигара у него дешевая.

– Не обращай внимания, – сказал менеджер. – Виндермир не мог разорваться на части.

– Скажите, что он может начать тренировки завтра утром в одиннадцать. С двумя отличными парнями, – сказал Эд Меркс. – В зале Британского совета по боксу на Хэверсток-Хилл. Завтра в одиннадцать.

– Что он говорит? – спросил Кио.

Менеджер перевел.

– Все в порядке, – сказал он Эду Мерксу. – Все в порядке. – И, обращаясь к Кио, добавил: – Если эти парни тебе не подойдут, я за уик-энд найду тебе кого-нибудь получше. Нам некогда тянуть.

– Не хочу я тянуть, – сказал Кио, сжимая и разжимая кулаки. – Я готов драться хоть сегодня вечером. Только не с седьмым в английском списке. Я не потерплю подобного намеренного оскорбления.

– Успокойся. Может, придется стерпеть.

– Тогда пусть пеняет на себя.

В четверг утром Энджелл обнаружил в своей почте письмо от секретаря Комитета по профессиональным вопросам Общества юристов. И вдобавок приложена была фотокопия четырех страниц «жалобного письма» от виконта Воспера – Энджеллу предлагали сделать по нему замечания.

Движимый горячим стремлением доказать свою непогрешимость, Энджелл немедленно занялся составлением ответа. Сначала ему показалось, что жалоба Воспера не содержит ничего обоснованного, и он решил написать отрицающий все, полный достоинства ответ и этим ограничился. Затем он вдруг решил подробно прокомментировать каждый параграф, разорвал первый вариант и написал от руки проект, который в напечатанном виде составил бы не менее восьми страниц. Но и этим не удовлетворенный, он отправился за советом к Эсслину, который поразился многословному объяснению столь обычного в юридической практике факта. Энджелл вернулся к себе в контору и начал все сызнова. К полудню, совсем изнемогая от голода, он составил третий проект. Он продиктовал его мисс Лок и затем направился пешком до Холборна, где пообедал в ресторане, заказав палтуса под соусом, шесть телячьих котлет, вполне приличный рождественский пудинг и идеально выдержанный камамбер.

В жизни большинства людей случаются времена, когда трудности, заботы, проблемы словно громоздятся друг на друга, и разрешение или устранение самой сложной из них только освобождает место для очередной.

На этой неделе он должен был наконец решить, дать ли Уиттекеру прибавку в виде дополнительных 5 % от прибыли и таким образом удержать его либо лишиться, отказав в прибавке. Всю зиму он оттягивал решение этого болезненного вопроса, а сегодня, когда наконец собрался детально его продумать, письмо Воспера оттеснило все на задний план. Теперь же, когда с письмом Воспера было покончено и следовало заняться Уиттекером, его мысли упорно возвращались к Перл.

Видимо, дело Воспера, стоившее ему стольких тревог и волнений, с самого начала таило в себе множество опасностей. А он еще усугубил все, разрешив Годфри посещать его дом: по делам отправился в Швейцарию и позволил Годфри пробраться в свою супружескую постель. Даже с самого начала, почти год назад, он познакомился с Перл именно во время поездки к Восперу. Иначе он никогда бы с ней не встретился. О, счастливые, счастливые времена до их встречи, когда он жил в своем тесном уютном мирке, не тревожимый никакими мыслями, кроме мыслей о пище, картинах и мебели.

Кроме того, его терзали опасения по поводу следующего вторника. Вся эта идея вполне оправданной мести ни за что не пришла бы ему в голову, не попроси его Перл помочь Годфри. Это будет достойным возмездием, вполне заслуженным возмездием, но можно ли за это твердо поручиться…

Порой он даже думать боялся, как много поставлено на карту. Малейший промах, и деньги выброшены на ветер, пропали, вылетели в трубу. Две тысячи фунтов за исход нескольких боксерских раундов. Две тысячи фунтов, подаренные этому Джуду Дэвису, который, возможно, замышляет предательство, а потом посмеется над ним. Но иного пути не было. Приходилось платить и рисковать. Мысль эта терзала его.

Вскоре после обеда мисс Лок принесла отпечатанное письмо Обществу юристов, и Уилфред внимательно его прочитал и поставил подпись. И тут же позвонил Перл. Никто не ответил. Уилфред промучился целый час, прежде чем вспомнил, что именно в этот день Перл каждый месяц обедает со своей кошмарной подругой Хэйзел Бойнтон. Немного успокоившись, он тут же подумал, что это свидание, наверное, лишь предлог, чтобы встретиться с Годфри. Сегодня, может быть, в этот самый миг они… Он приказал мисс Блок снова позвонить домой, и снова никто не ответил.

– А я тебе говорю, ты сильно переменилась, – настаивала Хэйзел. – И не только внешне, хотя, конечно, ты похудела. Не только. Ты внутренне переменилась, дорогая. За эти два последних месяца.

– Я повзрослела, – сказала Перл. – Это бывает.

Хэйзел с любопытством разглядывала подругу. Она заметила, что Перл выглядит неспокойной, что у нее потускнели, погрустнели глаза. Она не желала Перл зла, но находила тайное удовольствие в том, что ее подруга, столь откровенно вышедшая замуж из-за денег, теперь горько расплачивается за свою оплошность. Первые их встречи были невыносимы: дорогое платье Перл, кольцо Перл, прическа Перл, роскошный ресторан, перчатки, сумочка, откуда Перл извлекала толстую пачку денег, туфли из змеиной кожи. Не успела весна смениться летом, как из честолюбивой продавщицы Перл превратилась в сдержанную, полную достоинства изящную красавицу-даму, обитательницу Вест-Энда.

Затем перед Рождеством она стала рассеянной, возбужденной, чего раньше за ней не замечалось, торопилась поскорее закончить обед и уйти, смущенно-счастливой, и, по мнению Хэйзел, это получалось даже как-то невоспитанно.

И вот теперь новая перемена, когда Хэйзел вновь уделялось внимание, вспоминались старые времена, и у Перл было сколько угодно времени и желания поговорить, казалось, она готова была сидеть с ней до бесконечности. Она даже вспомнила их посещение Трэд-Холла, как она бросила Нэда Маккри из-за того ужасного недоростка с красивым лицом, который проводил ее домой. Большинство девушек постарались бы забыть о подобном происшествии, но сегодня Перл сама заговорила о Годфри Воспере, так его, кажется, звали. Ей, казалось, доставляло удовольствие о нем говорить. По-видимому, они несколько раз встречались – даже после замужества. Странно, думала Хэйзел, и подозрительно. И все-таки было бы чересчур подозревать Перл, которая вышла замуж из-за денег и даже в прежние времена задирала нос перед знакомыми Хэйзел, в том, что она завела интрижку с этим захудалым коротышкой-боксером. Просто немыслимо.

А Перл, чувствуя, что она все больше удаляется от Хэйзел, дальше и дальше отходит от жизни, которую вела до замужества, что ее все меньше интересует этот мирок с его субботними танцульками и обжиманием в последних рядах кинозала, со всеми этими Нэдами Маккри и Крисами Коук, прислушивалась к собственным словам и сознавала, что часто упоминает имя Годфри, потому что испытывала потребность говорить о нем с кем-то, а Хэйзел была ее единственной наперсницей, единственной, кто его видел. Она со всевозрастающей растерянностью продолжала говорить, зная, что и так уже слишком многое раскрыла, и видя, как во взгляде Хэйзел зарождается интерес. Разговор с Хэйзел, в котором она обходила главное, немного снимал ее напряжение, спасал от истерического припадка. Она старалась следить за собой, не повышать голоса и сдерживать слезы.

Не только жизнь с Уилфредом казалась ей во много раз интереснее ее прежней жизни, но даже жизнь Годфри, с ее дешевой мишурой ринга и взрывами жестоких страстей, представлялась ей значительно интересней жизни любого из друзей Хэйзел. Пусть, думала она, нельзя пасть ниже, чем зарабатывать себе на хлеб дракой, и все же там была своя романтика, смелость, искренность, чего лишено было большинство других профессий. В любой работе можно было схитрить, изловчиться, а вот на ринге никого не обманешь, если ты сдрейфил или тебе недостает смелости, выдержки и таланта. Легкой жизни там не ищи, там не ускользнешь от ответа, не спрячешься за чужую спину. Слабакам там не место.

Она не видела Годфри с той встречи в его новом жилище. Что-то произошло между ними, и она знала, что, если они встретятся вновь, ничего уже не поправить. С самого начала ее ранило его небрежное отношение, она ненавидела его за то, что он принимал ее как должное, и ничуть не жалела, что укусила его, и, если понадобится, готова была снова прибегнуть к той же защите. Но она жаждала его увидеть, ей хотелось спорить, ссориться, выговориться. И, кто знает, может быть, в конце концов между ними воцарятся прежние согласие и любовь. Но она не могла с ним увидеться: он не приходил, не звонил, не писал. Словно навсегда вычеркнул ее из своей жизни. И хотя она знала, что он усиленно тренируется перед матчем, ее терзала ревность при мысли о других женщинах, с которыми он, несомненно, развлекался.

Ничто, ничто на свете не заставит ее сделать первый шаг – очутиться в положении просительницы, а не упрашиваемой. В прошлый раз она потерпела неудачу, потому что это она пришла к нему, а не он к ней. Но ей ужасно хотелось его видеть, говорить с ним. Вместо этого она говорила о нем с Хэйзел, и горечь все глубже разъедала ей душу.

Иногда она даже жалела, что Флоры уже нет в живых. Тогда было лучше. Случайно или неслучайно, но в Годфри после смерти Флоры появилась какая-то ожесточенность. Флора была опорой его жизни, ее стабилизатором. И если он был не с тобой, то ты, по крайней мере, знала, где он находится. Теперь никто не представлял, где он находится. Перл знала лишь одно: если она согласится на приглашение Уилфреда, то во вторник увидит Годфри на ринге.

Перл ни за что бы не догадалась, где был Годфри в тот день. Накануне он повредил себе руку, вымещая свои неудачи на груше, и Пэт Принц сказал:

– Отдохни-ка денек, малыш. Ты всю неделю не отходишь от груши. Можешь ко вторнику совсем вымотаться.

И Годфри решил отдохнуть денек и почти все утро провалялся в постели, читая комиксы в американских журналах, потом вдруг торопливо вскочил, натянул одежду, выбежал на улицу и завел малолитражку. Сначала он ехал вдоль реки к югу, затем переправился на другую сторону и вскоре выбрался на автостраду А-12 к северу от Илфорда. Отсюда пошли знакомые места, он проехал Брентвуд и Челсфорд и повернул к северу. Для конца января день выдался неплохой, временами из-за низких облаков проглядывало зимнее солнце, и дороги были сухими. Он пообедал сандвичем и кока-колой в шоферском ресторанчике и к полудню был уже в Хэндли-Меррике.

Он поостерегся оставить машину у ворот усадьбы и спрятал ее в узкой аллее поблизости, а сам пешком направился к старому дому. Ворота заперты, вокруг ни души. Интересно, здесь ли еще мистер и миссис Формс. Похоже, что нет: выпавший на прошлой неделе снег не совсем стаял и лежал на ступенях.

Годфри перелез через низкую стену и побродил вокруг дома, чуть слышно насвистывая. Тихо. Подойдя к кухонному окну, он заглянул внутрь. С тех пор как он был здесь в последний раз, ничто не изменилось: та же мебель, стол, кастрюли, старая плита, шкафы, посуда. Он влез на подоконник и заглянул в вестибюль. Пустынный неуютный вестибюль тоже не изменился: длинный стол, стулья с высокими спинками, доспехи на стенах, латники у подножия лестницы, боевые знамена, две пушки.

Он прошел в то крыло, где жила Флора. Казалось, она просто куда-то вышла. Только криво повешенная штора на окне да пыль вокруг говорили о заброшенности – Флора бы этого не потерпела. Лучи заходящего солнца освещали пыльные предметы.

Он подошел к соседнему окну: сломанную задвижку никто так и не починил. Он приподнял ее перочинным ножом, открыл окно, влез внутрь.

В доме было холодно. Не то что в прежние времена. Снаружи было терпимо, но изнутри веяло могильным холодом. Особняк и раньше не отапливался целиком, на это потребовалась бы новая отопительная система, стоящая больших денег, поэтому Флора поставила котел с нефтяным обогревом и трубы всего в восьми комнатах, где жила. Флора любила комфорт, ничего не скажешь, и ее комнаты всегда здорово отапливались. Так что когда зимой случалось выходить в другую часть дома, приходилось надевать пальто или бегом возвращаться обратно.

Теперь и в этих теплых комнатах холод, как и во всех остальных. Они стали холодными, как Флора. Лишились тепла.

Насвистывая сквозь зубы, Годфри сел в свое любимое кресло и посмотрел на пустое кресло напротив. Стоит немного напрячься и можно представить, что она сидит в нем: темноволосая, смуглая, насмешливая, немолодая, остроумная, вспыльчивая, сорвиголова. И курит и пьет больше меры, чем больше ей запрещают, тем больше пьет. В шутку подкалывает его. Поучает. Всегда впереди, не догонишь. Увертливая, не поймаешь. Даже в постели. Ах ты, старушка, старушка.

Годфри встал и огляделся. Все на месте, как в день их последнего отъезда. Все заперто, закрыто, законсервировано, пока не подтвердят завещание или пока какой-нибудь адвокат, какая-нибудь толстая глупая рожа, вроде Энджелла, не вынесет свое решение. До тех пор все оставалось как есть. Тащи что хочешь, никто не заметит. Устроили галдеж, когда он потребовал свои вещи, а теперь бросили все как попало, бери что хочешь, если догадаешься влезть в окно.

Он забрел во Флорину спальню, и тут недоставало некоторых вещей. Мариам, наверное, заявила, что это личные вещи ее матери. Он прошел в свою прежнюю спальню, а оттуда длинным коридором в огромный вестибюль.

В вестибюле было еще светло. Заходящее солнце алым цветом окрасило окно, но через несколько минут начнет темнеть. Что за дурацкие слова любила повторять Флора? «Жизнь слишком коротка для злобы иль насмешки, для критики иль ссоры; стемнеет скоро». Забавно, она говорила так обычно после того, как с кем-нибудь повздорит! И вот для нее стемнело навсегда.

Ну, а если подумать, то в этой голой пустынной комнате, пожалуй, и нечем поживиться. Кому, к примеру, нужна пушка? Кому нужно знамя, которым размахивали в какой-то дыре под названием «Мальплаке»? На черта эти доспехи?

Большой дом всегда напоминал Годфри склеп, и, случалось, у него замирало сердце, когда в темные зимние дни он пробегал по лестнице или заглядывал в парадные спальни с их кроватями под пологом, гобеленами и гербами. Что ж, и теперь вот-вот наступит темная зимняя ночь. Пока он здесь стоял, солнце уже скрылось за деревьями, в зале сделалось совсем промозгло, угрюмо, вокруг залегли тени.

Как-то прошлой зимой Флора провела его по дому и рассказала о Восперах. Она-то сама была не из них; он считал, что ее предки были получше каких-то там никчемных генералов, но тем не менее она рассказывала ему о Восперах. И он спросил, какой от этого толк, от всей этой трепотни о шпагах, щитах и знаменах, кто против кого воевал и когда? И она ответила: «Ах, глупыш, глупыш, если так говорить, то ни от чего на свете нет толка ни в прошлом, ни в будущем. Мы словно мякина, которую уносит ветер. Но разве не хранил бы ты пояс Лонсдейла[21]21
  Пояс Лонсдейла – награда за успехи в боксе. Лонсдейл (1857–1945) – известный английский боксер.


[Закрыть], если бы его удостоился твой отец или дед?»

Он прошел в библиотеку: тут кто-то уже покопался в книгах. Не то чтобы они были в беспорядке, просто их поубавилось. Опять Мариам рылась, прикидывала, какие можно незаметно продать. По большей части это были заплесневелое старье о всяких там сражениях и собрания сочинений классиков, но разве знаешь, на чем теперь можно заработать?

Он обходил полки, когда ему вдруг почудились шаги в вестибюле. Тут, пожалуй, действительно волосы встанут дыбом. Он бросился к двери.

Быстро темнело, и в углах, где пять минут назад было еще светло, густели тени. У подножия лестницы в сумерках поблескивали две фигуры в рыцарских доспехах, ну прямо как живые. Может, теперь когда дом опустел, все проклятые Восперы заявились обратно? Щелкая челюстями, щеголяя орденами и гремя костями.

Ему вдруг почудилось, что за лестницей мелькнула фигура и скрылась в коридоре, ведущем в западное крыло. То была игра света, но фигура походила на Флору. Невысокого роста, темные густые волосы, энергичная, почти мужская походка.

– Флора! – сказал он. Остановился, пригладил рукой шевелюру и хмыкнул. Ну и тупица. Какая еще Флора. Флору превратили в самый высококачественный пепел. Аристократические угольки. И этой смесью голубых кровей наполнили урну. Нет, она навсегда вышла из игры.

Годфри подошел к лестнице.

– Флора! – негромко позвал он.

Во тьме ничего не разглядишь, и он щелкнул выключателем. Свет, конечно, был отключен.

Он поднялся по лестнице.

– Флора! – Зов его эхом раскатился по коридору.

Ветхое знамя. Гравюра какого-то сражения с палящими пушками и вставшими на дыбы лошадьми. Стол, а на нем модель шермановского танка. Китайская ширма. Дырка в ковре.

Тут находились парадные спальни, обставленные тяжеловесной мебелью времен Яковов и королевы Виктории. Мебель была, как обычно, в чехлах, а пол и подоконники покрыты пылью. Спальни выходили на север.

– Флора! – закричал он. – Флора!

Он проходил одну за другой мрачные комнаты, отворял двери и захлопывал их, и темнота обволакивала его, ползла за ним.

– Флора! – закричал он что есть мочи, полушутливо, полусерьезно. – Флора!

Чертова женщина померла, сгнила, сгорела, дело кончено. Никогда ничто теперь не будет таким, как прежде.

– Флора! – орал он, заглянув в десяток комнат и никого не обнаружив. – Старая перечница! Где ты? Флора! – Если кто его услышит, примет за рехнувшегося. Ну и пусть. – Флора!

Он сбежал вниз по лестнице и в темноте налетел на одного из латников. Тот загремел металлическими костями, и Годфри, с трудом удержавшись на ногах, поспешил к двери, что вела в жилую – или бывшую жилую – часть дома.

Он оглянулся назад, на туманные сумерки темного вестибюля. Все мертво, давным-давно мертво, хорошо бы все это сжечь и позабыть, как Флору. Он захлопнул дверь и почти на ощупь добрался до гостиной Флоры. Но и там ничего не нашел. Гостиная была пустой, затхлой, сырой, заброшенной, как и весь дом. И зачем его вообще сюда принесло?