Текст книги "Энджелл, Перл и Маленький Божок"

Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

– Вам нравятся драгоценности? – вдруг спросил он.

Она едва могла поверить своим ушам.

– Кому? Мне? Да, очень нравятся.

– Когда аукцион Сотеби снова откроется, там наверняка что-нибудь появится, – сказал он все еще резким тоном, почти раздраженно. – Думаю, что-нибудь не слишком дорогое. Я никогда не собирал драгоценности.

– Вы хотите купить что-нибудь для меня, Уилфред?

– Ну… не совсем. В какой-то степени. Вы сможете их носить. Их можно застраховать.

– Это было бы великолепно! А какие драгоценности? – Она села на кровати. – Броши? Серьги?

– Самые разные. Имейте в виду, я не такой уж богатый человек. У меня масса долгов.

– Правда? Я не знала.

– Я задолжал разным дельцам, аукционистам. Я покупаю вещи, так сказать, в рассрочку. И до сих пор выплачиваю за Боннара[12]12
  Пьер Боннар (1867–1947) – французский художник.


[Закрыть], которого приобрел три года назад. И за Сислея[13]13
  Альфред Сислей (1839–1899) – французский художник.


[Закрыть], который висит в моей спальне.

– Мне очень нравятся изумруды, – минуту спустя проговорила Перл.

Он пояснил:

– Оправа часто бывает ценнее самого камня. Я хочу сказать, для знатоков…

– О, это будет чудесно, Уилфред!

Он тоже сел, прислонившись к спинке кровати, потер толстым большим пальцем лоб, откинул назад волосы.

– Драгоценности. Я вспомнил про Анну, у нее, пожалуй, было несколько хороших вещей… Она жила в одном из тех красивых особняков, что выходят на Риджент-парк. Анна унаследовала эти вещи от своей матери. Ее отец был вдовцом, и хозяйство вела экономка. А чаще этим занималась сама Анна, потому что экономка любила выпить, но жила у них очень давно – они не хотели ее прогонять. Как-то вечером, когда отца не было дома, а экономка, мы знали, напилась так, что не проснется до утра, мы решили встретиться, я собирался прийти к ней домой. Разумеется, с определенной целью. Мы тогда не были такими уж невинными, понимаете? Многие теперь говорят и пишут так, словно половой акт был открыт где-то в году шестидесятом. Но… спустя несколько минут, когда – как бы мне поделикатнее выразиться – когда это уже скоро должно было случиться, ее вдруг пронзила сильная боль. Острейшая боль. Я на цыпочках прокрался в столовую и принес ей брэнди. Но боль не проходила. Я оставался с ней, хотел позвонить и вызвать врача. Она сказала, что это неудобно в моем присутствии. Но я не мог оставить ее в таком состоянии. В конце концов боль утихла, но к тому времени она была уже слишком утомлена, чтобы заниматься любовью. Ей хотелось, чтобы я поскорее ушел. Она сказала, что, как только я уйду, она тут же позвонит доктору. И я ушел… Может, это покажется невероятным, но после этого я видел ее всего четыре раза.

– Что с ней было?

– У нее была самая ужасная болезнь. В ее возрасте неоперабельная. Просто не верилось. Ей было всего двадцать лет.

– Боже мой, как жаль! Представляю, как это было ужасно для вас. Кто бы мог подумать!

– Теперь все в прошлом. – Сознание, что его утешают, доставило Уилфреду удовольствие. И в какой-то степени уменьшило горечь сегодняшнего поражения.

Спустя немного Перл сказала:

– Почему вы говорите, что теперь все в прошлом?

– Потому что все похоронено – давным-давно похоронено вместе с ней, и лучше об этом забыть… В то время, естественно, все это имело для меня значение. Но с тех пор давно уже перестало волновать.

Помолчав, он вздохнул и сделал движение, чтобы встать.

– Об этой продаже драгоценностей у Сотеби, – напомнила Перл.

– Что ж, посмотрим. Я снова загляну в каталог. Возможно, чересчур дорого. Я не могу позволить себе быть расточительным.

– Те две картины, что висят в ванной, те что, вы сами признались, вам уже надоели, того русского, который жил в Париже. Почему бы их не продать?

– Не могу. Я не верну обратно их стоимость.

– Но ведь что-то вы за них получите?

– Конечно. Наверное, фунтов четыреста-пятьсот за обе.

– Ну так что же?

Уилфред в темноте обдумывал этот вопрос.

– Нет, нет. Они мне только временно надоели.

Перл сказала:

– Почему вы всего лишь четыре раза виделись потом с Анной?

– Господи, все в прошлом, и с ним покончено. Я не хочу больше вести об этом разговор.

Следующий раз Годфри явился во вторник, когда Уилфред ушел играть в бридж.

Она чуть не закрыла перед его носом дверь, но он как-то умудрился проскользнуть внутрь и стоял посреди холла, держа шляпу в руке, с извиняющимся и в то же время нахальным видом.

Он сказал:

– Я пришел лишь затем, чтобы повидать мистера Энджелла. Честное слово. У меня к нему дело. Я вас не трону. Да когда я вас трогал, кроме того раза?

Она обнаружила, что теперь боится его меньше, чем прежде. Его форменная одежда как-то принижала его, скрадывала его физическую привлекательность. Законные узы, связывающие ее с Уилфредом, тоже служили надежной защитой. И за этой надежной защитой она чувствовала себя повзрослевшей, поумневшей, более уверенной в себе.

Она сказала:

– Раз у вас поручение, вы бы лучше зашли к мистеру Энджеллу в клуб.

– Если он скоро вернется, может, мне лучше подождать?

– Он не скоро вернется. Сегодня он играет в бридж.

– Вот как, играет в бридж… Он меня не поблагодарит, если я нарушу ему игру. Леди В. этого не любит, я знаю. Может, я просто оставлю ему записку?

Она колебалась.

– Я просила мужа сказать вам, чтобы вы больше сюда не являлись. Он очень рассердится, если узнает, что вы меня опять беспокоили.

– Беспокоил вас? Бросьте, Устричка, это ведь неправда, самая настоящая неправда. Как это я вас беспокою, если просто зашел передать поручение?

– И прекратите так меня осматривать.

– Ну вот, теперь мне еще и смотреть запрещено. Ладно, я прикрою глаза рукой. Хорошо? Это вас устраивает?

– Если не хотите оставлять записку, тогда уходите.

– Я уйду. И приду через часок.

– Нет, больше не приходите.

– Да, но у меня важное дело.

– Скажите, я передам.

Годфри подумал и убрал руку, заслонявшую глаза.

– У вас найдется лист бумаги, Перл?

Она порылась в ящике столика, стоявшего в прихожей. Найдя блокнот, зажгла настольную лампу.

Он огляделся вокруг.

– А карандаш?

Она отыскала шариковую ручку и положила на столик. Он осторожно дотронулся рукой до ее руки, прежде чем она успела ее резко отдернуть.

Он сказал:

– Не пугайтесь, что тут темно.

Она ничего не ответила, а он пододвинул стул и начал писать. Писание давалось ему нелегко, или он нарочно тянул время. Она наблюдала за его сильными короткими пальцами, казавшимися неуклюжими за таким непривычным для них занятием.

– Вы закончили? – спросила она.

– Не совсем. Пожалуй, я вернусь. Так будет лучше.

– Прошу вас, заканчивайте ваше послание и уходите!

Годфри прикусил ручку зубами. На Перл он не смотрел.

– Как пишется слово «любовь»? Через «ю» или через «у»?

– Любовь? Да вы и не знаете, что такое любовь!

– Давайте я вам покажу. На этот раз все будет иначе.

– Так вот зачем вы явились! Это поручение – только выдуманный предлог!

Он пожал плечами.

– До сих пор не могу смириться с тем, что вы согласились стать забавой для старика. Эта мысль меня донимает. Не могу об этом спокойно думать.

– Вы хотите, чтобы я вам снова повторила, что не желаю иметь с вами никакого дела?

Он пристально посмотрел на нее.

– Может, когда-нибудь я вам и поверю – кто знает…

– Поверьте мне сейчас. Это сущая правда. Ради всего святого. Как мне вас убедить?

– Не всему, что люди говорят, следует верить.

Она вздохнула тяжело, сердито.

– Послушайте, Годфри. Попытайтесь понять. Вы отравили мне начало этого года. Выйдя замуж, я думала, что избавилась от вас. А теперь вы снова явились. При каждом звонке я не знаю… Я могу, конечно, пожаловаться, заявить в полицию, но я не желаю причинять вам вред. Я постаралась забыть все то недоразумение там, в Кестоне. Я больше не сержусь. Но теперь у меня новая жизнь, и я не хочу, чтобы вы в нее вмешивались.

Он не ответил, занятый свертыванием записки. Перл сомневалась, дошли ли вообще до него ее слова.

Она вдруг сказала:

– Послушайте, у меня есть деньги. Если я дам вам денег, вы обещаете оставить меня в покое?

Он закусил нижнюю губу.

– Сколько?

– Сто фунтов.

– Ого! Больше, чем мне платят за один бой. По-вашему, я столько стою?

– Я плачу за то, чтобы избавиться от вас.

Он покачал головой.

– Не могу брать деньги от женщины. Никогда не брал. И теперь не стану.

– А как же с леди Воспер?

По глазам было видно, что намек ему явно не понравился.

– С ней другое дело. Я на нее работаю.

– Что ж, хорошо! Я сделала все, что могла. – Она подошла к телефону. – Вы решили добиться своего. Тогда убирайтесь! И я позабочусь о том, чтобы Уилфред никогда больше вас сюда не пускал!

– Зачем так сердиться? Не понимаю, чего вы так сердитесь? Честно! Я ничего против вас не замышляю. Послушайте, у меня есть идея. Денег ваших я не возьму, ни к чему они мне. Но ваш… мистер Энджелл, он знает всех, верно? Он адвокат и вообще фигура. Ему везде дорога открыта. Пусть он найдет мне нового менеджера. Мой совсем негодный. Типичный шарлатан, и мне нужен новый, чтоб устраивал для меня бои.

Перл удивленно на него уставилась.

– Что вы хотите сказать?

– Да то, что сказал.

– Вам нужен новый менеджер устраивать вам бои?

– Послушай, детка, каждому боксеру необходим менеджер. Ясно? Но не всякий подойдет. Мне нужен такой, чтобы знал всяких там антрепренеров, больших воротил. Вот что мне нужно. Если ты у Джуда Дэвиса или даже Коэна, один бой в месяц тебе обеспечен уже потому, что твой менеджер – свой человек у тех, кто всем заправляет. Робинс с год был моим менеджером, и это время для меня начисто пропало. Мне нужен такой, чтоб знал все ходы и выходы, кто-нибудь вроде Джуда Дэвиса или Мэла Андерсона. А не мелюзга всякая. Для мелюзги я чересчур хорош. Вы видели, как я боксирую, уж вы-то должны знать!

Перл теребила отделку на рукаве платья. Впервые он говорил искренне, не стараясь ее улестить.

– Вы считаете, что муж мог бы устроить… Но он ведь адвокат… и не связан с миром бокса.

– Такие люди, как он, могут многое сделать, стоит им захотеть.

– А леди Воспер – разве она не может вам помочь?

– Может-то может, да только не хочет. Она боится потерять меня, ясно? – Он ухмыльнулся, и хищная искорка, которая было исчезла, снова появилась в его глазах. – Боится меня потерять, – повторил Годфри. – Не то, что вы – хотите от меня избавиться.

– А разве не стоит?

– Стоит? Да ведь я от вас без ума, может, на всю жизнь; но если мне подвезет, тогда прощай, я и думать о вас позабуду. Я хочу добиться успеха, продвинуться. Неужели вы этого не приметили?

– Я знаю цену вашим словам.

– Послушай, Устричка. У меня есть одна заветная мечта – стать чемпионом в полулегком весе. Знать бы, что это удастся, я бы ни перед чем не остановился. Я не собираюсь морочить себе голову из-за какой-то девчонки, если у меня выгорит другое. Помогите мне через вашего старика; тогда я начисто исчезну с вашего горизонта; пусть он устроит меня к Джуду Дэвису, чтобы я мог пойти в гору.

– Я не думаю, что он может тут чем-то помочь.

– Послушайте. Запомните: Джуд Дэвис. Вот кого я хочу себе в менеджеры. Запишите. Он уже мною интересовался. Он уже почти что обещал взять меня через год. Но я не могу ждать так долго. Мне двадцать три. Впереди у меня самое большее пять лет, чтобы добраться до верха. В боксе нужны люди молодые. Значит, или сейчас, или никогда. Джуд Дэвис – человек, который мной заинтересовался. Запишите это имя.

– Говорю вам, я не представляю…

– Хорошо, попробуйте. По правде говоря, Дэвис из-за того меня сейчас брать не хочет, что ему придется платить Робинсу. Немного – может, сотню, ту самую, которую вы мне предлагали. Но он решил лучше подождать и сберечь денежки, посмотреть, как у меня дальше пойдет. Стоит кому-нибудь сверху нажать, и он меня возьмет. Ваш мистер Энджелл может это уладить.

– Я подумаю.

– А я зайду в следующий вторник, когда его снова не будет. В то же время. Забегу, узнаю, что он думает, хорошо?

– Хорошо.

Годфри положил записку для Энджелла в конверт и заклеил его.

– Если хотите, можете сказать, что нашли конверт под дверью.

– Зачем?

Годфри пожал плечами.

– Дело ваше. Только он сказал мне не приходить по вторникам.

– Значит, вы пришли специально!

– Угу. Не мог удержаться. Но если вы мне поможете, то все. Устройте это дело, и я не стану вам больше досаждать.

Глава 11

Фрэнсис Хоун сказал:

– Да, дальнейшая оттяжка расстраивает наши планы. Неужели, когда вы вели с ним переговоры, он не назвал вам хотя бы приблизительного срока?

– Он говорил о двух-трех неделях, не больше, – ответил Энджелл, раскатывая между большим и указательным пальцами хлебный мякиш. – Но он выступает защитником от Совета графства Суррей в процессе против «Уэст и Кэсселя», и дело затягивается. Я вчера опять звонил его клерку, но пока нет надежды на скорое окончание процесса.

– Обычное наказание за популярность, – сказал Симон Порчугал.

– Да, именно. И к нашей профессии это имеет прямое отношение. Я остановил выбор на Монтегю, потому что лучшей кандидатуры не сыщешь. Но поскольку лучше никого нет, его трудно заполучить.

– Наверняка кроме него есть и другие, – сказал Хоун.

– Без сомнения, найдется еще с полдюжины адвокатов не хуже. Но все они тоже загружены делами, а я опасаюсь производить коренные перемены в решающий момент.

– Что ваш человек сообщил вам в докладе? – спросил Хоун у Порчугала.

– Я вчера изложил Уилфреду все подробности.

Энджелл покачал головой, посмотрев на официанта, который собирался положить ему на тарелку картофель.

– Внешне все будто бы в порядке. Соглашения об аренде разные, в зависимости от типа владения, но никаких особых условий мы пока не обнаружили. Есть, правда, два случая о праве проезда, но они не вызывают сомнения, и это очень просто уладить, проложив там общественные дороги. В Хэндли-Меррик проходят еще две пешеходные дороги, которыми в настоящее время совершенно не пользуются; мы можем обойти этот вопрос, однако, если и возникнут протесты, нам придется соответственно как-то все уладить. Единственную серьезную проблему представляет вопрос о земле, граничащей с участком, ближайшим к центру деревни. Тут не совсем ясно, какие права имеют на нее жители деревни. И поскольку к тому же это самый ценный участок – около десяти акров – нам придется заняться им с особой тщательностью.

– Мой сотрудник говорил, что стоит Министерству объявить о своем плане, как это вызовет целую бурю протестов, – заметил Порчугал.

– А разве хоть одно мероприятие обходится без протестов? Снос нескольких домов тут же вызывает жалобы со стороны всех живущих по соседству.

– Обычное дело. Все это знают. Но Хэндли-Меррик – место, широко известное своими красотами, а в нескольких милях от него находится и Хэндли-Оукс. Джон Констэбль[14]14
  Джон Констэбль (1776–1837) – знаменитый английский пейзажист.


[Закрыть] написал там два своих самых замечательных пейзажа.

– Придет день, и какая-нибудь современная знаменитость прибавит к этой коллекции свои пейзажи, – процедил сквозь зубы сэр Джон.

– Все это прекрасно, – сказал Порчугал. – Я не подвергаю сомнению ценности договора, а хочу лишь, чтобы мы были застрахованы от всяких неожиданностей. Министерства и правительства славятся тем, что легко идут навстречу любым протестам.

Сэр Джон закурил сигарету, хотя обед еще был в самом разгаре, – привычка, которую Энджелл просто не выносил.

– Мероприятие это слишком важное, Симон. Оно слишком связано с общей широкой программой строительства. Уступить нажиму здесь – значит поставить под удар всю программу в целом. Кроме того, вам следует знать, что в таких случаях не очень-то вспоминают о демократии. – Сэр Джон передвинул во рту сигарету, и синий дымок неприятно защекотал ноздри Энджелла. – Вы же знаете, как это все происходит. Горстка высокопоставленных, облеченных властью и преданных правительству государственных чиновников пришла к выводу, что при теперешнем бурном росте населения и упорном стремлении людей селиться на юго-востоке новый комплекс строительных мероприятий должен быть расположен где-нибудь в этом районе, скажем, к северо-востоку от Челмсфорда. Что же касается точного места, то они довольно подробно изучили этот район, тщательно взвесили различные противоречивые интересы и, после длительного и трезвого обсуждения между собой, пришли к решению, что район, куда входит Хэндли-Меррик, – самый лучший для развертывания строительства. Дальше этого пока не пошло, но решение уже принято, и дело сейчас только за практическим его осуществлением. И уж теперь каждый из этих государственных чиновников будет поддерживать и защищать сие решение, пуская в ход всю полноту доверенной ему власти. И министр, ответственный за окончательное утверждение решения, будет информирован таким образом, что Хэндли-Меррик – единственно возможный вариант. Он со временем доложит об этом в парламенте, а затем будет защищать там этот проект, пользуясь в основном аргументами, выдвинутыми и подготовленными для него теми самыми государственными чиновниками, и для него станет вопросом личного престижа утверждение этого проекта. Даже если произойдет смена министра до того, как начнется строительство, на нового министра окажут точно такое же давление и, во всяком случае, на проект будет уже затрачено столько, что процесс окажется необратимым.

Порчугал наблюдал, как официант доливает в его бокал вино.

– Значит, будем надеяться, что нам удастся провернуть это дело, пока слухи о нем не распространились. – Энджелла он спросил: – Как поживает старушка?

– Она не такая уж старая, – сухо заметил Энджелл. – Сорок восемь, сорок девять, не больше. Я не навещаю ее сам, не хотелось бы заронить в ней подозрение, будто мы собираемся вокруг, так сказать, «смертного одра». Я встретил ее в прошлом месяце у Питера Уорнера; тогда она казалась здоровой, но я получил сведения, что в настоящее время состояние ее сильно ухудшилось; она уже с неделю не выходит из спальни.

– Я недавно разговаривал с одним приятелем, – сказал Симон Порчугал, – он довольно хорошо знает Восперов и говорит, что там творятся странные дела. Флора Воспер держит шофера, который, по всей видимости, приобрел над ней какую-то власть. Она полагается на него целиком и полностью. Не таится ли в этом для нас какая-нибудь опасность?

– Насколько я понимаю, тут нет ничего страшного, – сказал Хоун. – Даже если она к концу жизни немного свихнется, дом и земля все равно не являются ее собственностью и завещать их она никому не может.

– Между прочим, – сказал Энджелл, – я как раз слежу за всем этим. Я установил некоторый контакт с ее шофером, и мне кажется, это весьма полезная предосторожность.

– Контакт с шофером? – удивился Симон Порчугал. – Что вы имеете в виду?

– Благодаря случайному стечению обстоятельств мне представилась возможность оказать ему услугу, – сказал Энджелл. – Только и всего. Я не совершил никакого неэтичного шага. Подвернулся случай, и я счел неблагоразумным его упустить.

Оба других собеседника вопросительно на него посмотрели.

– Каким образом? – спросил Порчугал.

– Каким образом? И какую услугу? Неважно. Если мне удастся, то мы достигнем сразу двойного результата. Во-первых, это поможет ослабить его зависимость от леди Воспер, что послужит всем на пользу. Вы меня понимаете. Во-вторых, дружески расположит его ко мне, что в случае возникновения кризиса в доме Восперов опять же будет нам полезно. – Энджелл посмотрел на красиво оформленное меню, которое вручил ему официант. – Нет, больше ничего. Только чашку кофе.

– Ну и ну! – минуту спустя сказал Порчугал. – Надо же так хитро придумать!

Фрэнсис Хоун заказал себе сыр.

– Вы хорошо себя чувствуете, Уилфред?

– Хорошо ли я себя чувствую? Разумеется, хорошо. А что?

– Просто вы ели меньше обычного. Почти вдвое меньше, я бы сказал.

– Нет, я чувствую себя прекрасно. Как никогда. Но сегодня меня еще ждут дела.

– Раньше вам это не было помехой. Вы всегда говорили, что хороший обед придает вам бодрости.

– Я и теперь этого не отрицаю. Но я вполне сыт.

– Вы на диете или что-то вроде? – улыбаясь, спросил Симон.

– Боже избави. Нет! Что за нелепая идея.

– Итак, дорогой коллега, – сказал Винсент Бирман, – судя по всему, дело ваше можно устроить. Я пару раз встречал Джуда Дэвиса в Национальном Совете по спорту. Он связан с Эли Маргремом, а это означает, что он на короткой ноге с крупными антрепренерами. Вы можете дать мне какие-нибудь дополнительные сведения?

Энджелл крутился на кресле.

– Мой клиент говорит, что Дэвис как-то видел Брауна на ринге и тот ему понравился. Но, узнав, что контракт Брауна с его теперешним менеджером продлится еще целый год, он предложил Брауну прийти и повидаться с ним снова, когда срок контракта истечет.

– По-видимому, он не так уж жаждал его заполучить, раз не испугался, что его обойдет какой-нибудь другой менеджер. Похоже, что тут все упирается в деньги.

– В деньги?

Полными невинности глазами Бирман оглядел запущенный кабинет.

– За деньги Джуд Дэвис готов на все. Сейчас их у него не так много. У него есть несколько многообещающих парней, но с тех пор как Лью Томас сошел с ринга, Джуд не очень-то зарабатывает. По моим предположениям, он заинтересовался этим парнем, но не настолько, чтобы его выкупить.

– Ну так как же?

– Если ваш клиент заинтересован помочь мальчику, он должен предложить ему выкуп, какую бы сумму это ни составило, с тем чтобы Дэвис мог перекупить контракт у… – кто его теперешний менеджер?

– Робинс.

– Никогда не слыхал. Чтобы Дэвис мог взять к себе Брауна без ущерба для своего кармана. Все можно устроить.

– Во сколько это обойдется моему клиенту?

– Наверное, сотни в две. Может, побольше, а может, и меньше. Это такой мир, в котором из-за денег человек переходит от одного к другому. И по большей части платят наличными.

В животе у Энджелла заурчало. Он вспомнил о солидной телячьей отбивной под вкусной подливкой, от которой он сегодня отказался, и при этом за чужой счет.

– Я не думаю, что мой клиент согласится больше чем на сто фунтов.

– Сотни мало. Менеджер берет себе 25 % заработка боксера. Разумеется, все зависит от того, насколько Робинс ценит Брауна и насколько он нуждается в деньгах.

– Хорошо, возьмитесь за это дело. Я бы хотел на следующей неделе дать своему клиенту ответ.

Когда Бирман ушел, Энджелл встал из-за стола и, медленно подойдя к окну, окинул взглядом Филдс. Кроны платанов не шевелились под лучами послеполуденного солнца. В отдалении резвились дети, их звонкие голоса отчетливо доносились до него. Было уже около пяти, и его мучил волчий аппетит.

До завтрашнего дня необходимо было заняться рассмотрением двух дел, но он не испытывал желания приступать сейчас к работе. Кроме того, один из младших партнеров, Уиттекер, требовал увеличить его часть от прибыли на том основании, что объем его работы в конторе непрерывно возрастал. (В настоящее время доходы делились следующим образом: 40 % Энджеллу, по 20 % соответственно Мамфорду и Эсслину и по 10 % – младшим партнерам.) Не хотелось бы уступать Уиттекера какой-нибудь соперничающей конторе. (Честное слово, он ужасно голоден, но было бы предельно нелогично есть теперь, когда придется платить самому, в то время как всего лишь два часа назад он отказался от изысканных блюд, за которые платил Фрэнсис Хоун.)

Ни разу, подумал Энджелл, ни разу Бирман не показал вида, что знает (хотя ему это наверняка известно), что молодая женщина, чью биографию он расследовал весной, стала теперь миссис Уилфред Энджелл. Это позволяло верить в его абсолютную надежность. Надо постараться предоставить ему побольше работы. (Не то чтобы у того не было работы, но, по слухам, он порой брался за дела сомнительного свойства.)

Ассоциация владельцев текстильных предприятий просила дать им разъяснение по поводу «Положения о фабриках и предприятиях» и спрашивала, могут ли они возбудить дело против заводов «Бромли Престон Лимитед». В связи со смертью сэра Джеймса Креба, старейшего клиента его отца, также возникли запутанные вопросы относительно судебного утверждения завещания. А Энджелл был слишком голоден, чтобы сосредоточиться на делах.

Что за умопомрачение на него нашло – зачем он лишает свое прекрасное, полное жизни тело сил и нужного ему питания лишь во имя того, чтобы достичь общепринятой нормы? Ведь он всегда так гордился тем, что отличается от толпы. Даже вкус его был более изысканным, более утонченным и разборчивым. А почему, собственно, ему не быть таким? Почему он, собственно, должен стыдиться своих размеров? Он женился на ограниченной девушке среднего класса из предместья, которая почерпнула подобные идеи в той среде, где сформировались ее представления. А теперь он за это расплачивается. Каким надо быть глупцом, чтобы позволить себя так обвести! Чего ему не хватало в его прежней счастливой жизни? Женитьба не только поставила его на один уровень с самыми заурядными людьми, она еще привела к тому, что ему навязываются суждения, присущие низменной толпе.

Он нажал кнопку внутреннего телефона, вызывая мисс Лок.

– Нет, только не здешний чай, – раздраженно проговорил он. – Пошлите молодого Ричмонда в Королевский ресторан на Холборн. Пусть возьмет кекс с изюмом. Несколько порций.

Теперь он мог уделить некоторое время делам Ассоциации «Владельцев текстильных предприятий». Но ненадолго. Сознание того, до какого безрассудства он дошел, не давало ему покоя. Безрассудства, проявлявшегося не только в том, что он ограничил добровольно и без всякого видимого нажима с ее стороны потребление питательных блюд, но и позволил себе другое безумие – предложил купить ей драгоценности. В его жизни случались подобные моменты, когда, находясь во всеоружии своего критического ума, он изумленно смотрел как бы со стороны на свои поступки, не понимая, неужели это он сам такое совершил.

Разумеется, он может – и должен – отказаться от своего поспешного и глупейшего предложения. Ничто не заставит его пойти в назначенный день на аукцион к Сотеби. Но он до сих пор не мог понять, откуда вообще явилась эта пагубная идея. Разве можно подумать, что он предложил это в качестве приманки, чтобы побудить ее спать с ним. Это было бы еще объяснимо. Но дело в том, что она не нуждалась в такой приманке: действительно, они уже закончили свой неудачный эксперимент, и он намеревался покинуть ее спальню с гордым, холодным видом и навсегда положить конец их интимным отношениям. А затем, словно флюгер от случайного ветерка, повернулся на сто восемьдесят градусов и пообещал ей купить драгоценности. Даже представить себе трудно, чтобы такой человек, как он, действовал так непоследовательно…

Минут десять он занимался разными мелкими делами. Интересно, стоит ли давать Уиттекеру лишние 5 % от прибыли, оправдает ли он это? Уиттекер был хорошим работником, человеком молодым, беспокойным и старательным. Но, если уступить, не предъявит ли он в скором времени новых требований? И за чей счет следует отнести эти пять процентов, как не за счет Уилфреда Энджелла? Ему тогда останется всего 35 % плюс гонорары от различных компаний и, разумеется, его доход от компании «Земельные капиталовложения».

Принесли чай, и он выговорил Ричмонду за долгую отлучку. Все еще работая не очень внимательно, но уже с большим успехом, он съел весь кекс с изюмом и выпил четыре чашки чаю. Затем откинулся в своем кресле, слегка отрыгнул, положил в сторону перо и бумаги и стал думать о Перл.

Перл еще раз виделась с Годфри: первый раз, когда он пришел в следующий вторник и она не могла сообщить ему ничего нового и не впустила его в дом, и во второй раз, когда он пришел 17 сентября и сказал, что виделся с Джудом Дэвисом и уже достигнута договоренность о его переходе к нему.

Во время этих посещений Перл держалась на известном расстоянии, но при второй встрече, когда Годфри пришел в явно приподнятом настроении, ей было довольно трудно держаться с ним так же враждебно, как раньше. Начавшиеся с трудной торговли и вражды, их отношения незаметным образом превратились в довольно дружеские, поскольку он был глубоко благодарен ей за оказанную услугу.

Он сказал:

– Черт возьми, вот не думал, что вам удастся! И надеяться не мог, что ваш старик согласится что-либо устроить. Я ведь это так, пошутил, просто хотел посмотреть, что получится: вовсе не думал, что сработает, искал повод, чтоб к вам снова зайти. Но это сработало – ну и ну, ей-богу, сработало! Мне здорово подвезло. Вот это да! Спасибо.

Невозможно чувствовать вражду к человеку, которому вы только что оказали услугу. Ваши прежние страхи и неприязнь еще возвратятся. Но на это потребуется время. Да и по натуре своей Перл не была злопамятной. Как бы там ни было, а услуга эта обошлась ей в 200 фунтов – Уилфред не пожелал взять на себя хотя бы часть расходов, – и поэтому Перл имела полное право чувствовать себя благодетельницей.

Прежде чем расстаться, Годфри принялся рассказывать ей о перспективах, которые открываются перед ним на ринге, говорил и говорил, поверяя все, как лучшему другу, и в сказанных им напоследок словах, что с этих пор он намерен выполнить взятое на себя условие и больше не появляться ей на глаза, звучала такая искренность, которую не могло поколебать даже выражение его глаз, полное сожаления и затаенной страсти.

Флору Воспер не столь сильно обрадовали его новости.

– Значит, ты собираешься меня покинуть, малыш?

– Глупости. Я никогда не был предателем.

– Даже крысы и те, как известно, бегут с тонущего корабля.

– Вы не идете ко дну, уж можете мне поверить. Еще поплаваете на поверхности не один год. Я зарезервирую вам лучшее место на мой матч на звание чемпиона мира.

– Берегись, тебе обезобразят твое красивое лицо.

– Ничего подобного! Посмотрите-ка на таких парней, как Шугар Рей: они прошли через сотни боев – и хоть бы одна отметина! Как кому суждено, – я и сейчас мог бы ходить весь в рубцах. Чего там говорить, вот увидите!

– Кажется, иного выбора у меня уже нет.

Он присел на ручку ее кресла, обнял ее за плечи.

– Ну что такое? Какая же беспокойная вы старушка! Я просто сменил себе менеджера, получил более пробивного, – о чем мечтал все время, – то, чего я ждал от вас, а вы не захотели мне помочь. – Он сжал ей руку. – Вот я и добился наконец нового менеджера. Мне придется серьезно тренироваться, только и всего. Но его тренировочный зал совсем под боком, рядом с Крэнбурн-стрит, – так что никаких забот, буду просто забегать туда часов в десять каждое утро и возвращаться вовремя – отвозить вас куда угодно на ленч.

– Так долго не может продолжаться, – сказала Флора. – Ужасный ты тип. Разумеется, я и не ждала, что так будет длиться вечно, но все-таки надеялась, что ты проводишь меня в последний путь.

– Ну, вам ведь лучше, чем на прошлой неделе, правда? Разве не так…

– Лучше, потому что на прошлой неделе меня можно было класть в гроб.

– А теперь дело пошло на улучшение. Старик Матьюсон вчера остался доволен.