Текст книги "Капитан "Оспрея" и другие рассказы"

Автор книги: Уильям Джейкобс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Помешательство м-ра Листера

Два беса владели Джемом Листером (с «Сусанны») – бес алкоголя и бес скупости. Единственно, на чем сходилась эта пара, – было стремление к бесплатной выпивке. Когда м-р Листер платил за вино, то бес скупости под видом совести проповедовал о воздержании; если же м-р Листер начинал проявлять признаки исправления под влиянием этой проповеди, то бес алкоголя посылал его бродить вокруг кабаков и выклянчивать себе рюмочку такими способами, которые, по мнению его товарищей матросов, бросали тень на весь экипаж. Не раз уже пресекалась здоровая жажда матросов, жажда, вызванная солониной, раздраженная крепким табаком, – при виде м-ра Листера, стоящего у двери с молящей улыбкой на устах в надежде, что его пригласят разделить угощение; однажды его видели – его, Джема Листера, трудоспособного матроса – с явно меркантильной целью держащим у дверей кабака чью-то лошадь под уздцы вместо конюха.

Наконец ему было поставлено на вид, что его поведение накладывает позорное клеймо на людей, которые сами не без греха, так что совсем не желают отвечать еще и за него.

Переговоры были поручены Биллю Хеншоу; речь его не оставляла желать лучшего в смысле натиска (неправильно именуемого твердостью); – что же касается непечатных выражений, то Билль впоследствии мог с удовлетворением вспоминать, что, по мнению товарищей матросов, вполне исчерпал и эту область.

– Тебе следовало бы быть членом парламента, Билль, – сказал Гарри Ли, когда тот кончил.

– На это нужны деньги, – проговорил Хеншоу и покачал головой.

М-р Листер рассмеялся старческим, но не лишенным яда, смехом.

– Вот что мы имеем тебе сказать, – вдруг снова набросился на него Хеншоу, – если я что-нибудь ненавижу, так это сочетание пьяницы со скрягой. Теперь когда ты знаешь наше мнение, тебе остается лишь начать новую жизнь.

– Пригласи нас всех в "Козел и Компас", – предложил Ли, – да вытащи несколько золотых фунтиков из тех, что ты скопил.

Мистер Листер взглянул на него с холодным презрением и, решив, что разговор угрожал окончательно сосредоточиться на его недостойной особе, отправился на палубу, где и уселся, чувствуя себя глубоко оскорбленным.

Он чуть не заплакал от бессильной злобы, когда неотступно следовавший за ним Билль разоблачил его перед одним пьяницей. Дело в том, что Листер уговорил было этого субъекта проявить себя истинным христианином (с его, Листера, точки зрения), т.-е. угостить его рюмочкой.

Пришлось ему вернуться на борт с сухой глоткой и воспаленными глазами.

Можно с уверенностью сказать, что целый месяц после этого случая он платил за каждую рюмку вина, которую заказывал. Глаза его прояснились, цвет лица посвежел; однако, когда самодовольный Хеншоу обратил на эти факты внимание своих товарищей, всецело приписывая их своему вмешательству, то Листер встретил комплимент не так радостно, как это сделала бы особа женского пола.

Если б на пароход не поступил новый повар, то возможно, что мистер Листер постепенно изжил бы свою страсть к крепким напиткам.

Новый повар был высокий бледный молодой человек; он был так поглощен заботами о своем материальном благополучии, что естественно не мог снискать расположение своих товарищей матросов. Вскоре было замечено, что по части скупости он имел много общего с мистером Листером, вследствие чего последний, обрадовавшись, что нашел близкого по духу человека, завладел им и, несмотря на жару, большую часть времени проводил на кухне.

– Держись, брат, крепко, – внушительным тоном проговорил однажды седобородый Листер, – деньги для того и созданы, чтобы их беречь. Если не тратишь своих денег, то всегда имеешь их. Я, например, всегда копил и что же получилось в результате?

Повар, терпеливо выждав несколько минут, робко спросил его, что именно?

– Вот я сижу перед тобой, – продолжал м-р Листер, добродушно помогая повару крошить капусту, – мне шестьдесят два года, и у меня там, внизу, есть банковская книжка, в которой записано что-то около ста девяноста фунтов стерлингов.

– Сто девяносто фунтов! – воскликнул повар благоговейно.

– Не говоря уже обо всем прочем, – добавил м-р Листер, чрезвычайно обрадованный произведенным эффектом, – в общем я имею четыреста фунтов с лишним.

Повар ахнул и с осторожной решимостью отобрал у Листера капусту, считая, что столь состоятельный человек не должен заниматься такой недостойной работой.

– Как хорошо, – медленно проговорил он, – как хорошо! Вы сможете жить на эти деньги, когда состаритесь.

М-р Листер горестно покачал головой, глаза его покрылись влагой.

– Не придется мне дожить до этого времени, – с грустью сказал он, – но не говори им (он мотнул головой по направлению фордека[7]7
  Фордек – носовая часть палубы


[Закрыть]) об этом.

– Нет, нет, – пообещал повар.

– Я никогда не принадлежал к числу людей, которые любят говорить о себе, – тихим голосом продолжал мистер Листер, – ни к кому не чувствовал я еще достаточной симпатии для этого. Да-с, голубчик, – я просто коплю для кой-кого.

– А на что же вы в таком случае будете жить, когда не сможете работать? – спросил тот.

М-р Листер осторожно потянул повара за рукав и с кротостью сказал, понизив голос, как того требовала торжественность момента – У меня совсем не будет старости.

– Не будете жить! – повторил повар, с беспокойством поглядывая на лежавший около него нож, – откуда вы знаете?

– Я был в больнице, в Лондоне, – сказал м-р Листер, – даже в двух или трех, а на докторов потратил в общем столько, что и вспомнить неприятно. Все они удивляются, что я еще жив. Я так полон всяких болезней, что, по их словам, проживу не более двух-трех лет и даже могу в любой момент умереть.

– Так ведь у вас же есть деньги, – сказал повар, – отчего бы вам не бросить работу и не провести на суше закат вашей жизни? Чего ради копить деньги для родственников?

– У меня нет родственников, – возразил м-р Листер, – я одинок и предполагаю завещать свои деньги какому-нибудь симпатичному молодому человеку. Надеюсь, что они принесут ему пользу.

В голове повара пронеслись мысли столь ослепительные, что капуста, выпав из его рук в таз, обдала обоих мелкими, освежающими брызгами.

– Вы, наверное, принимаете лекарство? – спросил он наконец.

– Немножко рому, – слабым голосом ответил м-р Листер, – доктора говорят, что только этим я и поддерживаю себя. Правда, наши ребята (он опять кивнул головой по направлению фордека) обвиняют меня в том, что я принимаю его слишком много.

– Зачем обращать на них внимание? – воскликнул тот возмущенно.

– Это, пожалуй, глупо, – согласился м-р Листер, – но мне неприятно, когда мои поступки истолковываются в дурную сторону. Я стараюсь не хныкать о своих неприятностях. Сам не понимаю что побудило меня так разболтаться с тобой. Кстати, я на днях слышал, что ты ухаживаешь за какой-то барышней.

– Есть грех, – пробормотал кок, склонившись над огнем.

– И прекрасно, братец, – с жаром проговорил старик, – лучше, не свихнешься и в кабак не пойдешь;– хотя, по правде говоря, если не злоупотреблять кабаком, то это тоже вещь не плохая. Желаю тебе счастья.

Кок поблагодарил его. Ему очень хотелось знать, что за бумажку крутит в руках м-р Листер.

– Эту штучку я на днях написал, – объяснил старик, поймав взгляд повара, – я бы показал тебе ее, если б ты обещал мне не рассказывать о ней никому и не благодарить меня.

Заинтригованный кок дал обещание, и так как старик, видимо, приписывал этому большое значение, то еще и подтвердил все это присягой собственного изготовления и притом чрезвычайной силы и торжественности.

– Ну-с, а теперь – вот!

Кок взял бумажку и принялся было читать ее, но буквы вдруг запрыгали перед его глазами. Он протер глаза и начал с начала, помедленней. Черным по белому (не считая отпечатков пальцев неопределенного цвета), после краткого упоминания о зрелом уме и твердой памяти, на бумажке было написано, что м-р Листер оставляет все свое состояние коку. Завещание было надлежащим образом засвидетельствовано и датировано. Голос кока дрожал от растроганности и волнения.

– Не знаю, чем заслужил я это, – проговорил он, – протягивая м-ру Листеру бумагу.

М-р Листер жестом руки отклонил ее.

– Держи ее при себе, – сказал он просто, – раз завещание будет у тебя, то ты будешь за него спокоен.

С этой минуты между ними возникла дружба, весьма удивившая всю команду. Кок относился к старику, как сын к отцу; благожелательность же м-ра Листера была достойна удивления. Замечено было, что он отказался от своей дурной привычки и теперь уже не околачивался возле кабаков, а заходил внутрь и пил за здоровье кока.

В течение первых шести месяцев кок, несмотря на скромные средства, не возражал против состоявшегося между ними негласного соглашения относительно порядка уплаты за выпивку м-ра Листера, но постепенно и он стал разбираться в духовном облике м-ра Листера. Облик этот был далек от идеала и полон хитрости. Когда кок узнал, что любое завещание легко может потерять силу, для чего достаточно на следующий день сделать другое, то он стал похож на сумасшедшего. Мистер Листер, оказывается, во время пребывания на суше, пользовался бесплатной квартирой и харчами у своей замужней племянницы. Кок сидел часами, стараясь придумать, как бы ему заполучить капитал, вложенный в предприятие, которое, по-видимому, не приближалось к ликвидации.

– Опять у меня шалит сердце, – проговорил старик однажды вечером в Сиколе, сидя с ним вдвоем на фордеке.

– Вы слишком много двигаетесь, – ответил кок, – вы бы пошли к себе и отдохнули.

М-р Листер, который не ожидал такого совета, заерзал на стуле.

– Мне, пожалуй, лучше бы пройтись и подышать свежим воздухом, – многозначительно начал он, – дойду-ка я до "Вороного Коня" и назад. Недолго уж буду я с тобой, мой мальчик.

– Да, я знаю, – сказал кок, – это-то меня и волнует.

– Не волнуйся за меня, – проговорил тот, положив ему руку на плечо, – я этого не стою. Не огорчайся, сынок.

– Есть у меня на душе одна вещь, Джем, – сказал кок, пристально глядя в одну точку.

– Какая такая вещь? – спросил мистер Листер.

– Вы помните, как рассказывали мне о своих болях? – начал кок, не глядя на него.

Джем со стоном схватился за бок.

– И что смерть была бы облегчением, продолжал тот, – но что у вас не хватает мужества покончить с собой?

– Ну? – промычал м-р Листер.

– Это долго мучило меня, – продолжал кок с некоторой торжественностью, – я часто говорил себе: "Бедный Джем! Зачем ему страдать, если ему хочется умереть? Как это несправедливо!"

– Это, действительно, несправедливо, – согласился м-р Листер, – но что же из этого?

Тот не ответил, но, впервые подняв глаза, посмотрел на него с озабоченным выражением лица.

– Что же из этого? – многозначительно повторил м-р Листер.

– Ведь вы говорили, что хотите умереть, правда? – спросил кок, – ну, а если… если…

– Если… что?! – резко переспросил старик, – почему не говоришь ты прямо, раз начал?

– Если бы, – сказал кок, – если бы кто-нибудь, кто любил бы вас, Джем, – понимаете? – любил бы вас, – слышал бы, что вы много раз повторяете это, и видел бы, как вы страдаете и стонете, – и не мог бы ничем облегчить ваши страдания – если не считать нескольких шиллингов на лекарства и нескольких стаканов рома, – если б такой человек имел приятеля аптекаря…

– Ну и что же, – прервал его тот, бледнея.

– …Приятеля, который бы знал разные яды, – продолжал кок, – такие яды, которые можно незаметно принимать в пище; как, по-вашему, было ли бы грешно, если б такой близкий друг положил вам в пищу яд, чтобы кончились ваши страдания?

– Грешно?! – взревел мистер Листер со стеклянными глазами, – грешно! Вот что, повар…

– Ничего такого, что доставило бы ему боль, – сказал кок, – Ответьте на мой вопрос. Страдали ли вы последнее время, Джем?

– Неужели ты хочешь сказать, что…

– Ничего я не хочу сказать, – ответил повар. – Ответьте мне на вопрос: были ли у вас последнее время боли?

– Ты клал яд в мои харчи? – дрожащим голосом спросил м-р Листер.

– Ну, а если бы так? – проговорил кок с упреком в голосе, – неужели вы хотите сказать, что были бы недовольны?

– Недоволен?! – убежденным тоном воскликнул м-р Листер, – недоволен? Да я бы добился, чтобы тебя повесили!

– Но вы же сами говорили, что хотите умереть, – удивился кок.

М-р Листер разразился необычайно внушительной руганью.

– Тебя бы повесили, – повторял он угрожающе.

– Меня? – невинно спросил повар, – да за что же?

– За то, что ты отравлял меня, – продолжал обезумевший м-р Листер. – Неужели ты надеешься обмануть меня своими обиняками? Ты думаешь, я тебя насквозь не вижу?!

Тот сидел с таинственной улыбкой сфинкса на устах.

– Докажите, – пригрозил он. – Ну, а если бы кто-нибудь давал вам яд, то хотели бы вы принять какое-нибудь противоядие?

– Я бы охотно выпил целый штоф противоядия, – лихорадочно воскликнул м-р Листер.

Кок сидел в глубокой задумчивости, старик с волнением наблюдал за ним.

– Жаль, что вы так непостоянны, Джем, – сказал он наконец, – но это, конечно, ваше дело. Однако, лекарство это очень дорогое.

– Сколько? – спросил тот.

– Они продают не больше, чем на два шиллинга в один прием, – ответил кок, стараясь говорить небрежным тоном, – но если б вы дали мне деньги, то я сейчас сбегал бы к аптекарю и купил бы первую порцию.

На лице м-ра Листера ясно отражались следы борьбы противоположных чувств, которые тщетно старался расшифровать кок. Наконец он медленно вытащил из брючного кармана деньги и передал их коку.

– Я сейчас же пойду, – с жаром проговорил последний, – и никогда больше не буду верить слову человека, Джем.

Он весело взбежал на палубу; спустившись на берег, он "на счастье" плюнул на обе монеты и спустил их в карман. А внизу, в баке, сидел м-р Листер, подперев лицо руками, полный бешенства и страха.

Кок не особенно стремился к обществу, поэтому он пропустил два кабака, в которых находились остальные члены команды, и выпил на радостях, забежав на обратном пути, после того, как купил детский порошок, с которого снял этикетку. По гулу голосов, доносившихся с фордека, он понял, что экипаж уже вернулся.

При приближении кока говор сразу прекратился, три пары глаз в угрюмом молчании уставились на него.

– В чем дело? – спросил он.

– Что ты сделал с бедным стариком Джемом? – строго спросил Хеншоу.

– Ничего, – кратко ответил кок.

– Ты его не отравил? – спросил Хеншоу.

– Конечно, нет! – воскликнул тот.

– По его словам, ты сам сознался ему в этом, – сказал Хеншоу, – он говорит, что дал тебе два шиллинга на лекарство. Ну, а теперь уж все равно поздно.

– Что?! – пробормотал кок.

Он с волнением окинул взглядом людей. Все были мрачны, и молчание их становилось тягостным.

– Где он? – спросил кок.

Хеншоу обменялся взглядом с остальными.

– Он сошел с ума, – медленно проговорил он.

– Сошел с ума? – повторил кок с ужасом и, заметив отвращение товарищей, отрывочно рассказал им, каким образом оказался он жертвой Листера.

– Ну, как бы там ни было, – сказал Хеншоу, когда он кончил, – теперь ты доигрался. Он совсем рехнулся.

– Да где же он? – спросил кок.

– Там, куда тебе не войти, – медленно проговорил тот.

– На том свете? – робко спросил несчастный.

– Нет, в капитанской каюте, – пояснил Ли.

– Га! И туда-то мне, по вашему мнению, не войти? – воскликнул кок, поднимаясь, – я его живо оттуда вытащу.

– Оставь его лучше в покое, – сказал Хеншоу, – он так буянит, что мы ничего не можем с ним поделать, – поет, хохочет и плачет, – я был уверен, что он отравлен.

– Клянусь, что я ему ничего не сделал, – сказал повар.

– Ну, во всяком случае он из за тебя сошел с ума, – возразил Хеншоу, – а когда вернется капитан и увидит его в своей постели, то будет скандал.

– Так помогите мне сделать так, чтобы он не увидел его там, – сказал кок.

– Я не хочу впутываться в это дело, – ответил Хеншоу, покачав головой.

– И не думай даже, Билль! – посоветовали остальные.

– Прямо не знаю, что скажет капитан, – сказал Хеншоу, – но во всяком случае это будет сказано тебе, а не нам.

– Я пойду и вытащу его, будь он хоть трижды сумасшедшим, – об'явил кок, сжав губы.

– Тебе придется нести его, – сказал Хеншоу. – Я тебе, кок не желаю зла, так что, пожалуй, посоветую убрать его, пока не вернулся капитан или штурман. Если б я был на твоем месте, я знал бы, что нужно сделать.

– А что именно? – спросил кок, еле переводя дыхание от волнения.

– Я бы натянул ему на голову мешок, – внушительным тоном посоветовал Хеншоу, – иначе он будет кричать, как черт, когда ты к нему притронешься, и поднимет всех на берегу. Кроме того, благодаря мешку у него руки будут связаны.

Кок горячо поблагодарил его и, схватив мешок, бросился на палубу.

Это послужило сигналом м-ру Хеншоу и его друзьям для столь спешных приготовлений ко сну, что они почти носили характер паники.

Кок, бегло взглянув на берег, беззвучно спустился вниз с мешком в руках, нащупывая в темноте дорогу к каюте капитана.

Звук глубокого и ровного дыхания успокоил его. С излишней торопливостью раскрыл он мешок и приподнял голову спящего.

– Э! Что-о-о? – пробормотал сонный голос.

В тот же миг кок набросил на него мешок

и, схватив свою жертву за середину, попытался стащить ее с койки, не взирая на ее полузаглушенные крики. В эти критические минуты кок имел все основания предполагать, что он поймал сороконожку.

– Смирно! – крикнул он запыхавшись, – я не сделаю тебе больно.

Ему наконец удалось стащить свою ношу с койки и дотащить ее до трапа. Здесь ему пришлось остановиться, так как ноги, зацепившись за обе стенки узкого прохода, упрямо отказывались двигаться, а из верхнего конца раздалось злобное мычанье. Четыре раза удавалось измученному коку, взвалив ношу на плечо, протащить ее немного вверх по трапу, и все четыре раза его поклажа, извиваясь, сползала вниз. Потеряв голову от страха и бешенства, кок сделал было пятую попытку, как вдруг сверху раздался удивленный возглас штурмана, гневно требующего объяснения.

– Какого дьявола ты тут делаешь? – воскликнул штурман.

– Все в порядке, сэр, – ответил запыхавшийся кок, – старый Джем хватил лишнего и полез на корму, а я тащу его опять на бак.

– Джем?! – удивился штурман, – да вот же он сидит на решетке. Мы с ним вместе шли с берега.

– Сидит?! – с ужасом переспросил кок, – сидит… о боже!..

Он стоял, прижав к стене свою извивающуюся жертву, и с отчаянием смотрел на штурмана.

– Боюсь, что я ошибся, – проговорил он дрожащим голосом.

Штурман зажег спичку и посмотрел вниз.

– Сними-ка этот мешок, – строго приказал он.

Кок поставил свою жертву на ноги и дрожа взбежал по трапу вверх, к тому месту, где стоял шкипер. Последний зажег новую спичку; оба они стояли и с затаенным дыханием следили за извивающимся, странным существом внизу, которое постепенно высвобождалось из-под мешка. При четвертой спичке оно освободилось совершенно, и перед ними предстало побагровевшее лицо капитана "Сусанны".

Меньше секунды смотрел на него кок, потерявший от ужаса дар слова, и потом с безнадежным стоном, спрыгнул на берег и помчался со всех ног бежать от преследовавшей его взбешенной жертвы.

Так как кока не оказалось на лицо к моменту отчаливания, то капитан, не желая разлучать таких нежных друзей, по настойчивой просьбе взволнованной команды, отправил мистера Листера на поиски его.

The Madness of Mr. Lister (1905)

Перевод Марианны Кузнец

Хитрость

– Хитрость, – начал ночной сторож, бесстрастно покуривая свою трубку, – хитрость есть дарование, из которого не всегда можно извлечь пользу. Приходилось мне на моем веку не раз встречаться с хитрыми людьми; могу, однако, без преувеличения сказать, что ни одному из них не принесла счастья встреча со мной.

Он медленно встал с ящика, на котором сидел, забил каблуком мешавший ему конец ржавого гвоздя и, вновь усевшись на свое место, заметил, что гвоздь казался ему занозой, и поэтому он не обращал на него особого внимания.

– Не одного хитреца удалось мне в свое время поразить, – медленно продолжал он. – Когда мне случается встречаться с хитрецом, то первым долгом я стараюсь казаться глупее, чем это есть на самом деле.

Он остановился и пристально уставился на что-то глазами.

– Глупее, чем я выгляжу, – проговорил он и вновь остановился.

– Глупее, чем я кажусь, – продолжал он, обдумывая каждое слово. – Обычно я этим хитрецам не мешаю хитрить до той точки, когда, бывало, увижу, что с меня довольно, и тогда разом набрасываюсь на них и сбиваю их с панталыку. Ни одному из них не удалось одурачить меня, кроме моей жены, и то только до нашей женитьбы. А уж две ночи спустя она, обыскивая карманы моих брюк, налетела на крючок для рыбной ловли, и после этого случая я мог бы спокойно держать там золотые горы, – если б они у меня были. Правда, то, что люди называют "медовым месяцем", было у нас несколько омрачено, но в дальнейшей супружеской жизни это оказалось полезным для меня.

Хуже всего влетает тому человеку, который вдруг, без привычки, берется хитрить. Никогда не приходилось мне видеть, чтобы это кончалось благополучно. Могу рассказать вам один случай, который подтвердит истинность моих слов.

С тех пор прошло уже несколько лет. Случилось это с одним моим товарищем-моряком, Чарли Тэггом. Очень солидный парень был. Чересчур солидный на вкус наших ребят. Это-то и сблизило нас.

Он за несколько лет уже начал копить деньги для женитьбы. Пытались мы отговорить его, но безуспешно. Почти каждый пенни своего заработка он откладывал и отдавал своей невесте на хранение, так что к тому времени, о котором я рассказываю, у нее было семьдесят два фунта стерлингов[8]8
  Приблизительно 700 рублей (Примечание из издания 1926 года).


[Закрыть] его денег и семнадцать фунтов шесть шиллингов своих.

И тогда случилась история, которая на моих глазах не раз уже приключалась с моряками. В Сиднее его закрутила другая девчонка, – он стал с ней гулять и не успел опомниться, как сделал и ей предложение.

То обстоятельство, что расстояние от Сиднея до Лондона очень велико, было ему на пользу; он был обеспокоен лишь одним, удастся ли ему выманить у лондонской невесты Эммы Кук семьдесят два фунта, необходимые для женитьбы на другой.

Весь наш обратный путь в Англию промучился он этой мыслью, так что к тому времени, когда мы вошли в устье Темзы, голова его положительно шла кругом.

Эмма Кук держала деньги в банке, чтобы завести торговлю после того, когда они с Чарли поженятся.

Как только корабль стал на якорь, Чарли отправился в Поплар, где она жила. Пошел пешком, чтобы иметь время для обдумывания, но так как он по дороге наскочил на двух вспыльчивых старых джентльменов и чуть не попал под кэб с белой лошадью и рыжим возницей, – то ему и не удалось ничего хорошего придумать.

Когда он вошел к Кукам, сидевшая за чайным столом, семья так обрадовалась ему, что Чарли стало еще более неловко. Миссис Кук, которая уже почти кончила чай, дала ему свою собственную чашку, и сказала, что видела его во сне в позапрошлую ночь, а м-р Кук нашел Чарли настолько похорошевшим, что не узнал бы его при случайной встрече.

– Я прошел бы мимо него на улице, – уверял м-р Кук, – никогда не видал я подобной перемены!

– Это будет красивая пара, – сказала его жена сидевшему возле Эммы молодому человеку, имя которого было Джордж Смит.

Чарли Тэгг набил себе полный рот хлебом с маслом, не зная, с чего начать речь. Чтобы соблюсти видимость приличия, он под столом пожал руку Эммы, не переставая ни на одну минуту думать о той девушке, которая ждала его за много тысяч миль от Англии.

– Ты приехал как раз в удачный момент, – сказал старик Кук, – если б ты и постарался, то не мог бы выбрать лучшего дня.

– Чей-нибудь день рождения? – спросил Чарли, через силу улыбаясь.

Старик покачал головой.

– Мое рожденье, правда, как раз в будущую среду, – сказал он, – спасибо тебе, что не забыл. Нет, ты приехал во-время, чтобы приобрести самую выгодную свечную и мелочную торговлю, какая только может попасться человеку. Если б ты не вернулся, мы бы кончили без тебя.

– Восемьдесят фунтов стерлингов, – сказала миссис Кук, улыбаясь Чарли, – со сбережениями, которые находятся у Эммы, и с твоим жалованьем за эту последнюю поездку у тебя хватит за глаза. Надо тебе после чая пройтись туда и посмотреть самому.

– Это небольшая лавка; отсюда до нее меньше полумили расстояния, – продолжал старик Кук, – если заняться ею толково, как это сделает Эмма, то она даст недурной доходец. Как я жалею, что мне в молодости не подвернулся подобный случай!

Он сидел и качал головой, сокрушаясь над тем, чего лишился, – а Чарли Тэгг смотрел на него вытаращенными глазами, не зная, что сказать.

– По-моему, Чарли следует после свадьбы сделать еще несколько поездок, пока Эмма наладит дело, – посоветовала миссис Кук, – чтобы она не скучала, с ней могут жить маленькие Билль и Сарра-Анна; они и помогут ей.

– Мы позаботимся о том, чтобы она не скучала, – сказал Джордж Смит, обращаясь к Чарли.

Чарли Тэгг кашлянул и заявил, что дело это нужно хорошенько обдумать; если поторопиться, то будешь потом всю жизнь жалеть. Люди сведующие дали ему понять, что свечно-мелочная торговля теперь сильно упала, а некоторые самые толковые из его знакомых считают, что прежде чем поправиться, дело это упадет еще ниже. Когда Чарли кончил, остальные смотрели на него с таким видом, точно не верили своим ушам.

– Ты пойди и посмотри сам, – посоветовал ему старик Кук, – и если ты тогда не запоешь на другой лад, то… можешь назвать меня старым греховодником.

У Чарли Тэгга было сильное желание обозвать его многими гораздо более крепкими словцами, но он молча взял свою шляпу; миссис Кук и Эмма надели свои, и они все вместе отправились.

– Не нахожу ничего особенного в этой лавке за восемьдесят фунтов, – заявил Чарли, начиная свои хитрости, когда они подошли к большому магазину с зеркальными стеклами и двумя витринами.

– Что?! – воскликнул старик Кук, вытаращив на него глаза, – да разве наша лавка?! Эту не купишь и за восемьсот!

– Но мне она вовсе не нравится, – сказал Чарли, – а если та еще хуже, то я не хочу и смотреть на нее, – право, не хочу!

– Ты, часом… не выпивши? – озабоченным тоном спросил старик Кук.

– Конечно, нет! – возразил Чарли.

Он с удовольствием наблюдал их взволнованные лица; а когда они подошли к лавке, разразился таким хохотом, что у старика Кука, по его собственным словам, застыл мозг в костях. Он стоял и беспомощно смотрел на жену и дочь.

– Вот лавка; это очень выгодное дело за такую цену, – проговорил он наконец.

– Надеюсь, вы сами-то не выпивши? – спросил Чарли.

– А чего тебе, собственно, надо? – вспылила миссис Кук.

– Войди в лавку и посмотри ее, – сказала Эмми и взяла его за руку.

– Ни за что, – проговорил Чарли и отошел, – да мне ее и даром не надо…

Он стоял на тротуаре, и, несмотря на все их усилия, не хотел двинуться с места. Улица была, по его мнению, плохая, лавка мала, и что-то было в ней неприятное. Домой они шли, как в похоронном шествии; Эмме всю дорогу приходилось сдерживать мать.

– Право, не знаю, чего Чарли хочет, – сказала миссис Кук, как только они вошли в дом, снимая шляпу и бросая ее как раз на тот стул, на который приготовился сесть Чарли.

– Как неудобно получилось, – проговорил старик Кук, почесывая затылок. – Видишь ли, Чарли, мы дали им понять, что купим лавку…

– Дело все равно, что решенное, – вставила миссис Кук, дрожа от гнева.

– Дело не может считаться решенным, пока не внесены деньги, – успокоил их Чарли, – так что вы можете не волноваться.

– Эмма уже взяла деньги из банка, – возбужденно продолжал старик Кук.

Чарли похолодел.

– Лучше мне взять их на хранение, – проговорил он дрожащим тоном. – Вас могут обокрасть.

– И тебя точно также, – сказала миссис Кук, – но не беспокойся, деньги лежат в надежном месте.

– Моряков всегда обворовывают, – вставил Джордж Смит, который помогал маленькому Биллю решать задачи, пока другие ходили смотреть лавку, – среди обокраденных людей моряков больше, чем всех прочих вместе взятых.

– Ну, Чарли-то не обворуют, ворам не удастся, об этом позабочусь я, – объявила миссис Кук, крепко сжав губы.

Чарли хотел изобразить смех, но у него получился такой странный звук, что маленький Билль посадил большую кляксу в тетрадку, а старик Кук, который в это время зажигал трубку, обжег свои пальцы, так как смотрел не туда, куда следовало.

– Видите ли, – сказал Чарли, – если бы меня обворовали (что очень мало вероятно), то я потерял бы лишь свои собственные деньги, а если обворуют вас, то вы всю жизнь будете винить себя за чужие.

– Ну, это бы я еще кое-как пережила, – заметила миссис Кук, презрительно фыркая, – уж как-нибудь бы постаралась утешиться!..

Чарли опять рассмеялся, но на сей раз старик Кук, который только что зажег вторую спичку, задул ее и подождал, пока Чарли кончит.

– По правде говоря, – начал Чарли, обводя всех взглядом, – я имею возможность поместить мои деньги гораздо выгодней. Не успеете вы оглянуться, как удвоится мой капитал.

– Ну, уж я-то наверное успею, – перебила миссис Кук со смехом, который звучал еще неприятней, чем у Чарли.

– Такой случай встречается только раз в жизни, – продолжал Чарли, стараясь сдержаться, – не могу сказать вам, в чем именно дело, так как я связан тайной, но когда я расскажу вам, то вы удивитесь.

– Долго же не придется мне удивляться, – скачала миссис Кук, – мой совет тебе, Чарли, бери свечную лавку– и дело с концом.

Чарли сидел и спорил с ними целый вечер. Мысль, что эти люди преспокойно отказываются вернуть ему его собственные деньги, выводила его из себя. С трудом заставил он себя поцеловать Эмму на прощание. Но удержаться от того, чтобы не хлопнуть входной дверью, он был не в силах, даже если б ему за это заплатили. Единственным его утешением была фотографическая карточка девушки из Сиднея. Он вынимал ее и любовался ею под каждым уличным фонарем.

На следующий вечер Чарли опять пришел к Кукам и сделал новую попытку получить свои деньги, но напрасно; ему удалось только взбесить миссис Кук до такой степени, что ей пришлось подняться к себе в спальню, не дослушав его до конца. Говорить со стариком Куком и Эммой не имело смысла, так как они все равно не смели ничего предпринять без нее; кричать же вверх, стоя у лестницы, было бесполезно, ибо миссис Кук не отвечала. Три вечера подряд уходила она спать до восьми часов, боясь выпалить Чарли что-нибудь такое, о чем бы ей пришлось впоследствии пожалеть; три вечера подряд старался Чарли проявить себя с самой несимпатичной стороны, так что в конце концов Эмма объявила ему, что чем раньше он отправится в плавание, тем ей это приятней будет. Единственный человек, который проводил это время не без удовольствия, был Джордж Смит. Он приносил с собой газеты и вычитывал вслух сообщения о том, как умеют люди выманивать деньги у дураков.