Текст книги "Энджелл, Перл и Маленький Божок"

Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

Глава 13

– Не могли бы вы, миссис Энджелл, еще раз коротко рассказать о случившемся? – попросил главный инспектор сыскной полиции Моррисон. – Своими словами. Не торопитесь. Это нам очень поможет.

– А как мой муж?

– С ним доктор Лоусон. Нас немедленно известят, как только он придет в себя.

– Это было ужасное потрясение.

– Я вас прекрасно понимаю… Вы говорите, что знали того человека?

– Да. Годфри Браун. Он был боксером. Мы узнали его через леди Воспер, она была знакомой моего мужа. Годфри Браун работал у нее шофером.

– Но вы сказали, что он был боксером.

– Да. Он не мог заработать на жизнь боксом и поэтому работал шофером. Леди Воспер очень баловала его, почти что усыновила. В конце концов, он взял ее имя, начал выступать как Годфри Воспер, стал себя так называть.

– Он продолжал у нее работать?

– Нет, она умерла в прошлом году. С тех пор он сам заботился о себе и ему туго приходилось. С этого, наверное, и начались все неприятности.

– Что вы имеете в виду?

Перл вытерла губы. Она ощущала на них медный привкус.

– По-моему, он ждал наследства от леди Воспер, но оформление затянулось. Утверждение завещания или что-то в этом роде. Он думал, что его обманули, и почему-то обвинял в этом моего мужа.

– Ваш муж является ее поверенным – я хочу сказать, был?

– Он не был поверенным ее семьи. Но иногда выполнял кое-какие ее поручения. Она с ним советовалась.

Они находились в гостиной. Наверху слышалось движение, движение профессионалов, выполняющих неприятные обязанности. Фотографирование, обмер и прочее. Скоро они вынесут Годфри в поджидающую машину «скорой помощи». Непобедимый, непокорный, неотразимый Маленький Божок исчез, словно злой демон в облаке дыма: побежденный, покоренный, сраженный навсегда кусочком свинца, истерической реакцией перепуганного человека средних лет. При мысли об этом глаза Перл наполнились слезами, и она вытерла их тонким батистовым платком. На ней был тот же зеленый шерстяной свитер с высоким воротом и короткая полотняная юбка. Моррисон оглядел ее вежливо, но внимательно. Он заметил, что она без лифчика.

– Так с чего же начались эти неприятности?

– Годфри… Годфри Браун обвинил моего мужа в том, будто тот восстановил против него леди Воспер и таким образом лишил его наследства. Он угрожал Уилфреду.

– Когда?

– О… это началось в феврале. Когда он решил, что не получит наследства.

– Он угрожал ему в присутствии свидетелей?

– Я была при этом.

– А другие свидетели?

– В то время их не было.

– Вы не можете припомнить его точные слова?

– Не знаю. – У нее дрогнули губы. – Я точно не могу сказать. Что-то о расплате. «Я вам это припомню».

– «Я вам это припомню». Понятно. – Моррисон потер длинный нос. – Были ли у Брауна какие-либо основания полагать, что ваш муж настроил против него леди Воспер?

– Наверное. Уилфред считал, что Годфри Браун одурачивает леди Воспер. Другие тоже так считали. Возможно, он при случае сказал ей об этом. Не знаю. Но у Годфри Брауна это стало навязчивой идеей. Он без конца приходил сюда и требовал встречи с мистером Энджеллом.

– Он его принимал?

– По возможности муж старался его избегать.

Теперь они несли Годфри вниз по лестнице. Медленная малоприятная процедура. У Перл под размазанной помадой не переставали дрожать губы. Но это была дрожь туго натянутой тетивы. Внутри она была вся настороже, бдительна, напряжена.

Годфри. Маленький Божок. Всесильный Бог. Жестокий Бог. В конце концов, она ответила сегодня на его ласки, но с каким-то мазохистским самоистязанием. В душе она была добропорядочной девушкой из благопристойной среды, а против среды особенно не пойдешь. Он же зашел слишком далеко. То, что казалось приемлемым в момент встречи, оказалось невыносимым потом. Но Годфри… Его больше нет. Немыслимо. В какой-то короткий миг. Погиб. Исчез. Мучительный и сладостный Годфри.

– Ну, а дальше? Например, сегодня…

– Еще до сегодняшнего дня, – отвечала Перл, плача сама не зная о чем. – Несколько месяцев назад моему мужу пришлось поехать в усадьбу Меррик, родовое имение Восперов. По делу в связи с продажей имущества. Я поехала с ним. И мы там застали Годфри Брауна.

– Это произошло после смерти леди Воспер?

– Да, конечно… Он не имел права там находиться. Но он там жил, устроился, на отдых в загородном доме. Мы его вспугнули, и он напал на моего мужа.

– Напал на него? Вы хотите сказать, физически?

– Да. Он сбил его с ног. Разбил глаз. Повредил ребра. Нам пришлось обращаться к доктору.

– Вы подали на Брауна в суд?

– Нет. Муж не хотел шума и беспокойства. Я настаивала, но он отказался сообщить в полицию.

– Это во всех случаях ошибка, миссис Энджелл. Кто-нибудь был свидетелем нападения?

– Я и еще шофер.

– Вы сказали, это произошло несколько месяцев назад?

– Да… Это случилось… это случилось в марте.

– А с тех пор? С тех пор вы его видели?

Перл вздрогнула и попыталась скрыть дрожь. Под свитером и юбкой на ней ничего не было. Взгляд инспектора не ускользнул от нее, и теперь ей казалось, все догадываются о ее наготе. Ее тело еще хранило следы рук Годфри. Что если они подвергнут ее осмотру…

– С тех пор? – подсказал инспектор Моррисон.

– Он дважды приходил сюда в отсутствие Уилфреда, но я его не впустила.

Его вынесли из дверей. Полицейские теснили назад толпу. Всего час тому назад. Такое кипение жизни!

– Что ему понадобилось, миссис Энджелл?

– Понадобилось?

– Да, видимо, он приходил с какой-то целью? Наверняка не для того, чтобы грозить и запугивать?

– Он требовал деньги – те деньги, которых, по его мнению, он лишился из-за мистера Энджелла.

– Он требовал денег в вашем присутствии?

– Да. – Она замялась. – Несколько раз. Но чаще он приходил, как вы сказали, грозить и запугивать. Может быть, муж придет в себя и сам расскажет…

– Разумеется. И насколько вам известно, он никогда ничего ему не давал?

– Нет. Он говорил мне, что никогда.

Моррисон вытянул ноги. Должно быть, этот стул сработали в восемнадцатом веке для какого-нибудь щеголя.

– А теперь не могли бы вы подробно рассказать о том, что произошло сегодня?

– Как, снова?

– Да, прошу вас. Если вам нетрудно.

Хлопнули дверцы «скорой помощи», загудел мотор. Тень скользнула по окну, когда машина завернула за угол. Прощай, Маленький Божок. Прощай навеки. Эти ищущие порочные руки, наглая сияющая улыбка, победно взъерошенная шевелюра, мужество, удивительная смелость бойца, жестокость, энергия, сила. Но прежде всего мужество, полное отсутствие страха. Ничего не могло затмить этих качеств. И все погубил толстый вялый старик. Она закрыла лицо руками и разрыдалась.

Моррисон терпеливо ждал. Немного погодя Перл высморкалась, вытерла глаза, провела платком по лицу в подтеках краски.

– Простите.

– Не торопитесь. Я понимаю, какое это для вас потрясение.

– Да… Он пришел, когда я пекла пирог. Я открыла дверь. Я… я испугалась, когда его увидела, и хотела закрыть дверь. Но он вставил в щель ногу. Потом оттолкнул меня, ворвался внутрь. – Перл показала свою оцарапанную руку. – Это когда он изо всех сил налег на дверь.

Моррисон кивнул.

– Что он сказал?

– Он вытащил из кармана огромный револьвер и стал размахивать им передо мной. Он был очень возбужден. Спросил, где мистер Энджелл. Хотел его видеть. Я сказала, что мужа нет дома. Он стал кричать на меня, заявил, что нокаутировал сегодня человека, с которым тренировался, и что мне тоже достанется, если я… если я вздумаю звать на помощь. Он…

– Извините, он угрожал вам револьвером?

– Он хотел меня ударить, не стрелять. Сказал, не знает, будет ли револьвер стрелять, потому что он старый, он взял его в усадьбе Меррик – имении Восперов, – но что опробует его на моем муже. Он… он прошел по нижним комнатам, думая, что Уилфред от него прячется. Потом поднялся наверх.

– Я вас слушаю.

Перл положила ногу на ногу, но, поймав невольный взгляд Моррисона, спрятала ноги под стул.

– Я почти тут же поднялась за ним. Он прошел из спальни мистера Энджелла в мою. Он расшвырял все кругом, как будто хотел… все разрушить… должно быть, в этот момент вернулся Уилфред. Я не слыхала, я пыталась позвонить в полицию, и тогда Годфри – Годфри Браун – оттащил меня от телефона. Наверное, у меня… у меня на руках и плечах остались синяки…

– Понятно. А… а где все это время был револьвер?

– Мне кажется, он положил его на туалетный столик. Я точно не помню. – Она откашлялась и бесстрашно продолжала. – Помню только, что мы находились в моей комнате и я слышала, как Уилфред поднимается по лестнице. Я была в ужасе от того, что могло произойти. Браун ворвался в ванную, но он тоже, наверное, услыхал шаги мужа, потому что выбежал оттуда и бросился в спальню, и я побежала за ним и увидела, что он держит револьвер и угрожает Уилфреду, а тот прижался спиной к двери. И тогда муж сказал: «Я позвоню в полицию, Браун. Не пытайтесь меня остановить». В ответ Браун расхохотался и сказал: «Посмей только, и я опробую на тебе эту старую штуковину». Тут я снова бросилась к телефону, и Годфри повернулся схватить меня, и Уилфред тоже вмешался и каким-то образом завладел револьвером. Не успела я опомниться, как он уже отступал к двери и говорил: «Не приближайтесь ко мне, предупреждаю, не приближайтесь ко мне». Браун все еще хохотал и сказал или, вернее, закричал: «Эта штука никуда не годится! Я снял его со стены у Флоры». То есть у леди Воспер. «Но я тебе отплачу!» И тогда он сделал несколько шагов, и раздался страшный взрыв, и Браун упал на пол…

Все это было правдой. Страшный взрыв и Годфри, истекающий кровью на полу. Ужас, кошмар, мне пришлось коснуться его руки. Я испачкала кровью каблук, и мне пришлось ее смывать: липкая, непохожая на кровь, словно жидкое варенье. И Уилфред, без сознания упавший на кровать; и мертвое – ладное, юное тело Годфри с разбросанными руками и ногами, со страшной раной на шее, из которой течет кровь; и огромный револьвер, отливающий синим блеском. Только я, только я одна, способная мыслить, только я одна, способная думать, рассуждать, изворачиваться, искать спасения. Может, это возмездие, ведь это я всему виной…

– Когда это случилось, миссис Энджелл?

– Когда?.. Не помню. Наверное, около половины седьмого. Который сейчас час?

– Семь часов двадцать минут, только семь часов двадцать минут. Значит, с того момента прошло минут пятьдесят пять?

– Наверное. Не имею представления. Сколько вы уже здесь?

– Сейчас посчитаем. Тридцать пять минут. Вы позвонили в Скотланд-Ярд в шесть двадцать пять. Патрульная машина прибыла сюда в шесть тридцать, а я приехал без четверти семь.

Перл отвела от лица волосы.

– Да. Наверное, вы правы. К чему это?

– Всегда необходимо по возможности точно установить время. – На его длинном лице появилась некоторая озабоченность. – По расчетам нашего хирурга, осмотревшего тело в семь часов, смерть наступила примерно за час до того.

– Это важно?

– Да, миссис Энджелл, весьма важно.

Перл видела ловушку, но не могла ее избежать. Первые минуты, прошедшие в оцепенении страха. Глубокий мрак одинокой души. Затем внезапный переход к действию, словно у ожившего робота. Привести Уилфреда в некое подобие сознания, убрать в спальне, уничтожить одни улики и создать другие. «Одно и то же, Уилфред, очнись, мы должны говорить одно и то же». – «Меня за это посадят, в тюрьму, на несколько лет. У меня даже нет разрешения на оружие». – «Нет разрешения, значит, никто не знает о его существовании?» Безумный кошмар, когда она прижимала к револьверу пальцы Годфри, стараясь не оставить на нем своих отпечатков, намеренный разгром в спальне Уилфреда…

– Я позвонила вам, инспектор, как только смогла, но точно не знаю, сколько прошло времени. Когда… когда я увидела кровь, мне стало плохо. Я добралась до своей комнаты. Кажется, я искала воду, я не знала, жив ли Уилфред, но я лежала на полу и не могла двинуться. Должно быть, я потеряла сознание. – Она опять вздрогнула. Тут дрожь была уместной.

– Когда я очнулась, то в первую очередь подумала об Уилфреде, вернулась в его комнату и нашла его лежащим поперек кровати. Я подумала, уж не мертв ли он, но он дышал, он даже как будто признал меня, и я положила его голову на подушку, а ноги подняла…

– А где в тот момент находился револьвер?

– Там, где вы его нашли… там, где его нашла полиция.

– Вы к нему совсем не прикасались?

– Нет. (Я вытерла его начисто, а потом надела перчатки. Так что отпечатков не должно…)

– И когда же вы позвонили?

– Как только удостоверилась, что Уилфред жив, я тут же бросилась к телефону, но он застонал, я вернулась обратно и пробыла около него три-четыре минуты. Потом набрала номер 999. Потом села у телефона и ждала, пока полицейский не позвонил в дверь…

Моррисон кивнул и записал что-то в блокноте. Все выглядело ясным и достоверным. И все-таки, когда жена хорошенькая блондинка и у нее такой испуганный, встревоженный, взбудораженный вид… И еще он испытывал некоторое сомнение от того, что, несмотря на убедительность ее показаний, ее повторный рассказ уж слишком точно соответствовал первому.

– Не делал ли Браун когда-либо попыток напасть на вас, миссис Энджелл?

– На меня? – она широко открыла ясные глаза, на которых почти высохли слезы. – Нет, он не был таким испорченным. За исключением того случая, о котором я упоминала, – когда он оттолкнул меня от двери и не дал подойти к телефону.

– Не был ли он и прежде груб с вами – например, в той усадьбе, где напал на вашего мужа?

– Нет. Прежде никогда.

– И ни разу у него не возникло в отношении вас определенных намерений? – он смотрел ей прямо в глаза, и она не опустила взгляда.

– О, нет. Ни в коем случае. Он приходил к мужу, не ко мне. Он сердился на меня, лишь когда я ему мешала.

Моррисон закрыл блокнот и надел на него резинку. Браун, по-видимому, был слеп, подумал он.

– Вы случайно не знаете его настоящего адреса?

– Брауна? С тех пор, как умерла леди Воспер, нет. Но, кажется, он работал у человека по имени Дэвис. Дэвис был его тренером или менеджером – что-то в этом роде: он устраивал для него матчи.

– Вы знаете адрес Дэвиса?

– Это где-то на Шафтсбери-авеню. Возможно, Уилфред знает.

– Есть ли у Брауна родственники в Лондоне?

– Я, право, не знаю, инспектор. Мы не были близко знакомы. Вы понимаете, с чьим-то шофером близко не знакомятся. Можно только сожалеть о том, что мы вообще встретились.

– Совершенно справедливо. Вы не припомните, когда впервые познакомились с ним?

– В марте исполнился год.

– До замужества или после?

– До. Я познакомилась с моим мужем примерно в то же время.

– Как вы познакомились с Брауном?

– Я познакомилась с леди Воспер через мистера Энджелла, а Браун был ее шофером. Я вам уже говорила. Так вот, мы как-то пошли с друзьями на танцы. Это был небольшой вечер, какой устраивают после тенниса, и там оказался Браун. Все были на дружеской ноге, и он пригласил меня танцевать, я с ним танцевала, и он предложил подвезти меня домой на машине леди Воспер.

– Вы согласились?

Она заколебалась, чуть не допустив оплошности, но потом сказала:

– Нас было много, и так было удобней. Он довез меня до дома и все.

– Значит, вы были с ним в достаточно дружеских отношениях?

– В какой-то степени, да.

– Достаточных для того, чтобы с ним танцевать?

– Пожалуй. Он меня пригласил. Было бы снобизмом ему отказать.

– Но вы не отклонили его приглашение?

– Оно меня несколько удивило. Но в этом не было ничего плохого.

– Он не держался тогда с вами… слишком фамильярно?

– Ни в коем случае. При жизни леди Воспер он казался совершенно нормальным во всех отношениях.

– Это была ваша единственная встреча с ним, помимо встреч в присутствии вашего мужа?

– Нет, еще я видела его у леди Воспер. Кроме того, он несколько раз приезжал к моим родителям с поручениями от нее.

– Какими поручениями?

– Приглашениями. У нас не было телефона.

– Ваш муж знал об этом?

– Знал о чем? – В ее взгляде появилась холодность.

– О том, что вы знали Брауна до замужества.

– Само собой разумеется. Ведь я познакомилась с леди Воспер через мистера Энджелла.

Да, у нее на все есть ответ. Моррисон задумчиво покачал головой.

– Между прочим, известно ли вам, что ваш муж, по-видимому, трижды нажал спусковой крючок?

Она нахмурила брови.

– Нет, неизвестно. Я слышала только один выстрел.

– Выстрел был один. Два первых раза револьвер дал осечку.

– Вот как… Да, но вы говорили, что это старый револьвер.

– Ему лет тридцать. Вы когда-нибудь раньше видели его у Брауна?

– Нет.

– Вы никогда не видели его в доме леди… леди Воспер?

– У леди Воспер огромнейший дом, инспектор. И там множество старых доспехов и старого оружия… А… а откуда вам известно, что муж трижды нажал курок? Браун мог попробовать его раньше. Он сказал, я вам уже говорила: «Это штука никуда не годится».

– Да, вы говорили. – Они посмотрели друг на друга, и Моррисон первый опустил взгляд и стал прятать блокнот. Как раз в это время легонько постучали в дверь и вошел полицейский.

– Прошу прощения, доктор говорит, что мистер Энджелл пришел в сознание.

«Позвоните Мамфорду», прошептал Уилфред в те ужасные двадцать минут, которые прошли до вызова полиции; но, не желая показаться слишком рассудительной, она позвонила ему только после семи. Мамфорд приехал как раз в тот момент, когда Уилфред кончил давать первые показания о случившемся. Уилфред выбрал Мамфорда, хотя тот уступал Эсслину, потому что Мамфорд был явно англичанин и отличался солидной респектабельностью. А сейчас Уилфред более всего нуждался в респектабельности.

Они провели почти целый час, запершись с инспектором Моррисоном и сержантом.

Затем последовали обычные юридические формальности. Когда Энджелла пригласили в полицейский участок, Мамфорд запротестовал, ссылаясь на сильное нездоровье клиента. Но Моррисон вежливо настаивал, и Энджелл подчинился. Кошмарная ночь, проведенная в участке. Осадок, навеки оставшийся в душе. Как будто он был преступником. Он, проживший всю жизнь, скрупулезно руководствуясь законом и по закону. Его считают преступником, принуждают ночевать в полицейском участке. И ужасающая перспектива, что в том безумном мире, в котором он теперь очутился, ему предстоит провести еще немало подобных ночей. Мамфорд успокаивал, но Энджелл не мог успокоиться.

И действительно, ранним утром подтвердились все самые худшие опасения. Полиция предъявила мистеру Уилфреду Энджеллу обвинение в непредумышленном убийстве. Главный инспектор сыскной полиции Моррисон обнаружил в деле достаточно неясных моментов. Некая миссис Хоувард Леверетт, проживающая в доме № 24 на Кадоган-Мьюз, слышала выстрел. Она принимала ванну и взяла с собой транзистор и как раз включила его, чтобы прослушать шестичасовые известия. Это подтвердило мнение хирурга и оставило необъясненными почти двадцать пять минут, пока миссис Энджелл вызвала полицию. Двадцать пять минут – для обморока долговато. Пока это было единственной уликой, ставившей под сомнение свидетельство супругов Энджеллов. Однако существовали и другие пока неясные подозрения…

Началось расследование, но после официального заслушивания свидетельских показаний было отложено на неопределенный срок. Затем дело было почти тут же передано в городской суд. После обсуждения, длившегося почти столько же, сколько и слушание, обвиняемый был выпущен под залог в 500 фунтов. Энджелл мог вернуться домой.

По дороге домой Мамфорд изо всех сил честил полицию. Да возможно ли, разглагольствовал он, чтобы в высшей степени респектабельный домовладелец подвергся нападению в собственном доме и, защищая собственную жизнь, непреднамеренно убил зверского нарушителя, а полиция оказалась столь тупа, что возбуждает против него судебное дело. Это пример чудовищного бюрократизма, и его следует довести до сведения членов парламентской комиссии. Разумеется, утешал Мамфорд Энджелла, для беспокойства нет никаких оснований. Исход дела, даже если оно и будет разбираться в судебном порядке, предрешен. Самозащита. Оправданное убийство. Тем не менее, наверное, неплохо было бы заручиться услугами самого лучшего адвоката. Кому Энджелл отдает предпочтение? Например, Найджел Джон, хороший, надежный человек, который не раз успешно выступал защитником в уголовном суде. Или Бергсон. Или молодой Хонитон – у него отличная репутация.

У дома Мамфорд спросил, не зайти ли ему, и Энджелл ответил, нет, благодарю, я сейчас лягу в постель.

Машина уехала, и Перл еще немного постояла на ступеньках, прежде чем последовать за Уилфредом в дом. Прекрасный день с грозовыми оранжевыми облаками, бегущими по небу. День, словно предназначенный для королевских садовых приемов: по дороге домой они видели мужчин в цилиндрах и дам в шляпах, украшенных цветами. После пребывания в участке и суде теплый лондонский воздух казался чуть ли не благоухающим.

День был чудесный, но у нее в жизни все перевернулось, все разрушилось, ничто уже никогда не войдет в прежнюю колею. Репортеры подстерегали их у выхода из суда; слава богу, никто не ожидал их на Кадоган-Мьюз.

Поеживаясь, она вошла в дом. Сгорбившись, опустив плечи, Энджелл в пальто сидел в гостиной. Они не разговаривали друг с другом наедине после тех безумных двадцати минут, последовавших за выстрелом, когда тело Годфри остывало у них на глазах на полу. С тех самых исступленных мгновений, когда она взяла все в свои руки.

Она сказала:

– Давайте я уложу вас в постель.

Он не ответил, может быть, не расслышал.

Постояв с минуту, она подошла и села напротив.

– Уилфред, что я должна делать?

Он взглянул на нее, и ему почудилось, что неистовый дух Годфри по-прежнему витает в доме.

– До суда, – продолжала она. – Что будете делать вы?

Он пожал плечами.

– На неделю лягу в клинику. Я на грани нервного расстройства.

– Хотите чаю или чего-нибудь выпить?

– Я никогда вам этого не прощу, – сказал он, невнятно бормоча, словно с набитым ртом. – До самой смерти.

Она сложила на коленях руки. Ее лицо было осунувшимся, суровым.

– Мне уйти немедленно или остаться до конца процесса?

Он не успел ответить, зазвонил телефон. Она пошла в прихожую и сняла трубку. Тут же вернулась.

– Из «Санди Газетт».

– Вы им ничего не сказали?

– Нет.

– Проклятое воронье. Шакалы. Гиены. Уже учуяли. Окружили и воют на луну…

В гостиной требовалась уборка. После бессонной ночи ничто не шло в голову. Ковер наверху забрали, и миссис Джэмисон пообещала свести пятна на деревянном полу. Годфри. Все кончилось за несколько секунд. В весе пера. Словно перышко, унесенное из этого мира.

Она вдруг сказала:

– Не думайте, что это я его вчера пригласила. То, что я сказала полиции, – правда. Посмотрите, какие у меня на руках царапины и синяки.

– Я никогда вам не прощу, – прошептал он с ненавистью и отвращением. – Подумать только. Я никогда не прощу того, что вы сделали.

– Скажите мне, Уилфред. Одно слово. Что вы скажете, то я и сделаю. Вы хотите, чтобы я ушла сейчас, сегодня же?

Он заколебался, чуть не согласившись. Нет, это не подходит: он подвергает себя опасности.

– Нет.

– Тогда когда же?

– Это создаст ложное впечатление. Надо подождать до конца процесса.

– Хорошо. Как хотите.

– Другого выхода нет. Теперь, когда вы…

– Что когда я?

– Придумали эту версию. Навязали мне эту версию.

– Но что еще можно было придумать? Вам ведь не хотелось обнародовать, что вы убили его как обманутый муж, а? Да еще из собственного револьвера.

– Куда вы дели остальные патроны к Смит-и-Вессону?

– Я засунула их в бачок в уборной. Бросила в воду.

– Ваша версия разлетелась бы в прах, если бы они их нашли, вы понимаете?

– Но ведь они их не нашли.

Он слушал эту лживую сирену, эту змею-искусительницу.

– И кроме того, – продолжала она, – это неправда – неправда, что вы убили его, потому что вы… вы обманутый муж. Вы убили его из самозащиты, потому что думали, что он собирается на вас напасть.

Он тяжело поднялся с кресла, словно старик, проковылял на кухню, налил полстакана виски, плеснул туда содовой. Сейчас он ненавидел ее за ее поведение после смерти Годфри, так же как и за все остальное. Он плохо соображал, терял сознание, задыхался от тошноты и ужаса, а она набросилась на него, подавила его, руководила им, допрашивала его, указывала ему, в то время как он неподвижно лежал на кровати, с трудом понимая происходящее. Чей это револьвер? Кому известно, что он у него есть? Где он его купил? Как оставить на нем отпечатки пальцев?

Сегодня его острый юридический ум частично обрел прежнее равновесие и весь день был занят поисками различных вариантов, оправдывающих обстоятельств и защиты; но все было ограничено, определено ее версией, которую она заставила его повторить. Все должно соответствовать этой версии. Может быть (или ему только показалось), ее надоумило сказать, что револьвер принадлежит Годфри, для того, чтобы спасти его, Уилфреда, от невообразимо страшных последствий. Или ему только показалось? Если ей поверят, если им поверят и полиция будет исходить из этого предложения, то это, безусловно, счастливая идея, которая может спасти его от тюремного заключения. Но он не испытывал чувства благодарности. Она не имела права на подобную идею. Это была преступная идея и преступный обман, и если он откроется, то последствия будут неслыханными, страшнее трудно себе даже представить.

Вчера он, адвокат, должен был взять все в свои руки, а не она, неверная жена.

Когда он вернулся в гостиную, она стояла и смотрела в окно. Она всегда держалась с достоинством, и теперь ее сломленный вид был как признание поражения. Молодость увяла в ее сердце.

Он сказал:

– Эта ваша версия. Которую вы заставили меня принять, когда я был в состоянии шока, вы мне ее навязали. Тогда она, может, и казалась вам идеальной, но версия эта все же беспомощна, неубедительна. Если полиция узнает правду, что наверняка и случится, вам и мне несдобровать.

– Я не представляю, как они могут это установить.

– Вы не знаете полиции. – Он сделал глоток, и виски подействовали, как наркотик. – Вы ведь заботились о своей репутации, а не о моей? Так ведь?

– Не знаю.

– Кстати, скольким людям известно о вашей дружбе с ним до замужества?

– Мы не были друзьями. Я сказала полиции почти что правду.

– Сколько людей знают?

– Хэйзел Бойнтон. И еще двое молодых людей.

– А ваша семья?

– Нет. Он приходил дважды, но не заставал меня дома.

– Если полиция вздумает поинтересоваться, эти, другие, эта девушка и молодые люди, конечно, не станут молчать.

– Они могут только подтвердить, что я была с ним знакома, Я сказала полиции, что была с ним знакома. Это почти правда, ее можно толковать как угодно. Тут ничего не докажешь!

– Письма имеются? До и после замужества?

– Нет.

– Леди Воспер что-нибудь знала? Не могла она проговориться кому-нибудь при жизни?

– Он говорил, нет. Он не хотел, чтобы… чтобы она ревновала.

Энджелл поставил пустой стакан.

– Так я и думал. Но вы… Даже тогда, вы… Господи, как вы мне отвратительны. Ну, а сюда? Сколько раз он приходил сюда?

– В последнее время не приходил. Только вчера.

– А до этого?

– Не помню. Три или четыре раза.

– А вы к нему?

Она повернулась от окна, глаза мертвые, сделала движение уйти.

– Ответьте мне.

– Три или четыре раза. У него была своя комната. Не квартира, а комната. Просто поднимаешься по лестнице – и сразу дверь. Я никогда не видела ни хозяйки, ни привратницы.

– Что вы там могли оставить? Какие-нибудь вещи? Носовой платок, туфли, гребенку?

– Ничего. Ни единого предмета.

Он не сразу лег в кровать. Сначала она приготовила суп, открыла банку консервированного языка, испекла четыре картофелины в мундире, нашла немного сыра. Они ели за одним столом, разделенные незримым присутствием Годфри. Дважды раздавался телефонный звонок, и один раз позвонили в дверь, но всякий раз это были репортеры, и они отказывались отвечать на вопросы. А разговаривали друг с другом только на одну тему. В конце ужина она спросила, когда, по его мнению, состоится суд.

Он ответил:

– Самое раннее, в октябре.

– О, господи! – ужаснулась она. – Так долго… Почему?

– Что ж, придется нести этот крест. Следующая судебная сессия начнется в октябре.

– О, господи!

– Вот именно, – сухо повторил он. – О, господи.

Она перебирала в уме все возможные последствия, и ее движения стали беспокойными. А он следил за ней со сдержанным ужасом. Блестящие белые зубы надкусили печенье. Румяные губы мягко двигались. Кончик языка высунулся, чтобы подобрать крошку. Обнаженные руки, гибкие, как змеи.

– По мнению мистера Мамфорда, суд явится простой формальностью.

– Ничто не бывает простой формальностью. Мы еще не знаем, какое против нас выдвинуто обвинение.

– Три месяца и даже больше. – Неужели она должна жить с ним вот так три месяца и больше?

– И все это время, – продолжал он, – на мне будет лежать тяжелое и страшное обвинение. На мне, главе одной из самых уважаемых юридических фирм. До тех пор эта клевета может погубить нашу контору. Даже если по прошествии этого срока меня оправдают, она все равно погубит меня самого. Что же вы не радуетесь?

– Мне нечего радоваться. Я никогда не хотела вас погубить. Какой мне смысл вас губить? Моя жизнь все равно тоже загублена.

– Ваша жизнь, – произнес он с презрением.

– Вы считаете, что я не имею на нее права?

– Только не за счет людей, с которыми вас… связывают узы верности и чести. – Он чуть было не сказал: «договорные обязательства».

Она встала, оттолкнула стул, так, что он поцарапал паркет.

– Это вы мне его навязали, – сказала она.

– Что? – Он был вне себя от ярости.

– Да, я познакомилась с ним до замужества, верно, но я никогда не давала ему повода – он был слишком вульгарный и грубый, я не желала иметь с ним ничего общего. – В слезах Перл направилась было к двери, но вернулась обратно.

– Это правда! Я пригрозила ему, что сообщу в полицию, если он не оставит меня в покое. И он оставил меня в покое. В конце концов, он оставил меня в покое! Но когда я вышла за вас замуж, вы настояли, чтобы он сюда приходил. Вы его пригласили. Я просила вас не делать этого. А вы его пригласили! У вас были какие-то причины. Уж не знаю какие. Да, это вы мне его навязали. Не воображайте, что вина только моя.

Он онемел от возмущения. Откинувшись назад, он уставился на нее, задыхаясь от бессловесного гнева.

– Я не знал, что моя жена не устоит перед слугой, который приходит с поручением.

Она ответила:

– А я не знала, что при муже соблазнюсь подобными вещами.

Если ее предыдущее замечание вызвало в нем вспышку гнева, то новое выбило оружие из рук. Опешив, он молча взирал на нее. Она всегда его поражала. Может, он просто не привык к женщинам, а, может быть, она была необыкновенной женщиной. Он недоумевал.

– Разве я могу вам поверить? – спросил он.

– Не хотите – не верьте.

Она принялась собирать тарелки – чисто машинально. Коулфортовский фарфор, серебро времен Георгов, уотерфордский хрусталь.