Текст книги "Энджелл, Перл и Маленький Божок"

Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

– Машина экстра-класс!

– Да. Стоила более пяти с половиной тысяч. Неплохой автобус. Выжимает 140 миль в час. Сверхмощный мотор. Всех оставляет позади.

– Как сейчас.

– Да, как сейчас. В таком моторе нужно хорошо разбираться, а иначе лучше водить такую развалину, как «Моррис-100».

– На нем как раз ездит Крис.

– Кто это Крис?

– Тот другой парень. Жених Хэйзел.

Он рассмеялся.

– Видел. А тот тип, что пришел с вами, он что, считает вас своей собственностью?

– Я не считаю себя ничьей собственностью.

– Правильно. Он-то что делает?

– Он радиотехник.

– Разъезжает по городу на фургоне, а? Стук, стук, миссис Смит, я пришел починить ваш телик.

– Это честная работа.

– А какая работа в наши дни не честная?

Она изучала его лицо, освещенное фарами проезжавшей мимо машины.

– Вы, должно быть, богач, раз у вас такая машина.

– Богач? Да нет, хотя, конечно, не голодаю. Но собираюсь в скором времени напасть на золотую жилу.

– Так чем же вы занимаетесь?

– А как вы думаете?

Она снова стала его разглядывать, на этот раз внимание ее привлек его дорогой костюм, а затем перевела взгляд на дорогу.

– Мы правильно едем?

– Этим путем ближе. Через минуту свернем на Брайтон-роуд. Без дураков. Дать сигарету?

– Благодарю.

Он вынул одну сигарету из специального ящичка и зажигалкой, вделанной в щиток, зажег ее. Она спросила:

– А вы?

– Не курю. Так вы еще не отгадали, чем я занимаюсь?

– Вы владелец гаража.

– Ха, ха, неплохо. Нет. Попробуйте еще разок.

Она сказала:

– Эти сигареты вроде как дамские. Маленькие и…

– Верно. Я их для дам и приберегаю.

Они свернули на более широкое шоссе, въехали в левый ряд, на всем ходу обогнали четыре машины, тащившиеся за двумя грузовиками на ночном перегоне, и по извилистой дороге стали подниматься на холм.

– Вы работаете в кино.

– Хотелось бы. У меня работка потруднее. Нет, я боксер.

– Боксер?

– Ну да, боксер. Тому вашему хлюпику сильно повезло, что он не полез со мной в драку.

Она тут же решила, что он и не мог быть никем другим, просто из-за его роста она бы в жизни не догадалась.

– Хотите сесть за руль? – предложил он.

– Нет, спасибо, боже упаси!

– Это несложно на таких громадинах. Не нужно переключать скорости. Она, что реактивный самолет, такая же умница. Смотрите, как наращивает скорость.

Они взлетели на вершину холма, свет фар осветил небо, спустились с другой стороны вниз, казалось, машина несется по воздуху, как птица. Стремительный наплыв погруженного в темноту поселка и свист ветра.

Она спросила:

– Вы считаетесь боксером среднего веса?

– Вы шутите?

– Нет. Я не имею об этих вещах никакого представления.

– У меня полулегкий вес. Это когда девять стоунов и ниже. Отсюда и мое прозвище «Маленький Божок». Проворнее меня на ринге нет никого. В боксе я тоже иду вверх. Вы еще обо мне услышите.

– Но сначала вы попадете в больницу, если будете так ездить.

– Вам не нравится такая езда? А меня она возбуждает. На черта сдалась эта жизнь, если бояться идти на риск?

И тем не менее он снизил скорость, и это пришлось кстати, – они как раз приблизились к развороту и машина повернула, слегка накренившись, как и подобает автомобилю таких размеров.

(Она с облегчением увидела знакомую дорогу, теперь они ехали в правильном направлении.) Да, все подтверждало, что он боксер: такой молодой и уже богатый, его мускулистые руки, стремительные движения в танце. Действительно, счастье, что Нэд его не ударил. Годфри вдруг стал ей симпатичнее.

– А чем вы занимаетесь? – спросил он.

– О, я не слишком продвинулась в жизни. Я консультант в отделе парфюмерии большого лондонского магазина. – Так она привыкла рекомендовать себя, это звучало лучше, нежели просто «продавщица духов».

– Вы живете с родителями?

– Да. Мне приходится ездить в центр каждый день.

– Где вы живете?

– Севеноукс-авеню, номер 12. Вот сейчас сверните направо.

– Хотите как-нибудь посмотреть меня на ринге?

– Ну что вы, я никогда…

– Приходите в среду. В следующую среду у меня бой с одним коротышкой из Ливерпуля по имени Эд Хертц.

– В среду не могу. В пятницу вечером я уезжаю в отпуск.

– Ну и что же? Чем не подходит среда?

– Вы знаете, что такое отъезд, множество дел, надо собраться, приготовить вещи. Вот здесь поворот.

Когда он свернул и она снова указала ему дорогу, то подумала: действительно, почему, собственно, я не могу пойти? Он не в моем вкусе, простоват, говорит ужасным языком, полон самомнения. Девушка чемпиона по боксу. Нет уж, это не для меня. Он мне совсем не подходит. Говорят, я слишком спокойная, слишком сдержанная и чересчур разборчивая для своих девятнадцати лет. Наверное, так оно и есть.

– Куда теперь?

– Прямо, первый поворот налево. Номер 12, последний по левой стороне.

Они проехали до конца улицы и остановились возле дома рядом с другими машинами, и он выключил мотор и зажег неяркий свет внутри машины. Они оба посмотрели на небольшой, но вполне респектабельный особнячок.

– Спасибо за вечер, – сказал он. – Так как же насчет среды, Устричка? Я заеду за вами. И отвезу обратно. С полным комфортом. Без всяких хлопот. Мой бой вначале, поэтому нам не придется сидеть до конца, если вы заскучаете.

– Где это? – спросила она. – Я имею в виду матч.

– В Уолвортсе. Совсем близко. Никаких проблем. Я заеду сюда за вами в 7.30 на своем омнибусе. Ну как?

– Честное слово, не стоит, Годфри.

– Зовите меня Божок.

– Мне не стоит идти. У меня столько дел…

– Которые можно спокойно переделать и во вторник.

В доме окна были темны. Если отец узнает обо всем, ей не миновать взбучки.

– Значит, решено, – сказал Годфри, он наклонился и поцеловал ее в уголок рта. – Маленькая Устричка. Еще раз спасибо.

– Спасибо, что подвезли меня до дому, – сказала она, удивляясь и радуясь, что большего он, по-видимому, и не ожидал.

– О чем тут говорить. Увидимся в среду. Будете моей гостьей. В половине восьмого на этом месте?

– Хорошо, – сказала она.

Она стояла на тротуаре и прислушивалась к почти неуловимому приглушенному урчанию мотора, пока машина, набирая скорость, не исчезла вдали.

Фрэнк, в прошлом Франц Фридель, служил бухгалтером в фирме «Хантингтон», солидной мебельной фирме, главное управление которой находилось в Кройдоне. Он не был главным бухгалтером, и многие считали – и говорили ему об этом, – что в Лондоне он мог бы найти место получше. Но он был предан своей фирме и привязан к Кройдону, где прожил уже целых тридцать лет. Он ценил это чувство верности своему городу и своему дому – он, который лучшие годы жизни провел под мрачной тенью гитлеризма, не имея никаких корней на той земле, никаких привязанностей. И к тому же семья его здесь ни в чем не нуждалась.

Мать Перл умерла, когда девочке было восемь лет, – она была уроженкой Ноттингема. Отец через несколько лет женился на Рэйчел, и у них родились два мальчика и девочка. Рэйчел была австриячкой, как и Фрэнк, но в отличие от него ее характер сформировался еще до того, как она покинула родину. Фрэнк старательно приспосабливался к новой среде и говорил по-английски почти без акцента. Сыновья, Лесли и Густав, с каждым годом становились все шаловливее, а Джулия, которой было пять лет, угрожала стать маленьким тираном в семье. Будь в характере Перл командирская жилка, она могла бы воспользоваться своим правом старшей и верховодить ими, но ей всегда наскучивало кого-то распекать и держать в страхе.

Многие вещи, по мнению Перл, не стоили того, чтобы затрачивать на них усилия. Ее нельзя было назвать ленивой, просто она была спокойной, уравновешенной натурой. Она жила, замкнувшись в своем тихом, уютном мирке, и благодаря этому и приобрела репутацию девушки сдержанной, с большим чувством собственного достоинства. Она, отнюдь, не была робкой, а просто неразговорчивой и скрытной. Ее не слишком заботило людское мнение, а если она и придавала ему значение, то не распространялась об этом. Ее утомляли дети, потому что они требовали слишком много внимания. Она любила кошек, а собак не выносила. Она и сама чем-то напоминала кошечку с ее любовью к уюту и к тихому уединению. В семнадцать лет она поступила на курсы при фирме «Д.Х.Эванс», чтобы самой зарабатывать себе на жизнь и не быть никому в тягость, но продолжала жить в семье: отец не хотел, чтобы она отделялась. Не лишенный здравого смысла, но с ограниченным кругозором, Фрэнк Фридель, несмотря на либеральные взгляды, не считал, однако, возможным предоставлять девушке свободу, пока она не достигла совершеннолетия. Кроме того, известная строгость к Перл свидетельствовала о сложившихся между ними особых отношениях: она была живым напоминанием о его первой жене – англичанке; и от нее ждали большего, чем от других детей. Перл хорошо ладила с Рэйчел, но часто удивлялась, как это они с отцом вообще поженились, – и не потому, что Рэйчел была плохой женой, а потому, что отец был намного выше ее во всех отношениях.

Несмотря на некоторые странности в характере Перл, их семья была довольно дружной, и в воскресенье утром, когда ее начали расспрашивать о танцах, ей пришлось немного приврать, и она надеялась, Хэйзел и Крис, если зайдет разговор, ее не выдадут. Перл не любила затягивать любую ссору и в тот же день попыталась позвонить Хэйзел и увидеться с нею. Вначале их встреча была довольно натянутой, но спустя немного разговор перешел на Криса и Хэйзел оттаяла. Больше всего Перл боялась, как бы ссора не испортила их план совместного отпуска. Но она не упомянула о свидании с Годфри в среду. И хотя ей в тот момент ужасно хотелось поговорить о нем с кем-нибудь, потом она была довольна, что промолчала.

И вот наступила среда, и, возвращаясь с работы домой, она, как обычно, с трудом втиснулась в автобус № 25 и еле-еле успела на поезд 6.14 с вокзала Виктории, а затем села на другой автобус у вокзала в Кройдоне и в семь часов была дома. У нее оставалось мало времени, но Рэйчел занималась со своим выводком, а отец еще с работы не вернулся, поэтому она крикнула, что не будет ужинать дома, и сделала вид, что не расслышала вопроса Рэйчел: «Куда ты идешь?».

Так как она питалась дома, ей удалось отложить достаточную сумму денег, по словам Рэйчел, «целое состояние», на наряды, и ее узкий дубовый шкаф ломился от платьев. Она понятия не имела, в чем принято ходить на бокс, но «Уолвортс» был явно не из фешенебельных мест. После долгих раздумий она надела тонкий шерстяной костюм малинового цвета с квадратным вырезом и расклешенной короткой юбкой и перекинула на руку пальто, правда, не самое лучшее.

Она просила его не звонить в дверь, а дожидаться ее на другой стороне улицы, и точно минута в минуту в 7.25 большая зеленая машина уже стояла там; среди подержанных седанов и семейных малолитражек она выглядела настоящим исполином.

Перл схватила сумочку и уже собиралась выйти, как вдруг вспомнила о росте Годфри – сбросила туфли, которые обычно носила, и надела черные лакировки на низком каблуке.

– Привет, Устричка, – сказал он. – Ого, ну и вид. Сногсшибательно. Ну, залезайте. Как раз это я и собираюсь сегодня сделать.

– Что?

– Сшибить кого-нибудь с ног и расквасить физиономию. – Он рассмеялся. Резкий отрывистый смех, словно он задыхается. Не радостный. – Все в порядке? Поехали. – Он завел мотор, и машина мягко заскользила по дороге.

На нем был свитер-водолазка и спортивные брюки. В машине пахло не то лосьоном, не то каким-то кремом. Профиль у него действительно был красивый, девушки по нему с ума сходят, сразу видно, и он к этому привык.

– Стоило ли вам заезжать за мной? – спросила она. – Может, вам нужно было готовиться перед…

– Определенно. Робинс бесится от злости, что меня нет там. Но я уже там показался, что еще надо? Я успею обратно как раз вовремя.

– Кто такой Робинс?

– Мой менеджер. Так, никудышный парень, бездельник, неудачник.

– Зачем же брать его в менеджеры, если он такой никудышный?

– Использовать возможность, вот что важно, детка. В мире бокса есть чему поучиться; и на три четверти это вовсе не касается самого бокса. Когда-нибудь я вас просвещу.

Так они разговаривали всю дорогу, но чувствовалось, что мысли его витают где-то в другом месте и внутри он весь напряжен. И не удивительно. Драться и побеждать – в этом его жизнь, и он, видимо, немало зарабатывал и не мог позволить себе на чем-то споткнуться.

– Полулегкий вес считается в боксе самым легким? – спросила Перл.

– Да нет же, черт возьми. Есть еще легчайший вес и вес пера. Легкий вес идет следующим за моим. Я иногда выступаю и против боксеров в легком весе. Вот тут-то мне раз и не повезло.

– Не повезло?

– Когда-нибудь я вам расскажу. Вот мы и прибыли. Как раз вовремя.

Они поставили машину на улице среди множества других и направились к странному зданию, похожему на ратушу, под названием «Манор Плейс Батс».

– Мне придется вас теперь оставить, Устричка. Вот ваш билет. Я приду к вам, как только освобожусь.

– Почему вы называете меня Устричкой?

– А вы не догадываетесь? – рука его, сжимавшая ей локоть, была твердой, как железо. – Эй, Терри, присмотри за моей девушкой, хорошо? Мне пора. Позаботься о ней.

Крупный мужчина с обрубкообразными руками и свернутым носом провел Перл к месту в третьем ряду. Перл казалось, будто все обращают на нее внимание, ей было не по себе. Жаль, с ней нет сейчас Хэйзел или кого-нибудь, с кем можно перекинуться словом. Просторный зал с рядами стульев, как в кинотеатре, но, кроме стульев, в нем ничего больше не было. От входа шли облицованные кафелем коридоры с множеством объявлений о лечебных ваннах. Зал оказался не таким уж жалким, как она ожидала; публика была довольно простоватой, рабочий люд и служащие средней руки, среди них несколько бывших боксеров, об этом говорили их Лица. Она приметила потрясающе броскую и довольно банальную девицу с платиновыми волосами, в темных очках для шика, в мини-юбке и высоких ботфортах. Перл решила пальто не снимать.

Зрелище началось с выступления двух боксеров легчайшего веса; первые два раунда они наносили друг другу удары, а затем один из них упал и был объявлен нокаут. Все это весьма напоминало то, что видишь по телевизору, но обрело особую реальность, поскольку перед тобой были живые люди, а не фигуры на экране, и поэтому производило другое впечатление. Годфри значился в программе третьим. Шесть трехминутных раундов между боксерами полулегкого веса – Годфри Воспером, Кенсингтон и Эдом Хертцем, Ливерпуль. Ее удивило, что имена их были напечатаны более мелким шрифтом, чем имена двух других боксеров. Может, подумала она, тут учитывается вес боксеров?

Но, по-видимому, это было не так, потому что во второй схватке, о которой было объявлено еще более мелким шрифтом, выступали два боксера тяжелого веса. Они колотили и калечили друг друга целых восемь раундов, пока негру не присудили победу по очкам.

Затем появился Годфри в красном халате, с надписью «Маленький Божок» на спине. Он подмигнул Перл и влез на ринг. Его противником был молодой парень с круглым одутловатым лицом и длинными светлыми волосами. Распорядитель объявил начало боя, рефери свел противников на середине ринга, а затем оба они вернулись каждый в свой угол и сбросили халаты. Поскольку Перл сидела ниже уровня ринга, боксеры не казались ей такими уж низкорослыми, и Годфри был прекрасно сложен, смуглая гладкая кожа, ноги в темном пушке волос, и мускулы выступали только тогда, когда он двигался. На его фоне Хертц выглядел бледным и кривоногим, приземистым, более сутулым.

Раздался гонг, и они начали кружить вокруг друг друга, нащупывая незащищенные места, и вдруг один из них решил, что нашел слабое место. Мгновенно замелькали перчатки: бамп, бамп, бамп, удары сыпались так часто, что невозможно было уследить; потом этот взрыв прекратился, и они снова стали кружить вокруг друг друга. Так продолжалось в течение первых двух раундов: неистовая ярость перемежалась с разведкой, маневрированием и кружением по рингу. Перл казалось невероятным, что она имеет какое-то отношение к этому маленькому, красивому, яростному молодому человеку на ринге, что это он пригласил ее сюда и что она согласилась прийти. Она была захвачена всем происходящим, но не настолько, чтобы терять самообладание. Она заметила, что Годфри все время выбрасывал вперед левую руку как поршень, и каждый второй или третий раз он наносил ею удар по лицу противника, и лицо Хертца сделалось багровым, а из носа показалась кровь; однако из них двоих нападал больше Хертц, и несколько раз ему удалось загнать Годфри в угол, и тот не сразу смог оттуда выбраться.

Ей трудно было разглядеть его лицо в промежутках между раундами, разве только когда он поворачивался, чтобы сплюнуть в ведро; но когда начался третий раунд, темп боя заметно изменился. Теперь они больше атаковали, чаще входили в ближний бой. Перчатки мелькали в воздухе, толпа начала реветь. Так продолжалось целую минуту, и вдруг сосед Перл сказал:

– Ну и дал он ему! – Перл смотрела и не понимала, что он имеет в виду, потому что все шло как прежде. И тут Годфри отскочил в сторону, уклонившись от одной из атак Хертца, и остановился, полуопустив перчатки, пританцовывая, словно вызывая Хертца приблизиться к нему. Хертц снова ринулся в атаку, и Годфри снова повторил тот же прием. Это может просто свести с ума, думала Перл, без конца промахиваться, видеть, как противник увертывается и уходит от ударов и качается из стороны в сторону на близком расстоянии от него, все время рядом и одновременно вне досягаемости. Публика бесновалась. Потом раздался гонг, и боксеры разошлись по своим углам. Но рефери последовал за Хертцем в его угол и, внимательно посмотрев на него, вернулся к Годфри и поднял его руку. Раздались одновременно аплодисменты и свистки. На ринг вышел распорядитель и объявил победителя, сказав, что рефери остановил бой в конце третьего раунда «за явным преимуществом».

В ответ раздались свистки и аплодисменты, и Годфри поднял вверх руки, в то время как секундант набрасывал ему на плечи халат. По его виду едва ли можно было сказать, что он еле стоит на ногах от усталости.

После этого Перл посмотрела еще один бой, но под конец тот самый крупный мужчина со свернутым носом подошел к ней и, дыша на нее пивным запахом, сообщил, что Годфри ожидает ее в фойе.

Она выскользнула из зала и увидела его – он стоял с непросохшими после душа волосами, в шикарной коричневой кожаной куртке, полосатой шелковой рубашке с белым воротником, коричневом галстуке и узких полотняных брюках песочного цвета. Он взял ее под руку – снова эта железная хватка, – и снова ее кольнуло чувство некоторого разочарования из-за его маленького роста – на ринге он выглядел выше. По пути к машине он объяснял ей, почему его так взбесил этот бой.

– Рефери остановил бой, когда я вот-вот готов был нанести решающий удар. В следующем раунде от этого Хертца осталось бы мокрое место. Он был уже готов, совсем выдохся.

– Какое это имеет значение? – спросила она. – Раз вы выиграли, значит выиграли. Разве не все равно?

Он усадил ее в машину, а затем, зайдя с другой стороны, скользнул на сиденье с ней рядом.

– Вам не понять, Устричка. Бокс – это вам не рукоделие. Бокс – как бой быков. В первом раунде оцениваешь противника, смотришь, из какого он теста сделан, выясняешь все его качества, и если у тебя есть смекалка, то составляешь план действий на следующие раунды, ясно? А потом действуешь строго по плану, и, когда противник достаточно выдохнется, вот тут-то самый момент его и прикончить.

Годфри положил руку на руль ладонью кверху и медленно сжал в кулак.

– И как раз в этот момент вмешивается слюнтяй-рефери и говорит, нет, нет, довольно с него, и останавливает бой как раз тогда, когда ты приготовился к нокауту. Рефери – вот кто губит твою жизнь!

– Но разве нельзя было в третьем раунде нанести ему побольше ударов, а не танцевать вокруг него?

– Что верно, то верно, но тут бы раунду и конец пришел. Я хотел вести бой три полных минуты, прежде чем окончательно разделаться с ним.

Перл поежилась от страха. Он похлопал ее по руке.

– Ну, ну, признайтесь теперь, разве это вас не взбудоражило? Не перевернуло все внутри?

– Да. Конечно. Но не слишком ли это жестоко? Мне кажется…

– Жизнь тоже жестока. И я жесток. Ну и что из того? – Он потрогал пальцем губу. – Опухла? Черт возьми, я что-то не в форме. К этому бою тренировался всего неделю. Но, правда, я делал много пробежек. Каждое утро трусцой по улицам и площадям.

Они поехали в дорогой ресторан в Челси, где Перл еще ни разу не приходилось бывать. Она выпила немного вина, а себе он заказал лишь кока-колу. Он ел без аппетита, и, пока они ужинали, его черная шевелюра постепенно высохла и взъерошилась гребнем, словно от избытка жизненных сил. Красивые темные глаза все время смотрели на нее с восхищением, и было в них что-то еще. Она почувствовала, как по спине у нее прошел легкий холодок.

Когда ужин подошел к концу, он вытащил из кармана смятую пачку банкнот и поманил официанта, чтобы тот принес счет. Ужин стоил почти шесть фунтов, и фунт он дал официанту на чай.

– Вы часто выступаете на ринге? – спросила она.

– Не так часто, как хотелось бы. Это все из-за моего дурачка-менеджера: ему бы не мешало побольше кумекать. Иногда я подрабатываю в тренировочном зале. У первоклассных боксеров всегда есть чему поучиться, но за это получаешь всего два фунта за раунд; не очень-то разживешься.

– А сегодня? – Она указала на помятые бумажки, которые он засовывал в задний карман брюк. – Это вы сегодня столько заработали?

– Что? Это? Угу. Пятьдесят фунтов. Неплохой заработок за пятнадцать минут, а? Ничего, настоящие денежки потекут ко мне в будущем.

Она задумчиво сдвинула брови.

– Но вы, наверное, очень часто выступаете. Иначе откуда у вас такая шикарная машина?

Он засмеялся своим отрывистым хрипловатым смехом:

– Ну как, трогаемся?

– Да, да, пора.

Они вышли из ресторана и направились к машине.

– Ну как, теперь домой?

– Да, пожалуйста.

Вечер был безветренный, хотя и сыроватый, и она с удовольствием села внутрь и откинулась на мягкую спинку сиденья.

– У вас есть еще и другая работа? – спросила она.

– Вы угадали. Смышленая девочка.

Он включил свет и повернул зеркало, чтобы разглядеть свое лицо.

– Немного распухло, только и всего. Ни за что не скажешь, что я дрался на ринге, верно? Так вот и получается: тот, у кого голова на плечах, никогда и царапины не получит.

– А чем вы еще занимаетесь, Годфри?

– Что я за это получу, если скажу?

– Старая пластинка, смените на другую.

– Хоть и старая, но хуже не стала, а?

– Эта машина ваша собственная? – спросила она. – То есть я хочу сказать…

– Даже если и не собственная, какая разница? Я получил ее вполне законным путем. И могу пользоваться ею, когда захочу. Слово Годфри.

– Я не сомневаюсь, – поспешно ответила она. – Извините, что спросила. Это совсем не мое дело.

– А почему бы и нет, Устричка. Бокс – это моя жизнь, и, можете мне поверить, тут я на пути наверх. Как только я добьюсь успеха, деньги потекут ко мне рекой. Можно моментально заработать пятнадцать – двадцать тысяч. Знаете, с той субботы, когда мы познакомились, я все о вас думаю.

– Но вы, наверное, и теперь неплохо зарабатываете? Вы так одеваетесь, так швыряете деньгами…

Он сказал:

– Я много о вас думал, вы слышали? Это что-нибудь для вас значит? Хотите со мной встречаться?

Она открыла перчаточный ящик, так, от нечего делать, но не нашла сигарет.

– Я пока не испытываю желания стать чьей-либо постоянной подругой.

– Сколько вам лет?

– Скоро двадцать.

– А мне двадцать три. Почему бы и нет? Почему вы не хотите со мной встречаться?

– Так просто… просто мне не хочется.

– Хотите сигарету?

– У меня есть в сумке, благодарю.

– Вы мне кажетесь какой-то особенной, Устричка. Я ради вас готов на многое.

Ей удалось привести в действие зажигалку. Ее кончик засветился красным огоньком, и Перл затянулась сигаретой.

– Как насчет встречи на той неделе?

– Я еду в отпуск – походить на лыжах.

У него вырвалось презрительное:

– Ах вот как! Наверное, с этим хлюпиком Нэдом Маккри?

– Нет, я еду с Хэйзел и Крисом. Компанией походить на лыжах.

– А когда вернетесь, встретимся?

– Да… да, конечно, я не против. Но – вы человек загадочный.

Он с покорным видом вздохнул, выключил свет внутри, тронул машину. Минут пятнадцать – двадцать они блуждали по яркоосвещенным забитым машинами южным окраинам Лондона. Он вел машину неровно, рывками, то и дело нахально перегоняя вереницу машин, на что, в знак протеста, они сигналили фарами, а потом вдруг начинал тащиться с ленивым видом, словно старался убить время или не знал дороги. Весь вечер он был как-то больше напряжен, чем в их первую встречу; эта напряженность не исчезла после боя. Он все еще был как натянутая струна, грозный, таящий опасность.

– Загадочный человек, – повторил он спустя десять минут, словно эти слова не давали ему покоя. – Ничего тут нет загадочного, разве только неясно, откуда у меня все эти штучки. Вы типичная женщина. Не будьте такой.

– Прошу прощения.

– Вы ведь не типичная. Вы особая. Понимаете? Ну, что вы хотите узнать?

– Ничего. Честное слово. Это все пустяки. Мне просто казалось, что вы зарабатываете одним боксом или еще чем-нибудь вроде этого.

– Кому удается прожить одним боксом? Может быть, двум-трем боксерам в любой весовой категории. А остальные… так вот, остальные вынуждены подрабатывать. Что тут плохого?

– Ничего. Абсолютно ничего.

– Я не взломщик сейфов, пусть вас это не волнует. Хотя было бы неплохо.

– Меня ничего не волнует, Годфри. – Но у нее возникало подобное предположение.

Долгое время они ехали в полном молчании.

– Мы с вами вместе тоже можем многого достичь, – сказал он. – Понимаете, вместе.

Теперь они ехали среди полей, наконец-то они выбрались из города.

– Сколько сейчас времени?

– Половина десятого.

– Где мы находимся?

– Около Кестона. Вы почти дома. Боитесь, что я вас далеко завезу?

– Нет, я просто поинтересовалась, – она чувствовала себя подавленной, угнетенной. То, что поначалу предвещало нечто необычное, обращалось в обыденное, мелкое, довольно банальное приключение.

– Этот рефери, – пробормотал он. – Как бы мне хотелось положить его на обе лопатки, дать ему пинка под зад. Зажравшаяся старая перечница.

Они свернули с шоссе, и машина запрыгала по ухабистой проселочной дороге.

Годфри свернул на обочину и остановился под деревьями. Последние полчаса она все надеялась, что этого не случится, в то же время знала почти наверняка, что этого не избежать. Он положил руку на спинку сиденья позади нее и заглянул ей в лицо. От него все еще пахло рингом, какой-то смесью карболки, талька и вазелина. Снаружи было совсем темно, но она видела, как горят его глаза. Он нагнулся и начал ее целовать.

На его губе ощущалась легкая припухлость, но его это, казалось, не беспокоило. Спустя немного поцелуи его сделались более страстными.

– Послушай, не снять ли тебе пальто? Так, для начала.

– Давайте лучше назначим свидание, – сказала она, – когда я вернусь из отпуска. – Я еду всего на две недели.

– Правильно. Точно. На том и порешим. Но сегодня само собой. Завтра, к примеру, мы оба можем угодить под автобус. – Он начал расстегивать ворот ее платья. Она резко оттолкнула его руки. Скорее под влиянием порыва, чем сознательно, – эта была инстинктивная реакция, к которой примешивался еще и страх. Принадлежи он к тому разряду мужчин, от которых она этого ожидала, она бы, пожалуй, отреагировала более тактично.

Он откинулся назад и провел рукой по своей пышной черной шевелюре.

– Маленькая Устричка. Сказочная девочка. Я от тебя без ума, клянусь честью. Где же скрывается жемчужина? Ну-ка раскроем ракушку.

Он попытался стянуть с плеч ее платье, но мешало пальто, и ворот лишь слегка сдвинулся. Тогда он переменил тактику – положил ей руки на колени и полез под юбку.

Она быстрым движением сдвинула колени и метнулась в сторону, стараясь вылезти из машины. Ей никак не удавалось отыскать ручку, и она ощупывала пальцами дверцу. Тяжело дыша, он снова откинулся на своем сидении, и она поняла, что он смеется над ней. Его удивительно неприятный смех показался ей сейчас особенно неуместным. Она перестала шарить рукой по дверце, понимая, в какое глупое положение попала, и в то же время чувствуя, как от страха у нее перехватило дыхание.

– Ну, хватит ломаться! – сказал он. – Тебе уж пора разбираться что к чему. Чего ты робеешь?

– Вы украли эту машину? – спросила она.

– Ну и Устричка – еще подозревает! Нет, понимаешь, я ее не крал. Она принадлежит моей тете. Я у нее работаю. Она богатая. Когда нужно, я у нее одалживаю машину, ясно? Хочешь докажу, что не вру? Я тебя в следующий раз с ней познакомлю.

От главной магистрали их теперь отделяло не более четверти мили; она видела свет фар проезжавших машин. Ночь была сырой и туманной, и фары прорезали мглу, словно прожекторы. Они стояли у рощицы – вокруг росли низкорослые деревца и мелкий кустарник.

Он сказал:

– Ну, ладно, ладно. Успокойся. Ты не успокоишься, пока всего не узнаешь, верно? Так вот, успокойся. Полдня я работаю у этой старой тетушки шофером. Она мне не родная тетя. Вот и все дела. Вот и вся разница. Она мной довольна и позволяет мне брать машину в любое время, когда мне заблагорассудится. Вот таким путем да еще боксом я и живу. Я же тебе говорил. В деньгах не нуждаюсь. Но скоро заработаю еще больше. Видела, как я сегодня разукрасил ирландца? Не пройдет и нескольких месяцев, как я сделаюсь важной персоной. Вот так. Слово Годфри. Итак, теперь ты все знаешь. Ну, как, довольна?

– Довольна. Да. Я удивлялась. Теперь все понятно.

– Теперь ты знаешь.

– Да.

– Это что-нибудь меняет?

– В каком смысле?

– Ну, теперь все расшифровано. Смотри, эти сидения откидываются назад. Просто нужно покрутить ручку.

– Нет, Годфри, не могу. Я просто…

Он погладил ее по руке. – Это займет всего десять минут. И вреда никакого, даже если ты не готова. Слово Годфри.

Она вздохнула и постаралась придать голосу спокойствие и твердость.

– Не могу.

– В чем дело? Только не эти старые увертки. Или, может, я тебе не по вкусу?

– Нет, что вы. Мне трудно объяснить…

– Попробуй со мной. Ну чего ты испугалась?

Она не ответила, чувствовала, что он все равно не поймет. Не всегда свою мораль можно навязать другому. Но можно ли отстоять свое право иметь собственное достоинство, нечто свое, личное, или, по крайней мере, показать, что ты чего-то стоишь? Как высказать все это, не вызвав в ответ взрыва смеха? Перл всегда терпеть не могла мужчин, которые сразу на нее набрасывались, полагая, видимо, что с ней можно обращаться, как со своей собственностью. Но, господи, ведь это не впервые. В чем же разница между ним и теми другими?