Текст книги "Энджелл, Перл и Маленький Божок"
Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)
Глава 8
По подсчетам Энджелла, на завершение сделки требовалось еще шесть или восемь недель. Нужно было получить еще одну консультацию в канцелярском отделении суда, и Энджелл пошел повидаться с Саулом Монтегю, который считался, пожалуй, самым опытным юристом по имущественным вопросам. Им предстояло составить довольно хитрое соглашение, поскольку лорд Воспер до сих пор еще не имел законного права на владение ни усадьбой, ни землей и было важно связать его обязательствами, как если бы он действительно ими владел. Чтобы закрепить за человеком право продавать то, чем он еще не владеет, нужно было решить проблемы чисто технического порядка.
Стряпчему Воспера требовалось составить проект договора о продаже, а затем договор будет присоединен к соглашению. Но когда Энджелл повидался с Холлисом, тот был не расположен приниматься за дело, до тех пор пока не будет готов проект соглашения. Нет никакой нужды проявлять излишнюю торопливость, считал Холлис, все нужно делать по порядку. Кроме того, требовалось разрешение и на другие документы от стряпчих, представляющих интересы опекунов. Это, без сомнения, можно было устроить, поскольку обе конторы нередко вели общие торговые сделки. Но тут нужно проявить такт, сказал Холлис, и не спешить. Энджелл ушел от него раздраженный, не уверенный в том, двинется ли дело, пока за него не возьмется Саул Монтегю.
Посреди всех этих событий раздался телефонный звонок – Годфри Браун спрашивал мистера Энджелла.
Он не может сам прийти, сказал Годфри, ему трудно отлучиться; леди Воспер в воскресенье было совсем плохо, и он решил позвонить. Доктор приходит ежедневно, так же как и миссис Мак-Ноутон. Доктор сказал, что леди В. болеет теперь еще какой-то другой болезнью. Давление или что-то вроде.
– Повышенное давление?
– Вот-вот. Это самое. Доктор говорит, ей нельзя перенапрягаться. Да разве она послушается. Уж лучше тогда сразу отдать концы, заявила она ему. А если ей станет лучше, она в субботу поедет в Меррик, сама поведет машину – отпраздновать, что ей вернули права. Говорит, опять я за рулем. Это здорово. Ничего с ней не поделаешь. Она поступает по-своему.
Каким-то странным образом этот телефонный звонок, конфиденциальный разговор без свидетелей, придал их отношениям особый интимный оттенок, что Энджеллу вовсе не нравилось. Вместо того чтобы прийти к нему в контору, где разница в возрасте, солидности и общественном положении сразу становилась ясна, доверительный разговор по телефону до некоторой степени уравнивал их, словно Годфри был уже посвящен во все дела, словно неизвестно, по какой причине он догадался, что не Энджелл ему, а он Энджеллу делает одолжение своим звонком.
– А пока до скорого, сэр. Что если я зайду через недельку, когда мы вернемся?
– Это вряд ли понадобится. Если, конечно, не возникнет что-нибудь важное.
– Я говорю, если мы будем в Лондоне. Как только ей полегчает, мы тут же уедем. Мистер Энджелл…
– Да?
– А вдруг мне нужно будет вам кое-что сообщить, могу я наведаться к вам домой?
– Ко мне домой? Зачем?
– Это близко от нас. Пять минут ходьбы, понимаете? Я могу заглянуть в любую минуту. А до вашей конторы далековато. Надо ехать на двух автобусах. Когда я отсутствую, леди В. всегда интересуется, куда я ходил.
– Вот как. Ну что ж, приходите. Но только если вы… Ну, хорошо, в крайнем случае можно. Только вечером. Лучше всего по понедельникам и пятницам после шести – самое удобное время. По средам и четвергам меня не бывает.
– Прекрасно. О'кей! Спасибо. Если будет что новенькое, я загляну.
В тот же вечер, лежа в постели, леди Воспер сказала Годфри:
– Мне кажется, я скоро умру.
– Что? Что вы сказали? Бросьте, ваше высочество, что за кошмары вы мне рассказываете?
– Матьюсон сказал сегодня одну вещь.
– Что ж он сказал? Этот старый хрыч.
– Я ему сказала что-то насчет охоты в следующем году, а он ответил: «Хорошо… придет время, тогда и решим». И дело не в его словах, а в том, как он при этом на меня посмотрел. Взгляд его говорил, что решать никогда не придется.
– Вот уж ерунда! Забудьте об этом. Вы крепкая, сработана на совесть. Никогда не износитесь. Надо поменьше пить, и все будет в порядке.
– А я в этом не так чертовски уверена, мой малыш. Я работаю только на одном цилиндре, понимаешь? Вот уже целых восемнадцать лет.
– На одном цилиндре – вот уж не верится. Да у вас их все шесть! Модель люкс, спортивная, с независимой подвеской и автоматической коробкой скоростей.
– Нет, не трогай меня больше.
– Почему?
– Я теперь могу этим лишь понемногу заниматься. Ты меня совсем загнал, дьяволенок. Послушай, что я скажу…
– Слушаю.
– О, какого черта. Я устала.
– А все-таки расскажите мне о Силверстоуне. Знаете – о той автомобильной аварии.
– Я тебе уже рассказывала.
– Не все. Вы просто сказали, что это случилось, когда вы шли вторым номером.
– Да, давненько это было. Ты тогда еще сосал соску в своем приюте.
– Ладно. Сосал, ну и что?
– А я шла второй, и впереди оставалось всего три круга. Тебе это о чем-нибудь говорит?
– Да. У вас был шанс выйти победительницей.
– Да, был шанс. Да еще в таких гонках. Я Флора Тауэр, гонщик-любитель, да еще женщина. В гонках участвовали два итальянских чемпиона, и оба сошли с дистанции из-за неполадок в коробке скоростей. Мне оставалось только обойти Ли Тернера, и я попыталась это сделать у Стоува, а потом на повороте у Чепела. Затем на углу Бекета я его обошла, но на такой большой скорости, что закружило в штопоре и я перевернулась. Машина сверху, а я под ней. Подходяще для женщины, не правда ли?
– Сигарету?
– Ты знаешь, я всегда не прочь. Не прожги простыню, мальчик. Это последняя из моего приданого!
– Для какого мужа?
– Бонни Мэйхью, разумеется. Мы только на эту свадьбу и получили подарки.
– Да ну?
Флора заморгала, стараясь отогнать черные точки, мелькавшие перед глазами. Она не отличалась сентиментальностью, но сейчас в ней боролись противоположные чувства. Воспоминания всколыхнули в ее душе тоску по прошлому, и, принявшись рассказывать, она боялась, что не сумеет вовремя остановиться.
– Ну и как же?
– Какого черта тебя все это интересует?
– А почему бы и нет? Мне интересно. Почему бы и нет?
Она внимательно посмотрела на него сквозь сигаретный дым. Похоже, он над ней не смеется.
– Та свадьба, она произошла за месяц до начала войны. Вот когда мы с ним поженились. Мне только исполнилось девятнадцать, и моя дорогая мамочка считала, что мы слишком торопимся. Но мы знали, что делали. Бонни было тоже девятнадцать – он пришел ко мне как-то в жаркий августовский день во время грозы и сказал: «Россия и Германия подписали пакт о ненападении. Давай на следующей неделе поженимся!» И мы поженились. Мать была в ужасе: она боялась, как бы соседи не заподозрили, что я беременна.
– А этого не было?
Она пропустила его слова мимо ушей и продолжала:
– Мариам родилась в сорок первом. Бонни знал, что за пактом последует война.
– А что такое пакт о ненападении?
– Я тебе как-нибудь расскажу.
– На чьей стороне была Россия в той войне? Я считал, что мы воевали против Германии.
– Я тебе куплю книгу об этом. Ты умеешь читать?
Годфри почесал нос о простыню.
– Бонни Мэйхью. Чудное имя для мужчины. Больше девушке подходит. Вам он нравился?
– Его настоящее имя было Бонами. Только никто его так не называл. Да, он мне нравился, нахальный ты мальчишка. Мы любили друг друга. Он был сорви-голова, ясно было, что ему недолго жить на этом свете. Его сбили над Критом в сорок первом. Он был из тех людей, которые играют со смертью.
– Я что-то не понимаю.
– Куда тебе. Во всяком случае, я не из таких. Нет, мне смерть ни к чему, когда бы она ни явилась, и меня угнетает, когда доктор смотрит на меня, будто хоронить собрался.
– Расскажите мне о следующем муже.
– О котором? О Поле Тауэре? Я ведь тебе уже рассказывала.
– Не очень подробно.
Флора Воспер затянулась сигаретой. Пальцы у нее последние дни постоянно дрожали.
– Поль был тоже порядочным повесой. Наверное, я чем-то таких привлекаю. Но Полю было уже 46, когда мы поженились. Во время войны он неплохо нажился, продал свой машиностроительный завод в Ковентри, и у него были деньги, чтоб прожигать жизнь. Я ему в этом помогла. Мы целых пять лет колесили по Европе. Ему льстило иметь жену, которая завоевала себе имя в первоклассных гонках. Странно получилось с той аварией. Я знала, что обгонять Ли Тернера, значит идти на риск, на который не отважится ни один здравомыслящий профессиональный гонщик, но я также чертовски хорошо знала, что подобный шанс – стать победительницей в первоклассных гонках – мне больше не представится. И Аскар и Фарина уже выбыли из-за неполадок в коробке скоростей, и почти всех Других тоже постигла неудача. Это был отвратительный день, ветреный, трек скользкий…
– Что же произошло после аварии?
– Они вытащили у меня одну почку, вправили на место плечо, починили ребро. И через пару месяцев я была снова весела, как птичка. Но Поль, черт его побери, ни за что не разрешал мне больше участвовать в гонках. Поэтому, наверное, мы и расстались. Во всяком случае, на следующий год он встретил свою Джуди, а я познакомилась с Джулианом Воспером, так сказать двойной разрыв, и мы заново все переиграли. – Она зевнула. – Думаешь, что с одной почкой можно прожить вечность. Живут же люди с одним глазом. И печенка у человека одна с самого начала.
– Один мой знакомый парень выступал на ринге с одним легким, и хоть бы что, он был боксером полусреднего веса. Сэм Фокс. Интересно знать, что с ним сталось; у него была своя зеленная лавка. Наверное, торгует где-нибудь сейчас поблизости.
– Ну, если у тебя всего одна почка, то все зависит от того, как она справляется. Моя вроде бы уже не тянет.
В спальне была большая ниша с окном, выходившим во внутренний дворик, и свет из квартиры напротив вдруг проник сквозь тонкие занавеси, расчертив стену полосами света и тени.
– Лорд В. был намного старше вас, правда? Наверное, вы не первая его заарканили?
– Ему было пятьдесят, когда мы поженились. Тогда он мне казался староватым, теперь нет. Сколько же мне тогда было… Тридцать два. Да, я у него была третьей, как и он у меня. Мы с ним отлично ладили. И это длилось бы по сегодняшний день, не случись с ним тогда на Бермудах пять лет назад сердечный приступ. Образцово-показательный, так его и называл этот чертов доктор. Будто говорил о партии в бридж. Джулиан, сидя за ленчем, только успел сказать: «Что-то темнеет, Флора», я посмотрела на него, не успела встать с места и обойти стол, как он уже был мертв.
– Подходящее у вас сегодня настроение, – сказал Годфри. – Может, расскажите еще про какие похороны?
– Да, про мои собственные.
– Смените пластинку, Флора! Мне пора уже убираться отсюда, а я не могу оставить вас, когда вы вот так причитаете. Хотите заварю крепкого чаю?
– Я не стыжусь и скажу тебе прямо, Годфри, да я боюсь. Мне не хочется умирать.
– А вы и не умрете! Маленький Божок об этом позаботится… Слово Годфри!
Она усмехнулась.
– Жаль, что ты не Всемогущий Бог.
– Послушайте, – сказал он, – хотите я останусь здесь до утра? Я всегда ставлю будильник на семь часов, чтобы успеть сделать пробежку, пока не явится миссис Ходдер. Ну как?
– Ладно, – согласилась она. – Мне это поможет, малыш. Кажется, я сегодня нуждаюсь в компании.
Предположение Перл, что большинство ее друзей-ровесников сочтут ее брак просто безумием, целиком и полностью оправдалось. Хэйзел, Крис, и Пэт Чейли, и большинство продавщиц из магазина Эванса, и те из ее школьных подружек, которые знали о ее замужестве, и разные другие молодые люди в Селсдоне, Перли и Сандерстэде.
Она чувствовала, что все они за ее спиной вдоволь хихикали и делали непристойные предположения. Она переносила все это с неожиданным для нее самой спокойствием и равнодушием. Что касалось подружек, то она не сомневалась, что за их смешками скрывалась обычная зависть. С большинством из них она достаточно общалась и достаточно наслушалась их излияний, чтобы хоть на секунду усомниться: все их помыслы – не говоря о стремлении выйти замуж за какого-нибудь красивого парня – сводились к тому, чтобы красивый парень непременно имел бы классную работу и зарабатывал бы кучу денег. И если деньги у него водились, было уже не так важно, насколько он красив и такой ли он уж мужчина. Она просто сделала из всех этих суждений решающий вывод. Она вышла замуж за некоего господина, не обладающего ни красотой, ни молодостью, зато обладающего, что называется, настоящими деньгами. Таким образом одно уравновешивало другое. Выбирай, что хочешь. В ее браке не было любви, зато она могла жить праздной жизнью. Не было секса, но его заменил престиж. Возможно, не было бурной экзальтации от слияния молодых губ и молодых тел; но зато какую бурную экзальтацию вызывали солидный счет в банке и собственная чековая книжка! Возможно, со временем радость от сознания своего богатства и положения исчезнет. Но ведь то же самое, по общему суждению, происходит с радостями любви.
А что касается молодых людей, если они одновременно оплакивают ее и подсмеиваются над ней, то они-то сами что ей могли предложить, кроме избитых комплиментов и объятий украдкой где-нибудь в темном углу. По их мнению, она вышла замуж за толстого, пожилого типа, который годился ей в отцы; а, по ее мнению, она вышла замуж за культурного человека с хорошим вкусом и наслаждается прелестями утонченной жизни…
Правда, слишком рано после свадьбы ее постигло разочарование. Она быстро осознала, что те стороны характера Уилфреда, которые мало проявлялись во время ухаживания, скрываясь, словно глыба айсберга под водой, довольно точно свидетельствовали о его подлинной натуре. Он был толст, потому что был обжорой и ни по какой иной причине. Мягко выражаясь, он не отличался щедростью, хотя до сих пор она не называла его «скаредным» даже в своих сокровенных мыслях. У него был несколько задиристый характер; в ресторане, если к нему не проявляли должного внимания, он сразу повышал голос, хотя даваемые им чаевые были весьма умеренными.
У него был целый ряд странных привычек, свойственных старым холостякам. Так, он принимал ванну лишь по вечерам, перед ужином, когда уже не собирался выходить из дому, чтобы «не подвергать себя риску схватить простуду». И каждое утро отсчитывал одну и ту же сумму, которую брал с собой: одну пятифунтовую банкноту, пять однофунтовых, пять монет по десять шиллингов, три по полкроны, три флорина, четыре шиллинга, четыре шестипенсовика и шесть пенсов, чтобы не нуждаться в размене денег и знать вечером, сколько он потратил…
Все это были очень огорчительные недостатки и странности, но Перл отличалась терпением и не поддавалась отчаянию. Она потихоньку принялась за перевоспитание его желудка, благо это до сих пор еще не вызывало его неудовольствия. У нее было 5000 – пять тысяч фунтов на счету в банке, положенных на ее имя, которые находились в полном ее распоряжении, – и все благодаря стараниям ее горячо любимого, мудрого и прекрасного отца. Она обнаружила, что ей, так же как и Уилфреду, доставляет огромное наслаждение покупать картины, и она глубоко ценила его понимание в этом вопросе. Ей нравилось ходить с ним по аукционам, сидеть рядом, переживать царящее там напряжение и все неожиданности аукционных залов… Порой она сознавала, что причиной задиристости его характера было его одиночество, как у ребенка, который начинает кричать, чтобы привлечь к себе внимание.
Будучи по характеру довольно замкнутой, она редко нуждалась в обществе и была удивлена, когда Вероника Порчугал, с которой она познакомилась на том первом обеде у Уилфреда, позвонила ей однажды и предложила вместе пообедать. Ее испугало это предложение, и она предпочла бы пообедать одна, но отказываться было неудобно, и они отправились в «Каприз», где было сказочно, правда, чересчур шумно, и ей там все очень понравилось. Ей показалось, – и даже утешило ее, – что Вероника, хотя и замужем за человеком молодым, тем не менее больше нуждалась в обществе, чем она сама.
В последнее время она стала замечать, как Уилфред смотрит на нее грустно-задумчивым взглядом, и у нее зародилось подозрение, что это, должно быть, признак пробуждающегося к ней интереса. Сама она не вполне могла разобраться – нравится ей это или нет. Она наслаждалась своей новой жизнью, в которой и без того было достаточно приятного, чтобы еще познавать тайны любви с мужчиной средних лет, к которому она любви не испытывала. Но интуитивно она понимала, что ее влияние на Уилфреда усилится, если он станет желать ее физически. А она хотела оказать на него влияние. Она должна добиться какого-либо преимущества, иначе перевес будет оставаться на его стороне.
Двенадцатого августа, понедельник, Перл весь день провела за покупками. Она любила тратить деньги, однако полученное воспитание и ее собственный характер не позволяли ей сорить деньгами попусту. Она покупала экономно, разумно и знала цену вещам. Около половины шестого она приплелась домой в состоянии счастливого блаженства и с болью в ногах от усталости, нагруженная пакетами, многие покупки должны были прислать потом. Принимая ванну, она услышала, как пришел Уилфред. Она раздумывала, стоит ли рассказать ему о покупках и можно ли рассчитывать на его интерес и понимание. Ей хотелось с кем-нибудь поделиться, и он казался ей подходящим человеком. Энджелл не слишком возражал, когда она тратила свои деньги, которые все равно считал для себя потерянными, но он почти не проявлял интереса к ее нарядам. Он просто мало интересовался вещами, не касавшимися его лично. Перл чувствовала, что пора попытаться осторожно вывести его из этого состояния. Она понимала всю серьезность этой задачи: он был старым холостяком с глубоко укоренившимися привычками и безжалостным эгоистом. Но при этом она трезво оценивала и свое умение терпеливо и настойчиво добиваться своего.
Она только вылезла из ванны, когда в дверь позвонили, и она замерла с флаконом талька в руках, прислушиваясь. Уилфред с самого начала ясно дал понять, что не привык сам открывать дверь; но поскольку он находился внизу, а она наверху, она ждала, что последует дальше. Ничего не последовало, и звонок раздался снова. Она сняла купальную шапочку, вытерлась, встряхнула волосами, сунула ноги в туфли без задников, надела бледно-голубой шелковый халат, купленный ею в Париже в дорогом магазине, и спустилась вниз.
В дверях стоял Маленький Божок. Она чуть не пошатнулась, вздрогнув от неожиданности.
– Что вам нужно?
Синяя униформа, подтянутый, аккуратный. Черная пышная шевелюра приглажена, лицо сдержанное, бесстрастное. Сияющая безупречная кожа. Он дотронулся до козырька своей фуражки.
– Прошу извинения, мадам, мистер Энджелл дома?
– Убирайтесь! – она хотела закрыть перед ним дверь.
– У меня поручение к мистеру Энджеллу. Он просил меня зайти, понимаете?
– Убирайтесь!
– Как только передам ему поручение. Я принес одно известие, о котором он меня просил. У меня к нему поручение.
– Зачем вы сюда явились? Когда вы, наконец, оставите меня в покое?
– Что вы! Честное слово, я и не думал, что вас здесь увижу.
– Это ложь! Вы пришли…
– Я пришел повидать мистера Энджелла. Дело важное! Разрешите мне войти.
Она приоткрыла дверь еще немного, спряталась за ней, потому что его глаза, не такие бесстрастные, как лицо, оглядывали ее с ног до головы.
– Что за поручение?
– Оно касается леди Воспер. Я ее шофер. Давно у нее работаю. Это на ее машине мы с вами катались. Мистер Энджелл ее адвокат. Он просил меня выполнить одно поручение.
Незаметным образом он уже проник в дверь и оказался почти рядом. При закрытой двери в холле сделалось темно. Это было единственное темное помещение во всем доме, и даже покрашенные белой краской стены не делали его светлым.
– Вы теперь, как видно, стали миссис Энджелл. Я слыхал, вы вышли замуж. Я заходил к вашим, спрашивал о вас…
– Да, и швырнули цветочный горшок в окно!
– Какая подлая ложь! Когда я уходил, там за машиной прятались какие-то сопляки. Наверное, это они…
– Наверное, это они.
– Ну зачем язвите? Я не сделал вам ничего дурного, разве что один раз напугал. Прошу вас, не выдавайте меня, а то я потеряю работу! Я пришел повидать вашего мужа, мистера Энджелла. Я ведь не с вами пришел повидаться. Не моя вина, что вы тут оказались.
– Нет, вашей вины нет ни в чем.
– Вы, видно, думаете, я нанес вам оскорбление тем, что по уши в вас влюбился. А я влюбился в вас, вы это знаете. Я бы… да я бы пошел ради вас на убийство, стоило вам только пожелать, это точно. Вот каким простачком я оказался. Но теперь этому конец. Вы вышли замуж. Такие-то дела.
– Да, я вышла замуж.
– И надеюсь, счастливы?
– Очень счастлива, спасибо.
– Что ж, это колоссально! Наверное, имеете теперь собственную дорогую машину?
– Нет, между прочим, машины у нас нет.
– Да, но особнячок у вас, что надо. Надеюсь, вы будете счастливы.
– Спасибо. Я сейчас позову мужа.
– А вы по-прежнему экстра-класс, Перл, для меня. Сногсшибательная женщина. Честно. Смотреть на вас и то…
– Вы снова начинаете…
– Нет, нет. Ладно, ладно. Сдаюсь. Я пришел повидать мистера Энджелла. Верно? У меня к нему поручение, вот и все. Клянусь.
Она оставила его в холле – смуглая кожа, упругие подвижные мускулы, горящие глаза.
В этот вечер за обедом Перл спросила:
– Зачем он приходил – этот шофер леди Воспер?
– Что? А, шофер. У него было ко мне одно поручение. Леди Воспер снова сильно заболела, но теперь чувствует себя лучше.
– Разве она не могла вам позвонить?
– Гм? Нет. Это дело сугубо личное.
– У вас личные дела с Годфри Воспером?
– С кем?
– С Годфри Воспером, шофером.
– Его зовут Годфри Браун. Нет, разумеется, не с ним. Какие у меня могут быть с ним дела?
Перл повертела в руках старинную серебряную вилку, так что на ней заиграли блики света.
– Вы знаете, я была с ним раньше знакома.
– С Годфри Брауном? Когда?
– Я раза два встречала его, до того как мы поженились.
– Я этого не знал, – Энджелл посмотрел через стол на свою жену, но его удивленный и неодобрительный взгляд встретился с ее, в котором светилась искренность.
– Весьма неприятно. Значит, вы встречались? Когда и где это было?
– О, на танцах. И еще дважды после этого. Но мы с ним не дружили. Мне он не нравился.
– Рад слышать, что вы не дружили.
– Он мне не нравился, – повторила она.
Уилфред, избавленный от необходимости критиковать ее вкус, принялся рассуждать более беспристрастно.
– Я, правда, не вижу в нем ничего такого, что может вызвать неприязнь. В определенном смысле его можно даже назвать интересным.
– Я бы не хотела, чтобы он снова сюда приходил, Уилфред.
– Что? Не хотите ли вы сказать, что он вел себя с вами дерзко?
– Сегодня нет. Сегодня он был тише воды. Но я…
– Разумеется, теперь, когда вы стали моей женой, вам неудобно встречать своих прежних знакомых. Шофер леди Воспер… Неприятно. А вы знали, что он работает шофером?
– Конечно, нет. Я думала – он боксер.
– Так оно и есть – или так утверждает леди Воспер. Но это только по совместительству.
Наступило молчание. Она не уложила волосы, как делала обычно, и они падали ей на плечи тяжелыми пышными прядями. Ее глаза сияли, щеки горели. На ней было платье, которое она только сегодня купила, хотя он лишь сейчас заметил, и оно отвлекло его от шестой бараньей отбивной, за которую он принялся. Платье было из какой-то мягкой серой материи, наподобие шифона, весьма, весьма легкой, с открытыми плечами и бретельками и множеством мелких складочек, ниспадающих от груди до подола. Материя показалась ему чересчур легкой и прозрачной, и, на его взгляд, не подходящей для обеденного туалета.
– Он сказал мне, что его зовут Воспер, – заметила Перл.
– Кто, Браун? Думаю, он просто пошутил.
– Он выступает на ринге под именем Воспер.
– Вот как, неужели? Это уж явное нахальство. Флора Воспер должна это знать, она мне говорила, что ходила смотреть, как он выступает.
– И он пользуется ее машиной, когда ему вздумается.
– Их отношения, видимо, выходят за рамки обычных отношений хозяйки и слуги. Чересчур уж он уверен в себе.
– И вы находите его интересным?
Энджелл взглянул на нее, и она одарила его очаровательной улыбкой. Он снова набил рот едой, тщательно прожевал, затем проглотил.
– Я не совсем понимаю, дорогая, что вы имеете в виду. Мужчину, который находит другого мужчину «интересным», можно назвать лишь одним именем – по крайней мере, так их называют в приличном обществе.
– Я не имела этого в виду.
– Надеюсь, что нет. Однако этот низкорослый мужчина, в своем роде, производит впечатление. Допускаю. Его энергия имеет чисто животную привлекательность. Я могу понять, что он нравится женщинам – по крайней мере некоторым.
– Но не мне.
– Вы уже сказали, что вам он не нравится. Я был бы весьма разочарован в вашем вкусе, если бы он вам нравился. Передайте мне, пожалуйста, картофель.
– Весь. Я больше не приготовила.
Он недовольно надул губы.
– Маловато, Перл.
– От картофеля толстеют, Уилфред. Это не для меня. Я не хочу полнеть. Вы бы не хотели, чтобы я потолстела, не правда ли?
– Гм, нет. Хотя я люблю картофель.
– Есть еще немного фасоли. Вы находите меня привлекательной, Уилфред?
Он неторопливо подложил фасоли себе на тарелку. Вынул из кармана очки для чтения, протер их, но не надел.
– Разумеется. Вам это хорошо известно. Я ведь предложил вам стать моей женой.
– Такой же привлекательной, какой была Анна Тирэлл?
– Да. В таком же роде. Но я стал старше, чем был, когда знал Анну.
– Вы любили Анну?
– Я… любил ли я ее? Я никогда не спал с ней, если вы это имеете в виду.
– А с кем-нибудь когда-нибудь спали?
Его лицо сделалось каменным: месяц назад такое выражение не на шутку испугало бы ее.
– Мне кажется, вы забываетесь, Перл.
– Простите.
– Вы не имеете права спрашивать у меня такие вещи! Боже милостивый! Никакого права! – Он отпил глоток вина, потом сделал еще глоток побольше.
– Разве у меня нет права? Я ведь ваша жена.
– Ну, а я не намерен вам отвечать! – Лицо его покраснело.
Она сказала:
– Я никогда не спала с мужчиной.
– Еще бы, надеюсь, что нет!
– Не так уж много девушек моего возраста могут этим похвастаться.
– Это одно из тех глупых утверждений, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Во всяком случае, так это или не так, меня не интересуют дальнейшие уточнения.
– Но я-то вас интересую?
– Конечно, вы меня интересуете. Во всех отношениях. Вы пили что-нибудь перед обедом?
– Да.
– Что?
– Водку. Там оставалось немного водки. Просто она оказалась под рукой, и я немного выпила.
– Я никогда не видел вас такой.
– Какой?
– Капризной. Чуть ли не распущенной. Как если бы…
– Я еще молода.
– Согласен. Порой вы мне кажетесь слишком молодой.
– Вы еще не стары, Уилфред. Разве не так? Разве нет?
Он медленно дожевал последний кусок и аккуратно положил рядом нож и вилку.
– Какой пудинг вы приготовили?
– Никакого.
– Никакого? Тогда есть ли у нас…
– Я забыла. Мне хотелось сделать что-нибудь легкое. Легкое и прохладное. Но я забыла. Прошу прощения. Забыла.
– О… не имеет значения. Чтобы только это не повторялось, не стало практикой. А сыра нет?
– Я принесу.
Она вышла легкой, упругой походкой. Когда она вернулась, он стоял у камина со стаканом вина в руке. Она подошла к нему и намазала маслом крекер, положила на него ломтик сыра и протянула ему. Он посмотрел на сыр так, словно это было яблоко из райского сада, и взгляд его скользнул дальше, на изящную руку, державшую его, на запястье, и на округлые локоть и предплечье, и на верхнюю часть руки, несколько уплощенную у подмышки. Он взял крекер из ее рук и стал жевать, и она намазала еще один для себя, подошла и стала рядом с ним.
– Вы не стары, Уилфред, – сказала она. – Я знаю… Вы не выглядите старым. У вас совсем молодой вид.
– Я, конечно, сравнительно молод. Но я в зрелом возрасте и не склонен…
Она перебила его:
– Почему вы меня не поцелуете?
– Что вы имеете в виду? – подозрительно спросил он, словно ему предложили неожиданную оговорку в договоре об аренде на землю.
– Это так просто. И мы ведь одни. Неужели вам не хочется?
Он машинально поднял руку и стер крошки с губ.
– Дело не в том, хочу или нет, Перл. Дело в том…
– В чем же?
– В том…
– В чем же?
Они смотрели друг на друга с минуту, которая показалась обоим очень продолжительной. Перл вела себя непристойно, и он презирал ее за это.
– Налейте себе еще вина, – сказал он.
Она так и сделала и намазала ему еще один крекер.