Текст книги "Энджелл, Перл и Маленький Божок"

Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

– Доволен, как бывает доволен препаратор, когда лягушка после смерти дергает лапками. Не пытайся меня утешить.

– Когда на вас находит вот такое настроение, – сказал он, – вы прямо самоубийца, ей-богу, самоубийца. Давайте-ка снова съездим в Меррик. У меня есть несколько дней свободных. Я сам все соберу, и мы сегодня вечером будем там – можем пробыть до субботы. Может, вам захочется повести машину. Я сяду позади, а вы у меня за шофера, а?

Она погладила его по руке.

– Черт возьми, никогда не думала, что так привяжусь к мужчине! Столько у меня было мужей и любовников. Никогда ни на ком не висла. Ну, а когда заболеешь… Ужасно хочется, понимаешь, чтобы тебя пожалели. Дай-ка мне что-нибудь выпить.

– Ладно. Ну как, собирать вещи?

– Я не могу ехать. Завтра к обеду придут миссис Мак-Ноутон и Деннисы. И вообще – в Лондоне лучше.

– А можно мне в таком случае вечером взять машину?

– Думаю, можно. Сколько времени ты будешь отсутствовать?

– Ага, значит, вам уже полегчало! Ну, если такие дела, я вернусь к десяти.

– Да, такие дела. – Она судорожно схватила его за рукав, но тут же отпустила. Поднялась, на какое-то мгновение вновь став прежней сильной, властной Флорой.

– Дай-ка мне выпить, ленивое животное. И когда будут готовы те костюмы, что я тебе заказала? Вроде уж все сроки прошли.

Годфри рассмеялся.

– Сказали, на той неделе.

– Хорошо, проследи за этим. Если ты собираешься стать чемпионом мира, тебе надо соответственно одеваться.

Решимость Уилфреда ни в коем случае не покупать драгоценностей, о которых он так необдуманно упомянул, была непоколебимой, пока он сидел у себя в конторе. Дома эта решимость начала таять под разрушающим воздействием Перл.

Он сказал ей, что переговорил с одним человеком в клубе, который считался экспертом в этой области, и тот его предупредил, что вещи, которые поступают на аукцион в Сотеби, бывают, как правило, низкого качества и рассчитаны на иностранных покупателей. Поэтому вопрос как бы отпал сам собой. Перл сказала, хорошо, давайте, по крайней мере, полистаем каталог для развлечения. Когда они просмотрели каталог, Перл спросила, откуда приятелю Уилфреда известно, что все вещи низкого качества, если они поступают на аукцион из самых различных источников? «Собственность покойной графини Лидсбери», «сэра Амала Сиридабара Хана», «мисс Честер Пейн», «мисс Уильям Дунабар». По-моему, будет гораздо разумнее отправиться туда в один из выставочных дней и самим все решить, сказала Перл. Энджелл и сам не заметил, как согласился с ней.

Они отправились. Перл все приводило в восторг. Уилфред на все смотрел пренебрежительно. Стоило ей что-нибудь похвалить, как он тут же находил недостатки. Вскоре вид у нее сделался удрученный и обиженный, и он невольно стал сдерживать свое неодобрение и даже похвалил некоторые предметы. По просьбе Перл Уилфред поговорил со своим знакомым в этой фирме, после чего в каталоге Перл было отмечено восемь пунктов, по поводу которых они пришли к согласию, и условились пойти на аукцион и сделать на них заявку. За два дня до продажи Перл дала ему ясно понять, с каким нетерпением она ждет этого события.

В день аукциона у Энджелла вдруг начались острые боли в желудке.

– Наверное, я что-то не то съел, – сказал он, – или, возможно, просто от недоедания, от отсутствия правильного питания, к которому привык мой организм.

Он остался лежать в постели, позвонил в контору, а вместо завтрака выпил лишь чай с лимоном. Перл хотела вызвать врача, но Уилфред и слышать не желал. Стоит день отдохнуть, считал он, и все наладится; он может в постели немного поработать и в случае необходимости связаться с конторой. Когда в десять часов пришла миссис Джемисон, Перл спросила:

– Вам не лучше, дорогой?

– О, мне лучше, пожалуйста, не беспокойтесь… А в чем дело? Почему вы спрашиваете?

– Я подумала об аукционе… Вы его пропустите.

– Да… да, очень жаль. Очень жаль. Но ничего не поделаешь, в другой раз.

– Я подумала, Уилфред. Если вам стало лучше, не пойти ли мне одной, без вас и сделать заявку от вашего имени?

– Ни в коем случае. В высшей степени рискованно. Вы человек неопытный, можете увлечься и переплатить либо купить что-нибудь неподходящее. В царящей там обстановке очень легко допустить ошибку.

– Да… это верно. Ну мы ведь знаем мнение мистера Моретона о тех вещах, которые нам понравились. Не могли бы вы позвонить ему и сделать заявку? А я бы пошла и проследила, что нам достанется.

Энджелл беспокойно заерзал в постели. Выглядел он совсем как мальчишка, симулирующий болезнь, лишь бы не пойти в школу.

– Мне не хочется этого делать. Ничего не стоит попасть впросак, тут нельзя полагаться даже на друга. Я думаю, поскольку мне уже стало лучше – боль почти исчезла, – если вы приготовите мне яичницу с беконом, я подкреплюсь и встану и мы доедем туда на такси. Не хочу вас разочаровывать, я ведь знаю, как вам понравились эти украшения.

Итак, Энджелл позавтракал и поднялся с постели. Но на это ушло немало времени. Торги начались в одиннадцать. Когда он наконец собрался, было уже половина двенадцатого. Большинство предметов, отобранных ими, шли последними номерами. К тому же аукционист, ведущий торг, славился своей энергичностью и проворством.

Энджелл добрался до зала, опираясь на руку Перл, в пять минут первого и обнаружил, что из-за спора, который вызвала вещь под номером 10, серебро было продано в первую очередь. Им пришлось подождать с четверть часа, прежде чем дошла очередь до ювелирных изделий.

Энджелл оказался на высоте. Он прекрасно ориентировался в этой атмосфере – опыт, приобретенный за многие годы, – и знал, когда остановиться, не боясь, что названную им цену могли перекрыть, и даже Перл, в волнении сжимавшая его руку, заставила его поспешно принять решение лишь дважды. В конце концов они купили брошь с оливином – камнем, сходным по цене с изумрудом, – и две бриллиантовые броши, все это обошлось им в 150 фунтов. Уилфред объяснил Перл, что старинная оправа этих украшений ценится выше самих камней.

В этот вечер они обедали в ресторане, и Перл настояла, что платит за угощение она, а после, по молчаливому согласию, они вместе легли в постель. На этот раз из чувства благодарности она постаралась преодолеть смущение, которое вызывало в ней его тучное тело и неумение, и это позволило ему достичь лучших результатов, чем в прошлые разы. Он был доволен, обрел наконец уверенность в себе, шутил с ней, утром говорил об этом во время завтрака и перед уходом ее поцеловал.

Она поднялась наверх прибрать свою комнату, подошла к окну, раздвинула занавеси и стала смотреть, как он шагает по направлению к Кадоган-скверу. День был солнечный, пальто его распахнулось, и полы развевались на ветру. Он шел гордо, словно крупный лебедь-самец, преисполненный самодовольства и важности. Он уже исчез из виду, а она еще долгое время стояла у окна с бесстрастным выражением лица. Потом опустила занавеси и пошла поглядеть на свои драгоценности. Но оказалось, что он запер их в сейф.

Когда Энджелл добрался до Линкольн-Инн, королевский адвокат Саул Монтегю наконец-то официально вручил ему подписанный проект соглашения. Энджелл немедленно позвонил Холлису, но Холлис проводил отпуск в Борнмуте и должен был возвратиться не раньше 23-го. С трудом скрывая свое раздражение, Энджелл переговорил с партнером Холлиса, мистером Квэрри, которому было поручено следить, как продвинулось дело по составлению договора. Но дело вообще не сдвинулось с места. Энджелл сказал, что пришлет ему проект соглашения с рассыльным сегодня же утром, и попросил Квэрри немедленно им заняться. Квэрри пообещал сделать все от него зависящее, хотя подчеркнул, что это обязанность мистера Холлиса, поскольку мистер Холлис всегда сам лично вел дела семейства Восперов. На что Энджелл резко возразил, что, когда мистер Холлис вернется из Борнмута, ему придется заняться окончательным уточнением деталей; а он, Энджелл, хотел бы быть уверенным, что за дело наконец принялись. В ответ мистер Квэрри явно обиделся.

Среди прочих неприятных дел, которые Энджеллу предстояло рассмотреть этим утром, был счет, присланный Винсентом Бирманом, на тридцать гиней за перевод Годфри Брауна к другому менеджеру. Но требовать с Перл оплаты услуг Бирмана было бы слишком. Затевая это дело, Перл сказала Уилфреду, что хочет помочь Годфри, иначе молодой человек не оставит их в покое. Годфри убежден, сказала она, что мистер Энджелл такая важная персона, которому все под силу. Годфри, сказала Перл, сделал на мистера Энджелла своего рода ставку. Он и к ней-то обратился только потому, что она теперь миссис Энджелл.

Уилфред, лишь наполовину поверивший ее словам и почувствовавший некоторую ревность, тем не менее уступил – на что у него нашлись свои веские основания. Однако тридцать гиней – деньги немалые. Он уже было подумывал, не отослать ли чек обратно Бирману. Но это не даст никаких результатов, и в качестве главы конторы он не мог позволить себе уклониться от платежа. Стоит лишь потянуть с оплатой – подержать эти деньги на собственном счету, чтобы получить проценты.

С тех пор как он женился, он слишком щедро сорил деньгами, и Энджелл сделал список вещей, на которых можно сэкономить. Одна из трудностей супружеской жизни заключалась именно в вопросе экономии. Очень трудно сокращать расходы на прихоти жены, не сокращая при этом свои собственные. Список включал следующие пункты: а) мисс Джемисон: три дня в неделю вместо шести. Почему бы и нет? б) убедить Перл, что ездить на такси – излишняя расточительность; в) испанское бургундское вместо кларета, кроме особых случаев; г) прекратить обедать с Перл в ресторанах; д) отказаться от вечерней газеты: всегда можно просмотреть ее в клубе; е) потреблять меньше молока, оно часто скисает; ж) знает ли Перл, что польское масло ничуть не хуже английского и при этом намного дешевле? з) салаты – дорогое удовольствие, Перл чересчур тратится на них; и) прекратить покупать сигареты в клубе, можно покупать их оптом у «Эванса»; к) тушить свет, когда уходишь из комнаты, вечера становятся длинными, а следовательно, растет и плата за электричество; л) спросить Перл, не может ли она сократить свои недельные расходы. Если ей будет не хватать, она всегда может взять из своих денег; м) отменить заказ на ботинки.

На этой стадии он перечитал составленный список, затем смял лист и бросил его в корзинку для мусора. В такое время, в такой день, как сегодня, с сознанием одержанной ночью победы, было неуместно унижаться до подобных мелочей. Сегодня, как никогда, он чувствовал, что достиг успеха – в работе, дома, в обществе, в жизни. Ограничиваться сейчас, жаться было бы просто недостойно по отношению к самому себе.

Он глубоко, с удовлетворением вздохнул и нажал кнопку звонка, вызывая мисс Лок, чтобы продиктовать ей утренние письма.

Прежде чем отправиться на ленч, он пошарил в корзинке для мусора и отыскал смятую бумажку. Аккуратно сложил несколько раз и сунул в бумажник, чтобы в дальнейшем ею воспользоваться.

Глава 12

В начале октября Джуд Дэвис сказал Годфри:

– Спенсер не выступает 10-го, рентген показал перелом кости. Не хочешь ли выступить против Вика Миллера?

– Я готов драться с кем угодно, – ответил Годфри. – Дай мне только возможность.

– Тогда я тебя включаю.

Об этом матче Годфри все было известно. Бой на звание чемпиона в полусреднем весе в Альберт-Холле. Другие участники программы мало кого интересовали, зрителей привлекала основная встреча, а остальные не имели значения – какая-нибудь там мелкота, согласившаяся заполнить программу. Но матч происходил в самом Альберт-Холле, и даже если половина зала и пустовала, потому что главный бой был назначен на девять часов, либо половина зрителей уже покинула зал, потому что главный бой уже кончился, все равно ты выступал перед несколькими тысячами зрителей, и за столами сидели представители прессы, и если ты проявил себя, то мог рассчитывать на широкое паблисити. Миллера Годфри никогда раньше не видел; Миллер был родом из Данди и всего лишь год как стал профессионалом, но все считали его восходящей звездой, и его менеджером был Карл Инглиш, у которого была одна из лучших боксерских команд.

В этот вечер Годфри написал Перл короткую записку: «Десятого во вторник я выступаю в Альберт-Холле. Все благодаря вам. В программе на звание чемпиона. Я в отличной форме. Привет. Маленький Божок». Он прошел пешком до ее дома и сунул записку под дверь.

Перл показала записку Уилфреду.

– Это было адресовано вам, но я по ошибке вскрыла конверт. Очень извиняюсь, дорогой.

Уилфред уставился в записку.

– Маленький Божок. Наверное, он таким себя и воображает, с его броской наружностью и маленьким ростом. Странный молодой человек.

– Мне кажется, он в вас прямо-таки влюблен, – сказала она. – Мы пойдем?

– Куда?

– На этот матч. В Альберт-Холле очень приятно, до него легко добраться.

– Во вторник не могу. Играю в бридж. И кстати, билеты на боксерские матчи весьма дорогие.

– А я думала, вы никогда на них не бывали.

– Не бывал. Но расценки знаю.

– Мне бы как-нибудь хотелось пойти. Для разнообразия.

– Как-нибудь и пойдем, дорогая. Будут и другие случаи.

На следующее утро, строго следуя совету Уилфреда не брать лишний раз такси, Перл прошла пешком в конец Слоун-стрит и доехала оттуда на автобусе до Альберт-Холла. Купив себе билет, она запрятала его поглубже в сумочку, чтобы не выронить.

После женитьбы Уилфред время от времени приглашал гостей на обед – два раза супругов Порчугал, один раз чету Хоун и дважды Уорнера, – но он не приглашал никого на бридж. Однако в тот день он предупредил Перл, что придет вечером с тремя своими клубными знакомыми. Перл раньше с ними не встречалась; один был окружным королевским судьей, другой – торговцем антикварными товарами, фигура в своей области известная, третий – редактор литературного еженедельника. Все они держали себя с ней изысканно вежливо, этакая ненавязчивая учтивость. Все трое ей понравились. Самому молодому из них было шестьдесят.

Она некоторое время наблюдала за партией и отметила, как игра действует на Уилфреда. В бридже особенно ярко выявлялись агрессивные черты его характера: его увлекал этот своего рода поединок, интеллектуальная битва, повышавшая содержание адреналина в крови; в то время как чисто физический риск, который мог бы нарушить удовольствие, отсутствовал, небольшой риск финансового порядка присутствовал, усиливая агонию поражения и придавая особую пикантность победе. Возможно, именно эти качества характера и делали его хорошим адвокатом.

Когда она вышла из гостиной, чтобы принести кофе и сандвичи, она услышала его голос, перекрывающий остальные, это был тот самый голос, которым он привлекал к себе внимание в ресторанах, защищал дела в судах, заставлял гостей умолкать, если хотел поведать им какой-нибудь анекдот. Во время ужина трое джентльменов вновь проявляли к ней изысканную почтительность: но интересно, подумала она, будут ли они столь же благожелательны, обсуждая ее между собой.

После ужина она убрала со стола и помыла посуду, затем ускользнула к себе наверх и легла в постель. Еще не уснув, она услышала, как гости в половине второго ушли.

На следующее утро за завтраком она сказала:

– Вы никогда мне не говорили, что служили в армии.

– Что? – Он оторвался от «Таймс», которую читал. – А я думал, что да. Почему вы спрашиваете?

– Вчера вечером судья Сноу упомянул о том, что вы были в Сахаре.

– Верно. Просто не тот период моей жизни, который вспоминается с удовольствием.

– Разве вы подходили по возрасту?

Он беспокойно замигал глазами.

– Я был как раз призывного возраста. Это прервало мою учебу в университете. Я вам рассказывал.

– Расскажите мне об этом как-нибудь снова. Конечно, трудно…

– Что трудно?

Она подумала, как трудно представить его подтянутым, с юношеской походкой, переносящим все трудности военной жизни.

– Трудно себе представить, какой на самом деле была война. Я ведь еще не родилась тогда. Знаете…

– Конечно, знаю. Даже мне, дорогая, кажется война далеким прошлым, словно все это происходило с кем-то другим.

– Но вам не приходилось участвовать в боях, не так ли?

– Я служил в тыловых войсках в финансовой части. Но война в пустыне была столь переменчивой, что различия такого рода часто стирались. Я порой подвергался немалой опасности. И, разумеется, трудностям не было конца. Есть еще тосты?

– Сейчас принесу. Не хотите ли сухих хлебцев?

Энджелл что-то пробурчал и посмотрел на часы.

– Не беспокойтесь. Я, пожалуй, обойдусь.

Перед матчем Годфри не уделял внимания Флоре, как она и предвидела. Хотя он тренировался почти все лето, ему нужно было держать себя в форме перед боем, который, как бы там ни считала пресыщенная публика, мог оказаться решающим в его карьере. Тренером у Джуда Дэвиса был Пэт Принц, бывший боксер среднего веса лет пятидесяти с лишним, с хриплым голосом и следами мелких швов на лице, как раз под глазами. Годфри вначале игнорировал его, но когда дело дошло до тренировок на ринге, пришлось отдать Принцу должное – тот знал свое дело и за последнюю неделю перед боем сумел неплохо подготовить Маленького Божка. Он признался Годфри, что, будь на то его воля, он бы не допустил Годфри на ринг еще с полгода, пока тот не отучится от дурных привычек, но Дэвис взял над ним верх и сказал, что мальчик нуждается в продвижении и что он может учиться, выступая на ринге. Годфри был целиком согласен с Дэвисом.

Первый раз он встретился со своим противником на взвешивании в день матча в полдень в театре Доминион. Миллер, суровый, крепко сложенный шотландец, впервые выступал в Лондоне, и поэтому вид у него был мрачнее обычного. Вечером им сказали, что их бой состоится перед или сразу после главного боя в зависимости от того, как пройдут первые встречи. Но первые встречи заняли все отведенное им время, и их бой шел после главного боя. Годфри проклинал судьбу. До главного боя в зале всегда полно публики, после него публика редеет: кто отправляется в туалет, кто в бар. Он сидел в узкой, неприглядной раздевалке, освещенной тусклой лампочкой, с бесконечными рядами полок по стенам, заполненных принадлежностями оркестра и хоровых ансамблей, которые выступали в другие вечера, и прислушивался к непрерывному реву толпы: один из противников в главном бою был родом из Уэльса, и зал был полон подвыпивших собратьев, распевавших песни и кричавших во всю мощь своих глоток. А мощь глотки уэльсца поистине непревзойденная. Боксер тяжелого веса, негр Тот Буши, один из подающих надежды боксеров в команде Дэвиса, только что одержавший победу по очкам, пожаловался Годфри, что в зале стоял дикий гвалт и он едва соображал, что делает. Зрители требовали главного боя и оглушительно вопили.

Годфри тоже хотелось посмотреть главный бой, но раздевалку покидать не разрешалось. При неожиданном или неблагоприятном исходе они должны были немедленно выйти на ринг – отвлечь внимание толпы, надежды которой потерпели крах.

Поэтому он сидел в ожидании выхода, разговаривая с Пэтом Принцом, его руки уже были забинтованы, перчатки висели на гвозде рядом, чтобы можно было надеть их в последний момент, капа, вазелин и полотенце на полочке, зелено-белый махровый халат с надписью «Маленький Божок» на спине накинут на плечи. Шум, доносившийся снаружи, угрожающе нарастал. Джуд Дэвис сначала находился тоже в раздевалке, но вслед за остальными присоединился к зрителям, чтобы посмотреть главный бой.

– Нервничаешь, парень? – спросил Пэт Принц, прервав тихое насвистывание.

– Не больше обычного. Я сегодня в форме. А на остальное наплевать.

– Хорошо, только постарайся держать себя в руках, Я видел, как ты тренировался на прошлой неделе и получил от Невиля приличный апперкот. – Принц принялся насвистывать мотивчик из «Оклахомы».

– Невиль много о себе воображает, ничего, как-нибудь он заработает.

– Ну ладно, я тебя только предупредил. Лучше сейчас, чем потом.

До них докатилась новая волна криков. Буши сказал:

– Похоже, кто-то в нокауте. Надеюсь, не Эван Морган!

Столпотворение длилось еще несколько минут, и тут в раздевалку ворвался секундант.

– Рефери остановил бой! У Лопеса поврежден глаз. Морган стал чемпионом!

– Какое он имел право останавливать! Лопесу всего лишь бровь задело.

– Хорошо еще, что так обошлось! Уэльсцы разнесли бы зал, окажись на месте Лопеса их Морган.

Шум и неразбериха продолжались, и Пэт Принц вскочил на ноги.

– Теперь наш черед, малыш.

Они с трудом пробрались сквозь толпу орущих уэльсцев и подошли к рингу. Кто-то запел «Земля моих отцов», и весь зал поднялся на ноги. Затем под охраной полдюжины полицейских нового чемпиона вывели из зала, и Годфри увидел, как его противник взобрался на ринг. Он последовал за ним, а зрители уже пробирались к барам, и лишь немногие оставшиеся уселись на свои места. Распорядитель призвал к тишине и объявил следующий бой.

Раздались жидкие аплодисменты. Бой не вызывал интереса публики. Всех волновало лишь одно: не слишком ли рано рефери остановил бой и законно ли Эван Морган получил звание чемпиона. Этот спорный вопрос не имел отношения к двум никому не известным, пока ничем не проявившим себя низкорослым боксерам, которые вышли на ринг.

Рефери обратился к ним, они коснулись перчатками и отошли каждый в свой угол, повернувшись спиной друг к другу в ожидании удара гонга. Годфри ненавидел толпу, которая не проявляла к нему интереса, не любил мужчин с веснушчатой кожей и рыжими волосами, как у его противника. Во всяком случае, не в пример многим другим боксерам, он всегда испытывал ненависть к человеку, находящемуся в противоположном углу. Когда раздался гонг, он вышел на середину ринга с демоническим видом, правда, глаза его не сияли зеленым огнем и изо рта не изрыгалось пламя. Не прикрываясь, он обрушился на Миллера, выставив вперед обе перчатки, словно предстояла драка где-нибудь в темном закоулке. Миллер едва успел занять оборонительную позицию, но Годфри уже прижал его к канатам. Однако Миллер был достаточно опытен и в трудном положении продолжал отражать удары, блокировать и уклоняться от сыплющихся градом ударов. Годфри преследовал его по рингу, а Миллер пытался прийти в себя. Годфри атаковал все три минуты. И хотя под конец раунда Миллер кое-чего добился, он отошел в свой угол, тяжело дыша и весь мокрый от пота; его светлая кожа покраснела там, куда попали удары – на плечах, руках, корпусе, скуле и в тех местах, где он прижимался к канатам.

Где-то в середине раунда публика наконец сообразила, что на ринге происходит нечто интересное, и обратила туда свое внимание. В конце раунда раздались редкие аплодисменты, но Годфри они показались более приятными, нежели целый набор ругательств, которые Пэт Принц шептал ему на ухо вместе с предупреждением, что он рискует совсем выдохнуться к концу третьего раунда. Годфри было на все наплевать: он привлек к себе внимание и чувствовал себя отлично. Второй раунд прошел ровно, оба противника оценивали друг друга, чему вначале помешал бурный натиск Годфри. Миллер был хорошим техничным боксером, но, по-видимому, без достаточной силы удара. Словно хитрый фермер, у которого ни одно яблоко не пропадет, он набирал очки, пользуясь любой возможностью. Он был выше Годфри, и это давало ему некоторое преимущество – он дальше доставал. В третьем раунде Годфри намеренно уступил ему инициативу и Миллер много передвигался по рингу. Годфри обнаружил, что Миллер не слишком часто пускает в ход свою правую, а когда пользовался ею, то на мгновение терял равновесие и не прикрывался. В четвертом раунде Годфри сделал обманное движение, вызвал его на встречный правой и, отклонившись, чтобы удар пришелся повыше, нанес шотландцу сильнейшие удары, сначала по корпусу, а потом тут же по челюсти.

Миллер скорчился, рухнул и лежал до счета шесть, Годфри подождал, его черная шевелюра победно торчала, а затем бросился к противнику, чтобы добить его. Теперь в зале поднялся шум и довольно много зрителей вернулось из баров – посмотреть, что происходит на ринге. Миллер продержался четвертый раунд, быстро пришел в себя в своем углу и в пятом раунде начал упорно атаковать. В конце раунда разразилась целая буря оваций.

Шестой раунд начался таким же образом, но Миллер уже весь выложился. Он опустился на одно колено и стоял до счета пять, а затем с явным трудом поднялся. Рефери бросился, чтобы остановить бой, но Маленький Божок опередил его и ударом правой в челюсть послал Миллера в нокаут.

Перл, чувствуя себя одинокой среди толпы орущих уэльсцев, просидела в зале все первые бои и затем матч на звание чемпиона, вызвавший столько споров, а когда он закончился, места рядом с ней вдруг сразу опустели и она смогла свободно вздохнуть и усесться поудобнее. И так длилось до конца шестого раунда встречи Воспера с Миллером, в котором с триумфом одержал победу неистовый Годфри – он покинул ринг, подняв вверх сжатые руки. Затем, чувствуя, что она привлекает внимание, и не желая показать, ради чего она сюда пришла, она просидела еще восемь раундов скучнейшего боя между боксерами среднего веса, а потом поднялась и направилась к выходу. Она с трудом добралась до парадных дверей, где толпилось множество народу. Такси сейчас не поймаешь, к тому же неплохо пройтись пешком, она измучилась от жары и волнений и хотела разобраться в своих чувствах, прежде чем явится домой; спрашивается, зачем она вообще пошла на этот матч? К чему подвергала себя риску? Какое ей дело до того, кто одержит победу? Зачем будить в себе какую-то гложущую тоску и неудовлетворенность? К чему это все?

Когда Перл уже выходила из дверей, кто-то окликнул ее:

– Миссис Энджелл, если не ошибаюсь?

Худощавая темноглазая женщина, шелковый шарф с рисунком Пикассо на голове, вид совсем больной, но голос уверенный.

– Да… я…

– Я – Флора Воспер. Мы познакомились на вашей свадьбе.

– Да, конечно! Я вас вспомнила, леди Воспер.

– Я не предполагала, что вы интересуетесь боксом.

– Да, по правде говоря, я и не интересуюсь. Но Уилфреда сегодня нет дома – и я подумала, что такой матч стоит посмотреть.

– Но он вас слегка разочаровал, а? Я пришла посмотреть на своего шофера: этот сильный дьяволенок с буйной шевелюрой – он дрался после главного боя и победил в шестом раунде.

– Да. Я помню. Разве он ваш шофер? Он, кажется, нокаутировал своего противника, верно?

– По-моему, хорошая победа. Немного позировал, разумеется, но толпа это любит. Я как раз его дожидаюсь. Он пошел за машиной. Могу я вас подбросить домой?

Растерянность. Не показывай ее.

– Большое спасибо, вы очень любезны, но я… Я не домой, мне нужно еще повидаться с подругой. Я как раз собиралась взять такси.

– Нам не по пути? А то могу вас подвезти.

– Благодарю вас, нет. Я быстрее дойду пешком. Как вы себя чувствуете, леди Воспер? Я слышала, вы болели.

– Одной ногой в могиле, дорогая. Но еще брыкаюсь вовсю. А вы как? Наслаждаетесь жизнью?

Подъехала еще машина. Но не та, хорошо ей знакомая.

– Да, спасибо. Все хорошо. Мне пора…

– Если у вас как-нибудь выдастся часок-другой, заходите меня навестить. Или вы не любите навещать больных?

Перл приветливо улыбнулась.

– Ну что вы, может быть…

– Я подозреваю, что ваш супруг не любит. Приходите без него. В следующий вторник. К обеду. Сможете выбраться?

– О, да, но совсем не обязательно…

– У меня будут еще двое гостей. Мариам, моя дочь, – она вашего возраста – и Сальватор, пианист. Человек очень занятный, и вы как раз будете четвертой.

Что за машина медленно едет к лестнице, не зеленая ли громадина? Вежливо ли ей отказаться во второй раз? Удобно ли прийти на обед, в то время как Годфри будет сидеть на кухне? Во всяком случае, всегда можно визит отменить. Теперь надо как можно скорее уходить.

– Благодарю вас. Я с удовольствием приду. Во вторник Уилфред обедает в своем клубе, и я, наверное, смогу. Если…

– Значит, условились, в половине восьмого – в восемь. Я еще пришлю вам приглашение. Вы знаете мой адрес? Уилтон-Кресчент, 113.

– Благодарю вас. Спасибо леди Воспер. – Это та самая зеленая машина. – В половине восьмого – в восемь. Спокойной ночи, леди Воспер.

До свидания, Маленький Божок. Скрыться в толпе. Остаться незамеченной, смешаться с людьми. Матч еще не кончился, но все больше людей выходило из зала. Зеленая машина как раз подъезжала к ступеням подъезда.

Но Перл уже была далеко, спрятана за шляпами, поднятыми до ушей воротниками, зонтами, раскрытыми от моросящего дождя. Он ее не заметил. Скажет ли ему что-нибудь леди Воспер? Вряд ли. Конечно, ее отношения с шофером были чересчур фамильярными, и она могла сказать: угадай, кого я встретила на лестнице? И все-таки это маловероятно. Скорее всего, она скажет: молодец, Маленький Божок, ты отлично дрался, отлично боксировал, заслуженно одержал победу; прекрасное обнаженное тело, смуглая кожа, гибкое, мускулистое тело, сильные покрытые волосами ноги; великолепно сработанная боевая машина, густая шевелюра, упруго подпрыгивающая при каждом выпаде и ударе, мелкие, но правильные черты лица – полная, выступающая вперед нижняя губа, черная бровь перерезана небольшим шрамом, один шрам, как у дуэлянта, не нарушающий совершенства его наружности. Воля к победе всегда горит в его взгляде, стремление причинять боль, добиться поражения противника чувствуется в каждом согласованном движении его ловких рук.

Молодец, Маленький Божок, наверное, скажет его хозяйка, молодец, ты его здорово уложил, а теперь отвези меня домой.

Потому что, несмотря на все их различие, Перл ощущала некое смутное сходство между Флорой и ее шофером. Флора не была убийцей, но она была сорвиголовой, бесшабашной женщиной, которая ни перед чем не остановится, не побоится перемахнуть на лошади через самую высокую изгородь, зная, что не удержится в седле, предпочитая лучше расшибить себе голову, нежели объехать препятствие. Перл не понимала таких женщин, но ведь такие существуют.

В последующие дни несколько раз ее так и подмывало упомянуть в разговоре с Уилфредом о своей встрече с Флорой Воспер и спросить его, знает ли он, чем она больна. Как-то она даже назвала ее имя, но Уилфред был целиком поглощен едой и не отреагировал. К тому же Перл опасалась проговориться, что ходила на бокс.

Скоро она получила по почте небольшую карточку, подтверждавшую приглашение. Несколько раз Перл поднимала трубку, чтобы позвонить леди Воспер и отказаться от приглашения, но каждый раз у нее находилась какая-нибудь причина, которую она тут же придумывала, казавшаяся даже ей самой неубедительной. И наверное, было неблагородно отказаться навестить больную женщину. Да и приглашенные гости показались ей интересными. С тех пор как она вышла замуж, она не завела дружбы ни с одной молодой женщиной своего возраста, кроме разве Вероники Порчугал, с которой она встречалась время от времени, да раз в месяц она виделась с Хэйзел. Друзья Уилфреда стали ее друзьями, но, за исключением четы Порчугал, это были люди средних лет или даже старые. Поэтому с Мариам, возможно, будет интересно познакомиться. И музыканты всегда ее привлекали, хотя лучше бы Сальватор был кларнетистом.