Текст книги "Капитан "Оспрея" и другие рассказы"

Автор книги: Уильям Джейкобс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

На четвертый вечер Чарли бросил свою игру и был так любезен, что миссис Кук не только не ушла к себе, а приготовила ему на ужин кролика по-галльски и заставила его выпить два стакана пива вместо одного, в то время как старик Кук в пику, со злости выпил три стакана воды один за другим.

Когда она завела опять разговор о мелочной лавке, Чарли сказал, что он подумает, и, когда он уходил, миссис Кук назвала его «мой милый морячок» и пожелала приятных снов.

Но Чарли было не до приятных снов; он просидел пол-ночи в постели, обдумывая новый план действия. Когда он наконец уснул, ему приснилось, что он арендовал в Австралии ферму и объезжает свои владения верхом на лошади, в то время как девушка из Сиднея наблюдает за их работниками.

На утро он разыскал одного своего товарища матроса, по имени Джек Бэйтс. Джек был одним из тех ребят, о которых говорят, что они сами себе враги, т. е. добрый, щедрый парень, каких мало. Все его любили, а судовая кошка прямо таки обожала. Он готов был продать последнюю рубаху, чтобы услужить приятелю; три раза на одной неделе расцарапали ему физиономию за то, что он пытался защитить жен от кулаков их мужей.

Чарли Тэгг обратился к нему потому, что это был единственный человек, которому он доверял. Целые полчаса рассказывал он Джеку

Бэйтсу о своих неприятностях; наконец, в виде особого одолжения, он даже показал ему фотографию девушки из Сиднея, добавив, что счастье всей его будущей жизни зависит от него, Джека.

– Я сбегаю туда сегодня ночью и украду эти семьдесят два фунта, – предложил Джек, деньги твои, и ты имеешь на них полное право.

Чарли покачал головой.

– Не годится, – ответил он, да и кроме того я ведь не знаю, где они держат деньги. Нет, у меня есть план получше. Пойдем-ка в трактир "Отдых Солдата", там мы сможем переговорить обо всем без помехи.

Прежде, чем изложить Джеку свой план, Чарли угостил его тремя или четырьмя полупинтами пива; Джек пришел в такой восторг от проекта, что готов был сию же минуту взяться за дело, но Чарли уговорил его подождать.

– Смотри же, не вздумай из дружбы ко мне щадить меня, – сказал Чарли, – чем чернее ты меня изобразишь, тем приятней будет мне.

– Доверься мне, братец, – успокоил его Джек Бэйтс, – я не я буду, если не достану тебе этих семидесяти двух фунтов. Похитить свои собственные деньги– да ведь это же справедливое дело!

Остаток дня они провели вместе, а когда наступил вечер, Чарли отправился к Кукам. Эмма предполагала, что они пойдут вместе в театр, но Чарли объявил, что чувствует себя скверно. Он сидел так тихо, с таким несчастным видом, что встревожил их всех.

– У тебя, верно, на душе какая-нибудь неприятность, или, может быть, болят зубы? – спросила миссис Кук.

– Не болят у меня зубы, – пробурчал Чарли.

Он сидел с мрачным видом, угрюмо уставившись в пол, и несмотря на все усилия, ни миссис Кук, ни Эмма, не могли добиться, что с ним? Он говорил только, что не желает никого обременять своими неприятностями; его девиз– "пусть каждый сам справляется со своим горем".

Он не вспылил даже тогда, когда Джордж Смит предложил Эмме пойти с нею в театр вместо Чарли, и если б в это дело не вмешалась миссис Кук, то Джорджу не пришлось бы раскаяться в своих словах.

– Театры не для меня, – простонал Чарли, – кажется, скорей я попаду в тюрьму, чем в театр.

Миссис Кук и Эмма взвизгнули в один голос, а Сарра-Анна проделала свою первую истерику, и притом очень хорошо, принимая во внимание, что ей только что исполнилась пятнадцать лет.

– В тюрьму!.. – воскликнул старик Кук, как только удалось им успокоить Сару-Анну лоханью холодной водой, которую догадался принести маленький Билль, – в тюрьму! А за что, собственно?

– Вы бы не поверили, если б я вам сказал, – ответил Чарли, поднимаясь, – и кроме того, я не хочу, чтобы вы обо мне думали хуже, чем это есть на самом деле.

Он скорбно покачал головой и исчез раньше, чем они успели его остановить. Старик Кук кричал ему что-то вдогонку, но безуспешно, остальные бросились в чулан за водой, на сей раз для Эммы.

На следующее утро миссис Кук отправилась к Чарли, но не застала его дома. Они решили, что с ним случилось неладное, но вечером он по обыкновению явился к ним. Вид у него был еще более несчастный, чем в предыдущие дни.

– Я заходила к тебе сегодня утром, но тебя не было дома, – сказала миссис Кук.

– Я почти никогда не бываю дома, – ответил Чарли, – мне нельзя– опасно.

– Почему? – спросила миссис Кук, ерзая от волнения на стуле.

– Если б я вам сказал правду, то вы потеряли бы свое, хорошее мнение обо мне.

– Ну, не так-то много его уж и осталось, – заметила миссис Кук, вспылив.

Чарли ничего не ответил, и когда, наконец, заговорил, то обратился не к ней, а к старику, и притом с таким подавленным видом, что у всех присутствующих сжалось сердце. Он почти не обращал внимания на Эмму; когда же миссис Кук заговорила опять о мелочной лавке, то он заявил, что лавка эта достанется не ему, а более счастливому человеку.

К тому времени, когда они сели ужинать, у них было такое же угнетенное настроение, как и у самого Чарли.

Из его намеков они поняли, что полиция ищет его, а миссис Кук в третий и последний раз (но на самом деле, это был скорее сто третий) спросила его, какое именно преступление совершил он, как вдруг у входной двери неожиданно раздался такой резкий стук, что старик Кук и маленький Билль одновременно порезали себе рты.

– Есть тут кто по имени Эмма Кук? – спросил мужской голос открывавшего дверь Билля.

– Она вон там, – ответил мальчик.

Вслед за ним в комнату вошел Джек Бэйтс,

но, увидя Чарли Тэгга, отскочил назад.

– Га, ты здесь, а?! – воскликнул он, мрачнее тучи глядя на Чарли.

– В чем дело? – резко спросила миссис Кук.

– Не надеялся я иметь счастье встретиться с тобой, голубчик мой, – сказал Джек, не спуская глаз с Чарли и продолжая строить физиономии, – а кто из вас будет Эмма Кук?

– Меня зовут мисс Кук, – резким тоном проговорила Эмма, – а что вам нужно?

– Отлично, – сказал Джек Бэйтс, глядя в упор на Чарли, – может быть, вы сделаете мне любезность и повторите вашу ложь в присутствии этой барышни?

– Это не ложь, а правда, – сказал Чарли, опустив глаза в свою тарелку.

– Если кто-нибудь сию же минуту не объяснят мне в чем дело, то я не отвечаю за себя, – воскликнула миссис Кук, поднимаясь.

– Этот человек, – сказал Джек Бэйтс, указывая на Чарли, должен мне семьдесят пять фунтов стерлингов и не платит. Когда я требую у него деньги, он заявляет, что они находятся у одной особы, за которой он ухаживает, и что получить их от нее он не может.

– Деньги у нее, – проговорил Чарли, не поднимая глаз.

– За что, собственно, ты ему должен?

– Я одолжил Чарли эти деньги – ответил Джек.

– Одолжил?! Для чего? Чего ради? – воскликнула миссис Кук.

– Да просто потому, что я дурак, – сказал Джек Бэйтс, – мягкосердечный дурак. Как бы то ни было, мне надоело, я устал требовать свои деньги, и если он не вернет мне их сегодня, то я обращусь в полицию.

Он опустился на стул, с решительным видом натянув шляпу на один бок; остальные же сидели и молча смотрели на него, точно не знали, что сказать.

– Так вот в чем заключается твоя "блестящая" возможность выгодного помещения капитала, а? – проговорила миссис Кук, обращаясь к Чарли, – так вот зачем тебе нужны были деньги?! А для чего, собственно, занимал ты такую уйму денег?

– На расходы, – обиженным тоном процедил Чарли.

– На расходы! – воскликнула миссис Кук, – на какие такие расходы?!

– Вино и карты, главным образом, – вставил Джек Бэйтс, вспомнив, что Чарли просил его не жалеть мрачных красок для описания его характера.

Все сидели молча; стояла такая тишина, что, казалось, можно было услышать падение булавки.

– Чарли соблазнили, – сказала наконец миссис Кук, пристально глядя на Джека Бэйтса, – вы, верно, для того только и дали ему деньги, чтобы потом выиграть их обратно в карты, не так ли, а?

– И напоили его перед этим хорошенько, – вставил старик Кук, – знаю я вашего брата. Если Чарли послушается меня, то не заплатит вам ни одного медяка. Если б я был на его месте, то не побоялся бы ваших угроз; делайте какие хотите пакости; у вас низкая, скверная, отвратительная физиономия!..

– Одна из самых скверных физиономий, какие я только видела на своем веку, – добавила миссис Кук, – точно вырезанная из "Полицейского Вестника".

– Как мог ты довериться человеку с таким лицом, Чарли? – спросил его м-р Кук, – отойди от него, Билль!.. Мне неприятно видеть этого человека в своем доме.

Джек Бэйтс почувствовал себя несколько неприятно. Вся семья вытаращила на него глаза с таким видом, точно готова была проглотить его. Между тем Джек Бэйтс вовсе не привык к подобному обращению; кстати сказать, и лицо-то у него было очень симпатичное.

– А ну-ка, выйдите вон, – сказал старик Кук, указывая на дверь, – идите и делайте какие хотите пакости. Здесь вы денег не получите.

– Подождите! – крикнула Эмма; и не успели они остановить ее, как она уже была наверху. Миссис Кук устремилась за ней. Из спальной вниз доносились гневные слова… Через несколько минут Эмма спустилась; голова ее была гордо поднята; она смотрела на Джека Бэйтса, точно он был ком грязи.

– Откуда я знаю, действительно ли вам должен Чарли? – спросила она.

Джек Бэйтс покраснел и, порывшись в карманах, достал оттуда с десяток грязных расписок, которые надавал ему Чарли вместо векселей. Прочитав их, Эмма бросила на стол какую-то маленькую пачку.

– Вот ваши деньги, – воскликнула она, – возьмите их и идите.

Миссис Кук и отец Эммы попытались было протестовать, но безуспешно.

– Здесь семьдесят два фунта, – сказала Эмма, сильно побледнев, – и вот кольцо, которое поможет дополнить остальное.

Она сняла кольцо, которое подарил ей Чарли и бросила на стол. – Я покончила с ним навсегда, – добавила она, взглянув на мать.

Джек Бэйтс взял деньги и кольцо; он стоял и не сводил глаз с Эммы, не зная, что сказать. Он всегда был неравнодушен к женскому полу, и ему было очень тяжело переносить всю эту сцену ради Чарли Тэгга.

– Я, ведь, требовал только свое, – пробормотал он наконец, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну, теперь вам заплатили, – сказала миссис Кук, – и вы можете идти.

– Вы отравляете воздух моей столовой, – сказал старик Кук, приоткрывая чуть – чуть окно.

– Может быть, я не такой уж плохой, как вы думаете, – проговорил Джек Бэйтс, продолжая смотреть на Эмму. Сказав это, он подошел к Чарли и бросил ему деньги на стол. – Возьми их и не занимай больше никогда! Дарю тебе их. Может быть, сердце у меня не такое подлое, как лицо, – добавил он, обращаясь к миссис Кук.

Они так удивились сначала, что лишились дара слова, но старик Кук просиял и сейчас же закрыл окно. А Чарли Тэгг сидел, вне себя от бешенства, с таким видом, точно готов был без соли съесть Бэйтса, как говорится.

– Я… я не могу взять их, – проговорил он наконец, запинаясь.

– Не можешь? А почему? – спросил старик Кук, вытаращив глаза, – этот джентльмен дарит тебе их.

– По своей доброй воле, – сказала миссис Кук, сладко улыбаясь Джеку.

– Не могу, – повторил Чарли, подмигивая Джеку, чтобы он взял деньги и отдал их ему на улице, как у них было условлено, – у меня есть самолюбие.

– У меня тоже, – возразил Джек, – возьмешь ты эти деньги или нет?

Чарли опять мигнул ему.

– Нет, – сказал он, – я не могу принять такого одолжения. Я занял деньги и обязан вернуть их.

– Отлично, – проговорил Джек, забирая деньги, – это мои деньги, не так ли?

– Да, – ответил Чарли, не обращая внимания на миссис Кук и ее мужа, которые оба, одновременно, говорили ему что-то, стараясь убедить его изменить свое решение.

– Если так, то я дарю эти деньги мисс Эмме Кук, – сказал Джек Бэйтс, передавая их в руки Эмме, – доброй ночи всем и желаю счастья.

Он захлопнул за собою дверь и помчался так, точно бежал за пожарными. Чарли несколько секунд просидел с видом убитого горем человека, а затем вскочил и бросился за ним вслед но увидел лишь, как он исчезал за углом.

Встретились они только через несколько лет. К тому времени девушка из Сиднея переменила после Чарли еще трех или четырех женихов, а Эмма, фамилия которой была теперь Смит, владела одной из самых доходных мелочных лавок в Попляре.

The Nest Egg (1905)

Перевод Марианны Кузнец

Четыре голубя

Старик взял свою кружку из-под пива и подвинулся с нею на самый край скамьи, чтобы укрыться в тень, бросаемую огромными вязами, стоявшими у входа в пивную «Цветная капуста». Кстати, он очутился таким образом как раз напротив двух незнакомцев, которые зашли сюда освежиться после долгой прогулки по жаре.

– Мой слух заметно притупился, – начал он дрожащим голосом, – когда вы предложили мне первую кружку пива, я едва расслышал вас, а если бы вы предложили мне вторую, я пожалуй мог бы и вовсе не услышать этого.

Один из незнакомцев молча кивнул головой.

– Да там бы я наверное не расслышал, – продолжал старик, – поэтому-то я и подвинулся поближе к вам. Ведь это было бы невежливо с моей стороны, если бы я ничего не ответил на ваше вторичное предложение выпить еще кружечку пива!

Он оглянулся в ту сторону, откуда в этот момент появился хозяин пивной, и нерешительно протянул ему свою пустую кружку. Хозяин посмотрел на незнакомцев и, увидев, что один из них слегка кивнул головой, наполнил кружку старика.

– Пиво возвращает меня к жизни, – сказал старик, поднося кружку ко рту и кланяясь в знак благодарности. – Оно развязывает мне язык.

– Пора уже двигаться в путь, Джек, – заметил один из путешественников другому.

Но тот отрицательно покачал головой и выразил желание сначала докурить свою трубку.

– Я слышал, вы говорили что-то про охоту, – продолжал старик, – это напомнило мне о том, что и у нас в Клейбери тоже когда-то охотились. У нас здесь водилось много дичи, и только благодаря этому низкому человеку, этому негодному Бобу Притти, – я всегда называл его "позором Клейбери", – у нас совершенно перестали охотиться. Случилось это таким образом. Наш сквайр Рокетт уехал на год за границу и отдал свой дом одному господину из Лондона, – его фамилия Сеттон. Это был настоящий джентльмен, щедрый, добрый и в высшей степени гостеприимный. В октябре к нему приехало множество друзей из Лондона, чтобы охотиться на фазанов.

В первый же день охоты они больше распугали дичи, чем убили ее, но несмотря на это они очень весело проводили время, как вдруг один из господ, не убивший еще ничего в этот день, подстрелил бедного Билля Чемберса, сновавшего вокруг с дюжиной других зевак. Дробь попала Биллю в спину и в щеку, но он счел нужным поднять по этому поводу такой шум, что можно было подумать, что он ранен смертельно. Он лежал на земле и стонал не открывая глаз, так что все думали, что он умирает, пока наконец Генри Валькер не осмотрел его и не узнал, в чем дело.

Четверо человек отнесли Билля домой и он вел себя так, что вы не поверите. Им пришлось говорить только шепотом, и когда Питер Губинс забылся и засвистел, Билль упрекнул его в бессердечии. Если они шли слишком быстро, он говорил, что они трясут его, а если они замедляли шаги, он уверял, что они хотят, чтобы он умер среди дороги. Билль пролежал в постели целую неделю; господин, ранивший его был очень внимателен к нему и все время упрекал себя в неосторожности. Он не только уплатил доктору Грину за визиты к больному, но даже дал потом Биллю Чемберсу десять фунтов чтобы вознаградить его за перенесенные страдания.

Билль собирался пролежать еще целую неделю в постели, и доктор, посещавший его два раза в день, не ручался за его жизнь если он встанет раньше, но десятифунтовый билет оказался слишком соблазнительным для Билля, и в один прекрасный вечер, неделю спустя после этого приключения, Билль очутился в пивной "Цветная капуста" и принялся там сорить деньгами.

Все лицо его было забинтовано и когда он вошел в пивную, он говорил слабым голосом и едва стоял на ногах. Смит, хозяин пивной, притащил ему кресло и несколько подушек из своей гостиной, Билль расположился на них, как король, и принялся рассказывать нам о своих страданиях и о том, что он чувствовал, когда его подстрелили.

Я всегда говорил, что пиво творит чудеса, и действительно оно подействовало на Билля лучше, чем посещения доктора. Когда он пришел, он едва держался на ногах, а в девять часов вечера он как ни в чем не бывало уже плясал на столе. Он разбил две кружки и пролил три кружки пива, но нисколько не смутился этим, сунул руку в карман, вытащил горсть мелких монет и заплатил за все, не говоря ни слова.

Питер Губбинс смотрел на эти деньги, как очарованный.

– По-моему стоит быть подстреленным, чтобы получить такую кучу денег, – сказал он наконец.

– Не беспокойся, Питер, – сказал тут Боб Притти, – еще многие из вас окажутся подстреленными, пока эти господа из города будут охотиться в наших местах. Билль первый, но далеко не последний из пострадавших; будь уверен, что я прав.

– Ну, впредь они наверное будут осторожнее, – заметил Дикки Уид, портной.

– Конечно, подобные случаи не повторяться, – сказал Сам Джонс.

– Мы будем сами тоже осторожнее, – добавил Питер Губбинс.

– А я готов пари держать, что еще кого-нибудь из нас подстрелят, – настаивал упорно Боб Притти, – кто хочет держать пари?

– А какое будет пари, Боб? – спросил Сам Джонс, подмигивая другим.

– Я ведь прекрасно вижу твое подмигивание, Сам, – заметил ему Боб, – но я больше не желаю держать пари так как в последний раз мне так и не уплатили проигрыша. Я предлагаю вместо этого вот что: я готов платить тебе шесть пенсов за неделю все время, пока будет продолжаться охота, с тем, что ты обещаешь мне уплатить половину тех денег, которые ты получишь, если тебя подстрелят на охоте. Мне кажется – это будет вполне справедливо.

– А будешь ли ты и мне давать шесть пенсов в неделю на тех же условиях? – спросил Генри Валькер, подойдя к Бобу.

– Хорошо, – ответил ему Боб, – я уплачу тебе, а также и всем другим, кто пожелает это на тех же условиях, и даже готов хоть сейчас уплатить вперед по шесть пенсов всем, кто пожелает.

Жители Клейбери никогда еще не отказывались получить деньги, если их легко можно было заработать, и все они готовы были вступить в клуб Боба Притти, как они это назвали. Но прежде всего тот потребовал бумаги и чернил и заставил Смита, хозяина пивной, написать договор, который все они должны были подписать. Первым расписался Генри Валькер, потом Сам Джонс, Питер Губбинс, Ральф Томсон, Джем Голл и наконец Вальтер Белль. Боб заявил, что шестерых вполне достаточно и тотчас же уплатил им всем по шесть пенсов вперед и пожелал всяческой удачи.

Все они не столько радовались деньгам, сколько тому, что им наконец представится случай проучить Боба, которого никто у нас не любил.

Они так потешались над ним, что Боб рассердился и ушел домой и два или три вечера совсем не показывался в пивной, а когда опять настал день охоты, он даже уехал совсем в Викгам.

В тот же день подстрелили Генри Валькера. Несколько человек целились в кролика – и не успели они понять, в чем дело, как уже Генри Валькер лежал на земле и кричал во все горло, что ему подстрелили ногу.

Он кричал и шумел даже больше Билля Чемберса, когда его подняли с земли и положили на носилки, чтобы нести домой, и он положительно неприлично выругал доктора Грина, когда тот вошел к нему в комнату, весело потирая себе руки.

Боб Притти узнал об этом происшествии вечером в пивной и тотчас же пустился бежать к Генри. Но когда он вошел в комнату больного, тот спал так крепко, что Бобу ничего не оставалось сделать, как сесть на его больную ногу, чтобы разбудить его.

– Это я, старина, – сказал он, ласково улыбаясь Генри, когда тот закричал от боли. Я совершенно забыл, что и ты состоишь членом моего клуба, и только Смит напомнил мне об этом. Пожалуйста, не вздумай брать меньше десяти фунтов за увечье, Генри!

Генри Валькер с усталым видом закрыл опять глаза и томным голосом проговорил чуть слышно:

– Я совершенно забыл сказать тебе, Боб, что еще сегодня утром я решил выйти из твоего клуба.

– Почему же ты не пришел и не сказал этого раньше, пока еще было не поздно? – сказал Боб, с сожалением покачивая головой.

– Мне нужны будут все эти деньги, Боб, – слабым голосом продолжал Генги, – очень может быть, что мне придется сделать деревянную ногу.

– Ну, в таком случае не стоит и говорить о деньгах, – мягко заметил Боб, – поставь свою деревянную ногу на счет мистеру Сеттону, и если ты действительно лишишься одной ноги, то конечно я не возьму с тебя денег.

Он простился с Генри и ушел, а когда м-с Валькер вошла к мужу, она застала его в неописуемом бешенстве.

Он пролежал больше недели, хотя, по моему мнению, раны его совсем не были так ужасны, но дело в том, что никто не знал, кто именно подстрелил его. Мистер Сеттон говорил с нами по этому поводу и наконец после долгих переговоров и после того, как Генри смертельно им всем надоел показывая свои простреленные брюки и обнажая перед ними свою больную ногу, они решили сделать складчину и уплатили Генри также как и Биллю десять фунтов.

Бобу Притти пришлось пробиться два дня, прежде чем он получил свою половину, но дело в том, что он не хотел поднимать шум, что бы мистер Сеттон не узнал про его клуб. Наконец он объявил Генри, что поедет в Викгам, чтобы посоветоваться там с адвокатом, а хозяин пивной Смит счел своим долгом прочесть Генри подписанный им договор и убедить его в том, что ему придется заплатить больше половины, если он будет упорствовать в своем отказе; тогда, скрепя сердце, он отдал свой долг Бобу и объявил ему, что не желает его больше видеть.

Боб явился в тот же вечер в пивную "Цветная капуста" и рассказал всем, как жестоко с ним обошелся Генри Валькер. На глазах его даже навернулись при этом слезы, и он объявил, что, если бы все это знал заранее, никогда не устроил бы своего клуба.

– Это самое лучшее, что ты мог бы сделать, – сказал, Сам Джонс. – Если меня пристрелят, то я желаю получить все деньги сполна, и поэтому объявляю тебе, что я выхожу из твоего клуба.

– И я тоже, – заметил Питер Губбинс, – я бы с ума сошел, если бы мне пришлось уплатить пять фунтов такому негодяю, как ты; уж лучше я отдам эти деньги своей жене!

Все остальные тоже выразили желание выйти из этого клуба, но Боб объявил им, что, так как они только накануне опять получили от него по шесть пенсов, то они должны остаться членами клуба еще эту неделю. Так по крайней мере предписывается и законом, сказал он. Некоторые из них предложили ему вернуть эти шесть пенсов, но он объявил, что в таком случае они должны вернуть все пенсы, полученные ими от него в продолжение трех недель. В конце-концов они согласились, с тем, что еще эту неделю будут членами его клуба, и на этом и порешили.

На другой день Сам Джонс и Питер Губбинс изменили свое решение. Сам нашел несколько шиллингов, которые спрятала от него жена в своем воскресном чепчике, а Питер Губбинс открыл копилку своего сына, чтобы посмотреть, много ли там денег. Они пришли в пивную, чтобы уплатить Бобу по восемнадцать пенсов каждый, но не нашли его там; когда же они отправились к нему на дом, жена его объявила, что он уехал в Викгам и не вернется раньше субботы. Так что им ничего больше не оставалось, как пропить свои деньги, что они и сделали.

Происходило это все во вторник, и до пятницы, когда опять была назначена охота, все шло хорошо. Но фазанов становилось уже мало, а охотники во что бы то ни стало хотели подстрелить всех птиц. Несколько раз сторожа предупреждали их, что следует стрелять осторожнее, так как кругом – люди, но они не слушались их и на опушке леса подстрелили таким образом Сама Джонса и Питера Губбинса. Сама в ногу, а Питера в руку.

Поднялся невыразимый шум и гам, каждый уверял, что виноват не он; а мистер Сеттон был так расстроен, что не мог стоять на месте от досады. Бедные Сам и Питер были отнесены домой, причем они так громко выражали свои страдания, что мистер Сеттон не слышал собственных слов, которыми он отчитывал своих друзей.

– Мне кажется, кругом слышны только крики раненых, – сказал он со злостью.

– Да, вон там лежит еще один подстреленный, – сказал ему кто-то из сторожей.

Сам Джонс и Питер Губбинс на минуту перестали стонать, и все ясно расслышали страшные крики. Оказалось, что недалеко в поле бедный Вальтер Белль лежал распростертый на земле и стонал во весь голос.

– В чем дело? – крикнул ему мистер Сеттон.

– Меня кто-то подстрелил сзади, – ответил Вальтер, – я только что нагнулся, чтобы завязать свой башмак – и вдруг кто-то выстрелил мне в спину.

– Но ведь с той стороны никого не было? – заметил мистер Сеттон, обращаясь к сторожам.

– Охотники разбрелись по всем направлениям, сударь. Я слышал еще один выстрел минуты две спустя после того, как были подстрелены эти оба человека.

– Я уверен, что он сам это сделал нарочно, – закричал мистер Сеттон в бешенстве.

– Как же он мог стрелять в себя сзади, сударь? – заметил сторож, почесывая в затылке.

Вальтера тоже отнесли на носилках домой и доктор Грин провел весь остаток дня в том, что ходил от одного больного к другому, вынимал дробь в уговаривал их лежать спокойно. Ему пришлось перевязывать Сама Джонса уже поздно вечером, причем м-с Джонс одной рукой держала свечу, а другой вытирала слезы. Дважды уже доктор прикрикнул на нее и велел ей держать свечу попрямее, как вдруг больной заметил, что вся постель занялась. Доктор говорил впоследствии, что Сам держал себя молодцом. Он сам вскочил с постели и помогал тушить огонь, а затем уселся на лестнице со сломанной ножкой стула в требовал, чтобы ему привели жену.

Конечно, эти три несчастных случая вызвали целую бурю в Клейбери. Все охотники уверяли, что никто из них ни в чем не виновен, а мистер Сеттон чуть с ума не сошел от злости. Он говорил им, что они сделали его посмешищем во всей округе и что всем им можно давать стрелять только холостыми зарядами. Из-за этого возникли такие крупные разговоры, что в тот же вечер двое из его друзей уехали обратно в Лондон.

Конечно, в пивной "Цветная капуста" тоже немало было толков по этому случаю, и все говорили о том, какой счастливец этот Боб Притти: ведь четверо из его клуба проиграли ему пари!

Как я уже говорил, Боб уезжал и вернулся только на следующий день, в субботу, но зато, как только он появился в пивной, там началась страшная перебранка, дошедшая чуть ли не до драки.

Начал Генри Валькер:

– По всей вероятности ты слышал уже наши новости? – проговорил он многозначительно глядя на Боба Притти.

– Да, слышал. Сердце мое обливалось кровью при мысли об этих несчастных. Ведь я же говорил вам, какие это охотники, но никто из вас не хотел мне верить. Теперь вы сами видите, что я был прав.

– Странно только то, – продолжил Генри Валькер, оглядываясь кругом, – что все подстреленные принадлежали именно и твоему клубу, Боб.

– Это уже мое счастье, Генри, – отвечал ему Боб, – я всегда был счастливым с детства, насколько я помню.

– Неужели ты воображаешь, что так и получишь половину всех денег, которые им дадут? – спросил Генри.

– Не говори о деньгах, пока они еще так страдают, эти несчастные, – заметил Боб, – я удивляюсь твоему бессердечию, Генри.

– Ты не получишь ни одного пенса от них, Боб, и кроме того ты вернешь мне еще пять фунтов, которые я тебе дал.

– Какие глупости, Генри, – заметил Боб, ласково улыбаясь ему.

– Я получу назад свои пять фунтов, – продолжал Генри, – и ты знаешь почему, Боб. Я теперь знаю, с какой целью ты устроил этот клуб, и удивляюсь тому, какими дураками мы все были.

– Говори про себя, Генри, – заметил Джон Биггс, которому показалось, что Генри смотрит на него, говоря это.

– Я все хорошенько обдумал и теперь для меня все ясно, как на ладони. Боб Притти скрывался в лесу и оттуда подстрелил всех нас.

Одну минуту в пивной воцарилось такое молчание, что слышно было бы падение булавки, потом поднялся такой гам и шум, что нельзя было разобрать ни слова. Все кричали и шумели, как могли, и только один Боб Притти оставался спокоен и молчалив, как и раньше.

– Бедный Генри, – сказал он наконец, – он по-видимому сошел с ума. Ведь я же, отсутствовал все время. Пол-дюжины людей могут подтвердить, что я находился в Витгаме как раз в то время, когда произошло это несчастье.

– Такие люди, как ты, готовы свидетельствовать что угодно за кружку пива, – кричал Генри, – но я не намерен терять время в разговорах с тобой, Боб, я пойду прямо к мистеру Сеттону.

– На твоем месте я бы этого не делал, Генри, – заметил Боб.

– Вот как, а я сделаю! – ответил Генри.

– Я так и думал, что ты сошел с ума, Генри, – сказал Боб, выпивая пиво, которое кто-то по ошибке оставил на столе, – а теперь я вполне убедился в этом. Ведь если ты расскажешь мистеру Сеттону, что это не его друзья подстрелили этих несчастных, он ничего им не даст. Или ты думаешь, что он все же заплатить им за увечье?

Генри Валькер, гордо стоявший как раз против Боба, сразу в изнеможении опустился на скамью.

– Кроме того он может потребовать и от тебя свои десять фунтов обратно, Генри, – заметил еще мягче Боб Притти. – А так как ты был настолько добр, что половину отдал мне, а остальную пропил, то неизвестно, чем ты ему заплатишь. Прежде надо подумать, а потом уже говорить, Генри, помни это.

Генри Валькер опять вскочил на ноги, но не мог придумать, что бы ему ответить на этот вызов, и только потрясал кулаком, называя Боба Притти мошенником и убийцей.

– Ты теперь вне себя, Генри. Когда ты снова придешь в себя, тебе будет жаль, что ты так обругал ни в чем неповинного человека, отягощенного больной женой и многочисленным семейством. Но если ты примешь мой совет, я бы советовал тебе больше ничего не говорить о твоих глупых догадках, если ты хочешь, чтобы эти несчастные получили что-нибудь. И лучше хранить молчание обо всем этом, чтобы слухи о нашем клубе не дошли бы до мистера Сеттона или его сторожей.

Этого требовало простое благоразумие конечно; но, как заметил Джон Биггс, ужасно было знать, что этот негодяй Боб Притти выйдет опять сухим из воды и кроме того еще сохранит за собою пятифунтовый билет Генри.

– Знаешь что, – сказал он, обращаясь к Валькеру, – надо предупредить обо всем остальных, и тогда в благодарность за услугу они может быть и дадут тебе деньги, которые ты вынужден был уплатить Бобу.

– Прежде они должны уплатить мне все сполна, – заметил Боб, – я человек бедный, но я никому не уступлю своих прав. А что касается стрельбы, так будьте уверены, что если бы стрелял я, они не отделались так легко, особенно Валькер.

– Не отвечай ему ничего, Генри, – проговорил Джон Биггс, – пойди лучше к Джонсу и к другим и расскажи им все; это может быть развеселит их немного.